Вера, Надежда, Любовь

ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ


Роман

Нам нелёгкие достались времена,
Да и нравы невесёлые достались…
Александр Медведенко

1. Этот рассказ я, пожалуй, начну с небольшого экскурса в историю родной Одессы, где прошли моё детство, юность, где учился, где оставил своё сердце.

Когда-то там жили греки, промышлявшие продажей кошерной рыбы, итальянцы, распевавшие арии у моря, под аккомпанемент бьющихся о скалы волн, турки, воздвигнувшие неприступную крепость Хаджибей.

В 1789 году Россия, стремящаяся выйти к морю, захватила эту землю. Войско Александра Суворова и казаки атамана Головатого разрушили крепость, а на её месте по повелению Екатерины Великой возник лучший в мире город с таким близким моему сердцу именем Одесса.

Уже через пять лет императрица издала Указ о строительстве там «порто-франко», свободного морского порта, при котором ввоз и вывоз товаров не облагался пошлиной. К сожалению, Павел I отменил все привилегии, данные городу его матерью. Но одесситы не были бы одесситами, если бы не нашли  выход!

Узнав, что Павел  большой любитель экзотических фруктов, в феврале на телегах привезли императору из Греции три тысячи свежих апельсинов!  Получив такой сладкий дар, монарх не смог устоять и вернул Одессе её привилегии. Так апельсины спасли город, а благодарные одесситы поставили в 2004 году памятник Апельсину, или, как они его окрестили, «Памятник взятке».

Моя Одесса – прекрасный в акациях город у самого синего моря, «Столица юмора», «Одесса-мама», «Южная Пальмира», «Жемчужина у моря»...  О ней слагают песни и анекдоты. И именно здесь начиналась история, которую я хочу рассказать.


В Одессе много славных мест, известных миру. Чего только стоят Привоз или Оперный театр, улица Дерибасовская или Приморский  бульвар с дворцом графа Воронцова и колоннадой, где некогда Пушкин гулял с графиней Елизаветой Ксаверьевной! 

Между прочим, до сих пор в основании колоннады со стороны моря находится замурованная дверь. В позапрошлом веке там располагался ресторан, хозяин которого не брезговал работорговлей. Подпаивая клиентов, провожал их через выход, ведущий в одесские катакомбы. Через них гостей проводили к турецким судам в морском порту, которые доставляли пленников на невольничьи рынки.

Есть в Одессе и известный миру район, который славился когда-то тем, что там обитали бандиты и аферисты, воры и проститутки. Описан он во всех подробностях Бабелем и Ильфом вместе с Петровым… Называется незамысловато – Молдаванкой. Именно здесь за высоким кирпичным забором располагался детский дом № 10, куда в воскресный солнечный апрельский день 1989 года поступила Вера Новикова, четырнадцатилетняя тоненькая как тростиночка светловолосая девочка с серыми глазами и небольшим острым носиком.

Перед необъятной тётей Маней, больше похожей на атлета, готового поднять штангу весом в двести килограммов, Вера выглядела птенчиком. Лицо её было серьёзным. Она понимала безвыходность положения и смирилась со своей участью.

– Так давай же знакомиться, милая, – сказала тётя Маня хриплым басом, закатывая рукава своего посеревшего от времени халата. – Меня здесь все кличут тётей Маней. А что? Я таки не возражаю. Маня, Манька… Бывало, и Манюней называли. Только какая я Манюня на полтора центнера?! Знаешь, как у нас пели?

На Молдаванке музыка играет,
Кругом веселье пьяное шумит...
…Сидит пахан в отдельном кабинете,
И поит Маньку красненьким вином...

Так что стесняться мне имени причин нет. А тебя как дразнят?

– Меня не дразнят, – ответила Вера. – Или вы читать не умеете? У вас же написано.

– Понятно. Ну, так если ты у нас такая умная, раздевайся, а я таки посмотрю, где у тебя крылышки растут. Только не смеши меня своей красотой, цыплёночек, – пробасила тётя Маня. – Конечно, смех – лучшее лекарство! Но не при поносе же!.. Иди уже и не спрашивай вопросы. Не туда! В душевую кабинку! Это же санпропускник. А вдруг какую заразу нам подарить собираешься?! Или тебе помочь?

– Не нужно мне помогать, – сказала девочка и стала раздеваться, аккуратно складывая вещи на стул.

– Шо б ты таки знала, это мне даже нравится! Иди в душ, не задерживай.

Пока Вера раздевалась, тётя Маня продолжала:

– Понимаешь, какое дело? Вчера купила платье тютелька в тютельку, сегодня померила – жмёт! Может, тютелька моя подросла? Я, конечно, могла бы кому-то сделать весело, только наперёд знаю – голый вассер. Что с них возьмёшь? На рынке всегда кто-то старается продать подороже, а другой – купить подешевле. Говорили же умные люди, чтобы я не гонялась за дешевизной, так жаба душит. За что, я тебя спрашиваю. За эту тряпку?! Молчишь? И правильно делаешь. Главный в твоей красоте рот, особенно когда он закрыт.

Вера понимала, что эта толстуха говорит беззлобно. Видно, целый день ей приходится молчать.

– Ты не смотри на меня, как солдат на вошь! Посмотри на эти мозолистые руки! Я работаю не головой! Пошли уже! И шо ты тулишься до меня? Я шо тебе, Бенина мама? Душевая здесь!

Вера зашла в кабинку и открыла кран.

Мылась долго, старательно натирая себя намыленной мочалкой, словно хотела смыть всю соль слёз, которые выплакала после того, что произошло.

Наконец, раскрасневшаяся, она вышла, стыдливо прикрывая наготу полотенцем.

– Ты, Верунчик, будешь у нас самой красивой, – сказала тётя Маня, подавая ей новое бельё, платье и обувь.

– У меня же есть платье, – сказала она. – Мне моё бельё нравится.

– Мы твоё постираем, погладим, и ты всё получишь. Такой порядок, красавица.

Вера промолчала. Одеваясь, спокойно произнесла:

– Не люблю соревнований.

– Каких соревнований?

– А как определить, что я самая красивая?

Толстуха попросила девушку отвести Веру в третью группу к Серафиме Карповне.

Худая, бледнолицая, с редкими седеющими соломенными волосами и впалой грудью Серафима Карповна встретила Веру доброжелательно, отвела в комнату, где ей предстояло жить, и, сославшись на дела, ушла.

Вера прошла к кровати, на которую ей указала воспитательница, положила кулёк с вещами и книгами в прикроватную тумбочку.

Девочки с любопытством смотрели на новенькую. Одна из них спросила:

– Я таки хотела бы знать, кто ты и что тебя сюда занесло? В каком классе учишься?

Вера была готова к таким наездам.

– Зовут Верой. Мне четырнадцать лет, учусь в седьмом классе.

– Всё понятно. Гадюка гадюкой! – сделала заключение задавшая вопрос и села на кровать.

– Машка! Зачем ты так? – заступилась за новенькую высокая мужеподобная девчонка в спортивном костюме. – Почему она гадюка?

– А ты видела, Анька, как она свои вещички складывала? Аккуратная. Наверное, отличница, и уж точно – подхалимка. У меня от таких насморк. Пусть не доводит меня до кипения, а то я свистеть начну!

– Закипишь и испаришься! – спокойно ответила Аня. – Или с насморком у тебя мозги вытекают? Слушай сюда! Чего зазря гонишь волну? Чего ты на неё наскакиваешь?

– Чтобы знала, откуда ноги растут, – бросила Маша, отвернулась, но свои вопросы прекратила.

Аня взглянула на Веру и спокойно попросила её рассказать о себе.

– Откуда ты нарисовалась и как здесь оказалась? Где твои предки?

– Из Одессы. Жили на Мясоедовской. Папа работал врачом. Мама учительницей. Разбились на машине…

– А других предков нет?

– Мамина мама, моя бабушка, жила с нами. После того, что случилось, через неделю тоже умерла. Никого больше у меня нет.

– А родичи отца? – продолжала допытываться Аня.

– С ними мы не общались. Они живут в Донецке. Папин папа, мой дед, работал шахтёром. Сильно пил и бил бабушку. Мой папа заступился за маму, ударил отца. Потом собрал вещи и уехал в Одессу.

– Тут жили ваши родичи?

– Никого здесь не было. Папа спал первое время на вокзале, подрабатывал грузчиком, разгружал вагоны. Потом окончил вечернюю школу и поступил в медицинский институт. Стал хирургом. Однажды оперировал маму. Она работала учительницей в школе. Влюбился. Они стали жить вместе у маминой мамы, моей бабушки. Потом родилась я. Поехали на такси к другу встречать Новый год. Попали в аварию и погибли. Так я оказалась здесь.

– Понятно. Невесёлая история, но бывают хуже.

– Что может быть хуже? – воскликнула девочка с толстой русой косой и большими голубыми глазами. Она подошла и протянула руку. Вера почувствовала силу рукопожатия, и с удивлением взглянула на неё. – Меня зовут Даша. Наши кровати рядом. Я тоже учусь в седьмом классе. Ты привыкай. Девочки у нас нормальные. Просто нужно же познакомиться. Скажу сразу: мы не любим подхалимов и ябедников, жмотов и чистоплюев. У нас всё общее и нет секретов друг от друга, потому что мы одна семья. Тебе придётся пройти испытания…

– Испытания? – удивилась Вера. – А что будет, если я их не выдержу?

– Ничего, – объяснила Аня. – Останешься здесь жить чужаком. У тебя не будет никаких обязательств перед нами, а у нас перед тобой.

– Ты на полном серьёзе? Нет, это мне начинает нравиться! – сказала Вера, собираясь выйти из комнаты.

– Ты куда? Мы недоговорили! – воскликнула Даша. – Ты же ещё не со всеми познакомилась.

– А зачем? Буду чужаком. Это меня вполне устраивает.

Девочки с удивлением посмотрели на новенькую. Такого они не ожидали.

– Как хочешь. Но уж если чудишь сама, не жди чудес!

– Сейчас она пойдёт жаловаться Серафиме, – бросила Маша, даже не повернувшись.

– Пусть жалуется! – равнодушно проговорила Аня.

– Нет, всё-таки ответь, – сказала Даша, и в её голосе Вера почувствовала злость. – Ты живёшь по закону или по совести?

– По ситуации! – ответила Вера и вышла.

Начало не предвещало ей ничего хорошего.

Вера спустилась на первый этаж и хотела выйти во двор. Апрель был тёплым. Пели птички, зеленела травка. Но у двери стояли толстуха Маня и примерно таких же габаритов охранник. Подумала: «И кого он здесь охраняет?»

Подойдя ближе, скрылась за колонной и услышала обрывок разговора:

– Маня, твоя талия всё поднимается и поднимается.

– Это как? Вечно ты, Семён, скажешь какую-нибудь гадость.

– Это не гадость, а констатация факта. Толстеешь, а талия приближается к шее. Тебя и обнять уже трудно. Рук не хватает.

– Ну и гадюка же ты, Сёма! Будто не знаешь: жрём, что остаётся от наших охламонов. Не мясо же. Похудеешь здесь. Времена настали – куда деться? Дипломированные бабы уборщицами работают и считают, что им повезло. Но меня давно всё достало. Только уходить некуда.

– Не торопись! – сказал Сёма, что-то передавая толстухе. – Это для ВИП-персоны. По великому блату достал.

– Ты мне голову не морочь! А что это за ВИП-персона? Та, что ВИП-пендривается? Директриса, что ли? Ей тоже рыбки хочется? Ты, Сёма, сбрендил, что ли? Только не волнуйся, а то похудеешь, не дай Бог. Мне ты такой нравишься.

– Да бери уже и шлёпай, куда шла!

Толстуха Маня взяла завёрнутый в газету аппетитно пахнущий свёрток с копчёной рыбой и пошла  на своё рабочее место, а охранник, едва протиснувшись боком в узкую дверь, скрылся в своей каморке.

Вера тихо прошмыгнула во двор и увидела, что там много детей. Одни играют, бегают, гоняют мяч. Другие собрались группой и что-то обсуждают.

Мальчики соревновались в беге на четыреста метров. Болельщики свистели, кричали, ругались, но стоящий рядом учитель физкультуры не обращал на это внимания. Он сам за кого-то болел, кричал, требовал…

Вера подошла ближе и услышала, как учитель распекал светловолосого мальчика:

– Что с тобой, Андрей? Я тебя хотел послать на городскую олимпиаду, а ты…

– Очень болит нога...

– А что ты хочешь? Пробежал три километра! И время хорошее показал.

– Так бежали обе ноги, а болит одна!

– Зайди в медпункт к Нине Васильевне. Ты подводишь нас.

Вера не стала дожидаться, чем закончится разбор забега. Вдалеке увидела группу девочек и Серафиму Карповну, остановилась, потом резко развернулась и пошла в другую сторону.


На следующий день Веру привела в класс директор школы, молодящаяся пятидесятилетняя женщина в красном платье и с жемчужным ожерельем на шее.

– Мария Ивановна, – обратилась она к учительнице, – принимайте новенькую. Это Вера Новикова. Отличница. Вот как раз рядом с Кузнецовым есть свободное место. Мне кажется, такое соседство пойдёт ему только на пользу. 

Мария Ивановна, преподаватель истории и классный руководитель седьмого «Б», кивнула и, как только директор вышла, продолжила урок, не обращая внимания на Веру, чтобы дать ей возможность привыкнуть к новой обстановке. Вызывала учеников к доске, они отвечали на её вопросы. Когда же кто-то из них ошибался, спрашивала сидящих за партами. Многие поднимали руки, дополняли ответ.

Мария Ивановна обратила внимание, что новенькая ни разу не подняла руку. Подумала, что она ещё не проходила этого материала или стесняется. Решила проверить и вызвала её.

Вера встала и спокойно стала отвечать:

– Средневековый образ мира разрушался. В этот период увеличился интерес к окружающему миру. Учёные доказывали, что Земля вращается вокруг Солнца. Джордано Бруно говорил о бесконечном числе миров.

– Молодец, Новикова, – сказала Мария Ивановна. – А кого из учёных этого периода ты можешь ещё назвать?

– В  тысяча пятьсот сорок третьем году Николай Коперник издал труд «О движении небесных тел». Он тяжело болел и, когда, наконец, друзья привезли ему её из типографии, был уже без сознания, а вскоре умер, так и не увидев своей книги. Но Галилео Галилей…

Мария Ивановна прервала её:

– Молодец, Новикова. Почему же ты не подняла руку, когда я спрашивала?

– Я не поднимаю руку, но стараюсь всегда быть готовой к ответу.

– Это что-то новенькое. Садись. Кузнецову повезло. Будет с кого брать пример. А теперь запишите новую тему: «Реформация и укрепление абсолютизма в Европе».

Она взглянула на Веру.

– В чём дело, Новикова? Где твоя тетрадь? Почему ты не пишешь?

– Мы уже эту тему проходили, у меня есть конспект и даже реферат.

Мария Ивановна попросила её после уроков задержаться.

На перемене её окружили девочки. Интересовались, где она жила, что с родителями, чем увлекается?

Знакомство прошло без эксцессов. Девочки были доброжелательными, предлагали помощь.

Воспитанники детского дома внешне были такими же, как и другие школьники. И всё же детдомовцы отличались необыкновенной сплочённостью, готовностью в любой момент защитить «своего». Это удивляло и радовало Веру.

Со временем она подружилась с Андреем Кузнецовым, спокойным русоволосым парнем, увлекающимся музыкой и спортивной гимнастикой. На физкультуре Вера увидела, как он «крутит солнышко» на перекладине, как держит «крест» на кольцах, летает над «конём». Но больше всего её поразило, как Андрей, соскакивая с турника, сделал двойное сальто. Это было что-то! Она готова была аплодировать, едва сдержала себя, чтобы не воскликнуть: «Молодец!». Он ей определённо нравился.

Его родители разошлись, когда ему было пять лет. Отец уехал куда-то на Север со своей новой женой, и с тех пор не давал о себе знать. Андрей его забыл, там более, что мама уничтожила все его фотографии. Она работала на полторы ставки медицинской сестрой в больнице. Часто дежурила, и Андрей оставался на хозяйстве. Он был вполне самостоятельным мальчиком. Летом с мамой он ездил в Ростов, где жила бабушка Надя и дядя Петя со своей семьёй.  Когда ему было девять лет, тяжело заболела мама. Её оперировали, облучали, но ничего не помогло, и она умерла. 

Ему исполнилось девять лет, и какое-то время он жил самостоятельно. Соседи хотели его сразу же определить в детский дом, но он убежал. Ночевал на вокзале, на чердаках и в подвалах домов. У него появились друзья, ходил с ними на Привоз, где подворовывал что-нибудь съестное. Один или двое отвлекали продавщицу, а третий незаметно прятал за пазуху яблоко или пирожок. Но однажды он оказался в приёмнике-распределителе, где его отмыли, накормили и отправили в детский дом № 10. Там он и пошёл во второй класс. С тех пор прошло пять лет. Он почти забыл, как спал в подвалах у труб центрального отопления, как голодал и побирался, как воровал. От чего отвыкнуть не мог и не хотел, так это от одесского диалекта, интонаций, которые, по его мнению, лучше всего передают не только смысл, но и эмоции сказанного.

Андрей всегда был чем-то занят. Создал с ребятами вокально-инструментальный ансамбль и три раза в неделю вечерами ходил на репетиции в красный уголок. Обычно посторонних туда не пускали, но Андрей пользовался непререкаемым авторитетом и иногда разрешал Вере присутствовать на репетициях. В группе были и две девочки. Одна из них играла на синтезаторе, другая пела. В остальные дни он пропадал в спортзале. Участвовал в соревнованиях. Даже получил первый юношеский разряд по спортивной гимнастике. А когда не был занят ни в красном уголке, ни в спортзале, помогал Петру Григорьевичу, водителю, ремонтировать старенький автобус детского дома. Вот только зубрить уроки не любил. Но Мария Ивановна предупредила, что не отпустит его на соревнования, если у него будет хоть одна двойка. Делать нечего, нужно учить уроки. Он хотел поехать на соревнования в Кишинёв.

Новенькая ему понравилась. Простая, не на «ходулях», и без всяких притязаний. Ему было стыдно и неприятно, когда в прошлом году «две дуры» подрались из-за него. Чего только не бывало в их детском доме. Одна даже хотела отравиться из-за неразделённой любви к Витьке Кирсанову. Хорошо – откачали,  а потом перевели куда-то. Нет, эта новенькая  точно не истеричка.

Андрея поразило ещё и то, что держалась она независимо, знала себе цену, но при этом не задавалась и всегда без выпендрёжа была готова помочь. Дала ему списать домашнее задание по математике, которое успела выполнить на переменке. А потом предложила вместе заниматься в читальном зале. Он хотел отказаться, но Вера убедила его, что тогда будет оставаться больше времени на спорт. К тому же в библиотеку можно ходить  тогда, когда спортзал занят.

Андрей согласился.

Через некоторое время он уже не представлял себя без Веры. Убедился, что она не претендует на него. И, что особенно ему нравилось, делала всё от души, была справедлива не только к окружающим, но и к себе.

Их называли сапогами.

– И что ты можешь-таки мне сказать? – говорил ему товарищ, когда они однажды шли в спортзал. – Вы с Новиковой – два сапога  пара! Или мы все здесь совсем чуть-чуть чокнутые? И не говори со мной, как с идиотом! Или я не вижу? Так чтобы ты таки знал: сначала дружба, потом и детки пойдут…

– Нет, ты таки дурак, и я даром на тебя трачу своё драгоценное время. Возьми глаза в руки и смотри, что есть, а что тебе приснилось. И говорю так с тобой, чтобы ты мог меня понять! Другой язык для тебя – иностранный.

– Как тебе это нравится?! Но спрашивается вопрос: почему я должен тебя так долго ждать, пока ты там воркуешь со своей Новиковой?

– Осёл останется ослом,
хотя осыпь его звездами.
Где должно действовать умом,
он только хлопает ушами…

Что б ты таки знал, это о тебе писал Державин задолго до твоего рождения. Мы не ворковали, а договаривались. И чего ты ждал? Шёл бы один. Я дорогу знаю. К тому же мне нравится быть долгожданным!

Так они беседовали, совершенно не злясь друг на друга.

– Кстати сказать: здесь такое творится, а ты ещё кривишься как от лимона!

– И что же такое творится? – не понял Андрей.

– Ты чаще слушай новости. Ведь интересно, кому хуже, чем нам. Наши правители от скуки (чтобы им лопнуть!) подняли цену на бензин!

– Перестань сказать! Или у тебя появилось авто?

– Ты забыл о моей зажигалке?!

Они, наконец, пришли в спортзал и стали переодеваться.


2. Прошли годы. Вера и Андрей окончили школу. Тренер советовал Андрею поступать в Московский институт физической культуры и спорта – МИФКИС, но он решил стать врачом. Поступил вместе с Верой в медицинский институт. Учились в одной группе. Ему казалось, что без неё не сможет жить. Эта его привязанность, конечно, была ей приятна, но и тревожила. Она старалась как-то изменить ситуацию: знакомила с девушками, расписывала их достоинства, всё реже сопровождала во Дворец спорта.

– Ты мне как сестра, – говорил Андрей, – но пора привыкать жить самостоятельно. Кругом-бегом, а у меня вид на море и обратно.

Жили рядом с институтом в одном общежитии. Вера на втором этаже с тремя девочками,  Андрей на третьем, в комнате на двоих. Стипендии им, конечно, не хватало. Он пошёл работать санитаром на скорую, а Вера  – в хирургическую клинику. Работали ночами, в выходные, в праздничные дни. Нужно было отработать шестнадцать ночных дежурств с семи вечера до семи утра. Выходной учитывался как два ночных. По сути всё время были или в институте, или на работе, где отдыхали, ели, готовились к занятиям…

На первых курсах зубрёжки было столько, что Андрей даже хотел бросить институт, но Вера убедила его не делать этого. Он на работе заучивал латинские названия костей, слова, выражения, поговорки: Dura lex, sed lex. – Суров закон, но закон. Ignorantia non est argumentum. – Незнание не довод. Mens sana in corpora sano. – В здоровом теле здоровый дух, – повторял он как попугай.

Возражать против этих поговорок было трудно. Он с ними был согласен, но не понимал, почему их нужно произносить на латинском? Считал это устаревшей традицией, используемой теми, кто желает продемонстрировать свою учёность.

Первую сессию они сдали на отлично. Андрей играл в институтском вокально-инструментальном ансамбле на гитаре, что начало тревожить Веру.

– Ты будешь врачом или музыкантом? – недовольно спросила она. – К завтрашнему семинару совершенно не готов.

– Как тебе это нравится? Я не готов! А ты? 

– И я. Пойдём к нам. Выпьем кофе и будем готовиться.

– Лучше ко мне. У тебя слишком много девчонок.

– С каких пор ты стал их бояться? – улыбнулась Вера.

– Забыла мой опыт с Зиной?

– Когда это было?! Ты должен был ей чаще говорить всего два слова: люблю и куплю! Я всегда была против твоего увлечения Зинкой. Акула! Но и ты не пушистый. Впрочем, есть статистика: парни чаще обманывают девушек.

– Зато девчата делают это лучше. Кругом-бегом, жду тебя через пятнадцать минут. Пожарим яичницу. Кофе у меня нет. Принеси. Наша молодящаяся химичка взъелась на меня за то, что на зачёте не позолотил ей ручку. Совсем стыд потеряла. Но что я мог дать этой старухе? К тому же последнее время я сам себе не по карману.

– Каждая женщина вправе сама решать, сколько ей лет. Но хватит болтать. Через пятнадцать минут буду у тебя.

На третьем курсе Андрей всерьёз влюбился в Милу с педиатрического факультета. Она была старше его на год и очень хотела выйти замуж. Папа  её, доцент консерватории, нахваливал его за, как он говорил, «природный талант». Андрей тогда подумал, что талант всегда природный. Искусственным может быть трудолюбие. Но «без труда не вытянешь и рыбку из пруда!».

Мила училась на четвёртом курсе и из-за Андрея поссорилась со своим парнем. Дружила с ним с первого курса, видела себя уже невестой и вдруг начала замечать, как её любимый изменился, стал грубить, придираться к словам.

Однажды всё же решилась поговорить с ним. Речь её была эмоциональной, с упрёками и жалобами:

– Мы с тобой уже столько лет, а ты не знаешь, к чему придраться. Разве я виновата, что этот Кузнецов оказался лучшим гимнастом. И что такого, если я ему аплодировала, когда он вытворял такое на брусьях?! Или ты хочешь поссориться?

– Я ждал этого все эти годы! Иди к своему Кузнецову. Он, кстати, в нашем ансамбле на гитаре бренчит. Твой папа сможет его убедить, что он чрезвычайно талантлив…

Всё так и произошло. Мила после выступления подошла к Андрею, поднесла ветку сирени и с восторгом призналась, что влюбилась в него с первого взгляда.

Андрей пошёл провожать девушку домой, был приглашён на чашечку кофе. Оказавшись в шикарной квартире, в которой имелся даже рояль, был представлен Владимиру Васильевичу, отцу Милы…

В тот вечер он вернулся в общежитие поздно. Стал чаще пропускать занятия и чуть не завалил сессию.

А через три месяца у него с Милой произошёл откровенный разговор. Как-то они договорились, что к часу он зайдёт за ней, чтобы вместе идти в библиотеку. В квартире Мила встретила его в полуголом виде. Андрей не был ханжой, но терпеть не мог такого явного бесстыдства. Сказал:

– Голая женщина – это пошлость, обнажённая – это искусство. Мы же договорились…

Подумал, что Вера была права. Эта Мила просто хочет выйти замуж и ловит его на крючок. После того случая они стали реже встречаться. Андрей ссылался на занятость, тренировки, репетиции, проблемы в институте. И, в конце концов, объяснился с нею, на чём настаивала Вера.

Последнее время Андрей и с Верой виделся редко. Свободное время проводил в клинике, старался принимать участие в операциях. В клинике к нему привыкли. На дежурствах он помогал, чем мог. Вскоре ему позволили ассистировать. Он был счастлив. Старший ординатор хвалил его, говорил, что руки у него растут, откуда нужно. И голова не только чтобы шляпу носить.

– Ты, Кузнецов, тренируйся узлы вязать. Пальцы у тебя длинные. Мне бы такие. И запоминай ход операции, последовательность. Будешь хорошим хирургом, если не загуляешь, не погонишься за миражами. У тебя должна быть сейчас лишь одна цель: стать Врачом. Это – вершина. Альпинисты иной раз к ней долго идут. Но зато какое счастье стоять наверху и чувствовать победу!

Но к семинарам и сессиям по-прежнему готовился вместе с Верой.


На пятом курсе Вера полюбила молодого преподавателя, который вёл их группу. Это чувство она испытывала впервые. Много читала о любви, слышала рассказы подружек и никак не могла представить, что это такое. Мальчики для неё были хорошими или плохими. Не могла понять, как Рая из первой группы влюбилась в Петра, блатного парня – водителя скорой, который приходил к ним в сильном подпитии и мог позволить себе откровенную пошлость. Как можно было полюбить человека с одной извилиной, к тому же – прямой?! Но она влюбилась и готова была бросить институт и ехать за ним на край света. Это была не любовь, а какая-то страсть. Вера часто думала об этом и вдруг… сама попала в мышеловку.

Николай Максимович Сошников, русоволосый парень с серыми глазами и спортивной фигурой, окончил институт в 1995 году, жил, как и они с Андреем, в общежитии и часто дежурил в клинике общей хирургии, где Вера работала уже медицинской сестрой. Всё случилось, когда она однажды увидела, как он смотрит на неё. Мелькнуло: «включил зажигание… заиграли гормоны…». Она потеряла покой. На дежурстве старалась ему во всём помогать. Участвовала в операциях. А через некоторое время он сказал, что станет на место ассистента, а оперировать будет она.

Сначала не поверила. Думала, что так он хочет её «купить». Хотела даже отказаться. Но не смогла. Шутка ли – на пятом курсе самостоятельно сделать аппендэктомию. Она вспомнила его слова о том, что великий хирург Иван Иванович Греков говорил: эта операция может быть и самой простой, и самой сложной. Нужно ли говорить, как Вера была счастлива?!

Операция прошла успешно. После неё она не отходила от больной, но никому, даже Андрею, не рассказала об этом. Боялась показаться хвастливой.

Как-то Николай Максимович предложил ей пойти в оперный на «Пиковую даму».

Вера отправилась в парикмахерскую, что случалось чрезвычайно редко. Сделала маникюр. Надела лучшее платье. Вот только никаких украшений у неё не было.

Ровно в шесть вечера, никого не стесняясь, не боясь разговоров и сплетен, за нею зашёл Николай Максимович, и они пешком пошли в театр.

– Должна признаться, я никогда не была в оперном. По телевизору слушала «Пиковую». Понравилась. Но мне ближе эстрада. До оперы я ещё, видимо, не доросла…

– Чайковский – мой любимый композитор, – сказал он и вдруг тихо запел, взяв Веру под руку:

Я вас люблю, люблю безмерно,
Без вас не мыслю дня прожить.
И подвиг силы беспримерной.
Готов сейчас для вас свершить…

– Красиво. А у меня ни голоса, ни слуха. Такая любовь, наверное, бывает только в книгах, в театре. В жизни всё иначе.

– И в жизни так бывает. Нечасто, правда. Любовь, говорят, дар Божий. Не многие обладают им.

– Вам довелось испытать это чувство? – вставила Вера. – А я где-то читала, что есть правила и даже техники любви...

Николай Максимович задумался. Не хотел лгать, да и сам точно не знал, что это было, когда из многих девушек обратил внимание лишь на одну. Чуть замедлив шаг, тихо проговорил:

– Мне кажется – нет. Были увлечения. В первом классе девочку дёргал за косички, выражал так свою к ней любовь. В школе увлёкся. Но она оказалась совсем не той, какую я нарисовал в своём воображении. Красивая, но при этом с куриными мозгами. Поступить в институт не смогла и пошла по рукам. Жаль мне её.

– Красивая женщина всегда думает, что, если она захочет, к ней выстроится очередь претендентов на руку и сердце, – сказала Вера. – Но чаще всего остаётся при своих интересах либо получает того, кого не очень-то и хотела. И где любовь? Как говорит Кузнецов, здесь её не стояло! Мне тоже жалко таких.

– Та громко хвасталась своими победами на любовном фронте. Ей не хватало одного, и она переключалась на другого.

– А иной не хватает жизни, чтобы любить одного-единственного, – откликнулась Вера. – Обычно женщины любят говорить о любви.

– И молчать о любовниках, – кивнул Николай Максимович.

– Мужчины – наоборот, – тут же ответила Вера. – Вы-то это должны знать.

Некоторое время они шли молча. Прошли улицу Пастера, пересекли Преображенскую и стали спускаться к оперному театру по Дерибасовской.

– Мне кажется, – вдруг сказал Николай Максимович, – нам пора перейти на «ты». Если не против…

Вера смутилась. Тихо произнесла:

– Я не против. Только «ты» не просто ближе и проще, но ко многому обязывает.

– Ты этого боишься?

– Не буду скрывать: боюсь разочароваться... Мы мало знаем друг друга. Пусть пройдёт немного времени, чтобы «ты» приобрело тот смысл, который я в него вкладываю.

– Согласен. А ещё я предлагаю после театра вместе поужинать, отметить этот день.

– Нет возражений. Завтра воскресенье. Успею подготовиться  к семинару. И дежурство в клинике у меня только во вторник.

– Я тоже дежурю во вторник в ночь. Вот мы и пришли.


Вера была изумлена богатством и красотой театра. Мраморные лестницы, прекрасные скульптуры, яркие люстры и зеркала и, наконец, нарядная публика перенесли её в сказку. Она была благодарна Николаю. Пригласив сюда, он сделал её одной из героинь этого фантастического мира.

Они сидели в первом ряду  центральной ложи.

Вера, конечно, знала содержание оперы, но впервые вживую слышала выдающихся певцов. Смотрела, не отрываясь, на сцену. В антракте попросила Николая остаться в зале. Во-первых, хотела рассмотреть убранство зала, люстру, роспись потолка, публику. Во-вторых, ей казалось, что от всего, что в этот вечер пережила, она просто не сможет ходить.

Когда же прозвучала ария Германа:

Что наша жизнь? Игра!
Добро и зло, одни мечты.
Труд, честность, сказки для бабья.
Кто прав, кто счастлив здесь, друзья?
Сегодня ты, а завтра я.
Так бросьте же борьбу,
Ловите миг удачи… 

Вера прижалась к Николаю и тихо спросила:

– Неужели всё, что с нами сейчас происходит, одна игра, и добро – лишь сказка, мечта?!

– То, что с нами сейчас происходит, – ответил Николай, – исполнение мечты. Я успел поймать миг удачи. А есть ли тот неудачник, который будет плакать?

–  Есть друг, с которым мы вместе дружим с детского дома. Ты его знаешь: Андрей Кузнецов. Он мне как брат. У него была девушка, но у них всё разладилось. Больше во всём мире никого нет…

Она на мгновенье запнулась, потом тихо добавила:

– А сейчас появился ты…



После спектакля они пошли в ресторан гостиницы «Красная», что на Пушкинской.

– Расскажи мне о себе, – попросила Вера после того, как они выпили шампанского.

– Я из Донецка, – ответил молодой человек. – Жил с бабушкой. Мама развелась с отцом, когда мне было пять лет. Вскоре вышла замуж и переехала к своему новому мужу. Окончил школу и решил поступать в Одессе. О ней много читал. Здесь жил мой школьный друг. Учился с нами до девятого класса, потом с родителями переехал в Одессу, поступил в мореходку. Мы переписывались, вот я и решил приехать в этот славный город, чтобы самому посмотреть на чудеса, о которых он так красочно  рассказывал в своих письмах.

– А бабушка? Оставил одну? – удивилась Вера.

– Почему одну. Мама регулярно приходит к ней. Да и бабушка у меня пока не требует особого ухода. Ей семьдесят, а она ещё ежедневно по шесть километров ходит, гуляя с Леди. Наша овчарка её выгуливает. Во дворе возится, цветы выращивает, за деревьями ухаживает. К тому же каждый отпуск я езжу домой.

– А почему после института в Одессе остался?

– Поступил в аспирантуру. Грызу гранит науки, набираю материал.

– Понятно.


После того вечера они стали часто проводить время вместе. Бродили по городу, ходили на концерты, в музеи, на спортивные соревнования. За всю свою жизнь Вера столько не гуляла, не видела. Причём Николай оказался большим знатоком Одессы. Рассказывал о живших здесь замечательных писателях, музыкантах, художниках. Много знал и о работавших в Одессе врачах: Пирогове и Мечникове… А Вера слушала его бархатный голос и… влюблялась всё сильнее.

На следующий же день она рассказала всё Андрею. Тот посмотрел на неё и одобрительно заметил:

– А шо такое? Сошников – нормальный мужик. Не коновал, не потерял ещё совесть, и хирург, кругом-бегом, не на Привозе купленный за пять копеек. Я таки одобряю. Только ты не торопись со свадьбой. Нужно институт окончить.

Но Вера попросила Андрея быть свидетелем на её свадьбе после пятого курса.

– Как тебе это нравится? Ты что, уже не можешь сделать аборт!? Не удержались? – спросил он.

– Ты, Андрюша, всё больше приобретаешь круглую форму.

– Я что-то не пойму. Ты о чём?

– Круглым бывает не только шарик…

– Дальше понятно, – прервал её Андрей. – Круглым бывает и дурак.

– Как только это случится, ты первый узнаешь.

– И когда же это счастье настанет? Надеюсь, после сессии?

– Сдадим её и распишемся. Какая свадьба? Закажем столик в ресторане. Мы да свидетели. 

– Вот так и проплывает счастье мимо меня. Об чём мы видим? И перестань сказать, что меня это не касается. Но я всё же хотел бы знать, на какой ты подарок рассчитываешь? Хотел бы тебе подарить авто, но не могу. Какую-нибудь ерунду мог бы, но не хочу. Так что тебе подарить? И не жмись, как голубка на карнизе. У меня кроме тебя ведь никого нет.

– Подари хорошее настроение. И хватит чирикать. Давай готовиться к семинару. Говорят, Матусевич – зверь.


Двадцатого июля 1997 года Вера и Николай расписались в районном ЗАГСе, отметили это событие в ресторане и на такси поехали на квартиру, которую сняли. Первая брачная ночь для Веры оказалась не радостным и приятным событием, а, скорее, вызвала удивление. «Неужели это и есть то, к чему так стремятся девочки? – думала она, проснувшись и слушая похрапывание Николая. – Неужели Зинка была права, когда говорила, что мужики – как мыши. В доме заведутся – сразу хочется отравить! Нет! Коля не такой. Странно, почему я на Андрюшу никогда не смотрела как на мужчину? Не вызывал он у меня никаких  эмоций, желаний, вот и придумала себе брата. Но теперь уже всё. А Коля зажёг. К нему у меня какая-то нежность. Неужели это и есть любовь?!»

Год для молодых был напряжённым: на март запланирована защита Колиной диссертации, а в июле Вера должна была сдавать государственные экзамены. Потом предстояло увольнение и поездка на постоянное место жительства в Донецк. Когда они кому-то из друзей об этом говорили, на них смотрели как на сумасшедших:

– Вы что, друзья, больные на голову? Разве можно сравнивать Одессу с каким-то Донецком, где  угольная пыль вместо нашего чистого морского воздуха. Это же две большие разницы!

Двадцать первого марта 1998 года, в три часа дня, в актовом зале института состоялась защита кандидатской диссертации Николая Сошникова. В зале среди членов учёного Совета и коллег его клиники сидела Вера. Волновалась, переживала, держала сплетёнными пальцы рук и что-то шептала, словно молилась. Андрей же стоял у аппаратуры и демонстрировал слайды графиков, схем и фотографий больных. Доклад Николая лежал и перед ним, и он волновался. Нужно было уложиться в двадцать минут.

После доклада Николаю задавали вопросы, потом выступали оппоненты, и, наконец, приступили к голосованию. Но в связи с тем, что в тот день запланированы были две защиты, члены учёного Совета торопились и старались не философствовать на темы, затронутые соискателем. При подсчёте голосов у Николая все шары были белыми, а у девушки, защищавшейся в этот же день, три шара были чёрными. Но, как говорили, это не имело никакого значения. Все поздравляли вылупившихся кандидатов, желали успехов.

Николай уже ничего не слышал. Он отыскал глазами Веру и по её взгляду понял, что банкет заказан и проблем не будет.

По дороге домой Николай сказал жене:

– Я свою программу выполнил. Теперь твоя очередь. После твоих экзаменов поедем в Донецк. Приглашают на заведование хирургическим отделением в новую больницу.

– Ты мне об этом не рассказывал. Вёл переговоры? – удивилась Вера.

– Нет. Мне об этом написала мама. Её новый муж – какой-то высокий чиновник в городе. Он и узнал.

Вера промолчала. Подумала, что наверняка Николай получил это письмо давно. Почему молчал? Не хотел расстраивать? Но спрашивать об этом в день его триумфа не стала. В конце концов, что её держит в Одессе? Летом будут приезжать на могилки родителей и бабушки. Позагорают, поплещутся в море и вернутся в Донецк. Николай говорил, что это большой и красивый город.

И вот в июне, сдав экзамены и получив диплом, Вера и Николай уволились, купили билеты на поезд. Провожал их Андрей.

– Я таки ничего не понимаю, чтоб я так жил. Вы уезжаете, а я остаюсь. Разве это правильно? – ворчал он, таща тяжёлый чемодан с книгами к вагону. – Я же привык к вам. Как мне без вас. Конечно, пусть вам будет хорошо. Только что же я буду делать? Я же по природе ведомый. И куда мне лететь без ведущей? На кого вы меня покидаете?

– Хватит ныть, – прервала его Вера. – Тащи этот гроб в вагон.

– Я-то затащу, только сможет ли его тащить электровоз? И что вы туда напихали? Не свинцовые же гири?

– Золотые, – улыбнулся Николай. – Нам их пилить и пилить…

– Что б вы таки знали, я хорошо понимаю: бабушка, есть где жить, работать. И то, что я сейчас плачусь, вам до лампочки. Но у меня во всём мире нет ближе вас, ближе Веры, и если у вас вдруг случайно родится малыш…

– Это почему же случайно? – улыбнулся Николай. – Мы над этим будем работать.

– Чтоб ты таки был мне здоров! Работайте! Только я хотел бы быть крёстным папой. Вы мне в этом не посмеете отказать. Всё брошу и приеду. Или я что-то не то говорю?

Вера была тронута словами Андрея. Она впервые почувствовала, что он к ней относится не только как к сестре. Это было ей приятно.

Проводница, белокурая девушка в синей форме, попросила провожающих выйти из вагона.

– Поезд отправляется, – сказала она. – Поторопитесь.

Потом взглянула на Андрея, добавила:

– Впрочем, если вы хотите прокатиться, в моём служебном купе есть свободное место. Мужчины у нас в дефиците.

– Верите статистике?

– А что в ней сомневаться? Только и статистика ошибается. Где вы видели мужиков? Кругом алкаши да наркоши, альфонсы да бабники. Сволочи, одним словом. На нормального можно смотреть, как в зоопарке или в музее. Так что вы не стесняйтесь. Если надумаете, знаете, где моё купе.

И, улыбнувшись, пошла дальше поторапливать провожающих покинуть вагон.

Вера ревниво взглянула на проводницу и, обращаясь к Андрею, тихо проговорила:

– Да убережёт тебя Бог от дурных женщин. От хороших спасайся сам!


Андрей вышел из здания вокзала. Было жарко, и настроение пакостное. Он перешёл проезжую часть площади и в привокзальном скверике сел на скамейку.

«Это в конце концов должно было случиться. Но как я без Веры? Что я стою без неё? Я же так привык к ней. Нет, нельзя раскисать. Жизнь продолжается. С завтрашнего дня снова буду соблюдать режим, ходить в спортзал. В конце концов не в Америку же она уехала! К тому же сейчас Интернет, электронная почта, телефон… Всё будет хорошо. Прямой поезд, самолёты летают…» – утешал он себя.

Потом резко встал и направился к остановке троллейбуса.


После института Андрей устроиться в Одессе хирургом  не смог.  Его пригласил в Новочеркасск старый приятель, врач и гимнаст. Андрей долго колебался. Написал Вере:

«Сергей Васильев предлагает мне поехать в Новочеркасск. Говорит, что там есть место хирурга в городской больнице. Никак не могу решиться уехать из Одессы. Как ты думаешь, стоит ли мне уезжать?»

Вера ответила сразу:

«Мне кажется, нужно ехать туда, где работа будет по душе. К тому же это недалеко от Донецка. Мы сможем чаще видеться.»

Андрей  не стал тянуть и через неделю уже был в Новочеркасске. Снял комнатку на проспекте Ермака и устроился работать в хирургическом отделении Первой городской больницы на полторы ставки. Дежурил, учился оперировать. Там работали опытные хирурги, было у кого перенимать опыт.



3. Пятиэтажка, в которой жила Анна Михайловна, бабушка Николая, стояла на окраине города и мало чем отличалась от других таких же домов, построенных в хрущёвские времена. Небольшая улочка утопала в зелени. Но загаженные подъезды, горы мусора, маленькие комнатушки и крохотная кухонька. В этом доме на третьем этаже и предстояло жить Вере и Николаю. Здесь прошло его детство и школьные годы. Здесь он гонял мяч, катался на велике, играл, дружил, спорил…

Не успели они позвонить в квартиру, как услышали лай овчарки. Она не успокоилась даже тогда, когда Анна Михайловна пыталась отогнать её от входной двери.

– Это Леди, – успокоил Веру Николай. – Член семьи, охранник и помощник. Когда я жил здесь, утром и вечером она выгуливала меня. Теперь бабулю.

Дверь открыла сухонькая морщинистая женщина. Увидев ранних гостей, удивилась.

– Колюшка! Ждала вас к двенадцати. А это твоя Веруня? С приездом, дорогие! Проходите. Я по лаю Леди поняла, что свои.

Бабушке исполнилось семьдесят два года. В прошлом – учительница младших классов, она внука и сейчас считала малышом и несмышлёнышем. А Вера подумала, что бабушку можно определить одним словом: одуванчик.

– Ну-ка покажись, внучок, – продолжала Анна Михайловна. – Похудел, осунулся. Ну, ничего. Мы тебя приведём в нужный вид. А Верочка твоя – просто чудо какое! Теперь жить вам в согласии и любви, деток рожать. А я, пока ноги ходят, буду помогать, чем могу… Проходите, проходите. Это теперь ваш дом.

Анна Михайловна показала их комнату. Сердце Николая взволнованно забилось. Это была его «келья», в ней ничего не изменилось. Та же металлическая кровать с постелью и пуховым одеялом, с множеством подушек и подушечек. На стене  коврик, на котором изображён бородатый всадник в чёрной бурке, увозивший невесту на вороном коне тёмной ночью к себе в горы. У окна  письменный стол, за которым он делал уроки. Политическая карта мира ещё того времени, когда была такая страна – Советский Союз, фотографии в рамочках под стеклом, стеллажи с книгами. Шкаф, зеркало, цветы на подоконнике…

Вера открыла чемодан, достала большой кулёк с подарками бабушке.

 – Это вам, – сказала она и протянула его Анне Михайловне.

Та поблагодарила, раскрыла пакет. Шерстяной халат с шёлковой подкладкой и тёплые, подбитые кроличьим мехом домашние тапочки. Понимала, что Вера в выборе подарка принимала самое непосредственное участие.

– Спасибо, мои дорогие. Я давно мечтала о таком халате, да всё жалела на себя тратить столько денег. Времена сегодня сложные. Не до жиру, быть бы живу. Когда-то…

– Бабуля! – прервал её Николай. – Ты всегда говоришь: «Вот в моё время…» Твоё время – сейчас. Пока жива – живи! Не воспоминаниями, а настоящим. Наслаждайся жизнью. Теперь мы тебе не дадим скучать!

– Это, Колюшка, теория. Не всегда получается. А воспоминания меня ещё держат на этом свете. И надежда, что завтра будет лучше. Только доживу ли? Лучше всё не становится. Гуляю с Леди, слышу, что говорит народ. Одни ругают Киев, президента, хотят скорее объединиться с Евросоюзом. Другие не хотят ссориться с Россией. Кто прав? Но страсти так накалены, что боюсь, чтобы не было большой драчки, гражданской войны. Мой дед рассказывал такое, что не дай Бог!

Она замолчала. Потом резко, совсем не по-старчески, встала:

– Хватит болтать. Идёмте обедать. Я сварила борщ. Помнится, ты, внучек, любил к нему корочку чёрного хлеба и зубчик чеснока. Всё это тебя ждёт.

Потом, взглянув на Веру, добавила:

– Я, Верочка, ещё не знаю твоих вкусов. И тебе буду готовить любимые твои блюда.

– Вы знаете, – ответила Вера, – мне довелось жить в детском доме. Там я ко всему привыкла. Не делаю культа из еды.


Вечером пришла мама Николая. В сиреневом платье, с русыми волосами и ожерельем на шее, в котором поблескивали кровяные рубины, она была аккуратно причёсана и накрашена, словно артистка перед выходом на сцену.

Увидев, как Вера внимательно разглядывает её макияж, заметила:

– Если не приведу себя в порядок, меня просто не узнают на работе. Да и на улице будут шарахаться. Как-то пришла к врачу не накрашенной, так едва на скорой не увезли!

Потом, повернувшись к Николаю, обняла и поцеловала его.

– Ну, здравствуй, сынок! Хорошо выглядишь. Я здесь принесла кое-что. Это нужно положить в холодильник.

Она протянула кулёк сыну. Тот передал его Вере.

Валентина Васильевна работала директором магазина. Её муж занимал высокий пост в городской администрации, имел дочь от первого брака и старался реже общаться с пасынком. Но Анне Михайловне помогал.

– Иван Иванович, – сказала мать сыну, – говорил о тебе в здравотделе. Вас ждут в новой больнице…

– Спасибо, – ответил Николай. – Только не нужно суетиться. Я созванивался с главным. Он говорил, что больница не укомплектована кадрами и будет рад, если мы придём.

– Ну и прекрасно, – чуть обидевшись на сына, сказала Валентина Васильевна. – Я рада, что вы приехали. Теперь маме будет не так одиноко.

За ужином рассказала, что Алёна окончила университет, но найти работу не может.

– А кто она по специальности? – спросила Вера.

– Юрист. Сейчас их – что собак нерезаных. Кому она нужна? Какой у неё опыт? Но я думаю, её отец что-нибудь придумает. Только она хочет быть следователем. Вбила в голову такую чепуху! А Иван настаивает, чтобы шла в нотариат или в адвокатуру. Но это лишь цветочки. Есть и ягодки. Мне кажется, Алёна стала гулёной. Часто вечером выпившая приходит. Грубит. Гоняет на своём «мерсе» и считает, что она  королева красоты. Только я-то знаю, что это за красота. Уже успела аборт сделать. Вот такие у нас проблемы.

– Ты привыкла всё преувеличивать, – сказал Николай. – Она молодая, глупая. Всю жизнь привыкла делать что хочет. К тому же понимает: нельзя сидеть и ждать у моря погоды. Нельзя целыми днями смотреть телевизор. Он думает за тебя. Нужно и самой думать, чтобы мозги жиром не заплыли. Наконец, нужно любить!

 – Но зачем же прикрывать голову фиговым листком? Алёна считает, что осчастливила мир своим рождением. Когда начинает рассказывать о своих похождениях, её не остановишь. И что самое главное: сообщает всякие подробности без зазрения совести. У меня тоже крылышки не растут, но такого, что она рассказывает, даже я не слышала. Я её воспитывала с трёх лет. Как-то спросила, почему она пришла так поздно и пьяная. Так она, ничуть не смущаясь, ответила: «Врач посоветовал мне больше пить…» Как тебе это нравится? Стала такое говорить, что хоть уши затыкай. Попросила помолчать, так она мне в ответ: «Могу помолчать, но времени не хватает». Так и живём.

– Знаешь, мама, когда человек делает нам больно, скорее всего, сам он  глубоко несчастен. Какой же из неё юрист? – скептически заметил Николай. – Сейчас и следователем, и в адвокатуре работать у нас нельзя. В стране бардак, коррупция, телефонное право. О каком законе может идти речь? И бардак этот на всех уровнях и во всех сферах.

Вера с удивлением слушала мужа. Они никогда не говорили на эти темы, и она была рада, что их мнения совпадают.

– Или ты в своём магазине не даёшь взятки своему начальству, проверяющим? – продолжил Николай. – Не отстёгиваешь откаты поставщикам? И что может сделать Алёна? Будет ловить шушеру или научится брать взятки, как…

– Хватит тебе, – прервала его мать. – Я что-то не встречала врачей, которые бы не брали взятки. Сейчас все берут. Время такое. Государство платит дырку от бублика, вот они себе и доплачивают. А государство наше смотрит на всё это сквозь пальцы.

– Ладно, – миролюбиво сказал Николай. – Давай не будем спорить. Нужно отличать благодарность от взятки. Разве это дело, что на зарплату врача элементарно нельзя прожить! А ведь врач – элита интеллигенции. Он должен не только читать медицинскую литературу, быть в курсе того, что происходит в мире по специальности. Он общается с людьми… Нужно знать психологию. А ещё у него может быть семья, дети, родственники, нуждающиеся в помощи…

– Вот ты любитель поговорить,– сказала Валентина Васильевна и пошла в комнату бабушки посмотреть, отчего та не выходит. Мать её была активна и любила участвовать в таких диспутах, хотя придерживалась твёрдого мнения, что власть никудышняя и проворовавшаяся, жизнь становится всё хуже, телевизору верить нельзя и всё нужно менять: президента и правительство, министров и депутатов, губернаторов и чиновников. Всех прогнать и новых поставить. На эту тему она часто спорила с дочерью. Но та защищала своего Ивана Ивановича. Говорила, что он взяток не берёт. Правда, грустно добавляла:

– Да никто и не даёт никаких взяток, чтоб они провалились. А как жить?


На следующий день Николай и Вера оформились в больнице скорой медицинской помощи.

– Рад, очень рад, – сказал главный врач, полный, лысый мужчина с усами запорожского казака. – Наслышан. Если не ошибаюсь, школу оканчивали в Донецке. Жильё у вас есть.

– Есть и жильё, и жена, кстати, тоже хирург. Ждёт приёма в коридоре.

– Дети? – спросил он Николая, продолжая читать его документы.

– Детей нет… К сожалению.

– Это непорядок. Нужно устранить недоработку.

– Исправимся.

Главный смотрел список проведённых операций, заверенный заведующим клиникой. Брови его поднялись высоко, кожа лба собралась в гармошку.

– Владеете техникой таких сложных операций? На печени, поджелудочной железе, прямой кишке, желудке… А количество! Это за какой период?

– Там должно быть указано.

Главный с недоверием взглянул на Николая.

– Вы сомневаетесь? Можно послать запрос в клинику общей хирургии Одесского медицинского института, – пожал тот плечами.

– Я думаю, это ни к чему. А какая тема вашей диссертации?

– Хирургическое лечение диафрагмальных грыж. Там же написано.

– Да-да. Ну, что ж. Я думаю, вы справитесь. Назначаю вас заведующим хирургическим отделением, – сказал главный врач и внимательно посмотрел на Николая, ожидая увидеть его радость. Но тот спокойно стоял перед ним, не выражая ни радости, ни тревоги. – Справитесь?

– Не знаю. Я  хирург. Преподавал в институте. Буду стараться.

Главный снял трубку и продиктовал проект приказа кадровику.

– И занеси приказ мне. Я подпишу. Да-да, с сегодняшнего дня. Работать некому.

– Вопрос можно? – спросил Николай.

– Теперь вам многое можно. Слушаю.

– Я хотел бы работать на полторы ставки. Отрабатывать часы буду ночными дежурствами.

– Понимаю. Не буду возражать.

Пришла женщина-кадровик и принесла отпечатанный приказ о назначении Николая Максимовича Сошникова 1972 года рождения заведующим хирургическим отделением Больницы скорой медицинской помощи.

Главный внимательно прочитал. Взял ручку и дописал разрешение на совместительство на полставки с отработкой рабочих часов во время ночных дежурств. Подписал и поставил печать.

Когда кадровик ушла, спросил:

– За дверью ваша жена?

– Жена. Окончила институт в этом году. Специализировалась по хирургии.

– Её тоже оформлять на полторы ставки?

– Нет.

Позвонил секретарю и попросил пригласить Веру Сергеевну Сошникову.

Через минуту в кабинет вошла Вера. Главный посмотрел её документы и кивнул.

– Нет возражений. Завтра выходите на работу. Она у нас начинается с восьми утра.


Дома впервые за все эти дни Николай после обеда сел к письменному столу и стал записывать то, что нужно будет сделать в первую очередь. Вопросов набралось много. Засиделся до глубокой ночи. Вера знала: сейчас его нельзя тревожить.

Через полгода отделение уже работало на полную мощность.


А Время всё куда-то торопилось. В 2000 году Вера забеременела и 25 октября родила мальчика, которого они тоже назвали Николаем.

– Пусть сын будет моим тёзкой! Всегда мечтал быть большим и сильным. Защищать маленьких. Вот теперь у нас будут Николай большой и Николай маленький. 

Анна Михайловна помогала чем могла. Гуляла с правнуком, катая его в коляске, другой рукой едва удерживая овчарку Леди. Вера стирала, убирала, готовила еду. Все были при деле.

В ноябре 2002 года Вера родила дочь. Назвали её Леночкой. Забот прибавилось, и не в два раза, а в четыре! Да и Анна Михайловна за это время сдала. Болели у неё ноги, пошаливало сердце. Когда малыши подросли, их отвели в детский садик.

Николай с утра до позднего вечера был занят на работе. В выходные часто тоже ходил в больницу. Вера хозяйничала дома. С Андреем общения не прерывала. Но из-за нехватки времени общались чаще всего по смс.

«Здравствуй, Андрей! Можешь нас поздравить. У нас родилась Леночка. Теперь у нас полный комплект: мальчик и девочка!»

«Так держать! До звания матери-героини тебе ещё далеко. Но думаю, у вас всё впереди».

«Ты всё шутишь. Не думала, что будет так трудно».

«Как тебе это нравится?! Ты должна быть счастлива! Перестань сказать! Я счастлив. У меня появилась племянница! Поздравляю!»

«Спасибо. Как у тебя?»

«Работаю. Среди здесь не то, что среди там. Но верю, что и у меня скоро погода изменится».

«У тебя появилась девушка?»

«Убиться веником! Я же ещё не умер. У меня всё впереди. И мы вас догоним и перегоним!»

«Кто она? Расскажи! Я немножко тебя ревную».

«Знала бы ты, как я тебя ревновал! Ты всегда стреляла в меня глазами и оставляла раненого умирать. А я был дураком. Втемяшил в голову, что ты  моя сестра…»

«Ладно тебе. Если ты виноват и молчишь, ты  мудр. Ты всегда мне был братом, и даже больше… И не я виновна в том, что ты там, а я здесь».

«А я о чём. Даже больше! Я таки знаю. Если ты неправа, – нужно срочно просить у тебя прощения».

«Не скули! Теперь у тебя есть ещё и племянница. Приедешь, посмотришь! Мы, конечно, виноваты. Тянули с этим делом. Между прочим, ты обещал быть крестником у Коли. Теперь будешь и у Леночки. Пусть хоть это свершится. А Леночка на тебя похожа».

«Я и твой Николай – две большие разницы. Имей стыд, как Леночка может быть на меня похожа?»

«Не знаю… Наверное просто ты часто маячишь у меня перед глазами».

«Ты давай не заговаривайся! Заканчивай дразнить гуся, Ева! Я не Адам».

«И я не змея. Но ты, как всегда, прав. Будь здоров! Приезжай посмотреть на племянницу. Ты обещал быть крёстным отцом Коли. А как смотришь на то, что у тебя будет двойня?»

«Как-никак, а без кака никак! Как я могу смотреть? Я же люблю… вас. Готов, как пионер. Хоть так мы породнимся!»


А на Украине жизнь становилась всё тяжелее. Доверия у людей не было ни к кому. Жили не по законам, а по понятиям. Милиционеры и чиновники всех рангов, прокуроры и судьи, учителя и врачи – все брали взятки. Настали времена, когда на улицу вечером было опасно выходить. Бандиты и воры, рэкетиры и проститутки хозяйничали в городе. Появились люди, которые хотели переписать историю. Вандалы рушили памятники, врывались в офисы фирм и требовали денег «на свою политическую борьбу». Собирали одурманенную алкоголем и наркотиками молодёжь и науськивали их на чиновников, судей, руководителей города, области. Грозили всё разрушить «до основанья, а затем…». Но никто не мог сказать, что будет «затем». Ограничивались заявлениями, что Украина должна стать частью свободной Европы, вступить в Евросоюз, в НАТО, и тогда все сразу заживут так же, как в Европе.

Поздними вечерами в квартире Сошниковых до хрипоты спорили о ситуации в стране.

Анна Михайловна предлагала продать квартиру и уехать в Крым, где когда-то жила семья её сестры.

– Я недавно говорила с внучатой племянницей. Живёт в Алуште. Жизнь у них дешевле и климат хороший. Продав нашу квартиру, там можно купить такую же, и даже лучше.

Вера старалась в этих разговорах не принимать участия. Отмалчивалась.

Николай же был категорически против того, чтобы куда-то уезжать.

– И напрасно ты, бабуля, мажешь всех одним цветом. Я знаю прекрасных врачей, которые взяток не берут. Если после лечения больной что-то и даёт, это не взятка, а благодарность!

– А ты чего молчишь? – спросила Анна Михайловна Веру, – или тебе нечего сказать? 

– Я думаю, Коля прав. Да и бежать нам некуда. Нужно здесь сделать жизнь нормальной.

Анна Михайловна задумалась. Потом тихо сказала:

– Может, вы и правы. Пусть будет по-вашему.

– Многие врачи уезжают. Наметившееся противостояние наших областных чиновников и Киева не предвещает ничего хорошего, – грустно сказал Николай.

– А я смотрю, – добавила Анна Михайловна, – люди ездят туда-сюда. На улицах полно народа, на рынке, в магазинах…  Когда работают – непонятно.

– Где работать?! Закрываются производства. Вот и рыщут в поисках – где что купить подешевле…

– Украсть…

– Не думаю, что жуликов больше, чем нормальных людей. Но как им жить?

– А почему закрывают производства? – спросила Вера.

– Понимаешь, какое дело, – стал объяснять Николай. – Заводы устарели. Продукция, которую они производят, не выдерживает конкуренции. Закупить современное оборудование – нет денег. Для этого нужно было бы перестраивать цеха, заводы. К тому же они оказались в центре города. Вот и решили, что лучше их снести и построить новые за городом, а на их площадях строить дома, магазины… Но денег на строительство новых заводов тоже нет, да и на строительство домов. Вот и имеем то что имеем.

– Это только у нас в Донецке?

– Такое положение везде. Но где есть инвесторы, готовые купить в городе землю под строительство, там проще. К сожалению, сейчас положение на Украине такое, что мало кто готов вкладывать деньги, не имея возможности быстро вернуть их с прибылью. Да и доверия Украине нет.

– Высшая математика экономики, – резюмировала Анна Михайловна, вставая. – Мы ужинать будем или как?

– Или как, – ответил Николай. – Я бы чашечку кофе выпил. Мне ещё позаниматься нужно. Завтра серьёзная операция. У больного планируется резекция желудка, половина которого находится в грудной клетке.

– Диафрагмальная грыжа?

– Она самая. Хорошо бы пригласить кардиолога. Перепад внутригрудного давления – не шутка.

Вера принесла кофе.

Малыши уже спали, а Николай что-то выписывал, искал в компьютере схожие случаи. Вера обычно старалась не мешать мужу. Прилегла на диван, который им сейчас служил кроватью. Дети расположились в комнате, которую раньше занимали они.


4. В марте 2003 года Андрей, наконец, сел в автобус и поехал в Донецк. Тянуть с крещением малышей ни Николай, ни Вера больше не хотели.

«Андрей! Как у тебя дела? Почему молчишь? Волнуемся», – писала Вера смс.

«Я тебя умоляю! Мне таки приятно, что кто-то за меня волнуется! Много работаю. Хочу, наконец, купить крышу над головой. Что у вас?»

«Купи зонтик. Крыша без стен, без хозяйки протечёт».

«Об чём ты говоришь? Откуда у меня деньги ещё и на хозяйку?! Профукал я своё счастье. Кругом-бегом, сижу у разбитого корыта. Но ещё не вечер!»

«Дурак ты, Андрюша! Ты мне стал родным ещё с седьмого класса. Но болел куриной слепотой. И хватит об этом. Приезжай. Мы договорились в церкви. Крещение назначено на четверг. Мы на тебя надеемся. Не подведи!»

«Каждый всякий может сказать, что я не бросаю слов куда попало. Малышей таки пора крестить, иначе алименты придётся платить. А за какие шиши? Короче, ждите в среду вечером. Гостиницу не заказывайте, посплю с псиной на подстилке у вашей кровати. Андрей».


Два дня Андрей ходил по магазинам, выбирал подарки малышам. Сумка, с которой ездил на соревнования, стала неподъёмной. В багажное отделение ставить её не хотел. Поместил в проходе у своего кресла. Пассажиры спотыкались, возмущались, но хладнокровный тон Андрея быстро всех успокаивал:

– Слушайте сюда! Зачем хай поднимать? Не могу же я к детям без подарков! Нет, как вам это нравится? Им трудно пройти! Не стыдно?! Потерпите. Человек человеку брат, даже сестра, в крайнем случае – родственник, а  не волк! Так что проходите, не делайте запруду в проходе автобуса!

Через полчаса все успокоились, а Андрей никак не мог представить себя в роли крёстного папы. В Бога не верил, хотя с уважением относился к тем, кто хотя бы во что-нибудь верит. Верил в науку, в дружбу, в Человека. Но старался на эту тему ни с кем не говорить, не спорить. С интересом читал историю религий, разные легенды, сравнивая их, и удивлялся, почему бы не объединить всё и не создать одну для всех религию. Тогда бы не было многих войн! Видимо, этого не хотят!

Роль крёстного отца понимал как назначенного наставника, друга, советчика. А коль скоро Вера и Николай предложили ему её исполнять, значит, верят в то, что ничему плохому своих крестников не научит. Знают, что друг! И не просто друг, а близкий по духу, родственник…


В Донецк автобус пришёл в шесть вечера. На площади перед вокзалом стояла одинокая «Волга» с шашечками. Рядом прохаживался парень, равнодушно поглядывая на подходящего к машине мужчину, тянущего тяжёлую спортивную сумку.

Подойдя к водителю, Андрей назвал адрес.

– Не-е-е, друг. Туда не поеду! Это же край географии.

– Слушай сюда, – строго проговорил Андрей. – Не лечи меня. Я тебе не из Жмеринки приехал. Или мы сейчас едем по адресу на нашу малину, или…

– Ладно, – кивнул водитель. – Кого я назад повезу? Знаешь, сколько сегодня бензин стоит?

– Не гони волну. Оплачу тебе двойной тариф, – успокоил его Андрей и сел в машину.

Встретили его как дорогого гостя. Через полчаса восклицаний и восторгов усадили за стол. Пора было ужинать. Анна Михайловна следила, чтобы его тарелка не была пустой. Подкладывала, приговаривая:

– Ты, соколик, совсем отощал. Неужели у вас в Одессе так голодно? Так переезжай к нам. Откормим, красивую птичку подберём…

– Бабуля! – улыбнулся Николай. – С каких пор ты сватовством занялась?

– Осваиваю новую специальность, внучок. А если серьёзно – ты только посмотри на Андрея. Кости и мышцы. Ни грамма жира. Прикоснулась к нему и подумала, что он не настоящий, а какой-то железный: твёрдый и холодный. Одним словом, ужас! К тому же, у меня и достойная девица на примете есть.

– Не Варя ли Матвеенко?

– Она! Красивая, кровь с молоком. Хозяйка каких поискать. А чем она тебе не нравится?

– Мне Вера нравится. А Варваре твоей уже тридцать, не меньше. Да мальчишка пятилетний бегает. Впрочем, я разве против? Пусть Андрей познакомится. Чем чёрт не шутит? Может, ещё и на свадьбе погулять доведётся. И Андрей переедет сюда. У Варвары в центре трёхкомнатная квартира с лифтом и мусоропроводом! Машина  и Митька в придачу. Нам так не жить…

Ужинали, пили вино и рассказывали друг другу о своей жизни.

Вера чувствовала – Андрей что-то недоговаривает.

– Не темни! Рассказывай!

Андрей, смутившись, стал рассказывать, что живёт с девушкой и надеется в скором времени её окольцевать.

Вера ревниво взглянула на него.

– И кто эта счастливица? Чем она занимается? Как зовут? Кто её родители. Короче, почему я должна из тебя клещами вытягивать каждое слово?

Улыбнувшись, Андрей ответил:

– А шо такое? Об чём ты шумишь? Я же не Жванецкий, который говорит, как строчит из пулемёта. Таки слушай на здоровье! Она имеет счастье носить редкое имя Надежда. Ты Вера, а она – Надежда! Не символично ли?

– Не хватает ещё Любови, – добавил Николай, отставив в сторону тарелку.

– Я никогда не верил в чудеса, – продолжал Андрей, – но познакомившись с ней – поверил. Не знаю, как это у неё получается, но она может видеть то, что должно случиться через час, день, неделю, даже год.

– Предсказательница, что ли? – не понял Николай.

– Чтоб я таки знал? Говорит, что её бабушка этим на хлеб зарабатывала в голодные тридцатые годы. Потом её посадили, и больше о ней никто не слышал. Может, это от неё переползло?

– Переползают насекомые. По наследству может быть передан иной режим работы подкорки. Иначе развиты ассоциационные свойства мозга. Короче: мозг у неё может работать иначе. У нас  шарики крутятся, как колёса у телеги, а у неё – как у современного автомобиля. Ты лучше расскажи, как с нею познакомился? Чем она занимается, – продолжала допрашивать Андрея Вера.

– Чтобы вы таки знали, она у нас работает операционной сестрой. Совсем девочка.

– С малолеткой связался? – удивилась Вера.

– Я тебя умоляю! Ей двадцать пять.

– А тебе двадцать восемь, – улыбнулся Николай. – Совсем девчоночка!

– И что же вам мешает расписаться? – продолжала допытываться Вера.

– Она, на минуточку, живёт с младшей сестрой Любой. Той двадцать четыре.

– Вот и третье звено: Вера, Надежда... И Любовь нашлась! – воскликнул Николай.

Андрей взглянул на него, не понимая, при чём здесь Любовь. Он же говорил о Надежде.

– Родители их разошлись, – продолжал он, – когда Надя уже училась в медицинском училище. Папаша их, чтобы ему ни дна ни покрышки, слинял в Днепропетровск, а мамаша, перестаньте сказать, тоже погналась за своим счастьем с новым мужем – не то в Хабаровск, не то во Владивосток. И просто забыли, что у них дети! Не пишут, не звонят, не помогают. Девчата пытались их разыскать, но, как говорили у нас в Одессе, – голый вассер! И что вы думаете? Девочки таки выжили! Перебиваясь с хлеба на воду. Люба – фемина ещё та! Окончила в Шахтах институт лёгкой промышленности, увлеклась швейным делом и вкалывает технологом в артели «Напрасный труд», где шьют тенниски, джинсы. Нашивают модные лейблочки, и товар их улетает. Не успевают шить. И зарабатывает неплохо. Надя же, как тётя Соня, что жила возле нашего детского дома и как тигрица защищала своего Борю, с которым мы постоянно дрались, а потом дружили. Именно оттуда пошло знаменитое: «Богя, не ходи на моге, а если пгомокнешь, стань на камешек и подсохни!». Так вот, моя Надя боится оставить сестричку одну. А вдруг её кто-то оприходует без штампа в паспорте?! А если она может кое-что предвидеть, опасения имеют основания.

– Двадцать четыре – взрослый человек! – воскликнул Николай. – Голова есть на плечах.

– Я, конечно, не могу этого утверждать о Любе, а у Нади не голова, а головка. Это каждый-всякий скажет. И как вам это нравится, на операции иной раз не знаю, куда смотреть: на неё или на операционное поле. И операционная сестра она, поверьте, Склифосовского там не стояло! Ход операции знает так, что и подсказывает, когда я ломаю голову, что дальше делать. Но что самое странное: знает, что произойдёт через минуту, десять минут, полчаса. С больным плохо. Думаю: сюда бы кардиолога. А она словно слышит мои мысли. Говорит: Леонид Матвеевич идёт к нам. Я просто выпал в осадок, когда через минуту открылась дверь, и в операционную вошёл кардиолог. Что б вы таки знали: я много раз проверял. Предсказывала после-операционные осложнения, кровотечение. А однажды я должен был оперировать женщину. И операция предстояла чепуховая, и тётя – кровь с молоком. А Надя говорит: нельзя её оперировать! Не нужно! Я, дурак, не послушался. А она возьми и умри на операционном столе! Операция-то была ерундовой: по поводу пупочной грыжи.

– Интересно, – серьёзно произнёс Николай. – И ей всего двадцать пять?

– Я пришёл – она уже работала года три. Мне с нею оперировать одно удовольствие – оперетта Дунаевского! Слушайте сюда. У меня таки да, возникла идея. Приезжайте к нам. У нас можно хорошо отдохнуть. Дон недалеко. Воздух … не то, что у вас. Как-никак – столица донского казачества. Город студентов и рабочих. Молодёжь! У нас на двести тысяч населения три института. Один политехнический чего стоит. В нём работают и учатся тридцать тысяч человек…

– Не заливай! Не на пожаре, – пыталась прервать его Вера.

– Если и заливаю, то немного. Там факультеты имеют свои корпуса, стадион… даже студенческий симфонический оркестр! В крытом дворе проводят концерты. У нас прекрасный театр, музей. Бульвары, как в Париже. Атаман Платов, говорят, прогарцевав там со своими казаками, многое перенял. А кафедральный собор! А памятник Ермаку! Институт виноградарства и виноделия…

– Нет, Андрюша, – прервала его Вера. – Ты со своей Надей будешь приезжать к нам в гости.


На следующий день все поехали в церковь крестить  Колю и Леночку.

Крёстной матерью Вера попросила быть старшую медицинскую сестру Марию Степановну, пятидесятилетнюю женщину, которую и в жизни сотрудники отделения называли мамочкой.

Священник, мужчина лет тридцати с румяными щёчками и жиденькой бородкой, облачённый в светлые праздничные одеяния, познакомился с ними и стал рассказывать, что в обязанности крёстных родителей входит христианское воспитание крестников.

Потом торопливо (в тот день ему предстояло крестить ещё пятерых малышей) стал ходить вокруг купели, читая молитвы на освящение воды, благословляя воду.

Наконец он взял испуганного Колю на руки и трижды окунул его в воду со словами: «Крещается раб Божий Николай во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь». Трижды благословил его и, возложив руку на голову, прочитал молитву. Надел на него купленный Андреем крестик и попросил крёстного повторять за ним: «Верую во единаго Бога Отца, и во единаго Господа Иисуса Христа, и в Духа Свята и Марии Девы. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь и жизни будущаго века. Аминь». Наконец, передал малыша Андрею.

То же самое повторилось и с Леночкой, лишь с той разницей, что крещение её сопровождалось громким плачем. После крещения малышку приняла на руки Мария Степановна.

Прощаясь, священник напомнил о том, что Святое Крещение является духовным рождением человека, началом его духовной жизни, и в ранние годы от родителей и крёстных зависит, каким будет продолжение.


Дома отметили это событие. Ели, пили, одаривали малышей и родителей, спорили о состоянии медицины, об изменениях в жизни.

Было уже поздно, когда Анна Михайловна ушла к себе в комнату отдыхать. Вера проводила Марию Степановну, а Николай и Андрей продолжали политические дебаты.

– О чём говорить? Нельзя отрицать, что Янукович… – начал было Николай, но его перебил Андрей:

– Перестань сказать! – возмутился он. – Моим врагам такая жизнь с вашим Януковичем! Кто он такой? Даже Надя говорит, что этот ваш Янукович – взяточник и карьерист.

– Может, и так. Кто сегодня не взяточник? – упрямо продолжал Николай. – Но он, между прочим, хочет создать у нас свободные экономические зоны, сократить налоги. Выступает против закрытия шахт. Именно его Кучма назначил премьер-министром.

– И что?! Слей воду! У вас зарплаты и пенсии в три раза меньше, чем в России. Спрашивается вопрос: как жить? Штоб я так знал, как я не знаю. Люди работают только на унитаз! Жалуйся в центральную прачечную!

Вера поставила Андрею раскладушку в комнате, где спали дети.

– Кончайте переливать из пустого в порожнее. Как будто от вас что-то зависит. Пора спать. Завтра, между прочим, на работу идти, а уже половина первого ночи.


На следующий день Николай познакомил Андрея со своим отделением. Особенно впечатлило гостя оборудование, аппаратура. О таком врачи Новочеркасска могли только мечтать. И самое главное – всё это использовалось. «Таки да! – подумал он, – на такой аппаратуре можно крутить солнышко. Наверное, и врачи здесь асы».

– У меня сегодня операция. Хочешь посмотреть?

– Или?! А что за операция?

– Резекция толстой кишки по поводу опухоли. Возраст больного солидный. Семьдесят лет. Семь лет назад перенёс инфаркт. Больной уже на столе. Пойдём!


Андрей стоял в операционной и смотрел, как работает Николай. Никакой суеты, торопливости. На мониторе – показатели сердечной деятельности. У капельницы – медицинская сестра. Ими руководит анестезиолог.

Тишину нарушает спокойный голос хирурга:

– Отсос.

Заработал мотор, вытягивая кровь, излившуюся в брюшную полость.

– Сушить.

Операционная сестра вкладывает в его руку зажим с тампоном.

После ревизии брюшной полости, прощупав брыжейку, Николай провёл резекцию толстой кишки и, посоветовавшись с лечащим врачом, которая ассистировала ему, восстановил проходимость.

Через час больного на каталке увезли в реанимационную палату.

Выйдя из операционной, Николай пригласил Андрея в кабинет.

– Что скажешь? – спросил он гостя.

– Каждый-всякий скажет: высший пилотаж! Но чтоб ты таки знал, я бы ограничился резекцией и вывел бы анус. А через пару месяцев сделал бы второй этап. Ты же сам говорил: семьдесят лет, перенесённый инфаркт. Но ты рискнул делать всё сразу. Ты можешь себе это позволить. Я – не могу.

– Я не рисковал. Видел состояние больного. Зачем же ещё раз давать наркоз?

– Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку?

– Quod licet Jovi, non licet bovi. Только какой я тебе Юпитер? Как ты говоришь: брось сказать!

– Как тебе это нравится? Ты же  заведующий! К тому же или я не помню, ты уже оперировал, когда я был слаб, как муха после аборта! Преподавал нам хирургию! У тебя не принято после операции выпить кофейку?

– Это можно.

Николай включил электрочайник, стоящий на столике в углу кабинета, и через несколько минут они пили ароматный кофе с горьким шоколадом.

 – Я кофе пью редко, – сказал он. – Больше привык к чаю. Да и времени часто не бывает. Отделение на сто коек. Врачей не хватает. Сестёр не хватает. Санитарок нет. Дошло до того, что иной раз просим больных хотя бы чуть-чуть убирать в своих палатах.

– Перестань сказать. Кто на такую зарплату пойдёт судно выносить? А ты говоришь: Кучма, Янукович, Ющенко… Их бы сюда, чтоб им было здесь хорошо! Потому врачи и добирают то, чего им недодаёт ваше задрипанное государство.

– А у вас не так? – спросил Николай.

Андрей вынужден был признать, что и у них так же.

– Я таки так тебе скажу: пока выберешь место под солнцем, уже вечер. Везде хорошо, где нас нет…


Через день Андрей уехал. На прощанье повторил своё приглашение на свадьбу:

– Понимаю, что вам трудно выбраться. Но и я свадьбу откладывать уже не могу. В июне приезжайте! Почему нет? Мы вас будем ждать! Я, конечно, пришлю вам специальное приглашение. Но вы готовьтесь! У меня других родственников нет, и больше свадеб не будет.

После отъезда Андрея в квартире Сошниковых стало тихо и… скучно.


5. Отношения между Россией и Украиной становились всё напряжённее. Президент Украины Леонид Кучма лавировал между Москвой и Брюсселем. При этом не намеревался отказываться от снятия торговых барьеров с Россией. «Мы станем двумя народами, – говорил он, – каждый из которых отстаивает свои интересы… Мы будем говорить с Москвой на равных… Надо сказать россиянам: мы ваши партнёры, но намерены делать только то, что нам выгодно».

В 2003 году Украина возглавила СНГ, стала совместно с Белоруссией, Казахстаном и Россией членом Соглашения о формировании Единого экономического пространства. Народ России и Украины стремился к укреплению межгосударственной интеграции. Лидеры же мечтали о присоединении к Евросоюзу и вступлении в НАТО.


В июне 2003 года Вера получила от Андрея необычно многословное послание по смс.

«Я таки напоминаю, что вы обещали приехать ко мне на свадьбу. Настал как раз тот случай! Это произойдёт 22 июня, в воскресенье, в двенадцать часов дня. Оркестр будет играть марш Мендельсона, и вы сможете в небо чепчики бросать! Ждём вас в Новочеркасске по адресу: проспект Ермака 21. Только не говорите, что приехать не сможете. Я спешу, мне сейчас не до скандалов! Ждём. Ваши Андрей и Надежда».

«Объяви всю программу, пожалуйста».

 «ЗАГС в двенадцать, венчание в час, ресторан в два. Было бы здорово, если бы смогли побыть у нас хотя бы пару дней».

«Приедем и будем у вас жить!»

«Напугала! Поставим кровати рядом. Будет веселее!»

«Пошляк! Надеюсь, невеста всё та же Надежда?»

«Перестань сказать! Или ты меня не знаешь. Я однолюб. Любил, и буду любить лишь одну. Все, кто у меня будет ещё, – от отчаяния. Жить-то нужно!»

«Успокоил! Ждите. Будем».


И вот в воскресенье с рассветом на мощном внедорожнике Вера и Николай поехали в Новочеркасск на свадьбу Андрея. Подвезти их согласился водитель больницы, у которого там жили родители.

– Рад вас видеть! – сказал Андрей, открывая дверь и здороваясь с друзьями. – Чтоб вы таки знали: был уверен, что успеете к завтраку! А что? Или я неправ? Сейчас мы позавтракаем и будем собираться. Носить свадебный костюм для меня настоящее испытание. А вот и моя Наденька. Надюша! Это та самая Вера, о которой я тебе рассказывал. А это  Николай, наш преподаватель по хирургии. Не буду скрывать: ревновал Веру к нему. Завидовал. Но чтоб я так жил, рад их счастью.

– Болтлив ты стал, Андрюша, – сказала Вера, обняла и поцеловала невесту.

Надежда в свадебном платье выглядела девчоночкой рядом с атлетической фигурой жениха. Светлые, коротко стриженные волосы делали её лицо совсем юным.

В ЗАГС отправились на такси. Сюда же подъехали сестра Надежды Люба, друзья и коллеги молодых. Прослушали свадебный марш, расписались. Свидетелями были Вера и Николай. Выпили по бокалу шампанского и, прокатившись по памятным местам города, к часу подъехали к собору, где прошёл обряд венчания. Священник, облачённый в праздничную ризу, благословил молодых. Они обменялись кольцами, поцеловались, и все поехали в ресторан.

Всё было расписано по минутам. Люба нервничала. Она пригласила своего молодого человека, с которым познакомилась в прошлом году, когда ездила в командировку в Черновцы на фирму «Полярис».

Павел работал там технологом. Шили верхнюю одежду для спортсменов и тех, кто работает в экстремальных условиях. Для защиты от ветра, воды и холода использовали современные мембранные ткани, позволяющие испарениям тела проникать наружу сквозь мембрану. В качестве утеплителя применяли натуральный гусиный пух.

Павел был женат, но уже через год развёлся. Что уж там произошло, он не рассказывал, а Люба и не интересовалась. Он был грамотным технологом, делился тонкостями производства и после работы уделял ей внимание. Знакомил с городом, с нравами местных жителей. Они ходили по Театральной площади, утопающей в цветах. Любовались зданием драматического театра, гуляли по Кобылянской, главной улице города. Ездили смотреть старинное здание университета. К вечеру, охмелев от любви, Павел стал читать Любе стихи  на украинском языке. Но Люба всё поняла.

Розкажу тобі думку таємну,
дивний здогад мене обпік:
я залишуся в серці твоєму
на сьогодні, на завтра, навік.

Люба ему нравилась, и все свободные вечера во время её командировки они проводили вместе.

Когда Люба уехала, они ежедневно перезванивались, переписывались. Она его пригласила на свадьбу сестры. Он обещал приехать, но… Видимо, не смог.

Надежда успокаивала:

– Он обязательно приедет! Я слышу его шаги!

Как она могла услышать его шаги, Люба не понимала. Но действительно, не успели гости сесть за стол, как открылась дверь небольшого банкетного зала и вошёл круглолицый улыбающийся парень с букетом красных роз. Он поздравил молодых, вручил невесте цветы и, отыскав Любу глазами, подошёл к ней.

 – Я же обещал приехать. На таможне задержали. Порядки хреновые настали!

Рядом с Любой он выглядел великаном. Она была счастлива. Смотрелись они эффектно.

Гостей было немного. Ели, пили за молодых, пели песни, говорили красивые слова, плясали… 

Всё было, что обычно бывает на свадьбах. Только ни у жениха, ни у невесты не было родителей. Не было ни отеческого благословения, ни материнских напутствий.

Павел был весёлым парнем, знатоком анекдотов и разных весёлых историй.

– Свадьба – это когда двое заняты, а остальные гуляют, – шутил он.

Свадьбу никто не вёл. Тамады не было. Кто хотел, тот вставал и произносил тост.

Среди приглашённых были и коллеги Андрея и Надежды. Одна из них, девушка лет двадцати, вдруг предложила выпить за молодых и звонким голоском стала читать сочинённые специально к этому событию стихи:

Желаем вам не унывать,
Побольше есть, поменьше спать,
Любить друг друга, уважать
И очень нежно целовать.
Ведь поцелуи так нужны,
Они полезны и важны.
Поддержат ваш иммунитет
И жизнь продлят на много лет!

Все дружно поддержали её.

Когда же все перезнакомились, встал Павел с бокалом вина и сказал, мешая русскую речь с украинской и не сомневаясь, что его поймут:

– Хлопці, шикарный праздник. С трудом понимаю, кто на ком женится! Поздравляю вас и бажаю гармонії і розуміння в спільному житті! Бажаю, щоб по жизни всё было не горько и не сладко, а по мере с кислинкой, с перчинкой и с изюминкой! Любов приносять ангели на Землю, її дарує Бог тільки тим, хто це почуття заслужив. Так примите свой подарок и несите его бережно через всю жизнь.

Он пошёл целовать невесту. Потом жениха, потом снова невесту...

Понимая, что Павел перепил, Люба вызвала такси и увезла его к себе.


В одиннадцать вечера Николай позвонил водителю. Через несколько минут он подъехал к ресторану. Андрей с Надеждой проводили Веру и Николая до машины, распрощались.

Машина сорвалась с места, и в окне замелькали огоньки уличных фонарей.

– Мне кажется, Надя уже в положении, – тихо сказала Вера, когда они мчались домой.

– Я этого не заметил, да и какое это сейчас имеет значение. Муж и жена. Мне они понравились.

– И мне Надя понравилась. С Любой я так и не успела поговорить. А Надя, мне кажется, – прекрасная пара Андрею. Пусть будут счастливы.

Внедорожник мягко катил по дороге, и очень скоро Вера, не спавшая всю ночь, прислонившись к Николаю, заснула.


Приехав домой и переодевшись, Андрей подошёл к жене, обнял её и нежно поцеловал.

– Вот и прошло веселье, – сказал он. – Теперь начинаются наши будни. Как тебе Вера и Николай?

Надя промолчала, словно не слышала вопроса. Повесила свадебное платье в шкаф.

– В чём дело, Надюша? Я тебя чем-то обидел?

Надежда продолжала молчать. Она чувствовала, что Андрей ещё любит Веру, хотя никак этого не показывает. Ей было больно. Она ревновала его, понимая, что это глупо. Но… молчала.

– А шо такое? Против меня существует заговор молчания? Так что же мне делать?

– Присоединяйся, – сказала Надя, надевая халатик и садясь на диван.

– Зачем ты делаешь мне весело? Спрашивается вопрос: что случилось?

– Ты продолжаешь её любить. Мне обидно.

– Веру? Мы с нею были в детском доме, потом учились в одной группе в институте, но никогда у нас ничего не было. Мы только друзья. Если хочешь – большие друзья. Она мне как сестра. И запомни: я никогда, ни при каких обстоятельствах тебе не лгал.

– Это я знаю… Ладно, давай спать. Что ни говори, а замуж выхожу в первый раз.

– И в последний, – сказал Андрей, обнял Надю и повёл в спальню.


А в сентябре произошло событие, которого не ждала даже Надежда. Однажды вечером к ним пришла Люба и заявила, что через неделю уезжает жить в Черновцы.

– Ты выходишь замуж за  Павла? – спросил Андрей.

Люба на мгновенье замялась, потом спокойно ответила:

– Замуж не выхожу. Поживём, поглядим: подходим ли друг  другу. Павел обещает помочь наладить бизнес. Для старта у меня всё есть. Павлу я верю. У него в центре города хорошая квартира. Впрочем, могу и сама купить себе жильё.

Надежда смотрела на Любу с удивлением и обидой.

– И об этом мы узнаём за неделю до твоего отъезда?

– А что вас заранее напрягать? – оправдывалась Люба. – Доверенность на свою квартиру я написала на тебя. Можете сдавать её. Деньги расходовать по своему усмотрению. Это будет мой подарок к рождению малыша. Но продавать квартиру не надо. Мало ли что? Пусть будет куда возвращаться.

– Когда ты уезжаешь? – уже по-деловому спросил Андрей.

– Вылетаю ночью десятого сентября. Прямого самолёта на Черновцы нет. Лечу через Киев. Провожать меня не нужно. У меня одна небольшая сумка.

– Понятно, – сказал Андрей. – Ты можешь подробнее рассказать о Павле. Мы ведь о нём ничего не знаем. И ты молчишь, как партизан. Кто он? Чем занимается? Сколько ему лет? На вид – лет тридцать пять.

– Ты почти угадал. Тридцать три. Он старше меня на семь лет. Как рассказывал Павел, родители его живут в районе, на берегу Днестра в Заставнянском районе.  Мать – домохозяйка. Отец – инвалид по зрению. С ними живёт сестра Павла с мужем и дочерью. Он, конечно, им помогает.

– А чем занимается? – продолжал расспрашивать Андрей.

– Окончил Черновицкий университет, сейчас работает технологом в фирме. Шьют какую-то особую спортивную форму. Он был женат. Развёлся. Детей нет. Вот, пожалуй, и всё, что я о нём знаю.

В комнате стало тихо. Наконец, Надя спросила:

– А ты-то как относишься к нему? Как он тебе?

Люба, пожав плечами, ответила не сразу.

– Сама не знаю. Он мне нравится. Простой, деловой, не жадный, не глупый, но…

– Но недолюбливает «москалей», считая их виновными в том, что живут они не так, как хотели бы, – продолжала за неё Надежда. – И мужик он совсем не простой. И менталитет у вас разный. Но к тебе относится искренне. Ему нужна хозяйка. Он мечтает о сыне. Это и было причиной его развода с первой женой. Она не могла забеременеть.

– Мне кажется, – добавил Андрей, – твой Павел хорошо грамотный и знает откуда ноги растут. Через почему у тебя такое волнение?

– Не знаю, – тихо ответила Люба.

– Ты только не забывай, – сказала Надежда, – что тебе есть куда и к кому возвращаться. Мы тебя любим.


Уже рассветало, когда самолёт  на Киев оторвался от земли, унося Любу от Надежды к её новой надежде.


Первого января 2004 года Надежду увезли в родильный дом, где она родила мальчика. Его назвали Мишей.

«Я таки тебе скажу: Михаил Андреевич звучит неплохо!», – писал Андрей Надежде смс.

«Это тебе подарок на Новый год».

«Чтоб ты знала, подарок я сделал себе сам! Но не без твоей помощи, за что благодарю, целую и люблю!»

«Влюблённые обычно не находят слов. Жду Мишеньку на первое кормление. Грудь распирает, болит».

«Скажи медсестре, что парень проголодался! Всё. Зовут в приёмный покой. Дежурить в такой день – испытание»…


Через полчаса Надежде принесли малыша и она стала его кормить. Это доставляло ей огромное удовольствие, радость. Во сне видела, что у них с Андреем трое детей. Неужели придётся бросать работу? Этого бы ей не хотелось. Может, договориться с тётей Варей, соседкой, чтобы побыла с малышом, пока она на работе? Но декретный отпуск полностью посвятит Мишеньке.

Малыш сосал грудь, потом, наевшись, заснул и его унесли в кроватку.

«Порядочки! – подумала Надежда. – Не дают полежать с мальчишечкой!»


«Вы таки на минуточку можете нас поздравить, – писал Андрей Вере. – Как только часы пробили двенадцать и наступил Новый год, Надя преподнесла мне подарок – родила сына! И чтоб вы таки знали – он – вылитый я! Теперь ваша очередь крестить Мишутку! Но это уже летом».

«Поздравляем! Надя управляет Временем? Вы молодцы. Обнимаем, Вера, Николай».

Через несколько дней Андрей привёз жену с ребёнком домой.


6. Из больницы, где работал Николай, уволилась и уехала в Днепропетровск заместитель главного врача. Николая назначили исполняющим обязанности заместителя главного врача по медицинской части. Через несколько дней тяжело заболел главный врач. И Сошников вынужден был принять на себя руководство больницей, продолжая руководить хирургическим отделением. Николай надеялся, что эта «каторга» продлится недолго.

Вера позвонила Андрею, объяснила ситуацию и повторила, что они хотели бы стать крёстными Мишеньке. Но пока приехать не смогут.

Андрей ответил, что они перенесут крещение на лето пятого года.


Эти события совпали с необычной политизацией населения. Всюду: дома и на отдыхе, в транспорте и на работе – люди до хрипоты и ругани спорили, что лучше: войти в Евросоюз и разорвать с Россией, или остаться в СНГ? Аргументы находились и у тех и у других.

В ноябре 2004 года во втором туре президентских выборов с минимальным перевесом одержал победу Янукович, придерживавшийся мнения, что рвать с Россией нельзя. Но народ не принял такого решения избирательной комиссии и вышел на улицы и площади. На фоне грандиозных акций протеста Верховный суд отменил эти результаты и назначил третий тур голосования, по итогам которого стал президентом Ющенко.

Страну разворачивали в сторону интеграции с Европой и НАТО. Всё это привело к росту националистических настроений. Тогда Россия решила строить трубопроводы в обход территории Украины. Та же, в свою очередь, искала и находила других поставщиков газа, иные виды топлива.

Напряжение нарастало. 

А весной 2005 года Украина заявила, что статус Черноморского флота России в Севастополе продлеваться не будет, так как это противоречит её национальным интересам.

И вот, наконец, в июне Вера написала Андрею:

«Сможем приехать пятнадцатого июля. Забронируй номер в гостинице. Будем с малышнёй».

Андрей показал смс Надежде.

– Закажи. Какие проблемы? – ответила та.

– Как-то неловко. Друзья приезжают на несколько дней и не могут остановиться у нас?

– Почему не могут? Могут! Уступим им свою кровать. Сами поспим на диване. Вот только куда мы денем детей? На полу уложим? Что за ерунда? Новочеркасск – не Ростов, не Москва. От гостиницы до нас пять-семь минут ходьбы.

Андрей промолчал. Он чувствовал, что Надя чем-то недовольна, напряжена.


Сошниковы, как и обещали, приехали ранним утром на своей машине. Остановились в гостинице, что в двух кварталах от дома Надежды и Андрея. Устроились, переоделись и поехали к друзьям.

Поставив машину у подъезда, Николай достал две большие сумки, и они поднялись на второй этаж.

Встретил их Андрей.

– А шо так мало подарков? – воскликнул он, здороваясь с Николаем и обнимая Веру. Потом присел и стал общаться с Колей и Леночкой:

– Здравствуйте, дорогие! – говорил он, целуя малышей. – Мы с вашей крёстной очень соскучились. Как хорошо, что вы приехали!

– Андрюша! Чего ты держишь гостей в прихожей? – сказала вышедшая в коридор Надежда, здороваясь с друзьями. – Проходите в комнату! Мы только встали. Сейчас будем завтракать.

Потом подняла на руки Леночку:

– Здравствуй, родная! Какая ты стала большая!

– Целых три годика! – радостно сообщила девочка.

Все прошли в комнату, продолжая выражать восторги по поводу встречи.

Николай открыл сумки и стал вручать подарки.

После завтрака он сказал:

– Друзья, вы только не обижайтесь, но побудем у вас два дня. Насколько я знаю, крестины Мишеньки в воскресенье. А в понедельник мы уедем. Отпросился лишь на выходные.

– Начинается… – протянул Андрей. – Тогда поедем на Дон. Хотел вас шашлыками угостить, но, видимо, обойдёмся ушицей. И что вы на это скажете?

– Машина у вас большая. Поместимся, – добавила Надежда. – Тем более что здесь ехать всего-ничего. А у нашего приятеля Матвея Семёновича рыба всегда есть.

– Нет возражений. Так что, по коням?

– Мы не думали, что будем на речке. Я даже купальник не взяла, – с сожалением сказала Вера.

– Я свой дам. Несколько дней назад купила. Мы с тобой вроде бы одной комплекции.

Через несколько минут друзья мчались к Дону. Уже с самого утра солнышко припекало, и в субботний день народ потянулся к реке. Ехали не быстро. Николай включил климатконтроль, и в салоне стало легче дышать. Спустившись по крутому спуску мимо триумфальных ворот к Хотунку, повернули в сторону посёлка Донского. Тут дорога стала свободнее, за окном закружили желтеющие хлебные поля. Мишутка спал на заднем сиденье, оберегаемый Надеждой. К ней прижались Коля и Леночка, с нетерпеньем ожидавшие обещанных чудес. У дверцы едва поместилась Вера. Радио включать не стали, боясь разбудить Мишеньку.

Николай спросил друзей, как они оценивают события на Украине, на что Андрей ответил:

– Моим врагам такую жизнь с той мелихой. Украина – наша родина, но как можно разорвать два родных народа? Культура, экономика, промышленность наши так переплетены... Рвать эти связи – преступление.

– А люди?! – добавила Вера. – Сколько смешанных семей! Кто когда считался с этим? Это как резать по живому и без наркоза. Всё так сложно, нам всем нужно, наконец, научиться слышать друг друга, пытаться понять…

– Об чём ты говоришь?! – воскликнул Андрей. – Какое здесь может быть взаимопонимание? Здесь обыкновенные меркантильные интересы группы лиц, честолюбивые мечты отдельного петуха, которому интересы народа до лампочки и на которого поставила эта самая кодла мерзавцев. Тоже мне, нашла высшую математику!

– Ты всё упрощаешь, Андрей, – сказал Николай. – Здесь не группка богачей, которые хотят поставить на трон управляемого президента. Здесь ещё и интересы других стран…

– Хватит политики, – попросила Надежда. – Кто может нас поссорить? И пусть там, в Киеве или Москве, говорят что хотят, это не изменит нашего отношения друг к другу. Кстати, вот вдалеке виден Дон.

Через несколько минут они подъехали к понтонному мосту, ведущему в станицу Багаевскую.

– Не доезжая метров сто, сворачивай налево, – сказал Андрей Николаю. – Вдоль правого берега раскинулся хутор Калинина. Здесь когда-то были базы отдыха.

Они остановились у покосившегося забора, за которым лаял пёс непонятной породы.

– Свои, Кузя, свои, – сказал Андрей и, открыв калитку, вошёл во двор. – Хозяева! Матвей Семёнович!

Во двор вышел мужчина. Он был в спортивном трико и без майки.

– Чего орёшь, мать твою!? Куры нестись не будут! – ругнулся он, но увидев, кто приехал, крикнул, повернувшись к открытой двери: – Во дела! Маруся! У нас гости!

В дверях показалась женщина. Русые волосы её выглядывали из-под косынки. Увидев гостей, улыбнулась.

– Надежда Васильевна, Андрей Григорьевич! Вот это правильно. Неожиданная радость ещё приятнее. Чего не позвонили?

– Так уж получилось, – сказал Андрей. – Это наши родственники из Донецка. Решили отдохнуть у Дона, покупаться, ушицы поесть. А вечером назад.

Матвей Семёнович снял висевшую на верёвке майку, надел её и сказал жене:

– Ты пока угости гостей икорочкой. Самовар поставь. Я схожу перемёт проверю да хлеба принесу. Дожили: в доме ни кусочка хлеба нет.

Николай вынес малышне сумку с игрушками, и дети, усевшись неподалёку на травку, стали возиться с ними. Надежда уложила Мишутку на заднее сиденье машины, которую поставили во дворе в тени навеса и открыли окна. Вера помогала Марусе накрывать на стол, стоящий здесь же перед домом у высокого ореха.

Вскоре на нём появилась литровая банка со свежей чёрной икрой, ложки. В сторонке хозяйка стала разжигать самовар, приговаривая:

– Вы нас извиняйте, что хлеба нет. Матвей сейчас принесёт. А пока так пробуйте. Свежая. Её и без хлеба можно. Ложкой, ложкой!

Потом друзья спустились к берегу и расположились в тени плакучих ив.  Они опускали в воду свои ветки с высоты крутого обрыва, образуя своего рода беседку. Надежда сняла платье и осталась в купальнике.

– Мальчики! Мы пошли в воду, – сказала Вера. – За малышнёй приглядывайте. 

Они спустились к Дону. Надежда увидела привязанную к колышку лодку с вёслами. Видимо, Матвей Семёнович недавно оставил её.

– Поплыли на тот берег? Там песочек, – задорно сказала Надежда.

– Не стоит, – засомневалась Вера. – Боюсь оставлять надолго малышей.

– Мы ненадолго.

Она отвязала лодку и села на вёсла.

– Садись!

Вера села, и Надежда направила лодку к другому берегу.

– Здорово гребёшь, – сказала Вера. – Греблей занималась?

– Ничем я не занималась. На Дону живу.

Через несколько минут лодка уткнулась носом в песок. Надежда привязала её к стволу рядом растущего деревца и растянулась на песке, подставляя солнышку спину.

– Красота! Чего стоишь? Ложись рядом. Или пойдём в воду?

– В воду…

Надежда легко вскочила на ноги. Дошли до глубины и поплыли. Вера увидела, что и плавает Надежда профессионально. «Странно, – подумала она, – я выросла на море, но так плавать не умею».

Вернувшись, они снова легли на песок. Вера чувствовала, что Надежда всё это затеяла неспроста. Лежала, ожидая, что будет дальше.

– Знаешь, Вера! Я ведь тебя ревновала к Андрею, – тихо проговорила Надежда, повернувшись к ней.

– Ну и глупо. А я было поверила, что ты действительно обладаешь какими-то экстрасенсорными способностями. Ты представить не можешь, что значит в одночасье потерять всех близких и оказаться в детском доме, среди чужих людей. Андрей меня защищал. Мы сидели за одной партой в школе. Он учился едва-едва. Мы вместе готовились к урокам. Ты же знаешь его. На уроке английского он мог сказать учительнице: «Да шо вы?! Я говорю по-английски неправильно, но свободно!» И ему всё сходило с рук. А когда поступали в институт, он спрашивал экзаменатора, нахально глядя ему в глаза: «Скажите, у меня есть надежда?» И тот, такой же хохмач и одессит, его успокаивал: «Смотря на что вы надеетесь…».

Андрей мне всегда был братом! Моей семьёй! И никогда никем иным. Я его и люблю как брата. Очень жаль, что твои способности многое видеть не позволили тебе этого понять. А на четвёртом курсе я влюбилась в Николая, и первым, кому об этом рассказала, был Андрей. Кстати, и я для него была только сестрой. Вот такое бывает в жизни. Так что напрасно ты его ко мне ревновала.

Надежда молчала. Потом села и тихо сказала:

– Прости меня! Наверное, любовь ослепляет. Я его очень люблю.

– У нас в детском доме было принято говорить: проехали! Будем считать, что никакого разговора не было. Андрей замечательный человек. Настоящий друг. Хотя... разве может быть друг не настоящим? И любовь нельзя мерить. Что значит – очень люблю?! Как нельзя быть чуточку беременной. Кстати, ты когда-нибудь ходила с ним в гимнастический зал?

– Нет. А зачем?

– Между прочим, он мастер спорта по спортивной гимнастике. Если бы ты видела, как он крутит солнышко на перекладине. А слышала, как он играет на гитаре, как поёт?

– Играет он здорово. Он и хирург хороший.

– Не хирург. Он Врач хороший!

Вера встала.

– Нужно возвращаться… Я почему-то волнуюсь.

Надежда отвязала лодку и снова села на вёсла. Гребла молча. Молчала и Вера. Она понимала, что не просто далось Надежде это объяснение. Но хорошо, что успокоилась, поняла, что ошибалась. По крайней мере, она постаралась её в этом убедить. Только успокоилась ли?

Они прошли середину реки, когда шедшая вниз по течению баржа закрыла им вид на левый берег, на котором они только что объяснялись. На барже во всю громкость звучал голос Леонида Утёсова:

Есть город, который я вижу во сне,
О, если б вы знали, как дорог
У Чёрного моря явившийся мне,
В цветущих акациях город,
В цветущих акациях город.
У Чёрного моря...

На берегу стоял Андрей и смотрел, как волны, расходящиеся от баржи, раскачивают лодку. Ничего не предвещало того, что случилось в следующую минуту.

Из-за баржи вылетела моторная лодка и на большой скорости понеслась к лодке женщин. До берега оставалось метров сто – сто пятьдесят. Андрей увидел мчащуюся моторку, что есть сил закричал:

– Надя! Осторожней!

Надежда поняла: опасность. Она резкими гребками вёсел рванула лодку к берегу. Моторка пролетела в полуметре от них. Если бы не Андрей, она бы в щепки разбила их лодку.

Вера так ничего и не поняла, а Надежда, причалив к берегу, бросилась к Андрею и стала его целовать.

– Если бы не ты… Прости меня, дуру… Я так тебя люблю!

Андрей успокоил её, обнял за плечи, говоря:

– Мишутка проснулся, тебя требует. Я, на минуточку, дать ему ничего не могу. Водки он не пьёт, икру не ест.

Он привязал к колышку лодку, и через несколько минут уже все сидели в тени ореха и вдыхали приятный запах дыма и варящейся в большом казане на открытом огне ухи.

– Купались? – спросил Матвей Семёнович, присев на скамейку. – Вода сегодня как моча. Не люблю в такой купаться. Она не освежает. Я больше у нашего берега. Да, как ты, Андрей Григорьевич, говоришь, больные на голову летают на моторках. Опасно. Только, что с них взять? Больные… 

Пришла Надежда, покормив сыночка. Вера усадила детей за стол, сделала салат из только что снятых с грядки помидоров и огурцов, зелёного лука и болгарского перца. Заправила домашней сметаной. Малышня ела с большим удовольствием. Вера смотрела на них и радовалась.

Когда дети пообедали, Коля вдруг громко заявил:

– Мама, я хочу жениться на нашей Леночке. Я её люблю!

Все весело посмотрели на малыша.

– Как же ты, Колюшка, можешь жениться на своей сестричке? Она же твоя родственница!

– Ну и что? Папа же женился на тебе! А у Вани из нашей группы и дедушка женился на бабушке! Вот и я хочу!

– Ладно, Колюшка. Только для этого нужно немножко подрасти, – сказала Вера. – Идите в сад, поиграйте с игрушками. Мы поедим, и я вас уложу спать.

– А там уже почти нет игрушек, – сказал Коля.

– Как нет? – удивилась Вера. – Куда они делись?

– Он их расколотил, – подала голосок Леночка. – Коля сильный!

– Все игрушки расколотил?

– Нет. Остался ещё молоток, – сказала девочка.

Потом все ели уху. Но что за уха без водочки?!

– Выпьете? – спросил Николая Матвей Семёнович.

– Не откажусь, – ответил он.

Надежда с тревогой взглянула на Веру, но та её успокоила:

– За руль сяду я. Когда мы покупали машину, Коля поставил условием, что мы оба должны получить водительские права. Так что не волнуйтесь. Всё будет нормально. Как не выпить мужикам под такую ушицу?!

– На таможне мы час стояли, – рассказывал Николай, зачерпывая деревянной ложкой горячую, приправленную томатом уху. – Когда это было?

– Хрен их знает, чего этот ваш новый президент хочет, – ругнулся Матвей Семёнович  и, зачерпнув поварёшкой ушицу, подлил в тарелки Николаю и Андрею. – Дурью маются. Разве можно поссорить русских с украинцами?!

– Можно, – сказала Надежда. – Их подстрекают те, кто очень хочет ослабить Россию, видя в ней основного противника, способного проводить независимую политику.

– И что ему нужно, этому Ющенке? – вставила молчаливая Мария, обычно никогда не участвовавшая в таких разговорах. – Ни в жисть не поверю, что это у него, окаянного, получится.

– Всё может получиться, – грустно заметил Николай. – И Россия после его прихода во власть изменила отношение к Украине. Мы смотрим ваши программы по телевизору. Говорите всё правильно, только это тоже настраивает народ против украинцев.

– Не против украинцев, а против вашего правого сектора, против фашиствующих молодчиков с куриными мозгами, мечтающих о фашистском реванше… Ты хорошо грамотный, – не удержался Андрей, глядя на Николая. – Цирк, да и только! Чтоб ты таки знал: ни у кого не получится это! Я родился на Украине. Это один народ! Один! Одному Богу молимся. Столько лет вместе живём.

– Не горячись, – успокоил его Николай. – Кто что спрашивает у народа? А за несколько лет при помощи пропаганды могут так настроить людей, что они в русских будут видеть своих злейших врагов. Кричат же на Западной Украине: «Москаляку на гиляку!».

– А ты прикинь, – добавила Надежда, – после встречи Путина с Ющенко создали Межгосударственную комиссию, которая так ни разу и не собралась.

– Мудаки кричат о голодоморе, – вставил Матвей Семёнович, – будто русские в те годы не голодали. Говорят, что это русские специально морили голодом украинцев! Такое может говорить только тот, кто не знает или не хочет знать, что творилось здесь, в России. Мне дед рассказывал: голодуха была такая, что ели кору деревьев, траву… Летом ещё как-то жить было можно, а зимой… Мор был, как при чуме. Неужели они думают, что нормальные люди поверят, что русские специально их голодом морили?!

– Сейчас по ящику могут так замутить головы, что поверят всему, – откликнулась Надежда.

– А я, – добавила Вера, – недавно в газете прочитала, что наша Рада выступает за роспуск СНГ. Говорят, что это – возврат к СССР…

Вера уложила детей спать. Потом вернулась к столу, а там всё спорили. И только Надежда молчала.

– Штоб вы таки знали, Надя знает, где правда. Что ты думаешь обо всём этом? – спросил Андрей.

Надежда не смутилась, тихо ответила:

– Нас ждут непростые времена. Будет кровь, будут слёзы, будет такое, что сейчас даже трудно представить. Украина может исчезнуть как государство, как это случилось, например, с Югославией. На её месте может возникнуть несколько мелких стран. Народ же, я говорю о простых людях, всегда будет считать русских своими братьями.

Такие разговоры продолжались до вечера. Потом Матвей Семёнович положил в большой кулёк двух сазанов (на крестины), выпили на посошок стременного вина из Новочеркасского института виноградарства и виноделия, попрощались с гостеприимными хозяевами, и, с Верой за рулём, отправились в обратный путь.


В воскресенье в назначенный час подъехали к собору. Здесь уже толпился народ. В этот день крестили ещё нескольких малышей. Теперь Николай принимал из рук священника Мишутку. Потом сели отмечать это событие. Ели, пили за здоровье и счастье детей.

Разговор в этот раз вели о состоянии медицины. Говорили, что многое изменилось, и не всё в лучшую сторону. Николай сказал, что в Донецке нет пока таких изменений, как в России. Персонала, медикаментов не хватает. Иногда приходится просить родственников больных покупать даже обыкновенные бинты, вату, пелёнки.

– Перестань сказать, – резюмировал Андрей. – Мы уже всё это проходили…


На следующий день после завтрака друзья попрощались и уехали в Донецк.


7. Несколько лет назад в аэропорту Черновиц удлинили взлётно-посадочную полосу, заменили светосигнальное оборудование, систему захода на посадку. И теперь самолёты летали в Киев и Москву, в Донецк и Симферополь, в Харьков и Днепропетровск. Черновцы преобразились, стали большим европейским городом. Изменился его статус. Изменилась и жизнь горожан.

В небольшом светлом зале с окнами, с одной стороны выходящими на лётное поле, с другой – на площадь, утопавшую в зелени и ярких цветах, толпился народ, встречающий самолёт из Киева. Разноязыкая речь создавала характерный гул. В этой толпе стоял и Павел с большим букетом белых роз.

Диктор объявил, что самолёт из Киева совершил посадку. Вскоре подъехал автобус и привёз пассажиров прибывшего рейса. Люба в светло-голубом платье, с небольшой сумкой в руках, вошла в здание и увидела Павла.

– Здравствуй! Рада, что ты смог меня встретить. Я ведь города совсем не знаю, а у нас и карту Черновиц негде купить.

– Здрастуй, кохана! Якби ти знала, як я радий! Це тобі.

Он вручил Любе цветы. Она поцеловала Павла:

 – Спасибо! Какие прекрасные розы. И белые! Такие дарят невестам.

Получив багаж, они вышли к машине Павла. Люба была впечатлена: на солнце блестела хромированными деталями белая импортная красавица. В марках она не разбиралась, но ей было приятно, что Павел встретил её на такой шикарной машине.

– Спасибо, дорогой! – повторила Люба. – Но у меня просьба. Если можешь, говори со мной по-русски. Я не всегда тебя понимаю.

– Нет проблем. Но если ты будешь здесь жить, тебе придётся научиться говорить по-украински.

Павел знал и любил свой город. Он специально провёз Любу по красивейшим его местам.

– Город за последние годы сильно изменился, вырос, – рассказывал он. – Появились промышленные предприятия. Да и население изменилось. В конце прошлого века здесь жило до шестидесяти процентов евреев! Нет, ты только прикинь: в украинском городе основное население – евреи! Почти на каждой улице синагоги! Украинскую речь услышать можно было нечасто. Сегодня город стал украинским. Выросли новые районы, многоэтажные дома из стекла и бетона… Вот, например, сейчас мы будем проезжать центральную площадь с памятником Тарасу Шевченко. Исчезли убогие домики и ущербные хрущёвки. Теперь это прекрасные современные улицы европейского города!

Проехав ещё несколько минут, они оказались возле старинных домов из красного кирпича, похожих на дворцы.

– Это резиденция наших митрополитов, моя alma mater, Национальный университет имени Юрия Федьковича. Здесь я учился, – с гордостью сказал Павел. – Справа – корпус географического факультета. Слева – философско-теологический факультет и церковь Трёх Святителей. Там чудесный парк с памятником Йозефу Главке. Ты, конечно, не знаешь, кто это. Даже имени его не слышала? А между тем он был академиком и архитектором, автором проекта этого комплекса зданий. – Если хочешь…

– Нет-нет, – сказала Люба. – Хочу принять душ и просто побыть с тобой. Шесть часов загорала в Киеве. Так неудачно получилось. Из Ростова в Киев прилетела в полночь. Самолёт на Черновцы вылетал только в шесть утра. Совершенно не спала. Приедем, отдохну пару часов и буду в форме.

Павел круто повернул налево и через десять минут остановил машину у своего дома. Они поднялись на пятый этаж и вошли в прихожую. Люба с любопытством рассматривала стены, потолки, пол, мебель. Чувствовалось, что у хозяина этого жилья хороший вкус и возможности.

– Чья это квартира? – спросила она. – Ты её снимаешь?

– Наша, чья же ещё? Идём, я покажу её тебе.

В четырёх комнатах разместились гостиная, кабинет и две спальни. Кроме этого были просторная кухня, кладовки, ванные и туалеты. Роскошь, в которой оказалась Люба, не обрадовала её, а насторожила. Но она не стала об этом долго думать. Павел всегда производил на неё впечатление солидного бизнесмена, хозяина жизни.

– Вот ванная комната, – сказал Павел, обнимая и целуя девушку. – Тебе помочь?

– Не торопи события, – улыбнулась Люба, отвечая на его поцелуй. – У нас всё впереди!

Через двадцать минут они сидели за столом и завтракали.

– Паша, ты живёшь один? – спросила Люба. – К тебе кто-то приходит убирать, готовить, стирать?..  Здесь всё блестит, и завтрак царский.

– Никто ко мне не приходит. Но и сорить у меня некому. А делать умею всё сам, тем более при нынешней бытовой технике.

Люба промолчала. Не могла себе представить Павла с тряпкой или пылесосом в руках.


На следующее утро Павел пригласил Любу на фирму, где он работал технологом.

– Посмотришь наше производство. Может, у тебя возникнут какие-то свежие идеи. Мне нужно там встретиться с одним поставщиком фурнитуры. Освобожусь, и мы поедем куда-нибудь пообедать.


Фирма «Полярис» располагалась в районе, когда-то называвшемся «Жучкой». Это была промышленная окраина города.

Павел пригласил сотрудницу, высокую крашеную блондинку, и попросил её познакомить гостью с производством.

Та взглянула на Любу сверху вниз, молча кивнула и пошла к двери, твёрдо зная, что эта, как она думала, очередная пассия шефа, невысокая смазливая курочка, последует за нею.

– Она немая? – тихо спросила Люба у Павла, не сдвинувшись с места.

– Ревнует, – равнодушно ответил он. – На что-то надеется.

– Ты давал повод? У вас что-то было?

– Какое это имеет сегодня значение? Сегодня ты и только ты – моя кохана и желанна! Иди. Она тебя не съест, всё покажет и ответит на все твои вопросы.

Люба вышла из кабинета, где в приёмной её ждала бледнолицая Каланча. Та, пригласив следовать за нею, пошла в цех, где работало человек двадцать. Импортное оборудование. Каждый занимался своим делом. На них никто даже не взглянул.

Каланча, словно экскурсовод, стала монотонно рассказывать:

– Наша фирма занимается изготовлением верхней одежды, предназначенной для спортсменов и спасателей, работающих в экстремальных условиях. Современные материалы и высокие технологии дают новое представление о комфорте, которое могут испытывать люди, которые носят наши вещи. Теплота и лёгкость куртки зависит от качества пуха. У нас есть современное оборудование для его обработки. Мы применяем гусиный пух прижизненной ощипки.

Через некоторое время Люба поняла, что такая экскурсия ей ничего не даёт, и, сославшись на возникшие проблемы, вернулась в кабинет Павла. Он как раз заканчивал беседу с толстым обладателем огромного портфеля.

Когда тот ушёл, Павел спросил:

– Как тебе наше производство? Самое интересное, что наша продукция пользуется большим спросом и у нас, и за рубежом.

– Интересно, но я думаю заниматься совсем иным.

Павел понял, что его секретарша ничего существенного Любе не рассказала, отделавшись ничего не выражающими общими фразами.

– Ладно, – кивнул Павел. – Пойдём пообедаем, и ты мне подробно расскажешь о своих планах. Мне казалось, что они у нас должны быть общими.

Они вышли на улицу, завернули за угол и оказались у кафе «Гуцулочка».

– Як що ты не возражаешь, здесь и поедим. У меня здесь добрая дивчина-хозяйка.

Они вошли в небольшой зал, сели за столик. Обед был без излишеств и алкоголя, с чётким напоминанием, где они находятся. На первое – украинский борщ с салом. На второе – вареники с творогом в сметане. На третье – компот из свежих фруктов. Люба хотела заказать кофе, но официантка, невысокая девушка лет пятнадцати, ответила по-украински, что бармена до вечера не будет и исполнить этот заказ она не может.

Во время обеда Люба поделилась с Павлом своей идеей открыть фирму по ремонту и пошиву вещей, ориентированных на самые бедные слои населения.

– Щоб дешево i сердито, – одобрительно кивнул Павел. Потом, вспомнив, что обещал Любе говорить по-русски, продолжал: – Зашёл как-то в магазин, а у кассы стоит сгорбленный старик и держит в руках три плавленых сырка. Кассирша выбила чек, посчитала мелочь, которую он дал, и говорит, что там не хватает. Старик смутился и тихо попросил, чтобы она убрала один сырок. Та начала возмущаться, мол, чек перебивать придётся. Я оплатил недостающую сумму. Ты права. Обнищал народ. Только при таком раскладе окупишь ли расходы, получишь хотя бы какую-нибудь прибыль?

– Я считала, – откликнулась Люба.

– Где? В России? Посчитай по нашим ценам, по нашим налогам, здешним зарплатам. Составь бизнес-план. Тогда и станет понятно, стоит ли огород городить.

Люба не могла ничем возразить. Павел прав. Только и в Новочеркасске она видела, как в магазине одна бабушка покупала себе одно (!) яблоко, как бомжи роются в мусорных жбанах. Но, конечно, Павел прав. Нужно узнать  условия кредитования, стоимость аренды…

– Ты прав. Обязательно посчитаю. Но завышать цены не буду и жадность свою умерю, ограничу и зарплаты, и прибыль. Лишь бы хватило на жизнь…

– Насколько я понимаю, – заметил Павел, – жить мы будем вместе и зарабатывать на жизнь – моя забота.

– Тогда становись моим компаньоном! – воскликнула Люба.

– Я чогось не разумiю. Це зараз зветься компаньйон? А менi здавалося, ми i житии будемо разом, i всi справи робити разом. Або я щось не так зразумiв?

– Прости меня, Пашенька. Я ещё никак не могу привыкнуть к этому. Конечно же, я согласна. Благодарна тебе. Мы – одна семья!

– Вот и займись составлением бизнес-плана, а я узнаю, где неподалёку сдаются в аренду помещения. Мне пока не хочется бросать работу, хотя, признаюсь, надоела как горькая редька. Хозяйка у меня – не просто змея, а гремучая ядовитая кобра!

– Она претендовала на тебя? – ревниво спросила Люба.

– Не на меня. На моё тело.

– Только не говори, что ты отказался!

– Если бы ты на неё посмотрела, услышала – и ты бы отказалась.

– Я бы отказалась от любой красотки, это понятно.

– Дело совсем не во внешности. Она считает, что работник – её собственность и она может с ним делать всё что хочет.

– Да, – протянула Люба. – Нелёгкая тебе досталась доля.

– Нелёгкая. Но я всё же избежал участи быть съеденным.

– Кобры не едят. Они жалят. Как тебе это удалось?

– Она приняла на работу главного инженера и с ним закрутила такой роман, что если бы всё это описать, Нобелевская премия по литературе была бы в кармане.

– Ладно. Мне нужно оформить документы. Как ты думаешь, это сложно?

– Есть у меня человечек. Думаю, он поможет.

– Я бы не хотела делать что-то незаконное.

– Он сам – закон. Не волнуйся. Пойдём домой, а вечером я хочу повести тебя в театр.

– Понимаю. Хочешь продемонстрировать меня обществу. Помнишь, как у Крылова:

По городу слона водили,
Как видно, напоказ.
Известно, что Слоны
В диковинку у нас…

– Никому я не хочу тебя демонстрировать. Не хочешь, побудем дома. Поработаем над бизнес-планом. При оформлении фирмы его потребуют. Кстати, как мы её назовём?

Люба пожала плечами.

– Не знаю. Как-нибудь попроще и уважительно.

– Как тебе: «Любушка»?

– Не поняла. Такое название?

– А что, скромно и со вкусом. Итак, название уже есть.

– Тогда давай назовём её «Люба и Павел».

– Хорошая идея: «Люба + Павел = любовь!»

– Ты всё шутишь.

– Но разве это не так?

– Так… Надеюсь. Но таким название быть не может.

Павел взглянул на неё и сказал, словно подвёл итог дискуссии:

– Тогда остаётся «Любушка». Без выпендрёжа.


Дома взяться за написание бизнес-плана они смогли лишь часов в шесть. Павел достал из книжного шкафа справочники, таблицы. Включил компьютер.

В тот вечер они засиделись до двух часов ночи. Павел оказался дотошным специалистом. Он сверял по справочникам каждую цифру. Чертил графики. Сравнивал полученные данные с найденными в Интернете. Уточнял свежие изменения в законодательстве…

– Мы завтра не проснёмся, – сказала Люба.

– Всю жизнь об этом мечтал! Добре! Пошли спать. Только с тобой я всё равно спать не смогу.

Павел поцеловал Любу и хотел было повести её в спальню, но она вывернулась из его объятий.

– Я должна пойти в ванную. Хочу принять душ.

– Иди. Я буду тебя ждать…

Но когда Люба пришла, Павел спал глубоким сном.


На следующий день Павел, отпросившись на работе, сходил к знакомому прокурору, который обещал оформить документы Любы за несколько дней.

– Сподiваюся, як завжди? – сказал он и добавил: – Ти не забудь мене запросити на весiлля.


Через десять дней Люба получила вид на жительство. По этому поводу Павел устроил дома торжественный ужин, в конце которого сказал, что в воскресенье они поедут к его родителям.

– Хочу, чтобы было у нас всё, как положено.

Люба поняла: у Павла серьёзные намерения по отношению к ней.

– Нужно бы им привезти подарки, – сказала она.

– Я давно приготовил.

Он вдруг замолчал, потом добавил:

– Хочу, чтобы ты родила мне сына. Чтобы у нас была нормальная семья.

– Всё что хочешь! Хоть звёздочку с неба. Буду стараться. Но не всё зависит от меня.

– Будем работать! – улыбнулся Павел. – Сегодня пойдём смотреть помещение, которое я нашёл для нашей «Любушки». Здесь недалеко, на Русской улице.


В аренду сдавались четыре комнаты с удобствами общей площадью сто двадцать квадратных метров.

– Зачем нам так много помещений? – удивилась Люба.

– В большой будут сидеть швеи-мотористки. В той, что поменьше, – закройщик и те, кто будет заниматься ремонтом. В небольшой комнате – склад: ткани, фурнитура, готовая продукция. И, наконец, наш кабинет. Ничего лишнего. Хорошо бы ещё одну машину купить. Только пока денег маловато.

– У меня есть кое-какие сбережения.

Павел взглянул на Любу, потом подошёл к ней и крепко поцеловал.


В воскресенье рано утром они сели в машину и поехали в Заставнянский район, где жили родители Павла.

Люба волновалась: как отнесутся к ней его родители? Они – щирi украiнцi, а она и языка толком не знает.

На берегу Днестра на пригорке стоял сияющий белизной оштукатуренный дом под жестяной крышей. Во дворе – хозяйственные постройки. За забором спускался с косогора к реке огород. Вокруг дома – деревья и кустарник, сирень и цветы. Курочки свободно гуляли, выискивая зёрнышки. Гуси щипали зелёную травку и громко обсуждали приезд незнакомых людей.

Их встретила Марийка, тридцатилетняя женщина в шортиках и лёгкой маечке, из которой почти вываливались белые груди. Открыв калитку и увидев рядом с братом Любу, улыбнулась, приглашая проходить в дом:

– Мене зовуть Марiйкою, а ти – Люба. Менi Павлик розповiдав. Проходь! Я зараз принесу з погреба холодного молока.

Люба познакомилась и с отцом Павла – Степаном Васильевичем. Он сидел на скамейке перед домом в тени дерева, а рядом лежала гармонь.

Из комнаты вышла мать Павла, пятидесятипятилетняя женщина в чёрной юбке и вышитой блузке. Светлые волосы её были заплетены двумя косами вокруг головы.

Понимая, что Любе ещё трудно говорить по-украински, перешла на русский:

– Рада знакомству, – сказала она. – Меня зовут Анастасией Николаевной. А тебя, как я понимаю, кличут Любой. Нам Паша много о тебе рассказывал. Заходь в дом. Сейчас сядем за стол.



Всё было как у всех. Ели, пили, расспрашивали Любу о родных и близких, о её планах. Показали своё хозяйство, корову, трёх овец, свинью, гусей, кур. «Как же они со всем этим справляются?!», – подумала Люба.

Муж Марийки Пётр Григорьевич работал водителем на фуре и сейчас уехал во Львов. Пятилетний Андрейка играл на улице с другими детьми.

После еды все вышли во двор. Степан Васильевич сел на скамейку, вкопанную у стены дома, взял гармонь и запел. Голос у него был мягкий, негромкий, а песня звучала задорно, весело:

Добрий вечiр, дiвчино, куди йдеш?
Скажи менi правдоньку, де живеш!

Допев до конца, Степан Васильевич без перерыва вдруг начал известную песню Людмилы Александровой на слова Михайла Петренка:

Дивлюсь я на небо та й думку гадаю:
Чому я не сокiл, чому не лiтаю,
Чому менi, Боже, Ти крилець не дав? –
Я б землю покинув i в небо злiтав!

Степан Васильевич работал когда-то учителем истории в школе. Образованный, начитанный, он на всё имел своё мнение, и заставить изменить его было невозможно. 

– Везде примерно одно и то же, – говорил он, обращаясь к сыну, присевшему рядом. – Вот, например, пенсия. Мне сейчас шестьдесят пять. Работал с двадцати, считай сорок с небольшим. Регулярно платил в пенсионный фонд. И что сегодня моя пенсия? Слёзы! А они ещё её урезают и урезают!

Степан Васильевич неторопливо достал из кармана пачку сигарет, закурил. Делал он это нечасто: после завтрака, обеда и ужина. Выкуривая не более трёх-пяти сигарет в день, он был убеждён, что такое курение безвредно. Курил он много лет, но ни бронхитом курильщиков, ни другими болезнями не страдал. А удовольствие получал большое.

– После выхода на пенсию, – продолжал он, – человек живёт недолго, примерно десять – пятнадцать годков. Да если бы я просто складывал в кубышку, что ежемесячно отдавал, сейчас беды бы не знал. А наши царедворцы всё колдуют, шаманят, как бы у людей последнее отнять! И ты думаешь, в России не так? Так! Везде так! Потому что воруют. А у кого можно воровать? У нас.

– У государства, – возразила Марийка.

Степан Васильевич даже не повернулся в её сторону.

– А чьи у него деньги? Кто их заработал? Те, кто работал!

– Ну да, ну да, – постаралась быстрее показать, что она всё понимает, Марийка. – А тратят они. Вот гады!..

Потом заговорили об отношениях России и Украины. Павел знал: батя любит поговорить на эту тему. Но обычно начинал от царя Гороха. При этом получал удовольствие, будто объяснял урок ученикам. Как не позволить ему пребывать в этой иллюзии?!

– Киев – матерь городов русских, была колыбелью православной цивилизации, – говорил он. – Поделённая на удельные княжества Русь не смогла противостоять монголо-татарскому нашествию. Лишь через два с лишним века возникло единое Русское государство. А с середины семнадцатого века Гетманщина по Переяславскому договору перешла под протекторат России. Её вместе с Запорожьем и Новороссией присоединили к России лишь в конце восемнадцатого века. Потом упразднили Запорожскую Сечь и Украина стала частью Российской империи. Такова история.

– Ты, батя, уж издалека начал, – сказал Павел, притащивший откуда-то ещё одну скамью и усаживая на неё Любу и Марийку.

– Если хотите разобраться, издалека и нужно копать. А накануне Первой мировой войны бо;льшая часть современной территории Украины входила в состав Российской империи. Часть Западной Украины (кроме Волыни), Закарпатье и Буковина находились в составе Австро-Венгерской империи.

А в конце девятнадцатого века зародилась украинская идея, характерными чертами которой являлись отрицание культурных и этнических связей с Россией и политическая ориентация на Запад. Малороссы стали украинцами. Так всё и начиналось. Сейчас мало кто это знает.

– Меня больше интересует, что сейчас происходит? По телику говорят по-разному. Где правда?

– Ты и мальцом всегда торопился. Читал книгу и заглядывал на последние страницы, желая узнать, чем всё закончится. Вот и сейчас… События тысяча девятьсот семнадцатого  года привели к украинскому национальному движению, к стремлению к автономии, а впоследствии – и к полному отделению от России. Потому я и говорю, что ничего нового не происходит. Всё так и должно было быть!

Степан Васильевич мог много говорить на эти темы. Они были им выстраданы. Раньше, до заболевания, много читал. Потом случился гипертонический криз и отслойка сетчатки. Читать уже не мог, но думать об этом продолжал.

– Это всё история, – сказал Павел, присаживаясь рядом с отцом. – А как относиться к тому, что происходит сегодня?

– Происходит крах империи. Ничего нового, – ответил Степан Васильевич. – С приходом к власти Ющенко вспомнили о голодоморе и обвинили, заметь, не без основания, Россию. Он прямо назвал это геноцидом нашего народа. Её целью было обескровить Украину, чтобы она не могла даже думать ни об автономии, ни о своём государстве. Именно Ющенко в апреле стал говорить о стремлении России реставрировать империю, создавшую так называемое Содружество независимых государств. Но, мне кажется, воссоздать Российскую империю не удастся. Наш народ почувствовал свободу и за неё готов бороться.

Люба слушала Степана Васильевича и думала о том, что права была Надя, когда говорила, что грядёт большая кровь. Но как же тогда жить? Надя в России, а она в Украине. Неужели такие близкие народы будут воевать? Нет, этого быть не может!


8. В марте 2006 года фирма «Любушка» была зарегистрирована и через полгода начала работать. Подбирал сотрудников Павел, доверив Любе приглашать лишь швей-мотористок. Каждую кандидатуру обсуждали вместе. С каждым сотрудником заключали письменный трудовой договор, в котором оговаривались функциональные обязанности, заработная плата… Предлагали совмещать профессии, что позволяло и работнику получать немного больше денег, и предприятию существенно экономить расходы. Так, водитель совмещал обязанности грузчика, получая прибавку размером в треть его зарплаты.

 – У нас тайн нет. Вы за своё рабочее время сможете получать немного больше, и у нас экономия, – говорила Люба.

Многие соглашались. Наступили непростые времена. Спад производства, безработица, безденежье, снижение спроса… Возникал тот самый порочный круг, который говорил о тяжелейшем кризисе. Это порождало не только уныние и недовольство властью всех уровней, но и протестные настроения, поиски виновных как в своей стране, так и в соседних государствах. Появлялись группы, готовые убивать и грабить. Они не хотели быть просто бандитами. Придумывали звучные названия, философию, объяснения такого своего поведения. Они – не бандиты. Они готовы на всё ради Украины, хоть породниться с чёртом, дьяволом, быть националистами, русофобами, фашистами… 

Пригласили хорошего закройщика, увязав его зарплату с реализованной продукцией. Разрабатывали фасоны изделий. Спорили до хрипоты. Отвозили для реализации товара лотошникам и в магазины пробные партии и смотрели, считали, делали выводы…

Люба хотела взять на себя и функции бухгалтера, но против этого резко возразил Павел.      

– Во-первых, что ты понимаешь в бухгалтерии? Даже языка не знаешь. А ведь все отчёты, договора пишутся по-украински. Ты – хозяйка! Отвечаешь за всё. К тому же, я надеюсь, у нас будет малыш. Нет, бухгалтера мы наймём. Желательно – мужика. А если бабу – то не моложе сорока лет.

Люба понимала решительность Павла. Нужно было выплачивать долги по кредитам, а их Павел взял немало. Оформлял на себя. Не хотел ставить её под удар. Именно поэтому решающим словом во всех экономических вопросах было его слово. Он общался с поставщиками, заключал договора с магазинами на поставку готовой продукции. Оформлял кредиты. Следил за строительством дома, в котором они планировали поместить производство, складские помещения, ремонтную базу, зону отдыха и офис. Все финансовые потоки контролировал. Люба же следила непосредственно за производством, за качеством работ.

Через пару лет фирма стала приносить прибыль. Они аккуратно платили банку по кредитам, расширяли производство, находили новых поставщиков и покупателей. Шли годы, а Павел всё не предлагал ей замужества. Жили в гражданском браке, но она ни словом не напоминала ему о своём желании оформить всё в загсе. Не чувствовала себя его женой.

Наконец, случилось то, чего так ждала. Первого апреля 2009 года Люба призналась Павлу, что беременна.

– Це у тебе така первоапрельская шутка? – спросил он. Люба знала, что он давно ждал этого события и уже терял надежду.

– Какая шутка? Разве я бы позволила себе так шутить?! Была в женской консультации. Там сделали анализы, провели тесты и сказали. Да и сама чувствую.

Павел расплылся в улыбке.

– Вот теперь мы с тобой и распишемся. У пацана должен быть батяня, – сказал он, целуя Любу. – Я уж думал, что ничего у нас с тобой не получится. Что за семья без детей? Думал даже взять из детского дома пацанчика.

– Лиха беда начало, – стараясь не подавать вида, что обиделась, бодро ответила Люба. О какой любви могла идти речь?! Она ему была нужна, как машина, способная делать деток. Испортилась бы машина, он бы её выбросил, сменил на другую, новую. – Всё от тебя зависит. Делай и мальчиков, и девочек. Я хочу, чтобы у нас было не меньше трёх, чтобы им скучно не было.

– И это правильно! Мне это по душе!

Через неделю они подали заявления в ЗАГС.

– Свадьбы играть не будем, – предупредил Павел. – Не те времена, да и долгов у нас много. Поедем к родителям, семейно посидим. Кто нам нужен?

Люба с укором взглянула на Павла.

– Я что-то не то сказал? – встревожившись, спросил он. – Чего молчишь?

– Хотела пригласить сестру и её мужа. Ведь больше у меня никого нет. Да и обидятся.

– Какие проблемы? Пригласим!

Когда Павел пошёл спать, Люба написала Надежде смс:

«Можешь меня поздравить! Я выхожу замуж!»

«Поздравляю! Какой у тебя срок?»

«Четыре недели».

«Есть время одуматься».

«Мне нравится Павел. Проверила временем!»

«Когда свадьба?»

«Свадьбы не будет. Не те времена, да и кредит висит большой. Не обижайтесь!»

«Не обижаюсь. Понимаю. Желаем счастья, здоровья, успеха вашей фирме и всем нам мирного неба над головой!»

«Спасибо!»


Поехать к родителям Павел и Люба смогли только в июле. Несколько лет они не были в отпуске и теперь решили провести у родителей хотя бы две недели.

Были проблемы и на производстве, и в банке. Павел никак не мог перекредитоваться, в чём ему обычно не отказывали. Но и в банке настали иные времена. Тянули, обсуждали на кредитном комитете, увеличили проценты, но, в конце концов, всё же дали деньги.


Встретили их как всегда радостно и тепло. Люба была на пятом месяце беременности. Живот её скрывало свободного покроя платье. Чувствовала себя хорошо. Они часто ходили к Днестру, ловили на удочки рыбёшку, купались, а вечерами у дома сидели в тени деревьев и общались с родителями, Марийкой, Петром. Говорили обо всём: о жизни, о взяточниках и бюрократах, о коррумпированном правительстве, о том, что жизнь простых людей становится всё хуже.

Пётр часто ездил в командировки во Львов, в Польшу, в Ужгород, Ивано-Франковск и был настроен очень воинственно против президента, продажных чиновников. Во всём винил Россию и не стеснялся в выражениях. Степан Васильевич же чаще молчал. Его мнение не всегда было таким же, как у Петра, но спорить с ним он не хотел. Если спрашивали – не скрывал своего взгляда на ситуацию в стране, в мире, на Россию, чем часто вызывал раздражение Петра. Но тот удерживал себя от резких выражений.

– Разве непонятно, – с раздражением говорил Пётр, – что кричат о дружбе с Россией ею купленные проститутки?! Там всё куплено, все они – продажные твари. Давно пора их поставить к стенке.

– Может, ты и прав, – ответил ему Павел, – только все, кто займут их место, будут такими же. Чтобы что-то изменилось, должно пройти время. Много времени. Нужно изменить человека.

– Как его изменить, если живём по-скотски?! Да и москали дышать нам не дают. Думают только о себе. Их мало интересуют наши проблемы.

Пётр сплюнул, закурил и продолжал:

– Им на нас… с третьего этажа…

Павел взглянул на отца. Он сидел, и его невидящие голубые, как небо, глаза были широко открыты и смотрели куда-то вдаль.

– Что ты скажешь, батя? – спросил он, чтобы чуть сбить эмоциональный накал Петра. – Неужели действительно во всём виновата Россия? Что же нам делать? Разве мы сможем жить так же, как живут в Германии или Швейцарии? Мне кажется, что рвать с Россией – нам дороже.

Степан Васильевич ответил не сразу. Он не спеша достал из кармана сигареты, закурил, потом начал издалека:

– Вы помните, что в августе восьмого года Украина стала единственной страной СНГ, которая приняла сторону Грузии и потребовала от России незамедлительно вывести войска с её территории. Предупредила, что если её корабли начнут боевые действия, их не пустят обратно в Крым. Ющенко даже потребовал, чтобы они сообщали в штаб ВМФ Украины о любом выходе их кораблей в море. И что? Кто его испугался?

– А я что говорю?! – воскликнул Пётр. – Эти москали только о себе и думают. Говорят о дружбе, а цену за газ подняли до небес!

Он выругался, видя, что бабушка увела Андрейку в дом.

– Как будто ты думаешь об их интересах, – махнул рукой Павел. – И что же будет, батя? Неужели – война?!

– Ситуация накалилась. Украина говорит о выходе из Договора о дружбе, об изменениях условий пребывания русского флота в Севастополе. Но вы напрасно думаете, что у неё нет суфлёров, которые отстаивают интересы совсем не Украины, а свои.

Степан Васильевич затушил сигарету и тут же достал следующую.

– Не много ли куришь? – спросил Павел.

– Не накуриваюсь, – ответил он. – Да и сохранять здоровье поздно. Никто ещё не избежал могилы. Важно человеком умереть, не тварью какой.

– А как ты относишься к горлопанам, которые глотки рвут за дружбу с Россией? – спросил Пётр.

– Не всё, Пётр, так просто, – медлил с ответом Степан Васильевич. – Просто только штаны через голову надевать. Нельзя исключить, что и они поют под диктовку суфлёров. Но дело в том, что у них тоже есть своя правда. И нам с вами трудно определить, чья ближе к Истине.

– Да чего здесь определять?! – снова воскликнул Пётр. При родителях он обычно сдерживал себя, матом не ругался. – Вы посмотрите, как живут в Европе и как живём мы. И в России живут примерно так же, как у нас. Вот вам и все доказательства. Разве не ясно, куда нам шлёпать: назад в совдепию, в империю москалей и жидов, или в Европу?!

– Ясно, Петро, да не совсем. Куда деть факт, что торгуем мы с Россией, а не с Европой и товарооборот с нею даёт возможность закрывать дыры нашего хромого и косого бюджета, разворованного высокопоставленными жуликами. Европе наши товары не нужны. Не умеем мы ещё делать так, как им нужно. Мы всё кричим о своём суверенитете. Кричим, что в наши дела вмешивается Россия. Но против вмешательства Америки или, скажем, Германии мы ничего не возражаем. Какой к чёрту это суверенитет?!

Мы думаем, что нас защитит НАТО. Но мы и им не нужны. За нас никто не будет связываться с Россией. Ей есть чем ответить. И они этого очень боятся. Европа помнит и тысяча восемьсот двенадцатый, и тысяча девятьсот сорок пятый годы. Это остаётся в генетической памяти. Кто будет связываться с нею из-за нас?! Кому мы нужны? Разве как полигон или земля для погостов.

Наша промышленность занята заказами России. Где мы их найдём? Народ работает, живёт. Этого нельзя не понимать. И, наконец, что бы ни говорили, а у нас одна вера, одно прошлое. Не всегда простое. Не всегда хорошее. Но виноваты в этом не народы, а наши правители. Петро, не всё так просто, не всё так однозначно.

Он замолчал. Молчали и Пётр с Павлом. Речь Степана Васильевича произвела на них большое впечатление, но каждого убедила, что именно он был прав.

– Чтобы осуществить свою мечту, – согласился Пётр, – должно пройти много времени, и нам предстоит ещё многое пережить. Может, даже погибнуть. Но во имя Украины, во имя Андрюшки я готов убивать и давить гадов, как вшей, клопов, а если потребуется, готов и умереть.

– Живи! Если у нас будет каждый человек счастливым, крепким и здоровым, Украина будет счастливой, крепкой и здоровой страной. У тебя растёт Андрейка. Да и Марийка, как мне кажется, любит тебя, дурака. Куда ты торопишься?

Павел добавил:

– Ты же сам говорил, что должно пройти много времени.

– А кто же, если не я?! Вот и пойди разбери, где правда?

Он встал, потянулся и спросил:

– На речку пойдёте?

– Любаше нельзя. На пятом месяце…

– А ты что скажешь? – спросил Петро у жены.

– Я бы пошла. Пойдём, Любаня. Посидим у воды. Да и окунуться тебе совсем не вредно. Вода тёплая. Июль на дворе.

Люба взглянула на Павла. Тот, видя желание её пойти к реке, кивнул.

– Идём переоденемся. Плавать-то умеешь?

– На воде держусь, – улыбнулась Люба. – Не утону.

Все ушли в дом, а Степан Васильевич так и остался сидеть на своей скамейке. Понимал, что не убедил ни Петра, ни Павла. Потом подумал, что, когда люди не способны воспринимать правду, они её отбрасывают. Любая мелочь, подтверждающая их мнение, становится значимой.

В комнате Люба спросила Павла:

– Не пойму, откуда папа всё так хорошо знает? Газет не читает. Телевизор не смотрит.

– Слушает приёмник. Знает три европейских языка. Добавь ещё русский, украинский, сербский, польский… Нам бы на одном научиться говорить. Кстати, через месяц сдашь мне экзамен по украинскому языку. Только из уважения к тебе у нас дома звучит русская речь.  Через месяц в нашем доме будем говорить только на украинском!

– Хорошо. Идём уже!

Они вышли во двор, где их ждали Пётр, Марийка и семилетний Андрейка, упакованный в детский спасательный жилет. Он был в таком возрасте, когда каждую минуту делают открытия. Это был период вопросов и ответов.

– Па, а, па! Если говорят, что корабли ходят, то почему есть капитаны дальнего плавания, а не дальнего хождения? – спросил Андрейка, крепко держась за руку отца.

– У тебя, сынок, такие вопросы и их так много, что мне трудно ответить.  Так говорят.

Такой ответ Андрюшку не удовлетворил, и он продолжал всю дорогу допытываться:

– А почему, когда бабушка потеряла в магазине кошелёк, дедушка сказал, что потерять деньги – это ещё не беда! А что же тогда беда?

– Потому что есть большее горе, – ответила за отца Марийка. – Больнее потерять близкого человека, потерять любовь и уважение…

– Самое плохое потерять надежду, – добавила Люба. – Ты умеешь плавать?

– Ещё как! – воскликнул Андрейка. – Только там течение сильное и меня почему-то всё время сносит далеко, почти до поворота.

Они расположились на берегу. Легли позагорать.

– Тебе на солнце долго лежать не стоит, – тревожился Павел.

– Я согреюсь и пойду в воду. Окунусь и выйду.

Павел промолчал. Он знал, что, если уж Люба решила, её трудно переубедить.

Но случилось то, чего никто не ждал.

Войдя в воду, Люба сделала два взмаха руками и… попала в водоворот, которых на Днестре было много. То ли после войны остались глубокие воронки от бомб, то ли дно было таким, только каждое лето здесь тонули люди.

Люба барахталась, хлопала по воде руками, но выбраться из засасывающей её ямы не могла. И кричать не было сил. Пару раз она уже касалась ногами дна, но, оттолкнувшись, выныривала и продолжала пытаться выбраться из ямы.

Её барахтанье увидел Павел и бросился в воду. Через несколько секунд он был возле жены, попытался вытолкнуть её из водоворота, засасывающего теперь и его. Не получалось. Тогда он схватил Любу за руку и что есть силы рванул вниз по течению.

Выбравшись на берег, он с упрёком посмотрел на неё, но не стал ничего говорить.

Сидящие несколько поодаль Марийка с Андрейкой и Пётр ничего даже не заметили.

Вернувшись домой, Люба отказалась от ужина.

– Устала что-то. Полежу, – сказала она, ложась в постель. Больше всего боялась, что что-то случится с её беременностью.

В тот вечер Павел засиделся с родителями и пришёл в комнату, когда Люба уже спала.


Утром Люба написала сестре:

«Я, Надюша, наверное, хуже дождя. Он загоняет в дом, а я гоню мужа от себя! Вчера купалась в Днестре и чуть не утонула. Дура! Рисковала здоровьем малыша и любовью мужа. Павел меня спас. Приятно, конечно. Значит, любит. И обидно. Я ему приношу столько проблем. Настроение плаксивое».

«Любушка, родная! Ты поберегись от таких историй. Как говорит Андрюша, каждый-всякий знает, что в твоём положении нужно быть осторожным на поворотах. Как ты? Как Павлик? Как ваш бизнес? Мы с Андреем так далеки от этого».

«Как я скучаю по вас. Понимаю, что вам выбраться к нам непросто. И времена настали такие, что и небезопасно. Я иногда такое слышу, что и рассказывать не хочу. Слава Богу, Павел меня не обижает».

«Когда тебе рожать?».

«По моим расчётам в ноябре».

«Может, всё же приедешь к нам?»

«Очень хотела бы, но не могу оставить Павлика и фирму. К тому же нужно что-то придумать с нянечкой. Долго сидеть дома не смогу. Всё. Привет Андрею. Ты, сестра, счастливая из женщин. Андрей твой – золото!»

«Ты недовольна Павлом?»

«Я люблю его. Но почему-то тяжело на душе. Интересно, как у вас относятся к украинцам?»

«Не ожидала от тебя такого глупого вопроса! Среди каждого народа есть хорошие и плохие люди. Или ты другого мнения?»

«Для меня интернационализм  не пустой звук. Националисты страдают комплексом неполноценности и так хотят возвыситься. Для них  национализм – средство защиты».

«У нас с Андреем много друзей. Среди них есть и украинцы. Например, Олег Николаевич Загаруйко, прекрасный врач, первый мой учитель. Не глупи. Не все украинцы националисты и русофобы, как и немцы не все были фашистами и антисемитами. Я знаю прекрасных врачей разных национальностей. Выбрось из головы эти мысли. Андрей точно бы сказал, что ты больна на голову! Выздоравливай, сестрёнка! Мы любим вас! Всем привет!».


9. Пятого ноября 2009 года Люба родила мальчика. Малыша назвали Ванечкой. Павел был счастлив и всем говорил, что сын-богатырь очень на него похож. Показывал свои детские фотографии, с гордостью приговаривая:

– Вы посмотрите на щёчки, на ручки! Сын – вылитый я!

И вглядывался: не сомневается ли кто в том, что Ванюшка – вылитый он?!

В первые дни Павел был внимательным и нежным мужем. Трогательно ухаживал за Любой, приносил ей всякие вкусности, предварительно посоветовавшись с детским врачом, чтобы, не дай Бог, не вызвать у малыша диатез.

Павел уволился со своей прежней работы и полностью погрузился в дела фирмы «Любушка». А дел было невпроворот, и он чувствовал, что ему нужен помощник, которому он мог бы доверять, кто мог бы во многих делах его подменять. Обрисовав обстановку Любе, он сказал ей, что нашёл такого человека.

Люба не возражала, и вскоре он пригласил на должность коммерческого директора Галину Григорьевну Ящук, сорокалетнюю крашеную блондинку, с которой работал ещё в фирме «Полярис», предложив ей высокую зарплату, свободу действий и... личное участие в её судьбе.

Галина Григорьевна – мать-одиночка, воспитывавшая сына, студента медицинского института, от такого предложения отказаться не могла. На старой работе их связывали тёплые отношения, которые, правда, никогда не переходили границы дозволенного. Галина была властным, волевым и инициативным начальником цеха, при этом общительной, на всё готовой ради достижения цели. Такая помощница, по мнению Павла, им была необходима, тем более что Люба не могла сейчас активно участвовать в работе.

Через год Павел договорился с пятидесятилетней медсестрой детской больницы, которой мог доверить присматривать за сыном. Жила она неподалёку и была рада возможности подработать. Небольшая зарплата, которую к тому же нередко задерживали, респектабельный вид Павла Степановича Коломийца и обещанное вознаграждение не позволили ей отказаться от его предложения. Попросила старшую сестру, чтобы её поставили на ночные дежурства, и в один из выходных дней, в назначенное время позвонила в их квартиру.

– Знакомься, Любушка, это Оксана Викторовна, медицинская сестра, о которой я тебе говорил. Она согласилась присматривать за нашим Ванюшкой с восьми утра до пяти вечера все дни.

  – В каком вы отделении работаете? – спросила Люба, вглядываясь в молодящуюся женщину, которая бралась нянчить первенца.

– В хирургическом, – ответила та, понимая, что решение здесь будет принимать мать ребёнка.



Фирма продолжала развиваться. По настоянию Галины Григорьевны, расширили номенклатуру изделий. Стали шить мужские и женские джинсы, шорты, спортивные костюмы. Пришлось пристраивать производственные помещения, нанимать новых работников. Обороты росли, проценты по кредитам выплачивались аккуратно, и теперь банк был заинтересован в таком клиенте.

В 2012 году фирма «Любушка» расплатилась со старыми долгами, но постоянно не хватало оборотных денег, приходилось брать новые кредиты. Фирма без дополнительных вливаний средств развиваться не могла. Таковы законы жанра. Появились ненужные сотрудники – друзья, родственники, дети «нужных» людей, просто прилипалы… Чиновники разных уровней с удовольствием принимали подношения за то, что были обязаны делать. Вынуждали платить. Коррупция зашкаливала. Галина Григорьевна, чувствующая себя в фирме «почти хозяйкой», любила повторять: «Коли не пiдмажеш, не поiдеш!».

Люба видела, что Павел в последнее время под влиянием Галины иногда делал в фирме то, что никогда бы не позволил себе, всё реже прислушивался к её мнению. Она пыталась говорить ему об этом, но нарывалась на грубость.

– Чего ты зря злишься? – недовольно спросил Павел, когда вечером после ужина сел в кресло и включил телевизор. – Или ревнуешь?

Люба не хотела говорить в таком тоне. Последнее время она всё чаще думала о том, что Надежда была права: они разные люди, и винила себя в том, что с самого начала не смогла поставить себя так, чтобы и её мнение учитывалось.

С некоторых пор Люба стала упрямо говорить по-русски. Выдержала несколько резких выпадов, но настояла на своём, и ей показалось, что Павел стал более уважительно к ней относиться.

С коммерческим директором старалась общаться как можно реже. Требовала, чтобы ни одного серьёзного решения не принимали без её согласия.  Повторяла, что она – равноправный учредитель фирмы и имеет право знать обо всех шагах, предпринимаемых Павлом и Галиной Григорьевной.

Но её требования часто игнорировались. Фирма двигалась по курсу, проложенному Галиной Григорьевной, с которой в последнее время Павел подолгу засиживался в своём кабинете, обсуждая какие-то планы.

Люба догадывалась, что их связывают не только производственные дела. Она пробовала поговорить с Павлом. Тот только грубил, утверждая, что у неё паранойя.

– Что ты понимаешь в бизнесе? – возмущался Павел. – Галина креативна.

– Не думай, что я не вижу её цели. Креативна! Что принципиально нового она внесла в производство?

– Ты хоть понимаешь, что такое креативность? Ах, да, я забыл: ты оканчивала институт лёгкой промышленности в своей России.

Люба почувствовала, что и сегодня будет скандал.

– Креативность – способность человека мыслить творчески, готовность продуцировать принципиально новые идеи. Мне кажется, ты очень изменился в последнее время.

– Тебе кажется… Тебе всё кажется. Ты просто ревнуешь! Ну и дура! Кстати, чтобы ты не говорила, что я тебя не поставил в известность, сообщаю, что на следующей неделе мы едем во Львов. Есть идея там организовать такое же производство. Поехали бы с тобой, но Ванечку оставлять на неделю пока нельзя.

– Так ты едешь со своей Галиной?! Что там делать целую неделю?! – воскликнула Люба.

– Она не моя! – зло взглянув на Любу, сказал Павел. – Ты меня уже достала своими упрёками, подозрениями. Лучше бы что-нибудь сделала на фирме. Сидишь в цехах и следишь, чтобы строчка была ровной. Найди себе другую работу или сиди дома. Больше уделяй внимания сыну. Только не учи его русскому языку. Он  украинец, и говорить, и думать будет, как украинец!

Павел резко встал и вышел на балкон, где обычно курил.

Люба подумала: хорошо, что не сказала ему о том, что у неё задержка и она снова забеременела.

Когда Павел пошёл спать, Люба, как обычно  по смс, поделилась своими проблемами с сестрой:

«Здравствуй, Надюша! Не думала, что наше расставание затянется. Если бы ты знала, как мне трудно без тебя, без Андрея, без Мишеньки. Как вы, родные?!»

«Любушка! У тебя снова проблемы с Павлом? Мне кажется, ты должна быть готова ко всему. Но за Ванечку он будет бороться любыми средствами. Скорее всего, его настраивают против тебя. Оглянись вокруг, посмотри, кто бы это мог быть».

«Вижу кто, переживаю, но не знаю, что делать».

«Можешь ли ты с Ванечкой летом приехать к нам?»

«Он вряд ли отпустит».

«Ты должна для себя сама решить, что делать дальше. Знай, что мы тебя всегда ждём. Здесь твои родные, твой дом, твоя родина».

«Пока не решаюсь на резкие повороты. К тому же я снова забеременела».

«Ванюшке три годика. Куда ты торопишься? Или думаешь привязать детьми Павла? Это, как говорит Андрей, голый вассер, что означает – бесполезно!»

«В понедельник он едет в командировку, а я пойду в женскую консультацию. Как у вас? Тут такое говорят о России, о русских, что мне просто страшно».

«Пусть говорят! Это всё политиканы, жаждущие денег и стремящиеся угодить своим новым хозяевам. Народ думает иначе. Нас невозможно поссорить!»

«Ты наивная! История знает множество таких примеров».

«Думай о хорошем. Тебе не стоит расстраиваться. Береги себя. У нас всё нормально. Мишенька вчера принёс три пятёрки. Андрея назначили старшим ординатором. Много оперирует. Я как всегда ему помогаю».

«Что у Веры и Николая?»

«У них всё нормально. Обещали летом приехать в гости. Ты же знаешь, Николай вот уже три года как главный врач большой больницы. Но пора спать. Целую. Держись и не теряй надежды. Мы любим тебя. Спокойной ночи!»


Договор о Зоне свободной торговли между Россией и Украиной был ратифицирован парламентами обеих стран и вступил в силу. Но Павел принципиально не хотел закупать в России ткани и фурнитуру, несмотря на то, что там товар был значительно дешевле, чем в Польше, с которой он активно сотрудничал.

Постепенно, под влиянием Петра и Галины, он становился ярым русофобом. Его деятельная натура требовала активного участия в борьбе «с москалями». Он был убеждён, что во всём виновата Россия, которая веками эксплуатировала украинский народ, грабила его.

– В тридцать первом от голода умер мой прадед. А когда в сороковом году, – говорила Галина, сидя у него в кабинете, – москали снова напали на нашу землю, все мужчины моего села ушли в леса. Русские всегда нас грабили и унижали. Раньше у моих родичей под Львовом было крепкое хозяйство, земля, скот. Советы отобрали всё. Согнали людей в колхозы и заставили работать как рабов за трудодни. Батя рассказывал, как его деда гнали на убой во время войны с немцами. Ему было пятьдесят семь лет, но кого это интересовало?! За что мне любить их?

Примерно то же Павел слышал и от Петра, когда приезжал к родителям.

– Москали предложили нам, – говорил он, – присоединиться  к Таможенному союзу. Захотели купить нас за свой газ, электричество. А когда мы отказались, они взвинтили цены и привели нашу страну к краю пропасти. Не смогли нас покорить голодомором, так теперь хотят поставить на колени. Дудки! Все партии выступили против присоединения к Таможенному союзу.



Перед командировкой Павел рано утром на машине поехал к родителям. О чём-то хотел с ними посоветоваться. Последнее время делал это часто: уезжал с утра и только вечером возвращался домой.

Позавтракав наспех, бросил:

– Оттуда поеду, так что не жди! Придёт Оксана, пойдёшь на работу. Должны привезти джинсовый хлопок и фурнитуру. Посмотри, чтобы ткань была без брака. Примешь, и ходь до дому. Нехрена табi там робити.

Он вышел, даже не подойдя к жене, чтобы поцеловать. Такого ещё не было.

Как только пришла нянечка, Люба привела себя в порядок, оделась и пошла… в женскую консультацию. Понимая, что там будут брать анализы, специально не позавтракала.

Врач, пожилая полная женщина, осмотрела её, подтвердила наличие беременности.

– Приходьте, Люба, завтра. Подивимося вашi аналiзи. Чому ви наполягаэте на абортi. Вам народжувати потрiбно, – сказала она, выписывая ей направления на обследование.

Люба взяла направления и пошла в лабораторию.

На следующий день после работы снова пришла в женскую консультацию. Получила направление в гинекологическую больницу на среду. Была настроена решительно.

Вечером  связалась, как обычно, по смс с Надеждой.

«Надюша! Завтра иду на аборт. Павел почти открыто гуляет. Мы практически не разговариваем. Он ненавидит русских, и меня в их числе. Больше не могу».

«Не горячись. Где сейчас Павел?»

«Уехал во Львов со своей пассией. Когда вернётся – не знаю. Может, взять Ванюшку и уехать?»

«Как говорит Андрей, перестань сказать! На минуточку, он его отец! Нужно развестись».

«Здесь все так настроены против русских, что они могут у меня отнять Ванечку».

«Не уверена. Если у него новое увлечение, он ему будет мешать. Только не отчаивайся. У тебя есть куда ехать. Как ты себя чувствуешь?»

«Нормально. Завтра сделаю аборт и освобожусь от всего, что связывает меня с Павлом».

«Не глупи! А Ваня?!»

«Ты права. Павел категорически запретил с Ванечкой говорить по-русски».

«Подумай ещё раз, прежде чем идти в больницу. Не гони коней! Я поддержу любое твое решение».

Люба пошла в кухню, выпила кефиру, приняла успокоительные капли и легла спать.


Жить становилась всё тяжелее. Цены выросли до небес. Народ нищал. Мало кто покупал уже их сравнительно недорогой товар. Пришлось сокращать производство, увольнять людей, снижать зарплаты.

Всю неделю Павел не давал о себе знать. Люба чувствовала себя брошенной, никому не нужной. Пробовала ему звонить, но телефон его был отключён.

Зима 2013 года была холодной. То ли потому, что Украине не на что было закупать у России газ, то ли потому, что на душе у Любы было морозно. Когда собиралась идти в больницу, надела тёплое бельё, шерстяное платье и шубу. Шла как на казнь. Она не боялась ни боли, ни последствий. Ей было обидно, что вынуждена делать то, чего не хотела.

В приёмном покое долго ждала дежурного врача. Он был занят на операции. Наконец, часам к одиннадцати пришёл сорокапятилетний мужчина в голубой пижаме и белоснежном колпаке. Высокий, розовощёкий, с большими карими глазами и густыми, сросшимися бровями, он взглянул на неё, и…

Люба почувствовала, как у неё запрыгало сердце. Что это было, она не поняла. Волнение куда-то исчезло, и, непонятно почему, ей стало стыдно. Хотела попросить, чтобы её осматривала женщина, но не было ни желания, ни сил отказываться от осмотра.

– Коломиец Любовь Васильевна?

– Это я. Не думала, что в мои годы придётся…

– Какие ваши годы? – он взглянул в историю болезни. – Тридцать три?

– Возраст Христа.

– Судя по произношению, не местная. Откуда вы?

– Есть в Ростовской области город Новочеркасск. Слышали о таком?

– Как же! Столица донского казачества. Кто о нём не слышал?! Вы  русская?

– Русская, – с вызовом ответила Люба. – Или здесь принимают только украинок?

– До такого мы ещё не дошли. Не сошли с ума, хотя признаки помешательства имеют место быть. Вы успокойтесь. Зовут меня Евгением Моисеевичем. Я  еврей, и что? А спросил, потому что приятно поговорить на русском языке. Но пройдите за ширмочку и ложитесь на кресло.

После осмотра Евгений Моисеевич заполнил историю болезни и, внимательно посмотрев анализы, распорядился, чтобы медсестра отвела её в отделение.

Вся экзекуция продолжалась недолго. Люба терпела, старалась ничем не показывать, что ей больно.

– Вот и закончились ваши мучения, – сказал доктор, снимая перчатки и фартук. 

Потом её на каталке отвезли в палату. Через час к ней зашёл Евгений Моисеевич. Люба понимала, что через пару часов ей надо быть дома. Оксана в семь должна была идти на дежурство. Но она… не хотела уходить.

– Мне к шести нужно быть дома. Нянечка уходит, а у меня сынишка маленький.

– Сколько вашему герою? – спросил доктор.

– В ноябре исполнилось четыре.

– А моей уже двадцать три, – сказал Евгений Моисеевич.

– Такая взрослая дочь?

– Самостоятельная, влюбчивая – в папу. Она родилась, когда мне было двадцать два. Окончив школу, поступила  в медицинский, а на втором курсе влюбилась и вышла замуж! В прошлом году родила мне внучку  Мариночку, сделала меня молодым дедушкой.

– А вашу жену бабушкой... 

Евгений Моисеевич замолчал. Потом тихо проговорил:

– Когда Леночке было три годика, моя жена погибла.

– Простите, – стушевалась Люба.

– Ничего.

– Вы  местный?

– Родился и вырос в Черновцах. И родители мои – коренные жители Черновиц. А вот прадедушка мой погиб в Севастополе. Там, где служит Лёня, муж моей Леночки. Дед служил здесь в звании капитана. Был направлен на борьбу с бандеровцами. Бандиты убивали учителей и врачей, советских служащих. В Вашковцах (есть такой район) был бой, в котором он и погиб в  тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году. Отец оставил нас, когда мне не было и пяти лет, в семьдесят третьем году. Через несколько лет мама во второй раз вышла замуж и уехала с мужем в Симферополь. Моя Леночка и живёт у неё, у своей бабушки. Сейчас она на четвёртом курсе. Странно. Не помню, когда я кому-то так подробно рассказывал о своей семье. Наверно, потому, что вы  талантливый слушатель. За вами приедет муж?

Люба хотела сказать, что она на грани развода, что у мужа есть другая женщина, что он  такой же украинский националист, какие когда-то убили его прадеда. Но смутилась и тихо ответила:

– Никто за мной не приедет. Вызову такси.

Евгений Моисеевич некоторое время помолчал, о чём-то думая. Потом сказал:

– Я через полчаса сменяюсь. Если хотите, могу вас подвезти.

– Что вы? Могу ли я вас затруднять?

– Вы меня не затрудните, а окажете честь.



10. Ветер гудел, его порывы пытались сорвать одежду, поднимали тучи снега. Мелкие крупинки льда больно кололи лицо.             

– Ну и погодка! – еле слышно сказала Люба, стараясь рукой защититься от ветра.

– Разрешите? – Евгений Моисеевич взял её под руку. – Можно больно приземлиться. Скользко.

Он помог Любе сесть в машину, уточнил адрес. Это было в другом конце города.

– Когда сюда шла, знала, что всё обойдётся, – сказала Люба, садясь в машину рядом с Евгением Моисеевичем. – Совершенно не волновалась.

– Вы всё же пристегнитесь. Дорога скользкая. Езжу осторожно, но совершенно не исключено, что какой-нибудь лихач меня «поцелует».

– Вы верите в предчувствия?

– Как же в них не верить, если они сбываются? – улыбнулся Евгений Моисеевич, прогревая машину. Он включил отопление, и в салоне стало тепло.

– У моей сестры удивительные способности предвидеть то, что произойдёт. Её считают провидицей.

Евгений Моисеевич вышел из машины, чтобы скребком и тряпочкой почистить оттаявшее стекло.

Люба наблюдала за его действиями и не понимала, что с нею происходит. Ей казалось, что она давно его знает, что в этом салоне уже бывала.

Закончив вытирать стекло, Евгений Моисеевич сел в машину, вытер руки и включил передачу. Они медленно выехали из двора больницы.

– Моей сестре интересен любой человек. Она общается с бомжами и алкоголиками, с инженерами и учёными. И ведёт себя так естественно, что все её принимают за свою.

Евгений Моисеевич был удивлён рассказом Любы.

– Артистичность, – заметил он, – это выразительность и смелость, способность чувствовать другого человека. Это богатство подсознания. Индивид сложен для исследователя и прост для чиновника, который видит лишь надоедливого посетителя, не дающего ему покоя.

– Человек  не машина, – кивнула Люба. Обычно темы разговора с Павлом были иными: бизнес, сделки, деньги, взятки или обсуждения политических проблем с проклятиями в адрес русских. Семья мужа не стеснялась её присутствия, будто она  не русская. Будто её вообще нет.

– Человек неповторим, – продолжал Евгений Моисеевич, притормаживая. В эти часы машины стояли в пробках. – И автор его – Эволюция, Природа, а наладчик – Общество. Вам понятна моя мысль? К сожалению, мы ещё не умеем видеть больного со всеми его проблемами, во всех измерениях.

– Я где-то уже слышала это. Машина делает своё дело без эмоций. Но, к сожалению, и люди бывают, как машины.

– Ваша родственница экстрасенс?

– Она операционная сестра. Работает с мужем-хирургом.

– Вы знаете: мозг бессознательно может учитывать огромное множество мельчайших фактов, примет, которые просто фиксирует в своей памяти. Потом всё это анализируется и выдаётся человеку с развитым подсознанием как предчувствие. В народе говорят: у него «нюх», «чутьё», «чуйка»… Я не очень заумно говорю? Мне, наверное, хочется вам понравиться. 

Евгений Моисеевич не понимал, чего это его потянуло философствовать. Неужели подсознательно ему захотелось предстать перед ней таким умным, образованным? Раньше за собой он такого не замечал. И что более всего его удивляло: Люба совершенно естественно реагировала на его «умные речи», всё понимала. А в истории болезни отмечено, что она инженер-технолог лёгкой промышленности.

– Пока я всё понимаю, – ответила Люба.

– А то бывает ясная мысль в завитушках речи.

– Бывает и иначе: красивые фразы скрывают глупую мысль.

– Вы правы. Это и есть демагогия. Но если бы логика всегда побеждала – не было бы искусства. Ведь творчество тем и увлекательно, что в нём не всё понятно, допустимы предположения, фантазии…

 Евгений Моисеевич решил заправить машину. Перед заправочной станцией стояла небольшая очередь.

– Если не возражаете, покормим мою машину. Это не займёт много времени.

Они заехали на заправку и стали в хвосте очереди. Бензин подорожал и нередко отсутствовал. Напуганные люди, понимая, что это не последнее повышение цен, заправляли машину и набирали по несколько канистр, аккуратно укладывая их в багажник.

Наконец, парень в синем комбинезоне заправил и их. Евгений Моисеевич пошёл расплачиваться. И в это время какой-то лихач, стараясь объехать очередь, рванул и… врезался в знак «Обгон запрещён». Удар был таким сильным, что столб упал на крышу машины, где минуту назад стояли они.

Поднялся шум, сбежались люди. Лихач был пьян, но при чинах.

Евгений Моисеевич не стал ждать, когда приедет милиция и начнёт разбираться, кто прав, кто виноват.

Не успели они отъехать от стоянки и ста метров, как неожиданно раздался звонок мобильного телефона Любы.

Порывшись в сумке, она включилась. Звонил Павел.

Он, как всегда в последнее время, был немногословен и холоден. Известил, что по производственным обстоятельствам задержится до конца месяца, а потом поедет в Киев. На вопрос Любы, когда же он приедет, стал кричать, ругаться, осуждать её, что она кроме своего носа ничего не видит. Потребовал, чтобы не ходила на работу, ни во что не вмешивалась.

В телефоне была включена громкая связь. Люба не стала её отключать. Весь разговор с мужем слышал и Евгений Моисеевич.

Выслушивая крики и ругань мужа, она не знала, что ему ответить.

– Чего ты молчишь? – кричал в трубку Павел. – Или что-то уже натворила? Я повторяю: запрещаю тебе ходить на работу! Не лезь в бухгалтерию! Если тебя это очень интересует, не буду скрывать: прибыль фирмы перечислил в фонд нашего дела…

– Какого дела?

– Борьбы с продажным Януковичем и москалями. Чтобы вести бизнес, нужно иметь власть, иметь нормального президента.

– Но я такой же учредитель, как и ты. Почему узнаю об этом только сейчас?

– Ты  русская. Что с тобой согласовывать? Или я не знаю твоей позиции!

Люба некоторое время молчала. В голосе её появился металл, холодно сказала:

– А теперь слушай! Я подаю на развод. У нас с тобой нет ничего общего. Да – я русская. Ты ненавидишь мой народ. Не хочу тебя больше видеть!

Павел после небольшой паузы стал ругаться матом, и Люба захотела отключить громкую связь, но Евгений Моисеевич рукой удержал её.

– Ничего общего?! – снова прозвучал разъярённый голос Павла. – А Ванька?

– Я откажусь от своей доли бизнеса, а это пятьдесят процентов, заберу Ванечку и уеду.

– Куда ты уедешь? Я тебе не дам развода!

– Дашь! Или я поставлю в известность прокуратуру о твоих махинациях.

Павел некоторое время молчал. Потом уже спокойнее сказал:

– Ладно. Убирайся из моей жизни. Согласие на развод пришлю. Приехать всё равно не смогу.

Он отключил телефон.

Они стояли в пробке, и Люба молчала. «Вот и всё, – думала она. – Всё, наконец, и закончилось. Сколько лет прошло. Он украл мою жизнь, но я не дам ему испортить жизнь Ванечки!»

После долгого молчания, пока они стояли в пробке, Евгений Моисеевич тихо спросил её:

– Вы верите в Бога?

– Не знаю, – пожала плечами Люба. – Скорее нет, чем да. Я, наверное, ленива, или воли нет. Не могу даже Библию до конца прочитать. Мне она кажется сборником легенд, нравоучительных историй, определяющих законы жизни общества и морали. Но жизнь не стоит на месте, и многие представления устарели.

– Безвольных людей нет. Иные готовы горы сдвинуть, чтобы только обеспечить себе возможность бездельничать. А в Библии есть глубокие мысли, которые будут жить всегда, как законы физики, Природы. Мудрая книга.

– Вера – дело очень личное, и нельзя силой заставить кого-то поверить в Бога. Не могу и не хочу лгать и притворяться. Мне кажется, из числа регулярно посещающих церковь по-настоящему верующих очень мало.

– Одно ясно: тому, кто верит (я не говорю обязательно о вере в Бога), легче жить, преодолевать препятствия. Человек должен во что-то верить. В природу, в порядочность, в дружбу, в любовь, наконец.

– Мне кажется, неверующих людей вообще нет. Все во что-то верят, и это помогает жить.

Евгений Моисеевич даже не пробовал понять мысль Любы. Он просто слушал её голос. Когда она смолкла, добавил:

–У верующего человека полное согласие между сознанием и подсознанием, мыслью и чувством. От мобилизации подсознания иной раз зависит жизнь. Мобилизуется, говорят, скрытая избыточность мозга.

– Вы же гинеколог. Откуда столь глубокие знания психологии?

– Не поверите: у каждого человека есть хобби, увлечение. Жизнь как симфонический оркестр, где генетика – дирижёр, а природа – оркестр. В разные периоды жизни я хотел быть то водителем, то пожарным. Со школьных лет увлекался психологией. Много читал. А вот медиком стать даже не мечтал. Но так случилось, что, став врачом, работать психологом не мог.

– Почему?

– Не мог оставить больную маму, а в Черновцах предложили должность гинеколога. Но любой врач в своей практике обязан использовать знания психологии. Быть психотерапевтом! Гипноз – не флюиды, не таинственная энергия, а техника управления вниманием, эмоциями и памятью.

– Значит, всё, что сейчас происходит…

– Что именно?

– Всё. Ваше предложение меня подвезти, ваш разговор – не что иное, как стремление воздействовать на мою психику, успокоить меня? Вы видели моё состояние, и как врач… как хороший врач, решили мне помочь? Всё это – психотерапия?! Вы меня загипнотизировали? Должна признаться: это у вас получилось,

Евгений Моисеевич молчал. Через минуту тихо проговорил:

– Не совсем так. Сначала вы для меня были просто пациенткой. Но что-то произошло, и вдруг стали близким, родным человеком. Не буду скрывать: вы мне нравитесь.

– Мы же с вами едва знакомы!

– Что вы?! Я знаю вас очень давно. Вы приходили в мой сон, мы с вами обсуждали совершенно разные темы, и должен признаться, в наших разговорах вы всегда были правы. Аргументы ваши были убедительными. Вы моложе меня, но судьбы у нас одинаковы. Вы на грани развода с сынишкой на руках, а я – вдовец с взрослой дочерью. Мы оба одиноки здесь.

– Разбросало наших близких…

– Разбросало. Но я продолжу свою мысль. Мы взрослые люди, и я не хочу ничего скрывать. Я уже говорил: вы мне нравитесь. Хотел бы быть всегда с вами…

Теперь замолчала Люба. Такого поворота даже она не ожидала. Уж слишком всё быстро и неожиданно. Странно, но она ждала этого признания. Может, он её просто загипнотизировал и в голове сейчас звучат не её, а его мысли?

– Мы не слишком торопим события? –  тихо спросила она. – Нет-нет, не останавливайте машину. Не буду скрывать, и вы мне нравитесь. Но, во-первых, мне нужно развестись. На роль любовницы я не согласна. Во-вторых, вообще я хотела бы уехать в Россию. В Новочеркасске живёт сестра, которую я очень люблю.

– Меня здесь ничего не держит, но со мной мама…

– Сколько ей лет?

– Семьдесят… Она мечтает уехать из Западной Украины. О России мы не говорили. Думали переехать в Крым. Там Леночка. Впрочем, это вопрос не завтрашнего дня. У нас по улицам ходят эсэсовцы, горланят фашистские лозунги. Всё может случиться. Не далеко и до погромов. Страх в нашем народе на генетическом уровне.

Люба взглянула на часы.

– Мне пора. Наша нянечка работает медсестрой в больнице. Ночами дежурит. Ей к семи на работу. Спасибо вам за всё: за помощь, за вашу теплоту, за сказку, в которой я провела несколько минут. Будто жизнь счастливую прожила. Будто родниковой воды напилась. У меня от этого счастья даже закружилась голова.

– Голова закружилась потому, что вы поторопились идти домой. Обычно таких пациентов держим в больнице до утра следующего дня. Как вы себя чувствуете?

Люба жалобно улыбнулась.

– Как после аборта. Приду – полежу. Думаю, через пару дней всё нормализуется.

– Можно мне завтра вам позвонить?

– Буду рада. Вы знаете, Евгений Моисеевич, – сказала Люба, открывая дверцу машины, – я вам не завидую. Нелёгкая досталась доля. Копаться в потёмках душ, пытаясь, как археолог, разобраться в сложных переплетениях страстей, эмоций, отношений. Вы  сердцевед, а у таких людей часто личная жизнь трудная, запутанная.

– Вы говорили, что ваша сестра провидица. Это вы – провидица, – улыбаясь, сказал Евгений Моисеевич, – но общение многоканально. Слова говорят одно. Интонации – другое. Акценты – третье. Глаза, руки – четвёртое, пятое… Я вам обязательно позвоню… Завтра же.

– Буду ждать вашего звонка. Спасибо вам за всё. До свидания.

– Подождите, я вас провожу.

– Нет-нет. Здесь уже недалеко.

Но Евгений прижался к обочине, заглушил мотор и, взяв её под руку, повёл к дому.

– Скользко. С этого дня я за вас отвечаю.

Они медленно шли, а Люба казнила себя за то, что «втюрилась», по-настоящему даже не узнав человека. Но почему-то на душе было легко и радостно, будто сбросила с неё тяжкий камень, который всё время носила.

– Вот мы и пришли. Теперь вы знаете, где я живу…

Потом поправилась:

– Недолго осталось. Разведусь, оформлю у нотариуса документы, соберу вещи и… прощай, Украина!

Евгений Моисеевич после недолгой паузы спросил:

– А как же я? Я не хочу с вами расставаться!

– Сестра много раз повторяла, что грядут страшные события, будет литься слёзы, кровь. Я просто боюсь здесь оставаться.

– Тогда давайте вместе уедем… в Крым. Это не Западная Украина. Там и говорят по-русски. Снимем хорошую квартиру. Я усыновлю Ванечку.

Люба улыбнулась.

– Интересное предложение, – сказала она. – Мне ещё таких не делали. Я уже говорила: всё у нас происходит очень быстро. Давайте лучше узнаем друг друга. Вы мне тоже нравитесь. Но… Мне пора.

Она протянула руку, а он притянул её к себе и нежно поцеловал.


Дома, после того, как Люба уложила сынишку спать, написала Надежде смс:

«Добрый вечер, Наденька! Всё позади, и всё впереди!»

«Привет, сестрёнка. Это как понимать?»

«Сделали аборт, я развожусь и… вероятно, схожусь!»

«Не говори загадками. Что с Павлом? Он согласен отдать тебе Ванечку?»

«Говорили по телефону. Обо всём договорились. Нотариально заверенное согласие на развод он пришлёт. Камень с души упал. Так легко стало. Хорошо, что его нет, а то бы были скандалы. Последнее время он и матом ругался, и руки распускал».

«А сошлась с доктором, который тебе делал аборт?»

«Пока не сошлась, но намерение такое есть. Угадала».

«Я не гадаю. Мужик он нормальный, и намерения у него искренние. Только что ты будешь делать? Или сможешь сидеть дома и присматривать за его старенькой матерью?»

«Я тебе не говорила ни о нём, ни о его семье. И не говори мне, что это всё твоя подкорка! Я так истосковалась по нормальным человеческим отношениям, по теплоте, по семье, по любви. Буду рада всему, лишь бы почувствовать всё это!»

«Хочу быть в курсе. Хорошо, если бы ты летом смогла приехать к нам с ним и Ванечкой».

«Может, приедем. Навсегда. Целую!»



11. Февраль 2014 года ознаменовался событиями, коренным образом изменившими жизнь на Украине. В Киеве страсти на Майдане накалились до предела. Напряжение достигло такого градуса, когда просто не могло не произойти взрыва. И он произошёл.

Люди протестовали против проворовавшейся власти, бюрократии и отмены Конституции, за которую они голосовали. Против бесчинства чиновников и всё ухудшающейся жизни. Были и такие, которые требовали объединения с Евросоюзом. Появившиеся кем-то финансируемые партии говорили, что во всём виновата Россия. Именно она все эти годы угнетала и грабила украинский народ. Именно она виновна во всех его бедах. Требовали переписать историю, перекрасить, сделав белое чёрным, разорвать все связи с Россией.

Приехавшие из западных областей воинственно настроенные украинские националисты не стали ждать, когда пройдут внеочередные выборы и сменится власть. Выдвинули лозунги, мало чем отличающиеся от тех, что звучали, например, в Германии в тридцатых годах прошлого века. Скандировали: «Украина для украинцев!» и «Москаляку на гиляку!». Маршировали с факелами по улицам Киева, Львова, запугивая людей, возбуждая самые низменные инстинкты.

Начались драки, потасовки. Люди перестали подчиняться властям. Грабили награбленное... Появились первые жертвы среди имеющих иное мнение.

Всё это уже было. «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».


Двадцать первого февраля 2014 года президент Янукович подписал с оппозицией соглашение об урегулировании политического кризиса. Предусматривался немедленный возврат к Конституции 2004 года, проведение  конституционной реформы и досрочных президентских выборов. Но на следующий же день после подписания этого соглашения Верховная рада отстранила его от власти. Страны Запада, выступившие гарантами соглашения, подписанного Януковичем, не выполнили своих обещаний обеспечить его исполнение.

Всё это обострило противоречия между теми, кто был за объединение с Евросоюзом и разрывом с Россией, и теми, кто считал неприемлемым такой путь развития Украины, был убеждён, что нельзя рвать с Россией, что это приведёт к краху, потере независимости, а в конечном итоге и к распаду страны.

Во многих городах пытались бороться с незаконными действиями ультраправых националистических организаций. Но очень скоро мирные протесты переросли в вооружённое противостояние, а лозунги о федерализации Украины сменились требованиями самостоятельности регионов. Они считали, что власть пришла к управлению страной путём неконституционного вооружённого переворота и не обладает общенациональным мандатом.   

В связи с этим ультраправые движения усилили силовые акции. Захватывали административные здания, сносили неугодные памятники. Опьянённые безнаказанностью и вседозволенностью, распоясавшиеся молодчики избивали и грабили, захватывая власть и чужую собственность… Демонизировали Россию и восхваляли всех, кто с нею боролся. По улицам западных городов маршировали потомки бывших эсэсовцев, боровшихся с Советским Союзом на стороне фашистской Германии.

Возникла реальная угроза гражданской войны.

В Крыму население выступило против действий новых властей, отказалось признать законность нового украинского правительства. Россия встала на защиту русско-язычного населения, рассматривая происходящие события как следствие внутриполитических процессов. Но исполняющий обязанности президента Турчинов обвинил её в военной агрессии.

Украинские националисты стали обвинять во всём Россию, враждебно относиться к русским, живущим в стране. Закрывались русские школы.

В Николаеве, например, снесли памятник Ленину. Молодчикам была больше по душе Мэрилин Монро, чем лысый мужик с кепкой. Хотели установить её изваяние как символ женской красоты.

Завязалась драка бейсбольными битами, обрезками арматуры. Кто-то стрелял. Кто-то бросал в толпу протестующих светошумовые гранаты. Всюду были слышны крики, ругань, стоны раненых.

Милиция безучастно наблюдала за тем, что происходит.

В этом побоище получил смертельную рану и Павел Коломиец, приехавший сюда организовывать новый порядок. Его отвезли в больницу, где, не приходя в сознание, он умер, о чём телеграммой сообщили жене погибшего активиста Правого сектора.

Тогда мало кто считал число покалеченных. Разогнав протестующих, молодчики Правого сектора праздновали победу. «Слава Україні! Героям слава! Смерть ворогам! Хто не скаче, той москаль!» – кричали обезумевшие ублюдки, прыгая под свои нацистские речёвки.

Многие противники неконституционной смены власти оказались в застенках. Кто-то бежал из страны. Некоторые уехали в Донбасс и вступили в ополчение.


Гроб с телом Павла на машине привезли в Черновцы. Хоронили как героя, отдавшего жизнь за новую Украину. На похороны приехали его мать Анастасия Николаевна и сестра Марийка. Петра не было. Он в Харькове «наводил порядок».

Отец Павла Степан Васильевич приехать не смог. В последнее время сильно сдал. Похудел. Курил сигарету за сигаретой на кухне у открытой форточки. Потом кашлял до рвоты. Идти на рентгеновское обследование боялся. Считал, что уж лучше ничего не знать. Понимал, что ни операции, ни какого другого лечения не выдержит. Сидел в своей комнате и всё думал горькую думу. Он так же, как и многие украинцы, считал смену власти незаконной, а украинских националистов – основными врагами своей страны. Но обычно об этом не говорил.

На кладбище пришло несколько сотрудников фирмы. Только Галины Ящук не было. Узнав о смерти Павла, она подала заявление об уходе, сидела дома и пила водку, поминала своего шефа в одиночестве.

Люба молча стояла у гроба мужа рядом с Марийкой и Анастасией Николаевной. Плакать не могла. Ни о чём с ними не говорила. Лишь удивлялась: они даже не спросили её о Ванечке.

Когда опускали гроб в могилу, бросила три горсти земли на крышку, постояла ещё несколько минут и пошла к автобусу, который повёз всех в столовую, где был организован поминальный обед.

Родные Павла вскоре уехали к себе. Анастасия Николаевна с Любой так и не поговорила, считая её виновной в смерти сына. Часто повторяла: «Була б жінка іншій, він би не поліз ні в яку політику!»

На следующий день Люба дала в городской газете несколько объявлений о продаже фирмы, квартиры, машины, назначив низкие цены и надеясь, что покупатели найдутся скоро.


До этого печального события, ожидая заверенное нотариусом согласие Павла на развод, Евгений Моисеевич и Люба встречались каждый день. Он много рассказывал о себе, познакомил с матерью Людмилой Марковной, худенькой женщиной с доброй улыбкой и удивительно ясной памятью. Тридцать лет она проработала в школе учительницей русского языка и литературы. Люба ей понравилась. Через несколько дней Евгений Моисеевич сделал ей официальное предложение руки и сердца. Люба дала своё предварительное согласие, сказав, что это возможно лишь после развода. Но обстоятельства сложились так, что никакого развода и не потребовалось.

Вечером после похорон к ней позвонил Евгений Моисеевич. Спросил, как она себя чувствует, нужно ли чем-нибудь помочь. Люба поблагодарила, но от помощи отказалась. Сказала, что даст объявления о продаже квартиры, машины, фирмы.

Евгений Моисеевич промолчал. Люба тоже молчала. Понимала, что пригласить его в этот вечер она не может. Но и быть одной ей тоже невыносимо.

– Любушка! Может, я всё же зайду на несколько минут?

– Ты же дежуришь!

– Успею. Возьму такси.

– Не стоит. Всё равно не усну. Не знаю, что сказать Ванечке.

– После дежурства заеду к вам. Хочу поговорить. Я тоже должен дать объявление о продаже квартиры. У меня есть какая-то сумма, и я уже могу попросить Леночку, чтобы она нашла нам достойное жильё. Но принимать решение должна ты. Тянуть с этим нельзя. Уж очень быстро у нас всё меняется. Ты полетишь в Крым и посмотришь квартиру, которую найдёт Леночка.

– А Ваня? Ты забыл, что у меня нет уже нянечки?

– А ты, дорогая, забыла, что мама  педагог и прекрасно справится с ним. Они уже знакомы. Это не будет проблемой. Я постараюсь полететь с тобой.

– Что говорить об этом? Ещё Леночка не нашла ничего. Может, к этому времени мы всё распродадим. Тебе ещё уволиться нужно.

– Время есть. Ты только не волнуйся. Всё, что произошло, – уже произошло. Я должен бежать на дежурство. Если не будешь спать, позвони. Я хочу слышать твой голос.

– Хорошо. Лёгкого тебе дежурства.


Когда Ванечка уснул, Люба взяла смартфон и написала Надежде:

«Добрый вечер, родная!»

«Похоронили? Что вы с Женей решили?»

«Продаём квартиры и будем переезжать в Крым».

«Делать это нужно как можно быстрее. Могут закрыть границу с Крымом».

«Кто? Зачем? Крым же – Украина!»

«Пока  Украина. Харьков, Донецк, Луганск собираются стать самостоятельными республиками».

«Но Донецк  не Крым!»

«И Крым может последовать их примеру. Если уезжать, то чем раньше, тем лучше».

«Да не можем мы пока!»

«А правильнее бы переехать ко мне. Россия – это Россия. На первых порах у вас есть где жить. Потом купите что-то получше. И без работы Женя не будет. Подумайте!»

«Нужны деньги. Мы долго без работы не проживём. А у нас на руках Ванечка и Женина мама».

«Можно не ждать, когда ваша недвижимость продастся. Оставьте генеральную доверенность человеку, которому верите. Но приезжайте поскорее!»


Отключив телефон, Люба задумалась. Она не помнила случая, когда бы предсказания Нади не сбывались. Может, действительно, стоит подумать о Новочеркасске? Машину тогда можно и не продавать. Надя бы не стала так настойчиво нас торопить…

Не успела она до конца додумать свою мысль, как позвонил Евгений:

– Родная, ты ещё не спишь?

– Не могу уснуть. Говорили с Надей. Она торопит, утверждает, что всё может скоро измениться. Советует ехать в Новочеркасск. Там у меня и квартира есть, а работа будет. Надя советует дать кому-нибудь доверенность на реализацию недвижимости, а самим как можно быстрее уезжать. Возьмём самое необходимое…

Евгений Моисеевич помолчал. Потом едва слышно сказал:

– Я слышал, что Россия приняла закон, разрешающий использовать свои войска на территории Украины. Неужели война? Говорят, что в Крыму будет референдум. Спросят, хотят ли они войти в Россию? Дураку ясно, каков будет ответ. Там большинство населения – русские. Мы ввели визовый режим. Проехать сейчас в Крым будет непросто. Наверное, права Надя. Нужно торопиться. После дежурства приду – примем решение.


Весна в том году была ранней. В первых числах марта с гор побежали ручьи. В чистом небе солнце разливало тепло, и на деревьях набухли почки. Вот-вот проклюнутся листья. Стаи птиц радовались наступлению весны, и только политическая ситуация на Украине становилась всё тревожнее. Россию обвиняли в том, что она признала правомерной декларацию о независимости Крыма и Севастополя. А в Крыму, не обращая внимания на все эти окрики и угрозы, провели референдум. Большинство народа высказалось за присоединение к России. Украина назвала Россию агрессором, журналисты сравнивали её с фашистской Германией, которая так же аннексировала страны Европы, но это ничего не изменило. Крым стал Россией, и теперь не было сомнений, куда ехать. Но они понимали, что с этим делом нельзя тянуть.

По бросовой цене продали фирму «Любушка», но получить деньги не смогли. Банк обанкротился. Его хозяин сбежал в какую-то азиатскую страну.

На продажу квартир оставили доверенность приятельнице Евгения Моисеевича. И, наконец, 3 апреля двумя машинами выехали в сторону Мариуполя.

Россия признала, что её войска во время событий в Крыму блокировали и захватили стратегические объекты, воинские части и штабы с тем, чтобы не допустить силового срыва референдума украинской стороной.

Дорога предстояла дальней, а поэтому ехали осторожно, не торопясь.

– До Ростова примерно тысяча двести километров, – успокаивал Евгений Моисеевич мать. – Нам некуда торопиться. Будем останавливаться. Пообедаем. Заночуем в Кривом Роге. Я и гостиницу забронировал.

– У тебя есть карта дороги? – спросила Люба.

– У меня навигатор. Не заблудимся. Вот, только Ванечке скучно долго сидеть. Я ему сделал руль, и он, сидя рядом с тобой, будет рулить. Ты хочешь порулить? – обратился он к Ванечке.

Тот кивнул. Потом сказал:

– У меня альбом есть. Я рисую фломастерами.

– Что же ты молчал. Покажи-ка мне свой альбом.

Ваня был рад, что на него обратили внимание. Показал альбом. На листе была нарисована ромашка, вокруг которой по всему полю были разбросаны чёрные точки.

– Это что, Ванечка, мухи? – спросил Евгений Моисеевич.

– Почему вы, дядя Женя, такой непонимайка? Разве не видите, это – запах от ромашки!

– Ты прав, Ванечка. Я и не догадался, что так пахнет твоя ромашка.  Держи конфетку.

– Спасибо, – сказал малыш. – Когда конфету держишь во рту, она вкусная. А когда в руке – невкусная.

Обедали они в Могилёве-Подольском. Кафе стояло у дороги. Полный смуглый мужчина в сомнительной свежести фартуке равнодушно обслужил их.

После обеда и небольшого отдыха поехали дальше. Машин было много, дорога с ямами и рытвинами, так что в Кривой Рог они приехали при свете фар. По навигатору нашли гостиницу. Поужинали. Людмила Марковна пошла спать. Люба, уложив Ванечку, вышла из своего номера, и они с Евгением Моисеевичем зашли в ресторан.

– Тревожно на душе, – сказала она. – Успокоюсь, когда  пересечём границу.

К столику подошла официантка. Евгений Моисеевич заказал шампанское и по чашечке кофе.

– А к чему шампанское? – удивилась Люба. – И без него голова кружится. Утром найдут пары алкоголя и…

– Не выпить нельзя. По радио слышал: подписали договор. Крым вошёл в состав России!

– Вот теперь всё только и начнётся! – сказала Люба, после того как они выпили за радостную весть. – Но со временем туда можно будет беспрепятственно ездить к твоей дочке. Кстати, её муж служил в украинском флоте?

– Как только началась эта смута в Киеве, многие моряки или побросали всё и разъехались по домам, или перешли на службу в российский флот. Он теперь российский офицер на той же должности.

– Он русский?

– Мать русская. Нормальный парень. Родители его живут в Ялте. Отец  учительствует, а мать преподаёт в музыкальной школе. Но меня больше интересует, сможем ли мы, не имея гражданства, оформить наш брак?

– Женя! О чём ты думаешь? Приедем, отметим это событие и будем жить. Получишь гражданство – зарегистрируемся. Больших бы проблем не было.

Рассчитавшись за ужин, они пошли в номер.

– Всё будет хорошо, дорогой, – сказала Люба, отвечая на его поцелуй. – Ванюшка проснётся не раньше восьми, так что…

– Выезд в девять, – закончил фразу Евгений Мои-сеевич. 


Вторая часть пути была веселее. И дорога была шире и лучше. В Запорожье, переезжая мост через Днепр, глядя на огромную плотину гидроэлектростанции, Людмила Марковна думала о том времени, когда Украина была вместе с Россией. «Что нас ждёт там? – грустно глядя на Днепр, продолжала размышлять она. – Казачество тоже не жаловало евреев. Но если что, мы всегда сможем уехать в Крым».

Дорога свернула на юг. Проезжая Мариуполь, с болью смотрели на огромные бездействующие заводы. А ещё через час они стояли на таможенном посту.

Был вечер. Таможенник, проводивший досмотр, увидел в машине пятилетнего Ванечку, сухонькую Людмилу Марковну. Он подписал документы, и они въехали в Россию. Через полтора часа были у дома, в котором жила сестра Любы.


12. – Надя! Посмотри, кто к нам приехал! – воскликнул Андрей. Он обнял и поцеловал Любу, пожал руку Евгению Моисеевичу.

 – Меня зовут Андреем, и мне таки крупно повезло: я имею счастье быть мужем Надежды, которая подарила мне надежду, что мы таки победим! Веру в то, что я недаром живу на этом свете. И сверх того она мне подарила, чтоб она таки была здорова и счастлива, любовь! А вы – тот самый Евгений, кандидат стать нашим родственником?

Поклонился даме-одуванчику, ожидая, когда она соизволит назвать себя.

– Узнаю одессита. Меня зовут Людмилой Марковной. Рада знакомству.

Андрей поцеловал ей ручку. Потом присел к Ванечке, тихо стоящему за своей мамой и с удивлением смотрящему на происходящее.

– А это что за герой прячется за юбкой? Как тебя зовут?

Ваня посмотрел на него и громко сообщил:

– Я Иван Павлович Коломиец.

– Это по-нашему, – бодро сказал Андрей. – Молодец! Давай, снимай курточку и проходи в комнату. Ты любишь компот из черешни?

Ванечка вспомнил, что в прошлом году ел жёлтую с красными бочками черешню. 

– У дедушки Стёпы растёт дерево, на котором есть и черешни, и малина, и даже апельсины! Только они поспевают в разное время. А что, у тебя уже поспела черешня? – спросил он.

– На нашем дереве растёт много ягод и фруктов. Пойдём, помоешь ручки.

В прихожую вышла Надежда. Поцеловала сестру, племянника, познакомилась со всеми и пригласила в гостиную.

– Как дорога?

– Доехали без приключений.

– Я волновалась. Украина вводит визовый режим с Россией. Хорошо, что вы успели проехать.

Людмила Марковна и мужчины расположились в гостиной, а Надежда с Любой пошли в кухню. Андрей не знал, чем занять гостей. Разговоры о том, что происходит на Украине, надоели. Спросил Евгения:

– Вы врач-гинеколог?

– Если не возражаете, – ответил Евгений Моисеевич, понимая, что нужно о чём-то говорить.

– На минуточку, как я могу возражать. Я говорил с приятельницей, главным врачом гинекологической больницы. Им нужен оперирующий гинеколог. Они готовы вас принять на работу хоть завтра.

– Для начала определимся с жильём, купить приличную квартиру. Подать документы на гражданство. А уж потом…

– Спрашивается вопрос, кто мешает это делать одновременно? Будете работать и заниматься обустройством. Я говорил главному врачу, что у вас российского гражданства пока нет. Она готова вас принять на работу. Мне кажется, отказываться от этого не стоит. А на первых порах поживёте у Любы. У неё двухкомнатная квартира в хорошем состоянии. А главное, в чём я уверен, так это в том, что Любушка  прекрасный человек и вы сделали правильно, что уехали подальше от этих больных на голову, марширующих с факелами, с портретами Бандеры, Мазепы и Гитлера.

– Наверно, нам пора ехать домой к Любе?

– Евгений, не гоните тарантас. Сейчас нет девяти. Поужинаем и поедем. Новочеркасск не Москва. В Черновцах не был, не знаю, а здесь через десять минут можно оказаться в любом конце города. Квартира Любушки в двух кварталах от нас. Из её окон виден собор и Красный спуск. В Москве  Красная площадь, а у нас Красный спуск!

Через несколько минут Надежда и Люба принесли всё к ужину. Андрей достал бутылочку сухого вина.

– Извините, но я пить не буду, – твёрдо сказал Евгений.

– Я вас умоляю! Это ещё почему?

– Через почему, – улыбнулся Евгений. – Мне кажется, нам пора переходить на «ты», а то я как-то чувствую себя неловко.

– Если бы вы таки знали, что я вас очень понимаю! Давно пора! Только как же не выпить? Для этого есть много поводов. За знакомство, за вас с Любушкой, за то, что вы успели, и за «ты», конечно. Я – обычно не пью, но…

– Я за рулём, – объяснил Евгений Моисеевич.

– А спрашивается вопрос: куда вам ехать? Ванечка будет спать у нас, а к Любушке отвезу вас я на своём тарантасе. Он, конечно, не такой фильдеперсовый, как ваш. Но, я вас прошу, нам же ехать два квартала! Можно и пешком пройти. К тому же начальника полицейского я недавно прооперировал, и об этом знают в городе, так что, когда мы будем рулить, нам будут отдавать честь!

И снова Евгений Моисеевич вынужден был согласиться. Андрей ему положительно нравился.

Первым делом покормили Ванечку и уложили спать в комнате, где уже видел второй сон десятилетний Миша. Он ложился обычно в восемь часов.

Людмила Марковна, выпив крепкого чаю, приободрилась. Увидев гитару Андрея, спросила:

– Вы играете?

– Он и играет, и поёт, – ответила за него Люба.

– Может, споёте нам что-нибудь? Так истосковалась по живому голосу. В Черновцах никуда не ходила.

Надежда прикрыла плотнее двери, чтобы не разбудить мальчишек, и расчехлила гитару.

– Не ломайся, – сказала она. – Не чужие. К тому же повод есть. Считай, это помолвка Любочки и Жени.

Андрей подстроил гитару и сказал.

– Я и Иосиф Кобзон – две большие разницы, но я таки спою вам романс, слова которого написала врач Елена Монахова из Ростова. Почему нет? Он таки подходит к этому торжеству. Я лично с нею знаком и очень даже этим горжусь. 

Он стал перебирать пальцами струны, и вдруг под этот аккомпанемент зазвучал его бархатный голос:

Какая бы в любви не крылась боль,
Благослови свою любовь!
Ответа не проси, не жди награды,
Но в сердце не носи её лампады…

…Пусть нелегка земная юдоль,
Но помни, путь по жизни верша,
Пока жива любовь –
                жива твоя душа!

Некоторое время в комнате было тихо. Все были поражены и голосом Андрея, его мастерством, и чувством, с которым он спел романс, и смыслом слов.

Людмила Марковна сказала, обращаясь к сыну и Любе:

– Замечательные слова: «Пока жива любовь – жива твоя душа!»

– Чтоб вы таки были мне здоровы, – сказал Андрей, откладывая гитару в сторону, – но я надеюсь всё же выпить на вашей свадьбе и крикнуть «Горько!»…

– Можно и сейчас, – улыбнулся Евгений, целуя Любу.

– Наш человек! Чтоб я так жил, он мне нравится. Мы ещё не успели крикнуть, а он её уже целует! Это по-нашему! И ни в чём себе не отказывай!

Зная, что такой разговор Андрей может вести до утра, Надя встала.

– Родные мои, не пора ли нам баиньки? Вы устали с дороги.


Через неделю Евгений Моисеевич Коган работал в гинекологической больнице, а Люба, устроив с помощью Андрея Ванечку в садик, стала технологом частной фирмы. Ассортимент был разнообразный. Шили спортивные костюмы, джинсы, шорты, куртки и детскую одежду. Утром отводила сынишку в садик, а после работы успевала забежать в магазин и забрать его из садика.

Жизнь постепенно налаживалась.


– Что-то всё тревожнее у меня на душе, – сказала Надя, сидя на диване в гостиной у Любы. У сестёр стало обычным вечера в выходные дни проводить по-семейному. Вместе ходили в театр, ездили на концерты в Ростов, отдыхали на природе. Сегодня ужинали у Коганов.

Донецк уже бомбили и обстреливали из пушек и миномётов. Напряжение нарастало. Украина обвиняла Россию в разжигании сепаратистских настроений, в том, что Россия посылает своих боевиков, инструкторов. Снабжает отряды повстанцев современным вооружением.

Проводимые Украиной «антитеррористические операции» на первых порах были успешными. Территории Донецкой и Луганской областей, восставших против нового режима, сокращались. Но потом случился пожар в Одесском Доме профсоюзов. Погибли мирные люди, не держащие в руках оружия. Власть словно показала, что она готова на всё.

Россия требовала прямых переговоров власти Украины с оппозицией, на что исполняющий обязанности президента Турчинов не соглашался.

И в Донецке, и в Луганске гибли люди. Полная блокада Донецка обещала повторить историю Ленинграда. Обстрел ракетами и пушками, миномётами и стрелковым оружием, постоянные бомбёжки загоняли людей в подвалы домов. Отсутствие воды, электричества делали жизнь невыносимо трудной. Стреляли, не выбирая цели, по школам и больницам, по центру и окраинам. Но это только ожесточало людей, убеждало их в правильности своего выбора отделиться от власти, способной на такое. В ополчение прибывали и прибывали люди. Приезжали, пробираясь сложными дорогами, их сторонники из других городов Украины, из других стран. И из России было много добровольцев. Ведь большая часть населения здесь были русскими. Многих связывали родственные отношения. Те, кто не хотел возрождения фашизма, вступали в ополчение. Среди них были и совсем «зелёные» парни, никогда не державшие оружия в руках, и опытные военные, прошедшие многие «горячие точки», солдаты и офицеры, люди разных национальностей и специальностей. Им не платили, не обещали никакого вознаграждения. Давали в руки автомат и благословляли на борьбу за свободу!


– Звонила Вере, Николаю – не отвечают, – сказала Надежда. – Пока ещё есть возможность, нужно хотя бы детей сюда переправить.

Андрей грустно взглянул на Евгения.

– Бери пример на меня, – сказал он, как обычно, дома подчёркивая одесские интонации, – я таки сейчас наберу Николая или Веру, и у меня получится!

Он набрал номер и включил громкую связь. Звонки шли, но никто не отвечал. Тогда Андрей набрал номер телефона Веры, и вдруг среди полной тишины прозвучал её звонкий голос.

– Привет, Андрей! Извини, времени мало. Что ты хотел?

– Что у вас там происходит? Где Николай? Почему не отвечает на звонки? Как дети?

– Николай в операционной. Сейчас и я туда иду. Коля и Леночка в подвале больницы. Здесь у нас импровизированное бомбоубежище. Они молодцы,  помогают ухаживать за ранеными и послеоперационными больными. Как у вас?

– Люба вернулась. Её Павел погиб. Подожди, Надя отнимает у меня трубку.

Надежда сказала тоном, не допускающим возражений:

– Веруня! Прошу тебя! При первой же возможности привези детей к нам! Здесь переждут лихие времена. От вас до Новочеркасска на машине несколько часов езды. Прошу тебя, сделай, как я говорю.

Возникла пауза. Потом Вера тихо ответила:

– Хорошо. Но мне пора в операционную.

– Ты обещаешь?

– Обещаю. Всем привет!

После этого короткого разговора все, находящиеся в комнате, поняли, что там происходит.

– Я звонила, но ни разу дозвониться не могла, – грустно сказала Надежда.

– Это лишний раз доказывает, что ты и я – две большие разницы, – сказал Андрей. – Каждый-всякий знает, что мне всегда везёт!

– Я что-то этого не замечала, – откликнулась Надежда.

– Как вам это нравится?! – воскликнул Андрей. – Имею тебя – это раз! У нас такие родственники и друзья – это два! Разве это не счастье?! Я уже не говорю о детях! Я, на минуточку, уже давно готов выпить чашечку кофе с коньяком. И выпью таки – это три! Специально машину оставил дома. Или я опять что-то не то говорю?

– Всё ты говоришь правильно, – встала с дивана Люба. – Все за стол!

Встал и Евгений. Сказал, садясь к столу:

– Звонил приятелю в Одессу. Говорит, что с каждым днём жизнь становится труднее. Задерживают зарплаты. Многие лишились работы. Народ запуган. По городу разгуливают молодчики, избивают всех, кто им кажется симпатизирующим России, а милиция лишь безучастно наблюдает за происходящим. Всё это напоминает то, что я читал о фашистах, пришедших к власти в тридцать третьем году. Страшно становится.

– Успокойся. Никто не станет воевать с Россией, – сказала Надежда. – О, какие салатики на столе. Ваше искусство? – обратилась она к Людмиле Марковне.

– Мой фирменный салат. Попробуете. Только болгарские перцы у вас не те, что у нас. Но, думаю, понравится.

Евгений не хотел менять тему разговора.

– В Женеве было принято совместное заявление о разоружении незаконных вооружённых формирований. Там предусматривается и амнистия участников протестов, и прекращение конфликта при наблюдении Америки, Европы и России. Говорят о переговорах, в которых будут участвовать все стороны конфликта.

– Таких заявлений, деклараций, договоров будет принято немало, – пожала плечами Надежда, – но правительству эти самые формирования не подчиняются и подчиняться не собираются. Эти выродки, стреляющие в мирное население, понимают только силу. Дадут им по мордасам, тогда, может, притихнут ненадолго. Но хватит о грустном. Надеюсь, всё обойдётся.

– Надежда умирает последней! – сказала Люба.

– Шоб вы таки знали, – заметил Андрей, – по латыни это звучит вполне себе кошерно: Dum sp;ro, sp;ro – пока дышу, надеюсь.

Евгений добавил:

– Aegr;to, dum ;nima est, sp;s esse d;citur. – Пока у больного есть дыхание, есть надежда. Это из Сенеки.

– Вы всех убедили, что образованные и хорошо умные, – сказала Надежда, подражая одесскому сленгу Андрея, – только разливать вино всё же должны мужчины, а не мы – слабые женщины.

– Имей стыд! Зачем же ты так нас обижаешь?

Андрей разлил вино по бокалам и, продолжая стоять, подождал, когда станет тихо.

– Чтоб вы таки знали, я предлагаю выпить за то, чтобы в Донецке, Луганске, везде, где разгуливают фашисты и бандеровцы, у них земля горела под ногами.

Подавая бокал с вином Людмиле Марковне, Евгений сказал:

– Хемингуэй говорил, что счастье – это крепкое здоровье и слабая память. У этих подонков слабая память, и они считают себя счастливыми. Эти сволочи хорошо усвоили слова Рокфеллера: «Нужно перестать считать, что бедность не порок». Вот и грабят, делят собственность.

– И делают всё это руками оболваненных ими людей, – грустно добавила Люба.

Все поняли, что Люба говорит о Павле.

Выпили белого сухого вина и закусили сыром, салатом.

Надя, встав из-за стола, чтобы принести жаркое, повторила, что грядут тяжёлые времена и она волнуется за Веру и Николая.



Возвращаясь домой, Андрей крепко держал Надю за руку, словно боялся, что она упадёт.

– Как ты себя чувствуешь? Мне кажется, ты выпила лишнего. Ты не всё сказала о том, что предвидишь. Колись!

– Немного кружится голова. Я очень волнуюсь за Веру и Николая. Приехать они не согласятся. Но хотя бы детей пусть привезут к нам. А вижу страшное. И говорить не хочу. Скорее всего, мои страхи навеяны этими постоянными разговорами об Украине. Там идёт настоящая война. Гибнут люди.

– Не тяни кота за хвост! Что ты видишь?

Надежда упорно молчала. Уже подходя к дому, упрямо повторила:

– Нужно забрать Колю и Леночку к нам. Ты же знаешь, каково быть в детском доме.

Андрей остановился. Повернув Надежду лицом к себе, тихо спросил:

– Всё так серьёзно?

– Хотела бы ошибиться, но я так вижу!


13. В августе 2014 года ситуация под Донецком и Луганском, казалось, достигла наивысшего напряжения. Правительственные войска и никому не подчиняющиеся батальоны вчетверо сократили территорию Донецкой и Луганской областей. Шайки мародёров безжалостно грабили и убивали своих сограждан. Народ запугали до такой степени, что многие смирились, терпели. По телевидению, в газетах давали совершенно иную интерпретацию событий, происходящих на Украине в последние двести лет. Русские назывались угнетателями, эксплуататорами, обвинялись в геноциде украинского народа. Мазепа, предавший Петра Великого, объявлялся героем. Бандера – патриотом, организовавшим сопротивление оккупантам и поработителям. Гитлер, по их мнению, хотел установить новый порядок, который считал более справедливым и эффективным. Он хотел счастья своему народу. За что же его ненавидеть?!

Менялись названия улиц и городов. Рушили памятники, напоминающие о недавнем прошлом. Возвеличивались бандеровцы, «боровшиеся за свободную Украину с оккупантами». Даже эсэсовские формирования, марширующие с факелами по улицам Киева, Львова и других городов, не вызывали у новых властей никакой реакции. Но, не дай Бог, кто-то из ветеранов выйдет с советскими наградами или с георгиевской ленточкой на груди! Любая символика, напоминающая людям о прошлом, была запрещена.

Но к середине августа ситуация резко изменилась. Словно до конца сжатая пружина распрямилась. Повстанцы провели успешное контрнаступление. В окружение к ним попали несколько тысяч военнослужащих правительственных войск с техникой.

Бомбёжки и ракетные обстрелы города усилились. Уже почти не осталось целых зданий. Население перешло жить в подземелья, в подвалы. Кто мог, уехал из города к родственникам в другие области страны, в Россию.

Особенно тяжко стало медицинским работникам. Не хватало ни врачей, ни медсестёр. Отсутствовали жизненно важные медикаменты, перевязочный материал. Персонал практически жил в больницах, в одночасье превратившихся в госпитали. Но нередко обстреливали и их.

Недавно снаряд попал прямо в операционную. Погибла операционная сестра и больная.

Вера сутками не выходила из отделения, оставив детей под присмотром соседей. Анна Николаевна, бабушка Николая, умерла два года назад, Валентина Васильевна, его мама, вместе с мужем уехали к его дальним родственникам в Днепропетровск. Двенадцатилетний Коля с десятилетней Леночкой во время обстрелов спускались в подвал, куда набивалось так много народа, что дышать было нечем. Прибегала Вера на полчаса, кормила детей и возвращалась в госпиталь. Потом они и вовсе перебрались в подвал больницы.

Николай много оперировал. Вера хотела детей разместить в кабинете Николая, но решили, что здесь опаснее, чем в подвале, где оборудовали отделение для тяжёлых и послеоперационных больных и раненых.


Как-то, это было в двадцатых числах августа, до Веры, наконец, дозвонился Андрей.

– Что у вас там, чёрт побери, происходит? – начал было он, но Вера сразу же осадила его:

– У нас нет электричества. Бывает, не могу зарядить телефон. Через несколько минут должна идти в операционную, так что – короче.

Трубку у Андрея взяла Надежда.

– Верочка! Пожалуйста, выслушай меня: постарайся хотя бы детей привезти к нам. Их же можно посадить в автобус, а на границе мы их встретим.

– Наденька, много говорить не могу. Обсужу это с Колей. Может, так и сделаем. Зарядка кончается, а подзарядить телефон негде. Сообщу…

Телефон умолк, и Надежда не стала перезванивать.

В последнее мгновенье услышала только разрывающий тишину звук сирены.

– Может, мне поехать и забрать детей? – спросил Андрей.

Но уже на следующий день по смс Вера сообщила, что ей дали отпуск на два дня и она привезёт детей. Попросила встретить их на границе.

На следующее утро Андрей поехал встречать Веру с детьми.

На границе стояла ждущая досмотра колонна машин.

Андрей прошёл к месту, куда прибывали автобусы. Ждать пришлось долго. Они приходили не по расписанию. Иные были изрешечены автоматными очередями. По прибытии сразу отправлялись на ремонт.

Через несколько часов пришёл автобус из Донецка, но Веры в нём не было. Андрей спросил у вышедшей из дверей старушки, не случилось ли что в дороге? Будут ли ещё автобусы?

– Почём я знаю, касатик? – ответила старушка, ставя тяжёлый мешок, который тащила на плечах, на землю. – По дороге нас бомбили. Бог знает, как остались живы. Ждёшь кого?

– Сестрёнку с детьми, – ответил Андрей. – Не видели никакой аварии по пути?

– Кто там чего разберёт?! На обочине много машин разбитых. Но ты верь и жди. Твои обязательно приедут.


Вера с детьми приехала лишь в одиннадцатом часу ночи.

– Ну, здравствуйте, мои дорогие! – сказал Андрей, расцеловав приехавших. – Пойдёмте к машине, она здесь недалеко.

Вера передала две сумки с вещами детей и сказала, что ближайшим же автобусом должна вернуться в Донецк.

Андрей с Колей и Леночкой сели в машину и поехали в Новочеркасск. По дороге Андрей расспрашивал детей, как они жили всё это время.

Коля рассказал, что они прятались от обстрелов и бомбёжек в подвале, где было темно и страшно. Людей туда набивалось много, со всего подъезда, ни читать, ни играть они не могли, потому что на весь подвал была одна керосиновая лампа. Спали на матрасе, который папа положил у дальней от входа стены. Всё время хотелось кушать, но Лена, – рассказывал Коля, – даже ни разу не заплакала. Потом они перешли в подвал больницы. Там было лучше.

Увидев по дороге кафе, Андрей остановил машину.

–  Пойдёмте, крестники, поужинаем.

Уговаривать их долго не пришлось.

Они сидели за столом и ели всё, чем их угощал дядя Андрей. Давно отвыкли и от яркого электрического света, и от таких вкусных булочек к сладкому чаю.

Поев, продолжили путь. Машина бесшумно катилась по свободной ночью дороге, а на заднем сиденье спокойно спали Леночка и Коля.

Приехав в четвёртом часу ночи домой, Андрей с трудом растормошил детей и провёл в квартиру, где их уже ждала Надежда. Помогла раздеться, помыться, уложила в постель: Леночку на диване в гостиной, а Колю в комнату к Мише.

– Завтра куплю раскладушку для Коли, – сказал Андрей, ложась спать.



Вера сидела в автобусе и дремала. Она была рада, что смогла сравнительно легко отправить детей к Андрею и Надежде. Рядом у окна парень смотрел в темноту, стараясь что-то увидеть. Свет в салоне был погашен. Водитель включил лишь подфарники, ехал медленно. Парень что-то бормотал, словно молился. Несколько раз автобус останавливался у обочины и тушил даже подфарники. Потом, переждав бомбёжку, продолжали путь.


Николай оперировал командира батальона, приехавшего из Кишинёва. Ранение было тяжёлым. Он понимал, что было бы хорошо отправить раненого в Россию, но боялся, что дорогу он не перенесёт. Санитарка, Пелагея Макаровна, сдала для него триста миллилитров крови, но её явно не хватит. И кровезаменители на исходе. Но делать нечего. Нужно оперировать. Раненому дали наркоз и начали операцию. 


Утром, уходя на работу, Надежда накормила детей и отвела их к Любе, предварительно договорившись с Людмилой Марковной, что она присмотрит за ребятами, займёт их чем-нибудь.

– До начала учебного года осталось немного, – сказала она. – Сегодня же пойду в администрацию. Мне обещали записать их в школу, куда ходит и Миша.

– Здравствуйте, ребята! – встретила их Людмила Марковна. Потом, повернувшись к Надежде, поторопила: – Вы идите, идите. Мы сегодня будем читать сказки Пушкина. А потом Миша научит их играть в шахматы. На обед у нас будет борщ с пампушками  и компот из свежих фруктов.


До Донецка осталось совсем немного. Проехали Харцызск, когда дорогу стали обстреливать из миномётов.

Грибы взрывов словно гнались за беззащитным автобусом. Водитель решил проскочить опасный участок, нажав на педаль газа. Разрывы вспыхивали всё ближе и ближе. В полной темноте автобус мчался, подскакивая на ямах, образованных от разрывов бомб и мин. В какой-то момент Вере казалось, что они успеют доехать до рощицы, где можно было бы укрыться. Но предстояло проскочить открытый участок. Сидящая впереди Веры старушка громко молилась. Девочка возле неё плакала. Вера устала от плача девочки, от соседства с парнем, ёрзавшим у окна.

Она встала и прошла на свободные места в самом конце салона. Сидела одна и всё думала о детях. Пассажиров здесь не было, и Вера задремала.

Она не слышала, как в автобус попала мина. Обочина в этом месте шоссе проходила вдоль крутого оврага, куда и свалился на полном ходу автобус, перевернулся два раза и остался лежать на дне колёсами вверх. Видимо, огонь миномётов корректировался. Мина попала прямо в середину салона, на то место, где сидел парень, пристально смотрящий в окно, будто хотел что-то увидеть. Где только что сидела и Вера.

Погибли все, кто сидел на первых местах. Погиб и водитель. Те же, кто сидели на последних рядах, остались живы. Контуженные, с переломами и ранениями, они старались отползти подальше от автобуса, понимая, что сейчас он взорвётся.

Потом со стороны Донецка начали стрелять из зениток и пушек. Это продолжалось недолго. Вскоре всё смолкло и стало тихо. Приехали санитарные машины, погрузили раненых и повезли в госпиталь, где работал Николай.


Операция заканчивалась, когда снова звук сирен нарушил тишину ночи.

– Валентина Михайловна, – сказал Николай, – идите в бомбоубежище. В операционной останусь я, Леонид Петрович и Елена Сергеевна.

Операционная опустела. У наркозного аппарата Леонид Петрович следил не только за наркозом, но и за капельницей. Операционная сестра Елена Сергеевна стала на место ассистента. После операции на каталке повезли раненого к лифту и спустили в подвал, переоборудованный под реанимационное отделение.

Николай зашёл в кабинет и попросил сделать ему кофе. Сам же, набрав номер телефона Веры, стал ждать, когда она возьмёт трубку. «Вечно засунет телефон в сумку, – подумал он, – а потом ищет его полчаса».

Через некоторое время в трубке раздался голос медицинской сестры:

– Николай Максимович? Это я, Парамонова. Только что к нам поступила Вера Сергеевна. Привезли на скорой. Обстреляли автобус, в котором она возвращалась в Донецк…

– Что с нею? Она в сознании? – спросил Николай, вскочив со стула.

– В сознании. Ушибы. Травма головы.

– Пригласите к ней невропатолога. Я сейчас.

Он выбежал из кабинета и спустился на первый этаж в приёмный покой.

Вера, бледная, измазанная кровью и грязью, лежала на кушетке. Её тошнило.

Сошников вошёл в комнату, в которой разместили покалеченных пассажиров того автобуса. Подошёл к Вере. Увидев мужа, она жалобно улыбнулась.

– Вот и мне перепало.

– Где это случилось?

– Мы уже подъезжали к Донецку. Много людей погибло. Мне и ещё нескольким повезло. Я живучая как кошка. Главное, детей отвезла.

Пришёл невропатолог. Осмотрел больную. Ей провели лабораторные исследования, магнитно-резонансную томографию, после чего он сказал, что у Веры Сергеевны сотрясение мозга и она нуждается в госпитализации в отделение нервных болезней.

Николай взглянул на жену и тоном, не допускающим возражений, распорядился:

– Она будет лежать в моём кабинете. А вас, Валентин Григорьевич, я попрошу сделать назначения. Ухаживать буду я.

Вере наладили капельницу и на каталке в лифте подняли в хирургическое отделение.

–  Давно мечтала отоспаться, – сказала она, виновато улыбаясь. – Всё будет хорошо. Ты только не волнуйся.

– Постарайся заснуть. Это чудо, что ты жива. Как я бы жил без тебя? А дети?

В кабинет вошла медицинская сестра, чтобы проверить капельницу.

– Ольга Васильевна, спасибо вам, но за капельницей присмотрю я. Если будете нужны, приглашу. Идите к другим больным.

Вскоре Вера заснула. Николай вышел в ординаторскую и по телефону попросил подойти кардиолога.

– Сердце поджимает. Жена чудом осталась жива. Автобус, в котором она ехала, обстреляли.

Пришла кардиолог, худенькая седая женщина. Она сделала кардиограмму, послушала Николая и сказала, что у него выраженная ишемия.

– Может, ляжете к нам? Нитраты прокапаем. Так и до инфаркта недалеко.

– Пока не могу. Буду пить их в таблетках.

Вернувшись в кабинет, наглотался таблеток, которые рекомендовала кардиолог, и прилёг на диван.

Вера продолжала спать. Через полчаса он поменял капельницу и тоже задремал.

Проснулся от того, что его звала Вера.

– Коля! Дай мне, пожалуйста, воды. Сохнет во рту.

Он подал воду. Спросил:

– Как ты, родная?

– Голова болит. Слабость. А так – легко отделалась. Могло быть хуже. Как подумаю, что могло случиться, не перейди я с того места, страшно становится. Не за себя, за Колюшку, Леночку…

– А за меня? – спросил Николай. – Как бы я жил без тебя?

– И за тебя, – согласилась Вера.

– Ты лежи и ни о чём не думай.

– Мучаю я тебя. Попроси девочек, они присмотрят за капельницей, а ты поспи. Ведь, неизвестно, какой завтра будет день.

– Ладно. Разберусь, – ответил он. – Спи. Для тебя сейчас сон – лучшее лекарство.

Когда Вера уснула, он тихо вышел из кабинета и попросил медсестру присмотреть за капельницей. Потом вернулся, лёг и провалился в сон.


Проснулся оттого, что кто-то его толкал.

Сергей, парень лет двадцати пяти, второй хирург, дежуривший в отделении в ту ночь.

– Вас просят подойти в операционную, – сказал он тихо, стараясь не будить Веру Сергеевну.

Николай вышел из палаты, спросил:

– Что случилось, Серёжа?

– Леонид Константинович оперирует мужчину, случайно попавшего под пулю. Вышел выгуливать собаку вечером…

– Ты мне всю историю не рассказывай, – прервал его Николай. – Ранен куда?

– В живот. Большое кровотечение.

– Понятно. Скажи Ольге Васильевне, чтобы приглядывала за капельницей у Веры Сергеевны. Видимо, мне придётся мыться.

Операция длилась полтора часа. Пришлось удалить селезёнку, штопать кишечник…

Когда больного отвезли в реанимационный подвал, хирурги зашли в ординаторскую записать протокол.

Николай достал сигареты и закурил, чего там никогда не делал.

– Не поверю, что у тебя в столе нет ни капли спиртного, – сказал Леониду Константиновичу.

Тот был его ровесником и работал в отделении ещё до приезда его в Донецк. От заведования категорически отказывался, говоря, что хочет отвечать только за себя.

Он достал из ящика стола бутылку с жидкостью коричневого цвета, налил в чашку и протянул товарищу.

– Твой фирменный?

– На другой не заработал. Этот не хуже.

Николай выпил терпкого вкуса густую обжигающую жидкость, бросил в рот карамельку. Всегда держал их в кармане и сосал, когда очень хотелось курить.

Посмотрел на часы.

– Скоро утро, – сказал он, вставая.

– Как Вера?

– Сотрясение, ушибы.

– Пусть вылежит хотя бы пару недель. Хорошо, что нет гематомы. Но опасность отёка сохраняется. Капать нужно… 

– Капаем. Только, скоро нечего будет…

– Я позвоню Шорникову из «семёрки». Может, там разживусь.

Николай, закончив писать протокол в операционный журнал, кивнул и вышел, говоря на ходу:

– Они сами сидят на голодном пайке. Ну попробуй.


Утром, покормив Веру и выпив крепкого кофе, Николай набрал номер Андрея.

– Николай говорит.

– Твоя персона забита в моём телефоне. Вижу, не слепой. Ты меня прости, но бекицер! Через пять минут иду оперировать диафрагмальную грыжу. Вчера в одиннадцать вечера встретил Веру и детей. Она собиралась возвращаться ближайшим автобусом. Ребята спали отлично. Сейчас у Любы. Там с ними Людмила Марковна. Завтра пойду оформлять их в школу.

Николай молчал. Не хотел говорить о том, что произошло. Зачем волновать перед операцией?!

Андрей, почувствовав, что Николай как-то необычно ведёт разговор, замолк. Потом спросил:

–  Чтоб я так был здоров, что ты мычишь, слова сказать не можешь? Как говорили в Одессе – вус трапылось?

После недолгого молчания Николай всё же пересилил себя и тихо произнёс:

– Автобус расстреляли из миномёта. Погибло много народа.

– Что ты тянешь кота за хвост?! Что с Верой?!

– Она жива. Ушибы, сотрясение мозга…

Теперь замолчал Андрей.

– Пусть вылежит, – бросил он. – У вас всё есть для её лечения?

– Пока есть. Если чего не будет, позвоню. И не говорите, Боже вас упаси, об этом детям…

Николай услышал, что кто-то позвал Андрея в операционную.

– Добро, – сказал он. – Спасибо вам за всё.


Прошла неделя. Вере стало значительно лучше. Она всё время порывалась приступить к работе, но Николай настаивал, чтобы продолжила лечение.

Поздним вечером после суматошного дня он сидел у её постели и они снова и снова обсуждали происходящие события.

В начале сентября заключили соглашение о перемирии. Интенсивность обстрелов уменьшилась, и Николай надеялся, что, может, удастся на машине проскочить в Новочеркасск. И на детей хотел бы взглянуть, и какими-то медикаментами разжиться. Скоро нечем будет давать наркоз.

Но украинские власти ужесточили пограничный контроль, ввели фильтрационно-проверочные мероприятия для граждан Украины.

– Основным торговым партнёром у нас всегда была Россия, – сказал Николай, отложив в сторону документы, которые просматривал. – Кто бы ещё покупал наши товары? Говорят, торговля между Россией и Украиной сократилась вчетверо. Неужели в Киеве не понимают, что Европе наши товары не нужны?!

– Ты неправ, – лукаво улыбнулась Вера, чему Николай был очень рад. Делала это в последнее время она нечасто. – А наши девочки?!

– Этого я не учёл. Ты права: товар первосортный.

Он попробовал позвонить в Новочеркасск к Андрею.

Телефон взяла Надежда.

– Привет, Коля! Как у вас дела? Что Вера?

– Поправляется.

– Ей привет. Мы волнуемся. Андрей себя винил. Говорил, что нужно было за ребятами ехать самому.

– Как там наши?

– Нормально. Учатся хорошо. Леночка, правда, ест плохо. Всё ей не так, как у мамы. Но постепенно привыкает. А Коля, тому бы футбол погонять. Не очень читать любит. Но учится хорошо.

– Спасибо вам, ребята. Может, мне удастся вырваться к вам на пару дней. Хочу малышню повидать, вас поцеловать. А ещё попрошу помочь кто чем может. Оперировать нечем. Наркоз нечем давать. Кровезаменители на исходе. Перевязочный материал…

– Приезжай. Я попрошу Андрея, чтобы он бросил клич.

– Хорошо. Обнимаю и целую всех. А где Андрей? Почему ты на его телефоне?

– Я свой разбила, так он свой отдал с барского плеча. Себе, хитрец, хочет купить новую модель.

Николай отключил телефон и сказал Вере:

– С малышнёй всё нормально. Передавали тебе привет…

Неожиданно снова появилась боль за грудиной. Он достал из кармана таблетку баралгина, бросил в рот так, чтобы этого не видела Вера, и запил водой.

На город опустилась ночь…

Обычно в школу Надежда и Андрей вместе провожали детей. Леночка крепко держалась за руку Надежды. Рядом шёл Миша. Как и положено, он нёс её портфель.

– Я договорилась с Лидией Ивановной, – сказала Надежда, – чтобы вас усадили вместе. Миша будет тебя защищать.

– От кого защищать? – удивился Коля.

– Люди разные бывают, – ответил Андрей.