Другие берега. Глава 1

   Я родился в глухой деревушке, которую вы ни за что не отыщете даже на самой подробной карте. Голоса её жителей тонут в глухих сосновых лесах и мутных болотах, а чтобы добраться до дороги, нужно ползти, прыгать, стонать, прятаться, свистеть и убегать. Машины по той дороге ходят редко.
   Одним летним утром, которое наступило четыре века назад, несколько полесских крестьян, слизывавших остатки щей с лаптя и пробовавших на вкус свою бороду, забили мотыгой хозяйское чадо, отгрызавшее кусок сладкого калача. Когда его отец зашёл в избу, то увидел, что калач так и остался торчать изо рта, а ещё живые глаза бессмысленно бегали из стороны в сторону. Тогда он созвал народ и устроил погоню, но найти никого не удалось. В отместку, которая была справедлива только для родительской памяти, хозяин приказал десятку подозреваемых плыть к кисельным берегам по молочным рекам со сломанными коленями и локтями.
   Беглецы же, наевшись голубики и живых лягушек, всё дальше и дальше бежали от своих урочных лет в столь дремучие места, что им они казались другой стороной озера, которое невозможно переплыть. Некоторые потонули в трясине, и в память о них неподалёку набросали веток и засыпали цветками багульника. Остановившись отдышаться, они поняли, что более не сделают ни шагу, и назвали это место "Другими берегами".
   С того времени бывшие казённые тяглецы многому научились и ещё больше забыли. Они рожали детей, не задумываясь, кто кому приходится сестрой, матерью или дедом, и поэтому их родословная имела форму паутины. Всё, что им требовалось для жизни, росло из земли и лежало рядом в кровати. Увидев человека, они сначала прятались, потом обнюхивали, придерживая за спиной камень, и только после этого выходили навстречу. Их ногти не знали ухода и ломались сами собой, а работа вросла в жизнь и пустила столь глубокие корни, что уже никак не вырвешь. Так одно десятилетие передавало очередь другому и дошло, наконец, до моих отца и матери.
   Суровые и молчаливые, они пронзали своим бесчувствием всё, с чем имели дело, и во время разговора подолгу не отвечали, неподвижно смотря своими кривыми синими глазами в форме крыла тетерева на нос собеседника, отчего их взгляд сильно косил. Они постоянно работали, и даже во сне вращали ногами и руками, как будто сидели за прядильным станком. У матери на подбородке была щетина, о которую я чесал спину, а если хотел подсластить чай, то просил отца плюнуть в стакан. Как и прочие труженики, они могли отличить вкус лошадиного навоза от бычьего и повторяли, закидывая на плечо лопату: "Лучшее удобрение для земли - это человеческий пот".
    Однажды вечером Дмитрок забежал к бабке и бросил:
 
- Прасковья жеребится.

    Бабка обмотала руку тряпкой и, захватив жестяной таз, отправилась извлекать меня на свет.
Перерезав над топорищем пуповину, она покосилась в сторону матери:

- Уж крикливый больно, видать, свинину жрала по пятницам!

А потом плюнула мне в лицо и протёрла глаза.