Аполитичная история или Она была прекрасна

               
     Короче, дело так было. Идет один мужик на х...й. Ну, идет и идет. Приходит такой и видит : очередь. Прямо-таки толпа. Чурки какие-то, хитрые люди с косыми глазами рядом крутятся, понтуются, мы, мол, типа, раньше сюда пришли, хотя шли они в п...ду, а не на х...й. Мужик задумался. Нездоровая херня, в-натуре и блябуду, думает он по впитанным с ленинградским туманом привычкам к точному формулированию грядущих побед в общей парадигме идущих на х..й. Один, вон, шел на Одессу, а вышел к Херсону. А Херсон - просто бессоница. Одесса же - город, основанный и так далее. Там еще " Броненосец", кого-то за борт, мясо червивое, морячки потусторонние, эмиграция в Румынию. Завыл тихонько мужик, от радости завыл, от полноты жизненных ощущений. И вспомнился ему сослуживец, капитан Миляга. И стихи, само собой.
     - Шел в бой боец, коммунист, сотрудник, герой,
     Товарищ и брат и чей-то отец,
     Муэ бьен, анкора, пятюх сюльдярой...
     К слову " отец" рифмы не находилось, поэтому мужик постучал согнутым, как крючок, пальцем в спину впередистоящего гражданина, в полосатом халате и кирзовых сапогах.
     - Братуха, - мягоньким голоском спрашивает, - не подскажешь рифму ?
     Гражданин в халате поворачивается и вынимает. Рифму. Тут натурально все опешили, потому как рифма у него за всю х...ню. Чтоб тебе понятнее было, представь : Эдвард Радзинский, голый и достойный, стоит на Царь-пушке и рассказывает о преступлениях товарища Зиновьева, руками машет, голосом играет, волосенками грозит, глазенками сверкает. И подходит к Эдварду Радзинскому Паук Троицкий. Послушал чутка и умер. От зависти и огорчения. А перед кончиной проклял всех, прочитавших больше " Букваря", жуткой инвективой и безумным речитативом проклял, например. Представила ? Слушай тогда дальше.
     Мужик огорчился, вынимает гитару и начинает петь. Песню.
     - В гробах Пакистана, с киргизкой в стакане,
     С пипеткой в кармане, в прицеле " Тюльпана"
     Я видел баранов, я видел казахов, я видел три юрты...
     К слову " юрты" рифмы не находилось, поэтому мужик отложил гитару в сторону и спросил сбокулежащего гражданина, в длинной рубахе и тюрбане из кухонного полотенца.
     - Братуха, - еще более сладким голоском спрашивает, - не подскажешь рифму ?
     Гражданин в рубахе поднимает философическое лицо мыслителя к вопрошающему и вынимает. Рифму. Прямо лежа вынимает. Тут натурально все опешили, потому как рифма у него за всю х...ню. Чтоб тебе понятнее было, представь : Белла Ахмадулина, голая и достойная, идет по городу Минску, а навстречу ей Лукашенко, длинный, усатый, на груди " Орден сутулого" красуется. Подходит к Белле и смотрит ей в глаза. А в глазах у нее восторг и энтузиазм. Пятилетки у нее в глазах, гидроэлектростанции, целина и спутник с погромами. Посмотрел чутка Лукашенко и убежал в Польшу. Прибегает и видит : очередь. Просто целая толпа. Представила ? Слушай тогда дальше.
     Мужик огорчился, вынимает тамтам и начинает грохотать. Шифром. Точки, там, тире. Я тебе переведу, что он грохотал. Вообще-то, тоже песню.
     - Я люблю тебя, Экибастуз,
     И считаю, что это взаимно,
     Тамдыр, кукнар и Кундуз...
      К слову " взаимно" рифма была, но оно как-то стремно. Чтоб тебе понятнее было, представь : клевая соска Хоркина, модификации две тысячи первого года, голая, с маленькими сиськами, типа, Миллы Йовович, но много хуже, едет на Олимпиаду. А Олимпиада - это мама Александра Македонского, причем, ни х...я не Милла, а Анджелина Джоли. Смотрит на нее Хоркина и понимает : навсегда, бля. Не на сто лет или двести, даже не на тысячу, а навсегда. Потому, что уже не просто разные Галактики и Вселенные, разные виды уже. Это как кроманьонцы и австралопитеки. Посмотрела чутка Хоркина и убежала. В Кандагар. Прибегает и видит. Но, знаешь, любовь моя, лучше бы она ни хера не видела, лучше бы она пила вино, ездила на рыбалку, ходила в баню. Смотрела футбол. И хоккей. " Трактор - Ротор ", например. Представила ? Слушай тогда дальше.
     Мужик понимает, осознает, что все вокруг уроды. Понурил голову и пошел. И тут навстречу ему я. Подхожу и говорю :
     - Плюнь. Их не изменишь.
     И тут мужик как заплачет. Охренел он от таких раскладов. Хотел застрелиться. Но передумал. Хотел устать. Но тоже передумал. А уж уходить-то ему никогда не хотелось. Короче, так все и продолжалось. Пока не сгнило.
     Морали не будет. Мораль - она у сказки, а это история была. А у истории, как известно, бывают только фальсификации. И фальсификация такова : не так все было, а как именно - узнаем через триста лет. И три года.   
     Вот такая история, любовь моя.