То, что живёт в нас... Глава 12

ПОРА, БРАТ, ПОРА!

     Весна на юге что капризная девушка – и то ей не эдак, и это не так. В феврале может пригреть продолжительной оттепелью, зато к Женскому дню почти всегда наградит вполне зимним снегопадом, а уж когда абрикосина зацветёт, то и до заморозков может дойти, словно эта нежно-розовая кисея, окутывающая кроны деревьев, специально холод притягивает. Вполне возможен ледяной дождь – это когда падающая с неба вода коркой застывает на всём: на крышах, на проводах, на деревьях, ветви которых под тяжестью намёрзшего льда ломаются так, что местами образуют целые завалы. Да и в мае порой заморозки могут быть. Так что, глядя на такие вот выверты природы, невольно возникает вопрос: а не погорячились ли апологеты потепления климата? Может, всё как раз наоборот, и нам грозит похолодание? А когда летом жара зашкаливает за сорок градусов, да так, что на открытых участках в почве появляются глубокие трещины, мы вновь соглашаемся с тем, что потепление всё-таки имеет место быть… Но до лета календарного ещё полтора месяца и только-только распустились нарциссы, говорящие горожанину: пора, брат, пора!
     Романцев вышел во двор, тихонько притворив за собой дверь. Солнце ещё не выплыло из-за горизонта, но было уже достаточно светло. Воздух источал какую-то особую, только весне присущую свежесть. За двором в кронах начинавших зеленеть деревьев призывно тенькала утренняя птаха.
     Он прошёлся по разбитому перед домом их общими с Ритой стараниями цветнику. Розы на клумбах уже выпустили свежие зелёные побеги, но завязей бутонов ещё не было. Вчера Рита высадила луковицы гладиолусов. Ему нравилось наблюдать, как она возилась с цветами. Земля ещё была влажной и Владислав, где нужно, укладывал старые доски, чтобы уже достаточно прогретая, но ещё не просохшая южная почва не налипала на обувь. Жена, присев на корточки, специальным совочком выкапывала лунки и сажала в них цветочные луковки, а ему казалось, что это маленькая девочка возится в песочнице…
     Из цветов пока только нарциссы стояли ровным строем вдоль травяных дорожек, подрагивая под лёгким ветерком воздушно-золотистыми лепестками да по-над забором то тут, то там выглядывали ярко-жёлтые головки неприхотливых одуванчиков. Ему вспомнились стихи Вильяма Вордсворта в собственном переводе:

Я одиноким облаком блуждал,
парящим над долинами, холмами,
и вот, однажды как-то увидал
сонм золотых нарциссов под ногами
за озером, внизу под деревами,
дрожащих в дивном танце под ветрами.

Так, простираясь под сияньем звёзд,
мерцая в свете Млечного Пути,
своей цепочкой образуя мост,
вдоль линии полночного залива
нарциссов десять тысяч горделиво
качались в своём танце торопливо.

     Помнится, перевод давался трудно: нужно было уложить в заданный автором ритм его же смысл. Поэтому-то переведённое получилось с необычной, несколько сбивающей с толку рифмовкой…
     Он аккуратно срезал заранее припасёнными ножницами несколько цветов и, войдя в дом, на цыпочках прокрался в спальню, стараясь в полумраке ни на что не наткнуться. Рита ещё не проснулась. Укрытая одеялом, она лежала на животе, разметав по подушке пряди светлых волос. Правая рука с тонкими пальчиками-тростинками лежала на соседней подушке и слегка подрагивала. Романцев осторожно положил источавшие тончайший аромат цветы рядом и присел на прикроватную банкетку.
     Через минуту Рита пошевелилась, рука её пошарила вокруг и, наткнувшись на стебли, замерла. Жена подняла голову, открыла глаза и, увидев нарциссы, сонно улыбнулась. Затем подняла руку с растопыренными пальцами. Владислав встал на колени перед кроватью и стал целовать пальчики, начав, как всегда, с мизинчика, а Рита последовательно подставляла ему один за другим все пальцы сперва правой, а потом и левой рук – у них была такая утренняя игра. Когда же пальчики были перецелованы все до единого, она обняла мужа за шею и поцеловала, куда попало. Попало в правое ухо.
     - Ну что, жёнушка, вставать будем? - Владислав взял тёплую со сна Риту на руки и, сделав пару кругов по спальне, аккуратно опустил на пол, - У меня сегодня непростой день – в администрацию к Рычагову иду.
     - А к какому часу тебе надо? - Рита потянулась к спинке стула, чтобы накинуть халат, - Я сейчас завтрак приготовлю.
     - К десяти, так что у нас с тобой ещё океан времени...
     ...Без пяти десять Романцев был уже в приёмной главы администрации. Ждать пришлось недолго:
     - Людмила Сергеевна, - послышалось в громкоговорителе селектора, - у меня на десять назначена встреча с Владиславом Григорьевичем Романцевым.
     - Да, Виктор Васильевич, он уже в приёмной.
     - Просите.
     - Проходите, Владислав Григорьевич, - секретарь Рычагова приветливо улыбнулась посетителю, - Виктор Васильевич Вас ждёт.
     Войдя в кабинет, Владислав, прежде чем поздороваться с его хозяином, окинул быстрым взглядом пространство. Обычная обстановка без какого-либо намёка на помпезность: письменный стол с приставкой впереди на два стула; длинный стол для заседаний человек на тридцать, если усадить их по обе стороны; ряд недорогих офисных стульев вдоль стены в три окна, зашторенных бежевыми шторами, подобранными неброскими подхватами; пара шкафов со справочной литературой и папками с документами; на столе ноутбук, как это ни странно, без серебристого надкушенного яблока на тыльной стороне откинутой крышки-экрана; аппарат селекторной связи, телефон и органайзер с парой лотков для бумаг, а на стене позади письменного стола ни-каких портретов, столь характерных для подобных помещений.
     Хозяин кабинета, плотный среднего роста мужчина с заметной сединой в шевелюре, поднялся со своего места, скрипнув отнюдь не кожаным офисным креслом и, одёрнув облегавший слегка грузную фигуру серый явно не "забугорного" покроя, но элегантный пиджак, ответив на приветствие гостя, протянул ему руку:
     - Добрый день, Владислав Григорьевич. Присаживайтесь.
     Они уселись за приставным столом и секунду-другую молчали, рассматривая друг друга.
     - Ну, с чего начнём? У меня отмечено, что Вы ко мне записались по вопросу культуры. Нельзя ли уточнить формулировку, поскольку культура – слишком обширная тема, нет?
     - Вот я, Виктор Васильевич, и размышляю про себя, с какого боку начать свой разговор...
     - А начните с больного.
     - Так оно со всех сторон болит.
     - Тогда давайте на Ваше усмотрение.
     - Хорошо, я начну с вопроса несколько для нашей беседы неожиданного: Вы давно брали художественную книгу в руки?
     - Честно?
     - Хотелось бы услышать честный ответ...
     - Очень давно – года два назад. И была это, насколько я сам помню, моя любимая "Трудно быть богом" Стругацких, которую перечитывал уже много раз. А вот недавно нашёл время посмотреть в интернете давно ожидаемую экранизацию Германа.
     - Ну и как она Вам?
     - Кошмарное впечатление. Признаюсь, до конца досмотреть не смог. Слава Богу, что режиссёр снял фильм в чёрно-белом варианте. В цвете это всё было бы ещё ужаснее. У Стругацких в оригинале тоже не цветочки собирают, но при прочтении книги возникает несколько иная картинка. Возможно, она навеяна бесчисленными экранизациями классики. И хоть авторы описывали инопланетное Средневековье, лично у меня при чтении были устойчивые ассоциации с временем мушкетёров Дюма.
     - Ну, да. Я читал отзывы критиков после показа фильма в Риме. Припоминаю, как один из них писал, что абсолютный авторский произвол, выразившийся, в том числе, и в совершенно наплевательском отношении к сюжету –  узнать текст Стругацких в густом экранном мороке трудно. Мол, подразумевая концентрацию насилия на экране, рядом с Германом даже Тарантино – Уолт Дисней, и что тот же "Сталкер", мало что оставивший от "Пикника на обочине", хрестоматийная версия.
     А другой вполне справедливо заметил, что невероятная плотность кадра побуждает вгрызаться в материю экрана и рассматривать её по кусочкам, пытаясь выстроить в своей голове целое. Это целое состоит в том, что трудно быть бесстрастным созерцателем чужих страданий. Трудно быть богом, решающим судьбы живых существ. А труднее всего быть просто человеком с отведённой ему функцией наделённого совестью винтика истории. И не важно, где это – в Арканаре или на Земле, - Романцев помолчал, - Так вот, Виктор Васильевич, я как раз о совести, девальвация которой в отдельных слоях нашего общества достигла просто катастрофических масштабов. И думая на эту тему, в который раз задаюсь вопросом: почему? Почему мы бездумно растеряли то хорошее, что было, получив взамен какую-то патологическую тягу к наживе?
     Я ведь неспроста начал разговор с вопроса о прочитанной литературе, перекинув от неё мостик к проблеме обесценивания совести. Потому что это – вещи взаимосвязанные. Впрочем, говорят, что наличие совести у человека тождественно присутствию Бога в душе. А если Его там нет? Вернее, Бог изначально присутствовал в душе новорождённого, но с возрастом Его либо изгнали оттуда, либо сам ушёл в силу определённых обстоятельств. Литература же, если она настоящая и добрая, призвана лечить души человеческие, воспитывать их.
     Во времена СССР наш народ считался самым читающим в мире, а что теперь? Посмотрите статистику посещаемости библиотек.
     - Ну, Владислав Григорьевич, думаю, что в наше интернетизорованное время посещаемость библиотек – это не совсем верный критерий.
     - Так давайте их закроем совсем! На зарплатах библиотечных работников, насколько мне известно, весьма невысоких, бюджет сэкономит. Да и на пополнение фондов и подписную периодику, опять же, тратиться не надо будет. Будем сидеть по домам, пялиться в экраны компьютеров да смартфонов – в интернете же всё есть, только поспевай трафик оплачивай.
     Я, перед тем, как идти сюда, просмотрел на свою тему немало материалов. И вот Вам пример того, как власть относится к писателям. Недавно в "Литературной России" один из мэтров нашей литературы ещё советских времён описал свои похождения по властным кабинетам для того, чтобы пробить финансирование очень нужного коллективного мемуарно-краеведческого труда под названием "Заветная книга".
     В конце концов, автор делает вывод о том, что бесполезно писать местной власти письма, потому как застревают они на нижних чиновничьих этажах. Печально, отмечает он, но русское начальство никогда нас не читало даже по долгу службы и читать не будет. Власть эта каждую минуту своего существования даёт понять, что она не нуждается ни в советах, ни в замечаниях, ни в поправках, ни в прочих благородных порывах граждан, ничего не боясь и оставляя человека жить в безыдейной пустоте.
     Впрочем, не совсем безыдейной. Тот же автор приводит пример, как в 1991 году один из новоиспечённых губернаторов бросил лозунг: "Будем делать богатых людей!" Вот мы их и продолжаем делать – видимо в этом до сих пор заключается наша национальная идея. Только богатство-то коснулось далеко не всех.
     А вот ещё один писатель вполне справедливо замечает, что нельзя быстро изменить ментальность народа. И дело не в смене правительства. Европейцы уже давно живут в мире, где им служит государство. А в России мы сотни лет служим государству. Это, по его мнению, главное онтологическое отличие. Все остальное – частности. Здесь государство – Молох, который постоянно требует от населения жертв на всех уровнях.
     - Да, но ведь Молох, насколько я помню, это семитское божество, которому приносили в жертву детей…
     - Так, Виктор Васильевич, мы и есть дети, приносимые в жертву этому самому государству. И вот ведь что странно: все, кто сейчас занимают властные кресла, рождены нормальными матерями. Многие из них ещё, наверное, помнят послевоенную, а позже хрущёвскую нищету. Но куда вся эта память у них исчезает по мере поднятия по властной лестнице – вот в чём вопрос.
     Приведу один пример, на мой взгляд, уже типичный. Взяли на днях "за жабры" одного руководителя весьма крупной гидроэнергетической компании по причине того, что он года три назад своей рукой-владыкой оделил себя же премией по результатам работы за год в сумме всего-то каких-нибудь трёхсот пятидесяти трёх миллионов рублей. Это при том, что прибыль компании за рассматриваемый год составила где-то сто шестнадцать миллионов рублей, то есть более чем в три раза меньше, чем та самая премия, которой руководитель сам себя вознаградил! Замечу, что доля государственной собственности в компании составляет шестьдесят с копейками процентов.
    Слушаю я эту информацию, а про себя думаю: "Справедливость настигла таки своего героя". И тут следует комментарий представителя Следственного комитета, который с достоинством поясняет, за что же прищучили сиротинушку. Оказывается,  не за то, что он ограбил компанию на вышеозначенную сумму. Он, такой-сякой, на минуточку, превысил сумму премии на целых семьдесят три и две десятых миллиона рублей. Вот эти-то две десятых привели меня в состояние неописуемого восторга! Простая арифметика показывает, что если бы этот господин положил в карман двести восемьдесят миллионов, всё было бы законно, а так – извините… И кого волнует, что такая гигант-ская премия – это нечто за пределами добра и зла и что триста пятьдесят миллионов рублей легли в конечном счёте на плечи тех самых "далеко не всех", которые с трудом сводят концы с концами, оплачивая чуть ли не ежеквартально растущие тарифы на электроэнергию. Напомню ещё раз: контрольный пакет акций компании находится в руках государства…
     Пример я назвал типичным потому, что судя по информации СМИ, то губернатор проворуется, то мэр, то топ-менеджер чего-нибудь накуролесит. Тут одно из двух: либо у нас сплошь негодяи к рулям приставлены, либо средства массовой информации не "заточены" на показ положительных примеров. В результате и то, и другое плохо.
     Не так давно мне пришлось быть на годовом собрании нашей региональной писательской организации – я имею в виду Союз писателей России. Удручающий вывод после этого, знаете ли. Никому мы не нужны: бюджет крохотный, а власть в лице заместителя министра культуры произносит что-то невразумительное и никак не обнадёживающее. Попытался Ваш покорный слуга поднять там вопрос о значении писательского труда в сравнении с советскими временами, когда во многом с помощью писателей поддерживался дух народа, так я был не понят даже своими коллегами. Один из них, правда, заметил, что в наше время чиновник ничего делать не будет без команды сверху и, что если глава администрации не станет подавать примера в чтении литературы, то и его подчинённые на этом поприще "блистать" не будут.  И, заметьте, опять же никаких идей у власти в этом направлении не замечается.
     - Не кажется ли Вам, Владислав Григорьевич, что Вы не-сколько сгущаете краски. Насколько я осведомлён, существует ряд престижных премий. Скажем, такая, как "Большая книга".
     - Приятно слышать, что глава районной администрации имеет понятие о литературных премиях. Что касательно "Большой книги", то до неё ещё добраться надо и на этих кругах обретаются, как правило, столичные писатели. Думаю, не мне Вам говорить, что культурная жизнь в столице и в провинции – две большие разницы. И потом, существует и в литературе такое понятие, как бизнес-проект.
     - А что это такое?
     - Это когда раскручивается некий более или менее подающий надежды писатель – желательно из относительно молодых. О нём начинают вещать и по телевидению, и по радио – одним словом, везде. Уж чему-чему, а рекламным раскруткам у нас научились. Вон, какую-нибудь безголосую "Ксюшу" так продвинут, что она и на ведущих каналах, и в радио-эфире каждый день по двадцать раз мелькать будет, и на обложках глянцевых журналов своими прелестями засветится. А если отшелушить всю эту мишуру и взять её в оборот, так она и двух слов связать не сможет. Да и песни у неё – три повторяемые раз десять подряд бессмысленных слова, положенные на полторы ноты… И поневоле задаёшься вопросом: может, это специально делается, чтобы вконец отбить у нас остатки интеллекта и превратить в бессловесное стадо, которым легко управлять?
     Так и с литературными бизнес-проектами. Только что-то не видно на большом экране наших действительно заслуженных писателей, которым есть что сказать людям, и которых осталось-то не так много. И вспоминают о них, как правило, только тогда, когда эти великие уходят. Взять хотя бы Виктора Астафьева, о котором вспомнили, когда его уже не стало. Но Астафьев-то славу свою снискал ещё во времена СССР, когда к писателям было совсем иное отношение. Сейчас бы он не поднялся – тематика не та. У нас же всё больше в чести детективы всякие, ужастики, триллеры да фэнтези. И никто не задумается над тем, что голливудский метод "семейного подряда", когда неизвестно, кто кого переплюнул в изощрённости сюжета: бандиты сценаристов или наоборот, ведёт лишь к эскалации насилия. Видимо, это выгодно – злом подменять добро.
     А что до писателей, так у нас ведь в каждом регионе, если внимательно присмотреться, свой Астафьев найдётся, пусть и рангом чуть пониже. И у нас такой есть.
     - И кто же это?
     - Уранов Григорий Никитич. У него одних изданных книг под сотню наберётся, в которых о родном крае немало написано. И в России его имя известно. Вот только здесь о его трудах почти никто ничего не знает.
     Вы посмотрите на нашу городскую Аллею Славы: там и ветераны войны, и командоры местной промышленности и сельского хозяйства. А Уранова там нет. Нет там учителей, журналистов – одним словом тех, кто оставляет в потомках память о разумном, добром и вечном. Ведь не будь пишущей и обучающей братии, кто эту самую память-то поддерживать будет?
     Есть у нас ещё один человек – Валентина Ильинична Бэлза.
Больше десяти лет издаёт журнал "Литературный калейдоскоп", который из тоненького альманаха вырос до толстого издания объёмом не меньше "Нового мира" и той же "Москвы". У неё печатаются, наряду с начинающими авторами, писатели из более чем десятка российских регионов. А тащит этот журнал она практически в одиночку. Разве что ещё пара-другая спонсоров помогают, и то лишь за счёт хороших с ней дружеских отношений. О ней же самой практически никто кроме печатающихся у неё литераторов, которых она сама и находит, не знает. Пытались мы поднять в центре вопрос о подписке на этот журнал в библиотеках, которых у нас вместе со школьными больше тысячи наберётся – бесполезно. Тот же заместитель министра, о ко-тором я уже упоминал, ответил, что по библиотекам были разосланы рекомендательные письма. А мой вопрос, проверялось ли, куда эти письма дошли и как на них отреагировали, безответно повис в воздухе. По крайней мере, в нашей библиотеке мне сказали, что такого письма не получали.
     И везде слышится: денег нет, хотя на какие-нибудь ежегодные губернаторские скачки вываливается столько, что можно было бы полноформатное издательство организовать! Тот же мэтр, о котором я уже упоминал, отмечает, что на скачках этих самых "засветятся" все. А как иначе: где губернатор, там и челядь – один перед другим и поближе к нему. Даже если места не хватит: усядутся друг другу на колени, чтобы видел, что они в его команде. Он пишет: "Среди той обслуги, которая нужна власти, мы бесполезные существа и нас терпят как… вынужденное зло. У власти есть свои тонкости и приёмы: в самые важные или торжественные мгновения не замечать! Остракизм. Вроде ты есть, вроде тебя нет... Я пережил это унижение ещё при советской идеологии. Но подавление личности в эпоху олигархии и воровства превзошло всё".
     Что там говорить, мы получили свободу. Только свобода эта приняла под лозунгом "Разрешено всё, что не запрещено законом" какие-то уродливые формы. Но сколько их, этих законов надо наплодить, чтобы предусмотреть всё? Не проще ли возвести в ранг непреложного закона всего десять заповедей моисеевых, которые по большому счёту предусматривают все аспекты человеческого бытия? Когда пытаешься это осмыслить, поневоле рождается вот такое:

Сказал мудрец: "В цене свобода,
лишь та, которая внутри",
а в нас сидели бунтари,
и мы – в неё, не зная брода.

А мы, свернув худые шеи,
её хотели сразу всю,
забыв, что вырастет овсюг
в полях, коль зёрен не посеять.

И вот, свободны: хочешь – плюй,
желаешь – ничего не делай,
а если кто на дело смелый,
навертит – мама не горюй!

Наверно суетились зря,
зря пели беззаконью оду –
на кой такая нам свобода
коль нету в головах царя?

В стране-тюрьме брели сквозь тьму
к свободе нищие народы…
Я так наелся той свободы,
что захотелось вновь в "тюрьму".

     Некоторое время в кабинете висела тишина, которую прервал Рычагов. Словно взвешивая каждое слово и продолжая размышлять над произносимым, он сказал:
     - Я вот что подумал, Владислав Григорьевич. У нас в бли-жайшее время, по всей видимости, появится вакансия руководителя отдела культуры. И вот, в связи с этим, не согласились бы Вы занять это, прямо скажем, достаточно хлопотное место?
По крайней мере, в результате нашей беседы у меня сложилось впечатление, что у Вас получится, в том числе и то, о чём Вы так эмоционально говорили. Поверьте мне, я во многом, если не во всём, разделяю Ваши взгляды. Но слов здесь мало – надо дело делать. А вот желающих и умеющих это самое дело творить, к сожалению, не так много. Надеюсь, Вы принадлежите к категории не только желающих, но и умеющих. Согласны?
     Слова главы района привели Романцева в некоторое замешательство: шёл для того, чтобы высказать свои "болячки", а тут предлагается лечить их, и не только их, своим умом. В этой ситуации о проблемах журнала и ещё многом не высказанном заостряться нет смысла, придётся в случае согласия решать самому... Вслух же сказал:
     - Не скрою, такого предложения я никак не ожидал. Если откажусь, Вы причислите меня к несметной когорте болтунов, чего бы мне не хотелось. Поэтому давайте попробуем, хотя прямо скажу – дело для меня абсолютно неизведанное...
     - А Вы думаете для меня моя должность во всём ясна и понятна? Всё познаётся в развитии, так сказать... Но ведь кто-то должен выращивать и поливать розу, не так ли?
     - Ну, Маленькому Принцу было легче – он на своей планете был один, и убирать ему приходилось лишь за самим собой...
     - Наша с Вами Планета чуть больше описанной у Экзюпери. Вот и давайте убирать её вместе.

30.11.2015...24.06.2016