Схимонахиня Платонида

ДУХОВНОЕ СОЧИНЕНИЕ НАСТОЯТЕЛЯ КАФЕДРАЛЬНОГО СОБОРА
В ГОРОДЕ СТАВРОПОЛЕ КАВКАЗСКОМ ПРОТОИЕРЕЯ ВАСИЛИЯ РОЗАЛИЕВА


Протоиерей Василий Фомич Розалиев, проповедник и духовный писатель XIX века (1820-1888) получил образование в Саратовской духовной семинарии и Московской духовной академии, по окончании курса которой в 1844 г., со степенью кандидата, поступил на службу в духовно-учебное ведомство, а впоследствии принял священнический сан и служил протоиереем в г. Ставрополе. Его перу принадлежат: «Слова, беседы и речи» (Ставрополь, 1884 г.) и «Воспоминания о преосвященном Феофилакте, бывшем епископе Кавказском и Екатеринодарском; его болезнь, труды, последние дни жизни, кончина, погребение и помин о нем».

Огромная ценность предпринятого в 1887 году о. Василием труда заключалась в том, что он 12 лет служил в святой обители в звании духовника (в том числе 7 лет в качестве священника), и был близок к старице вплоть до самой ее блаженной кончины, именно поэтому житие схимонахини написано им как со слов самой старицы, так и со слов приближенной к ней монахини, а также ее келейниц.

Сочинение протоирея Василия Розалиева о схимонахине Платониде было полностью опубликовано в Ставропольских епархиальных ведомостях за апрель-май 1887 г. и представляет собой немалый интерес для всех ревнителей Православной веры, стремящихся к подлинному Богопознанию и жизни во Христе. В то же время труд о. Василия представляет собой яркий и удивительный пример духовной литературы Юга России конца XIX века.


ПРЕДИСЛОВИЕ

14 декабря 1886 года, в Ставропольском (на Кавказе) Иоанно-Мариинском женском монастыре скончалась, а 16-го предана земле глубокая старица, схимонахиня Платонида. Личность этой старицы представляет собою высокий духовный интерес. Труды, ими же трудилась она, на иноческом поприще, так изумительны! С полною справедливостью можно сказать и о ней апостольскими словами, что задняя забывая, она простиралась все в предняя. Могущество духа и энергии, с какими она боролась со врагами спасения и духовными искушениями, напоминают нам слова того же Апостола, какие этот исполин подвигов изрек о себе самом: «вся могу о укрепляющем мя Иисусе». Воистину, и старица Платонида в прохождении иноческих подвигов не знала слов: не могу, или не смогу. Пламенная любовь ее к сладчайшему Иисусу знала, напротив, одно только: искать больших и больших подвигов для большего благоугождения Ему. И Господь Иисус не лишал ее своей помощи. Не знала она и при духовных искушениях от врага малодушных слов: уступить или отступить. Ей известно было одно только слово: слово св. Апостола Петра, - противиться диаволу, да бежит; противиться всеми силами души и усиленными подвигами поста и молитвы. Духовные благодатные дарования старицы, какими Господь награждал ее Любовь к Нему, изумительны как по своему обилию, так и по разнообразию. Старица обладала даром прозорливости, предсказывала будущее, имела отверстые духовные очи и слух, и сподобилась многих духовных видений, то разрешающих ее недоумения, то открывающих ей разумение сокровенных тайн христианской веры и церкви. И неудивительно, идя на вольную страсть, Господь наш Иисус Христос, на последней прощальной вечери с учениками сказал им в научение и утешение, что со смертию Его не только не прекратится духовное общение Его с ними, но что таковое же общение будет у Него навсегда и со всеми верующими в Него, любящими Его и соблюдающими слово Его. Аще кто любит Мя, - сказал Он, - слово Мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его и к нему приидем и обитель у Него сотворим. А где господь и не на время только, а живет, постоянно живет, как хозяин в доме, там и Его любовь дарствующая, там и Его свет просвещающий, там, несмотря на немощи человеческого естества, совершается и сила Его. Старица схимонахиня Платонида, как увидим из бытописания о ней, всю свою жизнь, от первого проявления детского смысла ее до последнего дыхания, принесла в жертву Господу Иисусу по единой любви к Нему, тщательно и со страхом Божиим храня всегда Евангельское слово Его и данные Ему пред алтарем иноческие обеты свои

I.

РОЖДЕНИЕ ПЛАТОНИДЫ, РОДОПРОИСХОЖДЕНИЕ,
СЛЕПОТА И ДОМАШНЕЕ ВОСПИТАНИЕ ЕЕ

Старица Платонида родилась 2 мая 1802 года; в тот же день она была и крещена и получила при св. крещении имя Гликерии. Родитель ее Алексей Платонович Семыкин был простой казак станицы Михайловской Ставропольской губернии и уезда, что от губернского города Ставрополя в 6 только верстах. Кроме Гликерии у Семыкина было еще семеро детей, в числе коих два сына было уже женатых. Вся семья Семыкиных отличалась строгим благочестием и набожностью. К сожалению, после рождения Гликерии, Семыкин жил недолго: через год он умер, оставив бремя забот по хозяйству и воспитанию малолетних детей на одну, глубоко-любимую им сожительницу свою. А потому Гликерия отца своего не помнила. Отличаясь благочестием, мать Гликерии была женщина богомольная, управляла семейством разумно, внушая каждому из членов его страх Божий и напоминая об ответе пред судом Божиим не только за каждое дурное дело, но и за слово. От того в ее доме не слышно было ни срамных песен, ни срамных слов. Лишившись отца вскорости же после своего рождения, Гликерия, на 4-м году жизни, лишилась и зрения: она ослепла в результате заболевания оспой. Глубоко скорбя о ребенке и, естественно задумываясь о будущей участи его, мать Гликерии, как женщина благочестивая, решилась дать ей самое тщательное христианское воспитание. Она думала, что этим только путем может спасти свою слепенькую дочурку от скуки и тоски, а по смерти своей и от нищенства. Посещая сама неопустительно, во все воскресные и праздничные дни, храм Божий, она стала с этой же целью водить с собою и свою слепенькую. И надежда благочестивой женщины не осталась тщетной. Храм Божий производил на младенца сильное и благотворное впечатление. Он доставлял сердцу ее несказанную радость. Побывав в церкви в воскресный или праздничный день, Гликерия, затем, чуть не каждый день спрашивала мать свою: «мама, а мама, скоро ли опять зазвонят в церкви?». А когда приходила  из храма домой, то рассказам ее не было конца. И Святый Боже пели, рассказывала она братьям, и Господи помилуй!, и Подай, Господи, и Тебе Господи!, и Ангелов поминали, и о Херувимах пели, и проч., и проч. Став слепым, и со слепотою своею, порвавши связь с миром видимым и его приманками, младенец, мало-помалу, стал уходить в себя, сосредоточиваться в себе и, не увлекаясь детскими игрушками и забавами, сделался задумчив и серьезен. А затем, нет, нет, да и спросит мать: мама! Кто этот Святый Боже? Кто эти Херувимы? Кто эти иже во святых? Как они сделались Херувимами и святыми? Как умела, конечно, мать разъясняла любопытному ребенку, о чем тот спрашивал ее. Таким образом, путем общего семейного благочестия, и особенно матери, и слушанием церковного Богослужения. Божественное Провидение насаждало в сердце Гликерии первые семена благочестия и вместе готовило переход ее от жизни для мира и плоти к всецелой жизни для Бога и души.

II.

ВНЕДОМАШНЕЕ ВОСПИТАНИЕ ПЛАТОНИДЫ

Тем не менее, таковое воспитание было недостаточно. В тогдашней простонародной семье грамотный человек считался явлением редким. В Михайловской же станице таковым был едва ли не один только человек. Лишенное богословского образования, само духовенство не только Михайловское, но и на всем Кавказе, не чуждо было суеверий и предрассудков народных, и в громадном большинстве своем не совсем знакомо было даже и с простыми катехизическими истинами. Понятно, народ жил одним только чувством благочестия. Удивительно ли, что и Гликерия из родной семьи своей, несмотря на благочестие оной, не могла вынести ничего, кроме благочестия или стремления сердца к Богоугождению. Но кому неизвестно, что одно благочестивое стремление сердца, не охраняемое истинным и достаточным Богопознанием, - руководитель на пути спасения ненадежный. Много сект вредных среди христианства выродилось из этого источника в веках прошедших. Много нарождается таковых и в век настоящий. Благочестие без достаточного Богопознания, - это корабль без кормчего и руля. Недаром св. Апостол Павел требует от христиан, чтобы каждый из них мог дать ответ о словеси своего упования. О недостатках своего домашнего воспитания в детстве поведала нам и сама старица Платонида в своем предсмертном сказании. «Я, - говорит она, - не имела надлежащего понятия о всеведении и вездеприсутствии Божием. Мне думалось, что Бог живет только на небесах. Несмотря на особую мою любовь к храму Божию, я верила однако, что под кровлею Он не столько видит и слышит, сколько видит и слышит под открытым небом. И вот, поэтому-то, выйду, бывало, на гумно, или влезу куда повыше, вытяну шею, и начну кричать. И рада, рада была, что  теперь Бог меня и видел и слышал». Говорить ли теперь о том, как недостаточно было домашнее воспитание Гликерии? А между тем мы знаем, что Гликерия, еще не будучи инокинею, была не только подвижницею, удивляя всех своею необыкновенно строгою жизнью, но и руководила своею учительностью многих девиц родной станицы. Кто же и как возбудил в ней жажду подвижничества? Кто и как восполнил в ней недостатки истинного Богопознания? Ответствуем кратко: все это сделало Божественное провидение.

Провидя в Гликерии великую будущую подвижницу, потребную для блага церкви Кавказской, и, в частности, для преднамеченного в плане Божественном открытия на Кавказе христианского убежища (монастыря) для вдов и девиц, Божественное Провидение действовало на Гликерию чрез избранных своих, которые, как и увидим, много послужили ее духовному просвещению. Можно смело и утвердительно говорить, что все внесемейное духовное воспитание Гликерии прошло под рукою Божественного промышления о ней.

Предсмертные сказания о своей жизни самой старицы подтверждают это до несомненности. Правда, сказания эти, по большей части, кратки, так как старица, по слабости сил, затруднялась уже говорить пространно. Тем не менее, сказания эти для нас драгоценны; так как выясняют достаточно, как Божественное Провидение восполняло недостатки домашнего воспитания ее и, как и в какой мере, рос в ней постепенно духовный человек, и стал, наконец, и утвердился на пути иноческого подвижничества в самом широком смысле этого слова.

Так, в сказаниях ее или летописи (как отселе намерены мы называть эти сказания) читаем мы, что Гликерия, будучи еще двенадцатилетним ребенком, несла уже Пахомиево правило. В летописи хотя и не сказано, кто научил ее этому молитвенному правилу, но с несомненностью можно полагать, что она научилась ему от кого-то постороннего  и, вероятнее всего, от какого-либо прохожего инока. Далее: в летописи говорится, что в церковной сторожке (вероятно до звона и между утренею и литургией) Гликерия с матерью своей любила слушать жития святых, которые читал там некто Иоанн. Жития святых, написанные Святителем Ростовским с такою необыкновенною простотою и выразительностью, как известно, доступны и отроческому возрасту. Изображаемые в них великие подвиги и страдания святых, ради Господа и вечного блаженства на небесах, с неотразимою силою влекут к себе неиспорченное сердце человеческое. А, воспламеняя сердце любовью к Богу, они не редко располагают и к подражанию святым.

Все жития святых, как назидательные, конечно, нравились Гликерии и умиляли сердце ее, но более всех подействовало на ее душу житие преподобного Феодора. Особенно же в этом житии понравилось ей то, как угодник Божий для уединенной молитвы вырыл себе яму и покрыл ее настолько низко, что маковка его была приперта к потолку, отчего завелись в ней черви. Житие многострадального Феодора произвело на отроковицу Гликерию такое глубокое впечатления, что его яма и черви чудились ей постоянно. Яма Феодорова, черви на его маковке и его уединение для молитвы ни днем, ни ночью не выходили из ее головы. Этого мало, Гликерия тотчас же хотела во всем подражать Феодору. И вот, бывало, то роет себе яму, подобную Феодоровой, то заберется в коник (ларь для домашней рухляди), то в подполье, где, во время зимы, были свиньи с поросятами, то в закромы (сусеки)… И крайне была этим довольна, утешалась и ликовала, представляя себя в пустыне или затворе. Конечно, мать и братья смотрели на все подобные действия Гликерии, как на проделки и проказы несмышленого дитяти; мать даже слегка и бранила ее. Но, без сомнения, все ошибались в своем толковании. Все подобные действия двенадцатилетней девочки не были ль напротив, предзнаменованием того, что хочет быти отроковица сия? Не были ль они выражением того, что в сказании о житии преподобного Феодора чистая, и не изведавшая еще омрачающих страстей человеческих, душа ее услышала призыв свыше к подражанию его подвигам; услышала и повиновалась ему? Такие впечатления, какие на душу Гликерии произвело житие преподобного Феодора, не могут быть отнесены к числу случайных уже потому, что с этого времени  вся жизнь Гликерии до самой кончины ее прошла по одному пути, именно по пути безмолвного подвижничества.

В двенадцать лет, как видели мы, Гликерия несла уже Пахомиево молитвенное правило. Живя в семье достаточной, несмотря на любовь к ней матери, она, с позволения матери, нередко удалялась к одной благочестивой вдове (Устинье Потапьевне), которая жила одиноко в землянке, и подолгу проживала у ней, довольствуясь скудным куском вдовицы. В посты: Успенский и Великий, проживала у священника, дабы ближе быть к церкви и неопустительно присутствовать при каждом Богослужении, а, равно, и, затем, чтобы слушать жития святых, которые любила читать в доме своем благочестивая жена священника для прихожан своего мужа. Не довольствуясь временным сожительством со вдовою в землянке и временным пребыванием у священника, Гликерия решила и вовсе расстаться с родною семьею и опять затем только, чтобы быть в уединении. С этой целью она купила у одной старушки избенку за два рубля и радовалась уже, что в ней, как в пустыне, удобнее будет выполнять свое молитвенное правило. Но мать, опасаясь за слепоту ее, запретила ей перебираться в эту избенку. Как объяснить такое неудержимое стремление 12 или 13-летней девочки к одной цели? Как, спрашивается, объяснить это, как не тем, что ее сердце чуждо было всяким земным пристрастиям, что мир и все мирское не занимали ее, что благодать Божия, освящая ее сердце, направляла все помышления ее как великой будущей подвижницы, к одному только: к большему и большему духовному просвещению и Богоугождению?

Жил, говорит далее летописец, в 9 верстах от Михайловской станицы, именно в селении Пелагеаде, один отставной солдат, по имени Петр, тоже слепой. Прослышав о нем, что он человек Божий, постник и молитвенник, Гликерия не могла утерпеть, чтобы не пойти к нему за наставлениями. Раб Божий Петр принял Гликерию радушно и научив ее молитве Иисусовой, объяснил ей и Божие вездеприсутствие и всеведение. Надо думать, что назидательна была беседа этого старца с отроковицею, потому что и перед самою смертью Гликерия с благодарностью помянула имя его, как имя дорогого учителя. Надо думать, что по сердцу ей пришлись и наставления его, потому что с того же времени к правилу Пахомиеву она присоединила и молитву Иисусову. Молитва Иисусова, это не простое только умение прочитать ее, что известно детям и в младенческих летах. Нет, это особое правило молитвенное. Мирянам оно малодоступно по роду их жизни и занятий. Из иноков за это правило берутся только немногие избранники. А между тем тринадцатилетняя Гликерия приняла это правило с радостью, как дорогой подарок для души ее и новый подвиг для большего благоугождения возлюбленному Иисусу.

В 30 лет Гликерия лишилась своей матери. Братья ее, согласно ее просьбе, выстроили ей вблизи церкви особую келью, в которой она тотчас же и водворилась. Но жила она в келье одна недолго. Неудобства ли одинокой жизни при слепоте ее, изведанное собственным опытом, мысль ли, что единомысленные с ней девицы не помешают ее подвигам, или то и другое вместе, только она стала, наконец, принимать к себе девиц, известных ей своим благочестием и решившихся искать «единого на потребу».

Читатель, может быть, остановится в раздумье над этим обстоятельством. Может быть найдет в нем некоторое противоречие с прежними стремлениями ее. Может быть, даже спросит: как же теперь смотреть на детские ее порывы к одиночеству. Ужели эти порывы были лишь причудой? Не беру на себя смелость тут же разрешить недоумение читателя и дать ему ответ. Пусть прежде отвечает ему созданная Гликерией община и сама Гликерия. Мое дело поведать лишь, что такое была эта община, что она сделала для Гликерии и Гликерия для нее. Тогда ответ будет не труден и для меня.

Община Гликерии в своем роде была почти община иноческая. Стоя во главе этой общины, Гликерия примером своей жизни и внушениями вела девиц своих по пути подвижническому. Мясоядения в ее общине не полагалось. Цветной одежды девицы не носили. В среду и в пяток до захождения солнца девицы пищи не вкушали. Ночное правило для молитвы было всегда продолжительным. Содержалась община трудом рук своих, помощью родных и печением просфор для приходской церкви. Состояла она из 7-10 человек. Что представляла из себя община на деле, видно из того, что вся станица Михайловская относилась к Гликерии с величайшим почтением, как к начальнице ее, а равно и из того, что с открытием Иоанно-Мариинской обители, все девицы общины во главе с Гликерией вступили в этот монастырь, как вполне к нему подготовленные. Вот что сделала Гликерия для своей общины.

С другой стороны и община много сделала для самой Гликерии в ее духовном отношении. Дело в том, что в среде общины была одна, поистине многоценная жемчужина: это девица Параскева Булгакова. Происходя из благородного казачьего семейства, она была хорошо обучена грамоте и письму. Поражаемая подвигами Гликерии, девица эта предалась ей всей душой, прожила с ней 42 года, служа как дочь служит матери, и умерла в звании мантийной монахини с именем Таисии. Со своей стороны и Гликерия отличала ее от других девиц. Питая каждодневно дух общины чтением житий рядовых святых, Параскева видимо расширяла этим путем познания Гликерии по истории подвижничества и располагала всю общину к самоотвержению и жертвенности ради Христа. А так как до настоящего времени у Гликерии не было случая изучить на память молитвы утренние и вечерние, акафисты и псалтирь, а между тем в подвижнической и, особенно, отшельнической жизни сие было крайне необходимо, то Параскева согласилась изучить вместе с нею все это на память. Кроме того, Параскева читала Гликерии Иоанна Лествичника, патерик Афонский, а также творения и других подвижников. Как рада была Гликерия бесценному духовному богатству, переданному ей устами Параскевы, видно из того, что она во всю свою жизнь, до самой блаженной кончины, называла Параскеву своей учительницей, своими глазами, - душевными и телесными.

Итак, любезный читатель, ты видишь, что община Гликерии не свела ее с пути прежних стремлений. Этим путем, - путем подвига и все более и более возрастающего духовного просвещения Гликерии Божественное Провидение лишь подготовляло ей путь к более глубокому иноческому безмолвию, а вместе и духовную пищу для питания души ее в этом безмолвии. Все это становится ясно видно из образа жизни ее в монастыре. Нет, и детские порывы ее, как отчасти и виделось нам, не были причудой ребенка: они были действительным предзнаменованием того, что хощет быти отроковица сия, подобно тому, как и у многих святых, почитаемых церковью, подобные в их детстве порывы были действительным предзнаменованием того, чем они стали в мужестве и старости. Восходящее солнце разве сразу показывается на горизонте? Первые лучи его, прежде чем осветить поверхность земли, проявляются в заре. Однако и свет зари не от солнца ли? И заря - поэтому не предвестник ли того света, который изливается от него в полдень? Так бывает и в жизни многих избранников Божиих. В их детских стремлениях, хотя бы только подражательных, но оправданных их дальнейшею жизнью, святая церковь, да и здравый смысл не отрицают действий предваряющей благодати или предзнаменований будущего.

Умолчим ли, наконец, и о последнем духовном воспитателе и просветителе Гликерии, о котором она тоже вспоминает в свое летописи. Это было в 1846 году, когда в губернском городе Ставрополе была открыта Духовная семинария. Первым инспектором, а затем и ректором семинарии был игумен, а потом и архимандрит Герасим, умерший епископом Астраханским. То был муж духовного разума. Услышав о его духовных свойствах и богоугодной жизни, Гликерия пожелала сходить к нему и воспользоваться его наставлениями. Отец Герасим принял Гликерию с любовью и, побеседовав с ней, согласился быть ее духовником. Вот к сему-то мужу она и стала ходить, и ходила всегда натощак, чтобы исповедоваться у него и выслушивать наставления. Хотя летопись не говорит, сколько света духовного этот аскет-богослов пролил в жаждущую просвещения душу, сколько утешений сердцу и подкрепления воле приносили ей исповедь у отца Герасима  и  его наставления, но кто читал посмертные письма преосвященного Герасима к инокиням, бывшим его духовным ученицам и дочерям, тот знает, как умиротворительна была исповедь его и насколько живительны и утешительны были наставления его. Назвав его мужем духовного разума, старица связала этим все, что мы имели сказать о почившем в Бозе Архипастыре, как учителе и духовнике.
Таким-то путем Божественное Провидение восполняло недостатки домашнего воспитания Гликерии и воспитало в ней великую подвижницу и учительницу благочестия на земле Кавказа.

III.

ПОДВИГИ ПЛАТОНИДЫ ДО ТАЙНОГО ПОСТРИГА ЕЕ В МАНТИЮ

В той мере, как возрастало в Гликерии духовное просвещение, росли и умножались ее подвиги. «Я, благодатию Божией, - говорит она в летописи, - готова была на всякие трудности, чтобы только больше благоугодить Господу». Нельзя не верить в искренность этих слов, так как они подтверждены делами подвижницы и сказаны ею перед лицом смерти.

Многочисленны и разнообразны были подвиги Гликерии. В двенадцать лет от рождения, как выше сказали мы, она исполняла уже молитвенное правило преподобного Пахомия, а через несколько месяцев присоединила к нему и молитву Иисусову. Лет в 16-18 она стала носить, и носила довольно длительное время, железный пояс. Затем в 20 лет, для прогнания сна и лености к молитвам, в зимнюю пору, несмотря на холод, поставила себе за правило обливаться на дворе холодной колодезной водой и даже купаться на реке в проруби. Для усмирения же плотских движений нередко закапывалась она по шею в мокрую холодную землю и в таком положении находилась целыми сутками. Кто научил Гликерию относиться так сурово к плоти своей и так изнурять ее, летопись умалчивает. По всей видимости, это было подражанием тем святым, жития которых были известны ей. Зато летопись обстоятельно передает о следующем, более трудном подвиге ее, - о веригах, которые она возложила на себя на 33 году своей жизни и носила ровно 10 лет.

Передадим рассказ об этом собственными словами старицы. «Я, - говорит она в летописи, - пожелала наложить на себя железные вериги. Долго молилась об этом и просила Господа, чтобы он благословил меня на этот подвиг. Позвала я кузнеца и стала просить его сделать мне вериги. Но кузнец сказал, что он не видал вериг и не знает, как их сделать, и потому отказался. Я сильно скорбела об этом. Но вот, в одну ночь, явился мне Спаситель в сонном видении, в веригах. О, крайнее милосердие Божие ко мне убогой! Я хорошо видела  как Его, сладчайшего, так и вериги, бывшие на нем. И потому, лишь только очнулась, взяла два бывших на мне пояса и ими изобразила на себе все так, как видела во сне: опоясалась наподобие того, как диакон опоясывается крестообразно орарем, под обеими руками изобразив поясами же и кресты. Затем тотчас же, несмотря на полночь, пошла одна к тому же богобоязненному кузнецу и постучалась к нему. Тот, немедля, вышел на стук мой. Я показала ему изображенные на мне поясами вериги, а он, не снимая с меня поясов, снял с них форму, и в ту же ночь сделал вериги в точности. Я так была обрадована видением, что не знала, как и благодарить Господа за Его Милосердие!».

Возложив на себя вериги, Гликерия в благодарность Господу за Его милосердие к ней, к этому подвигу прибавила и новый подвиг. Вскоре же с двумя послушницами своими она отправилась в Киев на поклонение преподобным Печерским старцам. Причем от лишнего ли утомления во время далекого и трудного пути, или от крайнего истощения телесных сил ее в результате сухоядения, или же по какой-то другой причине, только в Киеве заболела она тифом и пролежала в больнице пять недель.

Не правда ли, читатель, что подвиги Гликерии для нашего времени изумительны, особенно, когда мы к доселе сказанному нами прибавим еще ее постоянный пост, неусыпную молитву и бесчисленное множество поклонов земных и поясных?

Но и этими подвигами боголюбивая душа ее не насыщалась. Вскоре она задумывает принять на себя новый, еще более трудный подвиг: подвиг юродства. Но этому ее желанию не суждено было сбыться. Тайный голос, слышанный ею в течении трех ночей кряду в ответ на ее молитву о сем, возвестил ей, что Господь не благословляет ее на это.

Следует отметить, что указанный подвиг является одним из тяжелейших подвигов духовных. Для него недостаточно одного духовного мужества или одной решительности вести неусыпную борьбу с врагами Божиими и нашего спасения. Недостаточно и усмирения плоти и очищения сердца от страстей. Для истинного юродства, вместе с этим, как необходимое условие, потребны: высшее духовное благодатное озарение ума, дар предвидения и, как венец всего, высшая духовная рассудительность. Истинно юродивый, насколько можно судить о том, по чертам, признанных церковью юродивых, почти тоже, что и опытный полководец в деле ратном. То он скрывает богатство своих духовных сил под покровом мнимого слабоумия, чтобы тем надежнее и целостнее сохранить их в глубине смирения для другой, более потребной минуты; то открывает их с наступлением такой минуты во всей полноте их, чтобы тем неожиданней поразить врагов Божиих. При одних обстоятельствах грозное слово свое высказывает он просто, в смысле буквальном, чтобы тем прямо нанести удар в сердце нечестивца; при других, - вещую мысль свою облекает в форму символического иносказания, чтобы дать нечестивцам время вникнуть в смысл сказанного и одуматься; то увещевает оставить нечестие, то предвещает ту или иную казнь Божию за нераскаянность в грехе и нечестии. То ревнует о славе Божией, как Илия, то плачет о народе пред Богом, как Иеремия. Понятно, что подвиг юродства по самой задаче своей, равно как и по разнообразию проявлений его не может обойтись без названных выше особенных благодатных дарований, иначе юродство было бы не только безоружно, но и напрямую делом или «ревностию не по разуму». Оно даже скорее вредило бы делу Божескому и человеческому, несвоевременными укоризнами и вымышленными угрозами, раздражая и ожесточая народ. Не даром говорит св. Апостол: и дуси пророчестии пророком повинуются.

Итак, на 43 году жизни Платонида приняла тайный постриг в мантию.


IV.

ВСТУПЛЕНИЕ ПЛАТОНИДЫ В ИОАННО-МАРИИНСКУЮ ОБИТЕЛЬ

Кавказская епархия, при открытии своем в 1842 году, обнимавшая собою огромное пространство от морей Черного и Азовского до моря Каспийского, и от степей Калмыцких до гор Кавказских, не имела однако ни одного женского монастыря. Лишь несколько позже, стараниями святителя Иеремии и наказного атамана Г. Рашпиля возник такой монастырь в земле войска Черноморского (с 1860 г. Кубанского). Понятно, самой собой, что одного этого монастыря для столь громадной епархии было недостаточно, тем более, что Черноморский монастырь открыт со специальной целью служить убежищем для вдов и девиц собственно местного войскового происхождения. Война Кавказская длилась и с каждым годом увеличивала число вдов и сирот девиц. К этому бичу присоединился тогда и другой бич, - холера. Губительным шествием своим по всему Северному Кавказу холера значительно увеличила в стране число вдов и сирот. Все это видел и болел сердцем лювеобильный Архипастырь. Ревнитель иноческого жития, исполненный чувств Евангельской любви и милосердия к страждущим и нуждающимся, первый святитель церкви Кавказской Иеремия, не мог отнестись равнодушно к духовным потребностям страны и другим угнетавшим ее в ту пору нуждам и страданиям. Для удовлетворения духовным потребностям и облегчения бедствий края, он решил в душе своей открыть и действительно открыл в 3-х верстах от гор. Ставрополя женскую общину. Это было в 1849 году. Задача, начертанная им для общины, была такова: служить местом иноческого жития и, вместе с тем местом призрения вдов и круглых сирот духовного звания и страждущих тяжкими болезнями из других сословий. Задача трудная и святая! Только сердце, евангельски любящее ближних, могло начертать такую задачу. Городское общество отнеслось к предприятию Архипастыря сочувственно и поспешило к нему на помощь не только денежными пожертвованиями на устройство общины, но и построением двухэтажного каменного здания для больных за оградою для общины.Тем не менее задача общины оказалась неудобоисполнимой: так как она не соответствовала ни наличным силам общины, ни духу первых насельниц ее, стремившихся к иноческому житию. Тем еще менее она могла соответствовать желанием Гликерии. Такое заключение можно выводить из того, что Гликерии, несмотря на то, что она была уже монахиней, не было однако в числе первых насельниц Иоанно-Мариинской общины, так и из того, что по сему предмету говорится в летописи Гликерии. «Когда возникла, а частью и устроена была Иоанно-Мариинская община, она, Гликерия, приходила к преосвященному Иеремии и просила его устроить женскую обитель, причем обещала пожертвовать на устройство обители все свое состояние». Спрашивается: в чем же теперь состояла просьба Гликерии, когда она, жительствую от гор. Ставрополя в шести только верстах, хорошо знала, что женская община уже устраивается? Очевидно, она просила одного из двух: или просила Архипастыря об устроении новой и собственно женской иноческой обители, или же об обращении в таковую Иоанно-Мариинской общины.

В 1850 году преосвященный Иеремия по Высочайшему повелению Государя Императора Николая Павловича перемещен был с кафедры Кавказской на Полтавскую. На место его прибыл из Уфы преосвященный Иоанникий (Образцов). Вступив в управление епархией и, между прочим, ознакомившись с положением Иоанновской общины, а равно и с обстоятельствами края, довольно уже изменившимися к лучшему, новый Архипастырь нашел возможным и долее полезным изменить задачу общины. В 1851 году он ходатайствовал пред Святейшим Синодом об обращении Иоанно-Мариинской общины в обитель собственно иноческую в тесном смысле этого слова. Святейший Синод, находя соображения Его Преосвященства основательными, соизволил утвердить его ходатайство. Вслед же за сим, преосвященный Иоанникий снесся с епископом Полтавским, прося собрата своего назначить из Полтавских женский монастырей двух благонадежных монахинь для водворения в новоустроенной общине иноческих порядков (к этому времени преосвященный Иеремия был переведен в Нижний Новгород). Просьба была удовлетворена. Жребий пал на двух благонадежных монахинь женского Ладинского монастыря: на монахиню Серафиму, вступившую в иноческое поприще девицею, и монахиню Нафанаилу, которая вступила на это поприще вдовицею. В это время (1852) поступила в общину и Гликерия со своими послушницами, вручив новой настоятельнице ее 300 рублей и две коровы на потребности общины.

V.

ТАЙНЫЙ ПОСТРИГ ПЛАТОНИДЫ И ПОВОРОТ В НАПРАВЛЕНИИ ЕЕ ПОДВИЖНИЧЕСТВА. УТВЕРЖДЕНИЕ ПОСТРИГА


Выше, в III-й главе, мы сказали мимоходом, что Гликерия, состоя еще в своей Михайловской общине, приняла тайный постриг в мантию. Но мы не объяснили, как это случилось. Скажем об этом теперь. Преступив за сороковой год жизни и неся для благоугождения Господу подвиги, один другого труднее, и даже такие, которые в наш век составляют редкое явление среди иноков по призванию, Гликерия пожелала принять чин или образ ангельский. Но, к прискорбию ее, встречались препятствия. Монастырей женских на всем Северном Кавказе тогда еще не было. Поступить в монастыри внутренних губерний она не могла по слепоте и отдаленности родного края. В таком безъисходном положении своем она обратилась к Господу Богу с молитвою, чтобы Он исполнил желание ее сердца, если оно не противно Его святой воле. Господь внял молитве рабе своей. В 1844 году, гласит летопись старицы, из одного Российского монастыря ходил по Кавказу со сборной годовой книгой один иеромонах, по имени Анастасий. Переезжая из станицы в станицу, Анастасий прибыл, наконец, и в станицу Михайловскую. Этому-то иеромонаху Гликерия и решилась открыть свое пламенное желание принять ангельский образ. Внемля искреннему желанию рабы Божией, - связать себя обетами и тем укрепить волю свою к еще большему подвижничеству, Анастасий согласился совершить над нею тайный постриг. Но при этом непременным условием пострига поставил, чтобы она сняла с себя вериги. Гликерия повиновалась. Постриг был совершен. Гликерия наречена при постриге Палладией во имя преподобного Палладия. Свидетельницею пострига была одна только приближенная к Гликерии келейница ее Параскева Булгакова.

Событие это само по себе не представляет из себя ничего особенного. Тайный постриг в истории древнего и нового подвижничества (тем более на востоке), явление не только не исключительное, но даже и не редкое. Но вот что на наш взгляд действительно важно и достойно упоминания: почему непременным условием пострига Анастасий поставил Гликерии снять с себя вериги. Нет сомнения, что она поведала ему, по какому поводу наложила их на себя. Откуда же и на чем основано такое требование? Неужели Анастасий не верил в истинность видения Гликерии о веригах? Неужели он видение Гликерии считал мечтой ее воображения, а саму ее обольщенную бесами? По нашему убеждению дело было в другом. Мы думаем, что Анастасий не только верил ее видению, но и верил в него вполне. Иначе как он мог бы согласиться осуществить постриг девицы, по его мнению, самообольщенной и мечтательной? Но почему же, с другой стороны, он тогда предложил именно это условие, которое фактически шло вразрез с видением, которому он вполне доверял? На эти и другие вопросы нам дает ответ летопись самой старицы, из которой мы видим, что постриг Гликерии был совершен на 43 году жизни; видим, равным образом, что она с самого раннего детства изныряла плоть свою не только строгим постом и молитвой, но и другими разного рода стеснениями. А потому, весьма естественно, что Гликерия с просьбою своей о постриге предстала пред Анастасием не только изнуренной и болезненной, но и изможденной до последней крайности. Вот почему, прежде всего Анастасий потребовал от Гликерии снять с себя вериги: именно потому, что вериги были ей уже не по силам. Но могут задать вопрос: не поступил ли он в этом случае вопреки воле Божией? Нет. Разве отцы духовные, разрешающие в посты пищу мясоястную, пораженным тяжкими недугами духовным чадам своим, погрешают против воли Божией, какая выражена о постах руководимою Духом Святым церковью? Св. Апостол говорит: по нужде пременение закона бывает.

Посмотрим теперь на это дело с другой точки зрения. Хотя и мимоходом, но летопись передает, что Анастасий прожил последние годы жизни своей на Афоне и там же блаженно скончался. На Афоне, как известно, стремятся к подвигам, и стремятся люди, или же начавшие уже подвизаться, или же истые подвижники по несравненным удобствам тамошнего безмолвия. С уверенностью можно предполагать, что Анастасий и сам был не только подвижником, но и иноком, обладавшим духовной рассудительностью. Из разговоров с Гликерией он посему не мог не приметить, что имеет дело с великой подвижницей, что Гликерия усиленным постом и молитвою и другими внешними утеснениями не только уже успела усмирить плоть свою, но что с этой стороны и брань ее с врагами спасения перестала быть опасной. А потому он рассудительно мог сказать ей: скинь вериги, не носи их более, они не нужны тебе теперь, как не нужны удила усмиренному коню. Он мог сказать это свободно и потому, что в видении Гликерии о веригах высказывалось только соизволение Божие на ношение ею вериг, но не указывалось ношение их навсегда. Мог он, наконец, предъявить такое требование и в видах духовных, ибо требованием этим достигал многих духовных целей: 1) Ставил Гликерию на путь послушания, то есть отсечения своей воли; 2) Устранял повод к самомнению, и 3) Вводил ее в область смирения. Словом, делал поворот в направлении ее подвижничества, переводя ее в область духа, куда и диавол, после неудавшихся нападок на плоть нашу, обыкновенно переносит адскую брань свою. Вечная память мудрому наставнику!

Сподобившись ангельского образа, Гликерия радовалась несказанной радостью, и благодарила Господа за милосердие Его к ней. С этого времени, как увидим ниже, она усилила подвиги свои и вела жизнь, можно сказать, равноангельскую. Но до поступления своего в Иоанно-Мариинскую обитель, последовавшего в 1852 году, тайного пострига своего она никому не открывала, кроме, может быть, мудрого руководителя своего и духовного отца, архимандрита Герасима. А потому в станице Михайловской она и была известна только под именем труженицы Алексеевны. С поступлением же в обитель, хотя она и открыла свой тайный постриг настоятельнице оной Серафиме, хотя в частных сношениях т Серафима называла ее уже Палладией, но в ведомостях обители тем не менее писалась она казачкой Гликерией, то есть тем именем, с каким она и была принята в состав обители. Так продолжалось до шестидесятых годов. В промежуток этого времени (1852-1863), в обители произошло много перемен и радостных событий. Стараниями преосвященного Игнатия Брянчанинова, будущего святителя, и личным предстательством начальницы Иоанновской общины, сия последняя (община) возведена была во второклассный монастырь, а настоятельница ее, монахиня Серафима, в сан игуменьи. Прибывший на место преосвященного Игнатия , преосвященный Феофилакт, совершил уже и первый постриг избранных сестер, о которых ходатайствовал пред Св. Синодом его предшественник. Во время этого торжества воистину ликовала духовно вся обитель: плакала игуменья, плакали сестры, умилялись сограждане. В скором времени готовился и второй постриг. Архипастырь благословил его и от его лица по сему предмету пошло уже представление в Святейший Синод на утверждение. Вот в это-то время Гликерия и прибегла к игуменье со скорбною и смиренною просьбой, не доложит ли она преосвященному и о ее тайном постриге и не исходатайствует ли и для нее или нового пострига, если тайный не может быть принят за действительный, или же, если то возможно, утвердить первый ее постриг властью архиерейской. Духовно опытная игуменья, желая узнать, из какого источника истекает просьба Гликерии быть открытою монахиней, как бы шутя спросила ее:

- Да на что тебе, голубка моя, открытое монашество? По слепоте твоей не все ли равно для тебя: быть явной или тайной монахиней? Новой одежды на себе ты не увидишь так же, как теперь не видишь своего халатика и шапочки. Бог же, Которому втайне обещала ты жизнь монашескую, видя тайное, и без того видит иноческие труды твои и слышит молитвы твои, как молитвы инокини.

- Не клобука и рясы желаю я, - отвечала Гликерия, - Вы сказали правду, что для меня все равно, потому что не вижу ни того, ни того, то лучше, ни того, что хуже. Нет, я ищу спокойствия душевного, ищу умирения моих помыслов, с некоторого времени возмущающих меня и окрадывающих мою молитву.

- Как же это так, - уже серьезно спросила игуменья.

- Когда я на молитве назову себя монахиней Палладией, помысл говорит мне: ты не монахиня. Обитель не признает тебя за монахиню. Ты – послушница Гликерия, - не больше. Когда же я скажу: Господи, помилуй рабу твою, Гликерию, помысл прекословит мне: Как же так? Ведь ты пострижена, давала обеты иноческого жития и несешь труды иноческие. Значит, ты сама не признаешь себя монахиней? Таким образом, я как бы раздваиваюсь: то я как бы монахиня, когда чувствую, что помощью Божией низлагаю прекословящий мне помысл, то как бы послушница, когда по допущению Божию, помысл низлагает меня.

- Давно ли так с тобою сделалось?

- Со времени монастырского пострига, - отвечала та.

- А прежде не было?

- Нет.

- Значит, - подумав, сказала игуменья, - при торжественном монастырском постриге ты сравнила с ним тайный свой келейный убогий постриг, и вот этим воспользовался дух злобы. Молись Господу и не падай духом. Я постараюсь доложить о тебе преосвященному.

Автор так подробно приводит этот диалог, ибо в то время уже был священником Иоанно-Мариинского монастыря и знал возникшие обстоятельства.
Игуменья сдержала свое слово.

При первом же свидании с архипастырем, она передала ему о тайном постриге Гликерии и о том душевном положении, в каком она находилась. Архипастырь выслушал игуменью. Сочувственно, но не скоро поддался на просьбу ее о Гликерии. Осторожный во всем, архипастырь, подумав немного, сказал: «Дело Гликерии, - дело не маленькое, архиерею тут надо поступить осторожно. Прежде, чем порешить дело, надо знать: 1) Действительно ли был совершен тайный постриг, кем совершен он и при ком? 2) Давно ли совершен этот постриг и прошло ли после него о крайней мере пять лет? 3) Давно ли Гликерия живет в монастыре и годна ли к монастырской жизни, как слепая? Может она и молитв не знает? И, наконец, 4)

Какова Гликерия была доселе?

Игуменья на все эти вопросы отвечала удовлетворительно и отозвалась о Гликерии, как о великой постнице и молитвеннице. Выслушав игуменью с видимым удовольствием, архипастырь сказал: «Пусть Гликерия не унывает и молиться Богу. Совесть моя архипастырская твоими словами успокоена. Но все-таки до окончательного решения дела пришли ко мне ее саму и ту послушницу, которая была свидетельницей ее пострига».

На другой же день Гликерия и послушница явились к архипастырю. И что же, зачем он звал их к себе? Послушницу звал он затем, чтобы она в личном присутствии его пред св. иконою подтвердила, что действительно была свидетельницей тайного пострига Гликерии; Гликерию же призвал затем, чтобы ответами из собственных уст ее проверить сообщенные о ней игуменьей сведения, а вместе с тем испытать ее в знании молитв, акафистов и псалтыри. Все сошло благополучно. Архипастырь спрашивал Гликерию в разбивку и был удовлетворен ее ответами вполне. «Довольно, - наконец, сказал архипастырь Гликерии, - Довольно. Твоя слепота грамотнее многих зрячих». Гликерия в слезах упала к ногам владыки, а он благословил ее и сказал: «Уповай на милость Божию, не забывай и меня в твоих молитвах».
Тайный постриг Гликерии был утвержден без повторения ею иноческих обетов и с оставлением за нею имени Палладии. С тех пор дух прекословия более не стужал ее. Такова духовная сила архипастыря.

VI.

ПОСТРИЖЕНИЕ МОНАХИНИ ПАЛЛАДИИ В СХИМУ


В 1869 году, то есть, ровно через шесть лет от утверждения тайного пострига, монахиня Палладия, согласно ее желанию и ходатайству игуменьи Серафимы, при том же преосвященном Феофилакте, сподобилась принять на себя великий ангельский образ, пострижение в схиму. В это время могучий дух архипастыря стал сильно удручаться тяжкими застарелыми болезнями. Несмотря на крайнее воздержание его, чахотка делала свое дело. Катар и чесотка, как последствия недостатка питания и худобы, не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Однако и теперь, как и при утверждении тайного пострига Палладии, архипастырь отнесся к делу осторожно. Он не хотел согласиться на постриг Палладии в схиму, не удостоверившись, что она действительно того достойна. В то время я был уже переведен архипастырем в г. Ставрополь на настоятельское место при Троицком соборе. Преосвященный Феофилакт, к слову сказать, был мне товарищем по академии; даже много месяцев с поступления в академию, мы жили с ним в одном номере и занимались за одним столом. Как член консистории по судебному отделению, я бывал у него обязательно по два, а иногда и по три раза в неделю с делами более важного содержания для предварительного прочтения решений по ним. Когда продолжалось чтение, он держал себя как архиерей. А когда заканчивалось и притом удовлетворяло его, он вновь становился прежним другом и приятелем.

Как-то раз, после прочтения мною удачных решений трудных дел, он, обратившись ко мне с улыбкой, заговорил, против обыкновения, серьезным тоном.

- От дел трудных, - сказал он, - перейдем теперь к делу, хотя и нетрудному, зато очень и очень серьезному.

- Ты знаешь, монахиню Палладию?

- Как не знать!

- Она просит схимы.

- По моему мнению следует дать, - ответил я, - Палладия, - молитвенница и постница.

- То, что она много постничает и молится, я знаю и сам. Но для настоящей схимницы этого недостаточно. При молитве и посте схимнице необходим более всего разум духовный. Нужно, чтобы она молилась и постничала разумно; нужно, чтобы она понимала свое духовное состояние и разумела хотя отчасти злоухищрения сатаны, чтобы не впасть в самообольщение. Ведь к схимнице, - продолжал архипастырь, - будут ходить за советами по духовным нуждам. Что же она скажет, когда и сама не понимает и не разумеет ухищрений сатаны? Схимница настоящая, - это великое украшение и приобретение для обители. Схимница неподготовленная, - напротив, малое дитя, берущееся за большие предприятия. Как архиерей, я должен поступить в настоящем случае осмотрительно.

Чтобы рассеять сомнение архипастыря относительно подготовленности монахини Палладии к схимническим подвигам, даже в смысле ее собственного взгляда на схимничество, я указал его преосвященству на такой факт из моей монастырской жизни, в котором ярко выступает наружу и близость Палладии к Богу, и богатство обладаемых ею духовных дарований. Владыка слушал меня со вниманием и, подумав немного, сказал:

- Против факта не возражаю, но все-таки для полного успокоения моей архипастырской совести, потрудись съездить в монастырь и постарайся испытать ее по Добротолюбию. Ты знаком с этим духовным сокровищем?

- Отчасти знаком, Ваше Преосвященство.

- Вот и хорошо. Испытаешь, а после и расскажешь мне. Я бы и сам это сделал, да недуги сильно гнетут меня.

На другой же день отправляюсь в монастырь. Вхожу в келью Палладии. Принимает меня по обычаю с приветом и радостию. После взаимных расспросов о здоровье и вопроса о том, будет ли уважена ее просьба о схиме, я сказал:

- Схима, по всей вероятности, будет дана тебе, но владыка непременным условием схимы твоей поставил то, чтобы ты дала мне несколько уроков по Добротолюбию.
По всему видно было, что мать Палладия поняла меня и стала серьезна.

- Добротолюбие, отец мой духовный, - сказала она, - читать с пользою для себя не все могут. Неопытным в духовной жизни можно растеряться от него.

- Как же это так? - спросил я.

- Очень просто. У разных святых писателей, творения которых помещены в Добротолюбии, одно и тоже духовное делание называется разными именами: у одного так, у другого иначе. Например, хоть внимание к себе какими разными именами не называется там? Вот и понимай тут неопытный в духовной жизни.

- Положим, - сказал я, - что это так. Но отцы давали разные названия вниманию к себе не без смысла и не без основания. Разными именованиями внимания к себе они указывали только на разные оттенки и степени самовнимания, так как под охраной его проходит все сокровенное делание внутреннего нашего человека, настолько же широкое, насколько и глубокое. Но будем, мать, вести речь помимо Добротолюбия, хотя и не без добротолюбия.

- Скажи мне, дорогая, что нужно, чтобы молитва наша была и Богу благоугодна, и душе нашей полезна?

- Прежде и главнее всего нужны разумность и сердечность, или понимание того, чего просим, для чего и как просим, а в нашем монашеском быту и понимание того, по силам ли тебе будет просимое, то есть, пришло ли для тебя время ревновать подвигов и дарований больших.

- Как совместить разумность и сердечность молитвы с молитвой Иисусовой, которая по правилам монашеским должна прочитываться не сотни, а тысячи раз?

- Неспешным чтением этой молитвы.

- Не производит ли это однообразие молитвы утомления в душе?

- Нет. Кого любишь всей душою, на того не насмотришься, с ним и о нем никогда не наговоришься. Для него и ночь нипочем. Конечно, по немощи человеческой, чувствуется иногда и утомление и расслабление, но под руками каждого христианина есть средство против врагов этих. Это – стать перед яслями Господа, перенестись оттуда мыслью в сад Гефсиманский, прислушаться там к воплю Его крепкому и взглянуть на Его слезы и пот кровавый. А затем, поставить себя рядом с Пречистой Матерью и возлюбленным учеником у креста Его и при сем подумать, что все это Он, Святейший, потерпел ради человек и нашего спасения ради.
Слушая этот монолог, я был потрясен до глубины души. Я чувствовал, что старица высказывает то, чем живет ее сердце, чем крепка любовь ее к сладчайшему Иисусу, и что ее дыхание, жизнь и радование, это Он, Святейший подвигоположник и Спаситель наш.

Поблагодарив старицу за данный мне урок, я спросил ее:

- Скажи мне, дорогая мать, какая польза от долгого поста?

- Большая польза, батюшка мой. Не буду говорить о том, что пост усмиряет плоть нашу и ослабляет страсти плотские, так, как это всем известно. Скажу о том, что известно мне по опыту. Пост продолжительный пробуждает в нас, прежде всего, самочувствие. Известно, что при постоянном обременении желудка пищей не чувствуешь, что иное в тебе – тело, а иное – душа. Когда же два денька проведешь в посте, душа начинает чувствовать, что иное – она, иное – тело. Далее, именно на пятый день душа уже чувствует, что тело наше для нее почти тоже, что одежда для него самого. В этом положении душа – великая умница. Она сознает, она чувствует тогда, что она – творение по образу Божию, что создана для Бога и жизни по заповедям Божиим. В этом положении она рвется, она жаждет Тайн Христовых, чтобы теснее соединиться с Богом.
Поблагодарив снова и за этот урок, я спросил старицу: может ли сознавать и чувствовать душа, что она неосужденно приступала к святым Христовым Тайнам?

- Может по следующим признакам, именно: когда по принятии ею Тайн, чувствует в себе мир невозмутимый, когда уста невольно славословят милосердие Господа, когда исчезает в душе всякое самомнение и чувствуется напротив одна любовь к богу и ближним, когда сердце наполняется смирением и умилением и готово бывает каждого облобызать и пред каждым поклониться. Так, батюшка, учат святые отцы. По этим же признакам следует отличать и истинные видения от ложных, равно как и благодатные действия в душе от самообольщения и прелести врага.
Испытание этим было закончено. Когда я доложил владыке о результатах испытания, владыка с видимым умилением сказал: Палладия сама – добротолюбие. Постриг ее в схиму не только был архипастырским разрешен, но и словесно им было дано ей приказание не уклоняться от принятия приходивших к ней за духовными наставлениями.

Постригал ее за болезнью архипастыря, бывший ректор Кавказской семинарии, архимандрит, а ныне епископ Томский, Исаакий. Имя Платонида нарек ей сам архипастырь; причем объяснил мне, что это имя выражает ее духовные качества: дальновидность и прозорливость.

VII.

ПОДВИГИ ПЛАТОНИДЫ СО ВРЕМЕНИ ТАЙНОГО ПОСТРИГА ЕЕ
ДО БЛАЖЕННОЙ КОНЧИНЫ

Приготовляясь к изображению подвигов Платониды за данный период времени, я вспомнил одно место из жития преподобного Максима (Кавсокалита) юродивого, подвизавшегося на св. горе Афонской в XIV веке и известного в истории подвижничества по своему замечательному собеседованию с Григорием Паламой. Вот это место: «В одно время, говорится в нем, прибыл на святую гору из Константинополя ученый чиновник, или так называемы грамматик, и, желая видеть преподобного, слава которого разносилась всюду, пришел к нему. Но, прежде, нежели мог он выговорить что-нибудь, преподобный, провидя сердечные его чувства и мысли, напал на него. «Видал ли ты, - строго и гневно спрашивал он грамматика, - подвиги и борения святых и благодать, которая им даруется за то от Бога? И ты смеешь хулить их, полагая, что святые не так подвизались, как пишут о них в житиях их, что будто бы историки делают им милость, прибавляя много небывалого! Отстань от таких сатанинских помыслов, - иначе ты раздражишь Бога, и молния поразит тебя за твое заблуждение и неправые мысли. Напротив, знай, что из жизни святых только часть передается описанию, потому что никто не в силах подробно описать тайные их подвиги, которые ведомы только единому Богу. Итак, если хочешь себе добра, смирись, оставь глупые речи эллинских своих мудрецов, и обратись к Богу всею силою души: тогда не только не будешь отвергать дивные подвиги святых, но и убедишься истинно, что как благодать Божия, действовавшая во всех их мыслях, начинаниях и подвигах, выше слова человеческого, так и самые подвиги святых выше описания исторического».

Не худо читателю иметь ввиду место преподобного и при чтении житий святых вообще, чтобы грехом неверия и отрицания не оскорбить Божественной благодати, чудодействующей в избранных своих.

Нелишне иметь его ввиду и при чтении сказания о подвигах Платониды.

Правда, со дня тайного пострига, подвиги Платониды потеряли уже свой внешне суровый характер: в проруби она больше не купалась, в землю не закапывалась, вериг не носила и ни к каким внешним утеснениям плоти своей не прибегала. Зато, в замен этого, она до бесконечности увеличила подвиги поста и молитвы. В пределах этих-то двух подвигов вращалась по-преимуществу труженическая жизнь ее. С их помощью она боролась против врагов спасения. С ними она не расставалась до последнего своего дыхания. Ими охраняла и утверждала , расширяла и углубляла духовную жизнь свою. С этих двух сторон мы особенно и взглянем на ее подвиги за дынный период времени.

ПОСТНИЧЕСТВО ПЛАТОНИДЫ

«Я, - говорит старица в своей летописи вслед за сказанием о тайном постриге, - еще более усилила тогда свои подвиги. Я часто постилась по два и по три дня. Повседневно же вкушала пищу больше по захождении солнца; в праздники иногда вкушала не более двух раз. В первую седмицу Великого Поста вкушала иногда один раз, иногда и во всю седмицу не принимала никакой пищи».

Такой постнице была Платонида еще в своей Михайловской общине! С поступлением в монастырь, она не довольствовалась и таким постничеством. По временам она значительно удлиняла его. Послушница ее, такая же постница и молитвенница, Таисия Булгакова, рассказывала мне, что они с матерью Платонидой, по вступлении в монастырь, в течение многих лет, во весь Великий Пост вкушали только по два раза в неделю, именно в субботу и в воскресенье. Так продолжалось до тех пор, пока лета не ослабили их телесных сил. Было не мало случаев и более продолжительного пощения Платониды. Я расскажу о тех лишь случаях, которые мне лично известны. Оба эти случая были уже после утверждения тайного пострига ее, когда она, ободренная духом, стала значительно усиливать свои подвиги. По особенной важности их, мы расскажем о них более подробно.

Приближался Успенский пост. Квартира моя от ворот монастырских была шагах в 20. Было часа три пополудни. Случайно взглянул я в окошко и был поражен тем, что представилось моим глазам. Вижу, сидит мать Палладия (читатель помнит, что это ее имя до принятия схимы). Что же случилось с нею? – спрашиваю себя. Кроме церкви и кельи видеть ее нигде нельзя, а между тем, вот она, вышла за стены монастыря. Я наскоро оделся и поспешил к ней.

- Здравствуйте, матушка, сказал я, подходя к ней. Вышли подышать свежим воздухом?

- Поневоле, батюшка, будешь бежать из кельи, когда враг хочет меня вовсе задушить.

- Что с вами, что случилось?
Вместо прямого ответа, она сказала:

- Я ждала вас, батюшка. Мне нужен ваш совет и благословение.

- О чем совет? На какое дело благословение? – спросил я.

- Да, вот уже несколько времени, ни днем, ни ночью, во время молитвы моей, враг не дает мне покоя. В ушах моих постоянно раздается голос его: «нет Бога! Зачем ты, дура, так надрываешься? Зачем мучаешь и губишь себя?».

- Какие меры против этого принимаете вы?

- Молчу и продолжаю молитву, но чувствую, что молитва моя окрадывается. Заскорбит сердце и слезы готовы навернуться, а враг тут как тут, и плещет в меня своими хулениями, как помоями. Поневоле расстроишься…

- А теперь что думаете делать?

- Настает пост Успения Пресвятой Богородицы. В монастыре, по обыкновению, все в этот пост говеют и св. Христовых Тайн причащаются. Благословите и мне поговеть.

- Бог благословит, - ответил я и хотел было идти в церковь.

- Нет, - сказала она, заметив, что я встал с лавочки, на которой сидели мы, - погодите еще несколько минут. Я ведь не досказала вам, что хотела сказать. Я прошу у вас благословения провести этот пост особенным образом: именно попоститься так, чтобы во весь пост не брать в рот ни крохи хлеба, ни капли воды, а затем, в день Успения и причаститься. Против сильного врага нужно ведь и сильное оружие.

- Но зачем вам такой продолжительный пост? Вы хотя и не на исповеди, но открыли мне о нападках врага на вашу душу. Верьте, теперь он не будет нападать на вас с прежнею силой потому уже, что он открыт и будет иметь дело не с одною вами, а со всею церковью, в ближайшем общении с которой состоит всякий духовник, как богопоставленный к ней служитель и раздаятель божественных сил ее, яже к животу и благочестию.

- Не сделаем ли мы слишком много чести и диаволу таким страшным саоистязанием?

- А если враг сильно нападает на меня? – сказала она, - неужели я, хотя и последний воин в царстве Христовом, должна пасть перед ним, сложить к ногам его оружие и идти в плен к нему? Я, как христианка и монахиня, знаю, что против диавола самое сильное оружие, как сказал нам Христос, это пост и молитва (Матф. XVII, 21). Вот я и хочу с этим оружием вступить в борьбу с ним, хотя бы и до крове.

- Я, матушка не сказал, что пост ваш не нужен, а отрицаю такой лишь пост, который может угрожать вашему здоровью и даже жизни. Как христианка и монахиня вы обязаны принять мой совет. Я ведь предлагаю вам его не от своего лица, а от лица всей церкви, которая смотрит на жизнь и здоровье, как на величайшие дары Божии и не предписывает никому излишних самоистязаний.

- И так что же, сколько дней благословите мне поговеть?

- Столько, сколько будут позволять вам ваши силы, то есть, пока они будут служить вам и для хождения в церковь ко всем службам и для выполнения правила келейного.

Она согласилась и мы расстались.

И что же? Девять дней она ходила ко всем церковным службам, исполняла в точности келейное правило, и при этом не брала в рот все это время ни крохи хлеба и ни капли воды. Только на десятый день она скушала просфору с теплой водой уже после принятия св. Христовых Тайн.

Другой случай еще более, чем описанный нами, сугубо продолжительного поста Платониды, был по поводу возникший в ее сердце сухости.

Засуха или сухость сердца, - самое тяжелое положение в подвижнической жизни. Сердце подвижника, как воск от огня, прежде таявшее в пламенной молитве к Богу, мало-помалу грубеет, мертвеет и как бы иссыхает, подобно тому, как мертвеет и иссыхает земля от бездождия и палящих лучей солнца. Источник слез истощается и порой даже прекращается вовсе. Божественные желания, которыми так услаждалась душа, становятся тяжелыми. Радость духовная и умиление постепенно исчезают и тогда им на смену приходят скука и тоска, чувство утомления и недовольства собою и другими. Молитва становится тяжким бременем, а не сладким собеседованием с Богом. Одним словом, при сухости сердца, замирает в человеке как бы вся его духовная жизнь. В это время, что вполне естественно, открывается свободный доступ к душе человека и диаволу. Подобное положение испытала на себе и Платонида. Но это испытание не застало ее врасплох: она встретила его благодушно. Из житий подвижников Божиих она знала о таком испытании еще прежде. Поэтому, когда она почувствовала у себя сухость сердца и некоторое расстройство духовной жизни, то не опустила рук и не впала в уныние. Напротив, зная цель, с какой человеколюбец Господь попускает подвижникам испытать это положение, она смиренно сказала в душе своей: «Господи, я готова. Искуси сердце мое, чтобы я на деле увидела и уразумела, что я без Тебя – ничто, что самая любовь моя к Тебе и труды ради Тебя есть лишь дар Твоего милосердия ко мне, мое же у меня – одни грехи мои и немощи».

Сказав это, она порешила в душе своей поститься и молиться дотоле, пока Господь снова не коснется ее сердца своей благодатью и не устроит по-прежнему ее духовную жизнь.

Так начался этот подвиг сугубого поста и молитвы. Шло время. День за днем повторился уже в десятый раз!… Старица поститься и молиться, но душа ее все еще, яко земля безводная!… иссохли у ней язык и гортань: грудь надрывалась от стонов и воздыханий, но на очах – ни слезинки… Еа сердце лежит, словно камень какой, а в нем омертвение и страх, уж не действительно ли Господь отринул ее от лица Своего и отверг навсегда?!. Вот и враг уже открыто издевается над ней, говоря, «где же Бог твой?». Так дошло до 14-й ночи, но тут и был положен конец ее испытанию. Не допускающий искушений сверх сил наших, Господь явил рабе своей знамение Своего благоволения и благоугодности Ему подвигов ее. Когда, в полуночный час ночи, в растерзанном сердце своем, произнесла она слова:

- Слышишь ли Ты меня, Господи? Слышишь ли стоны мои и страдания сердца моего? - в это миг ощутила она некую теплоту в сердце и во всем существе своем. В эту же минуту отверзлись и ее духовные очи, и она увидела двух ангелов, из которых один стоял по правую, а другой левую ее сторону. Оба они писали, каждый в своей книге.

- Смотри, - сказал один из них, указывая на книги, - мы записали каждый вздох твой, каждый стон и слово твое…

Позади же себя она увидела толпу демонов. Стоявший к ней Ближе других был в изорванной одежде. Когда стоявшие поодаль, хотели подойти к нему на помощь, он закричал:

- Куда лезете? Смотрите, как я изорван!
Ангелы стали невидимы, а демоны позорно бежали.

С тех пор, до самой кончины своей блаженная Платонида не знала уже духовных искушений, а наслаждалась всегда невозмутимым миром души и радовалась о Господе.
Когда старица рассказала мне об этом событии, я дал ей совет: все бывшее с нею сложить в своем сердце и не разглашать. Такой совет я дал ей ввиду того, что это событие касалось ее одной и, как совершившееся в тайне, известно было только ей одной и Богу. Кроме того, думалось мне, что преждевременная и притом ненужная молва может принести вред ее душе. По смерти же ее, если только будет угодно Богу, для славы Его, событие это будет обнародовано. Старица обещала следовать моему совету и сдержала свое слово. Вот почему этого события, как и предшествовавшего ему, мы и не видим в ее предсмертной летописи.
Старица Платонида держала строгий пост и перед каждой исповедью и принятием св. Христовых тайн.

Иоанно-Мариинский монастырь, благодаря добрым порядкам, заведенным в нем незабвенными его первоначальницами, блаженной памяти, игуменьей Серафимой и сотрудницей ее, монахиней Нафанаилой, и доселе крепко еще держится этих порядков. Во все посты, установленные церковью, не только монахини, но и послушницы, все без исключения, очищают совесть свою покаянием и приступают к чаше Христовой. В Рождественский же пост и пост святой Четыредесятницы, старшие послушницы говеют дважды, а монахини по три раза, проводя, таким образом, все церковные посты в строгом пощении. Этих же порядков держалась и Платонида при начале своего поступления в монастырь. Но, впоследствии, с течением времени, мудрая игуменья Серафима, нашла возможным и полезным вопреки существующим в монастыре ее порядкам, сделать для Платониды исключение ввиду ее подвижничества и для духовного утешения, столь потребного для слепоты ее. Игуменья предоставила Платониде готовиться к чаше Христовой во всякое время по желанию ее сердца. И вот, Платонида, кроме говения в посты, стала говеть и пред двунадесятыми праздниками. Затем она стала приступать к св. чаше и через каждые две недели. Кто знает, как Платонида проводила  каждый день своей жизни, тот поймет, с каким воздержанием и постничеством проводила она те дни, в которые готовилась к святым Тайнам.

Налагала на себя пост Платонида и за других, ради умилостивления за них Господа. В летописи ее упоминаются два таковых поста, но мне известен и третий. Первый – сорокадневный пост налагала она на себя по случаю блаженной кончины преосвященного Феофилакта, которого любила несказанной любовью, как своего благодетеля; второй таковой же пост, по случаю несчастной смерти одного близкого к ней знакомого ей от самой юности ее священника; третий, опять же сорокадневный, по случаю смерти одного молодого еще человека, жена которого своим горем неутешным и слезами тронула ее до того, что для умилостивления Господа, она решилась и для него принять на себя подвиг сорокадневного поста и молитвы.

После всего, доселе нами сказанного о постнической жизни Платониды, скажи читатель-христианин, что такое была она, как постница? Не знаю, что скажешь ты, да не желаю и допытываться, но кажется, я не ошибусь, если скажу, что Платонида в этом отношении представляет собой редкое явление нашего времени. Увы, многие ли из нас проводят с таким воздержанием и дни страстной седмицы, как проводила она каждый обыкновенный день своей земной жизни? Вся жизнь ее, можно сказать, была сплошным постом. Таковою же была она и как молитвенница.

МОЛИТВЕННЫЕ ПОДВИГИ ПЛАТОНИДЫ

Действительно, жажда молитвенного собеседования с Богом в душе Платониды была жаждой неутолимой.

Не коротко молитвенное правило и для простого монашества, но несравненно пространней это правило для схимонашества. Для выполнения последнего требуется вдвое больше и времени, и духовных трудов. А Боголюбивая душа, привыкшая находить свою пищу и утешение в молитвенном собеседовании с Богом, сама еще измышляет для себя новые труды молитвенные. Такова была и блаженная старица Платонида. Неся добровольно схимонашеское молитвенное правило с самого тайного пострига своего, она с каждым годом расширяла его. Вот, например, каковы были каждодневные ее труды молитвенные:

А) Выстоять все службы церковные;

Б) Выполнить утреннее и вечернее правило иноческое;

В) Прочитать изученные ею на память четыре акафиста и несколько кафизм из Псалтири;

Г) Сотворить шесть тысяч раз молитву Иисусову, а в час полуночный (в память смерти и страшного суда Божия) и плач о грехах своих;

Д) Не забыть, наконец, и помянника о живых и умерших.

Сколько же для выполнения всего этого требовалось времени и труда! А между тем Платонида все это исполняла каждый день, и не кое-как, а тщательно и с благоговением. Удивляться ли теперь рассказу послушниц ее, что во время ночи они весьма редко видели матушку спящей, все больше на молитве?

Кроме обычного, положенного правилом, каждодневного молитвенного подвига, Платонида по особым обстоятельствам, налагала на себя и новый особый подвиг молитвенный. Так, когда настоятельница обители Серафима и монахиня Нафанаила, отправились в С-Петербург, чтобы личным предстательством ускорить возведение обители во второклассный монастырь, а между тем в обители в большинстве оставались молодые послушницы; Платонида взяла на себя, по выражению летописи, труд стеречь обтель. С этой целью лна челых тринадцать ночей к ряду провела совершенно без сна. Как столп, стоя на молитве, просила она Господа и Пречистую Его Матерь, а затем Крестителя Господня Иоанна и Марию Магдалину, во имя которых и была создана обитель, охранить ее от наветов и искушений вражьих. Давала покой телу своему только часа на два-три между литургией и вечерней.

Увеличивался молитвенный подвиг Платониды и частым, не в пример другим, говением пред святыми Тайнами. Увеличивался, наконец, этот подвиг и от возрастающего с каждым годом помянника ее (о живых и мертвых). Не книжка поминальная, помянник тот, а сердце ее люботрудное, куда любовь к ближнему, от времени до времени, вносила все новые и новые имена для ежедневной молитвы. Начиная от государей, в царствование которых она жила, любовь ее нисходила в молитве своей до самого последнего бедняка и страдальца. Мне посчастливилось раз выслушать ее помянник и, признаюсь, я получил великую пользу для души своей! Более всего меня поразила в помяннике молитва, которой он завершался. Это была молитва о ниспослании Господом милости и помощи: всем женам в настоящую ночь и час рождающим, всем младенцам, от них рождающимся, круглым сиротам, после отца и матери оставшимся без крова и родства, пораженным тяжкими болезнями беднякам, которым с малыми детьми их завтрашний день угрожает голодом, и неповинно преданным суду. Не меньшее впечатление произвела она на меня и дальнейшей молитвой своею: об осужденных за вины, о находящихся тюрьмах и каторгах. В этой молитве она просила Господа, чтобы Он Своею всемогущей благодатью охранил их от ожесточения и отчаяния и привел на путь покаяния и исправления жизни.

Пораженный необычайной долготой и содержательностью помянника, я спросил старицу:

- Кто, матушка, все те, кого вы в помяннике называете по имени?

- Кроме Государей и Святителей, - отвечала она, это те, с которыми я встречалась в моей жизни и те, которые просили меня помолиться за них, или же за родных своих.

- Каждую ночь, матушка, вы читаете свой помянник?

- Каждую, иначе как я могу исполнить заповедь Господа любить ближнего, как самого себя? О себе печемся мы каждый день: на каждый день надобно, стало быть, заботиться о ближнем. При слепоте же моей, чем я могу послужить ближним, кроме молитвы за них?

- Как это вы успеваете делать при других ваших молитвенных трудах? Помянник ваш необычайно длинен.

- Ночь, батюшка, велика. Когда пожелаешь, все успеешь сделать.

- Еще вопрос: кто научил вас молиться о рождающих, рождаемых и пр.?

- Святая Церковь, безмолвная келья и сожитель мой, - она указала на гроб, который уже несколько лет стоял в ее келье, - Святая Церковь молится ежедневно о страждущих и плененных. Безмолвие кельи помогла мне вдуматься в это моление церкви и вот в помяннике моем вы можете видеть лишь то, что я разумела под словом страждущих. А сожитель мой (гроб) непрестанно, при каждом прикосновении к нему, напоминает мне: «Люби Бога и ближних, чтобы исполнить заповедь Божию. Скоро, может быть, и тебя постигнет смерть. Я и тело твое снидем тогда в землю и предадимся тлению; но душа твоя, помни это, пойдет к господу на суд Его. Тогда-то и откроется, такова ли ты, какой обещалась и клялась быть, как христианка и схимонахиня».

В последние годы жизни молитва Платониды (молитва Иисусова) была, как гласит летопись ее, действующей. Это значит, что благодатью Божией, вошедши в навык сердца, молитва ее сделалась непременной потребностью сердца, без усилий мысли и воли, возбуждалась в нем и, как бы сама собой, непрерывно действовала в нем, как действует в нас дыхание или биение пульса.


VIII.

ДУХОВНЫЕ СВОЙСТВА ПЛАТОНИДЫ И ЕЕ ВЫСШИЕ ДУХОВНЫЕ
ДАРОВАНИЯ

Начертав пройденный схимонахиней Платонидой длинный путь подвижнической жизни и приближаясь ко дню ее смерти, естественно теперь спросить: что же приобрела Платонида для души своей? Какие свойства воспитала в ней?

Ответ не труден.

С юных лет стремясь к уединению в пустыне, а в обителе и вовсе проводя жизнь свою как в глубокой пустыне (во все 34 года этой жизни Платонида из кельи своей не выходила никуда кроме церкви)  , она этим стяжала себе полную сосредоточенность духа, или, другими словами, приобрела навык жить в себе для Бога и души своей. В этом отношении к Платониде вполне приложимы слова церковной песни: «пустынным непрестанное Божественное желание, мира сущим суетного кроме». С юных лет, собирая сокровище полезных для души своей духовных знаний и продолжая этот труд более, чем до половины жизни своей, Платонида стяжала себе разум духовный и учительность. С ранних же лет, по подражанию святым, смиряя плоть свою постом и разными внешними утеснениями, она подчинила ее духу и, таким образом, сошла в гроб совершенной девственницей. В сем отношении с уверенностью можно сказать, что одухотворенное девственное тело ее было жилищем Духа святого. Непрестанными подвигами молитвы и частым причащением Тела и Крови Христовых. Платонида вошла в тесное общение с господом Иисусом и стяжала любовь к Нему, николиже отпадающую. Вся жизнь ее, можно сказать, была дыханием для Господа, исканием Его и жаждою жить для него и с Ним. В сем отношении, думается, старица не погрешила бы, если бы, подобно священной невесте, дерзнула сказать и о себе небесному Жениху: Тебе единаго, Женише мой, люблю и, Тебе ищущи, страдальчествую и распинаюся за Тя. Действительно, в подвижнической жизни Платониды едва ли была ночь, когда бы девственное сердце ее не горело пламенем любви к господу Иисусу и не ожидало Его благодатного посещения. Любовию, наконец, к Богу Платонида стяжала таковую же любовь и к ближним, - любовь глубокую и самоотверженную. Все эти духовные свойства Платониды ярко отразились в нашем сказании о подвижнической жизни ее.

Кажется, таких духовных сокровищ, какие, при содействии благодати Божьей, стяжала Платонида, уже достаточно для пройденного ею земного поприща. С ними и одними могла бы она непостыдно явиться пред лице Господа м сказать: Ты дал мне, Господи, пять талант и я приобрела на них другие пять. Прими их от меня, рабы Твоей. Но нет, неисчерпаемый в любви к верным рабам своим и непостижимый в тайнах промышления своего о них, Господь ущедрил рабу свою и другими высшими дарованиями духовными… Платонида получила от Господа и дар прозорливости, и дар духовного слуха, и зрения, и, наконец, предвидения будущего.

ПРОЗОРЛИВОСТЬ ПЛАТОНИДЫ

Мне известно много случаев прозорливости Платониды; но из опасения оскорбить ближних преждевременным обнаружением тайны их, я расскажу только о том случае, который касается лично меня.

Дело было в 1862 году. В Иоанно-Мариинской обители священствовал тогда я еще один. Хотя я был и не совсем здоров, но Божественную литургию совершал почти каждый день. Мысли мои, к моему утешению, были в добром порядке. Правило утреннее и вечернее я читал со вниманием. С усердием прочитал я вечернее правило и под ночь события, о котором хочу рассказать. Я лег на койку и мне почему-то вдруг вспомнилась прежняя –семейная жизнь моя (я лишился любезной супруги своей и детей в течение двух месяцев и остался один, как перст). Воспоминание, кажется, невинное… Изглаждать из сердца тех, кого любил по воле Божьей, дело неестественное и даже преступное. Что же, однако, из этого вышло. Вышла беда и немалая. Вышла же она оттого, что я от общего воспоминания о семействе, незаметным образом, перешел к частностям жизни супружеской. Воображение разыгралось. Я опомнился, вскочил с койки и стал на молитву. Молюсь с сокрушением сердца, но помыслы нечистые не отступают от меня. Молюсь снова, не помогает… Картины соблазнительные, одна за другой, выступают из прошлого и стоят предо мной, как живые. Выбившись из сил, я с глубокой горечью произнесши в сердце своем: «Господи! Как же завтра я приступлю к престолу Твоему?» – упал на койку и, к удивлению, скоро уснул. В 3 часа ночи проснулся. Встаю… Спокоен… Как будто ничего не было… прочитал правило утреннее со вниманием, отслужил утреннюю и литургию с сокрушением сердца и даже с умилением. Но лишь только вышел я из алтаря, чтобы идти домой, подошла ко мне послушница матери Платониды и сказала: матушка просит вас к себе. Иду… Принимает приветливо. Попросив меня сесть поближе, помолчав немного, Платонида спросила меня тихим голосом:

- Что с вами было в прошлую ночь?

- Ничего особенного, - ответил я в смущении от неожиданного вопроса.

- Как, ничего? На вас было большое нападение; вас хотели обокрасть. Вы кричали и защищались, но слабо. Мне стало жалко вас. Тогда и я крикнула громко-громко. Воры, услышав тревогу, разбежались и вы остались неокраденными.

Я был, как громом поражен прозорливостью Платониды. Рассказав ей, что было со мной, я глубоко благодарил ее за оказанную мне молитвенную помощь.

Отпуская меня, Платонида сказала:

- Прогоняйте, батюшка, душите без пощады всякий первый, вкравшийся в сердце ваше, нечистый помысл. От этого зависит все в духовной жизни вашей. Помните притом, что духовный враг хитер. Он входит в дом души нашей, по-видимому, дверьми, и чаще всего в качестве нашего друга. Все, что происходило с вами в прошедшую ночь, от первого невинного помысла вашего до помыслов последних, все это было делом злохитрого врага – диавола. Над вашей квартирой было ведь целое полчище демонов. Я видела их и слышала их угрозы. Берегитесь!

Поблагодарив старицу снова за молитвенную помощь мне, я в ужасе вышел из кельи, в то же время, испытывая глубокое благоговение пред ее духовными дарованиями и силой молитвы.

Этот факт я рассказал блаженной памяти преосвященному Феофилакту, перед постригом Платониды в схиму. Рассказал я о нем и преосвященному Герману, бывшему нашему архипастырю.

ДАР ДУХОВНОГО ЗРЕНИЯ И СЛУХА ПЛАТОНИДЫ

Для ближайшего уразумения великих тайн православной веры и церкви, Господь многократно и многообразно открывал рабе своей Платониде и мир невидимый, духовный. Об этих тайноводственных и дорогих сердцу верующих откровениях Божьих Платонида передает  в своей летописи достаточно подробно.

Так, например, многократно видела она ангелов сослужащими и славословящими Господа в св. храме. Это было всегда в то время, когда воспевалась херувимская песнь и яко да царя, а на Литургии Преждеосвященных Даров: ныне силы небесные с нами служат…

В это время духовными очами своими она неоднократно видела, как ангелы стояли вокруг царских врат. Раз же, постом, слышала при этом и ангельское пение. Вместе с клиросными пели они: верою и любовию приступим… Язык человеческий, - говорит летопись ее по сему случаю, - изрещи не может, какое это было пение».

Несколько раз видела она в храме Божьем и то, что, когда за всенощным бдением читают канон дневному святому со вниманием и благоговением, то он стоит подле чтицы и внимает чтению.

Видела также неоднократно, что, когда священник, служащий литургию, приступает к освящению св. даров, являются в то время два юноши, мгновенно снимают с него одежду, и, с того момента до самого конца литургии, священнодействующий представляется светом, подобным чистому кристаллу. «О, если бы знали люди, - говорит по сему случаю летопись Платониды, - что совершается в храме во время Богослужения, они всегда стояли бы в нем со страхом и трепетом и падали бы ниц пред величием таинства Божия».

Раз, в день рождества Христова, видела Платонида Спасителя в символическом образе Агнца. Во время литургии того дня, говорит она в летописи, я внезапно пришла в восхищение, и была вне себя. Мне представился зеленый луг, на котором паслось бесчисленное множество овец, и между ними был один молодой необыкновенный Агнец (Агнец Божий, вземляй грехи мира). Кто-то мне подал Его на руки. Волна на нем была такая мягкая и белая, что я, не умею как сказать (кроток и смирен сердцем и ни единого греха сотвори). Но между этой волной на Нем были полосы струпьев. Я спросила: «Что же это такое?» «Грехи ваши, которые Агнец сей носит на Себе», ответил мне тот, кто подал Его мне на руки. В это мгновение я пришла в себя и стала горько плакать.

В день погребения преосвященного Феофилакта, видела Платонида, как во время перенесения святых Даров, трепетала пред ними душа архипастыря. Последствием этого видения было то, что Платонида проплакала все остальное время литургии и погребения, умоляя милосердие Божие за великого своего благодетеля, а затем наложила на себя и сорокадневный пост.

ДАР ПРЕДВИДЕНИЯ БУДУЩЕГО

Господь по временам открывал Платониде и будущее.

Когда между Россией и Турцией вспыхнула война , Платонида предсказала, что победа будет на стороне России.

- Почему вы это знаете, - спросили ее,

- Потому что в Русской армии я видела Иоанна Воина вооруженным. А это знамение того, что помощь Божия будет на стороне России.

Равным образом она предсказала и мир России с Турцией. Когда, во время перемирия, Русская армия стояла почти под стенами Константинополя, а между тем, вследствие политических интриг, стали разноситься тревожные слухи, что из-за обладания Константинополем может возгореться новая Европейская война, старица Платонида сказала:

- Войны больше не будет, а будет заключен мир, потому что я видела Иоанна Воина разоруженным.

Оба предсказания, как известно читателю, исполнились в точности.

Лет 10 назад предсказала Платонида, что на известном месте монастырском будет храм. Когда об этом предсказании рассказала мне послушница ее Булгакова, я усомнился в исполнении его, так как это место готовилось для застройки его новыми кельями и так, как монастырь в то время собирался с силами, чтобы приступить к перестройке своего первоначального храма, как выстроенного преосвященным Иеремией на скорую руку и в малом виде, в новый и, собственно, храм соборный. При том, думал я, не под силу монастырю постройка третьего храма. Да и зачем?

Но не прошло даром слово старицы. Несмотря на то, что с течением времени, собор был выстроен и что, при существовании в монастыре двух наличных, вполне вместительных и благоукрашенных храмов, в третьем храме не чувствовалось никакой нужды, слово старицы сбылось. Как же это случилось? Самым неожиданным образом! Вскоре же, за сооружением собора, строительница его умирает. Почтив ее своим личным святительским погребением, архипастырь Герман положил в душе своей увековечить память ее сооружением храма во имя ее Ангела. И вот, занятый этой мыслью, он, при первом же посещении монастыря, высказал свою волю новоизбранной игумении, и тогда же сам лично указал место для храма. Нужно ли говорить, что это было то самое место, которое предсказала старица? Место сие было самым лучшим на тот момент и доселе еще оставалось незастроенным.

Как не сказать здесь, читатель, что воистину, дивны промыслительные дела Божии об избранных Его! Речёт устами их слово и, в свое время, непременно переходит оно в дело, несмотря на то, что исполнители слова чаще всего не ведают, чью волю в данный момент они творят. Отводя то, а не другое место для храма в память девственницы Серафимы, знал ли, думал ли даже святитель Герман, что через это выполняет он не только желание своего сердца, но и волю Божия, изреченную устами другой великой девственницы, - Платониды? А, между тем, это было так.

Предсказала Платонида и избрание игуменьи на место умершей, и предсказание сбылось. Когда ее спросили, как она узнала, что игуменьей будет Феофила, когда в обители было немало и других, достойных этого звания, старица ответила:

- Я видела ее в церкви с жезлом, а это – знак, что на избрание ее была воля Божия.

И выбор Феофилы оправдался вполне. Три года управляла она обителью, имеющей в себе в настоящее время 500 сестер  , со всяким тщанием, благоразумием и любовью. За это время она успела выстроить, в память незабвенной предшественницы своей, и новый храм с превосходной в нем трапезою. Обитель ее видимо цветет и благоденствует.


IX

СМЕРТЬ ПЛАТОНИДЫ

Старица Платонида перед смертью болела ровно 20 дней. 21 ноября была она в церкви в последний раз, а 25 заболела лихорадкой. Во время болезни Платонида особоровалась и сподобилась три раза причаститься святых Христовых Тайн. Во все 20 дней духом Платонида была спокойна и бодра и, хотя сидя, но выполняла свое схимонашеское правило. Когда по г. Ставрополю разнеслась весть о ее болезни, многие из граждан почли своим долгом посетить ее. За два дня до смерти посетил Платониду и наш добрый архипастырь, преосвященный Владимир. По глубокой вере в преизбыточествующую благодать архиерейства и святительских молитв, старица, между прочим, дерзнула просить его преосвященство, чтобы он соблаговолил сам совершить над ней погребение. Архипастырь обещал…

Под 13 декабря старица была еще бодра и всю ночь провела в молитве. Когда часов в 12, той же ночью, пришла к ней в келью послушница Дарья, чтобы испросить ее благословения на прочтение псалтыри по своей матери, которой наступил сороковой день после ее смерти, старица сказала:
- Видишь, я сижу. О матери твоей я молилась не раз и днем, молилась и ночью, да и еще помолюсь. А тебе разрешаю прочитать по матери только одну кафизму, - не больше. Ты вчера утомилась и тебе нужно отдохнуть.
Тронутая любовью старицы, послушница облилась слезами и повиновалась.
13, в субботу, в 6 часов вечера, легкий удар паралича поразил правую руку Платониды. К 12 часам ночи появились у ней признаки предсмертной агонии. Вскоре после этого собравшиеся монахини сняли ее с постели на руках и, по обычаю монастырскому, положили на полу, на рогозине. В 4 часа утра она тихо-тихо испустила дух свой. 16 числа в Покровской церкви монастыря архипастырь совершил по Платониде заупокойную литургию, а после и погребение, при громадном стечении народа из города, окрестных сел и станицы. В день погребения старицы отслужена была по ней заупокойная литургия и в храмах города Ставрополя.



Мир праху твоему, блаженная старица! Вечная память тебе и трудам твоим, ими же трудилась во славу Божию, ради спасения души своей и спасения других.

Мы твердо уповаем, что на небе ты получила уже возмездие от Господа нашего Иисуса Христа и вошла в вечную радость Его. Уповаем, что имя твое не умрет и на земле, - ни в обители Иоанно-Мариинской, где подвизалась и скончалась ты, ни среди и всего христианского общества. То драгоценное духовное наследство, какое ты, в подвижническом житии твоем, оставила в обители, будет постоянно напоминать ей о тебе, располагая ее к благоговейной молитве за тебя и к соревнования. Равно и те великие христианские уроки, какие всем и каждому дает жизнь твоя для служения Господу, не могут быть стерты временем и среди христианского общества. Пройдя через возрасты человеческого существования на земле, подвижническая жизнь твоя, всецело посвященная на служение Господу, всегда будет напоминать нам, что и наша жизнь, от младенчества до самой смерти, вся должна быть главнейшем образом посвящаема этому служению, так как в нем все для всякого человека (Эклез. XII, 13). Ища с каждым годом все новых подвигов для большего и большего благоугождения Господу и не зная при этом никакой трудности и преград, ты всегда будешь свидетельствовать пред людьми, что для возлюбивших Господа всей душей, иго Христово ныне благо и бремя Его легко. Ибо, по всему течению жизни твоей наглядно проходит та великая христианская истина, что это иго и бремя подъемлются и несутся не одними силами человеческими, но и силой Божественной благодати, просвещающей, освящающей и укрепляющей. Явив в жизни своей столько раз необычные подвиги любви к Богу и ближним, ты будешь постоянно напоминать христианам как о том, до какого духовного мужества и самоотвержения способно возвыситься любовь наша к Богу и ближним, когда в сердце возгорится Божественный огнь этой любви, так и о том, до чего щедр и милостив бывает Бог к таким подвижникам любви.

Наконец  , «примером жизни своей, лучше всяких доказательств, ты будешь свидетельствовать, что оставляющие мир, уходящие в стены иноческих обителей, не разрывают связей духовных с людьми-братьями, не считают всех для себя чужими, как бы не существующими; и всем, что в мире Божьем совершается, делом для себя сторонним, от сердца их далеким, что они заботятся и думают только о себе самих. Напротив, по мере своего нравственного преуспеяния, по мере очищения сердца их подвигами поста и молитвы, духовной борьбы с собой и невидимым врагом, душа их преисполняется  любовью к Господу. А любовь к Богу расширяет сердце их в любви к ближним. Они уже не к тому себе живут, но живут и дышат всецело любовью к Богу и вместе деятельной, живой любовью к людям-братьям, кто бы они не были, и где бы они ни были. Они делаются, подобно возлюбленному Господу, истинными человеколюбцами, истинными радетелями, молитвенниками за мир. Они, разлученные будто бы от своих даже близких и родных, делаются истинными патриотами. Они, заключившиеся неисходно в стенах монастырских, являются в духе истинными воинами Христовыми, мужественно сподвизающимися нашим воинам на поле брани с врагами Отечества. Они больше, искренней и разумней нас скорбят скорбями и радуются радостями родной земли. Они сами ничтоже имуще, больше многих богачей-благотворителей, бывают истинными, незабвенными благодетелями многих, о том ведающих и неведающих, между тем как многие из мирян, даже искренне посвятившие себя на служение общему благу, в самом деле служат ему в самых скромных размерах. Эти, отрекшиеся якобы от мира, своею любовью объемлют весь мир: они неусыпно стоят на страже за истинное благо для мира и сущих в нем , радеют за всех миру неведомых и в мире страждущих, молитвами своими непрестанными охраняют мир от бед и зол свыше на него праведно движимых. Ради таковых и мир стоит и ими мир стоит, ибо семя свято стояние его».

Блаженная старица! Сказание о тебе окончено. Изнемогая под бременем лет и тяжких болезней, я с радостью кладу усталое перо мое. Благодарная слеза за явленную мне помощь Божию в труде моем невольно скатилась с потухающих глаз моих. Сознаю вполне, что я многого не досказал из подвижнического жития твоего, в особенности же о благодатной силе молитв твоих за других и о таковой же силе учительного слова твоего, но я счастлив и доволен тем, что по немощи моей мог сказать о тебе. Жизнь твоя и в этом виде представляет собой высокий духовный интерес и в высшей степени  поучительна и достоподражательна как для настоящего, так и для грядущих христианских поколений.

Прими же труд мой, каков он есть, прими его, как выражение любви моей к тебе, и как венок на свежую еще могилу твою.

Протоиерей Василий Розалиев.

Ставропольские епархиальные ведомости. № 7. 1887. 1 апреля. С. 237-253; № 8. 1887. 16 апреля. С. 288-301; № 9. 1887. 1 мая. С. 335-355.