1. Живет в годах живое слово

 Моя военная служба сложилась так, что мне пришлось по утрам умываться соленой водой четырех морей и двух океанов. Моряки – народ по большей части суеверный. Перед каждым дальним походом  на корабле начинают гулять байки, будто в тех широтах, где нам предстоит бороздить море, случаются таинственные явления.  И никто до сих пор не может объяснить их причины. А морячки там пропадают бесследно.         

Байкам не особенно верят. Но о них перед походом непременно вспоминают. И байки занимают умы команды не один день.
 К счастью, за время службы ни с какими  загадочными явлениями мне встречаться не случалось. Все было вполне реально и обыденно.
 Но жизнь без чудес не бывает. Многое удивляло, пугало и приводило в восторг в дни флотской службы. Трудно было оторвать взгляд от крутых, с острозубыми очертаниями холодных норвежских берегов. Они пугали своей необжитостью и  недоступностью. Потрясали и бросали в дрожь мощные шторма в Атлантике, когда вода кипела в надвигающихся на корабль валах, невообразимо высоких и пугающих. С их клубящихся вершин мощные порывы ветра срывали клочья пены.
В памяти навсегда отпечаталась одна незабываемая картина. Впереди шел эсминец. Внезапно он проваливался в бушующую бездну. И надолго исчезал из виду. И сердце сжимало клещами. Секунды растягивались в вечность. Или время останавливало свой бег.  Где же эсминец?  Но через вечность эсминец вновь выныривал из пучины. И  спазм в сердце отпускал: « Живы ребята!  Держатся».   
А в тихую погоду не оторвать глаз от плавающих по морской глади Баренцева моря льдин среди лета. Айсбергами из–за малой величины их назвать язык не поворачивается.

Чудеса, конечно же, случаются. Они бывают не только в зонах, полных опасности и романтики. Они посещают нас и в обычной замшелой жизни. Лично для меня стало настоящим  чудом публикация в шестом номере журнала «Подъем» за 2013 год стихов Алексея Иосифовича Багринцева. Кто–то может сказать: подумаешь –  невидаль. Мало ли стихов печатается в литературных журналах. Почитай, третья часть журнальной площади. Да и стихи, не всегда заслуживающие внимания. Возможно, и багринцевские творения, не ахти какое открытие. Имя автора никому ничего не говорит.

Все абсолютно правильно. Возможно, это только для меня лично – чудо. Я знал, кто такой Багринцев, не один год вместе с ним работал, слушал и читал его  стихи, когда они были только написаны. Но мне  все–таки кажется, что для Калача имя Багринцева знаковое. В самом начале 60–х годов прошлого века этот журналист районного масштаба работал собкором межрайонной газеты                «Сельский труженик». Газета выходила в нашем городе. И нам совсем не безразлична наша история, история «Калачеевских зорь» В разные временя у газетыбыли и другие названия. Но газета–то одна. Наша газета. И Багринцев в меру своих сил и способностей описывал на  ее страницах калачеевскую жизнь.
Потом его перевели заведующим сельхозотделом этого издания. В те годы Алексей Иосифович был в самом расцвете своей творческой зрелости. Его фельетоны в тогдашней «Сатирической бороне» по праву  считались наиболее яркими, острыми и выразительными. Ими зачитывались, ими восхищались.

А тогда заметно выделяться в редакционном коллективе было нелегко. Ярким журналистом слыл Петр Антонович Брехов. У всех на слуху был молодой писатель Василий Белокрылов. Его первая книга вышла не где–нибудь в провинции, а в Москве. И хлопотал о ее издании сам Константин Симонов.
 
Словом, в «Сельском труженике»  работали люди одаренные. Среди них особенно уж выделиться –  дело нелегкое. Но у Алексея Иосифовича был свой почерк.   Это уменье сделать сюжет по–настоящему интересным и влекущим к прочтению. Это сочный, выразительный язык. Язык начисто лишенный привычных газетных штампов.
Но разговор не о Багринцеве–журналисте. Разговор об одаренном поэте. Тут много удивительного. Сколько я помню, Алексей Иосифович не читал своих творений в трезвом состоянии. Стеснялся. Соглашался читать лишь в узком кругу за дружеской выпивкой. Его хвалили. Он благостно улыбался. Но однажды (Это уже было в Петропавловке, где Алексей Иосифович работал редактором районной газеты) его пригласил к себе домой начальник  районного узла связи.  Жена его преподавала в средней школе.

Посидели за столом, выпили вмеру. Учительница попросила Багринцева почитать свои стихи. Алексей Иосифович был как раз в таком состояний, когда его и самого потянуло на чтение. Делал он это с изумительной выразительностью. Учительница была в восторге. Алексей Иосифович наслаждался успехом.
А потом, через некоторое время, он понял, что тогда перестарался. Учительница запланировала встречу с поэтом на классном часе. Договорилась об этом с директором щколы, объявила о предстоящей встрече своим ученикам. А уж потом позвонила самому Багринцеву. И он впал в панику. Ему было крайне неудобно отказывать учительнице, но он это сделал. Та очень удивилась:

– Но вы же так прекрасно читали у нас дома. Почему нельзя это же сделать в классе?

– У вас я читал под рюмку. А тут, как–никак, школьники. Не могу же я прийти в класс «под мухой»?  Я не артист. Мне выступать перед людьми очень неуютно. Я только испорчу ваше мероприятие.

Так и разошлись ни на чем. Возможно, когда–то Алексей Иосифович и посылал свои стихи на оценку  известным тогда поэтам. Возможно, предлагал их толстым литературным журналам. Но в период нашего с ним общения об этом никогда разговору не было. Когда ему предлагали такой вариант, он безнадежно махал рукой. Дохлый, мол, номер. И старался перевести разговор на другую тему.
Я не раз имел возможность убедиться, что к сохранности своих творений Багринцев относился наплевательски. Их находили в редакционных столах в Петропавловке, когда  Алексей Иосифович уже работал в Верхнем Мамоне. Создается впечатление, что в те годы он писал стихи исключительно ради потребности своей души. Мысль о литературной известности к тому времени его уже не посещала. Он утратил надежду на публикацию своих творений. И ни на какое чудо уже не надеялся.

 Как–то, когда Алексея Иосифовича уже не было в живых, в редакторском столе я нашел стопку пожелтевшей до крайности, пропыленной насквозь бумаги с его стихами. Как раз в то время в редакции проездом оказался  литературный критик Риммар. Я и предложил ему эту скрепленную скрепкой стопку. Риммар забрал с собой те стихи Багринцева, и, к его чести, позаботился об издании некоторых стихов в коллективном сборнике.

Тогда же я встретился со старшим сыном Багринцева и сказал ему, что стихи отца у Риммара. Он опубликовал в коллективной книге самую малость. Судьба остальных –  уйти в редакционную корзину. Сын  был еще совсем мальчишкой. Куда ему было искать какого–то Риммара. Да и как он тогда мог распорядиться отцовскими стихами? Кто бы стал серьезно разговаривать с подростком.
Шли годы. О Багринцеве как о поэте не было ни звука. И мне стало казаться, что рукописи поэта навсегда утрачены. Жена Алексея Иосифовича умерла вслед за ним. У сыновей была своя жизнь, свои заботы.  Может, они что–то и предпринимали. Но безрезультатно. Я уже проклинал себя, что безоглядно отдал Риммару оригиналы. Надо бы их перепечатать. А так от творчества одаренного, на мой взгляд, поэта практически ничего не осталось.

И вдруг публикация в «Подъеме». Ну разве это не чудо?  Много лет прошло с тех пор, когда Алексей Иосифович Багринцев покинул этот мир. О нем почти истаяла человеческая память. И вдруг со страниц журнала с нами заговорила его душа. Звонко, молодо и красиво. Да нет же, жив курилка Алексей Иосифович, если после длительного молчания зазвучали его стихи.

Спустя год мне удалось заполучить этот номер. Всего шесть стихотворений с блестящим предисловием, написанным Татьяной Багринцевой. Кто она покойному поэту? Внучка? Может быть, дальняя или близкая родственница? А может, просто однофамилица?

Так я думал, когда читал стихи в журнале. Теперь я, хоть и заочно, хорошо знаю автора замечательно написанного предисловия. Это жена сына Алексея Иосифовича – Саши – Татьяна Багринцева. Она трепетно относится к творчеству своего свекра и основательно хлопочет, чтобы его стихи дошли до широкого читателя.

Именно она позаботилась об издании по–настоящему хороших стихов.
Прочитал их, и словно, побеседовал с Алексеем Иосифовичем, как в былые времена. Он –  в каждой напечатанной строке. Он в тишине, которая живет своей полной звуками жизнью.

                Тишина – это струны тонкие:
                Тронь – и песня фонтаном брызнет.
                Я люблю тишину,
                Но звонкую,
                Что в степи жаворонком виснет.

Какой емкий и зримый образ! Какой сочный и выразительный язык! Так мог писать только Багринцев – легко, ярко, таким звонким напевным стихом.
Всего шесть стихов. Но в них тот мир, когда вчерашние фронтовики – окопники мерили жизнь по законам военного времени. И, вполне закономерно, в мирных стихах Багринцева очень внезапно и неожиданно яркой молнией проблескивает война.

                Ходит по селу рискованно,
                И не ходить нельзя.
                И ходит он, как оплеванный,
                И прячет от всех глаза.

Это о дезертире. И снова яркое и точное отражение своего времени. Тогда дезертирам было тяжко жить среди людей. В свою среду подобных отступников они и близко не подпускали. Брезгливость и презрение к ним. И только так. Все это поэт  со скрупулезной точностью излил в своем стихотворении.
Автор тонкий психолог. Он представляет нам своего героя, который живет рядом с глухонемым и постоянно с ним общается.  Это очень трудно. Но когда люди душой тянутся друг к другу, они находят способ взаимопонимания.
 
Всего шесть стихотворений. И богатейший мир предстает перед глазами. И заводь в Дону с водой небесного цвета. И необыкновенная тишина на Тихом Дону. И воспоминания автора о Доне военном, когда снаряды, как бритвой срезали кроны осин, а вода сполошно всплескивалась от стремительно падающих осколков.

Прошло много времени после написания этих стихов. А они до сих пор будоражат душу. Все–таки редкого дарования их автор. Мне уже приходилось писать, что Алексей Иосифович Багринцев после демобилизации из армии пошел работать в новокалитвянскую районную газету ответственным секретарем редакции. Крошечный район. Журналистов в редакции всего два человека: Алексей Иосифович и редактор. Но при редакции довольно успешно работал литературный кружок. Вел его, конечно же, Багринцев. В кружке занимались Петр Чалый, Василий Белокрылов и Алексей Прасолов И, по всей вероятности, были и другие.
Вот и выходит, что в свое время Алексей Иосифович давал познания впоследствии знаменитому нашему земляку Прасолову. И, что самое удивительно, журналист и писатель Петр Чалый нашел–таки и опубликовал стихотворение, которое не печаталось ни в одном сборнике Алексея Прасолова. И оно посвящено Алексею Иосифовичу Багринцеву.

                Ах, как я рад, что встретился с тобою,
                Что схожи мы по чувствам и судьбе.
                И этой чудной ночью голубою
                Я тороплюсь откликнуться тебе.

                …У нас леса зажгла пожаром осень.
                Листвою рдяной тропки занесло.
                Взгляну вокруг – на лес, на неба просинь –
                И на душе, как в детстве, так светло.

                И так милы мне мазаные хаты,
                Где люди все – как из одной семьи.
                Кто так любовью, как они богаты?
                Родные… Работящие мои.

Петр Чалый в своих воспоминаниях пишет так, что можно понять, кому посвящено  замечательное стихотворение. Это ему удалось установить недавно. Очень интересно было бы знать, вручал ли  свое творение Алексей Прасолов Алексею Багринцеву? Почему–то Алексей Иосифович никогда об этом даже не заикался. А ведь кому не лестно было показать эти яркие строки, когда слава Прасолова была в зените. Неужели скромность мешала  это сделать? Теперь все это – вечная тайна, которую уже раскрыть нельзя.
 
Во всех этих переплетениях судеб, событий и характеров пытается разобраться жена сына Алексея Иосифовича Багринцева – Саши – Татьяна Багринцева. Оказывается,  у Петра Чалого либо было неполное стихотворение Алексея Прасолова, либо он не счел нужным в своей книге все опубликовать.

Полный текст посвящения Алексею  Иосифовичу Багринцеву совсем недавно был найден в архивах Прасолова и опубликован в книге стихов в двухтысячном году. Их нашла Татьяна Багринцева и приобщила к хранящимся у нее документам свекра.

Трудно судить, почему Петр Чалый не смог, или не счел нужным опубликовать полностью стихотворение, посвященное Алексею Багринцеву. Но у  меня просто руки чешутся это сделать. По предположения Татьяны Багринцевой эта вещь была написана не позднее 1952 года. В стихотворении четко просматривается то время, те настроения и то ощущение мира. Найдутся желающие пожурить автора в лакировке затхлой сталинской эпохи. Но стихотворение написано так искренне, так точно отражено время и настроение в обществе, что прасоловские строки хочется читать и перечитывать.

Впрочем, предлагаю читателям самим решать, что тут ценно и талантливо. а что незрелое представление юноши и начинающего поэта. Только тут  уже чувствуется рука зрелого мастера.
 
                *     *     *

               
                Ал. Багринцеву
               Я знаю, друг, средь этой лунной ночи
               Сейчас ты тихой улицей бредешь
               И для себя с волнением бормочешь
               Стихи про поле, про густую рожь…
               Ах, как я рад, что встретился с тобою,
               Что схожи мы по чувствам и судьбе.
               И этой чудной ночью голубою
               Я тороплюсь откликнуться тебе.
               …У нас леса зажгла пожаром осень.
               Листвою рдяной тропки занесло.
               Взгляну вокруг – на лес, на неба просинь –
               И на душе, как в детстве, так светло.
               И так милы мне мазаные хаты,
               Где люди все – как из одной семьи.
               Кто так любовью, как они, богаты?
               Родные… работящие мои…
               Да, все мы – дети Родины великой,
               Как будто мать одна нас родила.
               И потому с невольною улыбкой
               Я прохожу по улицам села.
               И потому, вовек не зная скуки,
               В людскую гущу я всегда и рвусь
               И там, где труд и слышны песен звуки,
               Я нахожу истоки новых чувств.
               И пусть пока незрелы наши строки –
               Душа бы в чувствах зрелою была.
               А время будет, подоспеют сроки –
               И мы споем в селе и для села.
               И незачем бродить нам одиноко,
               Когда средь ночи улицы тихи.
               И у повитых лунной дремой окон,
               Томясь душою, бормотать стихи.
               
                1952 год

Как мне сказала Татьяна Багринцева, это стихотворение вошло в последнюю, наиболее полную книгу Алексея Прасолова. Она вышла в 2000–м году.Держал ли это посвящение в руках сам Алексей Иосифович? Думаю, для него это была бы величайшая радость.