Ветви

Я проснулся от пронзительного женского крика, прорвавшего звуковую завесу вакуумных наушников. Сонным взглядом я оглядел салон автобуса, нёсшегося на бешеной скорости, как мне показалось, прямо на ограждение моста. Неимоверной силы толчок, сразу после которого послышался громыхающий чёрным майским небом скрежет сдерживающего барьера, скинул меня на пол салона. Автобус вылетел с моста и, приготавливаясь к погружению, опустил кабину водителя вниз. В наушниках играла песня давно забытой российской рок-группы: "Не уходи! Остановись! Во всем виновна Бритни Спирс. В их теле больше нету вен, во всем виновен Эминем". Люди по инерции покатились вниз, сваливаясь в кучу. Из смешивающихся, объединяющихся в единый порыв криков и стонов рождалась трагедия. Жесткий хлопок ознаменовал удар о водяную гладь. Салон автобуса начало заливать. Я попытался разбить окно в надежде всплыть на поверхность. Упершись в сидение спиной, я резким толчком выпрямил колени, но моя попытка оказалась тщетной. Второй удар. Третий. Удача. Я выбрался наружу, но меня смутило то, что над головой, над поверхностью было очень темно, словно расстеленное чёрное полотно там находилось. Мне не хватало кислорода, я чувствовал удушье, сжимающее мою грудную клетку железной хваткой. Ещё мгновение, и я выбрался наружу.
Из-за кашля я не мог открыть глаза, но чувства, помогающие мне ориентироваться в пространстве, подсказывали, что я нахожусь на чём-то твёрдом. Откашлявшись, я открыл глаза и обнаружил себя в комнате похожей на часть какой-то музейной экспозиции. На полу вокруг меня, отражая свет луны, находилась лужа воды. Я огляделся, перевернулся и сел, пытаясь проанализировать происходящее. В углу я заметил сидящего на стуле мужчину, покрытого тенью. Я окликнул его и попросил помочь мне. Он согласился, встав со своего места и направившись ко мне. Оказавшись около меня, мужчина протянул мне руку. Я встал, схватившись за его предплечье.
"Вы?" - удивлённо вопрошал я, - Алексей Пешков?". Мужчина одобрительно кивнул головой. "Вы мертвы!", - ужаснулся я. "И Вы мертвы", - произнёс Горький и залил комнату звонким смехом. "Что это за место?", - спросил я у мёртвого писателя. "Это? Это литературный музей имени меня", - ответил мне Пешков. "А дальше что?", - поинтересовался я, отдышавшись и придя в относительную норму, в которую можно прийти, находясь в подобной ситуации. "Дальше? А давайте прогуляемся, времени у нас много", предложил Горький. "Хорошо, пойдёмте", - ответил я. Не имея сил принять положение, я ощупывал себя и даже имел наглость дотронуться до моего спутника, на что он отреагировал угрозой. Я все чувствовал приблизительно так же, как и раньше, только лимфоузлы на шее чуть больше стали. Алексей никак не комментировал мое поведение. Наверно, всё из-за того, что я уже не первый, кого он подобным образом встречает и куда-то провожает. Я испытывал очень смешанные чувства: насыщенный коктейль из страха, злости и непонимания. "Это пройдет", - мой спутник вдруг решил утешить меня.
Пройдя несколько залов экспозиции, мы оказались около тяжёлой деревянной двери. "Помоги мне, товарищ",- обратился ко мне Алексей и указал пальцем на дверь. Мы налегли, и она со скребущим по нервам скрипом отворилась. Улица была тиха, каким бы, наверно, был весь мир, убрав отсюда бессмысленную мышиную возню людей. "Не обольщайся, - обратился ко мне мой спутник, - Ты ошибочно мог подумать, что я твой сопровождающий, подобно Вергилию, но это не так. Я ждал Фёдора Шаляпина, а не тебя. Видимо, этот забулдыга где-то закутил, - лицо Алексея расплылось в улыбки, вспоминая похождения писателя и певца, - Ну что же, пойдём, поищем его. Тут неподалёку есть пара известных и гостеприимных особняков, где Шаляпина могли приютить, обогреть и напоить. В путь". Ничего не ответив, я покорно последовал за Горьким.
"Мою любовь к революции и большевикам преувеличили,- начал в какой-то степени оправдательный монолог мой спутник, когда мы выходили на набережную, которая возвышалась холмистым склоном над рекой, - Революционер относится к людям, как бездарный ученый к собакам и лягушкам, предназначенным для жестоких научных опытов, с той, однако, разницей, что и бездарный ученый, мучая животных бесполезно, делает это ради интересов человека, тогда как революционер того дня далеко не был постоянно искренен в своих опытах над людьми." Вдруг Горький прервал свою речь. "Смотри,- обратил он моё внимание на вид, открывающийся с набережной, - Ну что за красота!" И действительно, отсюда видна прекрасная панорама на равнину, по которой течет река. "Люблю я июньские ночи, - заговорил Алексей, - светлые, безмятежные. Тебе, кстати, не холодно?"- обратился он ко мне. "Мне? Нет. Я привык", - ответил я. "Это не то место, куда живые люди отправляют покойников, - хоть как-то объясняя происходящее, говорил Горький, - ты не чувствуешь себя здесь, как бестелесную, метафизическую субстанцию. Ты продолжаешь быть человеком в вещи, но находясь немного в другой реальности, где ты был до этого. Они связаны, не спорю, одна может влиять на другую. Посмотри туда, - мой спутник указал на место на противоположном береге реки, где находился город, - там свет от зданий доходит до самого неба, и кажется, что там есть жизнь, но оказавшись там, мы никого не найдём. Таких реальностей, систем координат, измерений, называй как хочешь, бесконечное множество. Они временами пересекаются, а иногда отдаляются. Это всё можно просчитать, Бог не играет в кости, если ты, конечно, сможешь это сделать. Но человечество еще технически не достигло того уровня прогресса, при котором это возможно. Понимаешь?". "Да", - ответил я, начиная смиряться со своим положением. "То есть, есть надежда вернуться обратно?"- поинтересовался я у Пешкова. "Надежда, конечно есть, но очень призрачная. Неизвестно, куда ты вернёшься, в какой временной промежуток. Да и ошибка в расчётах может привести тебя туда, где всё совершенно по-другому. Например, люди-сапоги или ещё что-то невообразимое", - ответил мне мой спутник. Основываясь, на его словах, я понял, что он сам не совсем понимает то, о чём говорит. Видимо, ему эту теорию рассказал кто-то более образованный. Возможно, где-то здесь, в этой реальности, проживает учёный и, наверняка, он сумасшедший. Хотя, о каком рассудке можно здесь говорить?
"Мы пришли, - констатировал факт Алексей, - Это особняк Кабачинского". Внутри громко играла музыка, то и дела тени перекрывали собой свет, доносящейся из окна. "Николай! - заорал Горький, колотя в дверь - Открывай, старый развратник!" Спустя несколько минут замок щёлкнул, и появился хозяин дома, имевший крайне растрёпанный, неаккуратный вид. "Шаляпин у Вас?" - поинтересовался Максим. "Фёдор был у нас. Да. Ага. Только вот ушёл" - ответил Кабачинский. "Куда этот горластый мерзавец ушёл?" - продолжал вопрошать Горький. "Так всем известно. Да. Ага. Решили с купчихой Каменской уединиться в её имении. Вот тут рядом", - ответил инженер. "Ах он - грязный плут", - зло поговорил Пешков. "Спасибо, всего доброго, Николай"- попрощался он с хозяином дома. "Пойдём", - приказным тоном Алексей обратился ко мне. "А может не стоит? Он там всё-таки с дамой.", - обратился я к моему спутнику. "Как не стоит? Эта купчиха, как самка богомола, нужно вытащить из её лап товарища. ", - ответил Горький и потащил меня за руку.
"Дверь, наверняка, закрыта,- рассуждал Алексей, - Пойдём, перелезем через стену. Там, на обратной стороне можно легко забраться". Дойдя до противоположной стороны, мы обнаружили, что используя дерево, действительно можно легко перебраться на ту сторону. Показав, недюжинную физическую подготовку писатель в два движения оказался на той стороне ограды. Мне понадобилось чуть больше времени, но мой спутник меня, хоть и нехотя, но подождал. "Так, теперь внутрь, - продолжал рассуждать Горький, - Камень. Стекло. Задний вход. Пошли". Мы прокрались к пожарному выходу. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что никто за нами не следит, Максим выбил камнем стекло, являющееся одной из частей двери, просунул туда руку, щёлкнул замком и открыл дверь. Войдя в помещение, он громко завопил: "Фёдор! Фёдор! Где ты, сукин сын?" На шум вышла хозяйка особняка: "Алёшенька, что же ты так орёшь? Не можешь смириться с талантом Арцыбашева?" "При чём здесь Михаил Петрович? - вопрошающе ответил Пешков, - Я за Шаляпиным пришёл. Где он?" "Да, он здесь был, но перед тем, как все могло в более серьёзное перетечь русло, скрылся. Предполагаю, что он у Рукавишниковых. А теперь, прошу меня извинить, не могли бы вы удалиться. Я безмерно устала и хочу отдохнуть",- разочарованно произнесла Каменская.
"Пойдёмте. Рукавишниковы дальше по улице живут", - обратился ко мне Горький. Мы вышли через парадный вход. "Вот же плут, этот Шаляпин", - проворчал мой спутник. Мы двинулись дальше вдоль набережной.
"Когда я оказался здесь, я почувствовал облегчение, - снова завёл монолог мой спутник, - К концу жизни, люди обеспечивающие мне воистину царские условия существования, обозлились на мой немой протест. Этот подонок Джугашвили. Это он убил моего сына. Его дружок из НКВД мне прямо так и сказал. Как же я мог согласиться писать биографию Сталина? Я ведь не глупый и не слепой. Чего мне стоила поездка на Беломор канал. Мальчонка-воришка подбежал ко мне попросить, чтобы я своим авторитетом облегчил их рабский, тяжелейший труд. Но эти мерзкие естествоиспытатели, проводившие социальные и экономические опыты на пролетариате, убили его до того, как закончилась это пресловутая "экскурсия".
"Звери", - прокомментировал я.
Вдруг впереди мы заметили силуэт высокого, статного мужчины. "О, это мой знакомый, Бугров", - сказал Алексей. "Как вы узнали?", - спросил я своего спутника. "Как узнал? Он один такой гигант прихрамывает на правую ногу" - ответил мне Максим.
"Здравствуйте, Николай Александрович, - обратился к мужчине писатель, - Товарища моего, Шаляпина, не видели?" "Видеть - не видел, но прекрасно слышал. Он у Рукавишниковых выступает. Ох, как сладко поёт" - ответил Бугров. "Спасибо, Николай Александрович", - поблагодарил купца Пешков.
На подходе к усадьбе Рукавишниковых мы тоже услышали голос Шаляпина. И он, действительно, был очень красив, напорист и эмоционален. Подойдя ко входу, Горький снова стал колотить в дверь, что есть мочи. Нам отворилась высокий слуга. Взобравшись по лестнице, мы оказались в огромном зале, где давал концерт Фёдор Иванович. Певец нас не заметил, но хозяин дома отвлекся от созерцания выступления и подошёл к нам.
"Здравствуйте, Михаил Григорьевич, - обратился к хозяину усадьбы Горький, - Мы за Шаляпиным пришли. "Здравствуйте, друзья. За Шаляпиным? А это не от Вас таким запыхавшимся прибежал? К сожалению, он сейчас уйти не сможет, а прерывать его выступление, согласитесь, будет кощунством по отношению к искусству. Я радушно приму вас, Алексей Максимович, и вашего спутника у себя на вечере, перетекающем уже, правда в утро. Располагайтесь. А как Фёдор Иванович закончит выступление, можете быть свободны. Твоему спутнику, Алексей, не мешало бы просушиться. Юноша, направляйтесь сейчас в комнату прачки, там развесите свои вещи и на время можете взять там что-нибудь. Она находится дальше по этому коридору, последняя дверь справа". "Спасибо, Михаил Григорьевич", - писатель поблагодарил хозяина дома.
Мне хотелось спокойно отдохнуть. Я прошёл в глубь усадьбы по роскошным, распухающим от золота и произведений искусства, коридорам и нашёл маленькую комнатку, о которой говорил Рукавишников, с сушилкой, грудой вещей и небольшой, одноместной кроватью. Я снял с себя помокшую одежду и аккуратно развесил. Достав из кипы чистых вещей кальсоны и серую рубаху, я немедленно оделся. Удобно устроившись на кровати, я моментально уснул.
Проснувшись, я обнаружил, что моя одежда высохла. Переодевшись, я кинул постельную одежду в груду грязных вещей. Стряхивая сон с глаз, я двинулся в глубь дома на поиски Максима Горького. Я нашёл его в противоположной стороне усадьбы о чём-то беседующим с Фёдором Шаляпиным. "О, Фёдор, познакомься, это мой новый друг", - сказал Пешков. "И как же зовут твоего нового друга?" - поинтересовался Шаляпин. "Артём", - сонным голосом ответил я. "Приятно познакомиться, Артём", - произнёс певец и протянул мне руку. "И мне тоже очень приятно познакомиться", - вежливо ответил я, крепко пожав протянутую мне руку. Друзья продолжили беседу, а я отошёл к окну. На улице я увидел человека с камерой. Сцену, которую он снимал, загораживала мне стена. "Кто это снимает?"- поинтересовался я у писателя. "Это мой тезка, Алексей Балабанов",- ответил мне Горький. "Я пойду спущусь", - поставил я Пешкова в известность о моем перемещении в пространстве. Алексей мне ничего не ответил.
Я спустился вниз по парадной лестнице и оказался на улице. Утро меня встретило ослепительно ярким солнцем. Я направился в сторону режиссёра, в данный момент исполняющего роль оператора.
"Стоп. Снято. Вы все молодцы. Евгений, Вам отдельная благодарность за участие в съемках. Вы можете быть свободны. Остальные пока могут отдохнуть. Продолжим работу через полтора часа у палат Олисова. Проходите в автобус", - громогласно объявил Алексей Балабанов. "Это Евстигнеев?", - поинтересовался я у режиссёра. "Да, он самый", - быстро ответил мне он, - Ты новый оператор, да? Почему не явился вовремя на съёмки? Ладно, нет времени, бери оборудование, мы перемещаемся на следующую локацию." Я опешил, но решил не упускать шанса познакомиться с этим человеком и поработать в его съёмочной группе. "Так. В этот белый грузовик всё клади", - обратился снова Алексей ко мне. Передо мной стояла белоснежная иномарка грузовичок с открытой разъезжающейся дверью. Собрав и погрузив камеру, я уселся на пол кузова, свесив ноги на асфальт. Ко мне подсел режиссёр. "Понимаешь, - начал он, - нужно ответственно относиться к своей работе. Я понимаю, что здесь уже можно не жалеть своего времени, но определённые обязанности у тебя есть." Режиссёр достал из пачки сигарету и закурил. "Там,- продолжал он,- в том месте, откуда мы с тобой пришли, где время еще играет свою роль, художники лишены присущей им безмятежности. Даже если у них сердце творца, то, наверняка, оно очерствело, и ему суждено остаться без применения во то время, когда весь мир мобилизован, даже святые не смогли избежать общей участи. Быть может, таково было моё самое глубокое чувство. С каждой недоношенной в траншеях прекрасной формой, с каждой раздробленной железом линей, метафорой, молитвой утрачивается частица искусства. Здесь же мы из этих утраченных частиц можем собрать божественно прекрасное вечное. Понимаешь?"
"Понимаю, - кивнул я, - там искусство мне помогало пережить отсутсвие истины". "Ты был художником?", - поинтересовался у меня режиссёр. "В своём роде, да, только я пытался создавать образы не кистью, а более подвластным мне инструментом - словами". "Напыщенный писака", - произнёс режиссёр и рассмеялся. "Что снимаем?",- поинтересовался я. "Историческую трагедию купечества во время революции, гражданской войны и прихода советской власти. Актёрские ресурсы у нас для этого есть. А кого найти не можем заменяем талантливыми актёрами. Евгения Евстигнеева ты сам видел", - ответил мне режиссёр.
"Ладно, хватит прохлаждаться. Сань, заводи, поехали", - крикнул режиссёр в сторону кабины водителя. Я встал, закрыл грузовую дверь и проследовал вместе с Алексеем в его машину. Усевшись на заднее сиденье, я обнаружил рядом с собой Сергея Бодрова. "Привет, - обратился он ко мне, - ты - тот опоздавший оператор?" "Да, вроде как, я", - ответил я, - а почему Вы не с актёрами в автобусе?" "Что за глупость сейчас в наших условиях, обращаться на Вы. Забудь, обращайся на ты. Я здесь, потому что я - не актёр, а приглашенный режиссёр, Лёше помогаю", - ответил мне Бодров, - "Что-то ты какой-то зеленый слишком. Недавно здесь?" Алексей завёл машину, и мы поехали на следующую локацию съемок фильма. "Да, недавно. И дня не прошло",- сказал я. "Понимаю. Сложнее всего не физически к этому привыкнуть, а морально. Когда-то я говорил, что от инстинкта жизни до полной свободы - один шаг, длинную в мысль. То, что ты переживаешь сейчас, это заключительная часть принятия полной свободы", - сказал Сергей Бодров. Я ничего ему не ответил.
Мы подъехали к палатам купца Олисова. Съемочная команда была уже на месте. Я пошёл разгружать оборудование. Это заняло больше времени, чем я планировал: в имеющихся условиях сложно было расставить свет и грамотно расположить камеры. Только спустя час мы принялись снимать. Это была эмоционально тяжелая сцена, в которой во время разговора, предзнаменовавшего крах дела всей жизни купца, в дом врывались солдаты. Они растаскивали имущество, а хозяин дома ползал у них в ногах, умоляя все вернуть на место.
Не знаю, на сколько исторически верна была эта сцена, но даже на съёмочной площадке, без последующей обработки и наложения музыки, она трогала до глубины души.
Съёмочный день закончился в сумерках. Собирая оборудование в машину, я стал свидетелем разговора Алексея Балабанова с одним из купцов. "Алексей, зачем вы нас так мучаете? - спрашивал купец, - разве не хватило нам этого в свое время?" "Понимаете, - отвечал режиссер, - ваши страдания, ваш немой подвиг в сторону народа безызвестно, бессовестно забыт. Простите, я знаю, что это стоит вам титанических усилий, но я прошу не бросать эту идею. Люди должны это знать" "Хорошо, Алексей, я понял. Знаете, что меня поражает. Даже после смерти вы продолжаете заниматься своим делом, всего себя безмерно отдавая на растерзание искусства, публики. Спасибо Вам",- сказал купец. "Это Вам спасибо за ваше терпение и самоотверженность".
Я закрыл дверь грузовика и подошёл к режиссеру. "Завтра к 12 подъезжай к площади Ленина, оттуда поедем в область, в Болдино. И в этот раз не опаздывай, ждать не будем", - сказал мне Алексей Балабанов. "Хорошо",- неуверенно ответил ему я. На колеблющиеся нотки в моем голосе режиссер никак не отреагировал.
Мне не давали покоя слова Пешкова о возможном возвращении обратно домой. Имея мизерные шансы, мне хотелось попробовать испытать удачу в этом нелёгком деле. Подойдя к группе разговаривавших купцов, я поинтересовался: "Извините меня, я слышал, что у где-то здесь проживает учёный, строивший теории множестве параллельных реальностей. Вы что-нибудь об этом знаете?" "Как же не знать? - риторически вопрошал самый высокий из них, - Андронова Александра Александровича как не знать? Сумасбродный человек. Его все сторонятся, считают странным, потому что бояться его идей. Поговорить с ним хотите? Не знаю, станет ли он это делать. Попробуйте, он сейчас, наверняка в университете. Спросите там." "Благодарю Вас", - я откланялся и пошёл в сторону площади Горького, откуда было рукой подать до университета.
Не успел я пройти и пары сотни метров, как позади себя услышал звук мчащегося велосипеда. Опередив меня, велосипедист остановился. "Приветствую тебя, друже, - обратился ко мне спортсмен, - Куда направляешься?" "Александр Кулибин? - удивился я, - Я о Вас в школе очерк писал, мы с вами одну гимназию закончили." "Да? - теперь удивился он сам, - Я думал, что после олимпиады меня все забыли." "Нет, в вашу честь устраивались ежегодные велосипедные заезды по московскому и сормовскому районам. А пару лет назад выпустили книгу, один экземпляр которой благодаря мне теперь находится в школьном музее,"- рассказал ему я, но утаил, что это было сделано не на паритетных основах, а в качестве списания долгов по литературе и пятёрки в аттестате. "Я очень рад этому, - ответил мне велосипедист, его глаза загорелись признательностью - Так куда ты направляешься?" "В университет на Гагарина", - ответил ему я. "Мне туда же. Садись на багажник, подвезу", - предложил мне спортсмен. Я принял его предложение.
Спустя не больше, чем полчаса, мы находились возле главного входа в университетский городок. Мы горячо распрощались, пожелав другу всех благ и великих свершений.
Я принялся блуждать между корпусами в поисках Александра Андронова, известного советского учёного. В одном из корпусов на третьем этаже я заметил свет. Решив попытать счастье, я пробрался через открытое окно в корпус. Мелкой поступью я пробрался по лестнице на третий этаж. Подойдя к двери, я услышал голос: "Мог бы не красться, главный вход был открыт". Смущаясь неожиданному разоблачению, я вошёл в аудиторию, в которой ученый проводил опыты. "Здравствуйте, я к Вам по делу",- обратился я к Андронову. "Здравствуйте-здравствуйте. По какому собственно делу Вы пожаловали, срывая мой эксперимент", - ответил мне Александр. "Я хотел бы вернуться домой", - я неуверенно произнёс. "А Вы разве не дома?"- укоризненно спросил меня учёный. "Нет, не дома",- разочарованно стыдясь ответил ему я. "Вы знаете, где ваш дом?", - вопрошал академик. "Где-то в другой ветви реальности", - задумчиво ответил я.
Андронов стал серьёзным. Через минуту на его лице я заметил кроткую улыбку. "Если мы говорим об одной реальности, то у меня есть для Вас неплохие новости. Сегодня, через пару часов, если верить мои расчётом, то здесь, вот посмотрите на карту, под Метромостом, произойдет стык этого и того измерения, которое Вам нужно. Я разрабатывал эту версию много лет. Держите этот прибор, он вам поможет. Пошлите скорее. Во дворе, с обратной стороны корпуса у меня стоит повозка. Это будет переворот в науке", - Андронов протянул мне странное устройство, представляющее из себя сплав плат с красной и синий колбой, окаймленного какими-то трубками, подсоединенными к датчику, похожему на барометр. Я стоял, изучая этот предмет. "Нет времени объяснять, что это, зачем и как. Пойдёмте", - учёный одёрнул меня.
Мы выбежали на улицу через главный вход, завернули за угол, где нас ждал привязанный к перекладине конь с небольшой повозкой. "Забирайтесь", - воодушевленно приказным тоном обратился ко мне Андронов.
Я кое-как забрался наверх. Рядом со мной, отвязав коня, сел учёный и взял поводья. "Но!", - закричал он.
"А зачем тебе обратно? - поинтересовался у меня Андронов, - здесь ты определенным образом свободен, лишен временного предела."
"Отсутствие времени и наличие, как вы выразились, свободы ведет к абсурдной и ещё более бесполезной жизни, чем там. Здесь не к чему стремиться. Но пока у меня есть надежда на достижение моей цели, я буду бороться. Возможно, даже, при неудачно исходе, стану учёным как Вы", - ответил ему я.
"Ваша правда", - ответил мне Андронов.
"Приехали. Давайте сверим часы. Ага. Пять минут. Берите устройство и ныряйте в воду. Плывите 15 метров. Я вам скажу где остановиться. Когда я крикну, нажимайте эту кнопку в центре и ныряйте под воду. Договорились? Хорошо? Когда в будущем, вы снова окажитесь здесь, что, конечно маловероятно, ведь таких ветвей реальности множество. Но где бы вы после смерти в той системе координат не оказались бы, постарайтесь найти меня и сообщить о результатах эксперимента " - произнёс учёный.
"Да, хорошо", - согласился я.
Я не раздеваясь нырнул в воду. Услышав голос учёного, я остановился и повернулся к нему лицом. "Жмите!" - крикнул учёный. Я нажал на кнопку в центре. Прибор засветился, жидкости, пройдя по трубкам, смешались. Оборудование завибрировало. Я нырнул под воду. Вокруг образовалась пустота. Мои глаза закрылись. Меня била дрожь. Озноб.
"Эй, смотри, вроде живой пока, в каких-то конвульсиях агонии бьется", - произнёс басом мужской голос.
"Врача, быстрей, тут один выжил", - крикнул второй голос, более высокий.