Все цвета радуги

ВСЕ ЦВЕТА РАДУГИ

Роман


И сказал Господь Каину:
где Авель, брат твой?
Он сказал: не знаю;
разве я сторож брату моему?   
Быт. 4:9


1. Ростов в 1995 году напоминал Михаилу Моисеевичу Гольдбергу, мужчине с грустными глазами и обезображенным ожогами лицом, одесский Привоз. Сидя в своём кресле, он  рассказывал внукам о том, как оказался на донской земле:

– До войны мы жили в Одессе, в прекрасном городе, где жители были одной национальности. Украинцы и русские, евреи и немцы, молдаване и цыгане считали себя одесситами. Здесь более всего ценили  чувство юмора. И говорили на своём, воспетом Исааком Бабелем одесском языке. Вот только пара фраз: «Что ты ко мне имеешь?» или «Слушайте сюда...».

Вообще язык одесситов, а точнее, привычный для них сленг, это что-то особенное. Он никогда не забывается, и мне приятно, когда удаётся на нём сказать несколько фраз. К этому сленгу нужно привыкнуть: он или ласкает слух, или режет его, но не остаётся незамеченным.

Мы жили недалеко от Привоза, где этот язык звучал, как мелодии Кальмана или Дунаевского.

В 1938 году моего отца освободили. Видимо, в НКВД поняли, что на солидного «врага народа» он не тянет. Конечно, никто перед ним извиняться даже не подумал, но мы были рады: год и десять лет – это как говорят в Одессе, две большие разницы. Он погиб в 1942 году, защищая Севастополь. Мы воевали в одной армии, но в разных частях. Я – танкистом. Он – артиллеристом.

После войны мы с вашей бабушкой вернулись в Одессу. Дом наш разбомбили, город лежал в руинах. Жить было негде, и мы поехали на её родину, в Ростов…



Михаил Моисеевич с грустью наблюдал, как изменился за это время ставший ему родным город. В девяностые годы на каждой улице, словно грибы после дождя, появились лотки и лавочки, магазинчики и мастерские, парикмахерские и аптеки, банки и салоны ритуальных услуг... Челноки-мешочники мотались в Турцию, в Арабские Эмираты, привозили всё, на что хватало средств, и продавали, чтобы через месяц снова лететь за товаром в дальние страны.

Цеховики, которые ещё недавно были вне закона, почувствовали свободу. Шили сорочки и джинсы, кеды и кроссовки, аккуратно прикрепляя к своим изделиям наклейки известных торговых марок. И продавали, продавали, продавали…

Создавалось впечатление, что всё в нашей жизни можно продать и купить.

В городе появились частные школы, институты, в которых мог получить диплом любой желающий, если у него хватало денег. Впрочем, можно было приобрести диплом и без посещения института. Уровень высшего образования снизился настолько, что авторитет его практически равнялся нулю. Да и те, кто выстояли эту очередь за дипломом, получив его, как правило, не работали по специальности. Направлений на работу не давали. Найти её было трудно. Заводы стояли. Цеха их продавали так же, как картошку на рынке. Иные работали вполсилы. Их продукцию мало кто покупал. В страну хлынули импортные товары. Они были и лучше качеством, и дешевле. Молодые специалисты вынуждены были затевать «своё дело», или идти торговать на рынок.

Девальвация произошла не только в финансах. Она особенно страшна была в умах людей, в их отношении к понятиям, которые не должны меняться. Но изменилось отношение людей друг к другу, к семье, к делу, к пониманию, что есть долг, честь, совесть, порядочность, Родина…

Михаил Моисеевич тяжело переживал развал Советского Союза. Он привык верить в коммунистические идеалы, считая недостатки, имевшие место быть, – частностями, болезнями роста. За эти идеалы он и боролся как мог. За то, чтобы сказку сделать былью, погибло столько народа!..

В 1941 году он был призван в армию и служил пулемётчиком на танке Т-34. Участвовал в обороне родной Одессы. В Крыму горел. Оказался в госпитале. Через три месяца был направлен в район Сталинграда. Там был ранен во второй раз. Снова лежал в госпитале. В августе
1943 года участвовал в Курской битве, где был ранен в третий раз. Лечился в Подмосковье. Ему исполнилось двадцать три, когда он полюбил медицинскую сестру Аду Давидовну Шварц, восемнадцатилетнюю брюнетку с искрящимися глазами и звонким голосом. Через месяц они расписались. А в декабре 1943 года у них родился сын, которого в честь погибшего на фронте отца Ады они назвали Давидом.

После войны, оказавшись в Ростове, жили в маленьком домике на Пятнадцатой линии, в котором уцелела одна комнатка. Как могли привели её в порядок. А потом ещё несколько лет ремонтировали: восстановили рухнувшую от взрыва стену, вставили окна, двери. Перекрыли крышу. В домике стало три комнаты и большая кухня. Со временем восстановили водопровод, пристроили веранду…

По настоянию Ады Михаил в 1946 году поступил в медицинский институт и подрабатывал санитаром в медсанчасти завода Ростсельмаш. Ада там же работала на полторы ставки медсестрой. Часто дежурила.

А в декабре 1950 года произошло несчастье. Ада после работы, как обычно, зашла на рынок, купила картошку, лук и возвращалась домой. Было темно и слякотно. Моросил мелкий холодный дождик. Возле дома её догнал парень. Схватил сумку, но Ада удержала её. Не успела даже крикнуть, как, получив удар чем-то тяжёлым, рухнула, ударившись  головой о бордюр.

Так за год до окончания медицинского института Михаил потерял жену. Один воспитывал сына, которому к тому времени исполнилось шесть лет.

Михаил Моисеевич работал хирургом в медсанчасти Ростсельмаша. Но и сам часто болел, лежал в госпитале инвалидов войны.

С тех пор прошло много лет. Давид вырос, тоже стал врачом и работал в хирургическом отделении городской больницы имени В. И. Ленина. В 1970 году он влюбился в студентку университета, которую оперировал по поводу острого аппендицита.

Мария училась на филологическом факультете. Часто, гуляя с Давидом, читала на память стихи Ахматовой, Цветаевой, чем его окончательно покорила. С нею было интересно. Они говорили обо всём, и Давид с удивлением обнаруживал, что у них много общего. Взгляды на жизнь, на то, что происходило в стране, на то, что допустимо и что недопустимо в отношениях между людьми.

Вскоре Давид и Мария расписались, чем очень обрадовали Михаила Моисеевича. Это произошло в августе 1970 года.

Мария преподавала русский язык и литературу в школе. А в мае 1971 года у них родился сын, которого они назвали Яшей. Об этом попросил Михаил Моисеевич. Так звали его друга, погибшего на Курской дуге в 1943 году.

Ещё через год у Давида и Марии родился второй сыночек, которого назвали Иосифом в память об отце Марии, погибшем во время войны в Змиёвской балке Ростова.

За малышами приглядывала соседка Ануш Григорьевна, ставшая для них близким, родным человеком. Детей у неё не было. Муж работал прорабом на стройке, куда любили бегать Яша и Ося. Они смотрели, как рыли котлован для большого дома, как потом росли стены, работал башенный кран.

Яша в школе учился без напряжения. Был твёрдым хорошистом, увлекался физикой, математикой. С первого класса дружил с Тамарой. Что он никогда не любил, так это общественные мероприятия: субботники, собрания. Считал, что этим должны заниматься те, кто за это получает зарплату. В 1988 году без особого труда  поступил в строительный институт. Увлекался проектированием, расчётами. На старших курсах работал в бригаде, которая строила дачные домики. Институт окончил в 1993 году с красным дипломом. Ему даже предлагали поступать в аспирантуру. Отказался. Хотел работать, получать достойную зарплату.

Иосиф же в школе учился едва-едва, увлекался шахматами. Был душой компаний. Окончив школу в 1991 году, попытался поступать в РИСХМ, но провалил математику и пошёл в армию. Служил в Волгограде, в артиллерийском полку. Получил права и сел за баранку тяжёлого трехосного тягача.



 Весна в 1995 году в Ростове была ранней. В конце апреля  уже набухли почки на деревьях. Зазеленела трава на газонах. В воздухе чувствовался запах талой земли, а солнышко разливало долгожданное тепло. Пройдёт совсем немного времени, и повсюду расцветёт сирень, распустятся тюльпаны и в воздухе будет стоять пьянящий запах майского мёда.

В домике на Пятнадцатой линии за большим столом собралась вся семья Гольдбергов, чтобы отметить возвращение Иосифа из армии.

Возмужавший, физически окрепший, он сидел рядом с дедом и чувствовал какую-то неловкость.

– И к чему всё эта суета? – смущённо сказал Иосиф, глядя на мать. – Тоже мне событие. Не с войны же пришёл.

– Суета – это порядок вещей. Будут у тебя дети – поймёшь.

– К тому же время сейчас неспокойное, – добавил отец. – Ты ведь знаешь, что в Чечне творится. Волновались. Разве не повод отметить это событие?

– Повод. Но врачи говорят, что пить вредно, – с улыбкой сказал Иосиф.

– А как тут меньше пить, – заметил Яков, – когда сейчас молоко дороже пива?

– Ладно вам, – сказал Давид Михайлович. – Ты по-прежнему увлекаешься шахматами? Чем думаешь заняться?

– Пока не знаю. Меня приглашают работать на такси. Подумаю. Ездил на тяжёлых машинах. Хочу осмотреться. Сниму комнату где-нибудь неподалёку. Потом пойду работать.

– Это ещё что за фантазии? – удивилась Мария Иосифовна. – Веранду утеплим, и живи – не хочу.

– Мамуля, чего здесь тесниться? Я же понимаю: скоро Тамаре рожать. Где всем здесь разместиться? Буду работать. Думаю, смогу снять однушку. А там видно будет. К тому же я собираюсь тоже жениться…

– И об этом мы узнаём последними? Кто она?

– Со временем узнаете. – Иосиф улыбнулся. – Мы познакомились на экскурсии в Волгограде.  Она даже не подозревает о моих намерениях. Живёт в Ростове. У меня есть её телефон.

– Всё правильно, – сказал Михаил Моисеевич. – Надеюсь, когда ты её найдёшь, познакомишь. Так давайте же отметим всё же возвращение Оси.

Давид Михайлович разлил вино по бокалам, встал и сказал:

 – Будь здоров, сынок! Будь счастлив!

Он не любил длинных тостов.

После того как были съедены приготовленные Марией Иосифовной вкусности, выпито вино, Михаил Моисеевич попросил внука рассказать, как ему служилось.

– Мне это интересно. Сравню со своей службой.

– Нашёл с чем сравнивать! – улыбнулся Давид Михайлович. – Ты воевал! А Ося – служил.

– Что рассказывать? – ничуть не смущаясь, ответил Иосиф. – Мне служилось сравнительно спокойно. Водитель! А вот у некоторых после учений гимнастёрка  от соли пота стояла колом, когда на следующее утро нужно было её надеть. У всех служба проходит по-разному. Я целыми днями возился с техникой. Не вылезал из-под машины. Другие рабствовали на даче зама по тылу, строили баньку или уродовались на строительстве домика в три этажа комдиву.

– И что? Никто об этом не знал?

– Почему же? Все знали. Завидовали, что они не могут воспользоваться даровой рабочей силой…

– Да Бог с ними, – сказала Мария Иосифовна. – Чем ты занимался в свободное время? Были ли у тебя друзья?

– Чем я мог заниматься? Машину вылизывал. У нас зампотех был влюблён в технику. Он бы сутками возился с нею. И нас заразил этой любовью.  А друзья? – Иосиф задумался. – Там все друзья-товарищи. И у каждого – своя история. Служил у нас прапорщик. Здоровый такой парень. Воевал в Афгане, был ранен. Так, пока он там кровь проливал, его родной братец увёл у него жену. С тех пор он на всех озлобился. Перепадало и нам.

Чем занимался в свободное время? Научился бренчать на гитаре. Командир не возражал.

– Так ты спой нам что-нибудь, – попросил внука Михаил Моисеевич.

Иосифа не нужно было упрашивать. Он взял гитару, подстроил её и запел, неумело перебирая пальцами струны:

За праздничным столом
Мы сядем, как бывало.
Искрящимся вином
Пусть пенятся бокалы.
В кругу своей семьи
Сошлись после разлуки
Родители с детьми
И с дедушкою внуки.
В счастливый этот час
Такое ощущенье,
Что будто бы у нас
Всеобщий день рожденья.

Что ж, за столом одним,
Где празднично и ярко,
Собраться всем родным –
Дороже нет подарка!

Иосиф отложил в сторону гитару, заметил:

– За неделю до дембеля сочинил как раз к такому случаю. Сколько раз я себе представлял нашу встречу!

– Тебе, сынок, – с нежностью глядя на сына, сказала Мария Иосифовна, – обязательно нужно продолжать музыкальное образование.

– И вот ещё что, – добавил Давид Михайлович, – у твоего дедушки в этом году юбилей. Семьдесят пять. Не шутка. За тобой культурная программа.

– В этом году сплошные юбилеи, – кивнул Иосиф. – Тебе полтинник, маме сорок пять. Обещаю каждому подарить стихи или мелодию.

– Спасибо, сынок, – сказала Мария Иосифовна. – Но до юбилеев ещё нужно дожить. Сегодня первый день весны. Первое марта!

– Кстати, – вдруг вставил молчавший до этого Яков, не привыкший к тому, чтобы в его присутствии говорили не о нём, – вы слышали, сегодня у своего дома убили Владислава Листьева?

В комнате стало тихо.

– По телевизору передали?

– В новостях, – кивнул Яков.

– Включи-ка, – попросил Михаил Моисеевич. – Вдруг скажут, что у нас все хорошо, а мы и не знаем...

После этого известия настроение у всех испортилось, и чтобы как-то изменить ситуацию, Мария Иосифовна попросила сына рассказать о девушке, с которой он познакомился.

– Кто она, как её зовут? Кто её родители?

– Зовут её Сусанной. Ей двадцать. Семья их после событий в Сумгаите оказалась в Грозном, где проживал кто-то из родственников. Купили дом. Прекрасно жили. Но в тысяча девятьсот девяностом году друзья её отца, чеченцы, посоветовали им уехать. Они по дешёвке продали дом и переехали в Ростов. Сначала снимали дачный домик без воды и отопления. Потом купили квартиру на Нольной. Отец Сусанны работает закройщиком в Доме быта. Мать  была портнихой. Умерла в прошлом году от рака. Сусанна не любит об этом говорить.

– У тебя фотография её есть?

– Нет.

– Ты, сынок, не торопись, – сказала Мария Иосифовна. – Отдохни, осмотрись… К тому же тебе бы позаниматься, подготовиться к экзаменам в институт. Мы с папой очень бы хотели, чтобы хотя бы ты стал врачом. Яша – прирождённый строитель, Тамарочка – экономист, а тебе сам Бог велит поступить в медицинский…

– Не, ма! Я  технику люблю. Да и тянуть с работой не хочу. А в техническом можно и заочно учиться.

Иосиф снова взял гитару, и весело запел:

У Зайца подвывих. Он жизни не рад,
Ему предложили идти в «Гиппократ».
Косой кое-как дохромал до Медведя,
Медведь посылает страдальца к соседям:
К сестрице Лисице, и к Мышке-норушке,
И к спецу по меху Лягушке-квакушке.
И всем золоти ты лохматую лапу,
Не злись, вспоминая и маму, и папу!
И нет в их делах криминала и фальши:
За деньги по кругу гони зайца дальше!

– Точная зарисовка, – удовлетворённо заметил Михаил Моисеевич. – Дельцы от медицины.

– Но это же гипербола, – встрепенулся Яков. – В частных клиниках и врачи опытные, и отношение иное, чем в нашей районной поликлинике. Жизнь стала другой. Это нужно понять и принять. К тому же и раньше были взяточники и вымогатели. Не идеализируйте всё, что было раньше. Разве можно сравнить диагностическую аппаратуру с той, что была вчера?

– Нельзя ничего сравнивать. Но мы говорим ведь не об аппаратуре, – заметил Давид Михайлович. – Речь о нравственности, о долге врача. Несомненно, много хорошего произошло в медицине. Но теперь страшно заболеть. Услуги медиков дороги, цены на лекарства зашкаливают. Немало есть прекрасных специалистов, мастеров своего дела. Вот только Врачей немного.

– Что говорить об этом? – махнула рукой Мария Иосифовна, вставая и собирая посуду со стола. – От нас ничего не зависит. Давайте ложиться. Завтра, между прочим, на работу идти.

Михаил Моисеевич о чём-то задумался. Потом взглянул на внуков и сказал:

– А что, если и вы откроете семейную строительную фирму? Наберёте бригаду, дадите объявление в газету, будете проводить ремонтные работы на деньги заказчика.

– Хорошая идея, дед! – воскликнул Яков. – Со временем можно строить и дачные домики. Сейчас многие получили участки, а строят курятники. Мы же будем строить сравнительно недорого. Причем проектирование, согласования, наконец, получение разрешения на строительство тоже возьмём на себя.

Он посмотрел на Иосифа.

– А что ты молчишь? Как тебе идея деда?

– Хорошая идея, – ответил он, – только я-то что буду делать в этой фирме?

– Как что?! – воскликнул Яков. – У нас будет со временем и специализированный транспорт, и краны…

– Я думаю, стоящее дело, – подвёл итог разговорам Давид Михайлович. – В вашей фирме смогут работать и Тамарочка, и будущая Осина жена…

– У меня её пока нет, – улыбнулся Иосиф.

Он взял гитару и весело запел:

Крутится-вертится шар голубой,
Крутится-вертится над головой,
Крутится-вертится, хочет упасть –
Кавалер барышню хочет украсть...


2. Вечером следующего дня все снова принялись обсуждать идею Михаила Моисеевича. Яков принёс какие-то проекты, расчёты. Видно было, что она его захватила.

– Прежде всего мы должны придумать название фирмы, – сказал он, раскладывая на столе чертежи дачных домиков. – Сейчас принято называть каким-нибудь иностранным словом. Впрочем, я сторонник названия на понятном для людей языке. Ночью спать не мог. Перебирал варианты…

– И что придумал? – спросил Иосиф, думая о том, что фирма – это потом. А пока нужно поскорее устроиться на работу и подыскивать квартиру.

– Ерунду всякую. Пока не могу найти ничего такого, чтобы мне понравилось. «Жилстрой», «СтройДом», «Дом-строй», «Penthouse», «ПостройКА»…

– Нет, – тихо сказала Тамара. – Нужно что-то тёплое, что-то вроде «Уютный дом» или «Теремок». А может, «Своё гнездо»…

– А ты-то чего молчишь? – спросил Яков Иосифа.

– Я не думал об этом. Название, конечно, важно. Хорошо бы, чтобы и качество ремонтных работ или строительства у нас чем-то отличалось от таких же, как мы, умников.

– Согласен, – кивнул Яков. – Нужно сначала наработать имя. Потом оно будет работать на нас. Это я понимаю.

– И к тому же прибыль нашу нельзя завышать, – добавила Тамара. – Нужно, чтобы соотношение цена – качество у нас было лучше, чем у других.

– Это лозунги, – бросил Иосиф.

– Понимаю. Но это и цель. За свои деньги клиент должен получить всё, что заказал…

– Что оплатил, – добавил Яков. – Китайцы говорят, что можно купить дом, но не очаг. Кровать, но не сон. Часы, но не время. Книгу, но не знание. Положение, но не уважение. Секс, но не любовь.

Иосиф был рад, что эта идея нравится брату. Он плохо понимал, что нужно делать, и полагался на него и Тамару.

– Итак, на каком названии мы останавливаемся? – спросил Яков. – Мне не нравятся названия «Теремок» или «Своё гнездо». Мы будем заниматься ремонтами, но со временем сможем строить и большие дома, а не теремки. Я предлагаю остановиться на «Дом-строй» или «Penthouse». Нейтрально и со вкусом.

– Какая срочность в этом? – не понимал Иосиф.

– Нужно готовить учредительные документы, где должно быть название фирмы, – пояснила Тамара. – Нужно открыть счёт в банке. Кстати, давайте решим, в каком банке будем открывать.

– Какая разница?

– Большая. Надо знать, какие возможности у банка давать кредиты, под какие проценты, на какие сроки, насколько живуч он, не рухнет ли вместе с нашими денежками. Нужно зарегистрировать в налоговой инспекции фирму, юридический адрес, какой-то офис. Это всё стоит денег. Пока я не знаю сколько. Прикину – скажу.

Обсуждение затянулось до глубокой ночи. Договорились, что каждый сдаст по десять тысяч рублей в уставной капитал. На замечание Иосифа, что у него нет пока таких денег, Михаил Моисеевич, молча слушавший разговор внуков, ответил, что, во-первых, он даст Иосифу беспроцентный кредит на уставной капитал. И, во-вторых, считает, что в учредители нужно пригласить и папу.

– Для чего? – воскликнул Яков. – Он же не бросит свою хирургию!

– Не бросит, – кивнул Михаил Моисеевич. – Но если возникнет между вами спор, его голос поможет решить вопрос.

– Захочет ли он? Ведь они с мамой заняты с утра до вечера. Нужно ему это, как зайцу пятая нога.

Яков считал, что вполне достаточно двух учредителей, понимая, что в строительной фирме первую скрипку будет играть он, имеющий специальное образование. Иосиф займётся техникой. Тамара окончила РИНХ. И кому как не ей стать главным бухгалтером?! Отец может просто путаться под ногами, не понимая ничего ни в бизнесе, ни в строительстве… А что, если предложить третьим стать деду?!

– Если уж и нужен нам третий учредитель, почему им не можешь стать ты? – спросил он.

– Стар уже, – грустно ответил Михаил Моисеевич.– В мае семьдесят пять! Второй год из дома не выхожу. Каждые полгода в госпитале валяюсь.

– Но ты же ничего не будешь делать. Только участвовать в обсуждении каких-то вопросов.

Михаил Моисеевич какое-то время молчал. Потом согласился при условии, что и он сдаст в уставной капитал свою долю.

– Таким образом, на счету фирмы будет не двадцать, а тридцать тысяч. Это уже деньги.

Ещё не начав зарабатывать, стали тратить средства уставного капитала: решили купить микроавтобус, который недорого продавал сосед. Автобус был на ходу и требовал небольшого ремонта.

– Машина будет нужна, чтобы не только подвозить на объекты людей, но и доставлять стройматериалы, – сказал Яков. – И пока мы не встали на ноги, ты сядешь за руль?

– Нет проблем, – кивнул Иосиф.   

– А я займусь подбором команды. Сейчас нужны два маляра-штукатура и сантехник, он же прораб. Если же потребуется электрик, например, можно будет приглашать его на конкретное дело. На Тамаре будет экономика, бухгалтерия, связи с налоговиками, банками… Ты у нас будешь министром иностранных дел и финансов.

– А какая специальность у твоей Сусанны? – спросил Михаил Моисеевич.

– Не знаю, – смутился Иосиф. – Какая у неё может быть специальность в двадцать лет?!

– Хорошо бы, чтобы она пошла на курсы бухгалтеров, – предложил он.

– Зачем?! – воскликнул Яков. – Это семейная фирма!

– Во-первых, она тоже скоро станет членом нашей семьи, – уже твёрже ответил Михаил Моисеевич. – А во-вторых, Тамарочке скоро будет не до бухгалтерии. Через три месяца она уйдёт в декретный отпуск, потом год с малышом. Она, правда, многое сможет делать и дома.

И снова они планировали, обсуждали, спорили до глубокой ночи. А через месяц фирма «Дон-строй» приняла первый заказ. Нужно было отремонтировать квартиру: наклеить обои, постелить линолеум, поставить металлопластиковые окна…



Иосиф весь апрель встречался с Сусанной. Они гуляли по вечернему городу, ходили в кино, на набережную и говорили, говорили друг другу о себе. Сусанна пыталась поступить в медицинский, но провалила физику.

– До болезни мамы помогала ей, – рассказывала девушка. – Она была портнихой. Всё хотела, чтобы и я освоила это ремесло. Но если честно, не люблю целый день крутить швейную машинку и следить за тем, чтобы шов был ровненьким. Конечно, хотела бы сама зарабатывать, но пока не знаю, чем заняться. Но работать пойду. Не вечно же тесниться нам в двухкомнатной квартире.

Они шли медленно, любуясь красотой вокруг, суетой возле прогулочных катеров, стоящим у берега большим белым пароходом. Потом зашли в недавно открывшийся ресторан «Фрау Мюллер». Пили кофе, ели пирожные. Там же Иосиф предложил Сусанне стать его женой.

– Я не мастер говорить, – сказал влюблённый юноша. – Ты мне понравилась ещё в Волгограде. Раньше не верил в любовь с первого взгляда. Но такого чувства, как к тебе, ещё не испытывал. Хочу с тобой никогда не расставаться!

– О чём ты говоришь? – грустно улыбнулась девушка. – Не буду скрывать: ты мне тоже нравишься. Но ни ты, ни я не работаем. Давай подождём, пока кто-нибудь из нас устроится на работу…

И тогда Иосиф рассказал об идее создания семейной строительной фирмы, где всем работы хватит. Уговорил девушку пойти на курсы бухгалтеров.

– Но курсы эти тоже денег стоят, – заметила Су-санна.

– Их я смогу оплатить, – ответил Иосиф…

В тот вечер они гуляли допоздна. Прощаясь у её дома, он впервые обнял и поцеловал любимую.


Девятого мая 1995 года отмечали семидесятипятилетие Михаила Моисеевича. Семья собралась за праздничным столом. Юбиляр по этому случаю надел свой парадный костюм. На пиджаке блестели ордена и медали. Он сидел в кресле, как патриарх. Но при этом чувствовал, что ему скоро снова надо будет лечь в госпиталь. Болело сердце, почки не справлялись с нагрузкой. Хроническое воспаление, вызванное остеомиелитом раненой голени, было причиной амилоидоза. Старый врач всё это понимал. Он много раз лежал в госпитале инвалидов войны. Его подлечивали, и он выписывался с тем, чтобы через несколько месяцев снова принять «на ремонт».

Но сегодня день был особым. Нужно же было ему родиться в день Победы! Он бы ничего не затевал в свой день рождения. Однако не отметить этот День не мог. Вот и сидел в кресле, наблюдая за суетящимися родными.

Тамара была на девятом месяце беременности. Последние дни чувствовала себя плохо. Артериальное давление поднялось, и ей предлагали лечь в роддом, но она не могла пропустить юбилей Михаила Моисеевича, которого искренне уважала.

На семейное торжество Иосиф привёл и Сусанну. Познакомил со всеми и не отходил от неё ни на шаг. Видел, что она смущена и не знает, как себя вести. Мама Иосифа была рада знакомству, но ей было не до неё. Нужно было что-то приготовить, накрыть стол. Тамара сейчас помочь ей не могла.

– Разрешите мне вам помочь? – спросила Сусанна.

– Спасибо… Я уже почти всё приготовила. Сейчас нарежу салатик, и можно будет накрывать на стол.

– Я могу почистить овощи...

Мария Иосифовна внимательно взглянула на девушку и кивнула.

– Ну, что ж, пойдём на кухню.


Михаил Моисеевич взял рюмку и, продолжая сидеть, произнёс:

– Даже не верится, что дожил до сегодняшнего дня. И всё время удивляюсь тому, как изменилась наша жизнь.

В детстве мы пили воду из колонки на углу и не боялись заболеть. Уходили из дома утром и играли весь день. И никто не знал, где мы. Никто не думал о том, как похудеть. Телевизора не было. В кино ходили по воскресеньям… Вам сейчас и представить трудно: ни видеомагнитофонов, ни Интернета! Зато у нас были друзья. Мы вместе делали уроки, ходили в парк Ильича играть в лапту, в футбол тряпочным мячом, бегали на море. Сами придумывали игры, болтали о чем хотели. Став старше, балдели от нашего города. Любили его, как только можно любить родной город. Были убеждены, что в мире не семь чудес света, а восемь. И одно из них – наша Одесса! Знали, что живём в прекрасной стране и нам её нужно защищать.

А потом война... Мы твёрдо знали, за что воюем. Конечно, не всё понимали. Верили тому, что читали в газетах, слышали по радио.

И мы победили в тяжелейшей войне! Вот за это я и предлагаю выпить! За нашу Победу!

Сусанна с удивлением смотрела на дедушку Иосифа, восхищалась его словами и думала о том, что к ней здесь отнеслись очень тепло. Иосиф первый чокнулся с нею и тихо проговорил:

– Не было бы той Победы, не было бы нас! За Победу!

– И за нас, – тихо добавила девушка, взглянув на Иосифа так, что он едва сдержался, чтобы не поцеловать её при всех. Они прекрасно понимали друг друга и без слов. И для этого совсем не нужно было прожить жизнь или съесть пуд соли. Для этого нужно просто любить!

Потом пили за юбиляра, за молодых, за то, чтобы всё было хорошо.

Когда все уже были в некотором подпитии, неожиданно Яков предложил всем снова наполнить бокалы.

– Я предлагаю выпить за Тамарочку! За наших дорогих женщин! Они лучше нас. Умнее, красивее, ловчее. Мужчины – слабый пол. Они раньше умирают, подвержены инфарктам и инсультам. Мир без женщин существовать не может. К тому же у нас скоро будет сыночек, и мне бы хотелось, чтобы он стал продолжателем нашего дела. За наших женщин!

Он выпил одним глотком, закусил маринованными грибочками и встал.

– Покурю на веранде, – сказал он, и чуть пошатываясь, вышел из комнаты.

По просьбе Михаила Моисеевича включили телевизор. В честь Дня Победы должны были показывать праздничный концерт. Но на экране диктор сухо говорил:

– В Москве прошли торжества по случаю пятидесятилетия Победы над нацистской Германией с участием президента США Билла Клинтона, премьер-министра Великобритании Джона Мэйджора, президента Франции Франсуа Миттерана, канцлера Германии Гельмута Коля и других почётных гостей. В рамках торжеств состоялись российско-американские переговоры на высшем уровне. Борис Ельцин и Билл Клинтон подписали пять совместных заявлений, в том числе об экономических связях и режиме противоракетной обороны.

Часы пробили двенадцать, когда Иосиф пошёл провожать Сусанну домой. По дороге убеждал девушку, что, пока нет денег на покупку даже однокомнатной квартиры, они могут снять комнату и, наконец, оформить свои отношения.

Сусанна согласилась с любимым. Ей не хотелось расставаться, и они ещё долго стояли обнявшись.

Домой Иосиф вернулся в четвёртом часу ночи. В окнах горел свет. Удивился: неужели родители так волновались из-за него?

Он хотел было тихо пройти на веранду, чтобы лечь спать, как в коридор вышла Мария Иосифовна.         

– Чего не спишь? – прошептал Иосиф.

– Тамару увезли в роддом, – ответила она. – Минут пятнадцать назад. Иди спать. Ты же завтра не встанешь. Или у тебя дел нет?

Иосиф поцеловал мать, снял обувь и на цыпочках прошёл на веранду. Быстро разделся и лёг на раскладушку. Но заснуть не мог. Думал о том, что нужно будет завтра узнать, где сдаётся комната, подать заявление в загс. Его родители и отец Сусанны будут недовольны, если они станут вместе жить до того как распишутся. Что делать? Их взгляды не изменить.

Заснул, когда заработало радио.

В восемь часов пришёл возбуждённый и сияющий Яша. Тамара под утро родила девочку! Вес – три семьсот, рост – пятьдесят три сантиметра.

Все радостно собрались в большой комнате, которую привыкли считать гостиной. Михаил Моисеевич предложил по этому поводу выпить по рюмочке за здоровье матери и малышки.


Следующая неделя прошла в заботах. Давид Михайлович и Мария Иосифовна купили внучке кроватку, целый пакет белья. Михаил Моисеевич дал Яше деньги.

– Купишь что нужно, – сказал он.

Иосиф с Сусанной подарили коляску.

Но ещё не выписались из роддома Тамара с ребёнком, как Михаил Моисеевич угодил в госпиталь.

Никто из близких ему людей особенно и не встревожился. Такое бывало ежегодно. В последние годы применяли новейшие антибиотики, несколько раз оперировали, удаляли секвестрирующие фрагменты костной ткани. То ли микробы уже не реагировали на лекарства, то ли старый организм потерял способность сопротивляться, но с каждым разом врачам становилось всё тяжелее бороться с инфекцией. Михаилу Моисеевичу неоднократно предлагали ампутацию левой голени, но он отказывался.

А в этот раз справиться с сепсисом медики не смогли. Ночью 22 июня 1995 года старый доктор тихо умер.

Его похоронили на Северном кладбище. Яков взял на себя заботы по организации похорон. Заказал катафалк, венки. Добился, чтобы похоронили деда рядом с бабушкой.

Давид Михайлович, оцепенев от горя, стоял у могилы и, не отрываясь, смотрел на жёлтое лицо отца. Рядом тихо плакала Мария Иосифовна, держась за руку мужа. Тут же были Иосиф и Сусанна. Яков дал могильщикам команду, они заколотили крышку гроба и на ремнях спустили его в яму… Яков расплатился с могильщиками, дал им бутылку водки, помог родителям сесть в автобус, и все поехали домой.

У евреев не принято после похорон устраивать поминки.

– Мы зажжём свечу в комнате дедушки, – сказала Мария Иосифовна. – Будем вспоминать его дома.

Но, вернувшись с кладбища, помыв, как принято, руки, Давид Михайлович достал из холодильника бутылку. Разлил водку в рюмки и тихо произнёс, обращаясь к сыновьям:

– Принято или не принято, а я хочу помянуть отца и вашего дедушку. Он был мудрым человеком и прекрасным отцом. Я всю жизнь старался ему подражать. Мне будет тяжко без него.

Мария Иосифовна сняла с зеркала простынку, зажгла свечку.

Иосиф пошёл провожать Сусанну домой поздно вечером. Они подали заявление в загс, сняли комнату, но решили пока никакой свадьбы не делать.

– Распишемся без шума и через пару недель переедем к себе, – сказал Иосиф. – Тем более что я хочу кое-что там привести в порядок. Поменяю плитку в ванной, сантехнику…

– Страшное время, – сказала Сусанна. – В прошлом году умерла моя мама, в этом – твой дедушка. Не до свадьбы. Но мне нужно идти. Завтра у меня сложный день. Сдаю зачёт по бухучёту. Ещё не повторила две темы. До завтра, любимый!

– До завтра!

Она поцеловала его и открыла калитку.


3. С тех пор прошло десять лет. Фирма «Дон-строй» обрела популярность. В условиях строительного бума возникла необходимость набирать новые бригады. Яков общался с заказчиками, согласовывал с ними проекты, заключал договора.

Иосиф ведал обеспечением бригад стройматериалами. Закупал в специализированных магазинах. Всё проводилось по безналичному расчету.

Тамара общалась с налоговыми органами, банками. Решала вопросы получения кредитов, а Сусанна вела бухгалтерию: начисляла зарплату, занималась налогами, оформляла платежи…

Фирма развивалась. Недостатка в рабочих не испытывали. Люди шли к ним. Зарплаты были вполне достойными, и работали без простоев.

Новый офис арендовали в Пролетарском районе. Это был целый этаж многоэтажного здания. Во дворе его сняли складские помещения.

Заключили договор с фирмой, которая давала им при необходимости башенный кран или другую строительную технику, которой у них не было.

Ещё в 1997 году Иосиф с Сусанной купили двухкомнатную квартиру на Тринадцатой линии, поблизости от домика родителей.

Яков с Тамарой тогда же приобрели участок и построили хороший двухэтажный дом.

– Папа, ну ты же всегда мечтал иметь свой кабинет, – оправдывался Яков. – Мы сделаем ремонт. Будет вам и кабинет, и зона отдыха. Фирма берёт на себя все расходы. Вы, наконец, сможете пожить для себя.

И действительно, через два месяца отчий домик было не узнать. Его обложили кирпичом, перекрыли крышу металлочерепицей. Провели внутренние работы. Всё преобразилось. Двор выложили тротуарной плиткой, зелёную зону ограничили бордюрным камнем.

На газоне радовали радугой красок цветы, но у Давида Михайловича и Марии Иосифовны было грустно на душе. Они чувствовали себя одинокими, ненужными, даже брошенными.

Яков ощущал себя хозяином жизни. Казалось, всё ему доступно. Всюду приятели, знакомые, свои люди, которые могли помочь решить любую проблему. Он и одеваться стал иначе. Костюмы покупал французские, обувь итальянскую, часы носил швейцарские. А на его визитках значилось:

Генеральный директор ООО «Дон-строй»

Иосиф посмеивался:

– Конь в яблоках и гусь в яблоках – две принципиально разные судьбы. Пока ты ещё гусь в яблоках и тебя легко могут съесть. Что тебя всё заносит?

– Это не мне нужно, – спокойно ответил Яков. – Клиент с большим доверием разговаривает с руководителем, чем с рядовым сотрудником. Да и чиновники, и партнёры стараются не общаться с неудачником, с тем, у кого есть проблемы. Психология!

– Да я не против. Важно, чтобы ты не считал своё мнение истиной в последней инстанции. Если это помогает делу – называйся хоть Президентом.

– Но нужно, чтобы и сотрудники видели во мне директора.

– Я же говорил: не возражаю. Сочтёмся, как говорил Маяковский, славою! Ведь мы свои же люди! Только не забывай, что на тело, погружённое в дерьмо, действует сила, превышающая его вес. Не оказаться бы нам в луже. Деньги, которые получили от Никанорова, ушли на дом Кузьмичёва. Представь, что произойдёт, если у нас не будет новых заказов.

– Ты думаешь, я этого не понимаю? В самом крайнем случае возьмём кредит.

– Кредиты отдавать нужно. А чем их гасить, если заказов не будет?

На следующий день после планёрки Иосиф, оставшись наедине с братом, сказал, вынимая из кармана листок бумаги:

– Вчера очередную басню написал. Хочешь послушать?

– Какие к чёрту басни? Нужно на стройплощадку идти.

– Нет, ты всё-таки послушай!

В стакане пузырились пузыри.
– Зачем ты булькаешь? Замри!
Несёшься и подумал сдуру,
Что создаёшь температуру!

– Увы, мой друг. Но лишь в движении
Есть жизни смысл и вдохновение.
А если пузырёк замрёт,
Он, превратившись в лёд, умрёт.

 – И слушать не могу тебя без смеха!
Ты о работе мне не говори!
Кто в жизни добивается успеха?
Тот, кто хорошо пускает пузыри!

Яков с удивлением посмотрел на брата. Чувствовал, что эта басня о нём. «На него визитка моя произвела впечатление», – подумал он. Выходя, бросил:

– Тебе пора книжку издавать, Крылов ты наш!

Иосиф был встревожен делами фирмы. Расходовали больше, чем зарабатывали. Но Тамара успокаивала:

– Ты напрасно волнуешься. У меня всё под контролем.

Она чувствовала себя хозяйкой. Могла снять бригаду и направить на другой объект или к себе на дом. Всё, конечно, за счёт средств заказчика...

 Правда, с Иосифом и Сусанной вела себя не заносчиво. Но при этом старалась с ними поменьше общаться. Нагружала Сусанну работой, а сама часто, под предлогом, что идёт в банк или в налоговую, уходила и возвращалась лишь к концу рабочего дня.

На самом же деле она вот уже много лет встречалась с однокурсником, в которого была когда-то влюблена.

Сергей Новиков – светловолосый мужчина выше среднего роста с серыми холодными глазами, окончив Институт народного хозяйства, работал в коммерческом банке начальником кредитного отдела. Здесь, в банке, Тамара и встретила его снова – свою первую любовь. Очень скоро у них всё снова закрутилось, завертелось.

Они тщательно скрывали свою связь, хотели сохранить статус-кво. Сергей не собирался бросать жену, отец которой был заместителем управляющего банком.

Тамара надеялась, что он при случае сможет помочь получить кредит…

Отец Тамары Евгений Леонидович Кузнецов работал электросварщиком на заводе «Красный Аксай». Мать – экономистом на том же заводе. Младший брат Алексей учился в военном училище.

В школе Тамара пользовалась вниманием мальчиков. Дружила с Яшей Гольдбергом. Но после окончания школы их дороги разошлись. В 1988 году поступила в РИНХ, а Яша – в строительный институт. Годы учёбы совпали с тектоническими разломами, происшедшими в стране.

В институте Тамара влюбилась в Сергея Новикова. Любовь была пылкой. Дело шло к свадьбе. Сергей считался уже женихом, приходил в их дом. Но на третьем курсе что-то разладилось и они расстались. Тамара тогда очень переживала. Плакала. Хотела даже бросить институт. 

А 14 февраля 1993 года, в День святого Валентина, совершенно случайно встретила Якова. Он с друзьями в ресторане отмечал этот праздник, и… То ли выпитое вино, то ли День влюблённых повлиял на них... Они вспомнили всё что было, чего не было, и Яков стал за ней красиво ухаживать. Тамара жила в однокомнатной квартире вместе с родителями. Но днём они работали, брат жил в казарме училища, и влюблённые пользовались их отсутствием. Через несколько месяцев Тамара забеременела и Яша предложил ей оформить отношения. Девушка согласилась. Она познакомила его с родителями. Он им не понравился.

 – Балаболка твой Яшка, – сказал отец после того как тот ушёл. – Помню его, охламона, когда он за тобой ещё в школе приударял.

– Он заканчивает строительный институт. Любит меня. И планы у нас серьёзные.

– А ты-то его любишь? – спросила мать, сочувственно взглянув на дочь.

– Того, что было у меня к Сергею, я, конечно, не испытываю, – призналась Тамара. – Такого уже никогда не будет. Но, что ни говори, а он был моей первой любовью! С Яшей же мне хорошо, спокойно. Он надёжный…

– Ты, Томка, всегда была влюбчивой, – сказал  Евгений Леонидович. – Не торопись. На ходулях твой Яша. Ценит себя больше чем стоит. Нос кверху держит, мол, все рядом с ним – плебеи. Вот что я тебе скажу: не нравится мне он.

– А мне нравится, – упрямо сказала Тамара и через месяц вышла замуж.

Чувствуя такое к себе отношение, Яков старался реже бывать у родителей жены, хотя и не забывал поздравлять их и делать подарки в дни рождений и в праздники. Со временем Тамара привыкла к этой ситуации и тоже ограничила общение с родителями телефонными звонками.



В мае 2005 года в Ростове стояла необычно жаркая погода. В голубом небе ни облачка. Хотелось укрыться от этого пекла или в тени у Дона, или спрятаться под кондиционером.

И вот 17 мая, во вторник, Тамара встретилась с Сергеем на левом берегу Дона, в ресторане «Петровский причал». По Дону медленно ползли баржи, сновали катера, в ресторане звучали тихие танцевальные мелодии, а они сидели на крытой веранде, ели заказанный Сергеем шашлык, пили красное вино.

 – Так всё-таки, что случилось? – спросил Сергей. – Такие внеплановые вылазки меня напрягают. Ты не забывай, что я работаю с Машиным отцом. Он с меня глаз не спускает. Контролирует.

– Понимаешь, Серёжа, у меня сложилась тревожная ситуация, – ответила Тамара. За многие годы они привыкли доверять друг другу. – Мы начали строительство дома в расчёте на деньги вкладчиков. Но квартиры раскупаются плохо. То ли район не тот, то ли ещё что. Мы срываем сроки ввода, а это чревато судами, скандалами.

– Я-то чем могу помочь?! – воскликнул Сергей, хотя понимал, что для окончания строительства им не хватает денег. Будет просить кредит. С одной стороны, до сих пор они аккуратно возвращали кредитные деньги. Но, с другой – ситуация на рынке недвижимости сильно изменилась, и что будет завтра, никто сказать не может. 

– Мне нужен кредит на десять миллионов. Мы же  никогда тебя не подводили.

Сергей задумался. Не помочь Тамаре он не мог. Но и сразу соглашаться не хотел.

– Ты же знаешь, что сейчас творится на финансовом рынке. Деньги дорожают, контроль за выдачей кредитов ужесточается. Особенно в наше неспокойное время.

– Ты, Серёжа, тоже знаешь, что я бы к тебе никогда не обратилась, если бы не ситуация, в которой мы оказались.

– Томочка, со мной так не нужно. Сколько раз ты у нас кредитовалась, и всегда у тебя были форс-мажорные ситуации. Я, конечно, сделаю всё, чтобы ты получила кредит. Но и ты умерь свои аппетиты. Я ещё не управляющий банком! Кстати, хотел бы знать подробнее состояние дел вашей фирмы. Без этого мне трудно будет убедить кредитный комитет. Сейчас в строительстве наблюдается спад и могут возникнуть сомнения в вашей способности вернуть его.

– Я представлю все документы. Но если у кого-нибудь возникнут сомнения, ты их убедишь, что мы ваши старые клиенты и имеем хорошую кредитную историю.

– Ладно. Не учи учёного, – сказал Сергей и попросил официантку принести счёт. – Мне в три нужно быть в банке.

– Но во вторник мы встречаемся? – с надеждой спросила Тамара.

– Встретимся, если в командировку не уеду. Позвоню. В Пролетарском районе будет проводиться тендер на строительство двенадцатиэтажного многоквартирного дома. Если хотите в нём участвовать, готовьте свои предложения. Чем смогу – помогу. Нужно только заинтересовать тех, от кого зависит решение. Впрочем, ты всё знаешь. Не маленькая. Поговори со своим. Если вас это интересует, я скажу, кому нужно сдать документы.


Вернувшись в офис, Тамара рассказала мужу о тендере. Яков по телефону пригласил Иосифа.

– Зайди. Нужно посоветоваться.

Через пятнадцать минут Иосиф был у Якова.

– Что за срочность? – спросил Иосиф, присаживаясь к столу. – У нас проблемы с бетонными плитами. Николаенко говорит, что они не успевают. А кран простаивает.

Яков махнул рукой.

– Не проблема. На два дня раньше или позже – не большая разница. Тамара узнала, что будет проводиться тендер на строительство двенадцатиэтажного дома, и у нас есть шанс его выиграть. Как ты на это смотришь?

– Снова твои прожекты! – недовольно бросил Иосиф. – Но прожекты – не проекты! Они на букву «Ж». Нахватаем заказов, а как их исполнять?! Мы с нашей пятиэтажкой кровью харкаем.

– Ты – дуб, и на тебе скоро жёлуди  заведутся, – недовольно сказал Яков, на что Иосиф тут же отреагировал:

– То-то я смотрю: ко мне одни свиньи тянутся. Куда ты торопишься? У нас и мощностей нет, чтобы браться за такой заказ. Я на это не подписываюсь.

– Подожди. Сначала давай обмозгуем. Можно привлечь субподрядчиков. Будем осторожны…

– И получим дырочку от бублика. Субподрядчики тоже считать умеют. Как ты не поймёшь, что нельзя осторожно сесть мимо стула! У нас будут обязательства не только перед банком, но и перед людьми, которые поверят нам. А это, как любил говорить наш дед, две большие разницы! Долг платежом страшен.

Тамара обычно не вмешивалась в споры братьев, но, видя упорство Иосифа, заметила:

– Если никогда не начинать строить такие дома, мы никогда и не научимся. Конечно, это не дачные домики. Здесь потребуется изменять и структуру фирмы, набирать людей. Но что это нам выгодно, у меня сомнений нет.

– И никто не говорит, что будет легко, – добавил Яков. – Безусловно, у нас будут трудности, может, даже ошибки. Чтобы получить опыт, нужно не раз по носу получать. Но мы будем работать над ошибками, исправлять их…

 «Вечно он путается под ногами», – недовольно подумала Тамара.

– Мы всё время работаем над ошибками и довели их до совершенства, – отбивался Иосиф. Он понимал, что Яков решение уже принял и его просто ставят перед фактом. – Мне очень интересно, откуда сведения о тендере и такая уверенность, что мы, не имеющие ни строительной базы, ни опыта, получим этот заказ? Он наверняка будет стоить немалых денег. И что в итоге мы получим?

– Оно тебе нужно?! – воскликнул Яков. – Узнала Тамара. Её сокурсник работает начальником кредитного отдела нашего банка. Он и является посредником. Они вместе обедали на левом берегу, и он предложил нам поучаствовать в тендере. Конечно, это будет стоить денег, но я думаю, что игра стоит свеч.

– А я думаю иначе, – упорствовал Иосиф. – Мы сядем в лужу и потеряем всё. Нам рано браться за такие проекты.

– Когда жизнь – борьба, всегда много тренеров, – тихо бросила Тамара. Она не понимала, почему его нужно уговаривать. – Если бы во время боя обсуждали каждый приказ командира, у кого была бы победа?

– У нас не война, – твёрдо сказал Иосиф. – Зачем вы меня позвали? Чтобы поставить в известность? Поставили! Но я не подпишу никакого договора на строительство такого дома. К тому же, – он повернулся к Тамаре, – насколько я знаю, ты должна заниматься бухгалтерией.

Тамара встала. Понимала, что не стоит ей быть причиной ссоры братьев.

– Я должна быть счастливой и красивой! Больше никому ничего не должна, – сказала она и вышла из кабинета.

Яков некоторое время молчал. Ему были понятны опасения Иосифа. «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского», – думал в то же время он. 

– Зачем ты обидел Тамару? – спросил он. – Она добыла эти сведения, выбила кредит, а ты… Нужно владеть собой.

– Владеть собой можно лишь частным образом. Я не хочу ходить на ходулях, притворяться, изображать голландский сыр в разговоре с твоей женой и уж тем более с тобой.

– Это как? – не понял Яков.

– Лежать на полке и издавать запахи. Ты меня позвал, спросил моё мнение? Я тебе его высказал. К тому же я не исключаю интерес этого Тамариного однокашника в том, чтобы мы сели в лужу. Ведь без серьёзных кредитов такой дом нам не построить. Кстати, кто этот наш бесплатный благодетель?

– Я с ним знаком. Сергей Новиков, начальник кредитного отдела. Когда-то в институте у них с Тамарой была любовь. Но всё в прошлом.

– Да я не о том, – перебил Якова Иосиф. – Меня это не касается.

– У него семья, двое детей, – продолжил Яков, точно пытался успокоить себя. – У меня нет оснований не доверять Тамаре. Я допускаю даже, что она флиртует с ним. Но я уверен в ней. Тамара рассказывает мне всё.

– Коня и жену не одалживают, – заметил Иосиф. – Мне бы не хотелось, чтобы я оказался прав. Впрочем, не мне тебя учить.

Яков некоторое время молчал, раздумывая, говорить или не говорить.

– Ты полагаешь, я об этом не думал? Думал! Делал себе харакири. Но это самокопание только лишало меня сна. Наверное, ты прав. Этот Новиков, может, имеет свою долю. Но не думаю, что он хочет нас утопить. Зачем? – Ты же знаешь: в бизнесе нет друзей. Есть интересы. И каждый из договаривающихся считает, что обманул другого. Тамара встретилась с ним случайно, но прежде чем начала флиртовать с ним, мы с нею всё обсудили.

Якову трудно было в этом признаться. Он понимал, что Иосиф его не одобрит.

– Ну да. Она ему встретилась, а он ей попался. Впрочем, влезаю не в своё дело. Тебе виднее. Но я не могу быть сторонним наблюдателем.

Яков молчал. Потом открыл ящик стола, достал сигареты. Закурил. Иосиф сказал то, о чём он в последнее время часто думал. Вспомнил, как много лет назад, когда он пришёл домой под утро после пьянки с «нужными людьми», Тамара ему бросила:

– Право не исполнять супружеские обязанности приобретается с годами.

Тогда он резко ответил ей что-то вроде: работает на износ без выходных, чтобы удовлетворять её всё возрастающие потребности…

Тамара рассмеялась:

 – Да знаю я, что ты рождён для счастья, как птица для полёта. И не нужно меня упрекать. Я тебя понимаю даже по интонации. И вышла за тебя, когда ты был никто, и любила тебя больше, чем ты зарабатывал.

Яков знал, что в принципе она могла и промолчать. Вот только у неё в последнее время пропал куда-то этот принцип. Её словно подменили. И он решил, что пора заводить второго ребёнка, а то она совсем от рук отобьётся. Через год, 1 февраля 1999 года, у них родилась Маша. Рождение второй дочери действительно снова сблизило их. Яков отбросил все свои сомнения. Знал, что Тамара горло перегрызёт за семью, её благополучие. Он верил ей. С тех пор прошло шесть лет, и сейчас слова Иосифа ему были неприятны. Он был убеждён, что не выиграть тендер они не имеют права. Не начав движение, трудно куда-то дойти. Не приступив к строительству такого дома, они никогда не получат опыта.

 – Если мы всё же выиграем тендер, – задумчиво произнёс Яков, словно вопрос о том, нужно ли в этом тендере принимать участие, был уже решён, – я думаю, техническому обеспечению строительства нужно будет выделить определённую сумму, чтобы ты имел возможность сам решать, что приобретать: пару новых самосвалов или кран. У тебя должно быть больше степеней свободы.

Иосиф посмотрел на брата. Неужели он хочет его купить? Впрочем, они с Тамарой настолько привыкли  к этой мысли, что переубедить их невозможно. У него сомнения, он пессимист, а у них расчёты. Они оптимисты.

– Ты прав: глоток свободы, и можно не закусывать, – грустно улыбнулся Иосиф. – Я понимаю, что ты уже всё решил. Но поверь, нам будет очень тяжело. Мы можем сесть в лужу. Авторитет фирмы нарабатывался годами, а потерять его можно быстро.

– Не бойся! Мы же лошади. Вытянем и эту стройку.

– Лошади. Только не породистые, – кивнул Иосиф. – Всё будут решать деньги, которых у нас всё время будет не хватать. Деньги нужны человеку для того, чтобы о них не думать. А мы снова будем брать кредиты…

– Так уж устроен мир, – примирительно сказал Яков. – Те, кто хочет что-то делать, – не имеют средств, а те, кто их имеет, ничего делать не хотят и не умеют. Жизнь всегда обещает одним, а даёт другим. Но я думаю, мы не должны, не имеем права отказываться от такой возможности.


4. Пять лет назад Сусанна родила мальчика. Малыша назвали Мишенькой в память о дедушке, ушедшем из жизни в 1995 году. Так случилось, что очень скоро после смерти матери её отец привёл в дом другую женщину. Отношения у Сусанны с нею не сложились, и она была рада, что встретила Иосифа, понравившегося ей ещё в Волгограде.

Давиду Михайловичу исполнилось шестьдесят лет, но он продолжал работать. Не мог себе представить, что когда-нибудь придётся уйти на пенсию. Но в последнее время стал часто сетовать на то, что работать становится всё тяжелее, а зарплата такая, что на неё трудно прожить. Коллеги посмеивались, советовали не стесняться, и «дополучать с больных то, что недоплачивает государство». Делать этого он не мог. От благодарности, конечно, не отказывался. Но никогда, ни при каких обстоятельствах не назначал цену, когда брался за лечение. Для него были не пустыми слова отца, которому он всю жизнь старался подражать. Тот говорил, что нужно сохранять в чистоте совесть и высокое звание врача. Эти его слова он помнил с детства. Они у него ассоциировались с чистотой белого халата. Правда, врачи давно ходили в пижамах салатного цвета, но он всегда следил за своим внешним видом, полагая, что это тоже очень важно.

Его считали «не от мира сего», идеалистом, называли белой вороной. Но при этом уважали и часто с ним консультировались. Он никогда никому не отказывал в помощи. Несколько раз ему настойчиво предлагали возглавить отделение, но он неизменно говорил, что хочет отвечать только за себя.

 Жили они скромно. Не позволяли себе ничего лишнего. Когда сыновья стали прилично зарабатывать, не раз предлагали родителям материальную помощь, от которой те категорически отказывались.

– У вас проблем больше, чем у нас. Да и на работе, думаю, сегодня непросто. Вы лучше чаще нам звоните, приходите. Внуков приводите. Больше нам ничего не нужно.

Купив квартиру поблизости от дома родителей, Иосиф и Сусанна часто навещали их, засиживались допоздна, советовались, спорили, обсуждали события, происходящие в мире.

Когда же в их семье появился Мишенька, дедушка и бабушка в нём души не чаяли. Мария Иосифовна помогала чем могла. Гуляла с малышом, пока Сусанна занималась домашними делами. А в 2005 году вышла на пенсию и всё свободное время посвятила любимому внуку. В пять лет мальчик уже умел читать.

Яков с Тамарой навещали родителей нечасто. Жили они далековато, да и забот у них было больше. Девочки требовали к себе особого внимания, ревновали родителей друг к другу. Но приходя в отчий дом, Яков всегда приносил какие-то вкусности, которые родители обычно не покупали. Девчонки переворачивали квартиру вверх дном, разбрасывали по комнатам игрушки, книжки, которые Мария Иосифовна специально держала для них. Правда, уходя, Тамара заставляла их собрать всех разброшенных кукол и зверушек, книжки и карандаши и положить их на место. 

Двадцать второго июня, в день смерти деда, у родителей собралась вся семья. Это стало уже традицией. 

Лене исполнилось десять лет. Она сидела в кабинете дедушки и вместе с сестричкой и братиком смотрела мультики на компьютере.

А в гостиной Давид Михайлович рассказывал о любопытном случае, произошедшем у него на работе.

– Ко мне обратилась двадцатипятилетняя женщина с жалобами на уплотнение в левой молочной железе, – говорил он, глядя на невесток. – Ничего необычного, фиброаденома. Провели обследование и решили делать секторальную резекцию. Операция несложная, и больную обычно отпускают на следующий день домой. Но когда принесли ответ срочного гистологического анализа, я выпал в осадок. У этой женщины оказался рак! Нужно удалять молочную железу. А она на операцию согласия категорически не давала. Её не волновали ни диагноз, ни прогноз. Отказывалась от операции, заявляя, что не может жить без груди. Боялась, что муж её сразу же бросит. К тому же он ей подарил прекрасный купальник и они надеялись этим летом поехать к морю…

Уговаривал её долго. И только когда сказал, что сейчас делают протезирование силиконом, дала согласие на операцию. Вообразите, успокоилась только тогда, когда узнала, что сможет надеть свой новый купальник! Вот я и спрашиваю: что может быть ажурней женской логики?!

– Вы, папа, – улыбнулась Тамара, – лишали её иллюзий во имя миражей.

– Это следует делать, – добавил Яков, – лишь строго соблюдая уголовный кодекс. Но как можно их не любить, если жениться не обязательно?

– У тебя большой опыт? – спросила Тамара.

– Нужно уметь учиться на чужих ошибках. Опыт можно приобрести, наблюдая жизнь. К тому же новое платье короля смотрится лучше на королеве!

– Вам не о чем говорить? – недовольно произнесла Мария Иосифовна.

– Нет, Машенька, – вступился за детей Давид Михайлович, – разве не удивительно: отказываться от операции, дающей шанс на жизнь, из-за какого-то купальника!?

Потом  стали говорить о том, что недавно завершился суд над Ходорковским. 

– Разве не ясно, что процесс этот политический, если хотите – показательный и заказной. Просто идёт новый передел собственности, – сказал Яков. – У нас нет свободного суда.

Давид Михайлович не понимал, что происходит в стране.

– У нас мало информации, – сказал он. – Может, ты и прав. Но если он действительно проворовался, должен отвечать так же, как и другие жулики. Если у него миллиарды, он неприкасаемый?

– Может, он и виновен. Но не сомневаюсь: этим грешил не только Ходорковский. Уж если бороться с воровством, то не выборочно. А здесь заметили только его. И почему? Да потому, что между ним и людьми из власти пробежала чёрная кошка. Честное слово, если бы мог – слинял бы давно куда-нибудь. Никогда не понимал, почему вы этого не сделали раньше.

– Потому что здесь наша Родина, – ответила ему Мария Иосифовна. – Потому что за неё погибло много наших родных. Твой дед трижды был ранен. Потому что патриотизм для нас – не пустой звук.

– Твой, мамуля, учительский патриотизм зашкаливает. А у нас одна жизнь, и мы с Тамарой хотим жить там, где будем чувствовать себя защищёнными, где царствует закон, а не чья-то злая воля. Неужели этого вы с папой не понимаете?

– Там хорошо, где нас нет, – заметил Иосиф, с удивлением услышав о давней мечте брата куда-то уехать. – Но как ты это себе представляешь? Мы влезли в кредиты, затеяли большое дело, а вы слиняете?

– Чего ты раньше времени беспокоишься? Я же не сказал, что мы уезжаем. Мысли такие у нас... Или и мечтать мне уже нельзя?

Мария Иосифовна была поражена словами сына.

– Ты бы мог бросить всё: дело, брата, нас?

Она повернулась к Тамаре, обычно не участвующей в таких разговорах.

– Ты это знала?

Тамара с укоризной посмотрела на мужа.

– Женщины сделали бы больше, если бы мужчины меньше говорили. О чём вы говорите, мама? Никто никуда не собирается уезжать. Может, он и вынашивает такие планы, но я о них слышу первый раз. К тому же это и не планы. Он говорит, что хотел бы. И я хотела бы жить в Париже. Или не имею права?

– Имеешь! Кто же вас ограничивает в правах?! – неожиданно присоединилась к разговору Сусанна. – Мечтать можно и о полёте на Луну. Только мы здесь собрались, чтобы помянуть Михаила Моисеевича, и мне кажется, такие разговоры несвоевременны.

Все были удивлены не только тем, что сказала она, но и её тоном. Говорила она, словно была обижена за такое отношение к памяти деда, которого едва знала.

Давид Михайлович был благодарен ей. После небольшой паузы тихо сказал:

– Правильно, Сусанночка. Мы все здесь собрались для воспоминаний, а не для пустых разговоров. Вот так и отец обычно сидел в своём кресле и молча слушал наш трёп. А потом скажет что-то, и всё становится на свои места. Как быстро летит время. Десять лет как его нет с нами.

– Давайте выпьем, – предложил Иосиф. – Горло пересохло.

Мария Иосифовна встала.

– Я чай принесу.

– А я, пожалуй, за память о деде выпью ещё водочки, – сказал Яков, наполняя рюмку. – Кому налить?

– Мне, – попросил сына Давид Михайлович.


Через неделю в тендере на строительство многоэтажного дома участвовали, кроме фирмы «Дон-строй», ещё две фирмы, имеющие большой опыт строительства таких домов. Яков не понимал, почему строительство это финансирует город. Но когда ему принесли проектное задание, всё стало на свои места. На первых пяти этажах должны были разместиться муниципальные учреждения, и лишь остальные семь этажей предназначались для квартир на продажу. И вход в жилую часть дома по проекту находился не со стороны улицы, а со двора. К тому же первые пять этажей должны были быть сданы со всеми внутренними работами, тогда как верхние семь этажей продавались в стройварианте.

Вскоре Яков пожалел, что взялся за это строительство. Понимал, бюджетные деньги будут строго контролировать. Они ещё никогда не строили объекты на бюджетные средства. Но было уже поздно пятиться назад.

Узнав, как оценили строительство дома фирмы, участвующие в тендере, Яков и Тамара заявили несколько меньшую сумму и… выиграли его.

Растерянный Яков не знал, радоваться этому или нет. Однако Иосифу демонстрировал уверенность и оптимизм.

Тамара оформила кредит на десять миллионов, но Яков грустно сказал ей, когда они сидели одни в его кабинете:

– Этих денег нам не хватит. Ты всё посчитала правильно?

– Я считала по сегодняшним ценам. Что будет завтра – не знаю. Ты же знаешь, какая у нас инфляция. Стоимость бензина, стройматериалов и работ может расти, и тогда…

– Что тогда? – спросил Яков, понимая, что Иосиф был прав, когда говорил, что они получат дырку от бублика.

– Не знаю, – тихо ответила Тамара, виновато глядя на Якова. – Может, придётся снова брать кредит…

– Мы уже и так в долговой яме. Может, откажемся, пока не начали? И эти деньги вернём.

– Уже не получится.

– Кстати, ты уже отдала своему Сергею его десять процентов?

– Что значит «своему»? – возмутилась Тамара.

– Не побрезгуй – возьми себя в руки... Чего ты возмутилась? Мы с тобой говорили о лёгком флирте, а ты и в ресторан с ним ездишь, может, ещё куда…

– Не оскорбляй меня. Я этого не заслужила. Или ты думаешь, что я должна быть только хранительницей  домашнего очага? Между прочим, очаг этот топится  нашими  общими денежками. И вправду говорят: чтобы сохранить ангельский характер, нужно иметь дьявольское терпение.

– Успокойся. Я ничего плохого не имел в виду. Не буду скрывать: немного ревную. Утешаю себя тем, что флиртовать – не значит любить. Проехали. Но, должен признаться: немного жалею, что мы влезли в это дерьмо. Выбираться из него нам будет сложно. И прав был Оська, когда говорил, что только дураки учатся на своих ошибках. Умные учатся на ошибках других.

– Тогда получается, что умные учатся у дураков, – улыбнулась Тамара, понимая, что гроза прошла стороной.


В конце августа проектная документация была готова. На совещание Яков пригласил доцента строительного института и собирался с ним заключить договор на производство работ по нулевому циклу. «Кто этот Владимиров? – думал Иосиф. – И как доцент института может выполнить такую трудоёмкую и ответственную работу? Как можно заключить договор с частным лицом?»

Иосифа Яков не приглашал, но он пришёл сам и уселся на диван.

– Мог бы позвать, – сказал с упрёком. – Узнал о совещании от Жарова. Послушаю. Мне интересно. Мешать не буду.

– Я не хотел тебя загружать. Сиди, конечно. Ещё одна умная голова не помешает, – сказал Яков с безразличным тоном.

– Нам сегодня нужны не умные, а знающие. Но ты же пригласил Владимирова. Откуда ты его взял? Кто он?

– Он  доцент строительного института, – ответил Яков. – Нашу группу вёл. Его брат – хозяин мощной строительной организации. Договор заключим с его фирмой, а Владимиров будет реальным руководителем строительства. Человек он честный и порядочный. И, самое главное, имеет большой опыт. Летом он привлекал и нас, студентов. Мы подрабатывали. Умный мужик. Вот и послушаем знающего человека.

В кабинет стали входить люди. Последним пришёл Владимиров, мужчина лет сорока пяти. Редкие седеющие волосы его обрамляли большой лоб. Карие глаза под мохнатыми бровями смотрели на собравшихся равнодушно, без всякого интереса.

– Начнём, пожалуй, – сказал Яков после того как поздоровался за руку с Владимировым, с которым уже сотрудничал более семи лет. – Для начала я хочу спросить, готовы ли вы, Матвей Васильевич, начать работы. Хотелось бы за три-четыре месяца завершить нулевой цикл.

– Вы всегда торопитесь. Торопливость нужна при ловле блох. Не теремок строим.

– И всё же, – настаивал Яков.

– Вы, Яков Давидович, строитель. Знаете это не хуже меня. Но для молодых людей скажу: нужно снять и вывезти верхний слой грунта, произвести разбивку плана, осей фундамента.

Прочность и долговечность дома определяются качеством именно фундамента. На эти работы потребуется не меньше месяца. Закладывать начнём сразу же после окончания земляных работ. Дай бог, чтоб не было дождей.

Стоимость нулевого цикла может составить примерно двадцать пять процентов от стоимости дома. Но экономить на этом нельзя, так как ликвидация последствий допущенных ошибок может значительно превысить первоначальные затраты.

 Грунты там нормальные. Опасности не вызывают. Но, для гарантии, мы, конечно, будем и трамбовать, и укреплять добавками, проведём дренажные работы. Нужно завершить всё до морозов. Ничего нового я вам не сказал. Хотелось бы получить проект и определить порядок финансирования.

Яков подумал, что, ещё не начав строительство, деньги утекают, как вода в песок.

После совещания Владимиров пошёл к Тамаре согласовывать график финансирования. Когда стали расходиться, Яков попросил задержаться мужчину, занимающегося кадрами.

– Валентин Иванович! Активизируйте работу. Нам нужно сформировать ещё две бригады каменщиков. Оптимально, если это будут гастарбайтеры из Молдавии, Украины, Узбекистана. Поселим их в двух вагончиках, стоящих на стройплощадке. Проследите за тем, чтобы всё было нормально. Повторяю: нужны квалифицированные каменщики. Не самоучки. Многоэтажку строим!

Когда кадровик ушёл, Иосиф спросил брата:

– Чем я могу помочь? Дом Никанорова закончили. На земляных работах Владимиров работает своей техникой. Кирпич закупать, бетонные плиты? Зачем? Мы будем его подвозить по мере необходимости.

– Сейчас наклёвывается заказ на капитальный ремонт детского садика. Туда нужно будет поставить хорошую бригаду. Контролёров будет много. Кстати, приходите к нам в субботу. И родителей прихвати. Мест в твоей машине хватит. День рождения Тамары в этом году будем отмечать не в ресторане. Почему-то она категорически от него отказывается.

– Будем, конечно. Ты лучше скажи, что ей подарить? Золотых побрякушек она не любит. На брюлики мы не тянем.

– Вы лучше ей деньги подарите. А ещё лучше – в зелени.

– Вы что, действительно, намылились за бугор?

– Пока об этом речь не идёт. Поедем посмотреть. Ты же знаешь, мы ещё нигде не были: ни в Европе, ни в Америке.

– И куда собрались?

– В Израиль. Во-первых, потому, что летом идти в отпуск я не могу. Слишком много дел. А зимой там – как у нас летом. А во-вторых, хочу посмотреть. Уж очень мне его нахваливают.

Иосиф был согласен с Яковом. Недавно они с Сусанной тоже говорили об отпуске. Решили поехать в Армению. Она чувствует какое-то угрызение совести, что ни разу там не побывала. Слышала от знакомых прекрасные  отзывы и о природе, и о народе, а вот посмотреть самой так и не удавалось.

– С девчонками? – спросил Иосиф.

– Куда же их деть? С детворой.

– Здорово. А мы в этом году запланировали  поехать в Армению…

– Когда? – встрепенулся Яков.

– В сентябре. Числа пятнадцатого. А что?

– Нормально. В это время Владимиров будет с фундаментом возиться. А в декабре мы с Тамарой уйдём в отпуск. Нельзя, чтобы фирма оставалась без присмотра.

Иосифу это было приятно слышать. Он кивнул.

– Конечно. А что касается работы, я тут присмотрел большое помещение, в котором можно будет держать нашу технику. Там есть возможность организовать и ремонтную базу. Это значительно дешевле, чем сдавать её на ремонт кому-то.

– Добро! Мне ещё нужно решить вопрос обеспечения стройки электричеством, водопроводом. Так что, прости, нужно идти. Так не забудь: в субботу, часов в шесть...


5. Строительные работы начались через несколько дней. Работали в две смены. Вырыли котлован. Самосвалы вывозили грунт. Экскаваторы вгрызались в землю, выворачивая каменные глыбы, остатки фундамента дома, который когда-то здесь стоял. Яков любил наблюдать, как слаженно и сосредоточено работают люди Владимирова. «Нам бы такую дисциплину», – думал он.

Через месяц после того как был вырыт котлован, на строительную площадку стали завозить бетонные блоки. Днём и ночью крутились три мощные бетономешалки.

В газетах, на телевидении поместили рекламу о продаже квартир в элитном доме. Они раскупались тяжело.

Ещё через месяц установили башенный кран и стали завозить на строительную площадку кирпич, бетонные блоки.

Но в октябре возникли первые трудности. Фирма «Дон-строй» не смогла выплатить проценты по кредиту. Возникла опасность, что банк закроет счета.

В кабинет Якова пришли Иосиф и Тамара. Он сидел за письменным столом и анализировал сводки, графики, цифры. Что-то записывал в блокнот.

– Тамара, можно ли снять со строительства дома на Сарьяна  хоть что-нибудь, чтобы выплатить проценты по кредиту? – спросил он, откладывая бумаги в сторону.

– Но есть ещё задолженность и по налогам. Её нужно погасить в первую очередь. Можно временно понемногу брать со всех наших объектов. Только и они на голодном пайке. Ты же знаешь, сейчас резко упал спрос на недвижимость. Цены на квартиры выросли, и те, кто имеет деньги, – сами строят себе дома. По цене это почти соответствует стоимости хорошей квартиры. Но это же свой дом!

Иосиф слушал и понимал, что, к сожалению, его прогнозы сбываются. Они садятся в лужу и будут вынуждены брать новые кредиты. Но кто им даст? Всё давно заложено. Да и кредитная история теперь у них подмочена. Вся надежда на Тамару и её Сергея. Но и она в последнее время как-то сникла. Нет у неё былого гонора. Дед определял такое состояние по-одесски: «мокрая курица». Тональность её разговоров несколько изменилась.

            
И всё же через полтора года двенадцатиэтажный дом стоял! Правда, фирма так и не вернула полностью долги по кредиту. Не сумели продать все квартиры. Но Яков был рад, что обязательства перед администрацией выполнены. Хотя прибыли практически у них не было.

– Я, к сожалению, оказался прав, – грустно заметил Иосиф. – Получили мы дырку от бублика. Полтора года уродовались, а на счету, как говорил дед – гурнышт. Ноль с палочкой.

– Я так не думаю, – сказал Яков, хотя и понимал, что Иосиф в чём-то прав. – Мы приобрели опыт, который всех денег стоит. Причём опыт не только строительный, но и житейский. Больше никогда не будем связываться с бюджетными заказами. Проверяющих уйма, и все ждут. А не дать нельзя. Иначе в акт напишут и то, что есть, и то, чего нет. Штрафы тогда во много раз превысят величину взятки. А помощи от них – никакой.

– К тому же, – добавила Тамара, – полтора года мы получали зарплату, укрепили материальную базу. Сейчас мало кто строит, и получить такой заказ – большая удача.


В июне 2010 года жара стояла несусветная. Вся зелень пожухла; асфальт, строения раскалились до такой степени, что, прикоснувшись к ним, можно было обжечься. Даже небо стало белым, точно выгоревшим. Нечем было дышать.

Обычно день рождения фирмы отмечали в ресторане на берегу Дона. Но в этом году решили ограничиться скромным фуршетом. В стране явно ощущался экономический спад. Организованный с первого января Таможенный союз с Белоруссией и Казахстаном только усилил эти тенденции. 

Зато страна получила право проводить зимние Олимпийские игры в Сочи. Бюджетные деньги перенаправили на олимпийские объекты. Как грибы после дождя в России появлялись всё новые и новые долларовые миллиардеры. Экономика давно стала ресурсно-сырьевой, олигархической. Страна проходила первую, криминальную стадию капитализма, – первичного накопления капитала.

Это было нелёгкое время. То там то здесь стихийно возникали протестные движения. Полиции приходилось усмирять недовольных. Взрывы в Московском метро, теракты в Нальчике… Разгул преступности зашкаливал, а власть сращивалась с криминалом.

Народ оболванивали всеми СМИ: газетами, телевидением, радио, Интернетом.

Власти говорили о поддержке среднего класса, но при этом издевались над ним как хотели. Насылали проверки, требовали отчёты по любому поводу. Чтобы можно было работать, нужно было… дать. Всем давать. Прокуратуре, администрации, налоговикам, инспекции по труду… Всех не перечесть.

Настроение у Якова было препаршивое, и он всерьёз стал задумываться над тем, что им пора уезжать. В Израиле устроиться строителем – не большая проблема. И уедут они, имея определённую сумму. К тому же можно здесь сдавать дом, а деньги будут присылать им… Яша не хотел его продавать, чтобы было, где жить, когда они будут приезжать в гости к родителям. И вообще, мало ли как сложатся дела? Будет куда вернуться.

После поздравлений и благодарностей, короткого и очень скромного фуршета, когда все разошлись, Яков и Иосиф договорились вечером у родителей продолжить празднование.

– Я не припомню такого пекла, – сказала Мария Иосифовна, встречая детей и внучек у калитки. – Леса горят. Урожай гибнет.      

– Вам не стоит выходить из дома, – заметила Тамара. – Есть же кондиционер. Душ, наконец. А вечером, когда жара спадёт, можно и выйти, посидеть на воздухе.

– А отец где? – спросил Яков, удивившись, что тот не встречает их.

– Поехал в больницу. Что-то случилось с больным, которого он вчера прооперировал.

Вскоре пришли Иосиф с Сусанной и Мишей. А ещё через полчаса вернулся и Давид Михайлович.

– Ну, наконец, все в сборе. Можно и садиться за стол, – сказала Мария Иосифовна. – Леночка, пойдём, поможешь бабушке.

Леночка, пятнадцатилетняя черноволосая девочка с небесно-голубыми глазами, положила на место сувенир, подаренный дедушке кем-то из больных, и пошла за бабушкой. 

За ужином было необычно тихо. Внукам Мария Иосифовна накрыла отдельный столик. Они ели разные вкусности и о чём-то оживлённо беседовали. Оттуда раздавался смех, и родители были довольны, что детям весело и хорошо друг с другом. 

– Что вы все приуныли? – удивлялась Мария Иосифовна. – Или я чего-то не знаю? Что-то случилось?

Она посмотрела на Якова. Он был необычно серьёзным и молчаливым.

– Чему радоваться? – сказал он. – У нас, как у всех. Но, что самое главное: я не вижу выхода, перспектив.

– Это ты о чём? – не поняла Мария Иосифовна.

– О наших делах! О стране! Кризис. Инфляция. Изменение банковского процента за кредиты. Говорим одно, а делаем другое. В детстве я любил ходить в цирк. Меня увлекали не звери, не воздушные акробаты и жонглёры. Я был в восторге от клоунады и иллюзионистов, которые изо рта вытягивали пёстрые ленты, а из кармана вынимали кроликов и голубей. Сажали человека в сундук, а потом его там не оказывалось.

– Это ты к чему? – не понял Иосиф.

– К тому, что мы с Тамарой всерьёз решили уехать на ПМЖ в Израиль.

Яков, наконец, решился сказать об этом. Знал, что сейчас здесь начнётся. Но решение было твёрдым, и он не собирался его изменять.

– В Израиль?! – воскликнула Мария Иосифовна. – Это же страна шиворот-навыворот. Там же всё наоборот, не как у нормальных людей. Зимой тепло, в домах цементные полы. Читают справа налево. Работают в воскресенье. Отдыхать ездят не на юг, а на север. Как вы там будете жить? В их языке даже гласных нет!

– Зато живут они не по понятиям, а по закону, – парировал Яков. – Там нельзя откупиться от армии, от штрафов, от уголовного наказания. Подсудны все, от дворника до президента, потому что там не в лозунгах, а в реальности человек – высшая ценность. 

– Они окружены врагами, которые мечтают их утопить в море. Там же постоянная война, даже девушек призывают в армию.

– Да. Они обороняются, а их упрекают в насилии. За одного своего отдают тысячу врагов.

Мария Иосифовна махнула рукой.

– Неужели ты и обрезание сделаешь? Кипу будешь носить? В синагогу ходить? Ты же так любишь свиные отбивные!

– Мамуля, от отбивных я не собираюсь отказываться.

Сусанна увела детей в комнату деда и попросила Леночку включить телевизор и что-нибудь посмотреть.

В комнате повисла тишина. Молчали Давид Михайлович и Мария Иосифовна. Молчали Иосиф и Сусанна. Тамара сидела за столом, низко опустив голову. Понимала, что родителям Якова сейчас больно. Но, думала она, времена уже иные: полтора часа лёта, и мы в Ростове. А в той ситуации, в которой они оказались, выход один – уносить ноги. Дошли до того, что стали задерживать рабочим зарплату. Растёт долг по налогам.

Когда они были в Израиле, познакомились с Игорем Лившицем, работавшим строителем. Он им говорил, что в Израиле строителю найти работу несложно. А те, кто работает, живут хорошо. Яков восторгался всем, что увидел. Когда там был, ему казалось, что все, кто живёт в этой стране, – патриоты. Вот и Лившиц с гордостью рассказывал об Израиле как о Богом данной евреям стране, и они делают и сделают эту страну – самым прекрасным местом на земле! Потом он достал из кармана обрывок газеты и показал таблицу. Он не мог поверить, но некоторые показатели таблицы запомнил. За четверть века население увеличилось в два раза. В 1984 году было четыре миллиона жителей. Сейчас – восемь! Инфляция составили около двух сотых процента. У нас, для сравнения: девять – двенадцать! Оборонный бюджет они смогли сократить в четыре раза, а экспорт своей продукции увеличить в девять раз! Но вот что более всего поразило его тогда: за то же время ВВП на душу населения у них вырос с семи тысяч долларов до тридцати девяти тысяч!

Они объездили Израиль вдоль и поперёк и были в восторге и от страны, и от народа. Они бродили по историческим местам. Были в Вифлееме, в Назарете. Посетили Базилику Рождества Христова – старейшую до сих пор функционирующую церковь на Святой Земле, где родился Иисус Христос. Иерусалим с местом, где Он отдал свою жизнь во имя того, чтобы люди научились жить в любви. Современные европейские города – Тель-Авив, Натанию, Хайфу, и восточную Беэр-Шеву… На Мёртвом море видели пещеры, в которых когда-то жили ессеи и у которых жил и Иисус Христос… Посетили музей Холокоста – Яд ва-Шем в Иерусалиме…

– Как ты это себе представляешь? – после долгого молчания спросил Иосиф. – У нас долги по кредитам, по налогам, по зарплатам, долги перед клиентами, поверившими нам. И, зная всё это, ты хочешь слинять?

– Есть несколько вариантов решения проблемы, – ответил Яков, понимая, что сейчас настал момент, когда он должен будет убедить Иосифа и родителей, что их решение – не бегство, а разумный выход. – Во-первых, я там буду работать и смогу присылать деньги, чтобы помочь тебе гасить долги.

– Это фантазия! – тихо сказал Давид Михайлович. – Жизнь и там не сахар, и вам, особенно в первое время, будет совсем не просто. Ничего присылать вы не сможете.

– Ну, что ж, тогда есть другой вариант: я готов продать свою долю в фирме и выйти из состава учредителей. Думаю, моя доля покроет мой долг.

– А кто её купит? – воскликнул Иосиф. – Доля фирмы, которая сидит в луже. Кому она нужна? Это не покроет твой долг, но всё же значительно его уменьшит. Даже если вы продадите свой дом.

– Дом мы продадим, но это всё, что у нас есть. Мы же не можем приехать без копейки. Нужно снять жильё. Какое-то время жить, пока не устроимся работать. А ты реализуй часть строительной техники. Зачем тебе столько? Заказов нет. Стоит она, ржавеет.

– Этого делать нельзя, – возразил Иосиф, хорошо понимая при этом, что Якова не переубедить. – Ты что бык: «втемяшится в башку какая блажь – колом её оттудова не вышибешь…»

– Там постоянно идёт война. Террористы… – вставила Мария Иосифовна.

– Где их нет? – заметила Тамара. – И у нас гремели взрывы в метро и в аэропорту. В мире давно уже идёт третья мировая война.

– Только  сегодня нет линии фронта, – добавил Яков. – Не танки и самолёты являются основной ударной силой, а одурманенные наркотиками и оболваненные опытными психологами фанатики, которые почитают за счастье погибнуть во имя своих идей.

– Ладно, – решил подвести итог Иосиф. – Ты продаёшь свою долю. Но не думаю, во-первых, что найдёшь покупателя. А во-вторых, что стоимость её может покрыть твою долю долга. Это Тамара знает лучше меня.

Давид Михайлович встал из-за стола и вышел из комнаты. А Мария Иосифовна сидела и смотрела на старшего сына. В глазах её были страх, обида, разочарование. Она открыла томик Киплинга и, ни на кого не глядя, тихо сказала:

– Послушай, сынок:

И если ты способен всё, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Всё проиграть и всё начать сначала,
Не пожалев того, что приобрёл,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: «Держись!»…
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, –
Земля – твоё, мой мальчик, достоянье.
И более того, ты – человек!

Вы не подумали, что мы уже давно не молоды и нам будет тяжело без вас?

– Мамочка! Сейчас иные времена. Сел в самолёт, и через полтора часа мы в Ростове. Будем приезжать к вам в каждый отпуск. И нам ведь трудно будет без вас. Но решение окончательное, мы уже оформляем документы.

Яков встал, расстроенный тем, что разговор получился сложнее, чем предполагал. Бросил:

– Пойду покурю.

Когда он вышел, Мария Иосифовна спросила Тамару:

– А как же девочки? Языка они не знают. Что их ждёт?

– Там система адаптации разработана идеально. И всё за счёт государства. Мы пойдём на языковые курсы. К тому же четверть населения – русскоговорящие.

Иосиф наполнил доверху бокал вином и выпил.

Сусанна понимала: муж очень переживает, что Яков и Тамара их бросают в самый трудный для фирмы период. И ей придётся вести всю бухгалтерию. А она ещё никогда не составляла самостоятельно годовых отчётов, не связывалась с банком, с налоговыми органами. Тамара старалась её к этим вопросам не подпускать. Но вспомнила о своей преподавательнице на курсах, с которой у неё сложились прекрасные отношения. Подумала, что при необходимости сможет к ней обратиться за консультацией.

Давид Михайлович беседовал с внучками и внуком. Интересовался, как проходят их каникулы? Чем они занимаются? Что читают? Где побывали? Потом, обращаясь к Мише, сказал:

– Сегодня я готов с тобой сразиться при условии, что буду играть белыми.

Услышав это, вошедший в кабинет Иосиф усмехнулся:

– Папа, ты же знаешь, что это не твой уровень? Или забыл, сколько партий в прошлый раз ему проиграл?

– В мои годы знаешь всё. Вот только как это вспомнить? – ответил Давил Михайлович, расставляя шахматы. – Сделаем ещё одну попытку. И вообще, внуку должно быть стыдно обыгрывать дедушку.

Мише недавно исполнилось двенадцать. Он уже был кандидатом в мастера спорта по шахматам. Его кумирами были великие гроссмейстеры прошлого – Капабланка, Алёхин, Ботвинник. Был увлечён ими. Всегда носил с собой книги с партиями известных мастеров.

– Я с тобой сегодня сыграю вслепую.

– Это как? – не понял Давид Михайлович.

– Сяду на диване и буду диктовать свои ходы.

– Ну и хвастунишка же ты, Мишенька. За это ты у меня получишь красивый мат.

Но через несколько минут Давид Михайлович вынужден был сдаться.

– Я сегодня не в форме. А ты молодец! Сыграл вслепую. А ведь у меня когда-то был второй разряд.


Яков с Тамарой и дочерьми ушли раньше чем обычно. Прощаясь, ни Давид Михайлович, ни Мария Иосифовна об их отъезде не говорили. Хотя и были шокированы решением всё и всех бросить и уехать на ПМЖ в Израиль. Давид Михайлович не мог простить сыну, что он упрекнул их тем, что они давно устарели, всю жизнь жили на одну зарплату. По его мнению, сегодня наступили иные времена и нужно уметь меняться. Он тогда промолчал. Было обидно, что сын готов поступиться во имя денег нравственными принципами, но считал, что винить мог только себя. Значит, недодал ему чего-то, что-то пропустил в его воспитании.

Иосиф, прощаясь с ними, не вставая с дивана, поднял руку. Он тоже не понимал, как может Яков так поступить? И что теперь будет?! У фирмы на сегодняшний день три объекта. Два частных дома, с которыми проблем не было, и пятиэтажка, с которой они уже второй год возятся, никак не могут достроить. Но думал, что оформление документов на ПМЖ – процесс не быстрый и Яков успеет ввести его во все дела. Да и Тамара должна передать дела Сусанне. Справится ли она? Вряд ли. Действительно – всё течёт туда, где не меняется.

Когда они ушли, Иосиф снова присел к столу и наполнил бокал вином.

– Сынок, не много ли? – спросила Мария Иосифовна. – Я  всегда этого боялась больше всего.

– Чего – этого?

– На работе всякое случается. Боялась, что рассоритесь. Знаешь, как у нас говорили? Потеря денег – лишь неприятности. Потеря близких – горе. Беда, когда теряют надежду.

– Я не теряю надежду, – упрямо боднув головой, сказал Иосиф. – Что делать, пока не знаю. Тоже не ожидал такого. Но делать нечего. Нужно выживать. Пока от новых заказов буду отказываться.

– А мне кажется, от ремонтных работ, строительства частных домов отказываться не стоит, – сказал Давид Михайлович. И вот ещё что: у нас с мамой есть на книжке какие-то деньги. Собирали на чёрный день. Я их тебе дам. Вернёшь, когда сможешь. Чего они лежат без дела?! Пусть поработают. Я уверен, ты выстоишь. Только не сдавайся. Сбивай масло.

– А причём здесь масло? – неожиданно спросил Миша.

– Есть такая легенда: две лягушки упали в бочку с молоком. Одна опустила безнадёжно лапки и утонула. А другая била лапками, пытаясь выкарабкаться. Били, била, и взбила масло. Села на него, как на островок, и так спаслась. Вот я и говорю: нельзя сдаваться. Нужно пытаться что-то делать, и всё будет хорошо.

– Мы и не собираемся сдаваться, но я думаю, если они уедут, нужно будет принимать опытного строителя. Пока не знаю, я ведь в строительстве мало что понимаю. Да и в бухгалтерию нужно будет кого-то принимать. Сусанна, думаю, одна не потянет. Короче, сдаваться я не собираюсь. Жалко только, что лучшие годы уходят на то, чтобы продлить худшие. Но надеюсь, рано или поздно всё у нас выправится, и мы снова будем на плаву.


6. За последние месяцы отношения между братьями испортились окончательно. Яков отошёл ото всех дел и занимался только оформлением документов на отъезд. Иосиф настаивал на том, чтобы он участвовал в выплате долгов фирмы. Яков отмахивался:

– Чего ты так волнуешься? Жизнь – беспроигрышная лотерея: в конце каждый получит земельный участок.

– Умник. Я не тороплюсь выигрывать. Но банк блокировал наш счёт, и наши возможности как-то исправить ситуацию ограничены.

– Ты же знаешь, что в России так всегда. Даже парковки для машин людей с ограниченными возможностями заняты машинами людей с неограниченными возможностями!

– И чему ты так радуешься? Сияешь как начищенный пятак.

– Сегодня получили документы на ПМЖ.

– Я тебе не дам уехать. Блокирую выезд как должнику по кредитам.

Яков с недоверием взглянул на брата, точно споткнулся о камень. Увидев, что тот не шутит, тихо проговорил:

– Я же сказал: ухожу из числа учредителей.

– Пока это только разговоры.

– А с чего ты так хочешь, чтобы я перестал быть учредителем? – воскликнул Яков. – Что я сделал тебе плохого?

– Хочу пригласить нового партнёра. Он и будет участвовать в оплате твоего долга.

– И кого?

– Пока не знаю. Может, Владимирова?

– Нужна ему наша фирма, как зайцу пятая нога! Он – доцент. Вёл у меня на курсе сопротивление материалов. Ничего не скажу, знающий мужик. Только зачем ему эта головная боль? Если возникла необходимость заработать или опробовать новые  идеи, может сделать это в фирме своего брата. Он так часто и делает. Помнишь, у нас нулевой цикл строил? Договора мы заключали с фирмой его брата, а руководил работами Матвей Васильевич. Если бы он хотел, давно бы открыл свою фирму. Впрочем, бери кого хочешь. Я до отъезда у нотариуса все бумаги подпишу, останется лишь изменить титульный лист на учредительном договоре и зарегистрировать в юстиции. Будешь единственным хозяином. Сегодня же пойду к нотариусу.

– Ты бежишь. Бросаешь меня. Предаёшь. Чего стоит твоя доля?

– Мне же принадлежит половина собственности фирмы?! – упрямо повторил Яков. – Мы выстроили офис. Это хороший двухэтажный дом. Нафаршировали его оргтехникой. Она тоже каких-то денег стоит. В нашем гараже много машин. Разве всё это не стоит моей части долга?

– Так продай свою долю, если сможешь! – воскликнул Иосиф.

– Ничего я продавать не буду. Просто откажусь от неё в твою пользу. Ты же всегда хотел управлять единолично. Думаешь, я не видел, как переживал, когда я принимал решение, не поставив тебя в известность? Но ты же водитель по специальности, а не строитель. Вот теперь и рули!

Яков вышел из кабинета, а Иосиф так и остался сидеть, не зная, что делать.

Тамара же вполне дружелюбно передавала дела Сусанне. Объясняла, что и как нужно делать. Просила даже записывать что-то. Они не говорили ни об отъезде, ни об отношении мужей. Это были запретные темы.

Тамара, молодящаяся тридцативосьмилетняя женщина, сумевшая сохранить свою привлекательность, была по-женски мудра. Она хотела уйти спокойно, без скандалов. Понимала, что кого-кого, а её могут легко задержать с вылетом за рубеж, поступи какой-нибудь сигнал налоговикам или в прокуратуру. Ведь что ни говори, а в том, что оказались в такой ситуации, есть и её доля вины. Словом, они довольно спокойно переоформили все документы, где главным бухгалтером теперь назначалась Сусанна Арамовна Гольдберг.

В обеденный перерыв они вместе выпили кофе, поговорили на отвлечённые темы. Тамара демонстрировала своё остроумие и беззаботность. Шутила, рассказывала анекдоты.

– Чтобы решить демографическую проблему, надо ввести акцизы на презервативы, – сказала она, отложив газету, в которой сетовали, что рождаемость падает и численность населения уменьшается. – Но, по моему глубокому убеждению, мужчины – главная наша проблема.

– Мы сами себе создаём проблемы, – пожала плечами Сусанна.

– Почему мы?

– Мужчин же рожают женщины.

– Я родила девочек, – улыбнулась Тамара. – А вообще мужчин, как мебель, квартиры и платья, нужно периодически менять.

– Но ты же не следуешь этому, – улыбнулась Сусанна.

– Не следую… Пока... Потому что знаю: как только брошу Яшу, он снова мне понадобится. Но живу с ощущением, будто меня кинули на кровать и… промахнулись! К тому же то ли от переживаний, то ли ещё от чего-то, но в последнее время я стала полнеть как на дрожжах. Ходила на фитнес, в бассейн, морила себя диетами. Всё – фигня! Живот растёт, будто готовлюсь рожать. Талия не просматривается.

– Успокойся, – улыбнулась Сусанна. – В женщине должна быть загадка. Пусть ищут!

Такая ни к чему не обязывающая болтовня позволяла им не думать о том, что должно произойти в ближайшее время.



И вот вечером 5 октября 2010 года Яша с семьёй пришёл к родителям попрощаться. Давид Михайлович и Мария Иосифовна грустно смотрели на сына и внучек. Обняв девочек, дедушка сидел на диване и что-то говорил, а они прижались к нему, чувствуя, что расстаются с ним надолго.

Мария Иосифовна молчала, не зная, что можно сказать, когда всё уже решено и билеты куплены. Банальные советы им не нужны.

– Там же всё время стреляют, – тихо произнесла она, словно хотела как-то защитить детей и внучек. – Хорошо бы знать, чего они хотят? Кто прав? Молодая страна, а уже столько войн пережила…

– В том-то и дело, – ответил Яков, понимая, что говорить об этом лучше,  чем молчать. – У палестинцев есть своя страна. Но что они сделали за эти годы? Водоснабжение и электричество получают из ненавистного Израиля. Не построили ни одного производства, не сделали для себя ровным счетом ничего. Вот и живут впроголодь. Детей воспитывают террористами. Они просто не способны что-то созидать.

– Зачем же туда ехать? – вырвалось у Марии Иосифовны.

– Потому что здесь во много раз хуже. Здесь сплошное беззаконие, коррупция, двойные стандарты... Что об этом говорить?

Мария Иосифовна взглянула на мужа. Он смотрел на Якова с болью в глазах.

– Там хорошо, где нас нет, – сказал он осевшим голосом. – Одно дело гостить, другое – жить. Поверь мне, там своих проблем хватает. Но, как говорят, соседняя очередь всегда движется быстрее. Впрочем, чего уж мне тебя переубеждать. Ты всё решил сам. Вы даже не сказали заранее, на какое число взяли билет. А теперь я вас даже не смогу проводить. С утра у меня операция, и отменить её уже нельзя.

– И не нужно нас провожать. Самолёт вылетает рано. В аэропорту мы будем за три часа до вылета. Пока пройдём таможенный контроль, сдадим вещи в багаж… У нас не будет времени с вами даже поговорить. Попрощаемся дома. Что за проблема?!

– Пусть будет по-вашему, – тихо сказал Давид Михайлович, вставая. – Трудно найти утешение, преследуя его по пятам. Давайте прощаться. Девочкам нужно поспать перед дорогой. Завтра вы их не добудитесь.



И вот Яков с Тамарой и дочерьми в аэропорту. Зарегистрировавшись, сдав багаж, прошли таможенный и паспортный контроль и сидели в «отстойнике», ожидая объявления посадки.

– Иосиф даже не пришёл проводить, – сказала Тамара. – Обиделся. Да и у меня как-то муторно на душе. Ему теперь придётся всё это разгребать.

– Ничего. Пусть почувствует, что такое ответственность. Он все эти годы отсиживался за нашими спинами и не знал забот. Пусть почувствует, откуда ноги растут и что почём. Теперь он единоличный хозяин.

Объявили посадку, и все пошли к автобусу, который их отвёз к самолёту.

В самолёте, летящем в Тель-Авив, Яков вдруг почувствовал себя так, будто находится среди родственников. В салоне было шумно и весело. Детишки кричали, переговариваясь друг с другом. Где-то пели знакомую еврейскую песню. Слов он не понимал, но слышал её много раз. Подумал, что все так веселы, потому что летят домой, на Родину. А ещё подумал, что это его народ, пережив унижения и смерть, создал эту маленькую страну, где еврей не должен сжиматься от страха только потому что еврей. Когда-то и его предки, обречённые на смерть жертвы, распрямив спину, погибали за его жизнь без страха и унижений, за жизнь этих весёлых людей, летящих с ним в самолете.

Через два часа приземлились в аэропорту Бен-Гурион. В голубом небе ярко светило солнце, было жарко.

Их встречал Игорь Лившиц.

– Рад приветствовать вас на священной земле! Вы прекрасно выглядите. Как долетели? – спросил он, беря из рук Тамары саквояж. – Пойдёмте за вашим багажом. Я тебе говорил, – обратился он к Якову, – что снял для вас небольшую квартиру в Натании.

– Спасибо. Но как у вас жарко, – ответил Яков, снимая шапку и меховую куртку. – Конец октября, а здесь лето!

– Я люблю это время года. Зим, как у вас, здесь не бывает.

Получив багаж, они прошли к машине и через сорок минут подъехали к высокому дому. Во дворе гоняли мяч мальчишки. Белые, чёрные, коричневые, они громко кричали, не обращая внимания на подъехавшую к подъезду машину.

Увидев удивлённый взгляд Тамары, Игорь пояснил:

– В этом доме живёт много евреев из Марокко. Они доброжелательные, но очень религиозные. Вы сами увидите.

Бесшумный скоростной лифт, казалось, за мгновенье подбросил их на девятый этаж. Игорь открыл дверь, и они оказались в просторной квартире, как здесь говорят, на две спальных комнаты. По российским стандартам – в трёхкомнатной квартире. Просторная столовая, совмещённая с кухней, откуда открывался вход на террасу, где росли цветы, стояли два плетёных кресла и теннисный стол. Две небольшие спальни имели выход в отдельный туалет и душевую кабинку. Стены каждой комнаты были выкрашены спокойными, но разными тонами: столовой – розовым, спален – салатными и голубыми. Полы покрыты бежевой плиткой. На небольшом подиуме – кухонная мебель с электрической плитой. Мебель простая, без изысков, но удобная. Металлопластиковые окна выходили на южную сторону, потому были закрыты жалюзи и занавесками.

– Это – скромное жильё, – сказал Игорь, присаживаясь на диван, – имеет одно немаловажное преимущество: оно находится недалеко от офиса строительной фирмы, в которой я работаю и где, думаю, будешь работать и ты.

– Спасибо, – ответил Яков, у которого вновь появились вальяжность и уверенность в себе. – Но расскажи, что нам нужно предпринять в первую очередь. Оформить какие-то документы? Зарегистрироваться?

– Это всё завтра. Сегодня располагайтесь, отдыхайте. Завтра начнёте всё оформлять. Бюрократии здесь на порядок больше чем у вас. Правда, из Одессы я приехал давно, и может, у вас всё изменилось. Но здесь бюрократия незыблема. Кстати, хорошо, что вспомнил: на крыше солнечные батареи. Они и обеспечивают вас электричеством. Это недёшево. И вода у нас дорогая, так что не лейте её бесцельно. Помню, когда мы приехали сюда в восемьдесят восьмом году, первое время мылись над тазиком, чтобы потом воду сливать в туалет.

Тамара вышла в другую комнату, переоделась и попросила дочерей помочь ей распаковывать багаж. А Игорь всё говорил и говорил о том, что они приняли правильное решение приехать на историческую родину.

– Знаете, ребята, нам здорово повезло. Мы живём в чудесной стране... Вокруг полыхает земля, взрывают себя террористы, но при этом у нас самая безопасная страна. 

Здесь живут разные люди: светские и религиозные, правые и левые, белые и чёрные. Все постоянно спорят, ругаются до хрипоты, обвиняя оппонента во всех смертных грехах и высказывая сразу множество мнений. Но когда, не дай Бог, что-нибудь случается – забывают про распри и идут спасать любимую Родину. У нас одна из самых маленьких, но и самых великих стран на планете. Одно из самых древних и самых молодых государств. Это теперь и ваша страна. Мы живучие, – добавил с улыбкой Игорь. – Как-то в Шаббад в синагоге мы пели субботние песни. Я смотрел в окно и видел мерцание свечей в окнах соседних домов. Тогда и почувствовал, что я дома!

Он встал.

– Ну, не буду мешать. Устраивайтесь. Завтра часам к девяти пришлю дочку Беллочку. Она будет вашим гидом. Поведёт куда надо. Ей двадцать один год. Недавно вернулась из армии. Да, я вам ничего не говорил о нашем городе. Когда приезжали в прошлый раз, вы здесь не были. Натания прекрасный город. По нашим стандартам, достаточно большой. Здесь проживает чуть меньше двухсот тысяч человек. Город-курорт. Замечательные песчаные пляжи, парки, музеи, картинные галереи. И расположен он в тридцати километрах от Тель-Авива и в пятидесяти от Хайфы. Строительные объекты нашей фирмы разбросаны по всей стране, и добираться до работы не так уж далеко. Всю страну можно проехать с севера на юг за четыре часа. 

– Спасибо, Игорь, – сказала Тамара. – Может, выпьешь с нами кофе?

– Нет. Пора и честь знать. Я отпросился у хозяина до двенадцати. Мне пора.

Как только за ним закрылась дверь, девчонки разбрелись по квартире, изучая свой новый дом, а Тамара села на диван.

– Жарковато, – сказала она.

– А что будет летом?! – добавил Яков. – Но я думаю, это не проблема. Купим кондиционер…

– Купим, – кивнула Тамара, – только ты же слышал, что здесь всё придётся считать. Электричество стоит дорого…



Через полгода, пройдя обучение в ульпане, где они изучали иврит и основные законы страны, Яков устроился прорабом на стройке. Технологию возведения бетонно-заливных строений, используемую в Израиле, он не знал, поэтому его поставили на строительство домов из брёвен или клееного бруса по финской технологии. Причём элементы строений подгоняли в цехах завода. На стройплощадку привозили фрагменты домов уже с нанесённой штукатуркой, установленными окнами, дверьми, готовые к проведению водопровода и канализации, вентиляции и электрики. Малейшее несоблюдение технологии могло привести к серьёзным изменениям в геометрии дома и к необходимости доработок, что отражалось на стоимости конечного продукта. Строительство велось на всей территории страны. Нередко ему приходилось ездить в командировки, но где бы он ни был, вечером в пятницу неизменно возвращался домой и в субботу был дома.

По рекомендации Игоря Лившица фирма приняла на работу и Тамару. Здесь в бухгалтерии работало пятнадцать человек! Тамара подумала: видимо, объёмы финансовых потоков в фирме настолько велики, что нужен такой штат бухгалтеров. Она сидела в огромном светлом зале за столом, стоящим в третьем ряду. В первые месяцы ей поручили изучить законодательство Израиля, касающееся бизнеса и собственности. Среди бухгалтеров были и русскоговорящие. Все доброжелательно отнеслись к новой сотруднице.

Девочки учились в школе, где и учителя, и новые подружки помогали им поскорее научиться говорить на иврите свободно, полюбить свою новую Родину.


7. В  Ростове весна в 2011 году была ветреной и плаксивой. Люди ждали тепла, а оно всё не приходило.

Иосиф договорился с Владимировым о встрече, и теперь они сидели в ресторане «Фрау Мюллер», что на набережной.

Матвей Васильевич смотрел на Иосифа, удивляясь, что на переговоры пришёл не Яков, с которым он привык иметь дело, а его совладелец и брат, никогда не участвовавший в обсуждении важных для фирмы вопросов. В фирме «Дон-строй» он несколько раз исполнял роль субподрядчика при строительстве нулевого цикла многоэтажных домов. Фирма честно исполняла все свои обязательства, и он не имел никаких причин отказываться от встречи, сулящей ещё один заказ. Тем более что у него проблем со строительной техникой и людьми не было.

К столику подошёл официант. Иосиф предложил заказать что-нибудь Матвею Васильевичу.

– Если можно, – попросил он официанта, – принесите бутылочку белого сухого вина, немного фруктов, сыр и кофе.

– Что-то ещё? – спросил официант, записывая в блокнот заказ.

Матвей Васильевич взглянул на Иосифа:

– Ваш выход, Иосиф Давидович.

– Мне апельсинового сока. А дальше видно будет.

Иосиф не привык вести такие переговоры и не знал, с чего начать разговор. Но помог Владимиров:

– А что, Яков Давидович в командировке? Обычно я вёл переговоры с ним. 

Иосиф кивнул:

– В командировке... Уехал на ПМЖ в Израиль.

Некоторое время Владимиров молчал, раздумывая, зачем его пригласил этот не такой уж и опытный в делах фирмы парень. Знал, что он является соучредителем, но не был строителем, и партию первой скрипки исполнял всегда его брат Яков.

– Вот это новость! – сказал Владимиров после короткой паузы. – Вы и там решили открыть филиал? Ну, и даёте!

Официант принёс бутылку вина, разлил его в бокалы.

– К сожалению, всё не так, – грустно откликнулся Иосиф, поднимая бокал. – Он уже не учредитель фирмы. Единоличный её хозяин я. Только сижу в глубокой луже и ищу выход. Знаю, что начинать поиски надо с самого неподходящего места. Потому и пригласил вас на встречу.

Владимиров поднял бокал, чокнулся с Иосифом:

– Понятно… Решили нанять каменщика со знанием вычислительной техники.

– Не совсем так, – ответил Иосиф, удивляясь, что Владимиров быстро понял что к чему, и значительно облегчил ему задачу. – Я предлагаю вам стать соучредителем и помочь вытащить фирму из лужи. У вас будет пятьдесят процентов акций и решающий голос в вопросах строительства. Я буду, как и раньше, заниматься техническим обеспечением, снабжением, общими вопросами…

Владимиров некоторое время молчал, раздумывая, насколько серьёзно это предложение и нужно ли ему оно вообще? Пил горячий кофе, запивая каждый глоток холодной водой, и, казалось, думал о чём-то своём.

Пауза затягивалась.

После долгого молчания Матвей Васильевич, протерев платком свой вспотевший сократовский лоб, наконец, тихо произнёс:

– Привык, знаете ли, собираясь охотиться на зайца, брать патроны на слона. Теперь возникла возможность поменять свой внутренний мир на внешний. Но, не буду скрывать, побаиваюсь. Я  не бизнесмен. И уходить из института не хочу, хоть он сегодня и не кормит. Даже к ректору ходил, просил дать деньги, которые заработал за выполнение хозрасчётной темы. Но кто платит меньше всех, тот больше всех жалуется. Он мне посоветовал забыть об этих деньгах. А ведь мы с ним – однокашники. Учились в одной группе.

– Но есть же закон! Я бы начал войну против него!

– Вы, Иосиф Давидович, молоды ещё! Вам сколько?

– Тридцать восемь.

– Так вот: никакая война не искупается победой. Он, конечно, людоед. Ему безразлично, сколько я получаю, какая у меня семья… Но точно знаю: денег моих он себе не брал. В институте много проблем. Впрочем, что вспоминать об этом? Ваше предложение для меня неожиданно. Я хотел бы взять тайм-аут, познакомиться с документами. А через неделю дам ответ.

– Понимаю, – кивнул Иосиф.

Он был рад, что Матвей Васильевич не отверг сразу его предложение.

Потом Владимиров стал расспрашивать, что всё же произошло, и почему Яков с семьёй уехал в Израиль.

– Не знаю, – ответил Иосиф. – К сожалению, мы с братом не были близки. То, что он делал, мне не всегда нравилось, но я не вмешивался ни в экономику, ни в стратегию фирмы. Когда всё было хорошо, чего вмешиваться? Но когда мы увязли в долгах, он просто дезертировал. Да что уж об этом говорить? Он в счёт части своего долга передал мне свою долю, с которой я не знаю что делать. Не буду скрывать, очень надеюсь на вас и буду рад, если примете моё предложение. Завтра же подготовлю копии учредительных документов, балансовые отчёты, договора. И в следующую субботу буду ждать вас здесь же.

– Как вы смотрите на то, чтобы встретиться у меня на даче в Янтарном? – спросил Владимиров. – Приезжайте с женой, сыном.

– Прекрасно. Тем более что жена сейчас пытается разобраться в нашей бухгалтерии.

– Вот и хорошо. Моя супруга работает экономистом на заводе «Красный Аксай». Может нам помочь разобраться. Сыну-то сколько лет?

– Скоро одиннадцать.

– Мал ещё. Чем увлекается?

– Он кандидат в мастера спорта по шахматам, – с гордостью сказал Иосиф.

– Вот даже как? – удивился Матвей Васильевич. – Ладно. Что-нибудь придумаем. У меня есть приятель-шахматист. Возьму у него  какую-нибудь книгу по шахматам. Короче, в субботу часов в пять.

– Приглашаете в гости, а адреса не дали!

– Улица Малахитовая, участок номер семнадцать.

Владимиров снова наполнил бокалы, помолчал. Потом тихо сказал:

– Ваша история с братом мне напомнила библейскую легенду о Каине и Авеле.

– Насколько я помню, Каин убил Авеля. Он завидовал брату. Яков не завидовал мне. Чему завидовать?! Он просто сбежал от трудностей, не веря в возможность выбраться из той ямы, в какую мы угодили. А я не могу и не хочу никуда бежать…

– Почему?

– Потому, что здесь родители. Они уже немолодые. Здесь могилы наших родных. Здесь  наша Родина, как ни пафосно это звучит.

– Ясно, – сказал Матвей Васильевич, допил вино и попросил счёт.

В отличие от Якова и Иосифа, у Матвея Васильевича с его братом были отличные отношения и, как тот говорил, именно потому, что он никогда не вмешивался в его дела. Не осуждал, не обсуждал, чем мог помогал. Виделись не часто. Ограничивались телефонными звонками.

Но после того как Иосиф сделал ему такое предложение, Матвей Васильевич позвонил брату и договорился о встрече.

– Приходи, поговорим, – ответил Иван Васильевич. Можешь завтра прийти к нам?

– Нет. Мне нужно сегодня. Я заеду сейчас на полчаса.

Когда Матвей рассказал брату, в чём суть дела, Иван поначалу удивился: зачем это ему нужно? Напомнил, что давно предлагает ему руководить строительством:

– Не хочу рисковать нашими отношениями.

Иван подумал и согласился с братом.

– Только дай и мне взглянуть на их документы. Я попрошу своих специалистов посмотреть. Кочергина – опытный юрист, а Деева  много лет работает бухгалтером. Сейчас на рынке недвижимости спад. Квартиры продаются плохо. Оборотных денег не хватает. Вот и сбежал Яша. Знаком с ним. У меня создалось впечатление, что он  самовлюблённый нарцисс, говорит и любуется собой. На все вопросы знает ответы. А брата его ни разу не видел. Короче, когда будут документы – звони, назначай время и место, мои подъедут к тебе. Это будет независимая экспертиза.

Иван замолчал, словно не решаясь говорить.

– И вот ещё что: я, безусловно, помогу чем смогу: советом, специалистами, техникой. Чем не смогу помочь, это деньгами. Сам в долгах как в шелках. Здесь ты рассчитывай на себя.



Через неделю Иосиф, Сусанна и Миша приехали на дачу Матвея Васильевича.

Владимиров встретил их у калитки. На нём был синий спортивный костюм, в котором ему никак нельзя было дать более сорока лет. Физически крепкий, с выраженными мышцами, он напоминал Иосифу культуристов, которые только и делают, что разными упражнениями добиваются увеличение мышц, после чего часами любуются  собой перед зеркалом. Но Владимиров не делал никаких специальных упражнений, не глотал анаболики, а просто любил возиться на участке, да и на стройке не стеснялся помочь рабочим. Он любил ходить пешком, круглый год в любую погоду по утрам купался в источнике, отчего в посёлке его считали «немножко сбрендившим».

– Добрый день, – сказал он, пожимая руку Иосифа. – Знакомьтесь. Это моя Олюшка, Ольга Николаевна. А вас как звать-величать?

– Я – Сусанна Арамовна, а это наш Миша. Какой здесь чистый воздух!

– Потому и живём здесь. Проходите сразу в беседку. Сегодня тепло, и мы с женой решили, что там нам будет лучше.

Они прошли к стоящей на зелёном газоне беседке. Стол уже был накрыт. На скамье лежали шахматы и старая книга избранных партий Алёхина. Миша взял книгу, с удивлением принялся листать пожелтевшие от времени страницы.

– Знаком с этой книгой? – спросил Матвей Васильевич, довольный тем, что смог заинтересовать паренька.

– Знаком, конечно. Хочу посмотреть, все ли партии этой книги вошли в новое издание, которое мне дед подарил?

Матвей Васильевич уважительно посмотрел на него и ничего не ответил.

– Эта ваша дача? – спросила Сусанна.

– Не знаю, как назвать этот дом. В городской  квартире живёт наша дочь с мужем и внучкой. Вот мы с Олюшкой теперь здесь круглый год и обитаем. Да вы присаживайтесь. Разговор у нас будет непростой, так что перед ним нужно и винца выпить. Повезло. Купил киндзмараули.

Выпили за знакомство, за присутствующих женщин и перешли к вопросу, который больше всего интересовал Иосифа.

– Что касается вашего предложения, я внимательно изучил состояние  дел вашей фирмы и должен сказать, что она в плачевном состоянии. Но, как мне кажется, опускать руки не стоит. Сегодня нельзя строить многоквартирные дома. Квартиры плохо раскупаются, цены на электричество, бензин, материалы, рабочую силу растут. А ещё кредит, непредвиденные расходы. О какой прибыли можно говорить?! Поэтому считаю, что акцент нужно делать на ремонтные работы. Причём организовать в офисе службу, выполняющую любые… подчёркиваю, любые заказы на ремонтные работы. Для этого нужно иметь специалистов, которые могут работать по договорам. Там должны быть не только строители, но и электрики, сантехники, мебельщики, люди, способные отремонтировать и стиральную машину, и холодильник… Это то направление, которым сегодня можно и нужно заниматься.

Второе направление: строительство частных домов на деньги клиента. Проектирование, получение разрешения на строительство, строительство и сдача дома. Всё это должно быть прописано в договоре, в котором будут оговорены сроки и порядок финансирования. Тут всё понятно.

Иосиф понял, что Владимиров согласился. Теперь нужно уточнить детали.

– Всё, что вы сказали, – принимается. Но хотел бы услышать ваше мнение, как нам рассчитаться с рабочими? Задерживаем зарплату. У них семьи. Долг составляет, если память не изменяет, два миллиона. Если они пожалуются в прокуратуру – заведут уголовное дело. Хочу услышать ваше мнение, как рассчитаться с налоговым долгом? С процентами по кредитам? Здесь долг составляет полтора миллиона рублей.

Матвей Васильевич посмотрел на Иосифа, потом твёрдо сказал:

– В прошлый раз вы говорили, что продаёте пятьдесят процентов акций. Как я понимаю – мой долг составляет тоже пятьдесят процентов от общей суммы. Я внесу в кассу деньги. Но если всё делать по-честному, то, кроме этого, я внесу ещё какие-то деньги. Вы, уважаемая Сусанна Арамовна, посчитайте, пожалуйста, какую сумму я должен внести в кассу, чтобы было всё по закону.

– Я готова вам дать отчёт, – спокойно ответила Сусанна. – Арифметика простая: стоимость нашей недвижимости, оборудования, техники, сумму долга по кредитам нужно разделить на два. Это и будет суммой, которую вы должны внести.



Новые партнёры говорили до позднего вечера. Миша спокойно сидел в сторонке. Расставив фигуры и, заглядывая в книгу, передвигал фигуры. Обычно такие книги он читал без шахмат, получая огромное удовольствие от красоты и остроумия комбинаций Алёхина.

Договорились встретиться в понедельник часов в двенадцать.

– У меня лекция с утра. Потом приедем к вам с Олюшкой. Она у меня экономист старой школы. Я надеюсь, вы, Сусанна Арамовна, не будете возражать, если она поможет прояснить ситуацию, разобраться, правильно посчитать. А мы с вами, – повернулся он к Иосифу, – должны уже подробно оговорить функциональные обязанности и вместе с юристом составить и подписать договор.

Иосифу нравилось, что Владимиров не тянет резину, сразу же решает вопросы, имеет чёткий план действия.

– Возражений нет, – кивнул он, улыбаясь. – Только у нас юриста нет.

– Если вы не возражаете, мы пригласим Надежду Владимировну Кочергину. Вы её знаете.

– Почему я должен возражать? – удивился Иосиф. – Если мы не будем доверять друг другу, тогда лучше и не начинать наше сотрудничество.


Уехали от Владимирова в одиннадцатом часу. Вечером дорога свободна, и уже через пятнадцать минут они были дома.


8. Действительность оказалась не совсем такой, какой её нарисовал Лившиц.  Здесь тоже проблем оказалось немало. К тому же работа не позволяла Якову расслабляться.

Девочки всего этого не замечали. Язык они освоили быстро. Он им стал настолько родным, что иной раз, не находя русского слова, уточняли смысл сказанного на иврите.

Тамара чувствовала, что нравится начальнику участка, и ей это было приятно. Волновалась, когда собиралась на работу, зная, что снова увидит Наума. Это был пятидесятипятилетний спокойный, уверенный в себе человек, которому всегда и во всём сопутствовал успех.

Три года назад умерла его жена. Взрослая дочь с семьёй жила в Иерусалиме. Наум уже привык к одиночеству и не думал, что в его возрасте можно что-то изменить. И вдруг…

Тамара устала от постоянных заунывных домашних разговоров, расчётов, прогнозов. Когда-то Яков был хозяином жизни. Уверенным, успешным. У них было много знакомых, приятелей. Здесь же он приходил с работы издёрганный, усталый. Постоянно на что-то жаловался, раздражался. Много курил и уже не единожды приходил домой в подпитии.

А недавно пожаловался, что на его участок приехал Наум и начал кричать на него при рабочих. Причём после каждого слова – отборный мат по-русски, в расчёте на то, что его мало кто поймёт. Ведь рабочие в основном  арабы.

– Куда ты смотрел, мать твою!? – орал он. – Чему тебя там учили?! Ты инженер-строитель! Если не помнишь чего, не знаешь, прочитай, наконец, инструкцию! Двух одинаковых проектов у нас не бывает, как и не может быть двух одинаковых отпечатков пальцев. Научись работать строго по проекту. Я тебя предупредил. Больше – не буду!

– Но он ведь прав, – спокойно бросила Тамара.– Если не по форме, то по содержанию.

Яков в который раз почувствовал, что всё повторяется. То же происходило в Ростове, когда она становилась на сторону Сергея Новикова.

– Может, и прав. Только мне с этими людьми работать. Как я могу теперь делать им замечание после того, что они услышали?!

– Будь благодарен, что он ещё терпит тебя! Могло быть и хуже. Пора понять, что мы оказались в иных условиях и к ним нужно уметь приспосабливаться.

– Ты уже научилась?

– Учусь, – сказала Тамара и вышла на кухню.               

Яков крикнул ей вслед:

– Ты изменилась, как только стала там работать. Ты меня не понимаешь. С тобой трудно говорить.

Тамара не могла допустить, чтобы последним было его слово.

– И ты изменился. Сник, лапки опустил. Я любила другого. Ты забыл, что пока ещё я твоя жена. Даже в постели меня не замечаешь как женщину. Обсуждаешь проблемы. Спрашиваешь, что тебе делать. Откуда я могу знать? В постели не проводят производственные совещания.

Яков в то утро ушёл на работу не позавтракав. Он был рад, что их скандала не слышали девочки. Они ещё ранним утром уехали со школой на экскурсию в Иерусалим.

Тамара в тот вечер задержалась на работе до глубокой ночи. Позвонила домой, попросила Леночку приготовить ужин и покормить папу и Машеньку. Сослалась на то, что из Иерусалима приехала хозяйка фирмы.

На самом деле её пригласил в кабинет Наум Соломонович и стал говорить, что вынужден уволить Якова.

– Понимаешь, Томочка, он не привык работать и отвечать за что-то. Может, когда-то и был крупным руководителем, но за конкретное дело отвечать не привык. Не знает и не хочет знать строительных технологий, применяемых в Израиле. Работы у нас много, а он – как сонная курица. Что может быть проще каркасного строительства?! А твой муж даже инструкцию в руки не взял!

Наум подошёл к Тамаре, положил ей на плечи руки и внимательно посмотрел в глаза. Она поняла: от её решения сейчас зависит судьба Якова. И она давно была готова к этому…



С тех пор Тамара расцвела, помолодела. В свои сорок выглядела на тридцать. Стала более независимой, уверенной в себе.

Вскоре и Яков стал всё понимать. Поначалу не спал, ревновал, проклинал тот день и час, когда решил уехать из России. Но вскоре смирился и жизнь их снова потекла тихо и спокойно. Так бывает, когда бурный горный поток, наконец, достигает равнины, разливается вширь и спокойно течёт полноводной  рекой. Без грохота водопадов, без перекатывания валунов и выкорчёвывания деревьев, осмелившихся вырасти на пути.

Теперь и Яков приходил домой поздно. Ужинал, выпивал немного бренди, выкуривал на балконе сигарету и ложился спать, повернувшись носом к стенке.

У него все чувства словно заморозились. Он уже ничего от жизни не ждал, не хотел. Жил на автопилоте. Не обращал внимания  на похождения  жены. Семья развалилась как карточный домик. Его уже не интересовала Тамара, её интрижки. И дочери жили своей жизнью, не замечая, что происходит у родителей.

Однажды, придя домой в сильном подпитии, Яков вдруг снова завёл разговор о том, что им стоит переехать в другой город, найти работу в другой фирме. Тамара ничего не ответила. Вела себя, будто его не видит и не слышит.

– Чего молчишь? – возмутился Яков. – Или тебе трудно его оставить?

– А что сказать? Ты же неудачник! Всегда считал себя самым умным и успешным. Даже мысли не допускал, что можешь чего-то не понимать, не знать...

– Тем не менее, наша фирма пятнадцать лет процветала. И это в России, не здесь! А там ведь не конкуренты – бандиты. Обдирали как липку! Крышевали они, полиция, прокуратура, которым тоже приходилось давать.

Яков подошёл к холодильнику, налил в стакан бренди и выпил не закусывая.

Тамара посмотрела на мужа. В её взгляде не было ни сопереживания, ни сочувствия. Лишь презрение.

– Вот-вот... Алкашом становишься? Ты ни с кем не мог ужиться. Я же помню, как ревновал Иосифа, когда тот ухитрялся закрывать вопросы, которые ты решить не мог. Вы же с братом делали одно дело, но ты считал, что ему просто повезло. Его прогнозы почти всегда сбывались. А ведь он строительного института не заканчивал! И это ты настоял на своём, и очень скоро мы стали срывать сроки погашения процентов по кредитам…

Тамара закончила мыть посуду и хотела выйти из кухни, но Яков встал, преградив ей путь.

– А кто меня уговаривал их брать? Думаешь, я не знал, как ты решала вопросы со своим Сергеем? Знал! Чувствовал! Считала, что таким образом спасаешь меня, а на самом деле топила!

– Ну и мразь же ты! Не понимаю, как жила столько лет с тобой! 

– Я мразь? – вскрикнул Яков. – А ты шлюха, с радостью бросалась в койку, как на амбразуру…

Этого Тамара  стерпеть не могла. Она со всего маха залепила ему оплеуху.

На мгновение Яков замер. Потом оттолкнул её и вышел. Надел куртку, взял свою сумку и, хлопнув дверью, ушёл в ночь.

Тамара поняла, что это разрыв. Через минуту кто-то позвонил. Она решила, что Яков одумался. Открыла дверь и увидела Машу, вернувшуюся из школы.

– Привет, мамочка! – весело сказала девочка.

– Привет, Машенька. Я немного устала, так что ты возьми сама себе поесть, а я прилягу.



Последний автобус компании «Метрополин» в Беэр-Шеву отходил в двенадцать ночи. Яков купил билет и сел в полупустой салон. Вокруг мерцали огни фонарей, но когда автобус выехал на шоссе, в зеркале окна он видел лишь своё отражение.

«Вот и случилось то, что должно было случиться, – думал он. – Когда отвратительная погода, сухой, изнуряющий, жаркий ветер – хамсин, ничего изменить нельзя. Всё шло к этому. Её Сергей в Ростове, этот старый развратник здесь… Неужели это финал? И чего меня сюда принесло?! Кто мне мешал в Ростове?»

Он прикрыл глаза и задремал. Перед ним плясали какие-то кикиморы, черти, голые бабы. В салоне автобуса работал кондиционер, и приятная прохлада ему не давала уснуть.

«Но можно изменить отношение к тому, что произошло! В конце концов, жизнь продолжается! Зачем постоянно думать о плохом? Я – фаталист. Нужно успокоиться, побыть одному, подумать, как жить дальше…».

Автобус легко катил по двадцать пятому шоссе Газа-Арава. На последнем ряду молодая парочка обнималась и тихо смеялась.

«Леночка уже взрослая. Машеньке  буду помогать… У меня больше нет семьи. Жизнь нужно начинать сначала. Девочки меня поймут, осуждать не будут. Былой близости у нас давно нет. Нам не нужен скандал. Буду скрывать даже сам факт развода!»

Яков не заметил, как они подъехали к автобусной остановке. Было около часа ночи. На такси добрался до строительной площадки, где стоял вагончик, служивший ему рабочим местом. Здесь планировалось построить большой посёлок для новых репатриантов. Работы – на несколько лет.

Не раздеваясь лёг на раскладушку. Завтра воскресенье, первый день рабочей недели. Обычно в начале недели из Натании приезжал Наум и проводил с прорабами совещание. Опаздывать было нельзя.



В большой светлой комнате за столом сидели прорабы. Яков присел на свободный стул.

Планёрку вёл Наум. Рядом с ним сидела Рахиль, молодящаяся женщина сорока одного года. Лицо её было разукрашено всеми цветами радуги: веки синеватые, щёки розоватые, брови тоненькие, выщипанные. Но что особенно бросалось в глаза – так это её нос. Длинный, с горбинкой, он нависал над тонкими красными губками.

Она жила в Иерусалиме и была хозяйкой их фирмы. Лет десять назад приехала в Израиль из Одессы, вышла замуж за пожилого и богатого бизнесмена. Весёлая, привыкшая брать от жизни всё и ещё немножко, она не очень горевала, когда пару лет назад умер её «спонсор», как она называла своего мужа, и теперь активно участвовала в делах фирмы. Она владела блокирующим пакетом акций, её слово на таких совещаниях было решающим.

В последнее время Рахиль Львовна стала часто приезжать в Беэр-Шеву. Проводила совещания, давала разгон прорабам, начальнику участка. При этом ничего не понимая в строительстве. Родилась в семье, в которой хорошо знали, что такое нужда. Их комната в коммунальной полуподвальной квартире была недалеко от Привоза. Окончив школу, Рахиль знала, что ни в какой институт не поступит. Аттестат зрелости получила с помощью «спонсорской помощи школе», которую в конверте отец передал в руки директору.

Потом Рахиль устроилась продавщицей в небольшой магазинчик на территории Привоза. Это был её мир. Мужчины, с которыми она периодически жила, никаких серьёзных предложений ей не делали. В двадцать три года – аборт, после которого она не беременела. А в тридцать, когда ей казалось, что у неё никогда не будет семьи, познакомилась в доме у приятельницы с её родственником, приехавшим из Израиля. Правда, ему было уже пятьдесят пять лет, но это не было основанием, чтобы отказываться от перспективы переехать в Израиль.

«Спонсор» был почти единоличным владельцем строительной фирмы, и первые годы Рахиль совершенно не интересовалась его делами. Но когда он заболел, она вместо мужа стала посещать совещания, где обсуждались текущие дела фирмы. Первое время сидела тихо, ничего не говорила. Через некоторое время стала не молчаливым, а вполне активным участником таких совещаний.

В прошлый её приезд в Беэр-Шеву Яков обратил внимание, что длинноносая Рахиль старательно строит ему глазки. И сейчас подумал: «Может, стоит откликнуться на её призыв? А что?! Вдова, хозяйка фирмы. И только на два года старше меня. Сейчас в моде такие браки… Правда, живёт в Иерусалиме…»

Яков не слушал, о чём говорит начальник участка. На душе было пакостно. Он никак не мог успокоиться. Смотрел на Наума и думал, как ловко этот инквизитор и матерщинник при начальстве притворятся интеллигентной овечкой. Он, конечно, мог ему дать по морде. Но зачем? Если сучка не захочет, кобель не вскочит! К тому же, если набьёт ему физиономию, вероятнее всего, его попрут с работы…

Прорабы жаловались на то, что не хватает специалистов, монтажников, каменщиков, сантехников. Что иной раз долго приходится ждать, когда привезут с завода детали дома, кирпич, отделочные материалы.

Потом встала Рахиль. Говорила она резко, по-русски. Её мало интересовало, что два прораба её не понимали. Свою речь адресовала в основном Науму.

– И чего вы молчите как неживой? – спросила она у поникшего начальника участка. – Я же не глухая, слух у меня, чтоб вы так знали, как у Давида Ойстраха. Или думаете, что я здесь у вас для мебели?! В чём дело? Почему так медленно спешите? У нас сроки горят синим пламенем. От того, как мы выполним договор, будет зависеть, получим ли новый подряд? А это уже две больших разницы! Или я неясно выражаюсь? Как вам это нравится? Я на прошлой неделе это же и говорила. Но вам всё до лампочки! Так я таки вам скажу: мне надоело вас лечить! Или вы, или…

Она не договорила. Посмотрела на безмолвствующих прорабов:

– А вы? Почему моду взяли отмалчиваться, будто вас здесь не сидело? Или кто-то хочет мне что-нибудь умное предложить?

Яков встал.

– Разрешите?

Рахиль с удивлением взглянула на нового прораба, которого приметила ещё с прошлого раза.

– Вы что-то имеете мне сказать?

– Считаю целесообразным сформировать специализированные бригады. Это может существенно сократить сроки строительства.

Рахиль взглянула на Наума.

– Что скажете?

– Он Америку не открыл, – ответил тот на иврите. – Но у нас практически нет простоев, и я не думаю, что это решит проблему. Нужно увеличить число бригад. Он просто хочет доказать, что умный, а у самого…

– Слушайте сюда, – перебила его Рахиль. – Спрашивается вопрос: зачем и кому ему что-то доказывать? Что он с этого будет иметь? Это не какой-нибудь халамидник. Инженер-строитель! И не подымайте хай! Будет так, а не иначе! Я же вижу, что он хорошо грамотный. Чтоб я так была здорова, мне это нравится. И пусть делает, как предлагает. Проведём эксперимент. Ещё раз повторяю: мы срываем график, а вы никуда не торопитесь. Конечно, это же не ваши деньги! Бекицер, Наум! Быстрее нужно строить! И хватит болтать, идите работать.

Все вышли, делясь впечатлениями. Им нечасто доводилось видеть, как Наум, которого они считали небожителем, получает «клизму».


Эксперимент показал, что при новой организации строительства дом возводится быстрее. Экономия времени составила тридцать процентов. Рахиль была довольна. Узнала, что у Якова жена, дети. Но это её нисколько не смутило. Она привыкла всегда добиваться желаемого.

Распорядилась выдать Якову премию в размере месячного оклада и пригласила его поужинать. Решила не тянуть. Понимала, что он полностью зависит от неё.

Они сидели в кафе, расположенном на территории Национального парка. Яков удивился, обнаружив, что Рахиль оказалась остроумным и весёлым собеседником. Правда, он отметил, что речь её не всегда грамотна, что выражения вульгарны. Но всегда яркая и выразительная. Так говорят в Одессе. Она сказала ему, что иначе и говорить не умеет. Отказываться от своих одесских привычек не хочет ни при каких условиях.

После двух бокалов вина Рахиль не стала изображать из себя недотрогу и предложила перейти на «ты». Яков, конечно, не возражал.

– Одесситы, чтоб ты таки знал, народ весёлый. Но я привыкла брать всё и сразу.

– Прекрасное качество, особенно в бизнесе, – сказал Яков, ещё не понимая, к чему она клонит.

– Я, конечно, не самая молодая. Но даже не спрашивай, сколько мне лет. Сама не могу понять, отчего каждый год по-разному.

Яков оценил юмор, улыбнулся.

– Я знаю, что ты женат…

– В прошлом.

– Где живёшь? Слышала, в бытовке?

– Живу в достатке. Меня уже всё достало. В Ростове была своя фирма, которая держалась на строительном рынке более пятнадцати лет. Потом вдруг всё рухнуло и мы оказались здесь. Жена загуляла... Я не хочу её больше видеть...

К столику подошёл официант, и Рахиль попросила принести ей крепкий чай с лимоном и пирожное.

– А ты что будешь? – спросила она у Якова. – Не стесняйся, закажи что хочешь. Меня деньги не волнуют. Они меня успокаивают.

– Я привык за себя платить сам. Съем что-нибудь.

Он взял меню.

– Ай, что ты такое говоришь?! Я бы тоже съела чего-нибудь, но мне трудно выбрать – или есть, или взвешиваться.

Яков заказал себе бифштекс и картофель фри.

Через несколько минут официант поставил на столик маленький чайник с чаем, коричневую чашку и хотел идти за бифштексом для Якова, но его властно остановила Рахиль:

– Уважаемый, я понимаю: если чай подавать в коричневых чашках, можно таки неплохо сэкономить на заварке. Принеси мне белую и счёт!

Яков ел свой бифштекс и напряжённо думал, что его ждёт сегодня. Эта Рахиль уж очень торопит события. Она, словно услышав его мысли, спросила:

– Яша, ты веришь в любовь с первого взгляда, или мы встретимся ещё раз?

Он понял, что ему не выбраться из этого капкана. Она же, почувствовав, что у него испортилось настроение, спросила:

– Я шо-то не поняла! Это кто тебе настроение испортил? О чём ты думаешь? Мы же с тобой прекрасно подходим друг другу. Давай попробуем.

–  Как-то уж очень всё быстро у нас происходит.

Яков не знал, как притормозить сходящую на него лавину. И вдруг нашёл выход.

– Всё так неожиданно. Но хочу, чтобы всё было серьёзно. Мне давно не восемнадцать. Дочка школу оканчивает. Будет поступать в Технион. Пусть пройдёт немного времени. Мы лучше узнаем друг друга.

– И мне, к сожалению, не восемнадцать. Не хочу терять время. Оно не делает меня моложе. Впрочем, не буду тебя расстраивать, у меня всё хорошо. Ладно. Мне пора.

Рахиль хмуро посмотрела на Якова. Она не привыкла, чтобы ей в чём-то отказывали.

– Вот, что я тебе скажу, Яша: не делай мине беременную голову! Я же знаю, что тебя от меня трясёт. А как иначе, ведь я потрясающая женщина! Я как шампанское: могу быть игривой, а могу и в голову дать...

Она встала и, презрительно улыбнувшись, сказала Якову, который пытался оплатить счёт:

– И шо ты разоряешься без копейки денег? Убери! Я тоже привыкла сама платить за свои причуды. Прощение надо просить сразу, пока я не поняла, что мне и без тебя хорошо. Не провожай, моя машина у входа.

Яков понял, что Рахиль стала его врагом. Некоторое время молчал, не понимая, что сейчас делать. Потом подозвал официанта и попросил принести двести граммов бренди.



9. На протяжении двух недель каждый день после работы Яков пил. Настроение было препаршивым. Он злился на Тамару за то, что она так легко отказалась от него, на Рахиль, которая так беззастенчиво захотела его купить. Обижался на дочерей, забывших его. Лена окончила школу, но продолжать учёбу не собиралась. «Взрослая, могла бы позвонить, узнать, как я,  – думал он. – Да и Маша не маленькая».

В том, что он оказался в такой ситуации, винил всех, кроме себя.

«Я никому не нужен, – думал он и снова налил в бокал бренди. – Прав был Лермонтов:

Делить веселье все готовы,
Никто не хочет грусть делить…

Зато свободен!»

Дни тянулись за окном проволокой. Однообразно, безрадостно. Работа – дом. Дом – работа. Несколько раз пытался позвонить Тамаре, Лене, но всякий раз или никто не брал трубку, или, услышав его голос, отключались.

Делать было нечего, и он пил, думая о том, что плохо быть одиноким даже в раю, когда не с кем разделить воспоминания. Ведь недаром говорят, что одиночество – верный признак грядущей старости. А стариком можно быть вне зависимости от возраста…

Он повесил на стенку фотографию Тамары в рамочке под стеклом, бормоча:

– Это будет моя Стена плача…

Пьяный, заваливался спать, иногда даже не раздеваясь.

 
В марте 2013 года неожиданно позвонила Тамара. Холодно сообщила, что Лену призвали в армию и служить она будет где-то на границе с Иорданией. Не спросила, как он живёт, ничего не рассказала о себе, о Машеньке. Яков хотел её расспросить об этом, но она отключилась. Он сидел в бытовке, не зная что делать. Бригадиры что-то спрашивали у него, кричали, ругались. Ничего не слышал. «Боже! Когда всё это кончится?!» – думал он.


Сначала Лена постигала азы воинской науки в учебном батальоне, каждую субботу приезжала домой, рассказывала столько интересного, что не заслушаться было невозможно. Хвасталась, что пробежала десять километров в полной амуниции, научилась управлять машиной, стрелять.    

У неё появились новые друзья. Встретила парня. Его зовут Лёней. Его семья из Украины. Он родился уже здесь, в Натании. Общались они на иврите. Она его едва понимала. Лёня прекрасно знал и арабский, а после того как познакомился с Леной, стал изучать русский язык. В этом ему помогали и родители. 

В учебке они были полгода. Потом их направили в часть, которая стояла на границе с Иорданией. Лена приезжать домой уже не могла, звонила по субботам, шутила, говорила, что у неё всё хорошо. Успокаивала маму: служить почётно. После службы она поступит в Технион, получит образование по гражданскому строительству.

Командир, видя дружбу молодых людей, сделал их напарниками. Они вместе ходили в охранение, вместе выполняли задания…

Лена любила отца, но считала, что в, разрыве с матерью виноват именно он. Потому и не звонила.

Служба её проходила спокойно. Правда, бывало, их обстреливали из миномётов, ракетами, но, как правило, всё обходилось без жертв. Отвечали огнём.

Со временем они настолько привыкли, что, когда в иной день обстрела их позиций не было, казалось, вроде бы с ними не поздоровались.

Так проходили дни, недели, месяцы...

Однажды, в первых числах декабря, когда они с Лёней возвращались в часть, на них напали. Сбили с ног, связали по ногам и рукам, заклеили скотчем рты, надели на голову мешки и увезли куда-то на машине. Всё произошло быстро и неожиданно.

Через час заставили спуститься по лестнице, развязали, что-то прорычали по-арабски. Лена увидела, что находится в каменном мешке. Тяжёлая металлическая дверь захлопнулась, и они оказались в полной темноте. Не успев даже сориентироваться, нашли угол и сели на холодный пол.

Через некоторое время дверь открылась. Вошёл охранник и бросил к их ногам какие-то тряпки. Что-то сказал по-арабски.

Когда он вышел,  Лёня перевёл: их хотят обменять на какого-то палестинца, арестованного недавно в Иерусалиме.

Но проходили дни и ничего в их жизни не менялось. Их не допрашивали, не били, давали есть. Было холодно, и они спали, прижавшись друг к другу. А потом… потом он её поцеловал. Так началась их любовь.

Очень скоро они потеряли счёт времени. Сидели в тёмном подвале и рассказывали о себе.

– Предки мои из Киева, – рассказывал Лёня. – Жили в своём доме у самого Днепра. Я с родителями был там. Красота! Такого в Израиле нет. Я тогда понял, почему так часто родители вспоминают родной город.

Прадед с прабабушкой учились в одной школе. Дружили, общались. Когда им исполнилось по двадцать лет, они уже были жених и невеста. Ходили друг к другу в гости, как это принято. Во время войны там, в Бабьем Яре, погибло много наших родственников. Спаслась только моя бабушка. Её прабабушка вытолкнула в толпу, стоящую у дороги. Спрятала её простая украинская женщина, привела в деревню и сказала, что это её племянница, дочь брата. Бабушкина фамилия была Мирошниченко, а дедушкина – Либерман. Они и родили моего папу…

– А я ничего не знаю о своих предках, – грустно сказала Лена. – Да и не очень-то интересовалась. Знаю только, что папин отец был врачом, воевал. А где и как – так и не удосужилась спросить. О прадеде и вовсе ничего не знаю. Мамины родители работали на Ростсельмаше. Но с ними я почти не общалась. Почему – не знаю. В гости к ним мы ходили редко.

– Я не могу сказать того же о нашей семье. Отец работает инженером в телефонной компании. Он хасид, строго соблюдает заповеди. Требует от мамы, чтобы и она их соблюдала. И меня папа хотел приобщить к этому, но в седьмом классе я взбрыкнул и, как тот кот, стал ходить сам по себе. Иногда даже спорил с отцом. Не всё мне было понятно в Торе. Его ответы не всегда меня убеждали. Но в Бога я верю. Как жить без веры? Каждый человек во что-то верит. Мой прадед, хотя и был коммунистом, но во время войны с фашистами спасался молитвой, которую когда-то научила произносить его мама: «Адонай Элохейну, Адонай эхад...».

– А где твой прадед воевал? – спросила Лена.

– Где только не воевал! Знаю, что ранили его под Москвой. Служил танкистом. Под Сталинградом в танке горел. Потом в составе Первого Украинского фронта брал Берлин. Награждён двумя орденами Славы, Отечественной войны, Красной Звезды. Малышом я любил рассматривать его награды.

– А я своего прадедушку не помню. Он умер, когда мне и годика не было…


Было неясно, чем закончится эта история. Лена уже не верила, что их спасут, освободят и она сможет вернуться домой. Больше всего волновалась за маму. Представляла, как она переживает.

Но однажды, в холодную декабрьскую ночь, их вывели во двор, снова надели мешки на головы и на машине повезли куда-то.

Так их обменяли на террориста, который собирался взорвать себя у Стены Плача.

Лёню с Леной демобилизовали.

Всего этого Тамара не знала и была удивлена, когда рано утром дочь вернулась домой в сопровождении офицера.

– Что случилось? Почему ты отключила телефон? – спросила она. – Я уже и не знала что думать. Разве так можно?

– Что было, то уже прошло, – сказал офицер на иврите. – Ваша дочка с честью исполнила свой долг. Впрочем, она вам всё сама расскажет.

Когда он ушёл, Лена, со слезами на глазах, рассказала, что с нею произошло, как она «гостила» у террористов.

Тамара с ужасом смотрела на дочь. «Боже мой! – думала она. – Что моей девочке пришлось пережить!»

Маша весь вечер не отходила от сестры. Ничего не спрашивала. Просто сидела рядом и держала за руку.

На следующий день пришёл Лёня. Коренастый, с курчавой головой и большими карими глазами, он понравился Тамаре. Уважительный, воспитанный, неглупый.

Они снова стали рассказывать Тамаре о своих приключениях, но в этот раз рассказ их был скорее весёлым, чем грустным.

– И года не прослужили, – с сожалением сказал Лёня. – Обидно…

– Не жалей, – успокоила его Тамара. – Главное, вы вернулись домой. Расскажи мне о родителях.

Лёня замялся, потом сказал:

–  Отец работал в Киеве инженером на заводе и никогда не интересовался религией. Приехав в Израиль, он долго не мог найти работу. Помогла еврейская община устроиться менеджером по продаже электроники. С тех пор родители стали посещать синагогу, слушать раввина, отмечать еврейские праздники. Отец всё время говорил, что соблюдать традицию народа – значит сохранять его от ассимиляции.

– Наверное, он прав, – сказала Тамара.

– Да, но он требовал, чтобы и я ходил в синагогу. Я этого не понимаю. Мне кажется, что многие заповеди устарели. Почему, например, нельзя в субботу ездить на машине? Согласен, работать нельзя. Но езда на машине – для меня удовольствие, не работа. Или почему нельзя ездить в лифте? Раньше не было высотных зданий. А сейчас как старикам взбираться на шестнадцатый этаж? Почему нельзя включать свет? Что за ерунда?!

– Традиции есть традиции. Они не так быстро меняются. Я думаю, не это главное. Важно, чтобы сохранилось основное: соблюдение заповедей. Я, к сожалению, воспитывалась в семье, где в Бога не верили. Правда, с уважением относились к верующим. У папы, помню, был друг, дядя Коля. Вот он  верил в Бога. В церковь ходил. Крестик носил. С папой на кухне до хрипоты спорил на религиозные темы. Я тогда мало что понимала. Но перед тем как уходить от нас, дядя Коля с отцом выпивали по рюмочке на посошок и никогда друг на друга не обижались.



Лёня стал часто приходить к ним в гости. Вскоре он устроился работать в магазин, где продавали мобильные телефоны, другую электронику, в которой  неплохо разбирался. А ещё через некоторое время они с Леной сняли небольшую квартирку и стали жить вместе.

Оформить брак не могли. Лена по маме русская. Отец Лёни, не имея ничего против девушки, предлагал ей пройти обряд перехода в иудаизм, гиюр, стать еврейкой. Но Лена отказывалась, говорила, что не религиозна, и если Лёня её любит, они будут жить в гражданском браке. Ей не нужны ни штамп в паспорте, ни свадьба под хупой.

Лёня не хотел огорчать родителей. Но и бросать любимую не собирался. Считал, что делает всё правильно, ведь Бог есть Любовь, а он Лену любит.

Вскоре и Лена устроилась работать в тот же магазин продавцом. Вечерами они гуляли вдоль набережной, ходили на концерты, летом загорали на пляже. Часто приходили к маме. Тамара рада была детям. Они вместе ужинали, обсуждали события, происходящие в мире.

– Я горжусь и нашим народом, успехами Израиля, – говорил Лёня. – Наша страна крошечная, но нам есть чем гордиться. И для этого вовсе не нужно жить в империи. Империя стремится распространить своё влияние, завоевать другие народы. Но, рано или поздно, она рушится. К примеру, была Римская империя. И куда она делась? Была Османская империя, Британская, Российская империя, включающая в себя Польшу, Финляндию. Где они? Потом была фашистская Германия, СССР. И они развалились. Империя – неустойчивое образование. К тому же её не уважают, а скорее боятся. У нас маленькая страна, и мы не стремимся кого-то завоёвывать. Нам бы выжить.      

Я был в России, много читал и знаю: россиянам есть чем гордиться. Они победили фашизм, первые полетели в космос. В России прекрасные артисты, поэты, композиторы… Но, к сожалению, уровень жизни очень низкий.  Потому и бегут оттуда в Европу, в Америку, в Израиль…

– Ты прав, – кивнула Тамара. – Многие уехали. Они ищут то, что не смогли найти на Родине. Но не только материальное благополучие и демократические свободы. Ищут спокойную жизнь.

– Ну да, у нас всегда её искали в буре, – вставила Лена, обычно не принимающая участия в таких разговорах. – Помнишь:

А он, мятежный, ищет бури,
Как будто в буре есть покой!

– Это их право. Упрекать за это не стоит.

– Я и не упрекаю.

Тамара взглянула на дочь, потом вышла из кухни, где они обычно ужинали, и через минуту вернулась с книжкой в руках.

– Вот недавно попались мне на глаза хорошие стихи. Мне кажется, они написаны и для вас, мои дорогие.

Она открыла книжку и принялась читать:

Цените тех, кто вами дорожит,
Храните тех, кто вас оберегает.
Печальтесь с теми, кто о вас грустит,
И вспоминайте, кто по вас скучает.

Не тратьте слов своих на тех, кто их не слышит,
На мелочь, не достойную обид,
На тех, кто рядом с вами ровно дышит,
Чьё сердце вашей болью не болит...

В тот вечер они засиделись до глубокой ночи.  Домой шли пешком. Приятная прохлада, звёздное небо и плывущий по небу чёлн луны делали её сказочной.

– Я очень тебя люблю, – сказал Лёня.

– Мне жаль, что редко бываем у твоих, – откликнулась Лена. – Но что мне делать? Не хочу проходить никакого гиюра. В конце концов христианство вышло из иудаизма.  Но я ведь и не христианка. Папа у меня чистокровный иудей, мама – русская, а я – ни то ни сё.

– Атеизм тоже вера. Никто не может научно доказать: есть Бог или Его нет. Успокойся. Мы любим друг друга, и это главное.

Он остановился, повернул любимую к себе, взяв за плечи, крепко поцеловал. Мимо по тротуару шли люди. Из раскрытой двери кафе неслось:

Еврейские глаза, еврейские глаза!
Средь тысяч глаз в толпе я вас узнаю.
Еврейские глаза, еврейские глаза
пред вами я колени преклоняю…

Это были минуты счастья. Лена никогда прежде не испытывала такого чувства. Едва слышно ответила:

– Я тоже люблю тебя!

Придя домой, позвонила отцу.

– Леночка? – услышала она. – Что так поздно? Что-то случилось?

– Случилось! Я звонила тебе несколько раз. Ты не отвечал. Понимаю, днём ты занят. Но я звонила и вечером. Как ты?

Яков был рад звонку. Говорил, что очень скучает, но жизнь у него складывается непросто, и приехать в ближайшее время не сможет.

– А ты как? Что нового у тебя? Как Машенька? Как мама?

– Столько вопросов. Чего же ты никогда не позвонишь? Всё у нас хорошо. Я вышла замуж. Приезжай, познакомлю вас.

– Ты хотя бы фотографии пришли, – грустно сказал Яков. Ему было больно, что и это прошло без его участия. Впрочем, чем он может им помочь? Даже подарка хорошего не сможет купить. Попрощался, повторив просьбу прислать фотографию.

На часах стрелки показывали половину первого ночи. Яков налил в чашку вина, с сожалением глядя на пустую бутылку бренди, выпил до дна и пошёл спать.


10. В Беэр-Шеву приехал начальник участка. На планёрке что-то говорил, ругался, но на Якова даже не смотрел. Только когда  всех отпустил, попросил его задержаться.

– Ты что себе такое придумал, мать твою!? – как обычно начал он, собирая со стола бумаги и не глядя на Якова. – До меня дошли слухи, что ты стал приходить на работу выпившим. Предупреждаю, этого не потерплю. Скоро Новый год. Мы срываем график. Причём отстаёт твоя бригада. Обрати на это внимание. У нас говорят: в счастье будь умён, в несчастье – разумен. Не раскисай!

Яков стоял перед ним, как школьник, и молчал. Что он мог сказать?! На душе было пакостно, и он решил вечером позвонить Рахили.

Придя домой, набрал её номер.

– Рахиль? – спросил он, а в его горле отчего-то появился комок, мешающий говорить.

Она узнала его сразу.

– А, это ты, Янкель? Проснулся?

– В прошлый раз у нас…

Она прервала его:

– Поезд ушёл… Спрашивается вопрос: ты думаешь, мне нужен был секс? Чтоб ты таки знал, секс прекрасен с тем, с кем хорошо и без него. А ты что подумал своей глупой головой? Что я сильно нуждаюсь? Так чтобы да, так нет! Вот и спи один и не плюй в колодец – там никого нет! Мне доложили, что ты стал шикером. Так я тебе вот что скажу: алкоголь твою проблему не решит. У молока тот же эффект. И если я ещё раз услышу, что ты пришёл на работу выпивший, считай, что у меня больше не работаешь!

– Ты мне угрожаешь? – прервал её Яков. Ему всё это надоело, и он уже не думал о последствиях. – Или думаешь, что ты хозяйка моей жизни?

– Я хозяйка, а ты шикер! Алкаш!

– Всё верно. А ты длинноносая кикимора. Завтра утром я протрезвею. А ты так и останешься кикиморой!      

– О! Это мне нравится!

Но Яков уже не мог остановиться:

– Посмотри на себя в зеркало! Тебя и оно не любит! Ты меня уволишь, и хрен с тобой! Найду работу в другой фирме…

– Найдёшь ты голый вассер. Это в Ростове ты был гройсе хухэм, а здесь – поц! – сказала Рахиль и отключилась.

Яков не стал ждать, когда его уволят. Поехал в Натанию и подал заявление об уходе.

Никто его не отговаривал.

Хотел встретиться с Игорем Лившицем, чтобы посоветоваться, но его жена сказала, что он улетел в Канаду по делам фирмы.

Яков не знал, что делать, куда идти.  Медленно побрёл по улице в сторону автовокзала, в который раз проклиная день и час, когда решил уехать в Израиль. Дул холодный ветер, и он зашёл в кафе, выпил чашечку кофе. «Где бы найти работу? – думал он. – Язык знаю плохо. Да и новые хозяева, несомненно, свяжутся с моей прежней фирмой. А уж те дадут такую характеристику, что со мной никто и разговаривать не станет.

Интересно, почему Тамара не живёт с Наумом? Ведь у них любовь. Он  вдовец. Она  свободная женщина. Или причина в том, что она  русская? Может, стоит попробовать склеить разбитый горшок? Хотя вряд ли она простит меня».

Выйдя из кафе, Яков увидел синагогу. Он никогда особо не интересовался религией. Торопиться ему было некуда. Решил зайти, посмотреть, что там происходит, и хоть немного согреться. У входа стоял мужчина.

– Это действительно синагога? – спросил Яков.

– Синагога, – ответил мужчина на русском языке. – Здесь почти в каждом доме синагога. Своеобразный клуб по интересам. Обычно приходят одни и те же люди. Вас я не видел. Вы недавно из России?

– Да нет. Приехал в одиннадцатом году. Но живу в Беэр-Шеве. Проходил мимо, замёрз. Хочу погреться, послушать, как молятся. Разве нельзя?

– Кто сказал нельзя? Почему нельзя? Заходите. Но здесь говорят на иврите. Я здесь живу уже двадцать лет и то не всегда понимаю нашего раввина. Он приехал из Америки, и его иврит несколько отличается от привычного мне. Поймёте?

– Не знаю, – нерешительно ответил Яков. – Но хоть согреюсь.

– Проходите. Я вам буду переводить.

Они вошли в светлую комнату, где уже сидели люди. Кто-то читал Тору, покачиваясь в такт прочитанным фразам. Кто-то тихо беседовал с соседом. Здесь же бегали мальчишки. На них никто не обращал внимания.

Мужчина, приведший Якова, пригласил сесть рядом с ним, достал из ящика стола кипу, и протянул ему.

– Наденьте! Вы же ещё не Бог! И откуда приехали на Святую землю?

– Из Ростова.

– А я с Украины, из Николаева. Слышали про такой город? Он недалеко от Одессы. Приехал ещё в тысяча девятьсот девяносто третьем году, но до сих пор чувствую себя гостем. Сплю, и снится мне мой судостроительный завод, Чёрное море. И рыбы такой здесь нет. Всё не моё. Но... привычка свыше нам дана. Мне кажется, что здесь я временно и скоро вернусь домой. Только возвращаться уже некуда. А вот и наш раввин!

В комнату вошёл парень лет двадцати пяти, в чёрном костюме и в широкополой шляпе, с бородой и внимательными, добрыми глазами. Он поздоровался, с некоторыми за руку, что-то спросил у сидящего возле кафедры мужчины, кому-то кивнул. Открыл книгу и стал читать.

Яков ничего не понимал, но смотрел на всё происходящее с интересом, сосед наклонился к нему и тихо прошептал, что сегодня они разберут  историю, происшедшую между двумя братьями – Каином и Авелем.

Яков когда-то слышал о них, но не помнил, кто кого и за что убил. Не понимал, как взрослые люди могут верить этим сказкам? Неужели с возрастом действительно впадают в детство?! Им бы ещё подгузники или памперсы, и пазл сложится!

– Каин был первым в истории убийцей, а Авель – первой жертвой, – старательно переводил ему слова раввина сосед. – Еврейское имя Каин можно перевести как кузнец или «кана» – ревнивый. Имя Авель – по-еврейски – Хевель, что означает дыхание.

Яков подумал: «Что за чушь?! Любое имя о чём-то говорит, и это ничего не значит. Иосиф, например, означает совершенный праведник. Но разве мой брат такой?! И Яков означает следующий по пятам. Но за кем я следую?» Удивлялся, что умудрённые жизнью люди с таким вниманием слушают этого розовощёкого раввина.

Сосед переводил ему слова раввина легко, словно читал текст в книге. Яков поначалу удивлялся тому, как бегло он переводит. Но потом понял, что тот слышал притчу много раз и знает её уже наизусть.

– Авель был скотоводом, Каин – земледельцем, – тихо продолжал сосед. – Каин принёс в дар Богу от плодов земли. Авель же – первородных животных своего стада. Каин, рассердившись, что Бог отдал предпочтение жертве Авеля, убил своего брата. Бог проклял Каина и отправил скитаться в «землю Нод», в страну скитания, что к востоку от Эдема.

«Было бы чему завидовать! Сказка она и есть сказка, – думал Яков. – И стоило за это убивать брата? Впрочем, каждая сказка имеет смысл, мораль.

А сосед всё продолжал что-то говорить ему. Яков уже его не воспринимал. Слышал лишь какие-то отрывки фраз, отдельные мысли.

– В этом рассказе говорится о моральной ответственности,– шептал сосед. – Зависть Каина Бог называет грехом. Это первое появление слова «грех» («хет») в Торе. Грех Каина особенно велик, потому что это не просто убийство, но братоубийство.

Раввин отложил в сторону Тору и продолжал говорить, видимо, разъясняя присутствующим сложный текст о первом грехе.

– Согласно раввинской традиции, – тихо переводил сосед, – Каин раскаялся и впоследствии был нечаянно убит своим потомком, слепым Ламехом.

В Аггаде образ Каина как братоубийцы трактуется шире – как неблагодарность за оказанное добро. Авель был гораздо сильнее брата и победил того в борьбе, однако, тронутый просьбой Каина о милости, отпустил его. После чего и был коварно убит.

Яков больше не слушал его. Думал о том, что и его жизнь поссорила и развела с братом. И кто из них был Каином, а кто Авелем? Пойди разберись.


Выйдя из синагоги, Яков сел в последний автобус и поехал в Беэр-Шеву. Нужно было принимать решение.

Наум требовал, чтобы он передал дела Борису Вайсману, прорабу, который работал на том же участке. А что там передавать? Но если они захотят, будут тянуть с расчётом.

Приехав домой, разделся, принял душ и прилёг. Спать не мог. Подумал, что теперь уж торопиться некуда. Люди обеспечены работой. Нужно сдать стройматериалы, документацию… Хорошо бы позвонить в другие фирмы. Потом вдруг, будто молнией, сверкнула мысль:

«Не надо никуда звонить! Нужно возвращаться в Россию. Здесь делать уже нечего… Я оказался у разбитого корыта. Потерял всё, что имел: жену, работу…»

Налил в бокал бренди, но… отставил его. «Так я действительно стану алкашом. Нужно взять себя в руки. К этому времени успею получить расчёт, попрощаться с девочками. Нужно бы купить родителям подарки... Только что?..»

А за стеной орало включённое на всю громкость радио:

Ну что тебе писать, дружище Фима?
Свободны мы от натиска режима,
Хозяева мы собственной идеи,
Но ты учти: вокруг одни евреи!

А чтобы не были мы, Фима, так пархаты,
Нам выдадут бесплатно автоматы.
Страну мы строим, сами все прорабы,
Но ты учти – вокруг одни арабы!

А потому увидимся мы скоро,
Тебя ждут обрезание и Тора,
В пустыне ждут и ящерицы, и змеи,
А как ты думал, Фима: мы – евреи!

Ну вот и всё, на этом ставлю точку,
Целуй жену, любовницу и дочку.
Твой друг первейший – Ваня Еремеев!
Нас много здесь, таких как я евреев!

Заснул Яков в ту ночь, когда уже стало светать.



В начале декабря, сдав все дела, он, наконец, приехал в Натанию. Зима в Израиле, конечно, не такая, как в России, и тёплых вещей у него не было. Всё кому-то отдали, когда прилетели. Купил ботинки, свитер, куртку. Надеялся, что не замёрзнет. Билет в Ростов у него уже был. Вылет завтра в десять утра. Нужно попрощаться с дочерьми. Конечно, хотел увидеть и Тамару. Просто взглянуть.

Набрал номер Лены:

– Привет, доченька! Завтра лечу в Ростов. Хотел бы с тобой увидеться.

– Чего же ты только сейчас мне об этом говоришь? – упрекнула его дочь. – Мы с Лёней в Хайфе у друзей. Я же не знала, что ты приедешь. Ты к дедушке на юбилей?

– И на юбилей…

– Что значит: «и на юбилей»?

– Я возвращаюсь в Россию. Навсегда.

Некоторое время трубка молчала. Потом Лена холодно произнесла:

– Ну, что ж... Жаль, что мы с тобой так и не успели поговорить. Передавай дедушке и бабушке от нас привет и поздравления. Впрочем, я ему сама позвоню. Извини, мне нужно идти.

Она отключилась, а Яков подумал, что дочь права. Мог и раньше сказать ей, что будет в Натании в первых числах декабря. Да всё чего-то боялся.

Вечером он пошёл попрощаться с Машенькой. Тамары дома не было.

Маша удивилась его приходу. 

Он сказал, что завтра улетает в Ростов. Девочка выслушала его, сухо пожелала счастливого пути. Видно было, что хочет поскорее с ним попрощаться.

– Ты, папа, извини, но мне нужно готовиться к контрольной по математике.

– А мама скоро придёт?

– Не знаю. Думаю, через час. Если хочешь, подожди её.

Он  поцеловал дочь, и та ушла к себе, а он прошёл в гостиную и сел на диван. Осмотрелся. Здесь ничего не изменилось.

Было около десяти вечера, когда пришла Тамара. Увидев Якова, воскликнула:

– Кого я вижу! Явился не запылился! Каким ветром занесло, и что ты хочешь?

Яков опустил голову и тихо произнёс:

– Уезжаю я. Пришёл попрощаться. Хотел увидеть… девочек.

– Девочек ты хотел увидеть?! Два года такая мысль не приходила в твою светлую голову? Леночка служила в армии, чуть не погибла, а ты ничего не знал. Не хотел знать! Был занят своей персоной.

Яков слушал, и каждое её слово хлестало его, рвало сердце. Понимал, что она права. Лена была в плену?! Чуть не погибла?! Он действительно плохой отец. Наверное, был и мужем плохим.

– Я ничего не знал, – пробормотал он. – Неужели трудно было позвонить?

– Звонила, только ты не брал трубку. Грех впадать в уныние, когда у тебя есть другие грехи. Но не будем об этом. И куда ты уезжаешь?

– В Ростов. Завтра утром самолёт.

В комнате повисла тишина. Тамара села на стул и задумчиво сказала:

– Я всегда, со школьных лет, с огромным уважением относилась к евреям, избранному Богом народу. Много читала о том, что этот народ перенёс. Над ними издевались, грабили, убивали! Но он выжил! Выстоял. Мне казалось, что и ты такой… Я так верила в тебя...

Недавно узнала, что в переводе с арамейского слово «еврей» означает «освобождённый», сбросивший с себя гнёт. Те, кто сбросит гнёт, может считать себя евреем! С тех пор и я считаю себя еврейкой, если не по крови, так по мироощущению, по судьбе. К сожалению, в тебе мало еврейского. Мы прожили столько лет вместе, но ты всегда думал только о себе. Ты разрушил семью, забыл детей. Уже не говорю, что разбил и мою жизнь. А я, дура, так тебя любила...

Она встала, взглянула на Якова и холодно бросила:

– Я тебе постелю на диване.



11. Декабрь 2013  года в Ростове был ветреным и снежным. С приходом Матвея Васильевича ситуация на фирме стабилизировалась. Полностью ликвидировали задолженность перед рабочими. Рассчитались с налоговой инспекцией и банком. Существенно сократили расходы, ушли от «подснежников». На фирме работали строители из Украины, Молдавии, Узбекистана. Жили в бытовках. Не нужно было тратиться на съёмное жильё. Каждый месяц посылали семьям деньги, оставляя себе лишь на еду.

На объектах работали и студенты. Владимиров пригласил их на стройку, организовал две бригады. Договорился с институтом, и им зачли это как производственную практику. Работали дружно, без серьёзных споров.

На строительстве пятиэтажного многоквартирного дома, где, по настоянию Матвея Васильевича, в основном были двух- и однокомнатные квартиры, до холодов успели закрыть периметр, что позволило и зимой проводить внутренние работы.

Квартиры в таком доме быстро раскупались ещё и потому, что на совещании учредителей было решено снизить их стоимость.

– Но мы же не можем строить только из любви к искусству, – сомневался Иосиф.

Ему возразила Сусанна. Она в таких совещаниях всегда принимала участие:

– Мы сохранили рабочих. Люди должны на что-то жить. Я думаю, нужно брать объёмами. Такие сравнительно недорогие, квартиры раскупаются значительно быстрее. Помнится, Тамара всё время об этом говорила. А Яше хотелось строить элитные дома. Но состоятельные люди в последнее время стремятся на природу, где и экология получше, и шума городского нет. Сейчас все стоит в пробках. Но Яша Тамару слушать не стал.

– Сглупил, – кивнул Матвей Васильевич. – Но никого аршином общим не измеришь. И безменом не взвесишь. Твоему брату, Иосиф, казалось, что у него особенная стать, свой обширный смысловой, если хотите, диапазон.

– Когда он говорил, что один такой, я всегда думала – и слава Богу! – кивнула Сусанна.

– Ему не так важны были деньги, сколько признание его достоинств, – продолжил Матвей Васильевич. – Потому и не смог хладнокровно и трезво оценить ситуацию. В его расчётах гулял сквозняк. Он убеждал не столько собеседника, сколько себя! Но что уже об этом говорить? Теперь у нас иные заботы. Так что будем делать с внутренними работами?

– Мне кажется, – сказал Иосиф, – их можно проводить. Дом подключён к коммуникациям. Дешевле оплатить тепло, чем терять время…

– Пусть будет так, – согласился Владимиров. – А что делать с домом на Тринадцатой линии? Там ни тепла, ни коммуникаций.

– И пятьдесят оттенков жёлтого на снегу, – добавила Сусанна. – Туалетов нет.

Такие короткие совещания проводились еженедельно. Всё проходило в доброжелательной обстановке. Конечно, не без того, что спорили, отстаивая своё мнение. Но убеждали оппонента аргументами, а не криком. Бывало, что убедить Иосифа Матвею Васильевичу не удавалось. Тогда решение принималось в строительных делах им единолично.

 – Я, Иосиф Давидович, могу вам объяснить, но постичь это за вас не в состоянии, – говорил Владимиров в таких случаях. – Будем делать так, как я сказал. 

– Когда не знаешь, что ответить, приходится отшучиваться, – улыбнулся Иосиф, понимая, что переубедить Владимирова ему не удалось. – У нас получится как в анекдоте: «Абрам, дай в долг сто рублей! – У меня только восемьдесят. – Ну, давай восемьдесят. Двадцать будешь должен». Пусть будет по-вашему.

– Яков Давидович не приедет? – спросил Влади-миров.

– Вряд ли.

– Пишет?

– Очень редко звонит, но говорит не всё. По голосу слышу: что-то у него не так.

– Отмечать будете в ресторане?

– Отец категорически возражает. Попробую уговорить, хотя у меня это плохо получается.

Двадцать первого декабря в больнице чествовали Давида Михайловича. В актовом зале собралось много народа. Выступал главный врач, коллеги из других отделений. Дарили цветы, подарки.

– Давид Михайлович был для нас примером, каким должен быть врач… –  сказал заведующий хирургическим отделением, назвав его своим Учителем.            

– Почему «был»? – не понял главный врач.

– Он подал заявление об уходе на пенсию… 

Зал притих. Ожидали, как отреагирует главный. Знали, что Гольдберг оперировал его, когда все отказались, ссылаясь на множество противопоказаний. Потом не отходил от него несколько дней, и выходил! Случай этот доложил на хирургическом обществе, статью о нём напечатал в журнале «Хирургия».

Главный врач подошёл к юбиляру, посмотрел на него с упрёком:

– Почему я узнаю об этом последним?

– Уметь вовремя уйти – искусство, – ответил Давид Михайлович. – Пора… Давно пора, да никак не мог решиться. Как говорил мой отец: обидно уходить из очереди только потому, что незачем стоять. А мне уже незачем стоять.

– Понимаю, что уговаривать бессмысленно. Вы всё решили. Нам будет вас не хватать, – сказал главный врач, обнимая юбиляра. – Мы направили в министерство документы о присвоении вам звания Заслуженного врача…

– Спасибо…

Торжественное собрание затянулось. Сначала выступали руководители отделений, потом рядовые врачи, медицинские сёстры. Шутка ли, сорок семь лет проработать в одной больнице! При этом пользоваться большим авторитетом как у коллег, так и у больных. К нему на лечение приезжали из других городов и районов.

В ординаторской юбиляр накрыл стол, поставил бутылку коньяка и пару бутылок вина…

После планёрки Давид Михайлович попрощался и пошёл домой. Заведующий предложил его подвезти, но он сказал, что хочет пройтись.

– Тогда я вам часа в три, после работы, завезу цветы и подарки.

– Спасибо… Цветы отдайте девочкам. Что мы без них?

– Вы правы, без медсестёр как без рук. Но вы не забывайте нас.

– Куда я от вас денусь!


Метель стихла. Ветки деревьев  склонялись к земле от тяжёлого снега. Дворники большими лопатами сгребали снег с тротуаров. Медленно ползли машины. Давид Михайлович не часто возвращался домой пешком, но сегодня хотел пройтись, подумать, чем будет заниматься, когда не нужно будет ходить на работу.

Шёл, разглядывая витрины магазинов, удивляясь тому, что многого раньше не замечал. Может, действительно, начать писать воспоминания? Только кому всё это нужно?! Наверное, прежде всего, ему самому. Он должен себя чем-то занять. К тому же, может, Миша, Лена, Маша, их дети когда-нибудь захотят узнать о том, как жили их предки? В этих воспоминаниях не должно быть фальши… А ещё хорошо бы, наконец, подучить немецкий язык и прочитать в подлиннике «Фауста» Гёте…



К обеду пришли Иосиф с Сусанной и Мишей.

Мария Иосифовна приготовила фирменный салат. Она всегда импровизировала и очень огорчалась, если её творчество кому-то не нравилось. Сусанна пошла помогать ей на кухне.

Пока женщины колдовали, мужчины в гостиной говорили о событиях на Украине.

– Многие лозунги Майдана я понимаю и принимаю. Только, боюсь, они так и останутся лозунгами, – говорил Давид Михайлович. – Уверен, будущее за социалистической формой собственности.

– Ты что, папа?! Забыл, что было при Советской власти? – удивился Иосиф.

– Социализм будет иной, – упрямо повторял Давид Михайлович. – Без постоянных преодолений. Его достигнут естественным путём. К тому же не всё тогда было плохо. Организация здравоохранения, школьное образование у нас были лучшими в мире! Со временем народы бывшего Союза станут снова крепить связи уже на добровольных и взаимовыгодных началах. И объединяться не против кого-то, а для себя. Но всегда найдутся такие, кому это будет не нравиться.

– Хватит философий! Пора за стол! – дала команду Мария Иосифовна.

– Сегодня уж очень тревожно,– никак не мог успокоиться Давид Михайлович. – Украина бурлит. Отношения накалены до предела. Разговоры о том, что от нас что-то зависит, – полная ерунда. Всегда всё зависит от маленькой группы людей. У нас, в США, в европейских странах, в Азии – везде! А пропаганда, как и положено, – врёт. У неё такая работа: называть белое чёрным, искать в тёмной комнате чёрную кошку.  Северная Африка пылает… Всё это меня тревожит. В воздухе пахнет грозой… И уж если она разразится, это будет концом нашей цивилизации. Победителей не будет. Шахиды, готовые умереть... Беспилотники, ракеты, вероятные атаки террористов на атомные электростанции…

– Хватит рассуждать о мировых проблемах, – прервала мужа Мария Иосифовна. – Меня больше волнуют Яша с Тамарой, внучки. Как там они? Почему молчат? Может, им нужна наша помощь?

– Давайте выпьем за папу!  – сказал Иосиф и поднял бокал. – Жить до ста тебе без старости! Так давайте выпьем за то, чтобы ты ещё долго сохранял своё сердце молодым!

Все поддержали тост, выпили. За столом начался обычный в таких случаях шум. Гвоздём программы была как всегда фаршированная рыба – фирменное блюдо Марии Иосифовны.

– Недавно Миша написал в вашу честь, папа, стихи. Коротко писать он не умеет, – сказала Сусанна.

– Пусть Миша и прочитает дедушке, – попросила Мария Иосифовна. Она считала, что внуку нужно обязательно поступать в Московский университет. Говорила, что у мальчика необыкновенные способности. Но Миша хотел совершенствоваться в шахматах и «стишата кропал», чтобы порадовать бабушку, которую очень любил.

– Я не успел…– сказал он, зная, что от него не отстанут. – Начало буду переделывать…

– Начинай уже, – сказала Сусанна, и Миша стал читать распевно, как обычно это делают поэты:

Ты не жалей, что пролетели годы.
И настоящее не следует ругать.
Не забывай, что нет плохой погоды,
И всякая погода – благодать.
И пусть старость где-то рядом бродит,
Начеку я призываю быть!
С тобою разговор она заводит,
Соблазняет, но не может соблазнить
Покоем ночи и бездельем дня,
Возможностью погреться у огня…
Тебя я знаю. Дел невпроворот!
Гони ты старость к чёрту от ворот!
И безмятежный тот покой,
Который родственник с тоской.
Ты не грусти, что золотая осень,
Былое унесла твоё, как дым,
Что стать не та, и появилась проседь.
Сохрани ты сердце молодым!.. –

Я же сказал – не дописал… Не успел.

Миша, смущённый, сел, опустив голову.

Его выручил Давид Михайлович. Неожиданно для всех он взял гитару Иосифа.

 – Наверное, я сегодня перепил, – сказал он, – но  попытаюсь наиграть и спеть песенку, которую недавно сочинил. Только не судите строго. Я ведь не поэт и не музыкант.

– А я всё думала, в кого Ося?! – воскликнула Сусанна. Никогда до этого она не видела, чтобы отец брал гитару в руки.

Давид Михайлович перебирал пальцами струны, и полилась красивая мелодия, а он, весело глядя на родных, вдруг запел густым бархатным баритоном:

Нет, друзья, не нужно унывать!
Конечно, нам уже давно не двадцать!
Пусть с каждым днём труднее засыпать,
Но с каждым днём всё легче просыпаться.

И нам плевать на бронзы многопудье,
Мы памятник себе отлили на века.
И всем нам вечным памятником будет
Посеянная нами ДНК…

– Что это ещё за посеянная вами ДНК? – улыбнулась Мария Иосифовна. – Сеятель!

Иосиф смотрел на отца и думал о том, что он совсем ничего о нём не знает. Да и о дедушке с бабушкой мало что они ему рассказывали. Нужно бы подробно расспросить их, составить родословную. Давно ведь хотел, всё времени не хватало.

Он взял у отца гитару, и запел свою любимую:

Цените тех, кто вами дорожит,
Храните тех, кто вас оберегает.
Печальтесь с теми, кто о вас грустит,
И вспоминайте, кто по вас скучает…

Давид Михайлович откинулся на спинку стула и, взглянув на Сусанну, спросил:

– Ты вот что скажи, дочка: зачем вы на двери вашей квартиры прибили подкову. Или действительно верите, что лошадиная подкова принесёт удачу?

– Я – верю, – улыбнулась Сусанна. – Она приносит удачу даже тем, кто в это не верит. Лучше скажите, Яша вам звонил? Девочки?

– Пока никто не звонил, – ответила за мужа Мария Иосифовна. – Чувствую, что там что-то случилось. Но он разве скажет? А когда уезжали, успокаивал, говорил: полтора часа лёту. Уже три года летит, никак долететь не может. И Тамара молчит. Леночка в армии. Как ей там служится? А мы полететь не можем. У папы последнее время давление. Семьдесят, это вам не шутка! 

– Если бы вы знали, как мне уже надоели разговоры о моём возрасте! Сказал же Мишенька: в душе я молод. Мне двадцать пять! И, пожалуйста, не нужно об этом. Кстати, сегодня я подал заявление об уходе. Теперь я молодой пенсионер!

– Давно пора! – удовлетворённо сказала Мария Иосифовна.

– А вы чего молчите? – спросил Давид Михайлович у Сусанны и Иосифа.

– Правильно сделали, – откликнулась Сусанна.

– А как же я буду теперь ходить в больницу? – спросил Миша. – Говорил же, что буду поступать в медицинский.

– Тебе, Мишенька, на филфак нужно, – сказала Мария Иосифовна.

Давид Михайлович улыбнулся.

– Почему же обязательно на филфак? Вот наши сыновья не захотели поступать в медицинский, а ведь нет более благородной профессии…

– Это как сказать, – заметил Иосиф. – Разве профессии учителя или строителя не благородные? А есть ещё одна достойная профессия – Родину защищать.

– Наверное, ты прав. Многие врачи были прекрасными писателями! Чехов, Булгаков… Разве всех перечесть? Только не пойму, как ты, внучок, сможешь сочетать шахматы с медициной? Кстати, что у тебя предстоит в этом году?

Миша не любил, когда говорили о нём. В другом случае он бы отделался ничего не значащей фразой. Но здесь, среди самых близких людей, сделать этого не мог.

– В сентябре в Юрге  международный турнир имени Карпова. В октябре в Петербурге турнир Чигорина по быстрым шахматам. И самое главное в ноябре – турнир памяти Петросяна в Петербурге. Там будут наши Инаркиев, Крамник, Аронян из Армении, Гельфанд из Израиля, Дин Лижэнь из Китая.

– Когда же ты находишь время учиться в школе? – удивился Давид Михайлович.

– Всё зависит от организованности, – ответила за сына Сусанна.

– А вы слышали, – вдруг сказал Иосиф, – что правительство решило «пересадить» всех депутатов на отечественные машины? Запретило им ездить на импортных. Но они нашли выход: стали такие машины брать в аренду. Машина экстра-класса стоит пять миллионов. Аренда в год – три миллиона! Вот такая экономия! Теперь будут платить каждый год по три миллиона!

– А я не очень понимаю, почему не вернуть три острова Курильской гряды и, наконец, заключить мирный договор с Японией, – сказала Мария Иосифовна. – У нас население примерно такое же, как и в крошечной Японии! К тому же она обещала инвестировать в проекты России большие средства. Мне кажется, что с Японией надо дружить. Нужно иметь противовес Китаю, который заглядывается на Сибирь. Они скоро станут, как мне кажется, самой серьёзной нашей проблемой. И амбиции у них не маленькие.

– Это точно! Китайские товары со всего мира! – кивнула Сусанна.

Давид Михайлович сказал, глядя на жену:

– А я всё время думаю о том, как сильно изменилась жизнь. То, что раньше считалось недопустимым, сейчас вполне приемлемо. Этика, нравственность изменились. Падение нравов зашло так далеко, что многие бегут за границу, где всё это случилось давно и приобрело вполне приемлемые формы. Работает у них страховая медицина. И медики живут в достатке, пользуются уважением общества…

В это время раздался звонок. Иосиф и Сусанна взглянули на родителей:

– Вы кого-то ждёте? – спросил Иосиф, выходя из-за стола, чтобы открыть дверь.

– Никого мы не ждём, – сказал Давид Михайлович. – Если бы вы знали, как мне надоела вся эта патока поздравлений. Было бы с чем. Когда я делал резекцию печени, было больше причин для восторгов. Но тогда этого даже не заметили. А сейчас выгляжу чурбаном, которому вскружили голову. Противно…

Иосиф вышел в коридор и открыл входную дверь. Перед ним стоял Яков.



12. – Вот это сюрприз! – воскликнул Иосиф и обнял брата. – Ты один?

– Один, – ответил Яков, снимая куртку и ботинки. – Ну и холодрыга у вас. Думал, окоченею. Отвык. А в Израиле сейчас плюс пятнадцать.

– Мы холодоустойчивые. Молодец, что вырвался! Вот подарок отцу! – сказал Иосиф и широко распахнул дверь в комнату, где за столом чествовали юбиляра.

На мгновенье все умолкли, с удивлением глядя на вошедшего гостя. Первой опомнилась Мария Иосифовна.

– Яшенька! – воскликнула она и бросилась к сыну. Обняла его, целуя и радостно всхлипывая.

Когда, наконец, освободила его, подошёл отец. Обнял, поцеловал.

– А что Тамара? Девочки? Не смогли приехать? – спросил он.

Яков не знал, как сообщить родным, что приехал он один и навсегда.

– Не смогли. Я приехал один. И... навсегда. Картина Рембрандта «Возвращение блудного сына». Примете?

Давид Михайлович чувствовал, что у сына что-то произошло, что за шуткой он пытается скрыть свои боль и стыд.

– Только в отчем доме можно прослыть блудным сыном. Замёрз? Недаром на Украине февраль называют лютым. Вот и лютует. Так что, Тамару не отпустили?

– Мы расстались, – тихо произнёс Яков, не поднимая глаз.

В комнате стало тихо. Все смотрели на Якова, не понимая, о чём он говорит? Они же так любили друг друга! Тамара готова была на всё ради него. А дочери?! Он и их оставил? Как такое могло произойти?

Первым заговорил Давид Михайлович:

– Ладно. Подробности  потом. Садись со мной рядом и выпей. Согрейся.

Иосиф пересел на свободный стул, освободив место по правую руку от отца Якову.

– Ты, брат, не опускай лапки! Мы вместе устраним недостатки наших достижений, – говорил он, разливая в бокалы коньяк. – Хорошо, что приехал. Вместе мы всех врагов победим!

Через некоторое время Яков, оттаяв, стал рассказывать о том, что произошло в Израиле. По его словам, Игорь Лившиц, конечно, мог бы им больше помочь. А он бросил их, как котят в море, и наблюдал, как они будут добираться до берега. Фирма, в которой он стал работать, занимается строительством по всей стране. Приходилось ездить, неделями жить вдали от дома. Потом и Тамара устроилась работать в той фирме бухгалтером…

– Технологии строительства там совсем другие, но я строил коттеджи. Домики со всеми удобствами и большой площадью по единому проекту. В бригадах – евреи, арабы, молдаване, украинцы, узбеки… Чёрные, красные, белые. Никто на это не обращал внимание…

Его перебил отец.

– Ты, сынок, об этом потом расскажешь. И всё-таки, что у вас произошло? Почему расстались?

Яков некоторое время молчал. Потом, вдохнув в грудь воздух, словно бросаясь со скалы в воду, сказал, стараясь показать своё безразличие:

– Она полюбила другого.

В комнате снова стало тихо. Все боялись нарушить эту тишину. Сусанна попросила Мишу пойти в комнату дедушки и что-нибудь почитать. Мальчик кивнул и вышел. В кабинете дедушки шахматы. А это значит, что ему есть чем заняться.

– Разошлись официально? – почему-то шёпотом спросила Мария Иосифовна.

– Там наш брак не считается законным. Просто... разъехались…

– Где же ты жил всё это время?

– В другом городе, на юге страны. А она в той квартире, которую снял для нас Игорь. В Израиле расстояния иные. От Беэр-Шевы до Натании километров восемьдесят.

– А девочки? – продолжала спрашивать Мария Иосифовна.

– Девочки учились в школе. У них появились новые друзья… Потом Лену призвали в армию на два года. Мы перезванивались... Служба её прошла не без приключений. За месяц до демобилизации её с напарником захватили в плен палестинцы. Они сидели в подвале. Но не волнуйтесь: не били, и насилия не было. Давали есть. Через неделю обменяли на бандита, который хотел взорвать себя в толпе у Стены плача.

Все слушали Якова и понимали, что жизнь на Земле обетованной у него была непростой и вспоминать о пережитом ему сейчас тяжело.

Когда настало время Иосифу, Сусанне и Мише уходить, Яков вдруг спросил:

– А что здесь с коррупцией? Ничего не изменилось?

– Со взяточничеством всё нормально, – ответил Давид Михайлович. – Как нам без него?! Только где его нет?

– Всё! Это надолго, – сказала Сусанна. – Нам пора. Мишу утром в школу не разбужу. До свидания, дорогие, завтра обязательно придём доедать фаршированную рыбу. Сколько я ни пыталась делать, у меня ни разу не получилось, как у мамы. 

Они попрощались и ушли.

– Все разговоры завтра, – сказала Мария Иосифовна. – Я тебе постелю на диване.

– Это уже становится традицией – спать не в своей кровати. Последнюю ночь спал у Тамары.

– Всё будет хорошо. Не торопись…  Ты только будь здоров. Заболеть легко. Гораздо труднее оставаться здоровым. Прошлое прошло. Думай о будущем.



Весь следующий день Яков провёл дома у родителей. Рассказывал им об Израиле, о людях, с которыми ему пришлось встречаться, о проблемах и достижениях страны. Но о Тамаре, о детях старался не говорить. Да и что он мог рассказать?!

– Мы приехали с мыслью, что будем жить здесь всегда. Нас встретил Игорь, и мы сразу же почувствовали его доброту и искреннее желание помочь. Нам казалось, что там все люди ходят с душой нараспашку. Застолья, шумные приветствия и объятия, разговоры обо всем на свете. И все интересовались, как нам понравился Израиль. Предлагали помощь, что-то приносили, дарили… Там смесь языков: иврит, арабский, английский, русский вперемешку. Все пьют лёгкое вино, больше похожее на компот, под один и тот же тост: «Лехаим!» – «За жизнь!». Патриотизм там зашкаливает. Предпочтенье отдают своим продуктам, товарам. Убеждены, что у них всё лучше, чем у других: порядки, армия, наука… В кафе танцуют парочки в военной форме с автоматами через плечо. Те, кто живёт недалеко от воинской части, ночуют дома. А в субботу многие получают увольнительные. Они на постоянной связи и в любой момент за короткое время могут вернуться в часть и исполнить свой долг. Мальчики служат три, а девушки – два года. В стране ни на день не прекращается война. У каждого кто-то из родственников или знакомых погиб. Они вынуждены ежедневно, ежечасно бороться за безопасность, за своё право существовать. Армия в Израиле пользуется любовью…

Давид Михайлович смотрел на сына и думал о том, что он сильно изменился. Жизнь его не щадила. Пятидесяти нет, а морщины под глазами. Облысел. Похудел. Как-то сник. Может, это к лучшему. Всё образуется. Будет работать, может, встретит ещё себе спутницу.

– Ты только не умирай раньше времени, – проговорил он обычную свою шутливую фразу, понимая, что на душе у сына февраль. – Жизнь продолжается! Тебе только нужно научиться уважать иное мнение. Ты, сынок, не обращай внимания на то, что о тебе говорят, и ещё меньше – на то, что могут подумать. Люди всё равно будут это делать, а ты делай своё дело и не думай о плохом. Твой дедушка любил говорить, что жизнь слишком коротка, чтобы пить плохое вино. Живи, не вешай нос!

– В этом ты прав: я не всегда могу принять иное мнение, – грустно произнёс Яков. – Но если приму, то это уже буду не я. Как, например, могут евреи принять мнение палестинцев, стремящихся их уничтожить, выгнать из земли, подаренной им Богом, возвращённой после стольких веков изгнания?

– Это уже крайности, – сказал Давид Михайлович. – Кстати, знаешь ли ты, что католические епископы заявили, что Священное писание не может служить основанием для возвращения евреев в Израиль? По их мнению, права на «Обетованную землю» не являются привилегией еврейского народа. Христос якобы отменил это право. Избранного народа больше нет. Я, правда, не знаю, не читал, что Иисус что-то подобное говорил, но любую фразу через века можно истолковать по-своему.

– Как это может быть? – воскликнул Яков. – Недавно же Папа Римский назвал евреев старшими братьями и покаялся за все несправедливости и гонения ранних христиан в отношении евреев. Был у Стены Плача, молился там, написал записку, где просил старшего их брата, еврейский народ, простить грех его притеснения.

– Любопытно. Не слышал... А взаимоотношения евреев и арабов остаются такими же непримиримыми? – спросил Давид Михайлович, довольный, что смог отвлечь сына от тяжёлых мыслей. – Сейчас арабы стараются бежать в Европу. А из Израиля они тоже бегут?

– Бегут из Сирии и Ирака, Марокко, Ливии и Алжира... – ответил Яков, так и не разгадав хитрость отца. – Не бегут только оттуда, где, как они говорят, им хуже всего живётся, от ига израильской оккупации и блокады Газы. Не бегут, страдая от апартеида и от зверств израильской военщины, пьющей кровь исламских младенцев. Палестинцы никуда бежать не собираются. Они останутся там, пока евреи будут жить на своей земле. Таков парадокс бытия.

– Ты мне лучше скажи, какие у тебя планы? – спросила Мария Иосифовна, которой надоели эти разговоры. – Ты же можешь работать с Осей. Сейчас у них и заказы есть, и дела на фирме вроде бы идут хорошо.

– Пока не знаю, мама, – с грустью ответил Яков. – Когда был учредителем, было одно. Смогу ли работать наёмным сотрудником?

– Странно, – заметил Давид Михайлович. – В любом другом месте ты сможешь работать, а с Осей не сможешь? Почему?

– Не знаю…– тихо проговорил Яков. – Работать под началом младшего брата... Не иметь права голоса…

– Что за ерунда?! – перебил его отец. – Кто тебя лишал голоса? Будешь работать, отстаивать свою точку зрения. А если бы ты работал в другой фирме, разве было бы иначе?


Через неделю Яков стал прорабом на фирме, которую когда-то возглавлял. Дома он долго расспрашивал брата, как они смогли выстоять, расплатиться с долгами.

– Матвей Васильевич внёс сумму, которой мы смогли погасить долги. Да и строитель он высокого класса. Придумщик. Использует современные технологии. Сам проводит планёрки с прорабами, бригадирами.

Владимирова Яков знал ещё с институтских времён.

– Ну да. Я всегда восхищался его умением находить оптимальные решения самых сложных задач. Нестандартные ходы. В строительстве тоже, наверное, нужно уметь импровизировать, как в джазе... Был абстракционистом, как Шагал... Должен признаться – не мой метод. Мне всегда был ближе реализм. Помнишь, как у Орлова:

Шагал любил глядеть в окно,
С вареньем булку уплетая,
И там он видел, как в кино,
Летающих евреев стаи.

…Всё это громко говоря,
Он ищет краски и холстину,
И пишет, в небесах паря,
Отлёт евреев в Палестину.

– Успокойся, брат: не такой уж он и абстракционист, да и ты, когда надо, перестаёшь быть упёртым консерватором. Вот немного отдохнёшь, придёшь и всё увидишь сам. Поймёшь, что это не абстракционизм, а использование современных достижений строительных технологий, материалов, техники. Он, например, в строительстве широко применяет пенобетон, газобетон... Использует различные материалы. Снижает стоимость строительства.

– Может, ты и прав. Только как-то мне всё кажется странным. Задумывали мы этот бизнес как семейный, чтобы на полном доверии. Чтобы дети наши в него вошли. Мы же не вечные. А теперь я должен оформляться как наёмный сотрудник…

Иосиф вдруг окаменел. Посмотрел на брата холодно, и в голосе его появилась сталь. Такого тона раньше Яков никогда от него не слышал.

– Семейный бизнес?! А не ты ли всё бросил, бежал, оставив меня с долгами и угрозой уголовного дела? Не ты ли отказался искать выход? Знаешь, брат: если тебя что-то не устраивает, можешь найти себе другое место. Только скажу, что ты нигде не будешь получать такую зарплату, какую я тебе готов платить. И очень тебя прошу учесть, что Владимиров в нашей фирме имеет решающий голос в делах строительства и как опытный специалист, и как соучредитель. Мы, как прежде, вместе будем обсуждать проблемы, спорить, доказывать друг другу свою правоту, но в строительстве решающий голос у Матвея Васильевича.

Яков был поражён. Он молчал, стараясь не глядеть на брата. Потом глухо проговорил:

– Понятно. Чего уж тут не понять? Наёмный сотрудник… Да у меня и выхода другого нет. И обижаться здесь не на кого.

– А в Израиле ты имел свою фирму или тоже был наёмным сотрудником?

– Чего об этом говорить? Я всё понимаю. Давай попробуем. Только и я  инженер-строитель, могу иметь своё мнение и буду открыто его высказывать. А если тебе с Владимировым это будет не нравиться, оставляю за собой право уйти и искать себе другое место. Сейчас я свободен как ветер. Могу и в другой город уехать.


Встреча Якова с Матвеем Васильевичем была спокойной, уважительной. Владимиров всем видом показывал, что рад приходу Якова. Рассказывал о планах, перспективах, объектах, на которых фирма ведёт строительство.

– Если можно, я хотел бы какой-то один объект вести самостоятельно, – сказал Яков.

– Сейчас строим три крупных дома. Девятиэтажку на Северном, детский центр на Комсомольской площади и шестнадцатиэтажный дом в Первомайском районе. Давайте проедем по объектам, и вы выберете себе любой из них.

– Можно и не ехать. Если вы не возражаете, я буду вести строительство шестнадцатиэтажного дома. Он в Первомайском районе? Мне легче будет добираться на работу. Расскажите, пожалуйста, на каком этапе находится стройка?

Владимиров не возражал.

– Это кирпичный дом на два подъезда. Под ним автомобильная парковка для жильцов. Сделали нулевой цикл и подняли стены до второго этажа. Пройдите в техотдел, получите документацию и… Бог в помощь!

Яков был вполне удовлетворён тем, что ему не нужно будет часто ходить в офис. Надеялся всё остальное узнать непосредственно на стройке.

У двери его задержал Владимиров:

– И вот ещё что: каждую пятницу у нас планёрка. Я к вам буду приезжать по средам. Хочу быть в курсе дел. У нас налажена видеосвязь с каждым объектом, так что в любой момент вы сможете с нами посоветоваться. Но, повторюсь, никто вашу самостоятельность ущемлять не будет.

– Хорошо, – пожал плечами Яков. – Я могу идти?

Владимиров почувствовал, что Яков ожидал несколько иного. Но чего он хотел, так и не смог понять. Кивнул, достал чертежи, стал работать.


– Как прошёл первый рабочий день? – спросил его Давид Михайлович, когда вечером Яков пришёл с работы.

– Получил объект в Первомайском районе, – ответил тот. – Познакомился с людьми. Что можно сказать? Я бы многое делал иначе. Создали тепличные условия для работяг. Темпы строительства такие, каких, например, в Израиле, никто бы не потерпел.

– Не торопись с выводами, сынок. Присмотрись. Лучше узнай проблемы стройки. А если будут серьёзные предложения, на планёрке всё и выскажешь. Ты же руководишь этим объектом.

 – Я и не тороплюсь, – ответил Яков. – За весь день Иосифа так и не увидел. Он занимается глобальными проблемами. Договора, встречи, работа со смежниками… А я что? Моё дело маленькое: копай глубже, кидай дальше!

– Но если что-то не так, – вмешалась Мария Иосифовна, – может, не стоит ждать планёрки. Ты же можешь поговорить и с Владимировым, и с братом. Не чужой же.

– Не буду я ни с кем говорить, – упрямо повторил Яков. – Знаю одно: если строить такими темпами, мы этот дом сдадим нескоро. Да и делается всё тяп-ляп. Но как потребовать качества, когда в бригадах нет специалистов. Да и выгнать нельзя бездельника или алкаша. Нет, я всё-таки скажу. Только поймут ли?

Мария Иосифовна увидела, что Яков мало изменился. То же всезнайство и уверенность в своей правоте. Молча сидела на диване и думала о том, какие же разные два их сына!

Потом взяла с книжной полки томик Омара Хайяма.

– Послушай, сынок, что писал мудрец:

Не делай зла – вернётся бумерангом,
Не плюй в колодец – будешь воду пить,
Не оскорбляй того, кто ниже рангом,
А вдруг придётся что-нибудь просить.
Не предавай друзей, их не заменишь,
И не теряй любимых – не вернёшь,
Не лги себе – со временем проверишь,
Что этой ложью сам себя ты предаёшь.

Яков с укором посмотрел на мать, резко встал и вышел из комнаты.

– Ты куда? – успела спросить Мария Иосифовна.

– Пойду покурю, – ответил он. Слова матери понял по-своему. «Чего это меня снова колбасит? Чего мне ещё нужно? Есть работа, есть крыша над головой. Подсоберу денег и куплю квартиру… Когда же я, наконец, успокоюсь?!»

Потом понял, что этого не произойдёт никогда. Характер изменить непросто. Во всём виновны они – родители. Таким его воспитали. Никогда и не в чём ему не отказывали. Всегда хвалили… и захвалили. Он привык быть лучшим, первым. Ему казалось, что знает и умеет многое лучше других. Но, как оказалось, это совсем не так. С этим ему было трудно примириться. Захотелось выпить. В холодильнике стояла недопитая бутылка водки. Но пить в одиночку среди бела дня постеснялся. Это не было принято в их семье. Постоял ещё немного во дворе, потом пошёл на кухню, открыл холодильник, достал водку и хотел было налить её в стакан, но в кухню вошла Мария Иосифовна.

– Сынок, что это ты один пьёшь? Родной мой, всё у тебя будет хорошо.

– О чём ты, мама? Что у меня может быть хорошего? Мне скоро полтинник, а я один. Детей не вижу. Кому я нужен?!

– Яшенька, солнышко моё, ты нужен мне, отцу,  брату. Всё у тебя наладится. Вот увидишь. Должно пройти время. Только немного умерь свою гордыню.

Она подошла к сыну, обняла, прижала его к себе.

– Нам больно смотреть, когда тебе плохо. Поздно уже, а тебе завтра на работу. Иди спать, сынок. Я тебе уже постелила.


13. Сентябрь был дождливым. По давно заведённому порядку в субботу обычно приходят дети, обедают, общаются. Но в этот раз Иосиф с Сусанной что-то задерживались. Давид Михайлович в гостиной беседовал с Яковом на тему, которая в последнее время его очень занимала.

Яков слушал отца рассеянно. Он здесь уже полгода, но ему казалось, что приехал только вчера. Не проходило ощущение, что в гостях. Примерно это же он испытывал и в Израиле. Там тосковал по России. И теперь тошно у него на душе.

Давид Михайлович, не замечая этого, говорил, словно размышлял вслух, выверяя точность своих суждений. Любил пофилософствовать:

– Нас убеждали, что мы способны познавать движущие силы истории, что коммунизм – историческая необходимость, а конфликт между революцией и контрреволюцией непримирим. Мир для нас был возможен только при окончательной победе коммунизма. Что бы мы ни делали, нам говорили, что боремся за мир. Вторжения в Венгрию, Чехословакию, Афганистан – всё подавалось как борьба за мир...

– Что ты снова затянул свою заунывную песню? – недовольно сказала Мария Иосифовна. – Сейчас Ося с Сусанной придут. Что пить будете?

Давид Михайлович взглянул на сына.

– У нас есть красное вино. Оно как раз к мясу подходит. А ты, Машенька, пожалуйста, принеси мне сейчас что-нибудь попить. Во рту пересохло.

– Есть томатный сок.

Мария Иосифовна встала с дивана, собираясь идти на кухню.

– Лучше чайку с лимоном. Да покрепче.

Мария Иосифовна отреагировала мгновенно.

– Хорошо. Возьму новый пакетик!

Давид Михайлович привык к её шуткам.

Слова отца о «борьбе за мир» отвлекли Якова от навязчивых мыслей.

– Неужели никто не понимал, что это не так?! – спросил он.

– В стране не было эффективной оппозиции. Не было механизма передачи власти. Её централизация, бюрократизация... Но общество стало понимать, что рыночная экономика более эффективна.

Мария Иосифовна принесла чай, спросила сына, не хочет ли и он чаю? Тот отказался.

Пришли Иосиф и Сусанна. Принесли родителям какие-то вкусности к обеду. Мария Иосифовна была рада, что сыновья спокойно общаются.

– Я сегодня на обед приготовила… – начала было она, но её перебила Сусанна.

– У тебя, мама, всегда всё так вкусно, что я остановиться не могу. Переедаю. Становлюсь безразмерной.

– Французы рекомендуют вставать из-за стола с лёгким чувством голода, – улыбнулся Иосиф.

– А ты француз?

– Нет.

– И я не француженка. Тем более мама нас так подкармливает, что я уже ни в одно платье влезть не могу. Не знаю, что и делать, кого винить.

– Такова генетика, – успокоил Сусанну Давид Михайлович.

– Я ничего не понимаю в генетике.

Сусанна присела к столу и взяла из вазочки печенье.

– Считай, что таким тебя сделал Бог, – пояснил Яков.

– И мне это нравится, – добавил Иосиф. У него сегодня было отличное настроение. Он шутил, смеялся. – Тебя и маму сотворил Бог, а нас сделали в Китае.

Давид Михайлович допил чай, отставил в сторону чашку и попросил Якова рассказать подробнее, как они уезжали в одиннадцатом году, о первых израильских впечатлениях.

Яков некоторое время молчал. Потом стал рассказывать, как они полетели в Москву за визой.

– Вы представьте: посольство Израиля расположено рядом с посольством Ирана.

– Ничего себе соседство! – откликнулась Мария Иосифовна.

– Встречал нас Игорь Лившиц на своей машине. Температура в апреле – двадцать два градуса. Всюду русская речь. Как приятно ощущать прелесть её под чужим небом! Я не был ни глухим, ни немым. Вы представить не можете, насколько был уверен, что всё у нас будет хорошо. Даже стихи написал:

Как только лайнер опустился
С заоблачных высот,
Я, словно в сказке, очутился
В краю чужих красот…

Щенячий восторг. Всюду апельсиновые плантации. На крышах домов солнечные батареи. В первые дни – одни восторги и удивления. Мне казалось, что мы в раю.

Но очень скоро почувствовал национализм, и это было неприятно. Стыдно перед Тамарой, перед девочками. Если ты еврей, ты избранный и тебе обеспечивается индульгенция. Там религия не отделена от государства. Тогда написал другое короткое стихотворение…

– Прочитай, если помнишь, – попросила Мария Иосифовна.

– Я все свои творения помню.

Мы на чёрную ступили полосу,
В последний раз затеплю Богу свечи,
И всё своё с собою унесу,
И крест взвалю на согнутые плечи…
Теперь придётся выживать в раю,
За всё кляня его и любя.
Страну непросто поменять свою,
Но как уйти от себя?!

– И это ты написал вскоре после приезда? – удивился Давид Михайлович.

– На третий день… Мне не нравилось, что все кичатся своим еврейством, а если выразишь какое-то неудовольствие – ты уже антисемит.

– Это психологически оправданно, – задумчиво сказал Давид Михайлович. – Народ был унижен и компенсируется сознанием своей избранности и высокой миссии. То же было с немцами после Первой мировой. Их представление о себе как о высшей расе было компенсацией за унижения.  Так пролетариат, самый униженный класс, компенсирует себя сознанием своего предназначения как гегемона, освободителя человечества.

– Наверное, ты прав, – сказал Яков. – Только наш народ имеет полярные качества, и я в этом убедился.  С одной стороны, болезненная жажда социальной справедливости, с другой – склонность к наживе и накопительству.

Иосиф и Сусанна, привыкшие к таким разговорам, как правило, участия в них не принимали. Но сейчас Иосиф не мог молчать.

– Мне кажется, – сказал он, – о народе следует судить по его лучшим качествам. О немцах нужно судить не по фашистам и лавочникам, а по философам, музыкантам и поэтам. И об арабах не по религиозным фанатикам. И о евреях  не по ростовщикам.  Ненависть к целому народу – преступление.

– Правильно, сынок, – подбодрила его Мария Иосифовна. – Есть только две расы: угнетающие и угнетённые, гонители и гонимые, и не нужно говорить, на чьей стороне должен быть человек.

В комнате на некоторое время стало тихо. Яков встал с намерением выйти во двор и покурить. Выходя, бросил:

– В Израиле такой же бардак, бюрократия, беспредел. Коррупции там меньше, зато кумовства, блата во много раз больше. И живут там кланами. Евреи из Эфиопии смолисто-чёрные, бедные и малограмотные. Евреи из Европы и Америки – голубая кровь и слоновая кость. Они при деньгах. Хозяева жизни. Евреев из России не любят. О них говорят, что приехали «на готовое» и «много знают!». Там я чувствовал себя русским… И живут там люди в постоянном страхе. Терроризм, взрывы, обстрелы. В каждой квартире строят бомбоубежище. 

Пора было обедать. Мария Иосифовна с Сусанной пошли на кухню, а Давид Михайлович продолжал:

– Наша история – история авторитарной власти. В ней искали спасение от бедности, считая, что лишь такая власть может собрать в кулак то немногое что есть, чтобы выжить. Взявшие власть большевики были плохо информированы, растеряны, напуганы проблемами, стоящими перед ними и требующими быстрого решения. Россию издревле рвали в клочья удельные князья. Но вот появился Иван Грозный… Потом она устремилась к морям и океанам. И появился Пётр Первый. С кем только мы ни воевали?!

– И всё это формирует сознание, остаётся в генной памяти, – кивнул Иосиф. – И в результате запуганные, утратившие мужество, достоинство люди превращались в стадо. Кому нужны такие порядки?!

– Авторитарная власть всегда была противницей иного мнения, – добавил Давид Михайлович. – Потому и задумали перестройку. Только проводили её бездумно, не предвидя, как она скажется на нашей жизни.

– Мы просто не были готовы к свободе, – сказал Иосиф. – На людей хлынул водопад информации. Для думающих – это великое благо. Для привыкших жить по стереотипам – ужас. Они растерялись. Не знали, как жить дальше. Рушились идеалы. Потому многие и мечтают вернуть авторитарную власть.

В комнату вошёл Яков. Он слышал последние слова брата.

– Вот я и говорю, – сказал он, – нужно учиться демократии, слушать оппонента…

– Кто бы говорил?! – улыбнулся Иосиф.

– В России интеллигенция всегда была высоконравственной, – стараясь отвлечь сыновей от спора, сказал Давид Михайлович, – интернациональной по духу.

Марья Иосифовна и Сусанна пригласили к столу. За обедом говорили о детях. Миша уехал в Петербург на турнир. Две партии выиграл, одну свёл к ничьей. Лена поступила в Хайфе в Технион. Там же учится и Лёня, её бойфренд. Живут на съёмной квартире и по субботам приезжают в Натанию к Тамаре. Машенька оканчивала школу, но, в отличие от сестры, мечтает вернуться в Россию. В школе однажды её обозвали «гойкой». С тех пор хочет уехать. Говорит, что чувствует себя в Израиле человеком второго сорта.

За разговорами и едой не заметили как наступил вечер.

Звонок в дверь был неожиданным. Пришла соседка, попросила Давида Михайловича взглянуть мужа. Резкие боли в животе, а от «Скорой» отказывается.

Старый врач никому не отказывал в помощи.

Войдя в дом, первым делом помыл руки. Потом подошёл к больному. Мужчина лежал на постели и постанывал.

Давид Михайлович внимательно обследовал его, потом вышел в другую комнату и тихо сказал перепуганной жене:

– Думаю, что у Артёма Семёновича панкреатит.

Потом добавил:

– Острый панкреатит. Отёчная форма. Хорошо, что вовремя забили тревогу. Вызывайте «Скорую». Я напишу своё заключение. Если лекарства не помогут, нужна операция… Дело серьёзное. Шутить с этим нельзя.

Соседка вызвала «Скорую», и старый доктор высказал им своё мнение. Больного увезли.

Вернувшись, Давид Михайлович был рад, что все ещё дома.

– Дождь льёт, ветер... – сказал он. – Так о чём вы говорили, когда я отсутствовал?

– Всё ни о чём, – успокоила его Мария Иосифовна. – Яша нам читал свои стихи.

– Стихи? – удивился Давид Михайлович. – Почитай и мне. Пожалуйста.

– Они ещё сырые. Я  не поэт. Пишу о том, что чувствую.

– Ты не извиняйся. Читай!

Яков спорить не стал. Оглядел слушателей и стал читать:

В десятом колене по крови еврей
И этим немало горжусь,
Но нет ничего мне на свете родней,
Чем ты, моя матушка-Русь...

…Здесь жизни моей обозначены вехи
Под гомон весенних скворцов,
Здесь корни мои, молодые побеги
На землях дедов и отцов.
В десятом колене по крови еврей,
Я честно живу и тружусь,
И нет мне милее, и нет мне родней,
Чем ты, моя матушка Русь.

Давид Михайлович тепло взглянул на сына. А Иосиф взял гитару и, мастерски перебирая пальцами струны, запел:

Много раз бывал я за границей,
Видел Рейн, альпийские луга,
Но куда б ни ехал – всё мне снится
Тихий Дон и снежная тайга.
Вспомнишь дом, и сердце замирает,
Это должен каждый понимать.
Родину себе не выбирают,
Так же точно, как отца и мать!

Мария Иосифовна стала разливать в чашки чай.

– Я бы ещё винца выпил, – сказал Яков. – Кому налить?

– Налей мне, сынок, – сказал Давид Михайлович. – Волнуюсь за соседа. Нужно будет позвонить хирургу…

– Ты думаешь, без тебя они не знают, что делать?

– Может, и знают. Только денег у Артёма Семёновича нет, а наши охламоны могут… Да, что говорить. Они много чего могут...

– Старую песню на грустный мотив снова запел комсомольский актив… – недовольно сказала Мария Иосифовна. – Что уже об этом говорить? Сегодня не так, как было вчера. А вчера – не так, как позавчера. Закон Природы. Время не стоит на месте. Всё меняется…

– И не в лучшую сторону, – кивнул Давид Михайлович.

– Если быть справедливыми, – заметила обычно молчаливая Сусанна, – не всё тогда было хорошо, и сегодня – не всё плохо!

– Наверно, ты права, – кивнул Давид Михайлович, – только уж очень больно смотреть, как на глазах рушатся идеалы, за которые жизни отдавали. А оказалось, что король-то голый!

– Могу тебя успокоить, – заметил Иосиф. – То же самоё придётся пережить и нынешнему поколению.

Он стал перебирать струны гитары, и, глядя на Сусанну, запел песенку, которую посвятил ей. Она смотрела на мужа и улыбалась:

Капризная и нежная,
Как осенью погода!
А я люблю по-прежнему
Любое время года.

Я верю в дружбу верную
И в торжество добра,
Что наградишь, наверное,
Улыбкою с утра.

Пусть осень – время зыбкое:
И ветрено, и дождь…
Но ты своей улыбкою
Меня бросаешь в дрожь!

Было около восьми вечера, когда неожиданно раздался звонок мобильного телефона Якова.

Он подумал, что звонят из Израиля, но услышал встревоженный голос:

– Яков Давидович? Это со стройки Бутурлин говорит, охранник. Срочно приезжайте. У нас несчастье.

– Что случилось?

– Никифоров разбился. Сорвался с верхотуры.

– Как он там оказался?

– Так пришёл, сказал, что сумку свою оставил.

– Он был выпивший?

– А когда он бывает трезвым? Мне полицию вызывать?

– Делай всё что положено. Я сейчас приеду.

Он отключил телефон. Сел на стул, не зная, что нужно делать в первую очередь.

– Что случилось? – спросил Давид Михайлович.

– На участке ЧП.

Иосиф посмотрел на брата.

– Что произошло?

– Рабочий сорвался с высоты. Разбился насмерть.

Взглянул на мать. В его глазах было столько боли, что Мария Иосифовна растерялась. Она не знала, чем может помочь сыну.

– Я еду на стройку, – сказал он. – Скорее всего, задержусь там до утра. Сейчас понаедет полиция, прокуратура…

– Я с тобой, – сказал Иосиф, надевая куртку.



14. Когда они приехали на стройплощадку, там уже работали следователи прокуратуры. Моросил дождик, и даже пёс, который приблудился на стройку, спрятался в своей конуре. У входа в бытовку стоял полицейский.

– Вы кто? Туда нельзя, – сказал он, преграждая путь.

– Что значит нельзя? – возмутился Яков. – Я  прораб этого строительства, а это (он указал на Иосифа) – один из руководителей фирмы.

Полицейский взглянул на них, потом, попросив подождать, зашёл в бытовку.

– Позвони Матвею Васильевичу, – проговорил Яков.

Иосиф набрал его номер и попросил срочно приехать на площадку в Первомайском районе.

– У нас ЧП. Приезжайте. Говорить больше не могу.

Вышел полицейский и пригласил их в вагончик.

За столом сидел лысый усталый мужчина с морщинистым лицом и что-то писал.

– Здравствуйте! – поздоровался Иосиф.

– Здравствуйте, – отозвался следователь. – С кем имею часть?

Они представились.

– Как произошла эта мелодрама?

– Что значит мелодрама? – не понял Иосиф.

– Это когда контуры тела обводят мелом, – пояснил следователь.

Он расспрашивал их о фирме, об этой конкретной стройке, о том, как организован рабочий день у строителей, кто охраняет объект, когда уходят рабочие, есть ли лицо, ответственное за соблюдение техники безопасности и кто конкретно…

Ответы на все вопросы следователь записывал.

В это время в бытовку вошёл Владимиров. От охранника он уже узнал о том, что произошло.

Представившись, попросил пригласить охранника. Тот стоял у входа и курил одну сигарету за другой.

– Георгий Сергеевич, – обратился к нему следователь после того, как записал его данные в протокол, – расскажите, как оказался Никифоров на стройке?

Напуганный охранник ответить сразу не мог. Опытный следователь сразу почувствовал, что он выпивший.

– Откуда я могу знать? – наконец тихо проговорил Бутурлин. – У нас  через ограду любой может пройти. А этот Никифоров, он только сменился. Может, забыл чего?

– Что он мог забыть на стройке?

– А я откуда знаю?

Следователя спокойно перебил Владимиров:

– Может, вам лучше допросить охранника без нас?

Следователь взглянул на Матвея Васильевича и, поняв, что тот прав, кивнул.

– Конечно. Мне казалось, что вам будет интересно услышать историю о том, как пьяный охранник пропустил пьяного собутыльника на объект.

– Он мне не собутыльник! – громко сказал охранник.

– Но вы с ним здесь выпивали. В бытовке изъяты две бутылки из-под водки и два стакана. Мы исследуем пальчики, и всё станет ясно…

– Так я разве отказываюсь? – сказал побледневший охранник. – Выпили чуток. Так это было ещё когда Колян на смене был.

– Колян – это кто?

– Так Николай Никифоров. Кто ж ещё?

– Вы, значит, на смене выпивали? И когда же это было?

– Так сразу, как ушёл Яков Давидович. Он у нас строгий. Не позволяет ничего подобного. А как ушёл, так мы и… по чуть-чуть.

– А вы разве и по субботам работаете? – спросил следователь.

– А как же? Кто отдыхает, а кто работает. Говорят: сроки поджимают. Только охрана работает и в выходные.

 – Это понятно. – Следователь взглянул на Владимирова, потом перевёл взгляд на Якова и Иосифа. – Так что? Вам это неинтересно?

Владимиров, не отвечая на вопрос, спросил:

– Труп Никифорова уже увезли?

– Увезли.

– Он был пьян?

– Протокола судебных медиков ещё нет. Но скорее всего пьян. Только выпивали они не сразу после смены, а часов в восемь вечера. И это было не убийство, а самоубийство. В кармане нашли письмо к жене. Она пригрозила ему: если не бросит пить, уйдёт от него. И детей заберёт. Вот такой компот у нас получается. Только это не снимает с вас ответственность за организацию работ, технику безопасности.

– Это понятно, – перебил его Владимиров. – Жене Никифорова сообщили?

– Чего ночью-то тревожить? Утром пригласим на опознание. – Следователь посмотрел на часы. – Уже недолго. Скоро шесть. Я, пожалуй, пойду, а вы, будьте любезны, часам к десяти зайдите ко мне в районную прокуратуру. Нужно ещё кое-что уточнить.

– Простите, как вас звать-величать? – спросил Владимиров.

– Василий Васильевич Васильев. Несложно запомнить.

Он собрал свои бумаги, выходя, бросил:

– Надолго не прощаюсь. До встречи.

Через минуту они услышали, как отъехала полицейская машина.

В бытовке повисла тишина. У двери стоял охранник и со страхом смотрел на Якова. Понимал, что если кто и будет отвечать, так это он и прораб.

Молчание прервал Матвей Васильевич:

– Бутурлин один пошёл на крышу?

– Так я откуда знаю? Он ушёл, а я остался.

– Понятно. Охрана… Давайте поднимемся на то место, откуда он прыгнул. Светает. Может, что и найдём.

Ни слова не говоря, Иосиф и Яков последовали за Владимировым.

Поднимаясь, Иосиф стал упрекать Якова за то, что тот в своё время отказался заключать договор с охранным предприятием. Считал, что нанять трёх охранников будет значительно дешевле.

Яков отмалчивался. Поднявшись наверх, они внимательно осмотрели площадку. Ничего необычного не обнаружили. В бетонных плитах перекрытия даже швы ещё не были заделаны. Не сделана гидроизоляция. По периметру – кирпич.

Иосиф подошёл к краю перекрытия и посмотрел вниз.

– Отсюда упадёшь – с жизнью попрощаешься без вариантов. Но почему  нет никакой защиты от несчастного случая? – резко спросил Иосиф, и Яков снова почувствовал в его голосе металл. Он подошёл к Иосифу и, показывая на кирпичную кладку, воскликнул:

– А это что?! Не ограждение? Стенка в пять кирпичей. Это был не несчастный случай, а самоубийство! Разве непонятно?

– Мне понятно, что от охранного предприятия ты отказался, набрал алкашей. Что техника безопасности не соблюдается…

– Что ты говоришь? И в чём здесь нарушение техники безопасности?

– В чём? – уже вышел из себя Иосиф и толкнул руками приблизившегося к нему Якова в грудь. – А когда ты ушёл с объекта?

Яков был возмущён этим вопросом. Ведь Иосиф знал, что прораб и не обязан всё время присутствовать на стройке. Есть бригадиры. Знал, что по пятницам он ходит в магазин, покупает продукты.

И здесь произошло то, что легко могло закончиться ещё одной трагедией. Яков в сердцах взял Иосифа, стоящего на кирпичной перегородке, за грудки и тоже толкнул  его. И тот сорвался. Но успел ухватиться за край кладки и повис, понимая, что ещё немного, и он упадёт. От отца часто слышал, что в медицине существует закон парности. Подумал, что и здесь этот закон сработал. Сорвался же с крыши Никифоров. Теперь его очередь.

Яков стал бледным как полотно. Владимиров одним прыжком оказался возле Иосифа, бросился грудью на плиту и крепко ухватил его за руку.

– Держитесь, Иосиф Давидович, – тихо произнёс он.

Иосиф подтянулся, ухватился другой рукой за край кирпичной кладки и с помощью Владимирова взобрался на перекрытие.

Яков какое-то время молчал, потом, ни слова не говоря, круто повернулся и пошёл к лестнице. Ничего не видя вокруг, он прошёл территорию строительной площадки, вышел на дорогу и пошёл по мокрому асфальту, не понимая, куда и зачем идёт. Думая о том, что сейчас чуть не убил брата, что Тамара была права: он неудачник, всегда в чёрной полосе, никому не приносит ни радости, ни счастья.

Он шёл, словно слепой. Не помнил, где оставил свою фуражку. Голова стала мокрой от мелкого сентябрьского дождя, но он не замечал этого. Порывы ветра развевали полы его куртки, которую он так и не застегнул. Шёл, и ему хотелось выть от боли, от злости и обиды на себя. Сейчас винил он только себя. Подумал, что было бы лучше всего, чтобы именно он сорвался и разбился. Кому он нужен? Ведь он всем приносит только беду…

Но всего этого он так и не успел додумать. Что-то толкнуло его в спину, он упал, ударился головой об асфальт, и мир исчез. Он не слышал, как приехала карета «Скорой помощи», как привезли его в больницу…

С тяжёлым сотрясением мозга, в коме, с переломом левого бедра, он лежал в отдельной палате под аппаратом, обеспечивающим вентиляцию лёгких. На экране монитора прыгала и бежала кардиограмма, мерно дышали насосы, гонящие по трубкам кислородную смесь. За капельницей следила медицинская сестра, и врач-реаниматолог записывал назначения.

В палату вошёл заведующий отделением. Ему позвонили из приёмного покоя, и он примчался, чтобы лично проконтролировать назначения, помочь дежурным врачам.

– Состояние? – коротко спросил он у врача.

– Попал под машину. Ударился головой об асфальт. Сотрясение мозга. Перелом левого бедра. Больной в коме. Подключён к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Взяли кровь на исследование. Проводим противошоковые мероприятия. Капаем…

– Понятно, – сказал заведующий. – Давиду Михайловичу позвонили?

– Пока нет.

– Ладно. Это сделаю я. Кто сегодня ответственный дежурный?

– Екатерина Дмитриевна. Но сейчас она оперирует ущемлённую грыжу.

Заведующий постоял ещё некоторое время, понаблюдал за прыгающими и бегущими кривыми на мониторе и вышел, бросив:

– Я у себя.

Через несколько минут в больницу пришли Иосиф и Матвей Васильевич. Их проводили в кабинет заведующего. Тот коротко рассказал о случившемся, объяснил, что делается всё возможное. У постели больного постоянно находятся медицинская сестра и врач-реаниматолог. Сейчас Яков Давидович без сознания, и будет лучше, если они придут завтра.

Иосиф попытался настоять на том, что он сам будет ухаживать за братом, но его угомонил Владимиров:

– Это неразумно. Вам нужно отдохнуть. Ночь не спали. Придёте завтра.

– Если к тому времени больной будет в сознании, – добавил заведующий.

В ординаторскую вошёл Давид Михайлович. Повесил на вешалку плащ, спросил у заведующего:

– Что произошло, и в каком сын состоянии?

Ему подробно рассказали.

– Понятно, – сказал Давид Михайлович и взглянул на младшего сына. – Что произошло у вас?

– Рабочий выпил и спрыгнул с седьмого этажа. Решил свести счёты с жизнью.

– Как же он оказался на седьмом этаже, да ещё в пьяном виде? Теперь и вам достанется, как я понимаю.

– Достанется, – вставил Матвей Васильевич. – Потому, видимо, и попал Яков Давидович под машину. Он – прораб той стройки.

В кабинете стало тихо. Заведующий смотрел на Учителя, а тот, может быть впервые, был растерян. Понимал, что коллеги делают всё, что можно.

Подняв голову, сказал Иосифу и Матвею Васильевичу:

– Идите домой. Сегодня здесь подежурю я.

Потом, повернувшись к заведующему, спросил:

– Надеюсь, ты не будешь возражать?

– Нет проблем, – ответил тот. – Кабинет в вашем распоряжении. Я ненадолго отлучусь. Ко мне друг приехал из Луганска с семьёй. Так совпало. Нужно как-то ему помочь устроиться. Кстати, первоклассный травматолог. Вот бы его попросить прооперировать вашего сына. Профессор, заведующий кафедрой.

 – Об этом говорить рано, – сказал Давид Михайлович. – Сначала нужно справиться с шоком.

Потом, подумав, добавил:

– Если можно, пусть завтра и он посмотрит сына. Буду благодарен.

Когда все разошлись, Давид Михайлович не знал куда себя деть, что сказать жене. После долгих колебаний снял трубку.

– Машенька! Яша в больнице. Ничего страшного. Попал под машину. Сотрясение… Перелом бедра…

Как это случилось? Где Ося? Что у них произошло?

Давид Михайлович коротко рассказал жене всё что знал, предупредил, что остаётся сегодня дежурить у Яши, и обещал вечером позвонить.

Часам к четырём ночи в отделение пришёл заведующий отделением в сопровождении высокого мужчины с русыми волосами и в очках.

Познакомились. Это и был тот самый профессор-травматолог из Луганска.

После осмотра больного он сказал Давиду Михайловичу, что нужна срочная операция.

– Во всём мире, – сказал травматолог, – при отсутствии противопоказаний, принята активная хирургическая тактика при лечении таких больных. У него нет ни сердечной недостаточности, ни сахарного диабета, ни тромбоза сосудов нижних конечностей. Его нужно оперировать. Оптимальными сроками в таких случаях являются первые сутки от момента получения травмы.

Давид Михайлович знал это и без консультанта. Нужно было принимать решение. И он дал согласие на операцию, но сказал, что хотел бы принять в ней участие.

Через три часа Якова снова привезли в палату.

Давид Михайлович поблагодарил заведующего и профессора за помощь.

– Это мы должны вас благодарить за науку, ; ответил травматолог. ; Старая школа. К сожалению, таких хирургов сегодня немного. Не понимаю, почему у вас нет ни степени, ни звания?

– На звание Заслуженного документы посылали, – ответил за Давида Михайловича заведующий. – Но ты ведь знаешь, как у нас. Затерялись, видимо, документы…

– Я не очень огорчён. Отношусь ко всему этому как к шелухе. Звания говорят лишь об отношении власти к субъекту. А мне наплевать, как ко мне относится власть. Все эти регалии, ордена являются формой управления. Не люблю, когда мной кто-то управляет, гуляю сам по себе. К тому же я уже пенсионер. Свободный человек.

Они посидели недолго и ушли, а Давид Михайлович позвонил домой и рассказал жене обо всём подробно. Та, всхлипывая, сказала, что надо бы позвонить Тамаре. Она мать его детей и имеет право знать о случившемся.

Давид Михайлович плохо понимал женскую логику, но пообещал позвонить. Набрал номер и, на удивление, сразу же дозвонился. Рассказал невестке о произошедшем.

Тамара говорила сухо. Не выразила никаких эмоций. Сказала, что Машенька пошла к Лене. Сегодня у Лёни день рождения. Она тоже подойдёт к ним на часок. Обязательно передаст Лене и Маше о том, что с их папой случилось.

Давид Михайлович был огорчён разговором, но изменить ничего не мог. Пошёл в палату, где лежал Яков. Тот всё ещё спал. Бежала кардиограмма на мониторе, работал дыхательный аппарат. Прислушался и, обратившись к медсестре, попросил:

– Пригласите, пожалуйста, дежурного врача, если она свободна.

Екатерина Дмитриевна, худенькая светловолосая женщина лет сорока, прекрасно знала Давида Михайловича, хоть и работать ей с ним не пришлось. Заведующий предупредил её о том, что Давид Михайлович решил быть рядом с сыном, и попросил выполнять все его рекомендации. Она недавно вышла из операционной и в ординаторской пила кофе. Но, услышав, что её приглашает сам Гольдберг, отставила кофе в сторону, взглянула на себя в зеркало и пошла к нему.

– Добрый вечер, коллега, – встал с места Давид Михайлович. – Мне кажется, дыхательный аппарат можно отключить, а то он отвыкнет дышать. Пусть начинает дышать сам.

– А если что… – попыталась было высказать сомнение Екатерина Дмитриевна, но он её прервал:

– Если что, недолго и подключить.

Екатерина Дмитриевна отключила дыхательный аппарат и с тревогой ждала, когда Яков станет дышать самостоятельно.

Прошла минута, вторая… Лишь на третей минуте Яков глубоко вдохнул и потом стал спокойно дышать.

Екатерина Дмитриевна была впечатлена. Она много слышала об этом Гольдберге.

Постояла ещё немного у постели больного и ушла в кабинет. Давид Михайлович остался в палате.

Часов в восемь пришли Мария Иосифовна и Иосиф. К Якову их не пустили. Вызвали в кабинет Давида Михайловича. Мария Иосифовна принесла мужу поесть, он ел вяло, без аппетита, всё думая о том, что напрасно послушал Машу. Зря позвонил Тамаре.



15. Яков не приходил в сознание уже двое суток. На улице продолжал моросить дождь. Машины щедро поливали прохожих брызгами из луж. Ветер раскачивал ветки деревьев, подметал улицы.

Давид Михайлович сел в троллейбус, чего раньше никогда не делал. Проехав несколько остановок, вышел на площади Карла Маркса и пошёл в сторону Пятнадцатой линии. Знал, что жена без него завтракать не будет.  Каково же было его удивление, когда, войдя в дом и сняв плащ и промокшую обувь, услышал её голос:

– Там ты такого не ела. Забыла, наверное, вкус блинов. Ешь. А похудела-то как…

Он открыл дверь и замер.

– Картина Репина «Не ждали», – сказала Тамара, вставая из-за стола и подходя к Давиду Михайловичу. – Здравствуйте, папа.

– Здравствуй, дочка, – ответил он, всё ещё не понимая, что происходит. Опомнившись, спросил: – Когда прилетела? Почему не сообщила? Что девочки?

– Столько вопросов сразу, – улыбнулась Тамара. – Был чартерный рейс. Ночь не спали. Прилетела с Машенькой. Лена живёт с мальчиком. На третьем месяце беременности. Машенька заснула, а мы с мамой пьём кофе.

– Но почему не сообщила? Мы бы вас встретили.

– Вам только этих забот не хватало. Взяли такси, и через десять минут мы дома.

– Это, Томочка,  правильно. Здесь ты дома, – сказала Мария Иосифовна, вставая. – Сейчас будем завтракать.

– Так расскажите, что с Яшей? Я ничего не поняла. Что значит  – сбила машина? Он в сознании? К нему можно прийти?

– Ты тоже научилась задавать сразу много вопросов. Я уже забыл, какой был первый.

– Что с Яшей?!

– Попал под машину. Сотрясение мозга, перелом бедра. Оперировали. До сих пор не пришёл в сознание. А ещё я знаю, что он очень тебя любит. Ты нужна ему.

Тамара низко опустила голову, словно наткнулась на какое-то препятствие. Потом тихо сказала:

– Знаю. Потому и прилетела.

– Чтобы увезти в Израиль?

– Мы можем остаться, если он этого захочет. Всё всегда зависело от него. Я хочу пойти к нему. Сейчас. В какой он больнице?

– В которой я работал, – ответил Давид Михайлович. Потом взглянул на жену. – Что у нас сегодня на завтрак?

– Жареная картошка и кошерная свиная отбивная, – ответила Мария Иосифовна. – К чаю блины.

– Прекрасно. К такому завтраку водочка вполне подходит. 

Он открыл холодильник, достал бутылку, разлил по рюмкам.

– Если бы ты знала, дочка, что для нас значит ваш приезд! Ты для Яши сейчас – лучшее лекарство. Спасибо тебе!

– Давайте выпьем уже, – сказала Мария Иосифовна, чокаясь с Тамарой.  – С приездом.

Они выпили, и Давид Михайлович тут же налил себе ещё одну.

– Ты что, с ума сошёл? – с удивлением глядя на мужа, спросила Мария Иосифовна. – На старости шикером стал?

– Хочу выпить за Леночку. Пусть у неё всё будет хорошо.

– Так бы и сказал. За Леночку грех не выпить, – согласилась Мария Иосифовна, подставляя рюмку.

Выпили.

– А теперь мы выпьем за тебя с Яшей. Пусть всё плохое останется в прошлом.

– Что вы делаете, папа?! Я ведь ночь не спала. Хотела к Яше идти.

– Вечером пойдём. Сейчас там толчея. Операции, перевязки, поступления, выписка. К шести и пойдём. А сейчас приляг, поспи.

После завтрака Тамара пошла в комнату, где спала Машенька, и легла с нею рядом. Мария Иосифовна возилась на кухне, а Давид Михайлович позвонил Иосифу. Тот рассказал, что их с Матвеем Васильевичем вызывали в прокуратуру. Претензий к фирме нет. Никифоров мог прыгнуть с высоты и во время смены, если уж хотел свести счёты с жизнью. А то, что у него было такое намерение, следствие установило точно. Во время работы был трезв. Когда все разошлись, выпил для смелости и спрыгнул. В его кармане нашли письмо жене. К тому же и та подтвердила, что собиралась разводиться, уехать к маме. Не могла больше терпеть его пьянства со скандалами и побоями. Охранника они уволили по статье за систематическое пьянство на работе.  Словом, история закончилась. Потом добавил:

– Чувствую себя виноватым перед Яшей. Напрасно кричал на него. Чуть не подрались. Нервы ни к чёрту…

Давид Михайлович рассказал сыну о том, что прилетела Тамара с Машенькой. Сегодня к шести они пойдут в больницу.

– Зачем ей к нему сейчас?! Ей будет тяжело это видеть. Он же без сознания! – воскликнул Иосиф.

– Не могу отказать. Посидим немного и уйдём.

Иосиф сказал, что на вечер у него назначена важная встреча с инвестором, а завтра они с Сусанной обязательно придут. 



Ровно в шесть они поднялись в хирургическое отделение. Персонал хорошо знал старого хирурга, и никто не возражал, когда они, надев бахилы и сняв верхнюю одежду, прошли в палату.

Яков лежал, опутанный проводами от датчиков, медицинская сестра меняла капельницу. На экране монитора прыгали кривые кардиограммы. Всё это произвело на Тамару такое впечатление, что ей захотелось плакать, но она сдержалась, присела на стул.

Медсестра, наладив капельницу, вышла из палаты. Давид Михайлович стоял у кровати сына и думал о том, что и Тамара любит Яшу. «Вот как бывает в жизни: оба любят друг друга, а быть вместе не могут. У каждого свой характер».

Прошло полчаса, когда он тихо сказал Тамаре:

– Пойдём, дочка. Так он ещё долго будет лежать.

– Вы идите, папа. Я ещё посижу. Сама приеду.

Давид Михайлович потоптался в нерешительности, потом положил руку на её плечо и сказал:

– Только недолго. Помочь ему ты сейчас не можешь. А завтра мы снова придём.

– Я посижу, – упрямо повторила Тамара.

Давид Михайлович ушёл, а Тамара продолжала сидеть на стуле и неотрывно смотреть на Якова.

В палату приходили медсёстры, делали уколы. Дежурный врач измерил давление, продиктовал медсестре назначения на ночь. А Тамара всё сидела и смотрела на Якова, точно боялась забыть его лицо. Ушла, когда за окном опустилась ночь.

На следующий день всё повторилось. В сопровождении Сусанны и Иосифа она прошла в палату, села на стул, стоящий у постели, и не отводила глаз от лица Якова. Ничего не видела и не слышала вокруг. Иосиф с Сусанной ушли. Пришёл врач, что-то делала медсестра, а она сидела не шелохнувшись.

На третий день к ней привыкли. В палату зашёл заведующий отделением, предложил выпить кофе. Тамара отказалась.

– Вы поститесь? – сочувственно глядя на неё, спросил он.

– Пощусь, – тихо ответила Тамара. – За грехи мои тяжкие.

– Говорят, помолиться в таких случаях неплохо. Но скажу вам, что с вашим мужем всё хорошо. Это – охранительное торможение. Оно защищает его. Видимо, в последнее время перенёс серьезный стресс. Вот и произошло то, что произошло. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и он придёт в сознание. А сейчас вам сидеть необязательно.

– Если можно – я посижу. Мне кажется, он чувствует меня. Мы мысленно с ним общаемся…

Заведующий посмотрел на неё с сожалением, пожал плечами и, выходя, бросил:

– Общайтесь.

Приводили её в больницу Давид Михайлович с Марией Иосифовной. Постоят у постели сына с полчаса, поговорят с лечащим врачом, с заведующим и уходят. А Тамара оставалась у Якова.

Дома они пытались отговорить её, предлагали брать с собой хотя бы бутерброды… Но она отказывалась, упрямо повторяя:

– Это мне за грехи мои… Пусть он только придёт в сознание.


На четвёртые сутки Яков открыл глаза. Было часов семь вечера. Только что ушли Давид Михайлович с Иосифом.

Увидев Тамару, Яков подумал, что это сон. Никак не мог понять, где он находится. Неужели  в Израиле? Как он там оказался? Он же вернулся домой. Болит нога. Видно, что-то произошло и он в больнице. А может, у него галлюцинации, белая горячка. В последнее время он много пил. Но здесь что-то не так. Врач, медсестра говорят по-русски. Странно. Откуда здесь Тамара?

Он вглядывался в её лицо, стараясь понять, не сон ли это. Но увидел, что и Тамара с испугом смотрит на него. Нет, не сон! Что-то случилось, и меня перевезли самолётом в Израиль? Но зачем это они сделали?! А Тамара повела себя уж совсем странно. Встала, наклонилась над ним и поцеловала, прошептав:

– Наконец ты и очнулся!

– Тамара?! Где я? Ты же в Израиле.

Он посмотрел на капельницу, на незнакомую комнату, стоящую рядом медсестру и всё понял.

– Что со мной случилось?

– Ты ничего не помнишь?

– Что я должен помнить? На стройке погиб рабочий. Это помню и завидую ему.

– Что ты такое говоришь?

– Я – неудачник. Всем создаю проблемы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Тамара, желая прервать его самобичевание. – Что у тебя болит?

– Душа болит, – ответил Яков. – Всё имел и всё потерял. Я ведь тебя очень люблю…

Он замолчал. Долго смотрел на Тамару. Ему хотелось рассказать ей, как он жил всё это время. Потом торопливо, словно боясь не успеть, заговорил:

– В том, что произошло, виноват только я со своим павлиньим самомнением, эгоизмом. Столько горя я вам причинил… Но всегда любил тебя и наших девочек. Прости, если сможешь! Без вас не хочу жить!

– Я тебя спросила, что у тебя болит? – тихо повторила Тамара.

– Ты и в самом деле не снишься мне? Боже, как ты здесь оказалась?! Голова, словно котёл, и левая нога. Так всё-таки, что со мной произошло?

– Попал под машину. Легко отделался. Могло быть хуже. Сотрясение мозга…

– Небольшая беда. Его у меня нет.

– И перелом бедра.

– Перелом? Вот отчего болит нога. Но почему же я не в гипсе?

– Тебе сделали операцию. Скрепили кость металлическим стержнем.

– Это надолго, – с сожалением сказал Яков. – У меня столько дел на объекте… А родители знают, что со мной произошло?

– Конечно знают…  Всё у нас будет хорошо. Я прилетела с Машей.

– А что Леночка?

– У неё своя семья. Кстати, хочу тебя поздравить: скоро ты станешь дедушкой…

Яков какое-то время молчал. Тамара не могла понять: ему было трудно говорить или он поражён сказанным. Спустя минуту он снова стал говорить, но уже неторопливо, словно вспоминая и вновь переживая то, что стеснялся прежде сказать, в чём каялся:

– Я пытался всё забыть, но не мог. Понял, что был не прав и нужно изменить отношение к тому, что произошло. Мысленно спорил сам с собой… Много раз пытался стать другим, но это у меня не получилось. Старался не думать о тебе, но ты приходила ко мне и днём и ночью. С тобой я чувствовал, что могу преодолеть любые препятствия, достать звёздочку с неба. А ты ушла…

– Ушла не я… Мне говорили, что все мужчины приносят счастье: одни – своим присутствием, другие – отсутствием! Но с тобой всё иначе: я просто люблю тебя!

Тамара держала его руку в своей ладони и чувствовала его тепло. От этого ей становилось хорошо. Голова закружилась. Подумала, что с удовольствием бы прилегла рядом. Она знала, что могла сделать его счастливым не раздеваясь. 

– Когда мы расстались, – тихо продолжал Яков, – во мне будто что-то умерло. Обледенело. Сначала я хотел показать, чего стою. Накручивал себя. Потом решил вернуться туда, где нам было хорошо. Всё время спрашивал себя: почему я оказался в Израиле? Никогда о нём не думал. Мне было безразлично, какой национальности человек, с которым я общаюсь: русский, еврей, татарин, грузин. Для меня существуют два определения человека: хороший  или плохой. С плохими старался дел не иметь. Вся эта националистическая словесная шелуха меня просто забавляла. Иногда – раздражала. Но мы ведь имели право жить в любой стране. Потом вынужден был признаться: бежал… хотел  порвать с теми, кто тебя окружал. Ревновал к прошлому. Накручивал себя. При этом старался не показывать вида, что ревную. К прошлому, к настоящему, даже к будущему. Мне казалось: хорошо бы увезти тебя на необитаемый остров, где никого нет. Только ты и я… Для меня ты всегда была журавлём в небе. Мы прожили вместе немало лет, но я не мог с тобой наговориться, надышаться. Ты была и остаёшься моей мечтой…

Он замолчал. Молчала и Тамара. Но разговор их продолжался мысленно. Каждый из них думал о том, что произошло. О том, что должно произойти. И этому каждый был рад.

– Летела сюда, – тихо сказала Тамара, – и всё время думала: неужели я снова хочу связать себя брачными узами? Но какие это узы? Узелки на память… Не могу иначе. Я ведь тоже люблю тебя! Никогда и никого кроме тебя по-настоящему и не любила. Ухажёров было много. Ты знаешь. Но знаешь, чем они отличались от тебя? От них голова болит, а от тебя – кружится.  Всё у нас будет хорошо! Ты только выздоравливай!  Хочу верить, что желание что-то изменить в наших отношениях у тебя возникло не только потому, что попал под машину.

– Что ты такое говоришь! – воскликнул Яков. – Я люблю тебя!

Тамара сжала его руку.

По рекомендации лечащего врача, только придя поздно вечером домой, она сообщила Марии Иосифовне, что Яша пришёл в сознание. На следующий день в больницу пришли Давид Михайлович с Марией Иосифовной, Иосиф с Сусанной, Машенька и Миша.

– Здравствуй, сынок, – сказал Давид Михайлович. – Как ты?

– Лежу. Я бы снова попал под машину, если бы знал, что тогда Тамара с Машенькой  прилетят. Я так перед вами виноват…

– Не стоит об этом… Теперь ты быстро пойдёшь на поправку, сынок, – сказала Мария Иосифовна.

– И благодарить за то, что легко отделался, должен Тамару, – добавил Давид Михайлович. – Она спасла тебя своей любовью. Все эти дни сидела рядом с тобою. Время – лучший лекарь. Только научитесь прощать друг друга. А любить вы умеете!

К кровати подошёл Иосиф.

– Ты, брат, скорее выздоравливай. Жизнь сложно прожить, никого не обидев. Но ты должен знать, что нужен нам. Мне… Я всегда стремился тебе подражать. Ты для меня всегда был старшим…

– И ты прости меня. Я не хотел… Не хочу быть Каином…

– И я не Авель. Проехали. Ты выздоравливай и скорее приходи на работу. Дел много, и без тебя нам трудно…

Рядом с Иосифом стояли Сусанна и Миша. Он приехал из Петербурга после турнира.

– Выздоравливайте, дядя Яша. Напугали всех. Вы же обещали показать мне шахматную задачку. И у меня есть что вам показать. Мы с Крамником сыграли интересную партию.

– И как она закончилась?

– Ничья. Я выполнил второй гроссмейстерский балл. Так что готов с вами сразиться. Выздоравливайте скорее!

Миша смутился. Он обычно никогда не говорил о своих успехах. Ему казалось, что эта новость будет приятна дяде.

К Яше протиснулась, наконец, Маша. Она наклонилась и поцеловала отца.

– Разве можно всех так пугать?! – проговорила она. – Мама совсем извелась. Не ест, не спит. Выздоравливай скорее. Мы тебя очень любим!

Яков приподнялся и обнял дочку.

– Ты права. Нельзя. Больше не буду. Я так рад тебя видеть. Ты стала совсем взрослой. Я надеюсь, в школе у тебя проблем нет?

– Уровень школьного образования в России выше, чем в Израиле. Не исключено, что нужно будет брать репетиторов, – ответила за дочь Тамара.

Через полчаса все разошлись, обещая прийти вечером, и только Тамара осталась сидеть у постели мужа…

В шесть вечера к Якову снова пришли родители. Давид Михайлович переговорил с заведующим отделением. Тот обещал пригласить на консультацию невролога и выписать Якова, если он не будет возражать.

– Инъекции, таблетки вы сможете давать и дома, – сказал он. – Мы сделали всё что могли.

Зайдя в палату, Давид Михайлович рассказал об этом Якову. Тот был рад.

– Иосиф не смог прийти? – спросил Яков.

– Он звонил, – ответила Мария Иосифовна. – Сказал, что давно договорился о встрече с банкирами и отменить встречу не может. Ты же понимаешь: работа.

Было около восьми вечера, когда подошла медсестра и сделала инъекцию. Тихо, словно извиняясь, проговорила:

– Я ввела снотворное. Ему спать пора. Приходите завтра…

– Да-да, – сказал Давид Михайлович, вставая. – Мы уходим.

– Так хочется закурить, – прошептал  Яков, глядя на отца. – Нельзя?

– Почему же нельзя, – ответил Давид Михайлович. – Тем более если это твоё последнее желание…

– Нет. У меня это не последнее желание. Их у меня много.

– А ты чего хочешь? – спросил он у Тамары.

– Я не всегда знаю, что ответить, но тоже люблю спрашивать. А вот сейчас и ответ знаю. Хочу, чтобы выздоровел Яша, чтобы мы жили дружно и в любви. Чтобы Леночка родила нам внучку. Чтобы у Машеньки всё сложилось в школе, чтобы…

– Так много желаний, – улыбнулась Мария Иосифовна.

– Много, – кивнула Тамара. – Мне уже желали красоты, любви, денег, ума. Всё остальное, мол, у меня уже есть. Были правы.

– А я, – засыпая, сказал Яков, – больше всего хочу скорее выписаться. Мне так хочется домой...