Никто не знает силу свою

Мама никогда о своем отце не говорила.
" Не болел, никогда не болел и умер вдруг"- ответила на мой вопрос о нем. И побледнела, задрожали губы.
Больше не спрашивала.
- Она сказала - умер? - покачала головой её старшая сестра.
 -  Хотя ей и это трудно было сказать. Ах, если бы умер он, если так - это было бы счастьем.
Только одну бомбу сбросили фашисты на наше село и упала она на отца.
У него был любимый склон. Там сейчас кладбище. Зачем он пошел туда в этот час?  С больной ногой.
- За смертью своей и пошёл - сказала Майрус.
Если бы только за смертью.
Нам сказали, что он ранен. Побежали все и мама твоя тоже.
Её нельзя было брать. Она любила отца больше всех. И очень, очень  чувствительная была. Сознание теряла от вида крови. От всего пытались огородить её  всегда. А здесь никто не подумал. Прибежали, а его нигде нет.
 Кричим:
 - Атя, Атя.
Не помню, кто перый увидел, понял.
По всему склону был отец разбросан, разнесен на кусочки он и мы собирали его.
Собирала и она. Молча.
Никто свою силу не знает.
Думали, сойдет с ума. Замкнулась, все время на свои руки смотрела, отказывалась есть, пить. Прошло потихоньку. Остался страх перед грозой. Перед шумом всяким, темнотой.
Сильный и на всю жизнь. Научилась скрывать его, видишь, даже ты про него не знала."
Не знала. А что я знала про неё? Ничего. Она была молчаливой и тихой, тихой.
Единственный взрыв в Акъ- суу, разбросавший на кусочки отца её , Чабдарова Рахая, расколол душу, судьбу.
Другой взрыв, из этой же войны должен был раскидать, уничтожить, навсегда смыть имя балкарского народа.
Обессиленных 4- х летней войной, похоронками, голодом женщин, детей, стариков, окружили доблестные, откормленные войска НКВД, храбрые точным знанием того, что никакого не будет сопротивление. Некому. Согнали, загнали в плотно заколоченные вагоны и отправили в Азию.
Ни одного слова не сказала, что чувствовала она, о чем думала в темноте, под крики людей, стук колёс 18 суток дороги.
- Никто своих сил не знает. Ведь выдержала.
Вновь  забыла про неё. Да что я помнила тогда?
Себя за руку щипала, не веря что ад этот наяву. А на всю жизнь вина, что не держала её руку. Такой ужас у неё просто от шума был, а здесь такой вой стоял, или тишина, пугающая больше, чем вой - говорила сестра Нюржан.
Как поздно, непоправимо поздно услышала я эти слова, как бессмысленно теперь моё понимание твоей тишины.
Прости меня, мама, прости.