Гоци и Фази

***
  Гоци, Фази и доктор Кру жили в этой старой иссохшей усадьбе уже почти год. Усадьба стояла на самой окраине маленького городка в Третьем мире. Этот город славился своими праздниками, фейерверками и мощенными веселыми улочками. Но там, где стояла усадьба, не было красивых каменных дорожек, зато летом росло много трав и цветов, сочный луг обступал зеленый лес, где не смолкало птичье пение, а зимой здесь было много липкого снега, и был замерзший пруд, который местные жители облюбовали для катания на коньках.
  В таком благодатном месте любая болезнь должна была отступить. По крайней мере, на это очень надеялись.


***
  Гоци, приподняв бровь, наблюдал, как Фази, сидя за вековым столом, красит растрепанной щеточкой ресницы.
- Гоци, я похудела на 10 килограммов!
- И лучше не стала.
- Я, нет-нет, да и поплевываю на эту сухую тушь, а нужно плевать на тебя и почаще.
  Фази встала из-за стола, чтобы пойти спать. Она красилась просто для развлечения, представляя, как пойдет на танцы с Ру-ми.
- Стой!
  Фази, уже стоявшая у двери, узнала эту интонацию.
- Не-ет, Гоци! Не сейчас!
- Хочу чаю! Быстро!
  Фази трижды сбегала на кухню за чаем, за печеньем, за другим печеньем. Потом Гоци захотелось свежей мяты. Пришлось выходить из дома в темную, сырую ночь  и, топая по росе, искать с фонарем нужную грядку.
- Чай остыл, пока ты бегала.
  Гоци лениво склонил голову на спинку своего любимого кресла, листая журнал. Глаза у него слипались, он то и дело протяжно зевал.
 Когда Фази сбегала на кухню в четвертый раз и принесла горячий чай с помытыми листками мяты, Гоци уже спал в той позе, в которой сидел. Во сне он что-то говорил и постанывал, как маленький ребеночек. Он повернул голову боком, его светлые пряди отливали металлическим блеском, скула и щека были ужасно бледными и даже губы обескровили.
- Гоци плохо!
  Фази разбудила доктора Кру. Фази бегала всю ночь по нескончаемым поручениям, и к утру совершенно выдохлась. Оказалось, у Гоци немного упало давление, и опять захолодели руки и ноги, но это было не что-то из ряда вон выходящее при его болезни, а вот Фази после всех перебежек слегла с жаром.
  Три дня она лежала в кровати, впадая изредка в какое-то беспамятство. К ней заходил доктор Крю и ставил горчичники. Он рассказывал ей смешные истории из своей молодости и, легонько трогая её за лопатки, говорил, что она сильно похудела.
- Я старалась.
- Ну, такой жар, не иначе жар любви!
- Точно, доктор Кру миленький. Поскорее бы встать.
- Ещё болеете. Смотрите, даже волосы на руках торчком стоят.
Доктор провел пальцами по девичьему предплечью и, кивнув напоследок, ушел.
Когда Фази выздоровела, ей пришла радостная новость – приглашение на танцы в силе.


***
  Гоци смотрел, как она собиралась на танцы, как опять красила ресницы, поплевывая на сухую щеточку. Когда Фази завершила свои приготовления, она села сбоку от Гоци и стала сверлить его взглядом.
- Жду, когда вы уснете, - коротко сообщила она, ни на что не намекая.
Гоци же пил чай, прикусывая его апельсином.
- Ежели я сейчас скажу, что по правилам тебе нельзя покидать меня, даже когда я сплю, и ты обязана всегда быть рядом, то ты, конечно, сочтешь, что я просто не отпускаю тебя на танцы. А мне смысла не отпускать тебя нет, даже наоборот.
  В этот момент на первом этаже старого рассохшегося особняка стукнула входная дверь. Фази показалось, что услужливая акустика донесла до неё женский голос.
- Да, у меня сегодня тоже свидание. Но и способствовать твоему счастью я не собираюсь…
  Гоци дождался, пока из глаз Фази обильно польются слезы, размазывая сухую тушь по щекам. Девушка сидела, собравшись на стуле в своем платье, которое было куплено ещё под прежний её вес. Это платье ей было безнадежно велико, и шея в его воротнике казалась будто цыплячьей, на талии по платью шла складка. Но как ни странно, в этом наряде Фази казалась легкой и будто бы маленькой. Сейчас она терла глаза белыми перчатками из бумажной ткани, которые за секунду до этого были ещё на её руках.
  Гоци убедился, что девушка подпортила свой наряд, что размазала косметику по лицу, что стала грустной, и тогда отпустил её со словами: «Не хватало ещё свидетелей тому, что здесь будет твориться».  Фази ничего не ответила и упорхнула, вмиг исцелившись от всех обид.  Гоци же нес сплошные поражения: с тех пор, как его помощница влюбилась, её ничто не пробивало.


***
 Гоци колотило от холода. Ему стало плохо посреди ночи. Фази спала в соседней комнате, а доктор Крю спал в другом крыле дома.
- Терпеть её не могу, - сказал Гоци, устало и тяжко поднялся с кровати.
 Волоча за собой одеяло, он вышел из комнаты. Фази, конечно же, спала, как убитая. В её комнате было совсем темно из-за привычки задергивать на ночь тяжелые портьеры, и поэтому, пока Гоци шёл к кровати, он пребольно ударился о стул.
 Мужчина, наконец, лег рядом со своей надсмотрщицей, которая докладывала его родителям обо всех изменениях в его здоровье и личной жизни, которая уже пару раз спасала ему жизнь и которой он должен был быть благодарен.
  Какая злая ирония! До того, как с Гоци приключилась эта болезнь, он был знаменитым воином, громил крокусов у западных границ, командовал летучим отрядом, пробегал по утрам  не меньше 5 километров. Во что он теперь превратился?! Ведь Гоци ещё так молод, а теперь его жизнь часто зависит от того, успеет ли Фази его спасти.
  Фази спала под цветастым одеялом в ночной рубашке, завернувшись на кровати в какую-то дугу. Гоци, дрожа и уже чуть постукивая зубами, накинул на цветастое одеяло своё, залез под этот шатер, нащупал теплую Фази и крепко обнял её.
Через минут 5 озноб ушел, ещё через 10 минут Гоци впал в сон, который нарушался тем, что грелка периодически старалась улизнуть, привыкнув спать одна. А поутру они проснулись, вернее, сначала проснулся Гоци, который не избавился от привычки вставать рано, а затем он, как бы невзначай, тряхнул Фази, и та медленно очнулась.
- Что это? – со сна не поняла она.
- Это тебе нужно зубы почистить, - сразу же отбил больной.
Фази похлопала ресницами затекших глаз.
- Гоци, это унижает тебя, как мужчину, я даже не почувствовала, что ты пришел.
- Просто, когда ты спишь, тебя и сирена не разбудит. Я всегда удивлялся, как ты ночью меня находила, когда я бывал в беспамятстве?
- Я чувствовала. Потому что твое поле отзывается на мое, именно поэтому я твоя помощница.
- Надсмотрщица.
  Фази попыталась выдернуться из объятий, но Гоци её крепко держал, то на миг ослабляя захват, то делая его сильнее. Когда же игра ему надоела, он выпустил свою грелку и, перекатившись на её место, уснул ещё на часа два.


***
  Фази рыдала в ванной, и Гоци это тоже слышал, но ему было лень выяснять, что к чему. Мужчина работал над написанием пособия по основам боевой тактики. Ему было не до чего, он даже Фази не мучил, хотя Фази теперь и сама это могла. Она увидела Ру-ми на Празднике фейерверков с девушкой, с очень красивой танцовщицей огня, которая участвовала в представлении на площади.
  Фази теперь, опираясь локтем на край массивной ванны, думала о себе и судьбе вообще.  Думать было особо нечего, и теперь девушка, выйдя из ванной, сразу же сообщила:
- Гоци, твои родители пишут, что они тайно пребывают завтра.
- Кто в курсе?
- Все, все мы храним эту тайну.
- Если это всё, то неси чай и печенья, только не те мокрые, а  сухие с повидловой серединкой.
- Конечно, Гоци, - покорно ответила девушка.
  И принесла в точности, как велели. Принесла ещё и мяты, и ягод, и апельсинов, а в чае принесла свою горячую горькую слезу, но Гоци её не распознал по вкусу.  Уже глубокой ночью он оторвался от работы, на его лице, гордом, изможденном и жестком, отпечатались его вспоминаемые битвы и сражения. От этого его лицо будто постарело. Всё это время Фази сидела за столом и, мешая клей со слезами, мастерила подарочные упаковки и фонарики на Праздник детей.
  От долгой работы и сидения спина у неё затекла и ныла, а руки дрожали, глаза слезились. Фази, вообще-то, была очень предусмотрительна: ей показалось, что Гоци плохо выглядит, и она осталась в комнате своего начальника, чтобы заснуть в соседнем с кроватью кресле.


***
- Ру-ми женат.
  Фази кормила голубей, сидя на более пологой части ассиметричной крыши дома.  Она кормила голубей булочкой и разговаривала с ними, закусывая той же булочкой.
- Какая ирония, а сказать особо нечего.
  Фази доела булочку, последние крошки бросив голубям. Солнце медленно заходило вдали, его прощальные жаркие лучи косо  падали на землю, подкрашивая алым и золотым деревья, кусты, изгибы и извивы близлежащего городка. Голуби по инерции постукивали по железной крыше клювами, хотя там уже ничего и не было, и важно прохаживались рядом с девушкой, чтобы через минуту взлететь,  чего-то, сами не зная чего, испугавшись.
  Фази было тоскливо, Фази было печально. Она вспоминала, как призналась Ру-ми, что он ей очень нравится.
  Девушка помнила, что он посмеялся только, и пряча руки в карманах, и отступая будто танцевальным шагом, тянул к ней свою голову, чтобы хорошенько рассмотреть в глазах Фази, что это правда.
- Мне это нравится, - говорил Ру-ми. – Но где доказательства? Где же они?
  Фази от невыразимого горя качнулась на крыше и чуть было не упала. Как было стыдно и горько! Та танцовщица с Праздника фейерверков, та красавица, которая одним легким плавным движением могла свести с ума кого угодно, и была его женой.
Что же он тогда так играл с Фази? Зачем же так жестоко? И почему мучит её до сих пор в мыслях? 
  Девушка подумала, что их последняя встреча была так прозаично-убога, так радиально непохожа на прежнее обращение Ру-ми. Она просто увидела его с женой на площади – и это было грандиозно просто, и грандиозно банально, и так больно. Фази не знала от чего это так, что же мучит больше: жена-танцовщица, или ложь Ру-ми, или собственная глупость, или будущее, которое приближалось к ней с быстротой кометы, готовой разбить девушку?  Всё равно было отвратительным.


***
  Доктор Кру пребывал в сильнейшем волнении.
- Случайно нашел... Послушайте, это просто манна небесная,  все так сложилось...
  Гоци вопросительно поднял брови, он терпеливо слушал долгую прелюдию доктора, но теперь ему бы хотелось услышать сам ответ.
- Раковую болезнь в условиях нашего мира можно... передать! - выдержав эффектную паузу, сказал Кру.
  Гоци повел головой недоверчиво.
- Впрочем, именно на этот способ уповали ваши родители, присылая Черную тень. Но это был крайне ненадежный вариант. Как и при всякой передаче, нужны особые условия. Их всего два: возможность передать и добровольное согласие получателя. И болезнь сама перейдет, без каких-либо особых усилий с вашей стороны.
  Кру стукнул себя ладонями по коленям.
- Когда ты ученый, так иногда далеки от тебя вопросы добра и зла, философии  и богословия, но ты будто упираешься носом в стекло и ткнешься, ткнешься, хотя через него ясно проступает смысл...
  Доктор Кру от волнения покачивался из стороны в сторону на вертящемся стуле и говорил как бы в себя.
- Я, доктор, никогда прежде не сталкивался с феноменом разумных лекарств. Разумных не в плане их действия, так все лекарства разумны. Но я говорю о лекарствах как бы разумно чувствующих. Я когда-то помню только лишь посмеялся над доктором, который на полном серьезе утверждал, что известные тебе хлеб и вино нужно признать одним из медикаментозных средств.  Нет, не поймите меня не правильно, я  не смеюсь... с большим уважением, - доктор выставил ладонь перед Гоци, быстро приложил к сердцу, развел руками. - Но...
- Доктор, что же в итоге?
- Ах да, я увлекся. Эм, на мой взгляд, и это логично, у тебя может быть только один реципиент, готовый принять болезнь…

***
- Что же ваша любовь с Ру-ми? – спросил молодой мужчина, как бы невзначай.
- Что же ваша болезнь? – тут же спросила Фази, но внутренне вздрогнула при упоминании своих чувств устами Гоци.
- Я в процессе её передачи вам.
- Я могу тоже самое сделать с Ру-ми. Он вам нужен?
- Нет, так же, как и моя болезнь.
- М-да, а я уеду в Теплый край. Буду жить на берегу Солнечного моря.
- Ты будешь жить здесь под присмотром доктора Кру.
- Как глупо. Не буду я жить ни под чьим присмотром. Это так раздражает.
- Правда? - резко и иронично спросил Гоци.
- Да идите вы… воевать. Нам каждому нужна своя работа.
- И чем бы ты хотела заниматься?
- Ох, -  Фази откинулась на спинку кресла, – я бы хотела делать что-то реальное, чтобы был виден результат: строить, красить, сажать, убирать. Точно! Я бы устроилась на ферму в Теплом крае: собирала бы виноград, персики, вишни, абрикосы, делала варенье.
- Замечательно звучит.
- Что? Завидно?
- Не то слово, такие мечты, куда уж мне со своим... А может, ты выйдешь замуж за Ру-ми, и будешь женой, он будит за тобой следить на законных основаниях?
- Пока Ру-ми тебе нужен больше, чем мне.
Фази и Гоци посмотрели друг на друга и саркастически посмеялись.


***
 В гостиной витало что-то новое. Будто воздух натянулся, разбух от какого-то чувства, пока сама Фази снова и снова предавалась неконтролируемым рыданиям в ванной.  Девушка тихонечко прошмыгнула к столу и села так, будто бы никуда не уходила. Краем глаза девушка покосилась на кресло, где, сидя, спал Гоци. Но он не спал, и только Фази уселась на свое прежнее место, мужчина резко сказал:
- Фази, мы уходим из Третьего мира.
  Фази дернула локтем, задев кружку. Она упала со звонким звуком, разбившись на три больших части.
- Как?- у девушки на миг пропал голос. – Как уходим?
- Мы навсегда уходим из Третьего мира, мы не будем теперь его жителями.
  У Фази прыгнуло сердце, ей стало так плохо, что вдруг она повисла в каком-то холодном безвоздушном пространстве, сердце трепыхнулось.
- Но как же? Ты же родился здесь. Третий мир – наш дом. Зачем?
- Уже нет, это больше не наш мир. Мы уходим на Землю. Мы будем жить по законам земли и навсегда забудем, откуда мы, и кто мы по рождению.
Фази опять почувствовала перебой в сердце. Только теперь в груди стало жутко горячо, а сердце, жаркий уголь, билось на туго натянутой нитке. Стало больнее, и Фази, схватившись за грудь, съехала со стула на пол и отключилась.


***
  Фази очнулась в своей комнате на кровати и сразу же увидела около себя Гоци. Девушка знала это выражение лица: Гоци не отступит, а поскольку Фази не имеет родственников и приписана к этому мужчине, связана с ним общим полем, то Гоци  и есть вершитель её судьбы.
- Но зачем, Гоци? Зачем же?
- На Земле моя болезнь отступит, и ничего не нужно будет передавать и принимать. Я стану полноценным человеком. И жить здесь нам теперь нет никакой возможности.
- Но, Гоци, если ты выздоровеешь, то я тебе больше не нужна буду. Ты сможешь быть там, на Земле, без меня, а я уеду в Теплый край.
- Нет, ты поедешь со мной.
- А твои родители? Они же не разрешат!
- Они многого не знают.
- Но их нельзя вот так бросать!
- Они всё поймут, они всегда принимали мой выбор.
- Так не может быть, - на выдохе, глядя умоляющими глазами на Гоци, произнесла девушка.
- Может. Доктор Кру в курсе. Я всё решил. Через неделю нас здесь не будет. Мы бы ушли раньше, но у нас есть неоконченное дело.
- Какое же? – заворачиваясь в клубок, спросила Фази.
- Наша свадьба. Я не могу взять тебя с собой на правах помощницы. Между мной и тобой не будет там уже ничего связывающего, не будет моей болезни. Поэтому ты должна приобрести официальный статус.
- Значит, это такое предложение? - Фази чуть-чуть пошевелилась под одеялом.
- Да. Нас свяжет глава города через 2 дня.
Гоци вышел из комнаты.


***
   Фази зашла в зал Особых церемоний в белом платье. Платье было красивое, с подолом, с изящным вырезом на груди, на шее блестел прозрачный камушек и простой медный крестик на цепочке – богатое приданое. Темные волосы Фази были завиты и заколоты на затылке, длинный белый хвост фаты покрывал плечи и спину девушки,  а другая, то же длинная часть, закрывала лицо. В руках у девушки были совсем простые полевые цветы, те, которые она сама набрала. Среди этих простых полевых друзей была и гордая лилия – подарок доктора Кру.
  Теперь же доктор стоял около жениха в зале Особых церемоний. Через открытые двери падал яркий дневной свет, и было видно, что на улице такое жаркое лето с зелеными травами и яркими цветами, и было слышно, что в соседнем леске поют птицы. День был чудесный, благословенный.
   Гоци стоял в середине зала в положенном для жениха месте и ждал, когда Фази к нему подойдет. На нем была его парадная форма, светлая, идеально скроенная по его красивой, хотя немного и истощавшей фигуре, и  длинный плащ с массивной застежкой на груди. В его наряде не хватало только меча, но на свадьбы нельзя было надевать оружие. Оружие не было символом мира и почета.
  Гоци так же не надел перчаток, и когда Фази подошла к нему, и положила свою ладонь на его, то Гоци почувствовал, какие у Фази холодные дрожащие пальцы.
  Глава города церемонно провел обряд, даже чуть затянув его. Он связал руки Гоци и Фази лентой, призвал Гоци произнести клятву, затем клятву произнесла Фази. После этого глава объявил стоящих перед ним супругами и позволил себе короткую речь в честь Гоци, в честь его судьбы, желая ему небесного благословения, желая новой семье и милой Фази больше детей. В конце глава разрешил мужу поцеловать свою жену и снял с их рук ленту.
  Гоци откинул с лица Фази фату и увидел, что на его молодой жене лица нет, что она бледна, и что она даже немного плачет. Поцелуй вышел коротким и холодным. Губы молодых супругов соединились всего на миг.
- Фази, милая, ты так прекрасна, так прекрасна! Никогда тебя такой не видел, ты словно белая птичка. Ну что ж, теперь у тебя есть хозяин, - доктор Кру, наглаживая ладонь Фази, улыбался ей. – Что же, Гоци, когда вы окажитесь на Земле вы сможете обвенчаться в церкви. Ах, как прекрасно, новая жизнь, новая семья! Вы подарите Гоци наследников, - снова обращаясь к Фази, закончил Доктор Кру и засмеялся.
  Наконец, молодая пара, глава города  и доктор вышли из зала Особых церемоний.   Доктор, сославшись на неотложное дело с главой города, ушел. Гоци и Фази медленно брели среди полей, где резвились над цветами бабочки.
- Может, присядем? - предложила девушка.
  Гоци кивнул, и они сели на самом солнцепеке среди цветов.


***
  На Землю, в город своего нового обитания Гоци и Фази попали в самый дождливый сезон. Была промозглая осень, всюду были лужи, все листья на деревьях уже давно облетели. И этот контраст между летом Третьего мира и тоскливой осенью Земли заставляли Фази первое время постоянно глотать слезы.
  Но люди ко всему привыкают, где бы они ни были рождены.  Гоци устроился на работу, затем его перевели, снова перевели, и вот он уже попал в центральное управление. Теперь его звезда засияла, и его таланты нашли свое применение.
  Через месяц жизни на Земле, Гоци и Фази обвенчались. Красивый, торжественный обряд  согрел как осеннее солнце, а затем оставил в состоянии вдумчивой грусти. Для начала новой семейной жизни это было странное ощущение, но оно было самым полезным сейчас, когда девушка не могла играть радость и замужнюю гордость. Все это было не нужно или не доступно. Главное, что все наконец-то стало по правилам, как было у её и его родителей. 
   Молодожены жили в маленькой однокомнатной квартирке, и Фази тоже устроилась на работу. Кроме того, девушка, став женой, занималась домашними делами. В целом же, новые жители Земли были самыми обычными, на всех похожими.
  У Фази почти не было друзей, а у Гоци их было очень много, мужского и женского пола. И так случалось, что этих друзей Гоци получал, как бы играючи, они сами находили его. Однажды зайдя к Фази на работу, он тут же свел знакомство с её начальником и с множеством коллег, в том числе и с хорошей знакомой Фази -  Клавдией, которая буквально была очарована им. На основании этого знакомства Клавдия решила, что может давать Фази нескончаемый поток советов и рекомендаций  по поводу семейной жизни.
Хотя бывали и случаи, когда Фази и сама её о чем-нибудь спрашивала.


***
- Фази, как ты с ним познакомилась? С Гоци, конечно.
- Обычно совсем, - девушка с легкой улыбкой пожала плечами. -  Меня нашли его родители.
- Так у вас договорной брак?!
- Нет, не это. Меня нашли, чтобы я работала в качестве помощницы у Гоци.
Клавдия всплеснула руками.
- Как скромно прозвучало, а ведь у вас служебный роман! Что же ты делала такого особенного? Как обольщала? - последнее Клавдия произнесла игриво.
- Следила за его здоровьем.
- М-м.
Клавдия бросила на Фази короткий, беглый взгляд. В нём читалась прорва любопытства.
- И он полюбил тебя! Ты ему первая призналась, или он - тебе?
Фази, которая в этот момент перебирала бумаги в коробках, вдруг порезала палец, коротко ойкнула и присела на корточки.
- Мы просто поженились и все, - ответила Фази, и почему-то её лицо запылало.
- А вот это действительно «обычно совсем». Просто так поженились и всё?
- И всё.


***
  В следующий раз разговор зашел об одежде.
- Фази, ты так неженственно одеваешься. Ни разу не видела тебя нарядной. Вы же только недавно поженились.
- Да я как-то всегда мало уделяла этому внимание. Не помню даже… - Фази заправила выбившуюся прядь волос за ухо, у неё немного кольнуло в груди.
- Э-э, ну и правильно, это всё равно не имеет значение. Главное, чтобы Гоци нравилось.
- Ну да.
- Это нам, незамужним, нужно быть всегда при параде, всегда на боевом посту, - Клавдия засмеялась. – А вам то что, жёнам!
  Фази вспомнила своё платье в цветах и белые бумажные перчатки – самый праздничный наряд.


***
  Фази спросила об этом довольно прямо, без всяких уловок. Её прямота и простота общения очень забавляли и Клавдию, и других коллег, и директора Стравинского. И всего лишь из-за безыскусности и простоты. Клавдия со всяческими ужимками и многозначительными взглядами, в душе бескрайне удивленная, сама себе обещающая всё в подробностях рассказать коллегам, отвечала так:
- Мужчинам это надо, Фази. И это так странно. Он, видимо, тебя совсем не хочет, -   Клавдия на этих словах вздохнула. – Тебе, наверное, тяжело с этим жить. Неудовлетворенность бьет по женщине ничуть не менее сильно, чем по мужчине. Хотя у красивых мужчин, конечно, больше возможностей. Но я не то хотела сказать… - она посмеялась. -  У тебя-то зато есть муж – не то, что у меня.
   Женщина договорила и, жестом фокусника достав из сумочки зеркальце, стала прихорашиваться, тайно себя улыбаясь. Фази спокойно продолжала заниматься своим делом, прекрасно понимая каждый прозрачный и не очень намек Клавдии. И Клавдия, и другие думали, что Фази немного странная, она почти никогда не реагировала на их подковырки, в этом смысле все шутки не доходили до цели, и почти уже погас пыл дразнить, покусывать и подсмеивать Фази. Они совсем не знали, что девушке легче все спрятать в себе, чем поделиться с ними своими большими переживаниями. Девушка знала, что потерять знакомых легко, стоит лишь только взвалить на их плечи ношу большую, чем ежедневные проблемы, а это было бы и вовсе нечестно. 
Фази ходила до вечера, глубоко раздумывая, а вечером решилась. Гоци уже лежал в постели. Девушка выключила свет и легла рядышком. Прошло несколько минут, и Фази, склонившись над Гоци, тихо позвала:
- Эй, ты спишь?
- Фази, я не могу спать, когда ты меня будишь.
- Я хотела…
- Мы будем переговариваться до утра? – резко перебил мужчина.
За всё короткое время их семейной жизни он так и не стал мягче, наоборот – при всяком удобном случаи, он будто возвращался в то состояние духа, в каком прибывал в долгую пору своей болезни.
Фази наклонилась в темноте и, хотя не с первой попытки, легонько поцеловала его губы. На мгновение мужчина замер, выражение его глаз не было видно, но вот Гоци коснулся руками лица своей жены, будто пробуя, а затем со вздохом обвил руками её шею и спину.
- Клавдия сказала, что тебе это надо, - спокойно пояснила Фази, пока мужчина целовал её волосы.
- Клавдия временами бывает умной девушкой. Это удивительно приятно, - возвращаясь к лицу, сказал Гоци.
- Почему же ты сам не сказал мне?
- Это было бы так неблагородно с моей стороны.
- А что ты вообще чувствуешь, живя с нелюбимой? Ты когда-нибудь кого-нибудь любил?
- Любил. А как ты живешь с нелюбимым? Ты представляешь Ру-ми вместо меня?
- Нет, совсем нет.
Гоци замер на секундочку, его легкий вздох пришелся на левую ключицу девушки.
- Ты его забыла? – дыхание пощекотало Фази щеку.
- Не знаю, но да того, как мне понравился Ру-ми, мне нравился ты. Ты мне очень нравился.
  Гоци замер, не произнося ни слова. По стене мягко проплывали тусклые слабые отсветы от колеблемого ветром хлипкого фонаря, стоящего за окном. Девушка будто мягко плыла, лежа на кровати, её хрустальный покой стал абсолютным. Она всё всем рассказала, от всех за всё получила. Пускай жизнь течет уже без больших ожиданий и больших мечтаний. Так очень хорошо, так намного лучше, чем она когда-то думала.
  Гоци двумя руками отвел волосы со лба своей жены и стал целовать лицо, шею, ключицу, плечи. Фази легонечко гладила его волосы оттенка тумана.
- Ты такая холодная, ты замерзла,- нежно заметил мужчина,  лицом, губами, волосами касаясь кожи девушки…
  Фази и Гоци проснулись поздно, был выходной. За окном уже давно встало солнце.  Гоци гладил Фази по плечу и спине, но, несмотря на внешнее спокойствие и невозмутимость, сердцу Гоци было ужасно неспокойно. Довольно горькая и неприятная мысль не давало ему уснуть до самого утра, за ночь выпила его силы.
- Так значительно лучше. Только скажи мне, когда ты успела сделать это с Ру-ми?..
  Гоци прижался к девушке. У него бешено колотилось сердце, и он слишком сильно сжал  кожу Фази, так что у начала бедра остались красные отметины.  Фази молчала. Мужчина продолжал тем голосом, после которого обычно Фази в Третьем мире бегала на цыпочках, исполняя все приказания:
- Значит, я тебе нравился, но это не помешало тебе лечь в постель с Ру-ми?


***
  Воскресенье выдалось пасмурным, но Гоци на весь день ушел и вернулся только  к ужину. За столом он застал Фази в компании вездесущих соседок-пенсионерок - Степаниды и Юлии.
- Гоци, что же ты запаздываешь? – весело спросила Юлия, будто приглашая к своему столу. – Давайте-давайте, Фази сегодня расстаралась и нас ещё…
 Юлия осеклась на полуслове. Гоци посмотрел на неё теми глазами, которыми он смотрел на нападающих крокусов, когда громил их у западных земель.
- Юлия, Степанида, нам нужно с Фази поговорить.
  Юлия и Степанида не двигались. Тогда Фази помогла им встать, вручила по куску испеченного торта и проводила до двери. Взбудораженные соседки начали сыпать советами, гадая, что же такого натворила девушка, но Фази их не слышала. Она закрыла за ними дверь и на цыпочках прокралась в кухню. Здесь Гоци, склонив светлую голову с волосами, отливавшими словно металл, пил воду прямо из-под крана, лакая её языком, как кот. Спустя длительное время, когда он всё-таки смог утолить жажду, Гоци выключил воду и огляделся. Рядом на цыпочках робкой тенью двигалась Фази, уже убравшая стол и выходящая из кухни.
- О, м-милая, ты к кому-то собралась? – изредка, когда Гоци сильно волновался, он начинал заикаться.
- Ру-ми, прекрати, пожалуйста! – вспылила Фази и сразу же осеклась.
  Она с отчаянием подумала, когда же чувство к  Ру-ми отпустит её и заберет свои горькие плоды: боль и унижение, но легче не становилось, и теперь прибавилась новая беда. И уж перед кем Фази не виновата, так это перед своим мужем, но, но... С языка просто слетело, случайно, она никому не хотела напоминать!
- М-м-м, как это приятно! – вдруг сказал Гоци. – Это так приятно – поймать тебя на               и-измене, а то я уж подумал, что это я дурак. Ведь Ру-ми, когда он был… А это оказывается         Г-гоци никогда в действительности не был…
- Я сказал «Ру-ми» по ошибке.
- Да! Забавная ошиб…ошибка.
- Гоци, - Фази сказала это как можно мягче. – Ты сильно не в себе. Мы… мы завтра поговорим.
- Не-ет, ты мне сейчас расскажешь…
  Гоци подошел к своей жене и дернул её за руку.
- Я! Я тебя любил все это время. Я… жить не мог, я задыхался, когда ты была рядом, не знал, что мне делать, и даже когда хотел вернуться в военный лагерь, ты была моей первой мыслью: что я тебя оставлю. Я умирал, желая тебя и твоей любви больше, чем исцеления,  а ты… ты с Ру-ми спала. Ты же просто…
- Гоци, мне и без твоих напоминаний больно, и ты мне руку сломаешь, отпусти…
- Я бы и ш-шею сломал!
  Фази вывернулась из рук разъяренного мужчины и сбежала в другую комнату. Но в маленькой квартире там, где был один угол, там - и три остальных. Бежать уже почти ночью было некуда. Прошло несколько минут, и в каморку, где расположилась Фази, зашел Гоци, сел рядом на пол спина к спине. Он был в мокрой холодной одежде, с его волос капала вода и стекала по лицу и шее.  Места катастрофически не хватало.
  Гоци медленно обернулся и прислонил свою голову к голове Фази, стал медленно целовать девушку. Распушенный хвостик её косы чуть-чуть поддергивался, за него Гоци и ухватился.
- Ай-ай-ай, слишком сильно.
  Гоци отпустил косу, вместо этого обняв спиной к нему сидящую девушку. Его влажные волосы холодили девичий висок, одна-две сорвавшиеся капли скатились по её скуле и нырнули по шее за воротник. 
- Я забуду, и ты з-забудь. Мы н-никогда в Третий мир не вернемся. Ты всё, что у м-меня есть, - проговорил мужчина.
- Боишься потерять последнее напоминание о Третьем мире? – горько спросила Фази.   От старого пережитого унижения и стыда сознание пришло в упадок, а во рту отчего-то был привкус металла. Будто этот привкус всегда сопровождал девушку в печальные минуты жизни.
- Если это было бы так, я бы взял с собой что-нибудь другое, что-нибудь не такое обидчивое и г-гордое, и уж точно не то, что принадлежало Ру-ми.
  Фази молчала, у неё больно билось сердце, а ведь доктор Кру говорил ей меньше переживать.
- Я взял с собой из Третьего мира самое дорогое, то, без чего я не смог бы ни там, ни здесь, ни где-либо ещё,  и я ни за что не верну тебя назад.
- Странно: ценность трофея только в том, что он не должен быть переходящим, - туманно и горько произнесла девушка.
  Гоци сначала легонечко, а потом все сильнее и сильнее прижался к губам жены.
  Ему хотелось разделить с ней губы, сердце, душу, всего себя, но эта глупая, страшная мысль о Ру-ми билась у него под  сердцем. И как это, оказывается, больно…  Но Гоци готов был сделать вид, что ничего не было. Ведь иначе он всего бы лишился, напоминая девушке о прошлом, за внешней уступчивостью таилось что-то твердое словно металл, а за металлом, быть может, что-то совсем нежное и ласковое. Такое можно и поранить, и убить одним неверным словом.
  Нет, пока можно было забыть, Гоци дал себе обещание забываться. Тем более он сам был виноват, он видел, что она влюблена, знал, что сильно, но ничего не делал. Да и сам Гоци был не безгрешен, но кто мог его винить? До того, как он повстречался с Фази, он уже прожил немало лет жизнью воина, кочевника, обычного мужчины.
  Но почему-то Гоци, как назло,  вспомнилась сухая тушь, и цветное платье не по размеру, и белые бумажные перчатки, которыми она растирала слезы по щекам в тот день, когда они пошли с Ру-ми на танцы. Она была такой смешной и нелепой, и Гоци вдруг пронзило глупое подозрение, прошедшееся по хребту. Могло ли быть так, что Ру-ми по- настоящему влюбился в неё? Мог ли он её любить? Вряд ли, ведь он не в первый раз изменял. Такие люди не влюбляются.
  Мужчина на секунду отстранил от себя Фази, чтобы внимательно на нее посмотреть. Ему казалось, что привидение её прошлой любви будет преследовать его всю жизнь и будет отравлять его счастье и безмятежность, которые он испытывает рядом с ней.
  Надо было упрочить себя, раз и навсегда стать самым главным человеком в жизни Фази. У неё и так больше никого нет. Должно быть, она всегда чувствовала себя одинокой, и Ру-ми в её жизни не могло не быть. Но можно было сделать так, чтобы вместо Ру-ми был бы сам Гоци, а он не успел, опоздал, тратил время на издевательства и на свою болезнь.
  Фази тихонько вскрикнула. Пока Гоци лихорадочно думал и целовал девушку, он непроизвольно сильнее и больнее сжимал её руками. Мужчина очнулся от своих мыслей, закатал рукав кофты Фази и увидел на её руке, чуть выше локтя, красные отметины от пальцев.
- Прости, пожалуйста,  я никак не могу рассчитать силу. Все время забываю, что обнимать тебя нужно не так, как держать меч.
- Ничего, - Фази оправила кофту и встала. – Очень хочется спать, Гоци. Ты не против?
- Конечно… нет. Отдыхай. Я скоро приду.
  Девушка вышла из маленькой каморки, которая зачем-то была устроена в этой канареечной квартире, и ушла в спальню. Сразу же легла у стены и заснула, свернувшись калачиком. Так она и проспала всю ночь, забыв раздеться. Гоци же к ней не пошел, он был так взбудоражен, что боялся задушить девушку то ли от ревности, то ли от нежности. Когда его мозг прояснялся, гордость воина заставляла его смеяться над собой. Не позволительно, чтобы он так убивался из-за девушки, даже из-за собственной жены. Вряд ли воины из его отряда признали бы в нём своего неустрашимого командира. Когда он сражался с крокусами, казалось, что у него вообще не может быть слабостей, переживаний, сожалений, а в семейной жизни всё это с ним случилось.
  Гоци усмехнулся, будучи воином уже в довольно высоком звании, он думал, что женится очень поздно, если вообще женится. В его сознании была только гордая мысль о наследниках, какие у воинов всегда должны были быть.  Жаль, что не было возможности из нынешнего времени на миг попасть в прошлое и открыть тому самоуверенному воину собственную судьбу.


***
  Гоци в последнее время много работал, а на исходе года и вовсе уехал в командировку на месяц.  Уже в конце декабря, когда выпал свежий пушистый снег, он по этим белым нечищеным бурьянам возвращался домой – в свою квартирку на восточной окраине города. Мороз окрасил его щеки в легкий румянец на белой-белой коже, светлые волосы с легким дымчато-золотистым оттенком разметались. За время, проведенное на Земле, он немного поправился и уже перестал быть таким безнадежно худым. Теперь он опять стал стройным и сильным, без признаков болезни. Его красота зацвела, словно он вернулся в тело 20-летнего юноши. Глаза у него блестели от нетерпения и радости, их зеленый летний цвет играл под длинными ресницами.
  Именно таким Гоци и увидели его родители. Они стояли у подъезда – две строгие, изящные фигуры – и вглядывались в белоснежное поле, по которому петлял их сын. Они узнали его сразу, а он их – нет. Последнее его письмо дошло к ним в начале ноября. Родители Гоци, получив известия, решили в этот раз не отвечать письмом на письмо, а проведать сына.
  День, когда они получили самое первую новость о том, что он ушел из Третьего мира, да ещё с женой, повергло их в шок. Для них это было непростое время. В первых письмах они убеждали его вернуться обратно, но вскоре, когда срок прошёл, и ничего уже нельзя было вернуть – Третий мир не принял бы ни Гоци, ни Фази – Сайрусу и Амадейе Аналони пришлось либо принять выбор сына, либо отказаться от него самого. Они решили и теперь стояли здесь, строгие и суровые.
  Когда не сдерживающий своё сияние Гоци, топая ногами, подскочил к подъезду, улыбаясь улыбкой студента, у Амадейи дрогнуло сердце. Она думала, что их встреча будет иной, но увидела вместо угрюмого воина сияющего молодого мужчину. С него спали лет 10 его воинской жизни. Сайрус и сам оказался не готов к увиденному. Он думал, что встретит, как обычно, строгого и замкнутого сына – командира, которому пришлось сложить оружие. Отцу казалось, что Гоци будет скорее подавлен, где-то в глубине души сломлен, но это…
- Гоци! - высокая, стройная женщина в модном бежевом пальто шагнула перед дверью подъезда. Мужчина вгляделся в её лицо и удивленно произнес:
- Мама?.. Госпожа Амадейя и мастер Сайрус, - Гоци обернулся на отца. Больше он ничего не сказал, какое-то время все трое провели в тишине, а затем Амадейя со слезами бросилась Гоци на шею. Сын легонько обнял её, и пока она плакала, содрогаясь всем телом, гладил её по голове и спине. Глазами Гоци встретился с отцом, а у того и самого что-то сильно изменилось  в лице, будто и он на секунду захотел плакать. Амадейя, наконец, вязала себя в руки и отстранилась, доставая из модной маленькой сумочки платок, Гоци в это время крепко пожал руку отцу и спросил его про здоровье.
- Всё хорошо, сын, всё очень хорошо, и  мы так рады тебя видеть. Тебя просто не узнать, - Сайрус похлопал его по плечу. – Ты выглядишь совсем здоровым, кажется, семейная жизнь пошла тебя на пользу.
Сайрус сдержанно засмеялся.
- Я здоров, отец, семейная жизнь стала для меня лучшим лекарством.
Амадейя в этот момент зорко следил за выражением лица Гоци, но приберегла свои комментарии до момента встречи с невесткой. Гоци открыл перед родителями дверь подъезда, а из него как раз выходила Степанида.
- Гоцик, ты уже вернулся! Здравствуй, здравствуй, - Степанида удивленно оглядела двух красивых необычных гостей, которых она здесь никогда здесь не видела. – Фази уже дома. Я к ней забежала на секунду, она чуть-чуть приболела, но не волнуйся, я уже ей дала все необходимые рецепты. Да…
Степанида не знала, что ещё сказать, а прекращать разговор, по-видимому, не хотела, но Гоци уже сказал ей «спасибо» и попрощался. Все трое зашли в подъезд, где Амадейя сдержанно заметила, что «здесь очень приветливые и заботливые соседи». Гоци со смешком  в голосе это подтвердил.
  Наконец, компания без лифта забралась на 3 этаж, Гоци постучал в дверь и через мгновение дверь стремительно распахнулась. От легкого сквозняка выбившиеся волосы Фази взметнулись влево и опали. Её улыбка замерла как на стоп-кадре, когда она заметила, кто стоял в дверях.
- Здравствуйте, - ошарашенно поздоровалась девушка и, будто опомнившись, отступила от дверного проема, приглашая гостей войти. Компания сразу же попала в комнатку, служившую и гостиной, и столовой, и кухней. В дальнем углу стояла мойка и маленькая кухонька; правее перед окном стоял маленький стол с двумя стульями, а посередине комнаты уместился диван. Налево от входной двери сразу же вела дверь в каморку. Ещё чуть дальше, через узенький пятишаговый коридорчик -  дверь в спальню. Направо от входной двери располагалась  туалетная комната, ещё чуть правее - ванная.
  Сайрус и Амадейя не знали, на что или кого первого смотреть: на крохотную, убогую квартирку или на невестку. Фази всё-таки победила. Родители Гоци сразу же отметили, что девушка либо пока не беременна, либо срок очень маленький. Она была немного подавлена и взволнованна, но спокойно улыбалась, смотрела на гостей открыто и просто. Признаки какой-то болезни отражались на её бледном лице, залегли серыми кругами под глазами, и, к тому же, Фази похудела с тех пор, как они видели её в последний раз.
  Девушка помогла Амадейе раздеться, виртуозно разместила верхнюю одежду родителей Гоци на маленькой вешалке. И пока гости рассматривали квартиру, спрашивая у сына про его новый дом и работу, девушка показала, где находится ванная, пригласила гостей присесть на диван и отдохнуть, что-то шепнула Гоци и отошла к кухне. Сайрус ушел в помыть руки, через мгновение послышался плеск воды, а потом что-то звучно упало.
- Я пойду ему помогу, - улыбнулась Амадейя. Заходя в ванну, она заметила, как Гоци, ласково приподняв лицо своей жены и прикрыв глаза, с большим наслаждением, играющим во всем его лице, целует девушку чуть выше губ. Эта картина поразила госпожу Амадейю, ей в память врезалось и беспомощно-ласковое выражение лица Фази и её руки, сложенные на груди в замок, как раз на уровне сердца. 
- Что с тобой? Что ты там увидела? – Сайрус отвернул кран посильнее и шепотом экзаменовал жену. – У тебя потрясенное лицо.
- Я увидела, как он её целует.
- И что? Что такое?
- Не знаю я, Сайрус, не могу понять, - Амадейя присела на краешек ванной и схватилась рукой за лоб. – Вряд ли она его соблазнила, похоже, он сам её сюда забрал, но…
- Это же хорошо. Мы многое передумали об этой ситуации. Но что «но»?
- Сайрус! Перестань на меня давить, я пока ничего не могу понять.
- Главное, что он очень счастлив и здоров!
- Да, это главное. Ты прав, прав.
  Амадейя встала, чтобы помыть руки. Она терла их мылом очень долго, вся погрузившись в свои мысли.
- Но что не так? Что, Амадейя, я имею право знать!
- Фази – она его… любит?
  Сайрус на мгновение задумался:
- Может быть, что и нет. Но какое это имеет значение? Она его делает счастливым и здоровым. Она его жена. Что мы можем ещё требовать?
- А любовь? – вспылила госпожа Аналони.
- Какая любовь, Амадейя? Может и есть любовь, а если нет, то мы ничего не изменим. Насколько ты помнишь Фази – сирота. У неё нет родственников. Вряд ли госпожа Каполия заменила ей мать, у них были хорошие отношения, но когда мы забирали Фази из её дома на работу, мы уже знали, что, в общем, эта девушка одна, что она всё свое внимание сможет отдать нашему сыну. Мы сделали хорошее дело – Фази хотела жить самостоятельно, не быть обязанной Каполии. Она так и жила. Мы о ней заботились, как могли, но наш сын тоже был не простым. Она имеет право его не любить. По справедливости, это Фази заслужила, что бы её любили, как можно сильнее. Что мы и должны сделать…
- Ты прав, Сайрус, прав, не надо меня терзать… Я не против Фази, она… хорошая. Но как бы тебе понять. Мне, как матери, сложно будет увидеть, что Гоци любит, но не любим.
- Любовь – это не всё в земной жизни. Я вижу в Фази всё, что нужно, даже если любви нет.
  Вечер компания провела за семейным ужином. Достопочтенные Аналони в подробностях расспрашивали Гоци и Фази о их новой жизни и планах на будущее. Гоци рассказывал с большой охотой о планах и о том, как они с женой привыкали к новому дому. Из его уст в этот вечер прозвучало немало смешных историй, от души повеселивших гостей из Третьего мира, непривыкших к таким условиям. Фази немного рассказала о своей работе и знакомых. Друзей у неё не было, но она совершенно открыто и весело поделилась, как Гоци перезнакомился со всеми её коллегами и знает о них больше, чем она. Фази немного рассказала о соседях, о большом храме, в который они с Гоци ходят. По просьбе Амадейи девушка рассказала о свадьбе и венчании. Фотографий тех дней практически не было, а всё, что было, Гоци по просьбам родителей прислал ещё во втором письме. К концу ужина Амадей уговорила Фази померить свой свадебный наряд, пока мужчины за столом говорили о своих делах.
   Фази и Амадейя ушли в спальню, а Сайрус и Гоци остались пообсуждать новости из Третьего мира – о крокусах, летучих отрядах, командире Ойсане и других. Между делом мастер Аналони предложил Гоци купить новую квартиру для семейной жизни, но получил резкий отказ, как и ожидал. Переубедить сына не удалось. На этом разговор немного затих, все новости были уже рассказаны, а спросить о чём-то более личном, Сайрус пока не решался, но паузу за столом прервала Амадейя. Она вышла из комнаты с каким-то неопределенным выражением лица (видимо, они с Фази говорили о чём-то серьезном) и позвала девушку показать себя в свадебном наряде отцу. Её свадебный и венчальный наряд напомнил о жарком лете на лугу Третьего мира. Душа Фази заметалась, дальний дом её никак не отпускал. Хотя она знала, что её мама и папа когда-то жили на Земле, ей всё же это не помогало в минуты особо набегающей тоски.
  В это время Сайурус, поднявшись от стола, подошел к девушке. Её наряд и вид его неожиданно умилили, хотя он и постарался сохранить невозмутимость.
- Гоци, я полагаю, что по правилам это делают до свадьбы, но раз уж так случилось, мы с госпожой должны вас благословить сейчас, - сказал он веско.
 Молодой мужчина тут же встал около Фази и взял её за руку. Родители Гоци благословили и перекрестили своих детей, и на этом долгий вечер закончился. Гостей разместили в спальне, несмотря на их протест, а сами Гоци и Фази легли в каморке.
  Оказавшись наедине с девушкой, Гоци, наконец, смог выразить ей все свои изнуренные разлукой чувства. Он целовал и гладил её, крепко обняв за талию.
- Гоци, пока нельзя. Потерпи, скоро будет Праздник, скоро закончится пост. Тогда я смогу быть твоей, - тихо останавливала его Фази.
- Я терплю, терплю, - Гоци лег на расстеленную на полу импровизированную кровать и потянул за собой девушку.  – С ума сойти, месяц - это безумно долго без тебя.
- Гоци, не сдирай с меня кофту, тише! – горячо прошептала девушка, когда мужчина локтем стукнул по полу. Оба на секунду замерли, а потом тихонько рассмеялись, будто школьники, застигнутые врасплох за воровством классного журнала.
 - Фази, мне кажется, я тебя когда-нибудь съем, как сахарную  вату. Мне не хватает слов, чтобы рассказать, как я тебя люблю. Как я счастлив, что ты моя жена, что ты связана со мной, что я твой, а ты - моя, что мы одно целое. Ты моя плоть, ты моя кровь, ты мое сердце.
- Гоци, я знаю, каким ты красноречивым бываешь, когда тебе что-то нужно, - Фази хмыкнула и перевернулась на другой бок. – Но я же говорю – нельзя.
 У Фази в голосе прозвучала насмешка, от этого прижать её к себе захотелось ещё больше. Гоци загреб её рукой, прижал к себе и счастливый заснул, хотя ему казалось, что от избытка чувств у него не получится сомкнуть глаз. 
  Родители Гоци погостили ещё 3 дня и уехали, хотя молодые люди просили остаться их до Рождества. Аналони не смогли: в Третьем мире на Празднике их будут ждать, и Гоци об этой традиции знает. Они пообещали навещать их, и на прощание Амадейя напомнила, что у Гоци и Фази есть возможность ещё дважды прийти в Третий мир прежде, чем он окончательно закроется для них. Гоци подумал, что этой возможностью они могут и не воспользоваться.


***
  Гоци ждал свою жену в коридоре. Ему хотелось самому поговорить с доктором. Когда Фази вышла с приема, он молча передал ей вещи и зашел в кабинет. Разговор длился почти 20 минут. Доктор Цевокин объяснил, что у Фази нет каких-либо нарушений по этой части, но может быть дело в не совсем здоровом сердце. Надо бы подлечить девушку, пройти специальный курс и тогда, возможно, Фази сможет забеременеть, ну и конечно, не надо прекращать попыток.
  - Иван Дмитриевич, ничего не бывает на пустом месте. Я абсолютно здоров, у Фази нет никаких проблем. Может ли действительно сердечное недомогание так на это повлиять? Дело в том, что Фази очень упряма, работу оставлять она не хочет, уезжать сейчас на отдых тоже. Она ходит на эти процедуры, но не более того. Спорить с ней я тоже не могу – снова её сердце. Просто замкнутый круг какой-то.
- Не всё сразу, дорогой Гоци, вы очень молоды, Фази ещё совсем девчонка. Переезд, свадьба, новые места, новый климат – всё может иметь влияние. Просто не забывайте ей почаще напоминать, что когда она заботиться о своем здоровье, она заботиться о будущих детях. Пускай продолжает ходить к нам на процедуры и пройдет курс у Льва Борисовича. Вы же с ним знакомы?
- Знакомы, конечно. Ну что ж, спасибо, Иван Дмитриевич, раз так – не буду больше вас задерживать, - Гоци пожал доктору руку и вышел.
 В последнее время безудержное проявление любви у Гоци немного спало. Чувство не стало меньше, но во внешнем проявлении вернулась свойственная ему холодность. И теперь выйдя из кабинета, он молча взял Фази за локоть и повел на выход из больницы. Никакого спора о воздержании у Гоци и Фази не было – они оба старались, чтобы у них были дети, но Фази считала, что если детей не даст сам Господь Бог, то какие-либо отдыхи, уходы с работы – и всё-всё-всё иное будет бесполезным. Гоци не спорил в главном, но не верил в «течение», он всегда думал, что и в таком вопросе надо прилагать усилия.
 - Доктор сказал не прекращать попыток, - сказал Гоци. – Тебе он, наверняка, это тоже говорил?
- Говорил, конечно.
- Значит, надо тебе попробовать быть нежнее и теплее со мной, - Гоци, наконец, оттаял и стал опять подсмеивать Фази.  Пока на остановке, где они ждали автобуса, никого не было, Гоци прижался к своей жене и тихо произнес:
- Что с этим холодным сердцем происходит, а? – мужчина подул теплом вниз по шее Фази, а затем потуже затянул её голубой шарф – подарок Амадейи на Рождество. – Надо будет походить ко Льву Борисовичу на процедуры… Нет, не надо кривиться. Эй, и отворачиваться не стоит.
Гоци опять рассердился и снова оттаял.
- Я знаю, что ты устала от этих сердечных процедур. Но я не о тебе забочусь, а о детях. У нас будут дети, если ты постараешься. И ещё подумай, что дело не только  в твоем сердце, но и в моем тоже. Оно болеет, когда болеет твоё. Нет, стой, не так.
  Гоци вздохнул. Было не лучшей идеей рассказывать Фази об удвоенной ответственности. Девушка поймала на варежку снежинку, посмотрела на неё и вдруг сказал:
- Если будет девочка, можно будет её назвать Снежинка… Мандаринка… Нет, постой, Маринка. Как тебе имя Маринка?
- Чудесно, как имя ягодки.
  На пустынную остановку, наконец, приехал автобус, здесь он ходил не часто и с большим интервалом. В самом автобусе тоже было мало людей, и Гоци с Фази смогли сесть вдвоем. Мужчина сразу же просунул свои замерзшие в кожаных перчатках пальцы в варежку Фази. Гоци, в этом смысле, одевался красиво и изящно, как его родители, а Фази одевалась удобно, поэтому мужчина ранней весной мерз, а Фази и суровый климат был ни по чём.
- Аркадий Аркадьевич приглашает нас к себе на дачу. Он празднует юбилей, - глядя в окно, произнесла девушка.
- Директор Стравинский решил устроить большой праздник?
- Похоже на то. Там все наши будут: и Полозняков, и Качкин, и Клавдия, вроде с женихом.
- А Анечка?
Фази обернулась с улыбкой.
- Анечка тоже будет.
- Хорошая новость. Я подумаю, может, тебя и не брать, - насмешливо улыбаясь, произнес Гоци.
- Вот и решили, - улыбаясь ещё шире, ответила Фази. Она опять обернулась к окну, глядя на промахивающие мимо деревья, остановки, пешеходную дорожку и длинную ржавую трубу. Анечка была молоденькой девушкой, которую недавно взял на работу Стравинский. У неё была модельная внешность: стройная фигурка, тонкая талия, высокая грудь, и копна густых пшеничных волос, да ко всему ещё пухлые губы и большие голубые глаза. Гоци, по своей верной традиции, познакомился и с ней тоже. Она ему сразу же понравилась,  и поэтому он относился к ней тепло и покровительственно. Он ей понравился не меньше, но совершенно в другом смысле. Анечка знала, что Гоци женат, хотя с Фази близко не общалась. Она была воспитанной и честной девушкой, но, нет-нет, краснела и не могла отказать себе в легкой улыбке или в пристальном взгляде, когда Гоци появлялся в их офисе.
  Напоминание об Анечке из уст мужа немного кольнуло Фази. О девушках и женщинах, проявляющих к Гоци интерес, девушка знала. Ещё в Третьем мире Гоци всегда был окружен ласковым женским вниманием, но тогда он был не женат. Сейчас невнимательная Фази не вела счет знакомым женского пола, она всех честно считала друзьями, знакомыми, хорошими собеседницами, но и лукавства тут не могло быть – наверняка, были и девушки, которые захотели бы быть с Гоци в более близких отношениях, хотя Фази надеялась, что таких не большая часть.
  Гоци был очень красив. Когда они вместе гуляли по улице, девушка то и дело ловила удивленные, восхищенные, заинтересованные взгляды, направленные на её мужа. Его она никогда не спрашивала, что он думает о женском внимании, о женщинах-друзьях, о любовницах. Должно быть, об этом можно было спросить, но пока не хотелось. Единственное, что Фази беспокоило больше, чем иное, несмотря на её общую неревнивость, так это Аня. Она работала рядом с ней, постоянно её видела, постоянно замечала массу мужского внимания, обращенного к ней. И это близкое, столь явное соседство Фази тревожило, хотя она не имела права хоть в чём-то Аню упрекнуть – улыбки, взгляды, шуточки Фази за преступление не считала, думая, что девушкам просто важно в этом возрасте общаться, переживать эмоции, быть естественными, но в рамках правил, конечно. А о чем бы Аня не думала – обвинить её в этом нельзя. Хотя Фази иногда ловила себя на мысли, что вот-вот готова обвинить Аню в злых намерениях, но потом резко себя одергивала, понимая, что это недостойные подозрения.
- Заснула? – позвал сбоку Гоци.
- Нет-нет, я просто люблю смотреть в окно.
- Я знаю, заметил ещё тогда, когда мы на электричке ездили в Карповку, - в голосе   Гоци послышалась холодность. – Посмотри в окно повнимательнее, что ты там видишь?
- М-м, деревья?
- Не то.
- Небо?
- Нет.
- Первые звезды?
- Не то. И звезды уже не первые, стемнело быстро. Ну же?
  Фази вглядывалась в стекло, думая, что же это может быть, пока не поймала в окне сильно измененный в игре тени и света взгляд Гоци.
- Тебя?
- Ну, наконец-то. Думал, что не увидишь.
  Гоци быстро схватил девушку за руку, и они выпрыгнули из автобуса, успев в последний момент. На улице Гоци не спешил идти домой, пока не объяснил,  почему он ревнует Фази к проклятому окну и всему тому, что отвлекает её внимание, когда они вместе и наедине.
  По пути домой парочка завернула в магазин. Гоци, желая подкупить неподкупное сердце своей жены, сразу же устремился в отдел со всякими сладостями и выбрал гору непотребства, которыми, в общем, сыт не будешь. Этим запасом можно было бы шантажировать Фази весь вечер. Практичная девушка наоборот вилась в отделах практичных людей, подбирая что-то для более полезного и питательного ужина. На кассе два противоборствующих лагеря столкнулись, и девушке не удалось переубедить Гоци вернуть все на место. Хитрый мужчина не сдался.

   
***
  Гоци подумал, что его счастье никогда не кончится, что Бог одарил его жизнь счастьем на всю жизнь, потому что его сердце не сможет не любить Фази.
 Каждый день был радостным, каждый новый день не проходил, а пролетал. Любая неурядица казалось смешной по сравнению с тем, что грело Гоци изнутри, что было рядом с ним, что было его частью.
  Но в тот же день, когда Гоци сам для себя выразил эту мысль, с ним на работе произошел неприятный случай. После этого его отчитало начальство. Гоци воспринял это, как рабочую неурядицу, но она на минуту застила ему глаза. На следующий день история нашла продолжение. На Гоци написали рапорт, снова был разговор с начальством, показавшийся мужчине унизительным. Началась проверка, слова поддержки от коллег воспринимались как издевки. В таком напряжении прошел месяц. Месяц опалы.
  Гоци стал возвращаться с работы темнее тучи. День за днём. В один из вечеров Фази, как обычно, нашла его погруженным в кипы документов и толстенные книги, сидящим на кухне. В свете кухонного абажура Гоци с серьезным сосредоточенным лицом писал что-то математически ровным почерком. Заглянув мужу через плечо, Фази увидела штабеля изящных строк, написанных как под линейку.
 Гоци поднял голову на девушку, взгляд его был вопросителен и суров, он был направлен не против Фази, но и не рад её видеть. Девушка смутилась от этого взгляда, но вместо того, чтобы уйти, ласково обвила голову мужа руками и прижала её к груди, губами прижалась к туманно-золотистым волосам.
- Гоци, ты так устал. Ты такой рассерженный.
- Да, и что? - отозвался мужчина.
Фази продолжала гладить волосы своей щекой.
- Ты очень сильно переживаешь. Отчего это с тобой так? Я впервые такое вижу.
Гоци молчал, его брови сошлись на переносице, на лбу залегла морщина. Мужчина с шипением втянул воздух, а потом, будто поверяя тайну, произнес:
- Мне сложно, потому что я чувствую себя мальчишкой, которого отчитываю за порванные штаны. И этот рапорт, и эта проверка – просто пыль по сравнению с тем, что я не однажды видел в Третьем мире, но мне постоянно указывают на то, что молод, не опытен, не знаю всей «кухни», а я прекрасно это знаю. И нет ни единого повода начальству со мной так говорить, хотя и это тоже ерунда по сравнению с тем, что когда-то было.
- Ну вот видишь, не нужно так расстраиваться.
- Но я уже расстраиваюсь, - очень раздельно произнес Гоци. – Я был воином, и не могу вернуться в состояние школяра, хотя меня усиленно заставляют. Во мне живут другие качества, как полезные, так и не очень, но это данность.
- Гоци, поверь, у тебя ещё будет возможность снова проявить качества война – человека стойкого до конца, стоящего на самом пике смелости и мужества, но сейчас не стоит так сердиться. Поверь, работа – это не самое главное в жизни. Быть воином, как ты привык, – не главное в жизни.  Самое главное - в жизни с Богом, а на земле это значит жить в терпении и любви с другими людьми – войнами, не войнами, начальством и подчиненными.
- Как у тебя всё просто получается, милая. Зачем же тогда нужно было создавать работу? Труд? Для чего? Чтобы самое главное было ни в этом, а работа и служение были ничто?
- Гоци, я немного не то имела в виду.
  Мужчина отстранил от себя Фази.
- Я знаю, ты хотела меня поддержать. Не стоит больше, я справлюсь.
Девушка ушла в спальню, и этой ночью Гоци уснул в каморке. Он низвергнулся с небес так, что ему его же собственное счастье показалось далеким отблеском прошлого. Проблема была не столько в работе, сколько в том, что она напомнила Гоци его прошлую жизнь, его долг, который он не смог отдать до конца. Он хотел  хотя бы на нынешней работе отдать все свои силы служению и сделать всё идеально. Но даже при том, что так и было, препятствий избежать не удалось. В последнее время Гоци во всех своих молитвах, и утренних, и вечерних , просил терпения. Он, казалось, всегда имел его в избытке, когда был воином Третьего мира, когда был командиром, но со времен болезни жизнь круто поменялась, порог возможностей стал выше, преодолеть его стало труднее. Гоци убеждал себя, что Бог делает человека сильного слабым, чтобы он снова смог стать сильным, но уже в новом качестве, в идеальном качестве – в добродетелях, в терпении, в добре. Этот путь всегда был сопряжен с трудностями. Но все равно Гоци  тяжело было принять, что то, что раньше его не могло бы и краем задеть, теперь его так волновало. Но ведь для этого, видимо, он так и размягчел, живя с Фази.
  Фази, Фази, Фази. За месяц он сильно от неё отдалился, но теперь она опять засела в его голове, как раскаленный гвоздь. Гоци не мог преодолеть своего раздражения.
  На следующее утро он отправился на работу и опять воевал за свое право быть лучшим. Но теперь, хотя проблем на работе не стало меньше, его от прежних мыслей отвлекала Фази. Он думал, что она его совсем не понимает. Его воинская гордость  - это его неотделимое «я». Он 15 лет был воином, и не может от этого избавиться. Как легко ей было говорить, что это всё не самое важное. Нет, это, конечно, правда, но, зная правду, её не всегда удается совершенно и сразу принять. Фази со своей колокольни легко было рассуждать, и, верно, легко было пройтись по самолюбию Гоци.
  Мужчина утонул в этом. Он снова возвращался домой, где Фази готовила ужин, молча ставила его на стол. Уходила мыться, прибирала вещи, доделывала что-то по работе. Ходила девушка на цыпочках, обходя Гоци по кругу. Когда становилось совсем поздно, она уходила в спальню, и там было слышно, как она тихо ходит, переодевается, как гулко стучит вешалка в шкафу. Гоци теперь вместо того, чтобы писать отчеты и графики, как раньше, выслушивал всё эти звуки. От стука вешалки, легкого скрипа кровати, шороха одеяла пересыхало во рту и становилось жарко, но уязвленная гордость и раздражение не позволяли в этом признаться.
  Гоци ложился на матрас в каморке, и ему не давала спать мысль, что она его совсем не любит, что, в общем, он ей безразличен. Ведь это он всегда захватывал её внимание, а не она – его. Ведь это он всегда стремился к ней, а не она – к нему. И теперь она живет, ходит по квартире, стучит на кухне, ложиться спать, как ни в чем не  бывало, будто Гоци нет, будто она во всем права, или ей безразлично.
  Ей безразлично. Эта мысль добивала, убивала, раздражала, и раздражала, и раздражала Гоци, пока не довела его до пика ненависти и вдруг низвергла в абсолютную печаль. Гоци пробыл в этом состоянии от подъема до падения ещё 2 дня. За это время события, происходящие на работе, стали совсем далекими, перестали волновать его, будто Гоци их отпустил в далекое плавание. На 3 дней из главного управления прибыла контрольная проверка: теперь решалось уволить Гоци или оставить. Во главе проверки стоял мужчина в солидном возрасте, военнослужащий, награжденный. Он бегло ознакомился с документами, с отчетами, графиками и отписками Гоци, с проведенной им работой и решил лично пообщаться с молодым человеком. Они проговорили довольно долго. Гоци, как в былые времена в Третьем мире, общался с проверяющим, как с командиром и как с коллегой – уважительно, но равно. Проверяющему это очень понравилось, на него, опытного солдата, произвел впечатление этот принципиальный, холодный, строгий и исключительно умный молодой человек. На следующий день ещё раз, проверив отчет Гоци, мужчина дал стремительный ответ в главное управление – начальника снять, Гоци повысить  и перевести в то самое управление, откуда прибыла проверка. Это предложение уже бывший проверяющий высказал Гоци, но мужчина вдруг отказался.
- Я, конечно, не могу заставлять, но такие служащие, как вы, нам очень нужны в главном управлении. Нам нужны честные, сильные мужчины, а не козлики, на двух ножках скачущие. На таких коллег, как вы,  нужно равняться, перенимать опыт. Время не простое, надо быть ко всему готовым, а в вас я вижу и силу, и решимость. Так почему же нет?
- Моя жена не сможет переехать, а без неё я не уеду.
Проверяющий безмерно удивился. Это высказывание его неприятно удивило.
- Я немного общался с вами, и впечатления от этого общения у меня сложились самые лучшие, вы редкий молодой человек, но, простите за прямоту, не сильно ли вы привязаны к жене? – проверяющий улыбнулся и, чтоб не обидеть этого строго глядящего молодого человека, тут же пояснил. – Я и сам женат, у меня такая, что любого построит, но если мне нужно, я умею найти слова, в конце концов, заставить. Да и в первое время, мотаясь по стране, я один ездил.
- У меня есть обязанности перед ней, и я не могу её предать. Это тоже мой долг. Я всегда рад помочь, рад приехать туда, куда нужно, и приложить все возможные усилия, но если у меня есть выбор,  и для меня здесь есть работа, то я думаю, что смогу приложить свои силы и здесь. Ни одно место не должно остаться без надежной опоры. Тактика говорит, что слабых мест в обороне быть не может.
- Все верно, все верно, - согласился проверяющий, но вопрос или даже сердитость на Гоци осталась. По лицу этого мужчины в летах Гоци понял, что повышение здесь и новой работы ему не стоит ожидать. И значит, так надо. Но  из главного управлению пришел приказ назначить Гоци вместо прежнего начальника. Теперь Гоци должен был лично держать отчет за проделанную работу перед самим Ольховским Гавриилом Денисовичем – бывшим проверяющим.
  Уже после того, как  Ольховский уехал, невыразимая тоска и мука дошли до предела. Гоци поехал к Фази на работу, но там её не застал. Зато его надолго заняла Клавдия: она пригласила Гоци почаевничать, благо рабочий день уже подошел к концу.
 Для начала она расспросила его, поедут ли они с Фази на юбилей Стравинского.  Гоци ответил, что они ещё думают. Следующим рассказом Клавдия коснулась живой струны: на Фази в последнее время лица нет, совсем разбитая ходит, невнимательная.
- Куда ты, коварный мужчина, спрятал Фазину улыбку? – выспрашивала Клавдия, хохоча.
- Я её съел, - улыбаясь над чашкой, отвечал Гоци.
- А с моей так можешь сделать? – покачивая ножкой, женщина напропалую флиртовала.
- Сам нет, а мужу твоему расскажу.
- Наглец, -  Клавдия ударила своего собеседника по руке, а потом вздохнула. – Лучше уж ты это сделаешь, а то пока я найду себе подходящего мужа... 
Они говорили где-то уже около получаса, и Клавдия всё не хотела прекращать, ей было безумно интересно ещё и ещё расспрашивать и слушать рядом сидящего прекрасного молодого мужчину. Ей хотелось говорить и о всяких пустяках, и о важных вещах. Она спросила между праздными разговорами:
- Гоци, в чём смысл семьи?
- В любви, конечно.
- И только? Любить можно и вне семьи, и даже не спорь! – воскликнула Клавдия.
- Конечно, можно! Что за чушь – спорить! – воскликнул Гоци в свою очередь. – Я любил Фази задолго до того, как мы обвенчались. Но если я люблю и раз уж способен на любую жертву, то никакой для меня сложности нет, чтобы увидеть Фази в белом платье, с букетом роз, саму словно роза, надеть ей кольцо на палец, послушать поздравления от родных и дать клятву перед Господом Богом, для чего всё и затевается. В глубине души я и сам был рад. Всё-таки это наше первое совместное дело, где мы абсолютно вместе мыслями и делами, как солдаты одного отряда на праздничном пиршестве под прикрытием каравая. Хорошее начало для таких ответственных событий, как рождение детей и поездки к родителям, - Гоци лучисто улыбнулся над чашкой. – Моя мама восхитительная ревнивая женщина, сестры –пустоголовые оторвы, а тетушки – просто наказание. Мне жизненно необходимо было услышать клятву Фази в церкви. Это теперь единственная гарантия, что она не сбежит от меня после 5 минут родственного общения.
Клавдия так смеялась, что подавилась чаем и долго кашляла, краснея зрелым томатом.
- Впрочем, всё это у меня с Фазей уже было, - немного грустно произнес Гоци.
- И? – Клавдия с нетерпением ждала, что же он ещё скажет.
- И Фази была прекрасна.
- И это всё, и больше ты ничего не помнишь?
- Разве мало?
  Клавдия хмыкнула.
- Зато она после свадьбы  ничего прекрасного из себя не представляет: слушай, как она у тебя одевается? Это ужас какой-то!
- Вот и отлично, не уведут, - глядя на часы и уже торопясь, ответил Гоци. – Спасибо, Клавдия, за чай и теплую беседу.
- Ах, любимый, приходи ещё и чаще. Но всё же, я тебе говорю, твоя дорогая «Фазя», - успешно перекривила Клавдия, - совершенно не умеет за собой следить. И не ври, что тебе нравятся её кофты, и хвост, и старая сумка.
  Гоци уже вышел за дверь, но вот его обворожительная улыбка и золотистая голова снова показались в дверном проеме:
- Зачем мне всё это, если я помню, какая она хорошенькая без одежды и сумки?
  У Клавдии вытянулось лицо, она запоздало посмеялась, а потом резко перестала, слушая, как удаляются по коридору легкие шаги.
«Ходит как приведение, - сердилась она и мыслями была уже далеко – … я бы в его руках конфеткой стала».

  Дома Фази тоже не было, и у Гоци осталась последняя идея.
  В храме было мало свободного места, как и повелось: на Великопостные службы всегда собиралось людей больше обычного. Гоци, пройдя сквозь эту рассредоточившуюся толпу,  встал у подсвечника и, выслушивая молитвы, тихими глазами следил за колышущейся  людской волной. Среди фигур не находилось той одной почти до самого конца службы, но вот вспыхнул знакомый голубой платок, и бледно-серое лицо в профиль, с росчерком худого носа и светлым большим оком под щеточкой ресниц привлекли взгляд мужчины.
  Гоци медленно подошел к Фази и легонько взял её за руку. Она мягко очнулась, обернулась на мужа, ничего не сказала, знака не подала, только чуть сильнее сжала пальцы в его руке. Через полчаса служба закончилась. Гоци и Фази, уставшие, молчаливые, но спокойные, шли домой. Снег уже давно стаял, кое-где пробивалась зеленая травка. Шла последняя неделя Великого поста, и мир православных охватило безмолвие, смутная скорбь лежала тенями на земле. До праздника Пасхи оставалась три дня.
  По пути Гоци и Фази зашли в магазин – купить яйца. Придя домой, девушка отложила белые яйца, чтобы раскрасить в субботу, а желтые яйца для куличей. В доме на окнах не было штор, они уже постиранные ждали, когда их погладят и навесят на окна, а пока желтый лунный свет пронизывал квартиру, делал её частью улицы. 
  Когда Гоци лежал ряжом с Фази на кровати, он видел, как желтый свет ложится на девичьи волосы и лицо. Фази пряталась от этого света под одеяло, она любила, когда в комнате было темно. Положив на одеяло руку, там, где под ним  пряталось Фазино плечо, Гоци ощутил бескрайне прекрасное спокойствие. Будто на миг окошко открылось, и Гоци душой почувствовал, что значит жить с людьми в мире и любви, а значит жить по Божьему закону.



***
  Утром девушка торжественно пригласила Гоци на выпечку куличей и покраску яиц  в пятницу вечером и в субботу утром до службы. Девушка обещала напечь побольше праздничного хлеба, чтобы отнести в фонд помощи бездомным. Гоци воспринял эту идею со всей душевной теплотой.  В Великую Пятницу Гоци и Фази опять вместе смогли пойти в храм. С тяжелой службы оба вернулись, будто с тяжестью на плечах, а Фази и  совсем заплакала. Почти целый день  и до самой ночи молодые люди не говорили. Было тяжело, скорбь покрыла их головы и отняла языки. Пятницу они провели в труде и молитве: вечером замесили тесто на куличи, сварили яйца, под ночь хлеба были выпечены, а Фази удалась прекрасная белковая шапка для куличей.  Вместе с Гоци они украсили выпечку красивыми посыпками в виде цветов, бабочек, птичек и солнышек, а в субботу с утра началось ожидание, ещё поддернутое туманом, ещё скрытое безмолвием. Встав рано утром, молодые люди раскрасили множество яиц. Несмотря на пятничные труды и долгую вечерне-ночную работу, усталости они совсем не чувствовали, наоборот - сил было так много, будто после хорошего отдыха. На утренней службе оба причастились, увешанные сумками с куличами и яйцами, освятили все дары для фонда и счастливые пошли домой. Улыбаясь и поглядывая друг на друга, будто хранили какой-то важный секрет.
  Вместе они пришли на праздничное богослужение, и  их сразу же подхватила людская волна, проходившая крестным ходом вокруг храма, затем эта волна вспенилась у главных дверей и легко нырнула вовнутрь. Служба прошла в одно мгновение, в одно блаженное мгновение. В конце батюшка стал бросать крашеные яйца в толпу.  Фази все не удавалось поймать хотя бы одно, несмотря на то, что красно-желто-зелено-голубые кругляши пролетали так близко. Зато Гоци повезло более, чем кому, он поймал целых три: два отдал соседям, оставшимся легонько стукнул Фази по лбу, смеясь и радуясь вместе с ней, будто они были зеркалами, которые отражали и приумножали то, что видели вокруг.
  Счастливые и сияющие Гоци и Фази после службы побежали домой, на небе побледнели звезды, а само небо стало лазоревым. Погода стояла чрезвычайно теплая, и легонько дул ласковый ветер. Схватившись за руки, парочка бежала, и Фази на ходу говорила, как она безбрежно, безмерно, бесконечно счастлива, как поет, и играет, и радуется её душа! Ещё девушка объясняла, как они с самого утра накроют праздничный стол и что на нём будет. Гоци счастливый, бежал за девушкой, крепко держась за её ладонь, его волосы ещё немного поменяли цвет, их золотистый оттенок усилился.
- А потом мы пойдем в фонд! Надо успеть все занести до 2 часов. Ты слышишь, Гоци? Эй, ты спишь, что ли?
- Да, наяву. Стой, подожди, Фази, надо…
  Девушка, несшаяся как на торпеде, резко затормозила.
- Послушная лощадка. Я вот что подумал, ведь уже можно поцеловаться, разве нет? Даже нужно. Несколько раз!
  Гоци схватился руками за девичье лицо.
- Тпр-тпр, на Пасху так, как ты думаешь, не целуются.
- На Пасху все радуются, все блаженны, все светлы. Мы просто поцелуемся, и всё, что не сделаю, всё будет считаться поцелуем.
- Неправильно. Надо не просто целоваться, а христосоваться. Три поцелуя, чередуя щеки. Давай я первая.
  Фази поднялась на цыпочках, зажмурилась и звонко поцеловала Гоци первый раз, второй раз и чуть дольше в третий. Гоци поправил сбившийся шарф на шее.
- Я понял. Всё-всё, снимай руки с моего лица. Я усвоил урок.
 Гоци с таким серьезным лицом, будто и вправду что-то учил, поцеловал Фази в первый раз, затем медленно-медленно во второй, и вдруг очень быстро - третий раз.
- Уже неплохо, - похвалила девушка.
Гоци шутливо поклонился  и снова поцеловал девушку три раза, затем крепко обнял, поздравил её с Праздником, закружился с ней в объятиях, призвал к воскресной радости и, получив ответ, схватил за руку, устремившись домой.


***
  Оба замерли, целуясь и  продлевая этот момент. У Фази по всему телу бежали мурашки, она немного качнулась, но мужчина держал её за бортики пальто, будто хотел устроить с ней разборку, но передумал махать кулаками. Поцелуй закончился, Гоци и Фази разъединили губы, словно это были вовсе и не губы, а подтаявшие, тянущиеся ириски.
- Так сладко мы с тобой никогда ещё не целовались, - призналась девушка, у неё ярко горели щеки, глухо стукало в груди.
 Так Фази и Гоци впервые после поста поцеловались как муж и жена. Прошла первая Пасхальная неделя. Дни стояли просто чудесные, и молодая пара постоянно гуляла то в парке, то в центре города, то выбирались за его пределы на электричке.
  На майские праздники Гоци и Фази собирались на дачу к Стравинскому. Они долго выбирали ему подарок и после небольшого восстания, резко прерванного Гоци, решили подарить ему просто деньги. Фази бухтела по этому поводу, но вскоре передумала и решила вместо всяких безделиц вместе с основным подарком испечь праздничный пирог.
 Сидя вечером на кухне и читая газету, Гоци искоса поглядывала на жену. С весьма сосредоточенным лицом девушка расставляла ингредиенты на столе, ещё раз читала рецепт, искала мерную посуду, упорно не находила её. Мужчина при этом только посмеивался. Вообще-то Фази была не безнадежный кулинар, но ей не всегда с первого раза удавались новые рецепты. Чаще с первого раза ей удавались опавшие блины, должные быть пышными коржами, недопеченное мясо, эдакое медиум рэ, тогда как никто такую степень прожарки в доме не приветствовал, а если уж не удавалось медиум рэ, то это была степень «подошва кирзача».
 Вот и теперь Гоци, посмеиваясь, следил за кулинаром, который предварительно снабдил его чаем, фруктами, бутербродами, печеньем – в общем, всем, чтобы отвлечь внимание Гоци от главного.
  Девушка для начала занялась рыбной начинкой. На первом этапе все шло хорошо, в середине – неплохо, а к концу – на её руке появился порез. Гоци мысленно поставил первую зарубочку.  Фази оставила рыбу вариться, принялась за лук и чеснок. Вдоволь наплакаться девушке не удалось: дело в том, что Гоци придумал себе игру вместо чтения газеты и всех иных благ. Он встал около девушки и как только замечал в уголке глаза набравшуюся слезу, тут же прижимался к глазу губами. Девушка сопротивлялась, бросала нож, луковыми руками отбивалась, призывала к совести, пыталась отодрать от себя вцепившегося, аки клещ, мужа. Надувшись, Гоци вскоре ушел к газете и стал едким голосом комментировать все увиденные кулинарные успехи и поражения.
 Тесто удалось вымесить, рыба сварилась, лук и чеснок пожарились. Нарядный сырой пирог отправился в духовку, а Гоци пошел вслед за Фази мыть руки и мириться. На дворе уже стояла ночь, а рано утром молодые люди должны были выехать на электричке в Макеевку.
  Фази выгнала из ванны незадачливого муженька, и тот, обиженный, ушел спать, не дожидаясь жены. Когда же девушка вышла из ванны, капая мокрыми волосами, оставляя за собой аромат шампуня и мыла, пирог уже подрумянился. Фази попила чай, постучала на кухне тарелками и, наконец, вынула подошедший пирог, а тот выдался очень даже неплохим, золотистым и румяным. Запах выпечки заполнил всю кухню, а потом и вовсе разнесся по всем квартирным закоулкам. Фази бережно укрыла пирог полотенцем и ушла в спальню. Там её дожидались ласковые, как кот, и настойчивые, как спрут, объятия Гоци. Увернуться не удалось.
  Девушка заснула, свернувшись калачиком. Несмотря на мокрые волосы, она настояла спать с открытым окном, в духоте Фази не спалось, а вот Гоци просто не спалось – с окном или без. Он, ради эксперимента, положил свою руку на мерно вздымавшийся бок жены и с интересом ощущал, как его ладонь поднимается и опускается. Вскоре Гоци отвлекла жажда. Тихонько пробравшись на кухню, мужчина обнаружил вместо стакана с водой пирог под полотенцем.
- Вполне сносно на вид, - заключил Гоци и отрезал себе кусок, в 4 укуса сжевал его, запил водой, отрезал ещё кусок. – Очень даже вкусно.
 Утром  Фази вместо пирога обнаружила какую-то шахматную доску. Гоци сначала просто хотел выесть пирог там, где больше начинки, а потом увлекся и сотворил художество. Девушка стояла над пирогом, пораженная и раздосадованная. Ей, с одной стороны, было приятно, что Гоци - не очень-то большой едок - так оценил её творение (съел добрую часть пирога под покровом ночи), а с другой стороны – что же она теперь привезет Стравинскому?   
  Мужчина, невинно попивая чай, отрезал себе (прямо на глазах у Фази) очередной кусень. В его глазах плясали озорные смешинки.
- А ты думала, что так просто можешь обстряпывать чужих мужчин?
Фази припечатала себе ладонью лицо (от крайней степени изнеможения) и следом огрела вора полотенцем. Бурча, она ушла умываться, бурча, оделась, бурча, пила чай.
- Пока я жив, ни один твой пирог не будет принадлежать Стравинскому, - в это время возглашал Гоци, при этом он строил такое оперное лицо, что удержаться от смеха было невозможно.
- Ни крошки, - бушевал Гоци, приканчивая очередной кусок, а потом вдруг обычным голосом добавил. – Кажется, я объелся.
- Конечно! Ты один умял почти весь пирог, да ещё ночью. Ты не очень-то много обычно ешь, а тут вдруг из чувства ревности так накидаться.
- Дорогуша, и из простого желания съесть этот пирог тоже. Он, знаешь ли, вкусный, - Гоци закинул голову за спинку стула и начал страдать.
- Я уезжаю без тебя, если ты не поторопишься, - сказал девушка, уже надевая куртку.
- Уезжай, раз ты так бессердечная! - Гоци, играя на стуле как на подмостках театр, вскинул руку к потолку.
- Я уеду и испеку Стравинскому пирог на его даче.
- Я брошусь под самолет, если ты это сделаешь, - Гоци театральным жестом закрыл глаза запястьем.
- Я сделаю это у него на кухне.
- Я убью тебя, убью Стравинского, сожгу дачу и кухню, буду рыдать на пепелище.
- Для этого тебе придется поехать на его дачу. Предлагаю выехать со мной и сейчас. Эй, я уже шнурки завязала.
 Гоци быстро встал, убрал за собой кружку и оделся во мгновение ока. К моменту, когда Фази проверила, все ли выключено на кухне, он уже полностью одетый ждал её на выходе из квартиры. По пути на электричку, Гоци сманил девушку в пекарню и здесь купил для праздника Стравинского два пирога, по пути парочка закупилась фруктами. Для пущей уверенности Гоци позвонил Аркадию Аркадьевичу, коротко, но достойно поздравил его с юбилеем и спросил, нужно ли ему что-нибудь привести из города. Потратив, ещё полчаса на выискивание заказа, Гоци и Фази, наконец, очутились в пустынной электричке, насквозь прорешеченной солнечными лучами, бьющими в пыльные окна.
 По пути мужчина рассказывал Фази забавные и курьезные истории из своей походной жизни, на просьбу рассказать про настоящее сражение с крокусами, он ответил строгим и бескомпромиссным отказом. Вместо этого он на её ладони начертил план наступления и показал тактический прием, провернув его на первых фалангах среднего и указательных пальцев. Гоци смеялся, радостно осознавая, что бы ни случилось дальше, Фази  не доведется увидеть ни единого крокуса в своей жизни.
  Когда электричка перемахнула добрую половину пути, а впереди ещё оставалось полтора часа монотонной дороги, Фази почувствовала голод.
- Может, съедим по одному пирожку из тех, что купили в кондитерской? – спросила она.
- Всё, что здесь есть – твоё. И я твой.
- Ты не съедобный.
- Тебе нужно, как следует меня укусить, уверен, ты просто меня не распробовала, -   Гоци изогнув шею, подставил её под укус. Хитрые зеленые глаза в этом наполненном солнцем вагоне электрички ярко сияли, туманно-золотистые волосы блестели  у виска, и едва-едва заметная шелковая дорожка волосков спускалась к острой скуле. Фази, глядя на своего мужа, вздохнула.
- Ты очень молодо выглядишь.  Тридцать тебе и не дашь.
- Разве это много - тридцать?
- Не знаю, мне вот двадцать один. Как тебе возраст, а?
- Совсем не возраст, - мягко заметил Гоци. – Совсем ещё юная.
- Эко ты загнул. Двадцать один – юность, но не малость. Тем более, я вот замужняя женщина, на работе работаю.  Это веские жизненные статусы.
- Ты забыла про ещё один. Может, он тебя позабавит.
- Что ещё за статус? – Фази очень заинтересовалась. Недоеденный пирожок замер в её руках. – Говори уж, интриган.
- Как же? Ты не знаешь? – Гоци сделал невинные бровки. – Ты же маркиза.
Фази от удивления окаменела.
- Хватит шутки шутить.
- С чего же это шутки? Мой отец - маркиз. Я его сын, наследую титул, дарю им свою жену.
- Ерунда, здесь эти штучки не в счет.
- С чего бы им здесь быть не в счет? Ах да, благоверная, и правда – все эти статусы просто человеческая придумка, но я же тебе не говорю про философские смыслы. Я законный маркиз, статус мой подтвержден. Родители нас благословили, ты моя законная жена, а значит, маркиза. Кстати, у меня и документ имеется и герб.
  Гоци блеснул зубами в улыбке. Произведенный эффект ему понравился. Особенно, когда Фази, бормоча, примеряла свое новое прозвание: «Маркиза Фази… Госпожа маркиза Фази… Хм, странно  звучит, как кетчуп с сырниками… Значит, он маркиз… Ему-то идет…».


***
  К моменту приезда Фази и Гоци, на большой даче Стравинского негде было яблоку упасть. Среди толпы как ледокол в океане скользил сам юбиляр, покачивая тяжелым стаканом с громыхающими в нём кубиками льда.
- А, Гоци! Фази! Наконец-то, рад видеть вас. Откровенно рад.
- Аркадий Аркадьевич, как много гостей уже собралось. Мне казалось, что мы рано выехали.
- А-а, я же говорил, приезжайте вчера. Вы не захотели – теперь несите риски.
- Ну, что ж, будем нести. Поздравляем вас, Аркадий Аркадьевич, с юбилеем, желаем крепкого здоровья, крепкой семьи и крепкой деловой хватки. В вашем деле – это пригодится. Фази, ты скажешь?
Девушка вся замерцала улыбками.
- Аркадий Аркадьевич, Гоци желает крепости, я желаю мягкости: сердечной, душевной
 мягкости и заботы от родных, близких, дорогих людей…
- Капитально, Фази! – засмеялся Стравинский, так и не дослушав девушку до конца. – Чего мне не хватает так это мягкости.
Мужчина крепко пожал руку Гоци, невнимательной рукой обнял девушку, напоследок принял подарок и отошел руководить праздником. Смятенную Фази, которой в этой толпе не хотелось теряться одной, позвали на кухню. Доверили ей носить еду  и расставлять на столах приборы вместе с приглашенными работниками службы праздничного сервиса. Девушка на это только закусила губу – ей как будто указали на её место, в то время как другие незнакомые девушки и женщины, кто в фартуках, кто переодетые не для праздника, а для приготовления к нему, деловито крутились на кухне: что-то готовили, между делом выпивали из бокалов, властно переговаривались, будто каждая была хозяйкой дома. Среди них мелькнула Аня, она в основной готовке участия не принимала, но вся нарядная, бряцающая золотыми массивными браслетами на тонких запястьях, раскладывала цветами овощную и фруктовую нарезку. Здесь же промелькнула Клавдия – без фартука, уже готовая отмечать. Она была одной из «заводил» - бросала в разгоряченную толпу какие-то темы и зажигала смех и шутки. Во всё это время Фази коротко бросали лакейские приказания «принеси-подай-расставь». Поскольку девушка моталась между кухней и столовой,  в общем веселье ей поучаствовать не удалось. В какой-то момент девушка поймала Клавдия, она обвила её руками-лианами, чмокнула в щеку, что-то сказал про уставший вид и вручила девушке стакан, но Фази, к этому времени порядком взведенная, от напитка отказалась, и вместо того, чтобы поспешить выполнить очередное поручение, взяла тайм-аут. Налила себе соку, присела на пару минут в свободное кресло у окна.
  Приготовления были самые праздничные. Жарились шашлыки, звучала музыка, люди мешались как колода карт. То и дело работа прерывалась тостами, разговорами, неожиданными встречами людей, не видевшихся «сто лет, сто зим». Фази, отдохнув и смирившись, впряглась в упряжку снова, но вскоре и её работа закончилась окончательно. Она отметила глазами Гоци, стоявшего в компании мужчин и бурно участвующего в споре о какой-то доктрине Пламба, но отвлекать его не стала. Вместо этого она решила найти хозяйку праздника и спросить, где их с Гоци разместят. Фази очень удивилась, что Стравинский в самом начале лично не представил свою жену. Когда Фази его на секунду поймала в толпе и спросила про неё, он, смеясь какой-то другой шутке, направил Фази спросить у спортивного вида девушки, стоявшей у большой вазы с цветами. Девушка была в коротком красном платье с вырезами по бокам, так что заметить и отследить её в толпе - было не трудно. Она смеялась в компании недавних хозяек кухни, что-то объясняя про дом, между делом звучало «Вики сделал», «Вики закапризничал».  Фази подошла и вежливо поздоровалась с девушкой, хотела было уже представиться и рассказать, в чём суть дела, как стоявшая здесь же начальник отдела кадров – Полина Протасова её опередила:
- О, это наша Фази – жена Гоци.
- Так это вы, очень приятно познакомиться, - ответила девушка.
- У меня есть много других особенностей, кроме того, что я жена Гоци, - с улыбкой заметила Фази, её в последнее время стало всё больше и больше загружать, что к ней самой относились невнимательно, несерьезно, но когда нельзя было не отметить Фази, всегда говорили о том, что она – жена Гоци. Собственное имя девушки уходило на задний план. Девушке болезненно казалось, словно её самой нет, её не видят, специально не видят.
- Уверена, что это так и есть, - кивая и закусив губу, заметила девушка.
- Ой, какая гордая, -  смеясь всем телом, Протасова снова вклинилась в разговор.
Фази смерила её хмурым взглядом.
- Полина Викторовна, вы уже не раз и не два при мне говорите словно я ваша малолетняя дочь, меня это не радует. Попрошу вас, не делайте так больше.
- Что это ты, Фази, взъелась, это же шутка!
- Не совсем, - с далекой улыбкой заметила Фази. Она уже сделала выпад и старалась сгладить его быстрым  уходом от темы. – Вы нас ещё не до конца познакомили.
- Это Татьяна – хозяйка праздника, - с холодом в голосе ответила Полина Викторовна. В её лице отразилось что-то не очень дружелюбное, но  Фази предпочла этого не заметить.
- Очень приятно. В празднике чувствуется женская рука, столько чудесных цветов и украшений всюду. Просто глаза радуются.
- В самом деле? Спасибо. Хотела сделать праздник поярче, - ответила девушка. – Я люблю делать цветочные композиции, но здесь мне помогли. Полина Викторовна в том числе.
- Всё очень красиво, - ещё раз заверила Фази, и немного пообсуждав преимущества убранства и дома, девушка спросила, где их с Гоци разместят.
- Пойдемте, я покажу вам комнату. Осталось несколько свободных на 2 этаже.
- У вас очень большая дача. Целое поместье, - проходя сквозь толпу, сказала девушка.
- Ага. Вики построил её ещё до знакомства со мной. У него трое детей от первого брака, поэтому делал с размахом.
За таким разговором Таня провела Фази на второй этаж и снова удалилась к гостям. Наконец, Фази смогла вздохнуть спокойно. Ещё раз спустившись на первый этаж, девушка принесла их с Гоци сумку и пока приводила себя в порядок, в комнату вошел сам Гоци, сопровождаемый Таней.
- Спасибо, Тайша. До встречи на празднике. Хорошо, - ответил мужчина на какую-то реплику и сказал, уже обращаясь к жене. – Мне кажется, у меня в голове барабан. Давно я не бывал на больших праздниках. Что с тобой? Ты чего такая печальная?
 Гоци подступил к своей жене, но та вывернулась из объятий и, переводя всё на шутку, ответила, что устала, но должна поскорее переодеться, чтобы в этой нарядной толпе не быть без маскировки. Гоци кивнул, но глазами всё следил и следил за девушкой. Сам он переоделся в одно мгновение.
  Когда пара появилась на первом этаже за большим столом, то привлекла к себе много внимания, вернее, Гоци привлек. Он сиял и блистал, когда же до него дошла очередь произносить тост, то его обаяние захватило даже тех, кто не был очарован одним его праздничным видом. Гоци рассказал короткую смешную байку про незадачливых купцов и из неё ловко вывел поздравление и пожелание самому юбиляру. Стравинский высоко оценил шутку, он долго смеялся и ответно благодарил. За его здоровье Гоци после тоста выпил до дна весь свой стакан с виноградным соком.
- Э, так у юбиляра ничего не сбудется, - вскрикнул дальний приятель Стравинского, прилетевший из Магнитогорска. – Надо за такое поздравление водочки бахнуть.
- Ни в коем случае. Это поздравление сбывается, если произносить его со светлой головой.
- Ать ты сказал! У нас у всех, выпивающих, а не пьешь только ты, да парочка женщин послабее,  несветлая голова?
- Нет, конечно, - сразу же отбил Гоци. –  Если придется кого домой развозить, так одному мне и милым дама.
- Вот же вы трезвиники даете. Раньше поспокойнее были.
- Что же вы думали, только с бокалом можно идти в нападение? – Гоци весь лучился и смеялся.
  На голоса спорящих тут же со всех сторон эхом раздавались комментарии и смех. Уверения, что тут все за столом трезвенники. После бурного застолья, были танцы, конкурсы с приглашенным тамадой, затем компания высыпала на берег озера, где перед ней устроили водное шоу, заказанное друзьями Стравинского. Затем снова были танцы под грохоты фейерверка.
  В этот вечер Фази много танцевала с коллегами из отдела и незнакомыми друзьями юбиляра. Её часто приглашал на танец Кирилл Смирнов, но ближе к концу вечера он сильно захмелел, так что Фази под различными предлогами стала ему отказывать. С девушкой один танец кружился тот самый мужчина из Магнитогорска. В общем, это был пузатый, неугомонный весельчак, но к моменту, когда он приглашал Фази, алкоголь сделал его несколько угрюмым и чрезвычайно любопытным. Настолько, что Фази, шутя, спросила его, почему бы ему не пригласить на танец самого Гоци?  Мужчина посмеялся. Девушке довелось покружиться и с самим Стравинским. Он, в целом, выпил не очень много, но девушку всё же удивила некоторая невнимательность,  с которой он к ней обращался. Он смотрел куда-то  в сторону и очень размашисто вел в танце, так что Фази приходилось на каждом повороте чуть ли не падать на грудь начальнику, что было весьма неудобно ещё из-за немало роста Стравинского. Девушка пыталась завести разговор, но он отвечал как-то отрывисто, все глядя в бок. Фази в той стороне видела танцующую, смеющуюся Таню, видела Клавдию, Аню и Гоци, в кружке о чём-то болтающих. Когда танец закончился, Стравинский вдруг согнулся над Фази, дохнул на неё ментолом  и поцеловал в щеку. Девушку это крайне удивило, будто начальник очнулся и вдруг о ней вспомнил. Стравинский отошел, и тут же Фази  повел в танце её собственный муж:
- Что это было? – спросил он серьезно.
- Не знаю, просто потанцевали со Стравинским.
- Я видел, что танцевали, но поцелуй здесь причем?
- Не знаю, просто это юбилей, Стравинский оказывает внимание своим гостям и всё.
- Можно от этого внимания увернуться, - продолжал тем же непререкаемым тоном Гоци.
- Что же ты хочешь от меня? Мне пойти  и забрать поцелуй в щеку, - вскинула вспыхнувшие глаза Фази, эта отповедь заставила Гоци смягчиться.
- Нет, не стоит. Я не хотел тебя обвинить. Ты очень устало выглядишь, и у тебя совсем печальные глаза. Что случилось?
Молодой мужчина провел ладонью по девичьему лбу и загреб волосы Фази. Девушка вдруг слегка отстранилась.
- Гоци, не надо здесь нежностей, пожалуйста.
- Так я и думал.
- Что же это?
- Не надо стесняться, мы не делаем ничего преступного.  Это твоя жизнь, а я, как ни крути, твой муж. Меня не спрячешь.
- Я знаю, Гоци, но, пожалуйста.
- Хорошо, но мы и так весь вечер держимся на расстоянии. Не видел здесь ни одну парочку, которая в тот или иной момент этого не проявила, часто довольно бесцеремонно.
- Но не все.
- Не все. Мы, например, ведем себя так, будто не женаты вовсе.
 Танец закончился и Гоци, на секунду задержав плечи Фази, поцеловал её в лоб. Очень скромно, едва-едва коснувшись кожи. Девушка надеялась, что никто особо к ним не присматривался или не придал этому жесту большого значение. Ей хотелось, чтобы ту широту нежности, любви и лично-интимных отношений между ними никто не видел, чтобы это было табу для остальных. Спустя ещё минут 15, Гоци и Фази собрались уходить. Им предстояло на следующий день выехать в районе обеда домой. Пара нашла в толпе веселящихся гостей Стравинского, где он стоял с прильнувшей к нему Таней:
- Аркадий Аркадьевич и Татьяна, большое спасибо за праздник. Спасибо, что пригласили нас отметить вместе с вами, - радушно произнес Гоци.
- Я рад, что вы приехали, - глядя строго на молодого мужчину, ответил юбиляр. – Я думал, не приедете. Церковь же против больших веселий.
- Церковь за праздники, главное – как и с кем их проводить, а это в дружной компании и…
- Трезво, Гоцик! Ты просто обворожителен, - вступила в разговор Таня. Она уткнула голову в грудь Стравинского и смотрела чуть боком. – Я рада, что познакомилась с вами, вы такие милые, - Таня обвела взглядом Фази,- и чудесные. О, вот и песня подтверждает. Моя любимая, кстати.
  Таня посмотрела на Стравинского, а затем на Гоци.  И мужчина намек понял: кивнул своей жене и пригласил хозяйку вечера разделить с ним последний танец. Стравинский и Фази остались стоять в стороне. Рядом кружились и проходили гости, многие вышли на улицу, медленная мелодия уносила мысли в сон. Фази прикрыла глаза, но тут же открыла, когда почувствовала на своем плече сжимающиеся пальцы. Стравинский встал к ней поближе, и девушка увидела, что он совсем не пьян.
- Фази, ты любишь Гоци? – вдруг спросил мужчина, впервые за весь вечер не претворяясь, что у него есть знакомые поважнее.
- Конечно, люблю.
- Вот как? А страсть? Между вами есть страсть? А то вы такие благообразные оба, за весь вечер ни единого намека, а ведь такая молодая пара.
  Пальцы Стравинского чуть-чуть сильнее сжались на плече, чуть дернулись на коже.
- Аркадий Аркадьевич, - Фази сняла руку начальника со своего плеча и зажала её в своих руках, глядя мужчине прямо в глаза. – Я желаю, чтобы в вашей жизни всегда был такой человек, в котором вы можете найти всех, кто нужен вам, чтобы достойно пройти земной путь.  Мне жаль, что человек, с которым вы создали семью, родили и воспитали троих детей, стал вам далек, и сами вы блуждаете и чего-то важного в жизни не находите. Желаю вам найти этого человека, а людей помогает искать Бог.
 Стравинский не забирал свою руку, вместо этого он сжал пальцы в руках Фази.
- А может я уже нашел? – спросил он.
- Нет, - ответила девушка, и отпустила руку, и отошла. Благо, что танец закончился.
  Гоци шёл с непроницаемым лицом, он передал руку Тани Стравинскому и сказал:
- Татьяна, вы прекрасно танцуете.
- Я пьяна, - сказала Таня. – От влюбленности в этого прекрасного мужчину. – Она указала на Гоци.
  Мужчина в ответ склонил туманно-золотую голову и продолжил со смехом:
- А вы, Аркадий Аркадьевич, пока я кружил в танце хозяйку праздника, всё секретничали с моей женой. Что эта ненадежная девушка вам поверила?
- Мы говорили о любви, Гоци.
- Фази ещё очень юна и так мало знает о ней, - Гоци мягко, но настойчиво потянул девушку к себе. – Мне ещё многое и многое нужно ей рассказать. Что ж, спокойной ночи, Таня, Аркадий.
- Хороших снов, Гоци. Вы счастливый человек. Можете пойти спать, в то время, как мне не полагается.
  Таня остро блеснула глазами в сторону Стравинского, в её напряженной улыбке застыл вопрос.
- Пока все наши гости не уйдут на отдых, мы с Таней будем здесь.
 Гоци и Фази пошли в свою комнату. По пути на второй этаж им встретилось немало сильно выпивших гостей. Пришлось некоторых довести до их комнат, иначе сами бы они заночевали у подножия лестницы. Когда Гоци и Фази добрались до своего места обитания, было уже очень поздно. На улице, несмотря на теплый май, похолодало. Стояла темная ночь, звезды поблескивали из-за набегавших туч.
  Фази чуть приоткрыла окно и постояла несколько мгновений, вдыхая свежий ночной воздух. К ней сзади подошел Гоци, услужливое окно отразило его застекленевший взгляд, опущенные уголки губ, хмурые брови. Мужчина на секунду замер, а затем вдруг жадно обнял Фази, тесно прижав свою щеку к Фазиной.
- Долгий был сегодня праздник, не правда ли?
- Очень долгий, - эхом отозвалась девушка.
  Немного помолчали.
- Кто тебя обидел, когда мы приехали?
- Никто.
- Фази…
- Всё было хорошо.
- Нет, не очень, ты весь день стеснялась меня, это было видно. Я оказываю тебе недобрую услугу. Ты…
- Я – жена Гоци.
- Да, это так, но ты…
- Но я жена Гоци.
- В моем паспорте есть тому подтверждение…
- И поэтому я жена Гоци, - завершила девушка.
- Фази, ты Фази. У тебя есть собственное имя. Я это знаю, помню, берегу. Ты была собой ещё до меня, и осталась собой, и останешься сама собой всегда.
- Здесь этого могут и не знать, и не помнить.
- Это зависть.
- Гоци…
- Не надо притворяться, это правда!
  Снова наступила тишина.
- В любом случае, ничего не становится хуже от чужих слов и мнений, правда? –   
  Гоци повернул к себе девушку.
- Да. Да. Да.
  Мужчина посильнее сжал Фазины плечи, будто собираясь с духом.
- Что сказал тебе Стравинский?
  Девушка прямо посмотрела на своего мужа. Она пыталась определить его реакцию: стоило ли ему вообще это говорить, или нужно было уклониться.
- Если ты мне не ответишь или скажешь не правду - будет хуже. То, что я сам выдумаю - будет хуже. Ну же!
- Ты же мне веришь?
- Тебе – да, а Стравинскому не обязан и не верю. И что же это было?
- Он спросил, есть ли между нами любовь и страсть.
Глаза у мужчины потемнели, лицо побледнело, будто вытянулось.
- А ты?..
- Пожелала ему найти в жизни такую же полноту чувств, как у меня.
  Гоци прикрыл глаза, дернул бровями, будто в жесте «вот как». Фази, которая провела с ним так много времени в самом близком отношении, знала многие его жесты, выражения и реакции. Теперь же было похоже, что мужчина будто взорвался изнутри, ему было свойственна эта манера. Наверно, от прежней воинской жизни и остался этот недобрый, не для мирной жизни придуманный эффект.
- Я просто пожелала ему быть таким же счастливым, как я, - Фази положила свою ладони Гоци на грудь и, насколько могла,  спокойно заглянула мужу в лицо, а потом добавила. – Ты хотя бы скажи: на кого именно ты сердишься?
 - Ни на кого, - Гоци фыркнул, выдохнул и отвернулся.
  Напряжение между молодыми людьми усилилось. Девушке хотелось спросить, подозревает ли он её? Хочет ли он в чём-то её упрекнуть и за новое, и за старое… Но зачем было о чём-то напоминать? Фази переоделась в приготовленную будничную одежду. Лицо у неё дрожало, губы прыгали, руки тряслись. Память в такие минуты ей отказывала, и девушка не могла вспомнить, что именно и в какой последовательности Гоци ей только что говорил.  Через минут 20 девушка закончила все приготовления ко сну, но не легла, а немного сжато потянулась, села на краешек кровати, накинула на плечи одеяло и будто застыла, опустив голову.  В это же время об пол что-то глухо стукнуло, Гоци случайно уронил наручные часы, когда расстегивал их. Мужчина поднял их с пола и легко присел на край кровати рядом с Фази.
- Нет, не на тебя. Ты вне всяких подозрений.
- Не правда, - резко отбила Фази и заплакала. Она горько рыдала, старясь, чтобы её глухие стоны тонули в одеяле. Сердце у неё прыгало в горле, когда мужчина гладил её по спине и старался захватить её лицо рукой.
- Фази, милая, пожалуйста… Посмотри мне в глаза… Не на тебя, правда. Не на тебя, мой цветок. Я тебя так люблю, и я очень ревнив. Мне пришлось немало вытерпеть за вечер. Может не стоит стараться быть от меня далеко в угоду почти незнакомым нам людям, иначе я выдумываю себе невесть что.
 Ему удалось повернуть девушку к себе.
- Нам ещё многому нужно научиться, - ласково заметил Гоци. – Мне - терпению.
  Мужчина легонько целовал девичьи руки, закрывавшие глаза, эту ласку прервали  перепутавшие комнаты девушки, с размаху открывшие входную дверь.
- Упсочки, мы вам помешали, а-а-а. Это Гоци! - влетев в комнату, и довольно быстро во всем разобравшись, сказала подвыпившая девушка. За её спиной стояли ещё две девчонки. Одной из них была Аня. У неё в глазах застыл такой ужас, будто она увидела что-то невозможное. Девушка отвернулась, её золотые браслеты звякнули, волосы взметнулись и опали.
- Всё-всё уходим, простите. Ой, как я вам завидую-ю, - на прощание сказал девушка. И женский смех ещё минут 10 прыгал по коридору.
- Я ещё немного так посижу, - грустно попросила девушка и вывернулась из мягких объятий. Мужчина вздохнул и убрал руки. Рядом, уронив голову на грудь, посапывала любимая девушка, близкая и далекая, родная и чужая. Её теплое присутствие рядом было таким осязаемым, будто Гоци держал девушку на руках, но она была всего лишь рядом. Спала, как научилась спать ещё в Третьем мире, - сидя. Наверное, эта её способность появилась тогда, когда, бывало, она ночами сидела у кровати хворающего Гоци.
  Мужчина тоже постарался заснуть, он то впадал в забытье, то снова просыпался. Усталость сказывалась, Гоци было невмоготу встать и выключить свет в комнате, и он так и горел, хотя яркое свечение неприятно царапало даже и закрытые, но уставшие глаза.
  В следующий раз Гоци очнулся от смутной тревоги, такое бывало у него перед близкой встречей с крокусами, поэтому мужчина привык доверять своему чутью. Встав с кровати, так чтобы не тревожить Фази, Гоци вышел в коридор, сделал несколько шагов и почувствовал запах гари. Дым, густым и сизым облаком, стелился по полу второго этажа, пробиваясь из комнаты, дверь в которую располагалась напротив лестницы.
  Гоци мгновенно очутился у двери, выбил её, и оттуда сразу же взметнулось пламя, горело не на шутку. В комнате абсолютно пьяные гости – мужчина и женщина и ещё одна женщина спали на одной кровати. Пожара они не чувствовали. Благо кровать только-только занялась у изголовья и ещё не задела людей, ярким пламенем пылал высокий комод и рядом стоящее кресло. Пламя добралось до кровати по тяжелым шторам.
  Справа от кровати уже было не зайти. Тяжелый чад и гарь потекли в коридор. Гоци не надеялся сбить пламя, бросившись к кровати слева, в узкий неудобный закуток между стеной и кроватью, стащил с неё женщину. Та, как тряпичная кукла, упала в узкий зазор, и Гоци, оттащив её, взял на руки и вынес в коридор. У двери, как призрак, появилась Фази.
- Убирайся, - огрызнулся Гоци и сразу поправился, – уходи, пожалуйста! – и нырнул в комнату.
  Следующего с кровати Гоци стащил мужчину. Он был тучным и высоким и порывался прийти в себя, но выпитый алкоголь рушил все его попытки, скорее, он даже мешал Гоци, чем помогал. Спинка кровати уже прогрела, пламя продвинулось дальше, и Гоци срочно пришлось, скатив на пол мужчину, тянуть вторую женщину к себе, которая была ближе всех к пламени. Сухое дерево трескало, гарь и чад заполонили всю комнату. В густом черном дыме Гоци не сразу понял, что огонь коснулся длинных женских волос, они успели заняться, и в этот момент женщина очнулась, забилась в руках у мужчины. Не имея ничего под рукой, Гоци в одно мгновение стянул с себя кофту и заглушил пламя. Следующие мгновение – и женщина была уже за пределами комнаты, где погорельцев приводили в чувство Фази, Таня, Аня и незнакомка, несколько раз мелькавшая на празднике в поле зрения Гоци. По лестнице несся стук шагов: Стравинский быстро поднимался, волоча за собой длинный садовый шланг.
- Гоци, спускайся вниз, включи воду у бочки с водой!
- Не могу, там ещё один человек. Помогите мне, - Гоци, кашляя, забежал в комнату. Кровать уже горела полностью. Мужчина, которого Гоци скатил с неё, но так и не оттащил, всё ещё лежал на прежнем месте, и Гоци одному было не справиться с ним, от чада и гари уже порядком мутило голову, к горлу подкатывала тошнота. Гоци взялся за ноги мужчины и с большим усилием  оттащил его из закутка, тут же в комнату вбежал  Стравинский, на мгновение отпрянул от жара и крикнул:
- Пожарные будут долго ехать. Таня и Фази выводят людей.
- Берите его за ноги, я возьму за руки! - приказал Гоци.
Он  придвинулся ближе к кровати, схватился за кисти рук мужчины, и тут же его в бок лизнуло пламя. Гоци коротко вскрикнул, но тут же взял себя в руки, и вместе со Стравинским ему удалось вытащить погорельца  из комнаты. А в коридоре стояла жуткая суета. Гости, многие ещё не совсем отошедшие от праздника, сбегали вниз. Женщины, которых из пламени вытащили первыми, сидели вдоль стены, мокрые от приводящего в чувство ведра воды. За вытащенного мужчину тут же принялась Фази. Она послушала его дыхание и тут же вскрикнула:
- Врача, ему нужен врач. Быстрее!
  Девушка, прошедшая когда-то курс экстренной помощи, принялась за непрямой массаж сердца. Пульс ещё прощупывался, но мужчина так и не приходил в себя.
- Срочно, Гоци, его нужно на улицу! Вниз.
- Гоци, нужно включить воду, - тут же кричал Стравинский. – Таня, ск…
- Уже вызываю! Алло!
- Фази, быстрее, искусственное дыхание.  Ольга, помогите встать Ирме. Быстрее, вниз! - кричала Аня.
 Вторая женщина из комнаты, у которой едва не сгорели волосы, пришла в себя и стала сама спускаться на первый этаж. У неё заметно дрожали руки, за ней тоскливо и совсем непразднично волочился подол длинного платья. Чтобы не упасть, женщине приходилось аккуратно держаться за перила, а за спину её поддерживала Аделина – дальняя родственница Стравинского, приехавшая на праздник из Анапы…
  Гоци, Фази и впоследствии подоспевшие на помощь Перцев Антон и Скворцов Илья спустили на улицу так и не пришедшего в сознание мужчину – Степана Короткова. Очень быстро приехала скорая помощь, благо дача Стравинского располагалась недалеко от областного городка, фактически стояла на его окраине. И к приезду пожарных Стравинский, Амбулай и Гоци значительно пригасили пожар, хотя он не в полной мере, но уже перекинулся на соседние комнаты.
  Рано утром, когда к дому подъехала полиция, врачи забрали Короткова, и пожарные почти закончили свою работу,  Гоци и Фази собирались домой и спорили. Девушка пыталась уговорить упрямого мужа, что ему тоже нужно поехать в больницу, а Гоци наотрез отказывался. Пламя лизнуло ему бок, и на коже образовался сильный ожог: кожа в том месте сначала покраснела, а затем вздулись большие водянистые волдыри. Каждое движение причиняло мужчине боль, заставляя его бледнеть, выбивая испарину на холодном лбу.
- Гоци, что же ты делаешь? К чему ты устраиваешь представление? Пожалуйста, поехали в больницу.
- Фази, я сказал: никуда мы не поедем. Одевайся, я сам вылечу себя дома. Разговор окончен.
  Железной рукой он поволок Фази на электричку, и на этот раз прощание со Стравинским и Таней было предельно сухим. От выслушивания благодарностей суровый Гоци уклонился, ограничившись сдержанным кивком головы и быстрым пожеланием здоровья. В след уходящей паре смотрели все бывшие на улице гости. Полина Викторовна, подошедшая к Тане, шепнула ей что-то, но девушка не среагировала. Её глаза затуманились, она блеснула в сторону занятого разговором Стравинского. Аня глотала непрошеные слезы обиды, Клавдия потемнела, словно туча. Мужчины о чём-то вполголоса переговаривались, а Аделина – родственница из Анапы – грустно заметила:
- Просто зависть берет, как люди живут и с кем живут, - она грустно качнула головой и ушла в дом.


***
  Гоци терпел боль всю дорогу до дома, но зайдя в квартиру и добравшись до спальни, просто растаял. От изнеможения он упал на кровать и застонал сквозь зубы. Чуть прерывающимся голосом он давал девушке указания. 
  Фази все исполнила  в точности. Нашла походную сумку мужа, выудила оттуда темные, плотные листья с резким запахом и промыла их в воде.  Вместе с бинтами и заполненной чем-то флягой из той же самой походной сумки девушка вбежала в спальню. Она помогла Гоци раздеться, приобняв его за тонкую талию и прислонив к себе. Мужчина не спорил, он уткнул мокрое лицо девушке в шею и что-то бессвязно шептал. Когда девушке удалось снять с него кофту, чуть прилипшую к ожогу, мужчина сказал неожиданно твердым голосом:
- Пожуй листья, мне нужна из них кашица. Не бойся, их сок лечебный.
- Я и не боюсь, - спокойно ответила девушка и забросила в рот пригоршню листьев. Сок оказался очень горьким и тягучим, листья было тяжело жевать.
- Давай выплевывай, - Гоци подставил узкую ладонь с длинными пальцами под губы девушки, он даже слабо улыбался ей.
 Девушка аккуратно выплюнула кашицу на ладонь, и Гоци растер её между пальцев и аккуратно размазал по ожогу.
- Ещё жуй.
Девушка повиновалась, пока весь ожег не стал покрыт пережеванными листьями.
- Сделай из бинта заплатку по размеру ожога и прижми посильнее.
  Фази всё сделал в точности, её руки лишь немного дрогнули, когда мужчина дернулся от прикосновения бинта к больному месту. На бинт Гоци вылил немалую часть жидкости из фляги. Затем девушка забинтовала Гоци рану и помогла ему лечь.
  Ночь выдалась бурной. У Гоци поднялась температура, его мучил жар, Фази от муки и волнения таяла. Она обтирала лоб, лицо и грудь Гоци холодным полотенцем, поила его святой водой, читала над ним молитвы и вздрагивала на каждый его полустон, полувздох. К утру Гоци наоборот стал мерзнуть – девушка укутал его в самое пушистое и мягкое одеяло, которое было в доме. Грудь Гоци укутала в свой платок, закрыла все окна в доме. Молилась.
  До позднего утра девушка сидела у кровати, но усталость сморила и её. Фази просто-напросто упала рядом с мужем на кровать и заснула в полулежачей позе. От боли во всем теле, съехав на пол, девушка очнулась в середине дня.
- Гоци, ты живой? – позвала она жалобно и зарыдала, уткнувшись лбом в матрас. На её слезы Гоци отозвался усталым вздохом, мол, нервируют его своим вниманием.
- Я живой, на диво у меня очень выносливый организм. Иди сюда я тебе об этом подробнее расскажу.
  Фази отпрянула от кровати, за ней издевательскими глазами следил бледно-серый мужчина. В его лице не было ни кровинки, но зеленые глаза действительно были очень живыми, блестели и озорно сияли из-под густых ресниц.
- Твоя слюна явно обладает лечебным эффектом. Лечение подействовала гораздо быстрее.
- Совсем не в этом дело, - буркнула Фази и ещё на несколько мгновений спрятала лицо в ладони, сквозь слезы она шептала горячие благодарности Спасителю.
- Какая ты пугливая, - заметил мужчина и вдруг резко спросил. – У тебя заболело сердце?
- Нет, - тут же отбила девушка. – Я держусь не за сердце, а за крестик… Знаешь, я пойду тебе приготовлю поесть.
- Я не хочу.
- Вздор, тебе надо набраться сил.
  Девушка выбежала из комнаты с космической скоростью. Вернулась через минут 20 с горячей жидкой кашей.
- О, нет. Не вздумай меня этим кормить. Может быть, ещё и с ложки?
- Да, - твердо сказал Фази и без доли шутки в голосе.
  Гоци засмеялся, его глаза слипались, организм требовал заслуженного отдыха.   
  Минут 10 спустя, мужчина провалился в глубокий, беспробудный сон, его грудь мерно вздымалась, он спокойно и размерено дышал. И все время, пока день не пошел на убыль,  и не наступила ночь, Фази сидела рядом с ним. Из большой комнаты она волоком притащила  просиженное кресло, которое было куплено ещё в первые дни переезда на землю. Оно было из дешевого материала, немодного фасона с массивной круглой спинкой и большими круглыми подлокотниками. За то время, пока кресло использовали, в нём образовалось просиженное «гнездо», но на удивление – кресло было очень удобным, уютным и домашним. Поставив его рядом с кроватью, Фази удобно устроилась в нём, вытянула ноги, уткнула нос в выступ спинки и к ночи тоже заснула, изредка просыпаясь и проверяя, как рядом спокойно и безмятежно сопит молодой и прекрасный мужчина. Бледный как поганка, но уже идущий на поправку.

 
***
- Фази, - собираясь на работу, Гоци внимательно следил за девушкой. – Ты же понимаешь, что у Стравинского ты больше работать не можешь?
  Девушка, уже одетая для работы, поймала взгляд Гоци в зеркальном отражении и нерешительно кивнула.
- Но ты не думаешь, что Стравинский опомнился?
- Не думаю.
- Давай сначала проверим, ведь так будет честнее.
  Сердитое лицо Гоци мелькнуло в зеркале, а  рядом с ним проплыло бледное лицо Фази. Мужчина окунулся в него глазами, обежал взглядом изгибы подбородка и губ, темных ресниц с острыми уголками глаз, круглых бровей.
- Нет, милая, не будем проверять. Если ты хочешь, я схожу с тобой.
  Гоци вспомнил руку Стравинского на плече его жены, как он низко склонялся к ней и что-то рассказывал, несмотря на то, что Гоци был совсем рядом, танцевал с его любовницей. Это воспоминание решило исход дела.
- Даже так: я точно пойду с тобой, сейчас.
- Но мы же были у него на юбилее! Что я ему скажу?
- К чему нас обязывает юбилей? Ни к чему. А искушать Аркадия Аркадьевича не следует, мы взрослые люди и всё прекрасно понимаем.
  Гоци повернулся к Фази и, склоняясь над ней, как дуб над березкой, продолжил:
- Будет лучше, если мы из внешних приличий притворимся и всё оставим, как есть? Стравинский будет тебя обхаживать, а мы будем всё лелеять воспоминания о празднике.
- Но вот так сразу? На следующий день?
- А мы не будем ссориться, тебе нужно отдохнуть Фази, ты много работала в последнее время, и много переживала за меня и от меня. В это время ты походишь ко Льву Борисовичу… Нет, не отворачивайся.  Мы договорились, помнишь?  Ещё и ещё раз мы будем стараться, будем делать всё, что нужно. Ты помнишь про Маринку?..
  Девушка согласилась. В то утро на работу к девушке они поехали вместе, и сразу же зашли в кабинет к Стравинскому. Мужчина взметнулся им на встречу, подал руку Гоци, кивнул девушке, чиркнув по ней туманным взглядом.
- Гоци, чем обязан? Даже так: чем обязан герою юбилея? - Стравинский посмеялся.
- Аркадий Аркадьевич, сразу к делу: Фази увольняется.
Стравинский замолк, улыбка на его лице угасла, взгляд стал резким.
- Что-то случилось, Гоци?
- Нет, Аркадий Аркадьевич, кроме того, что Фази давно пора отдохнуть. Её сердце в последнее время настрадалось.
  Стравинский вскинул бровь.
- Вот как? Вы думаете, мы этому способствовали?
- Да, безусловно. Юбилей оказался очень веселым, но очень бурным. Согласитесь?
  Если начальник Фази и согласился, то только про себя. Ему нечего было сказать, и конечно, нечего было противопоставить, кроме закона, трудового закона.
- Зачем же вы, Гоци, тратили своё рабочее время, ведь Фази и сама бы смогла написать заявление об уходе, - мужчина крутанулся на каблуках, сел за стол и указал рукой на свободные стулья. – Пиши, Фази, заявление. Тебе нужно будет отработать 2 недели, получишь расчет, трудовую книжку, в общем, сделаем все по закону. Не так ли, Гоци?
- Абсолютно верно, но думаю, закон не против того, чтобы сократить этих 14 дней?
- Гоци, поймите меня правильно, я очень хорошо к вам отношусь, но я не могу ставить личный интерес превыше рабочего. Так все мои работники захотят себе льготный режим. Сколько их у меня есть!
- Не волнуйся, Гоци, я смогу начать курс у Льва Борисовича немного позднее, - вступила в разговор девушка, и её голос отделил мужчин друг от друга. – Будет неплохо, если я закончу всю свою работу за это время.
- Да, хотелось бы, - покачиваясь в кресле, отозвался начальник.
  Девушка дописала бумагу, и Гоци, попрощавшись со Стравинским, на что тот ему ответил крепким рукопожатием и заверением дружбы, вышел из кабинета. Молодая пара сдержанно попрощалась, и мужчина уехал на свою работу.
К концу рабочего дня девушку вызвал к себе директор. Фази в это время несла коробку с отработанными папками, когда её нагнала секретарь Стравинского – Терехина Ольга и передала слова начальника.
- Зайдите к нему, когда закончите, но желательно поскорее, а то что-то Аркадий Аркадьевич сегодня не в духе.
  Девушка сказала это, чуть закатила глаза и ушла, оставляя за собой шлейф сладко-конфетных духов. Фази занесла коробку и, подхватив на руку крутку и сумку, со стуком вошла в кабинет начальника.
- А, Фази, проходи, я сейчас договорю, - отстранённо сказал мужчина и продолжил громко разговаривать по телефону. – Да, я вас понял. Мы это сделаем в ближайшие 3 недели. Нет-нет, это и так минимальный срок. Вашего специалиста можете прислать завтра, я буду в офисе после обеда, как раз с ним лично и переговорим. Угум. Да, понял. Всего доброго.
  Стравинский бросил трубку и со вздохом откинулся в кресле.
- Как не вовремя, Фази, как не вовремя ты уходишь, - Стравинский поднял на девушку темные глаза. – Сейчас очень много работы, а надо вместо этого искать нового сотрудника.
Фази молчала, в её глазах начальник так и не находил ответа.
- Ну да ладно, что уж с этим. Вопрос решен. Кроме того, Гоци что-то сказал, что тебе нужно пройти какой-то курс. Фази, ты болеешь? Я могу чем-то помочь? У меня есть хорошие знакомые среди врачей, всё можно устроить лучшим образом. Заодно представится возможность отблагодарить вас за спасение моих гостей, - Аркадий Аркадьевич сдержанно рассмеялся, но тут же одернул себя.
 Фази его поблагодарила, как умела – с теплой улыбкой и сердечно, но от помощи отказалась, попросила не брать на себя никакие счеты, ведь всё  произошедшее на юбилее – не вина Стравинского, а вот тушение пожара – дело общее, и всех нужно за это поблагодарить. 
  После этого разговора девушка сразу же направилась на работу к Гоци, и домой они поехали вместе. Мужчина был очень погружен в свои мысли, практически не разговаривал, что-то в уме подсчитывая и сверял. Дома Гоци сразу же углубился в документы, в ход пошел компьютер, электронные базы и целая гора кофе. Гоци не пил кофе, как многие, а ел. Причем он где-то добывал специальный сорт и сам занимался заготовкой этого сухого напитка. С ним он мог не спать ночами, при этого его ум оставался таким же бодрым и цепким, а внешний вид не таким уставшим. Фази он этого напитка не давал, ей он готовил чай с жасминовой карамелью, но делал это только по большим праздникам или когда хотел побаловать девушку, и всё же это было намного реже, чем приготовление сухого кофе.
Всю ночь Гоци работал, утром он быстрым поцелуем прикрыл губы Фази и умчался весь погруженный в себя. Девушка же отправилась отрабатывать положенное рабочее время.

***
Гоци был занят и занят, и когда девушка встречалась с ним вечером, то ей казалось, что она все-таки одна. Ей даже было немного ревниво, что мужчина был таким увлеченным, так отдавал себя работе, так был поглощен ею, а она - им. Фази, сидя рядом с мужем в вечернем трамвае, думала, что раньше Гоци  даже среди самых плотных графиков находил время, чтобы хотя бы поговорить с ней.
 Единственным моментом, когда Гоци вышел из рабочего забытья, была воскресная служба, но в церкви Гоци был все так же тих и задумчивым, его лицо посветлело, было таким умиленным, и далеким, и отстранённым…  Девушка отвернулась, чтобы не смущать свое сердце мыслями о муже, чтобы размышления о его лице не было большими, чем молитвы. Фази опустила голову, а в этот момент Гоци посмотрел на девушку и улыбнулся.
  Когда пара шла от службы, Гоци немного разговорился, он спрашивал девушку о том, как ей работается последние деньки.
- Всё хорошо. Правда, мои коллеги очень удивлены, что я ухожу. Мы столько обсуждали юбилей, а ты просто стал звездой. Про тебя разговор даже больше, чем про то хлопковое вино, которым Стравинский удивлял гостей.
Гоци расхохотался.
- Не может быть, в жизни не смог бы представить такого триумфа. А как Клавдия? Наверняка будет по тебе скучать.
- Не больше, чем по тебе.
- Так может мне зайти, увидеться с моими друзьями и знакомыми?
- Некоторым друзьям ты растеребишь душу, - заметила девушка. Она шла, чуть помахивая зеленым зонтиком и глядя, как в лужах отражаются белые пушистые облака с виду сухие, хотя и глядящие на неё из мокрых маленьких озер.
  Гоци на слова девушки ничего не ответил, вместо этого он сказал, что на неделе, в четверг в ведомстве Гоци будут майские соревнования, и Фази должна прийти поболеть  за него.
- А что ты будешь делать? Какой вид спорта? – поинтересовалась девушка.
- Легкая атлетика, забег на длинную дистанцию. Ты сможешь прийти?
- Не знаю, если меня отпустят, то я приду, конечно.
  Гоци кивнул и внимательными глазами обежал улицу, людей идущих рядом. По всему было видно, что день до самого вечера будет теплый, и дождя ждать не следует. Люди вокруг шли улыбчивые и довольные. На припекающем солнцем они расстегивали крутки, снимали шарфы и капюшоны с голов. Соседние кафе заполнялись нарядными парочками, семьями с детьми, компаниями друзей. На солнечных дорожках, среди уже поднабравшей силу молодой листвы гуляли семейные пары в возрасте, шедшие под ручку. Гоци оглядел эту прекрасную идиллию, не омраченную ни крокусами, ни грозовыми шквалами, ни расколами земли, как бывало у западных пределов, и вздохнул свободно и легко. Мужчина предложил съездить в центральный парк, чтобы не проводить весь день дома, и Фази, конечно, согласилась.
Они прогуляли целый день, а когда уставшие ехали домой на трамвае, солнце уже зашло, небо набралось глубоким синим цветом и украсилось звездами, а трамвай подсвечивался изнутри лампами и медленно скользил по городу сквозь сумрак. Гоци в это время  спрашивал у своей жены:
- Фази, ты любишь меня?
- Что за глупости? Разве ты не знаешь? – у Фази в голосе было столько упрека, что   Гоци посчитал нужным объясниться.
- Не обижайся, я просто хотел услышать это, чтобы…  не смущаться. Ты бываешь иногда такой далекой и холодной. Мне в такие моменты всегда кажется, что ты от меня ушла, а когда я тебя люблю у тебя становится хрустальный взгляд, будто ты сквозь меня смотришь.
- Гоци!
- И что же, что? Мы женатые люди, не преступники, имеем право об этом поговорить. Так ты любишь меня?
- После таких слов, конечно, нет, - со смехом отвечала девушка.
Гоци, чья голова покоилась у жены на плече, только сильнее прижал свою голову, зная, что девушка не посмеет её убрать.
- Нет мне счастья,  а всё-таки счастье.


***
  Снова Гоци был весь в работе, словно на мгновение выглянуло солнце и опять ушло за майские серые тучи. И в четверг, в день соревнований были тучи и дождь, но Фази все-таки оделась как на праздник. Стравинский, молниеносным взглядом оглядев девушку, с коротким смешком отпустил её к мужу. Клавдия печально вздыхала, она вслух жаловалась, что хочет быть такой же счастливой, как Фази, хочет вот так же собираться к мужу на встречу и поддерживать его на соревнованиях.
- Я не понимаю, что я не так делаю? Готовить умею – умею, красивая – ну-у, не дурна, это точно, стройная – да как березка, не холодная, - здесь Клавдия помахала пальцем перед глазами и засмеялась. – Всем хороша, не ханжа, умею общаться,  а замуж никто не берет. Как так, Фази? Что делать-то, если такие хорошие женщины, как я, пропадают?
- Надо Богу молиться, - отозвалась Фази, наматывая шарф на шею.
- Началась песня лебединая. Иди уж Фази к мужу, а я уж как-нибудь сама, - неожиданно вспылила Клавдия.
- Ты спросила, я ответила, нечего на меня сердиться.
 Клавдия уже отошедшая к своему рабочему месту, резко обернулась и резанула девушку взглядом.
- Я может абстрактно говорила, а советов слышать не хотела. И вообще – сама-то ты много своему Богу молилась о муже?
Судя по всему, Клавдия рассердилась не на шутку, а Фази, которая до этого воспринимала слова Клавдии как очередную ее обыденную исповедь, вдруг встрепенулась от явственной нотки злости в голосе коллеги. Девушка закончила одеваться, молча подошла к Клавдии, под гнетом недоброжелательного и холодного взгляда, и вдруг обняла женщину, положив свою голову ей на ключицу.
- Клавочка, если ты не хочешь молиться, я за тебя помолюсь, а ты не сердись.
  Фази отпрянула, махнула рукой и выскользнула из кабинета раньше, чем Клавдия дала волю словам. Девушка успела как раз вовремя: забег на длинную дистанцию вот-вот должен был начаться, и среди стоящих на старте девушка заметила и Гоци в смешных узких шортах, как у профессиональных бегунов. Девушка прыснула и со своего места бешено замахала рукой и ярким голубым шарфом, сорванным с шеи быстрым движением. Мужчина стоящий рядом с Гоци толкнул его под бок и указал на Фази.
- Твоя машет, - сказал он с ухмылкой, на которую Гоци ответил такой же улыбочкой. Но при виде Фази в голубом платье с хвостом волос, летящим по ветру, его улыбка невольно дрогнула, помягчела и быстро скрылась, чтобы не выдавать себя коллегам и подчиненным. Молодой мужчина сдержанно махнул своей жене и приготовился к старту…
Фази уже на финише встречала победителя.
- Гоци, ты бежал, как лесной олень, будто и земли не касался! – девушка была полна восторга, она пробилась сквозь толпу встречающих бегунов, и её голос потонул в потоке других, звонких, веселых, перебивающих друг друга. Когда волна людей немного схлынула, мужчина, наконец, смог свободно подойти к девушке, он уже успел отдышаться, но лицо его было всё ещё бледным от бега с малиновым румянцем и разметанными ветром волосами.
- Я действительно был воином, и действительно каждое утро бегал на такие дистанции, - Гоци, красуясь, как породистый скакун на выставке, прохаживался вокруг Фази. Он знал, что хорошо справился с дистанцией, знал, что Фази  им любуется и восхищается. Эта мысль подогревала его мужское самолюбие и горячую молодую кровь. Он подошел поближе и сорвал с губ Фази поцелуй.
- Где мой лавровый венок? – спросил он, разъединяя губы, да ещё спросил таким строгим голосом, что можно было и вправду поверить, что он его ждал.
- Дома на кухне есть немного лаврушки, можно будет что-нибудь придумать… Борщ там, или ещё чего…
  Пара вернулась домой уже вечером, правда ранним. Времени было ещё много, и Гоци  решил полностью потратить его на жену. Наконец, у него выдалось свободное  от усиленной работы время. Перетряхнув одну из полок на кухне, мужчина до того, как пойти в ванную, приготовил сухой кофе и поставил его остывать на подоконнике. На Фази, которая наблюдала за ним с дивана, он бросил строгий взгляд, чтобы она и не думала пробовать только его напиток. Девушка отвернулась с оскорбленным видом «ни очень-то и хотелось», и Гоци на это только ухмыльнулся и ушел.
  Когда он вернулся, благоухая мылом и шампунем, девушка вся погруженная в книгу даже не посмотрела на него. И Гоци это не понравилось. Он положил немного сухого напитка в стакан и сел рядом с девушкой на диван, Фази как раз сидела на диване боком, к Гоци спиной. Даже крепкий запах кофе не заставил её обернуться, а вот крепкая рука Гоци это сделать сумела: мужчина ухватился за девичье плечо, крепко потянул и уложил к себе на ноги сердитую Фази с книгой перед лицом.
- Так-так-так, кто-то, кажется, обижается. Революцию мыслит, а?
- Ничего подобного. Ай, убери оттуда руку. Дай почитать!
- Я хочу собрать лавры, а ты мне не даешься. Убери эту книгу.
Гоци вырвал книгу из девичьих рук, чиркнул взглядом по обложке, сказал, что книга скучная, отбросил её.
- Не правда, хорошая книга.
- Не лучше меня – это факт.
  Фази фыркнула, в выражении её больших глаз можно было прочитать обратное, и Гоци это точно понял.
  Комнату уже полностью застелил крепкий пряно-кофейный аромат. Запах был прекрасным и приятным, он будто оставлял во рту привкус чего-то сладко-печеного.
- Почему ты не даешь мне попробовать? – вдруг спросила Фази. – Я думаю, это очень вкусно, но, с другой стороны, не очень-то хочется верить в то, что ты просто жадничаешь.
- Почему? Это хорошее объяснение.
  Девушка вздохнула, попыталась встать, но хитрый Гоци водрузил теплую чашку на её шею, и девушка перестала возиться.
- Этот кофе по вкусу, как твоя любовь, - заметил мужчина мягко. – Так что это не совсем напиток, или это вовсе не напиток.
  Гоци приподнял чашку, и Фази выскользнула из-под неё, устроилась рядом, подобрав под себя ноги, и когда Гоци зачерпнул ложку напитка и протянул её к девушке, послушно раскрыла губы. Темные гранулы царапнули г небо, они уже достаточно остыли, чтобы не испечь кожу, но были ещё на диво теплыми, хотя кофе и простоял на подоконнике минут 15. 
  По вкусу напиток был горько-сладким. Он был очень горьким, этому даже нельзя было подобрать сравнение, и при этом кофе был очень-очень сладким, сильно сладким, но это была не сахарная сладость, а какая-то другая  - чуть более сливочная. Два этих вкусовых  ощущения – горькость и сладость – сталкивались, боролись  друг с другом, оба были очень сильными, но когда Фази проглотила эту смесь, во рту, спустя мгновение, остался нежный мягкий привкус печеного. Девушка от этой круговерти вкусов перестала замечать что-либо вокруг себя, а в это время Гоци, приблизив свое красивое лицо к лицу жены, следил за ней с приоткрытыми губами и искрящимися задумчивыми глазами.
- Ну как тебе? – спросил он, приподняв бровь.
- Странно как-то, я не поняла.
  Гоци ухмыльнулся, опустив голову, в близком радиусе от своей жены он чувствовал себя погруженным в какой-то любовный омут, словно сопротивление воздуха становилось, как на большой высоте, а всякое движение стремилось под действием центробежной силы к этому центру –
- Фази, завтра ты почувствуешь, что не прочь бы снова выпить этого кофе.
Гоци  с невинными глазами-зайчиками «отпил» из чашки.


***
  В последний рабочий день Фази была занята до самого вечера. Ей передавали срочные документы, она сопровождала надзорную комиссию, её же послали на другой конец города передать официальное обращение, дождаться ответа, зарегистрировать его в отделе документооборота.
Когда девушка ближе к концу рабочего дня оказалась в офисе, она тут же набрала рабочий номер телефона Гоци и сказала, что задержится. Мужчина её внимательно выслушал, но судя по его голосу и голосам, которые дальним эхом отразились в трубке, он и сам был очень занят:
- За тобой зайти? – спросил он.
- Нет-нет, я сама. Надеюсь, я скоро закончу и ещё успею поговорить с Клавдией.
- Хорошо. До встречи, - коротко бросил Гоци и положил трубку.
  Девушка задержалась ещё на час. Из офиса стали потихоньку расходиться домой. Ушел отдел бухгалтерии, стуча по коридору и переговариваясь, затем всей гурьбой ушел отдел кадров, и Фази краем уха поймала голос Полины Викторовны Протасовой, что-то объясняющей про выпечку кексов. Постепенно опустел кабинет, в котором сидела Фази, а ей самой позвонила секретарь Стравинского.
- Фази, ты ещё не закончила то, что передавали с 5 этажа?
- Нет ещё, Ольга, мне немного осталось, почти всё готово.
- Да-а, - скучно отозвалось в трубке, наступила неловкая пауза, и Фази добавила.- Оля, не дожидайтесь, я сейчас закончу и отнесу Стравинскому на подпись. Он ещё не ушел?
- Сейчас спрошу, что у него со временем, - оживилась Терехина и на минуту пропала.
  Послышался шорох, стук, трубку опять взяли, и Ольга деловито объяснила.
- Аркадий Аркадьевич сказал, что задержится ещё на минут 10, но не больше, он тоже спешит и настоятельно советовал поторопиться. Он опять не в духе, поэтому ускоряйся.
- Хорошо, Ольга, я поняла. До свидания.
- До свидания, - девушка положила трубку. Затем её быстрые шаги эхом отзвучали в коридоре.
  Фази справилась за 7 минут, всё время поглядывая на часы. Она накинула на плечи пальто, схватила сумку, едва не опрокинула монитор компьютера и с легким сердцем побежала к начальству. Навстречу ей шла Клавдия:
- Клава, ты уже уходишь… Я не успела к тебе забежать. Хотела с тобой поговорить.
- Задержаться не могу, - отбила женщина и, на ходу поправляя куртку, прошла мимо.
  Девушка побежала дальше, свернула по коридору, постучала. На стук сердито отозвался Стравинский, он как раз встал с кресла, одной рукой натягивая на себя куртку и пытаясь при этом разговаривать по телефону.   
- Всё понял, понял, договорились, - мужчина рассмеялся. – Всё будет в лучшем виде. Да я и сам жду. Ага, давай. Жене, детям привет. Так что там, Фази?
- Вот, допечатала, - девушка, сильно нервничая, передала документ. Сердце у неё быстро и громко колотилось где-то в горле, привкус во рту стал металлическим.
- Так, здесь ошибка. Здесь тоже. Когда переделывать будешь?
Стравинский, склонившийся над рабочим столом, поднял глаза на девушку.
- Где ошибки? – девушка встала рядом и уставшими глазами проследила за концом указующей ручки.
- Вот здесь и здесь. Мы так не заполняем.
- Я сейчас исправлю, у меня на компьютере есть электронная версия, но мне нужно 10 минут.
  Начальник со вздохом опустился в своё кресло и отозвался:
- Наверное, устала, что-то  я тебя так гоняю целый день...
- Ничего, я переделаю.
- Документ есть в локальной сети?
  Девушка на секунду задумалась, среди всей кутерьмы она и подзабыла – сбросила ли она его в общую сеть.
- Не помню, - честно призналась она.
- Ну, тогда проверь, - мужчина отъехал на кресле, чтобы Фази смогла поработать с его компьютером. 
  Быстро встав с краю рабочего стола, девушка проверила свою папку в локальной сети. Документ, на счастье, оказался там, где нужно, и тут же Фази запоздало вспомнила, как сначала перебросила документ в общую папку и уже там правила его.
- Есть! Так, здесь… простите, мне нужна клавиатура.
Стравинский чуть придвинул её рукой, не отводя от Фази глаз, наблюдая, как она в неудобной позе старается поскорее перепечатать документ. Девушка поморщилась от боли, отстраняя ногу от острого угла стола.
- И здесь…
  В этот момент мужчина резко схватил Фази и рывком усадил её на колени. Сразу же он стал жадно не то целовать, не то лизать Фазину шею, захватив её рукой с вычурным кольцом на среднем пальце, пока, брыкаясь, девушка не съехала с его колен на пол.
- Что вы себе позволяете, Стравинский? – сказала она каким-то не своим осипшим голосом. Постаралась поскорее встать и уйти, но на две головы её выше и сильнее мужчина опять дернул девушку к себе, прижал к столу, нависая над ней, и бесцеремонно обвил её ищущими руками за спину, прижимая самую негодную часть своего тела к девушке.
- Неужели не видно? - Стравинский пытался поцеловать Фази в губы, но та вертела головой, и он постоянно проезжался то по виску, то по волосам, пока не догадался, вывернув кисть, сильно оттянуть волосы.
- Уберитесь от меня! Что ты делаешь, дубина?!
 Девушка билась так, будто её пытались съесть заживо. Стравинский, который ей перестал отвечать, одним рывком перевернул её на столе и постарался задрать пальто. Девушка завизжала, осеклась и высвободившейся рукой сверзила со стола монитор, слепой рукой ухватилась за клавиатуру, и мужчина тут же прижал непокорную руку к столу. Сам он успел и задрать её пальто, и оттянуть наверх кофту, и уже вцепился в свой ремень. Фази от бешенства дернулась что есть силы и успешно лягнула Стравинского по голени. Его рука на её руке ослабла, он на миг отстранился от девушки, и она, наконец, смога ухватить ни в чем неповинную клавиатуру, но удар получился не сильный, Стравинский его наполовину перехватил, больно ушибив пальцы. Девушка резко нырнула под стол и вылезла с другой стороны, опрокинув мусорное ведро и рядом стоящий стул, правой ногой больно ударив, попытавшегося её схватить Стравинского.  С набежавшими на глаза слезами, она пулей вылетела из кабинета и уже почти у самого выхода из здания вспомнила, что забыла у Стравинского сумку.
 Фази немного пришла в себя на улице, она трясущимися руками стерла слезы с глаз, оправила одежду потуже и, стараясь сделать недовольно-безразличный вид, вернулась в здание, подошла к охраннику.
- Простите, я забыла сумку в кабинете начальства, а Аркад… Аркадий Аркадьевич уже ушел. У вас же есть дубликат ключей?
  Девушка знала, что Стравинский на месте и вряд ли воспользуется другим выходом, но ей нужен был компаньон, чтобы зайти к нему в кабинет. Охранник подозрительно осмотрел девушку, её выражение лица и странность, бывшая в ней, ему не понравились. Он хмуро сказал: «Пойдемте» и оправил свою для вида висящую дубинку. Девушке было на это наплевать, он что-то вяло отвечала ему, пока они поднимались, а около кабинета её ждало умиленное зрелище – её сумка, видимо выброшенная одним резким взмахом, валялась у противоположной стены коридора, из неё выпал простенький телефон, от него отпала крышка и батарея питания. Здесь же валялась зеленая расческа, раскрошенное печенье, на которое видимо наступили. Фази подняла свой скарб, и губы у неё опять запрыгали.
  Охранник сурово, но и растерянно огляделся кругом, глянул на девушку, ища объяснений, но та уже резко обернулась и улетала-улетала-улетала по коридору, взметая волосы и края пальто. Охранник догнал Фази у входа, что-то спросил, она что-то ответила. И на этом её работа здесь завершилась, она вышла на улицу, теперь уже насовсем, попала под дождь. Не заметила, как за ней проследили несколько разных взглядов, каждый со своей мыслью…


***
  В автобусе окоченевшие руки Фази спрятала в сумку, ей вдруг стало на душе так горько и гулко. Руки по привычке шарили в тайных складках сумки, и вдруг – не нашли то, что незримо искали. Девушка чуть ли не с головой нырнула в свою мешочного вида сумку, перетряхнула всё и не нашла их с Гоци фотографии. Эта была простая фотокарточка, но она была в единственном экземпляре, и они  там с Гоци получились такими чудесными. «Зефир  и птица» -  подписал её Гоци с другой стороны своим тонким изящным почерком. Фотография была сделана поздней весной, счастливым солнечным днём, а вот её украли. Девушка горько ухмыльнулась. Если выброшенная сумка была, на её взгляд, ребячеством, то украденная фотография – паранойей и завистью. А фотографию было жалко, теперь у чужого в кармане путешествовали «Зефир и птица». С этим пришлось смириться разуму, а вот сердечная мышца смиряться не захотела.
  Удары сердца были такими сосредоточенными и выверенными, как удары метронома. Каждый удар будто выбивал или даже вырывал место в груди, казалось, мышцы и кожа со следующим ударом прорвутся, а упорно бьющее, злое в своей болезни сердце так и будет бить и бить. Фази попыталась отвлечься, попыталась не считать удары, хотя размеренный, выверенный, точный  ритм будто заставлял её это делать. Эта боль и её регистрация с каждым сокращением сердца могли свести с ума, но девушка упорно отвлекая себя от подсчета, читала молитвы. Наконец, молитва победила, цепкий разум отпустил свои математические издевательства, молитва потекла свободней и отчего-то была светлей, Фази благодарила Бога за то, что её… ей… Говорила с Ним на языке молитвы, и это было так хорошо. Она справилась, она смогла и сбежать, и сохранить себя. Девушка благодарила, упиваясь чувством духовной радости, легкости, блаженства. Всё, что у неё было, теперь казалось ей ещё большим чудом, чем раньше. Фази и не заметила за своими облегчающими душевную муку мыслями, как промахнула через свою остановку. Пришлось бежать от конечной до самого дома. Сердце очень мешало, хотелось его как бы вынуть его на время бега, а потом обратно вставить в грудь, но, с другой стороны, девушка радостно отмечала, что если сердце бьется, если ему больно, то значит, она жива, она всё ясно чувствует, а разве не это Божье чудо – чувствовать всё происходящее, всему со-чувствовать.
  Девушка влетела в подъезд, пробежала по ступеням, влетела в квартиру, благо, что входная дверь была открыта, иначе она бы её выбила. В какие-то мгновения, пока девушка ехала и бежала с работы, ей казалось, что она не увидит дома Гоци, что его отчего-то не будет дома уже никогда, а вдруг он её бросил? Ушел навсегда? Или, может быть, его вообще не было? С невообразимым выражением лица Фази замерла на входе, глядя на спокойно сидящего за столом Гоци. Он удивленно воззрился на неё, бровь приподнята, лицо в пол оборота, как у удивленного кота. Мужчина сидел за столом с кружкой чего-то там и ждал, когда Фази вернется, перед ним скучно лежала книга, выставив словно иглы поднявшиеся страницы.
- Никуда не уходи, - крикнула девушка, тем временем в одну сторону комнаты бросая пальто (на диван), в другую сторону бросая сумку (упала мимо вешалки). Девушка убежала в ванную, и Гоци молча проводил её взглядом. Встал, перевесил на вешалку её пальто, сумку определил на своё место, поставил разогреваться чай, деликатно постучал в ванную и мягко спросил:
- Фази, всё в порядке у тебя?
  Девушка его не услышала из-за шумного душа. Через минут 5 она вышла в одном полотенце. И пока Гоци удивлялся такой распущенности, его жена стремительно пересекла комнату и вонзилась в его губы так, что у него мгновенно перехватило дыхание, потеплело в груди и ногах, пронзило даже не мурашками, а какими-то болезненно-приятными иглами. Фази сбросила с себя полотенце и потянула Гоци с кухни, чай так и остался стоять на столе, там же заночевала недопитая кружка Гоци, это был всё-таки чай, а не сухой кофе.
  По пути девушка ткнула выключатель и уже в темноте вела Гоци за руку, словно наяда, мерцающая и ускользающая в сумерках. Пока они шли пару шагов до своей комнаты, у мужчины в ушах зашумело бурное море, а внутри всё мучительно запульсировало. Гоци шёл за своей женой, словно околдованный пением или танцем - да чем угодно. Впервые Гоци даже и не смел вести: лежа в темноте, он,  всё ощущающий более, чем когда, принимал каждую ласку чувствительной  кожей, болезненными губами, всем собой. Связной речи у него не получалось, никаких шуточек, как обычно, никакой даже малой насмешки. И Фази не тратила время на то, чтобы упиваться своей безоговорочной властью, она бескомпромиссно делилась.
  Среди ночи у Гоци зазвонил телефон, он нашарил его одной рукой, чтобы не спугнуть девушку, положившую ему голову на грудь, и посмотрел на дисплей. Ему вообще показалось странным, что такая пошлая вещь, как телефонная трубка, может сейчас присутствовать в его личном пространстве.
- Кто там? – позвала Фази, она не спала.
- Клавдия опять звонит.
- Ты ей ответишь?
- Чтобы услышать репортаж с места событий, опять прямое включение из ночного клуба? – к Гоци вернулась насмешка.
- Тогда и не трать время, не хочу сегодня с тобой делиться, - Фази провела рукой по груди мужа там, где у него стучало сердце, и снова завладела им. У Гоци из рук выскользнул телефон, ударился об пол, батарея питания отскочила как по заказу. По заказу Фази, конечно. Девушка на секундочку подумала, не то усмехнувшись, не то восхитившись, что Гоци растерял всю свою гордую королевскую власть. Если бы она спросила об этом у него самого, то он бы с радостью подтвердил и согласился бы терять её снова и снова, сколько госпоже будет угодно.


***
  Утром Гоци едва встал, он лежал на животе, но ему было безумно удобно, мягко и приятно, он поворачивал голову или поводил лопаткой, а ему все равно было очень хорошо, как не повернись. Рядом сопела его жена, она отвернулась от него, одну руку подтянула к груди, другую вытянула вдоль спины и тоже спала на животе. Её волосы сетью лежали на подушке и спине. Мягко положив свою руку Фази на поясницу, мужчина стал целовать спину по позвоночнику, ему так хотелось, чтобы Фази снесло крышу снова, и чтобы она не пустила его на работу. Спокойный восторг завладел им, и он с радостно подумал, что стоило пережить столько грустных и трудных моментов семейной жизни, чтобы с полным правом законного мужа получать такую радость от общения с женой. Как было прекрасно и приятно оттого, что Фази – его жена, что он ей муж, что они живут честно друг с другом, и каждая их радость – это заслуженный плод их общего труда. Простая, казалось бы, арифметика, но мужчина при всем при том не помнил, чтобы  они были так близки с начала их семейной жизни.
- Фази, - он не выдержал, обвил её рукам за талию и вытянулся рядом. – Проснись и сделай меня своим ещё раз!
Девушка завозилась, проснулась, встала на локтях, лопатки взметнулись выше головы, волосы съехали на лицо.
- Сколько время? – сиплым голосом позвала девушка. Она вчера простудилась, пока шла под дождем до остановки автобуса, а потом поздним вечером бежала домой.
- 7 утра, будильник не обманешь.
- Тебе же нужно на работу, я тебя отвлекаю своим безработным состоянием…
  Гоци ухмыльнулся Фази в спину.
- Я сегодня вернусь чуть позднее, - сказал он уже обычным голосом. – Приезжают из главного управления.
- И всё же возвращайся поскорее, - Фази обернулась к мужу, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. – Я буду ждать, – добавила она, и у Гоци пересохло во рту, он замер на мгновение, но взял себя в руки: молча встал и ушел в ванную комнату.
Девушка встала следом, оделась, застелила кровать, прочитала утренние молитвы, ушла делать завтрак. Когда Гоци ушел читать молитвы и одеваться, она зашла в ванную, и через 20 минут они встретились на кухне. Пара сидела друг против друга за круглым столом. Из распахнутого окна дул теплый ветер, как в пасторальном кино за окном пели и чирикали птицы. Солнечный свет осиял всю кухню, обе фигуры будто тонули в его лучах. Гоци и Фази спокойно посматривали друг на друга и молчали. Звякали вилки и ножи, с легким стуком на стол становились кружки, на кухне стоял запах шампуня, яичницы, молока и летнего ветра. Фази впервые было так абсолютно свободно рядом с Гоци.
- Я люблю тебя, - вдруг сказал мужчина.
- Пф-ф, банально, - ответила девушка в кружку. – Я это заслужила.
  Девушка ничуть не смущалась, наоборот, веселое расположение духа заставляло её шутить.
- Бессердечная, я тоже заслужил признания! Разве нет?
- Нисколько…«Ах, Фази, Фази», - поддразнила его девушка, ей было дорого это смущенно-ошарашенное выражение лица Гоци. Будто его разбили в пух и прах, и всю его язвительность ниспровергли.
- Это  месть, да? Мстительная девчонка, - заливаясь ярком-красным, ответил Гоци. Его скула обозначилась резче, когда он на мгновение повернулся в профиль.
- Ага, - как ни в чем не бывало, отозвалась девушка, деловито выскребая йогурт из стаканчика. 
  Вообще, девушка играла так, будто она ночью сделала какую-то рабочую банальность с опытом бывалого мастерового –забор покрасила, протекающий кран справила. Гоци же наоборот ничего не мог поделать: у него выходило, будто вчера он впервые остался с девушкой наедине и, признавшись ей в вечной любви, поклялся умереть, если она пренебрежет его признанием. Так они и сидели на кухне: сантехник и Джульетта.
  Гоци допил чай, встал из-за стола, поблагодарил жену. Фази встала следом за ним, проводила его до двери, и у порога они просто и спокойно обнялись. Мужчина поцеловал девушку в щеку, оправил выбившиеся волосы у девичьей скулы и ушёл. Д   
Девушка осталась дома одна. Ей было хорошо, что дома сегодня не придется скучать, надвигалось празднование Зеленой. Дома нужно было навести порядок, нужно было купить цветов, сходить в фонд, навестить соседок и ещё массу дел переделать, и можно было весь день радоваться чудесному солнцу и теплу, а не скучать, специально дожидаясь возвращения.

 
***
  Во время обеденного перерыва Гоци сидел в кафетерии вместе со Абраховым Артуром Леонидовичем  - главным специалистом из соседнего ведомства. В этом кафе обедали служащие нескольких государственных органов и учреждений, располагающихся в старинном, но ещё добротном здании у площади Академиков.
- Гоци Антонович, вы сегодня прямо светитесь. У вас какой-то праздник? – спросил Артур, глазами спрашивая разрешения подсесть за столик.
- Нет, ничего необычного, - Гоци крутанул в руках стакан с кофе, приглашая располагаться. Улыбка на его лице непроизвольно была шире и ярче, чем просто вежливое обращение с коллегой.
- Ну-ну, даже и не верится. Какое-то радостное событие? Поделитесь, а то как-то завидно смотреть на вас.
- Просто сегодня замечательный день, а на выходные у меня билеты на Фестиваль высоких технологий.
- Ого, как достали билетики? Я у всех спрашивал: все как воды в рот набрали. Слышал, там можно будет устроить тест-драйв вертолета.
- Мне прислали билеты из Главного управления. Так что я, можно сказать, иду по работе.
- Ну и везет же, конечно, но дело в чём-то другом, - продолжал Артур,  хитро щуря глаза. – Вас переводят в Главное управление?
- Я об этом не слышал.
- А у нас об этом много говорят, так, между делом. Вы что, согласитесь, если действительно предложат?
- Когда предложат, тогда и узнаем, - ушел от ответа Гоци.
  Их разговор переключился на общий интерес  - Артур неплохо разбирался в механике и занимался моделированием. За увлеченной беседой их застал начальник смежного с Гоци отдела – Боцман Евгений Данилович. Он подсел к ним и, по обычаю, стал внимательно слушать, вставляя два или три слова. Это был своеобразный человек – не очень общительный, даже замкнутый, но внимательный, он всегда был не прочь влиться в компанию, но по своей натуре был в любой компании «молчуном».
  Гоци больше обычного смеялся, он сегодня даже и не набрасывал на себя строгий и официальный вид, сил просто не было. Он размашисто поспорил с Артуром, доказывая ему, что такую модель аэроплана сделать невозможно, а Абрахов, горячась, поспорил с ним, что это очень даже возможно, и что у него такая модель есть, он её успел проверить, и она летает. Условились проверить модель завтра, Боцман тут же выразил желание поучаствовать в споре. Смех и непринужденное общение за их столом привлекли к себе внимание. К столику подошел Стойкий Михаил Олегович и, поздоровавшись со всеми, подсел, чтобы обсудить недавние соревнования. Разговор вышел на новую орбиту, Гоци удивлял всю компанию  своей непосредственностью и открытостью, мало-помалу к разговору, не по обычаю своего характера, присоединился Боцман. Его, оказывается, интересовала рыбалка нахлыстом, между делом он упомянул, что у него есть загородный дом рядом с Карповским озером, там он и удит, и улов у него совсем неплохой как для этой местности. Стойкий тут же пересказал рецепт копчения рыбы. По его словам, так как он, рыбу никто приготовить не сможет, а секрет в сосновых стружках и…
  Здесь Гоци отвлек звонок, он извинился, встал из-за стола и отошел на открытый широкий балкон, сейчас пустой, так как обед подходил к концу и те, кто хотел перекурить или подышать свежим воздухом, выходили уже не на балкон, а прямо на улицу.
  Звонила Клавдия.
- Алло, Клавдия Степановна, здравствуйте.
- Ум-м, Гоци, две секунды, сейчас, - в трубке зашелестели голоса, потом совсем близкий прокричал всем замолчать и принести таблетку. – Алло, Гоци.
- Клава, голова болит? - с сочувственным смешком поинтересовался мужчина.
- Не то слово, просто раскалывается на две большие, как моя задница, части…
- Можешь не продолжать. Ты мне вчера звонила.
- Да-а, - протянула Клавдия и добавила с обидой. – Ты не взял трубку.
- Я был занят, - спокойно ответил Гоци.
- А я хотела сказать важные новости, только… только ты не сердись, Гоци, слышишь?..
  Мужчина напрягся, у Клавдии к нему могли быть важные, судя по голосу, недобрые  новости только об одном человеке.
- Слушаю, - в голосе Гоци прозвучала металлическая нота.
  Клава вздохнула, замолкла на мгновение и вдруг пошла в нападение:
- Слушай, это ведь действительно не мое дело, но  я не могу молчать, не хочу, чтобы ты был обманут!
- Я слушаю, - перебил  её мужчина.
- В общем, в последний рабочий день Фази задержалась больше остальных…
- О чём это говорит? – отбил Гоци.
- Подожди, я… это начало… я видела её последней, она шла к Стравинскому в кабинет, с какой-то бумажкой в руках. Она хотела со мной поговорить. Остановила меня в коридоре, но я была жутко уставшей, сил не было, я сказала, что не могу, а потом, когда Фази уже зашла в кабинет, мне стало стыдно, что мы с ней так работали вместе и общались, а я вот так ответила…
- Очень трогательная история, дальше.
- Я решила подождать её около кабинета Стравинского, думала, она выйдет через 5 минут. Там всего-то дел бумагу подписать. Подожди, Гоци, я выпью таблетку.
  В трубке зашелестело, застучало. Клавдия на заднем фоне кого-то поблагодарила и отправила поискать сумку с сигаретами.
- Алло, Гоци, ты здесь?
- Клавдия… – тихо отозвался мужчина.
- И, короче, я встала около двери, но слышимость там неплохая, не то, чтобы я подслушивала. Сначала они говорили о документе, так были какие-то ошибки, Стравинский сказал исправить, судя по всему на своем компьютере. Фази ещё что-то сказала. А дальше я немного прослушала, у меня завибрировал телефон, а потом послышался шум: кресло скрипнуло, как будто отъехало,  стол… Я решила, что пора уходить, понимаешь?  Напоследок услышала, что Фази спросила, что он делает, а тот ей ответил: «Что здесь непонятного» или что-то в этом роде, а потом уже особого шума не было, и я ушла. Не хотела попасться, когда они будут выходить… Гоци, дорогой… Я хотела сказать, что,  может быть, ничего и…
- Я тебя понял Клавдия, спасибо за информацию.
  Мужчина отключил трубку, сунул телефон в карман и двумя руками ухватился за перила так, что пальцы побелели. Он пришел в себя только тогда, когда под его руками деревянные гладкие на ощупь перила балкона  немного съехали с железного каркаса, Гоци на них слишком сильно опирался. Лето, суета уходящих с обеда людей за спиной, солнце, запахи – всё, что до этого казалось таким радостным сопровождением жизни, стало вмиг раздражающим, злым и пустым.
«Неправда», - мысленно убеждал себя Гоци, но услужливый мозг с лакейским тактом подсовывал другие факты: то, в каком возбужденном состоянии она пришла, какой была новой, что сделал с ним, может быть, в качестве извинений, а может быть, это было следствием её нового опыта.
Гоци вышел с балкона, обычным голосом ответил на вопрос Абрахова. Затем, уже попрощавшись со всеми и собираясь уходить, попросил перенести их спор на другое время. Мужчины проводили его удивленным взглядом до самой двери, а когда дверь за ним с гулким стуком закрылась, переглянулись:
- Что-то не так? Может, из Главного позвонили.
- Точно из Главного, оттуда скоро проверка должна приехать.
- Нет прецедента для проверки.
- А разве нужен? Какая-нибудь внеплановая состоится в виде начальника, как с цепи сорвавшегося. Помните прошлого, который приезжал?
- Хоть бы нас не прошерстили.
- Не прошерстят.
- Откуда такая уверенность, Евгений Данилович?
  Боцман уклонился от прямого ответа, но коротко добавил:
- Может быть, дело и не в проверке вовсе.
  И как Стойкий, и Абрахов на Боцмана не давили, он не сказал больше, чем уже было сказано.
  У Гоци весь остаток дня голова и сердце сгорали в пожаре, зато ладони были холодными как лед. Мужчина заметил, что когда он думает о своей жене, у него начинают трястись руки. В таком состоянии нельзя было возвращаться домой. Он написал сообщение Фази, что сегодня не придет ночевать, скрипя зубами, пояснил, что у него срочная проверка, и он вернется завтра.  На ночь Гоци напросился ночевать к Боцману. Услышав просьбу от Гоци, Евгений Данилович сразу же согласился.
  У него была большая квартира на другом конце города. И когда Боцман привел в неё Гоци, там их уже встречала заранее предупрежденная хозяйка дома и трое её детей. Старшая дочь, средняя дочь и младший сын. При виде Гоци старшенькая 17-летняя беловолосая девчонка вся покраснела и от смущения стала гладить свою косу. Угрюмого мужчину накормили за обильным столом, попытались было его пораспрашивать, но Боцман быстро пресек расспросы. Гоци отказался от чая, и его отвели в комнату для гостей, а семья осталась за столом и полушёпотом говорили о неожиданном гостей, хотя в огромном коридоре потерялся бы и голос в полный звук.
Мужчина в это время лежал на кровати поверх одеяла. Он плотно задернул шторы, и в комнате стало совсем темно. Мысленно усмехаясь, он думал, что болеет неверием абсолютным. Клавдия просто что-то наговорила ему, а он и попался, он был готов этому поверить, несмотря на внешнюю непоколебимость.
«Ру-ми был её ошибкой, нет ни единого основания его вспоминать, - а другая мысль уже кружила:  - Что же она тогда такая правильная легла с ним в постель?».
«Она забыла Ру-ми, она за всё время его больше не вспомнила, - но. - С чего ты взял, что действительно забыла, что не вспомнила ни разу, а может быть, она его постоянно вспоминает?»
«Могла ли она переспать, - это слово ужасно резануло по нервам, – со Стравинским?»
  С ужасом Гоци представил, как он её целует и ещё хуже. От этого видения захотелось растерзать себя и разрушить всё, что было кругом. Гоци вскочил с кровати, открыл окно настежь.
«А если было? Было! Что с того? Что дальше? Что мне с ней делать?»
«А если не было? Как узнать? Она же скажет, что ничего не было, и всё ложь. Как ей не поверить? Она же ни разу не солгала».
  Мужчина представил, как она, подняв на него большие глаза, прямо в лицо ему говорит, что у неё это было со Стравинским. В голове у Гоци какая-то новая девушка с усмешкой на абсолютно безжалостном лице говорит, что ей понравилось…
Эта адская мука, вызываемая самим Гоци, длилась до утра. Молодой мужчина лишь только краем уха и краем сознания уловил, что рядом с дверью в отведенную ему комнату несколько раз прошелестел легкий призрак, видимо, кто-то из детей проходил.
Наутро Гоци, едва приведя себя в порядок, собрался уходить, Боцман, поднявшийся так же рано, как и его гость, на прощание сказал ему:
- Гоци, наш дом открыт для тебя, если тебе понадобится, приходи ночевать и сегодня.
Мужчина поблагодарил и исчез. Через полчаса он уже был на бывшей работе Фази, благо по пути ему не встретилась Клавдия. Ей очень повезло в это утро. Ольга Терехина – девушка 29 лет, немного пухлявенькая, с короткими золотистыми волосами – недоуменно воззрилась на раннего гостя.
- Гоци Антонович, что вы здесь делаете? Что-то случилось?
- Здравствуй, Ольга, мне нужен Стравинский. Он у себя? - у мужчины был твердый, лишь чуть грубый голос. Глаза на его похудевшем бледном лице гипнотизировали Терехину, его волосы отливали металлом, а резко очерченные, болезненные губы были собраны в ожидании её ответа.
- Гоци Антонович, что с вами? – спросила девушка с придыханием. – Вы какой-то сам не свой. Такой злой и строгий…
Девушка опомнилась, поняла, что сказала, покраснела, но сделать с собой ничего не могла.
- Где Стравинский? – повторил мужчина.
- Он уехал.
- Куда и когда вернется?
- Он почти ничего не сказал, но, кажется, его пригласили знакомые провести отпуск вместе.
- Отдохнуть захотел, - с кошачьей улыбкой произнес мужчина и склонил голову, рассмеялся.
- Он не сказал, когда вернется, Гоци Антонович.
  Мужчина кивнул и ушёл. На выходе его за руку поймал охранник, он оттащил мужчину в сторону и стал что-то объяснять. Вкратце его рассказ звучал так: твоя жена-паскуда с начальником спуталась.
  Гоци не возвращался домой ещё два дня, а на третий решился. Фази приходила к нему на работу, но он ускользал от неё, она ему звонила, Гоци брал трубку и спокойным голосом объяснял, что скоро вернется, а пока идет проверка, слишком занят, днём и ночью. И правда, для того, чтобы отвлечься, Гоци работал на убой. Он приходил к Боцману ночевать поздним вечером. И даже и помутненным разумом он сохранил некоторую ясность действий. Например, он не забыл, что за гостеприимство надо платить: и приносил обильные гостинцы, особо радуя детей. В последний вечер он даже порадовал семью, выйдя в гостиную. Рядом с ним тут же сели две девчонки, по обе его руки, мальчишка устроился на коленях. Он развлек их какой-то смешной историей, а потом недолго посмотрел с ними фильм и ушёл.
 На третий день он вернулся. Зашел в дом, открыв дверь своим ключом, и сразу наткнулся на Фази. Девушка сидела на полу среди веточек и цветов и собирала их в вазы. Она обернулась на вошедшего, встала ему на встречу. Она была в домашней одежде, с растрепанными волосами, на лице уставшая, бледная, с кругами под глазами. Она пошевелила губами, будто пробуя что-то на вкус.
- Здравствуй, Гоци, - сказала спокойно. – Как на работе?
- Н-неплохо.
  Молодой мужчина обвил пальцами лицо девушки, заставил её посмотреть прямо на себя. Фази и сама вскинула на него очи, приоткрыла губы, синие круги под глазами почти легли на щеки, скулы  у неё были теплыми, она пахла цветами. Такая прекрасная, притягательная, ужасная… Гоци на мгновение подумал, что её можно было бы простить, просто простить за всё, но мужчина вдруг яростно перебил себя, что однажды уже прощал.
  Девушка постаралась его обнять, Гоци, не убирая рук с её лица, оттянул своё тело.
- Н-нет, не н-надо. Фази, я н-ненавижу тебя. Жить с тобой одно сплошное м-мучение и с-страдание.
  Девушка отпрянула, застекленела, закачала головой, не соглашаясь с услышанным, а потом с коротким криком «ах» осела на пол, среди цветов.
- Что случилось? – спросила она. – Что я опять не так сделала?
- Ты спала со Стравинским.
- А если я скажу, что не спала с ним, что тогда? – Фази подняла на него глаза.
- Я, наверное, должен буду тебе поверить.
- Наверное, - кивнула девушка. – Я твоя жена. Не ты ли мне говорил, что взял из Третьего мира самое дорогое, что я всё, что у тебя есть? Говорил? – голос у девушки стал твердым. – Говорил?!
- Говорил! – закричал Гоци. – Но я не говорил, что согласен, чтобы ты спала с кем-нибудь, кроме меня.
  Девушка отвернулась, закачала головой, запрокинула голову. Её жгла ужасная несправедливость.
- Ты просто хочешь, чтобы я тебе изменила. Ты готов в это поверить. Скажи, за что? За что?! Я не спала с ним, не спала, кто бы что ни говорил!
  Девушка взлетела с пола и выскользнула за дверь. Выбежала из подъезда и, не останавливаясь, пробежала через пустырь перед домом, затем по тротуару, там - на детскую площадку, пробилась сквозь стену детского визга и смеха. Сначала она села на скамейку, но её тут же облепили дети, их мамы и папы – рядом было столько шума и гама. Девушка двинулась дальше, она даже оборачиваться не захотела, чтобы вдруг не увидеть за собой Гоци, но его там и не было. Мужчина за ней не побежал. Так Фази и проходила весь вечер, но ночевать ей было негде, и девушка даже и не думала ночевать на улице ради глупого ребячества.
  Фази поднималась по лестнице родного подъезда, переглатывая во рту тяжелую   металлическую слюну, отчего-то тягучую, непроходимую для сузившегося горла. В квартире был выключен свет. Мужчина сидел на кухне спиной к двери, он не обернулся, и девушка не смутилась его присутствием. Пошла в ванную, из ванной ушла в каморку, легла, и усталая спина отозвалась всеми косточками на жестком полу. Рядом стелился холод, чему Фази была несказанно рада, она не смогла бы заснуть в жаре.
  Следующим утром они пересеклись, когда Фази выходила из комнаты, а Гоци уже закрывал за собой входную дверь. Он мазнул по скуле девушки взглядом и исчез. Сегодня девушка чувствовала себя невероятно отдохнувшей, будто с неё спал тяжкий камень. Она целый день летала. К празднику девушка украсила все комнаты, цветы и веточки стояли в каждой вазе, новые шторы и легкие занавески висели в спальне и в большой комнате. Девушка испекла пирог и, накинув на плечи ветровку, ушла, гуляла до позднего вечера.
  Когда девушка вернулась и собралась нырнуть в каморку, то там нашла спящим Гоци. Девушка тихонько закрыла дверь и легла в спальне.
В субботу утром она ушла на службу в храм, вернулась опять поздно вечером, все повторилось заново, кроме того, что Фази какое-то время перед сном потратила на то, чтобы поменять воду в цветах. Привычным взглядом девушка заметила, что на кухне и в спальне почти ничего не тронуто.  Правда, в спальне было очень душно, девушка открыла окно, постояла, опершись руками об оконную раму, легко дыша полной грудью, а затем легла спать. С утра опять был храм и праздничная служба. После неё девушка вернулась домой, приготовила обед, ушла из дома до позднего вечера. Целый день девушка провела, заглядывая в витрины, ей до ужаса захотелось платье! Она ныряла в магазины и,  делая вид, что у неё есть нужная сумма, мерила легкие и тяжелые, короткие и длинные, прилегающие и свободные платья всех цветов и мастей. Между делом девушка зашла на почту и взяла со стойки бесплатных объявлений газету. Обежала свободные вакансии глазами и, выудив ручку из сумки, обвела одно-два объявления кружком. Опять был вечер и ночь. Девушка возвращалась домой легкая, здоровая, с румянцем на щеках и в блаженном настроении ложилась спать.
  В один из вечеров вместо вернувшейся с прогулки Фази, в квартиру постучалась испуганная Степанида. Она объяснила Гоци, что девушке стало плохо на площадке перед домом. Там Фази сидела, на взгляд Степаниды, абсолютно нормальная и веселая, а потом вдруг на котенка, который прогуливался около песочницы, напал соседский бультерьер. Он его немного потрепал, пока хозяин оттащил пса, а Фази стало плохо, она побледнела и упала на земле, и ей уже взывали скорую помощь. 


***
  Когда Фази очнулась, увидела Гоци, приобнявшего над одеялом её колени. Он спал, отвернув свою голову, левая коленка Фази была как раз под его шеей. Она смотрела на него, и ей было приятно, что он спит – всё, что угодно лишь бы не встречаться с ним глазами, не видеться, не молчать, отвернувшись. Девушка  вытянула руки вдоль туловища над одеялом и спокойно лежала.
  За окном развернулся мягкий, теплый вечер в спокойном мерцании розового неба. Фази хотелось прогуляться сейчас, в ещё теплом от жаркого дня мареве с гуляющими холодными ветерками. Девушка постаралась представить ощущение, какое бывает от соприкосновения разгорячённого лица с ветром . Это ощущение уже забылось, сил встать не было, всё тело будто проваливалось в вату после судорожных сердечных болей.
  Гоци зашевелился, он повернул к ней своё темное лицо, и от горько-печального его лицо вмиг пришло к колюче-холодному выражению. Он встал, отошел на другой конец палаты и сел в кресло, в профиль повернув лицо. Уйти он не мог  - он чувствовал себя привязанным; не прийти не мог – к Фази он, в каком-то смысле, был припаян; поговорить с ней, сделать что-нибудь, чтобы не отворачивать лицо, он тоже не мог. И девушка молчала,  она бы предпочла, чтобы он вовсе не приходил.
  Ей стало плохо, Гоци вызвал доктора, его из палаты попросили уйти, а когда Гоци зашел ко Льву Борисовичу поговорить, тот, немного смущенно, сказал ему:
- Гоци, нам не всё понятно из того, чем именно болеет Фази. Хотя, очевидно, что это дает осложнение на сердце. Дополнительная нагрузка ему не нужна.
- Я это понимаю. Что необходимо сделать? Я всё сделаю.
- Вы, кажется, в какой-то ссоре…
Гоци, сидевший нога на ногу напротив доктора, расположившегося в кресле и тяжко потирающего очки, непроизвольно выпрямил спину.
- Это так.
  Доктор сразу же пояснил:
- Я не говорю, что это ссора стала причиной болезни. Ни в коем случае, такие недуги развиваются дольше и могут сопутствовать другим болезням, но мы не должны… усугублять ситуацию.
  Мужчина согласно кивнул, он уже давно  понял, что доктор хочет ему сказать, но дождался, пока сам Лев Борисович это озвучит, в надежде, что может заблуждаться в своей догадке.
- Пока стоит повременить и не навещать Фази... Она переживает, сами видите.
  Гоци ответил:
- Я не буду заходить к ней в палату.
  Лев Борисович привычным жестом поправил очки в тонкой медной оправке.
- Думаю, раз в неделю можно  девушку навещать, а там - как изменится её состояние…
  Доктор и мужчина ещё немного поговорили, но неутешительный прогноз, конечно же, не рассеялся. Гоци пришлось с этим ехать домой, где ему было невыносимо. Он еле дождался утра, чтобы скрыться на работе. Приехавшую проверку с его уже знакомым проверяющим он едва заметил. Проверили документы, склады, подсобные помещения, кабинет самого Гоци. Кто-то написал длинный и обстоятельный донос, о чём мужчине рассказал сам Ольховский Гавриил Денисович, после всех осмотров пришедший в его кабинет.
- Гоци Антонович, вам не место здесь. Что ещё за дела? Кляуза тут совершенно не при чем. Не дурите, собирайте вещи, готовьтесь к переводу. Сколько я могу вам об этом говорить? Ведь вопрос почти решен, такие мозги и таланты не должны пропадать.
  Гоци кивал, чай без вкуса и запаха жег ему губы. Он абсолютно спокойно говорил с Ольховским, объясняя ему тот или иной документ, делясь своим взглядом на происходящее.  Он шутил, как прежде, но внутренняя солнечность и непринужденность пропала. Когда места шуткам не оставалось, в лице, и голосе, и даже манере сидеть просматривался Гоци, вылитый из металла, бесчувственный.
- Я вас не понимаю Гоци Антонович, вам будто не интересно. Знаете, меня тоже на мякине не проведешь, я много общался с людьми, да и годы уже солидные. Я вижу людей, пускай и не насквозь. Как-то вы играете.
- Все мы играем, в какой-то части в какое-то время, - сухо отозвался молодой мужчина. – Я постарался, чтобы ничто стороннее не отразилось на моей работе. Думается, что результат есть.
- Ну, а что вы думаете о доносе? Кто, по-вашему?
- Понятия не имею, даже и не важно. Доносчиков может быть миллион, а объект их усилий один. Если с этим объектом всё будет в порядке, то ни один донос меня не пробьет. И проверка, судя по всему, считает, что всё в порядке. По распоряжению № 783 я уже объяснил свою позицию.
- Если вы так смотрите на вещи, то я не могу ничего возразить. Но, чтобы вы знали, донос написал Боцман.
  Гоци кивнул, будто ждал этого, или не удивился этому, или просто кивнул в такт, не особо обременяя свой разум этой информацией.
- Что вы знаете о Боцмане?
- Молчун, хороший специалист, и он меня выручал не раз, а написал - так написал.
Ольховский выругался и грохнул кулаком по столу.
- Что вы как святоша?!
- В каком смысле? – голос у мужчины тут же стал железным. – Что я вам должен сказать? Мяса подбросить? Я не буду на письменный донос составлять свой, устный. Боцмана я знаю таким, как сказал, если он действительно написал донос, значит, это новая информация про него, не более…
  У Гоци от ярости побледнело лицо, оттенок волос изменился, глаза ужасно потемнели.
- Гоци Антонович, спокойно! Я высказывался не в вашу сторону. Факт таков: с доносчиками не сработаешься… У вас просто ужасный вид, - вдруг обычным человеческим голосом закончил Гавриил Денисович. – Вам не в кабинете надо сидеть, а ехать на горячую точку.
  Молодой мужчина взял себя в руки.


***
  Несколько дней Гоци в палату не приходил, и Фази уже перестала вздрагивать от всякого шороха. Пользуясь тем, что её организм и разум постоянно пребывали в состоянии усталости, она могла не мучиться бездействием. Пока не спала, лежала и молилась, о чём-то думала, крутила в голове фильмы. Спала большую часть времени, тратила время на завтраки, обеды и ужины.  Ей хотелось сходить в храм – это была бы, пожалуй, её единственная просьба к Гоци, ведь время очень быстро уходило, и если бы у девушки было больше сил, чтобы испытывать глубокие эмоции, она бы постоянно ужасалась возможности не успеть.
  В один из дней  девушка проснулась и не узнала обстановку вокруг себя: всюду в вазах стояли цветы, на тумбочке горой мостились новые книги с блестящими твердыми  обложками разных форматов, здесь же лежали цветные ручки и всякие другие модные канцелярские безделушки.  Лежала раскраска,  Фази приподняла  одну из страниц и увидела серое переплетение цветов и узоров, ждущих чтобы их оживили.  На столе между цветов чего только не стояло из еды: море всяких сладостей, наваленных горой, диковинные, непривычные вкусности, любимые Фазины перекусы. В гранях тяжелой хрустальной вазы, заполненной яркими фруктами, блестели разноцветные блики. В палате открыли окно, и Фази чувствовала себя намного лучше, вдыхая свежий и теплый  воздух.
  Дверца тумбочки была приоткрыта, Фази заглянула и в неё. Там лежали её домашние вещи, которые ещё вчера наверняка должны были лежать дома. В уголке был пристроен фотоальбом. Девушка полистала его, всматриваясь в фотокарточки, будто видела их впервые.
  День был субботний, Гоци мог по привычке пойти на работу, а мог остаться дома, ведь у него был официальный выходной.
«Судя по подаркам, он сегодня никак на работу не пошел».
Девушка решила, что сейчас её муж сидит в коридоре, и ей захотелось, чтобы он тут же ушел из больницы, чтобы они не были в одном здании.
«Он, наверное, тратит много денег, чтобы я лежала в палате одна. Мне улыбается весь медперсонал…»
  Девушке стало жарко в груди, в последнее время любая эмоция, выходящая хоть на градус за предел обычной, заставляла её болеть, а ей не хотелось чувствовать себя обязанной.

 
***
  В это время Гоци действительно сидел  рядом с палатой. Когда он покупал подарки, когда нес их в больницу, его сердце и разум будто на секунду вырвались из тисков, он даже подумал, что когда Фази увидит сладости и цветы, она его простит…
  Но когда он тихо зашел в плату и увидел  спящую девушку, он вспомнил, что это она виновата. С чего это ему в голову пришло, что она должна его прощать? Подарки побледнели и поблекли. Он застыдился, что совсем недавно представлял, как они вместе смогут беззаботно пролистать книги или съесть что-нибудь с чаем, или просто будут вместе перебирать цветы. Ярость, озлобление опять прошили ему мозги и сердце. Мужчина положил свои подарки, попросил медсестер тихо расставить цветы в вазах и не ушел домой. При всей абсурдности, он просто не мог представить, что останется дома наедине с самим собой. В больнице теперь его дом.
 Его сидение, однако, нарушили. По коридору двигались две женские фигуры. Он пока не видел их, но когда они достаточно быстро подошли, и он мельком посмотрел в их сторону, обе эти фигуры бросились к нему – Клавдия и Анна.
- Гоци, - первая к нему прильнула Аня. Она обняла его за талию, посмотрела снизу вверх и не выдержала – зарыдала. Узнав, что Фази в больнице, что у нее очень плохо с сердцем, что ситуация критическая, она на мгновение, на абсолютно цельное мгновение  не то чтобы захотела, но с радостью приняла, что Фази умрет. Это хотение, это принятие было таким естественным, что ощутив его, девушка ужаснулась. Старалась отогнать мысль, но она с ней осталась. Теперь Аня, ощущая ужасную вину, стояла рядом с Гоци, мечтая, чтобы он разрушил это бремя. Девушка тесно прижалась к нему, вглядываясь в суровое  лицо.
- Здравствуй, Анна, - Гоци поздоровался.
- Гоци, я… я… ах, как Фази?
- Не очень хорошо, - ответил мужчина.
- Гоци, - между ним и девушкой вклинилась Клавдия. – Я так, так переживаю. Ничего не могу поделать. Почему это всё случилось? Почему?
  Гоци её резко перебил:
- Клавдия, для чего вы сюда пришли? Никаких «это случилось», ясно? Или мне повторить?
  Клавдия отпрянула от него, стала рыдать. Оба они поняли, что имела ввиду женщина под словами «это всё». Клавдия подразумевала отнюдь не болезнь. И было странно, что она прибежала в больницу напоминать об этом.
Гоци позвал Лев Борисович. Он хотел пригласить его на обед, отвлечь от бессмысленного сидения. Мужчина кивнул пришедшим к нему женщинам и ушел. Медсестра, которая в это время заходила в палату, предупредила, что девушку проведать пока нельзя. 
  Посетительницы переглянулись в смятении, будто стараясь понять, что думает другая. Они были слишком заняты своими личными переживаниями, так что слова медсестры неожиданно поставили их в логический и неловкий тупик. Женщины вышли на улицу, по пути Анна допытывалась, что же Клавдия  имела ввиду, из-за чего они с Гоци поссорились. Ей показалось, что это очень важно, по крайней мере, это интуитивно отвлекло её от своих размышлений.


***
  В последний рабочий день, когда Фази ушла в отдел делопроизводства, в её кабинет постучалась Анна. Фази на месте не было, и второй рабочий стол тоже пустовал, а Аня принесла документ из обеспечительного отдела, никого не нашла и решила подождать немного, чтобы потом не спускаться ещё раз.
  Девушка, сердясь на саму себя, поглядывала в зеркало, оправляя волосы и звякая браслетами. Наконец, торчать у двери ей надоело, она легкими шагами прошла к рабочему столу Фази, глянула на монитор, поискала чего-то на столе и непроизвольно нырнула взглядом в расхлябленную сумку, лежащую на стуле. Из внутреннего кармашка выглядывал уголок глянцевой фотокарточки, на этом видимом отрывке были напечатаны знакомые, волнующие черты. Аня, оглянувшись на дверь, вытащила фотографию и увидела чудесный образ мужчины, сидящего боком на зеленой трубе забора в распахнутом пальто с разметавшимися волосами и лучезарной, широкой улыбкой, обнажившей белые зубы. На земле на корточках, глядя снизу вверх, сидела Фази с сияющим ответным взглядом. Будто один взгляд отражал другой. Фотография была сделана в солнечный день при небольшом ветре, и люди на этой фотографии были очень счастливы…
  Аня, не совсем отдавая себе отчет в том, что делает, выбежала из кабинета с фотографией в руке. Сразу же побежала к себе, спрятала свой клад в сумку и постаралась сделать вид, что ничего не случилось.
  Зазвонил телефон: девушку вызвали на прием к Протасовой. Она, метнув взгляд в зеркало, вышла из пустого кабинета, её коллеги как раз курили на улице, и никто не видел, как она ушла, вернулась и снова ушла.
  Девушка уже была на приеме у  Полины Викторовны, когда её присутствия стал настойчиво требовать отдел логистики. Клавдия - специалист именно этого отдела, который раньше, ещё до переезда в новое комфортное здание ютился на одной площади с отделом, где работала Фази, - теперь зашла за Олейниковой. Её на месте не было,  Клава прошла  к рабочему месту девушки, зачем-то постучала по столу и вдруг заметила под ним модную красную сумочку из лакированной кожи. Приподняла её, чтобы посмотреть, и сумка вдруг раскрылась. Клава чисто машинально бросила в неё взгляд и рядом с изящным кошельком  увидела фотографию. Красавчик Гоци! И рядом эта. Клава быстро достала фотографию, откинула крышку копировальной машины и сделала цветную копию. Вернула фотографию, свою цветную копию сложила в несколько раз и выбежала из кабинета.
С этой фотографией Клавдия проходила целый день, не решаясь смотреть на неё здесь, когда рядом снует столько людей. Собираясь уходить домой, она положила её в карман куртки вместе с телефоном. Но пришлось задержаться, позвонили из отдела делопроизводства и  сказали, что потеряли накладную, а она срочно им нужна, и её нужно найти немедленно. Копия накладной нашлась, но на её поиски Клавдия потратила добрых полчаса. Всё это время ей беспрестанно трезвонили, будто так женщина могла справиться быстрее. Клавдия поднялась на этаж выше, передала документ и уже сердитая и злая спустилась в свой кабинет, чтобы забрать оставленную помаду. Эта чехарда с перебежками по этажам её порядком утомила.
  Фази, которую Клавдия встретила, уходя домой, была последним человеком, которого хотелось видеть, но  вот Фази скрылась в кабинете Стравинского, и женщина остановилась.
Ей хорошо были известны сплетни компании (да она и сама была участницей многих из них). Например, на юбилее – Стравинский клеился к девчонке. Не в шутку и не пьяный, он её не просто обхаживал, а будто тащил в постель. Сегодня последний рабочий день у девчонки, вряд ли начальник просто так отпустит её. Он, по крайней мере, должен что-то сказать.
Клавдия подкралась к двери начальника, благо секретарша уже ушла, и в этот момент Стравинский сказал Фази, что у неё в документе есть ошибки. Клавдия припала к двери… Но за несколько мгновений до того, как Фази сбросила монитор, у Клавдии в кармане громко завибрировал телефон. Режим без звука на телефоне у женщины был не настолько тихий. Она одной рукой постаралась вытащить трубку из кармана куртки. Просунула узкую кисть в карман, оцарапала кожу о молнию, стала беспорядочно нажимать на кнопки, а потом услышала громкий прервавшийся крик, стук и треск, будто со стола что-то упало.
  Женщина, наконец, вырвала телефон из кармана, уронила какую-то бумажку и побежала, чтобы её не поймали. В том, что она услышала, были свои неувязки, и этот странный звук был не продолжением того сценария, который услужливо и охотно развернулся в голове у женщины. Как ни странно, Клавдии было возбуждающе приятно во всех подробностях представить, как благодетельная Фази изменяет Гоци прямо на столе начальника…
  Клавдия выбежала на улицу, перебежала через дорогу и села в кафе со стеклянной витриной, выходящей на двери офиса. Из здания в этот момент вышла Аня.
«Почему она так задержалась? В офисе практически никого нет».
Аня огляделась, ища кого-то глазами, а потом, перебежав через дорогу, зашла в то же кафе, так же села за столик. Клавдия выругалась, засуетилась и в момент, когда рядом с ней собралась на выход большая шумная компания офисных работников, выскользнула на улицу под прикрытием галдящих людей. Ей не хотелось объяснять Ане, что она здесь делает вместо того, чтобы идти в ночной клуб, как рассказывала днём. Она уже, в общем, достаточно увидела.
  В то время, когда Клавдия  на улице старалась отделать от какого-то подвыпившего зазывалы, Фази выбежала из здания, спустя 2 минуты нырнула обратно, полная решимости и дрожащая не от холода.
  Толпа гуляк рассеялась, и Клава едва успела отскочить в подворотню, напугав бабушку и собачника с миниатюрной таксой на поводке. Женщина увидела, что из-за угла здания вылетает Стравинский. Издалека было не особо видно его лица, но двигался он быстро и резко. Он отошел от входа из здания на несколько метров, нажал кнопку сигнализации и сел в машину, треснув дверью.
И вот теперь из офиса вышла девушка. Она прижала сумку к животу, фалды её летнего пальто раскрылись как опущенные темные крылья. Девушка быстрым  шагом уходила к остановке, сбиваясь иногда на бег. На узком тротуаре она кого-то толкнула плечом и тут же извинилась, слегка обернувшись. Затем её скрыл на остановке подъехавший трамвай. Смутный девичий образ мелькнул за его окном, и красно-белый вагон, громыхая, увез Фази.
  Стравинский всё это время,  и насколько мог видеть, следил за девушкой. В руках у него была зажата цветная копия фотографии. Когда Фази убежала из его кабинета, он сначала ринулся за ней, но в коридоре опомнился, ведь всюду были камеры – не лучшие свидетели утех начальника. Мужчина, мысленно ругаясь, вернулся к кабинету, где ему только что не далось желаемое, и на полу у двери увидел сложенный вчетверо лист, он поднял его и развернул. Кровь бросилась ему в голову, ярость, желание и злость захлестнули ему глаза и голову.
«** ка, тварь недоношенная, и этот безмозглый кретин, **бок».
  На забытой в кабинете сумке Стравинский отыгрался, он со всей силы вышвырнул её в коридор, так что она стукнулась о стену, а когда проходил мимо разлетевшихся во все стороны вещей, наступил на то первое, что попалось ему под ноги. Это что-то легко поддалось и раскрошилось по ковровому покрытию.
  «Тварь недоношенная», - крутилось у него в голове. Он вышел на улицу через запасной выход, цветную копию фотографии оставив при себе. В машине он хотел было сжечь бумагу, но вместо этого оторвал Гоци, разодрал его на мелкие клочки, а отрывок с Фази сунул в бумажник.


***
  Фази становилось с каждым днем хуже. Через три дня после прихода Клавдии и Ани, девушка уже не могла свободно двигаться. Она быстро теряла силы, и в день, когда Гоци смог зайти к ней в палату, он похолодел от увиденного. Вместо цветущей девушки он застал на кровати слабую, как бы засыхающую фигурку, правда, с мучительно узнаваемыми ещё блестящими глазами. Девушка была в сознании.
Казалось, от этого зрелища Гоци распадется и разломается, но мужчина опять ткнулся грудью в обидную боль и не смог просто подойти к девушке и обнять её, пока она и вовсе не растаяла. Гоци вдруг подумал, что эта его обида, несмотря на её кажущуюся внешнюю естественность, всё-таки ненормальна, он даже сейчас не может разбить её, подойти к Фази, хотя вот эта девушка, вот она! Её нужно схватить двумя руками, но этот камень, эта стена непрощения здесь же. У Гоци похолодела спина, он подумал, что не сможет подойти к Фази уже никогда.
«Почему мне не помогают молитвы? Почему Господь не слышит меня? Почему? Я так прошу у Него, так стараюсь смириться, ищу свой грех, но я не вижу. Почему я не могу подойти к ней?»
  Девушка смотрела на мужчину странным взглядом, расцепив губы, она позвала его, и Гоци подошел. Он стоял перед ней как картинка, несмотря на переживания, на худобу, на уставший вид, он был так же красив, как и прежде. Суровое, холодное выражение его глаз, гордый вид, отстраненность, металлический блеск волос и бледность – всё это ему чрезвычайно шло. Уже не одна медсестра посматривала в его сторону, а  когда он шёл по больнице, его долгими взглядами провожали пациентки, удивление читалось и в лицах встречных мужчин. Что здесь забыла эта модель?
- Гоци, мне очень нужно причаститься, понимаешь? К Иисусу Христу успеть, в храм. Ты поможешь мне?
  Девушка легонько коснулась своими пальцами пальцев Гоци. Он посмотрел на это прикосновение, поднял глаза на девушку, давно он так прямо не смотрел в её лицо.
- Конечно, я и сам об этом думал. Готовься, в это воскресенье я тебя отвезу, и договорюсь со Львом Борисовичем.
  Девушка благодарно улыбнулась. Просто не верилось: эта улыбка столько раз мелькала на другом лице. Эта незнакомка в кровати ужасала Гоци. Он сел рядом с ней, ошарашенный. Взял с тумбочки молитвослов и стал читать канон покаянный.  Сначала девушка одними губами повторяла за ним слова, закрыв глаз и вслушиваясь в путеводный голос, а под конец она уснула, и мужчина, дочитав, встал и легонько коснулся губами её лба. В палату постучалась медсестра:
- Гоци Антонович, вам пора уходить, - пропела она.
- Нет, я поночую здесь.
- Но, Гоци Антонович, вам нельзя, это больница, и здесь есть свой режим.
- И я его не нарушу.
  Медсестра хотела возразить, но вместо этого быстро прикрыла дверь и через полчаса вернулась со Львом Борисовичем.
- Гоци, помните, мы с вами договорились…
- Я помню, но сегодня Фази со мной поговорила, она ничуть не переживала.
- Да, но это все равно влияет на её сердце и…
- Я ей нужен, она сама мне сказала. И пока она спит, она точно не переживает обо мне.
- Гоци…
- Мне нужно доплатить?
- Нет, не в том дело. Послушайте, Фази иногда не спит по ночам, она проснется, увидит вас и разнервничается.
- Я не уйду, - очень раздельно сказал Гоци. – Вы же не будете выставлять меня с охраной?
  Лев Борисович покачал головой. Он что-то мысленно решил и сказал:
- Тогда, может, вы хотя бы займете свободную палату? Ту, что поближе к этой.
- Спасибо, не нужно. У меня большой опыт засыпания на стуле.
  Медсестра, стоящая с доктором занервничала сильнее.
- Но вы же хотите, чтобы Фази выздоровела… - начала она убеждать в обход доктора, и тут девушка застонала.
  Все трое резко обернулись. У девушки были открыты глаза, но лицо скривилось от боли, она с трудом перевернулась на бок и разинула рот, будто не могла издать ни звука, а хотела. Гоци метнулся к её кровати.
- Что с ней? – спросил он надтреснувшим голосом.
- Фази по ночам иногда не спится, её мучают боли. Мы даем ей обезболивающее, но пару часов она все равно… будет испытывать дискомфорт.
  Девушка собралась в тугую пружинку и дрожала, у неё были открыты глаза, но она смотрела куда-то мимо всего и всех. На ресницах уже дрожали слезинки, рукой Фази подтянула ко рту одеяло и закусила его насколько могла. Вскоре после первой волны медсестра сделала ей укол. Девушке чуть полегчало, но к середине ночи опять стало плохо. Пришлось  потерпеть, ведь доктор настоятельно советовал не увеличивать дозу обезболивающего, чтобы не покалечить тем, что должно было облегчать. К утру Фази признала Гоци, который стоял рядом с ней, склонившись над кроватью, она посмотрела на него хрустальными глазами под мучительно изогнутыми бровями, и толкнула его слабой рукой в грудь, чтобы он ушел. Мужчина уже давно не видел и не чувствовал столько страдания, хотя крокусы многому ему научили. Из этой ночи Гоци извлек, что, пожалуй, не встречал крокуса страшнее и смертоноснее, чем страдающий любимый человек. Этот крокус разрывал изнутри, а победить его было практически невозможно.
  Мужчина всю ночь пробыл рядом, читая и читая молитвы. Гоци никогда так горячо не разговаривал с Господом, так усердно молил и призывал Его, и не часто чувствовал такое неоспоримое присутствие Его рядом с собой, это присутствие было реальнее, чем реальность. Бог был всюду с ним, рядом с ним, в нём самом.
«Верю Господи, помоги моему неверию. Вылечи мою Фази, облегчи её страдание, отдай его мне, Боже!»


***
  Теперь стало понятно, как молодая, цветущая девушка стала серой, иссохшей фигуркой, стало понятно, почему при ясности разума днём, глаза Фази всё-таки какие-то стеклянные.
  Гоци не мог надышаться и нарадоваться дню, будто Фази утром воскресла для него. Они разговаривали, просто разговаривали, и этим Гоци будто пил чистую прохладную воду. Он уже успел договориться со Львом Борисовичем, чтобы отвезти Фази в храм. До воскресенья оставалось пережить целых три ночи.
Две следующие ночи выдались ужасными, одна не лучше другой. Дни Гоци проводил на работе, он здесь был как на отдыхе, на его рабочем месте и там, куда он заходил, не было ни единой страдающей девушки. Ольховский всё ещё был в городе, он теперь работал с администрацией города, но иногда наезживал к Гоци. Видимо, он хотел стать с ним на короткую ногу, но ему не очень удавалось. Гавриил Данилович был не навязчивым человеком, пускай немного грубым и требовательным, но всё-таки он, наконец, увидел, что Гоци с головой в другом. Ольховский удостоверился, что это не мешает работе, мысленно позавидовал молодому человеку, который в отличие от уже посидевших на своих трудовых местах служащих, абсолютно не боялся проверок. Сместят так сместят, не докажут правоту Гоци – так не докажут. Главное, что он сам знает и сделает всё, чтобы её отстоять, остальное не в его компетенции. Такая была у него простая и железная позиция.
  В субботу вечером Гоци, как обычно, был с Фази. Она молча ждала следующего  ночного раунда, рядом сидящий мужчина, скрестив руки на груди, смотрел в окно, на темный вечер, на звезды, на шумящую, будто море жизнь.
- Гоци, - легонько позвала девушка.
- Что? - отозвался он в темноте.
- Завтра важный день для меня. Я бы хотела, чтобы ты был со мной.
- Я и так буду, кто тебя, спрашивается, повезет в храм?
- Нет-нет, я имела в виду немного другое. Со мной быть, - девушка с затруднением приложила руку к груди. – Если ты не можешь мне поверить, ради Бога, прости меня, прости.
  Мужчина обернулся и теперь смотрел в спокойное, но немного детское лицо жены. Нет, оно было даже не детским, а наивным, простым. На её слова ничего не получилось ответить. В следующий раз тишину нарушил не то стон, не то всхлип Фази – ей стало плохо. И всю ночь она ужасно мучилась, сильнее, чем во все предыдущие.  Она собиралась в пружинку и распрямлялась, поворачивалась на бок, на спину, плакала, и всё время держалась за грудь, вонзая ногти в кожу. Из глаз у неё ручьем бежали слезы, обезболивающее ей не помогало, даже удвоенная доза, которую назначил  Лев Борисович, сдавшийся перед увиденным и перед полным своим бессилием.
- Гоци, она не сможет поехать в храм, - перед уходом из палаты, сказал доктор. – Её нельзя тревожить. Надеюсь, днем ей опять станет легче, мы вколем ей снотворное, иначе она не наберется сил, у неё полностью нарушился сон.
  Молодой мужчина кивнул и вернулся к кровати. Фази отрицательно качала головой, выгнувшись дугой на кровати, всхлипывая, она мучительно сжала кожу на груди. В её глазах стояла молчаливая мольба, будто она просила избавить её отчего-то страшного, едва ли не от смерти. Гоци, опустошенный всеми ночами, всеми зрелищами и звуками, приулыбнулся ей.
  Утром, когда медсестра ушла, он одел на Фази куртку и ботинки, взял её на руки и вынес из палаты. По пути им в раннее утро никто не встретился, они чудом выскользнули через запасной выход и оказались на улице. Удалось поймать машину, доехать до храма. Здесь мужчина внес свою ношу в храм, встал в очередь к исповеди, странных прихожан пропустили вперед. Их знакомый священник – отец Дмитрий удивился при виде Гоци и Фази. Молодой человек объяснил ему, как мог, что с ними случилось. Сказал, как они готовились к таинству.  Гоци хотел усадить девушку на пол, чтобы она могла без его свидетельства исповедаться, но девушка просто поближе подтянулась к отцу Дмитрию и на ухо рассказала ему свои грехи. Отец Дмитрий коротко, но горячо ответил Фази, он возложил на голову девушки епитрахиль золотого цвета и свои большие руки, прочел разрешительную молитву, перекрестил голову девушки, дал поцеловать Крест и Библию. Затем отец Дмитрий снова возложил свои руки на девичью голову и что-то сказал. Фази ему в ответ широко улыбнулась, горячо поцеловала протянутую  руку. Следом исповедовался Гоци, девушка успела шепнуть ему, чтобы он положил её на пол, но мужчина, как и она, просто придвинулся к отцу Дмитрию и на ухо рассказа свои грехи, и то, что считал своей самой главной болью. Отец Дмитрий выслушал его и сказал, как можно мягче:
- Фази, может быть, умирает, но не для жизни вечной и не для нас. Мы не умираем для тех, кто нас любит, и мы не можем потерять людей. Нет таких границ и таких рубежей, в которых вы не встретите Бога, а там, где Бог, там и верующие в Него.
Отец Дмитрий благословил молодого человека, дал поцеловать свою руку и помог Гоци поудобнее взять Фази. Ещё некоторое время батюшка смотрел на проходящую сквозь толпу пару, а потом продолжил таинство покаяния.
  Гоци встал под иконой Пресвятой Богородицы и замер на всю службу. Ему хватило сил выстоять самому и удержать на руках Фази. Люди, которые стояли рядом с ними, украдкой смотрели на эту пару. К ним раз или два подходили свечницы, они тихо спрашивали, что с девушкой, а Гоци им тихо объяснял. Те кивали и уходили, всё ещё удивленные.
  Наконец, началось причастие. Мужчина понес свою жену к Чаше, он подождал пока пройдут дети и подростки, его пропустили вперед среди мужчин. Фази была в сознании, но она была странно отрешенной, Гоци содрогнулся: действительно ли она понимает происходящее, успел ли он? Но перед Чашей девушка назвала своё имя, данное при крещении, раскрыла губы и приняла Дар. При этом на её лице отразилось столько радости и умиления, оно будто просияло на мгновение, серая бледность стала светом, хрустальность глаз – небесной отрешенностью, или это только показалось измучившемуся Гоци? Батюшка, который держал Чашу, дал причаститься Гоци. Когда пара уже отходила от батюшки, он что-то ласково им сказал, но мужчина не расслышал, он был таким счастливым оттого, что у них получилось, что они успели, что он успел прийти, будто сам умирал.
  Перед уходом, Гоци отнес девушку к храмовому образу Богородицы, украшенному дарами благодарных людей – крестиками, цепочками, кольцами, сережками. Фази сухими улыбающимися губами поцеловала ризу Пречистой и попросила задержаться ещё на чуть-чуть. Прошло  минут 5, Фази шептала губами, а потом ещё раз посмотрев на образ, вдруг сказала:
- Я свой венчальный букет - помнишь его? – я его тогда попросила поставить к  этому лику Девы Богородицы.
  Фази сияла глазами, ее речь была связной, голос сильным.
- Там были лилии и белые розы, ты мне его подарил. Сегодня к Пресвятой Деве Марии принесли такие же цветы, посмотри на вазу.
  Гоци действительно увидел невестин букет – белые-белые цветы с чуть розоватыми серединками лилий.
- Действительно.
  На прощание Гоци подошел к лику Спасителя и от всего сердца поцеловал Его ризы, приложил свою голову к дереву иконы. А затем Гоци и Фази вернулись в больницу, где их уже вовсю разыскивали. Когда Лев Борисович увидел Фази, то не поверил своим глазам: она медленно, но сама шла под руку с Гоци, щеки у неё чуть порозовели, глаза были осознанными, не хрустальными, к губам вернулся их цвет, даже волосы и те перестали напоминать солому, а приобрели цвет и блеск.
- Вы всё-таки сходили, - заключил доктор.
Гоци беззаботно пожал плечами, мол, что уж тут поделаешь, ушли, но вины своей не признаем.
- Надо было догадаться, - вздохнул он и разрешил паре вернуться в палату, где на столе ещё не оскудели запасы когда-то принесенных Гоци сладостей. Пара пролистала все книги, многие из них были иллюстрированными сказками. Вместе они раскрашивали узоры цветными ручками, вместе делали оригами по рецептам книги «Японские тайны». Так и провели весь день. Перед сном к ним зашла медсестра, но пробыла недолго, просто проверив порядок в палате, и ушла с лукавой усмешечкой.
  Гоци и Фази проводили её  глазами. Когда дверь за ней закрылась, они друг другу улыбнулись, мужчина погладил голову девушки, легонько поцеловал её в лоб, в губы, отметил каждую часть её лица. Под его теплым дыханием, на его руках девушка  заснула.
  Гоци дождался, когда сон её окрепнет, а затем снова взял её на руки, укутав в одеяло, снова  вышел из палаты, снова был запасной выход, а потом - Третий мир.


***
  Гоци заметил это раньше других, вернее - другие этого совсем не заметили. За день чудесная Фази будто стаяла и продолжала таять на глазах. Лицо у неё было светлое, разум чистый и ясный, голос звонкий, глаза, как Гоци и любил, яркие, блестящие, смотрящие всё на него, но это было таянье.
  В Третий мир Гоци попал глубокой ночью. Он сразу же оказался перед белоснежным зданием с огромными колоннами, с круглыми лестницами – обновленной до неузнаваемости усадьбой. Звуки шагов Гоци отозвались тихим эхом, когда он поднимался по мраморным ступеням. Одежда на мужчине изменилась – это была облегченная воинская форма, без меча, плаща, доспехов, кожаных поддевок. На Фази появилась её прежняя одежда, обычная, будничная, в которой она когда-то служила помощницей Гоци.
  Мужчина сам определил место для них. Это оказалась просторная комната с большим, распахнутым балконом и огромным от пола до потолка окном. Большая  кровать без балдахинов и всего остального стояла у правой стены. В комнате ещё были небольшие тумбочки и легкие, изящные стулья, да и одно мягкое кресло, а больше ничего, кроме светлого и уютного пространства. Гоци аккуратно положил девушку на кровать, встав на бело-серебристого цвета постель коленями. Он лег рядом и стал ждать, когда она проснется. Тогда им можно будет поговорить о чём-нибудь, она ему улыбнется.
  Гоци знал. Знал. Знал… И не сходил с ума, и не строил иллюзий, просто решил попробовать, дать ещё один шанс тому, что не может быть. Он, лежа рядом с Фази, думал, какая большая жизнь их могла бы ждать впереди, какая длинная, счастливая и радостная. Сколько можно сделать любящим людям вместе – не перечесть, и каждый день был бы таким нужным. Были бы дети, были бы Дети! Умножить Фази, отдать часть себя – и всю жизнь видеть, как растут целые, настоящие, большие души, настоящие живые люди. Уму непостижимое творение, и их можно было бы родить больше и быть счастливее. Маринка, Сергей, Георгий, Тамара, София, Любовь, Иван. Сколько любви было бы рядом, сколько жизни.
  Гоци взял девушку за руки, она во сне что-то проворчала, а потом издала короткий сонный звук. Кажется, ей снился какой-то интересный сон.
«Я-то в том сне буду?» - смиренно вздохнул Гоци, он уже боялся ревновать к чему-либо, а то вдруг опять мозг перемкнет, но ничего в душе не случилось, она была ясной и спокойной, как утром.


***
  Поздним утром девушка проснулась одновременно с Гоци. Они открыли глаза и посмотрели друг на друга:
- Мне сегодня родители снились: мама и папа. Представляешь? Я их видела по-настоящему, впервые в жизни. Мы о чём-то так весело говорили, и они держали меня за руки: папа за левую руку, а мама – за правую. И я чувствовала, по-настоящему чувствовала их прикосновения. Представляешь? Моим рукам до сих пор тепло.
- Правда? - Гоци улыбнулся в ответ. – Просто чудо, а я уж думал, что тебе приснилось что-то другое.
- Гоци, - Фази засмеялась, – что же мне могло такого присниться? Что мы в Третьем мире?
  Девушка со смехом оглянулась вокруг и добавила изменившимся голосом.
- Мы в Третьем мире…
- Тебя посмотрит доктор Кру. Он хороший доктор.
- Хороший, не спорю. Я так рада, что мы с тобой вместе, но здесь тебя скоро заберут, - грустно усмехнулась девушка.
- Кто меня заберет?
- У тебя здесь множество родных, близких, друзей и знакомых. Все они рады будут с тобой увидеться, тебе нужно будет с ними увидеться.
- Единственный с кем я сейчас пойду на встречу – это доктор Кру.
- Я с тобой.
- Нет, останься здесь, я скоро.
- Но я могу ходить, - Фази задержала уже вставшего Гоци за руку. – Можно я пойду с тобой?
  Мужчина сдался, помог девушке встать, и они за руку пошли искать доктора. Найти его не составило труда, при виде дорогих гостей доктор издал радостный возглас и отложил все свои дела. Он срочно потребовал рассказать ему всё об их жизни, и тут же засуетился, приглашая их к чаю. На ходу он рассказывал, что у них столько изменений, столько новостей! Город расширили, ему дали новый статус. На доске почета города хотят выбить новое имя. Догадайтесь чьё? Нет, не моё. Гоци Алабер Аналони. Вот как. А у доктора Кру теперь есть свои курсы медицинской помощи, есть уже первые ученики, даже подающие большие надежды, некоторые из них ему ассистируют, так как вы там живете…
  Гоци вкратце рассказал новости, изредка отвечая на торопливые вопросы. Доктор Кру так и замер с чашкой в руках и печеньем во рту, он всему не верил и верил. Когда же молодой человек дошел до причины их появления, лицо доктора Кру изменилось, поблекло. Мужчина посмотрел на девушку и тут же встал.
- Мне нужно провести осмотр. Нельзя мешкать!
  Доктор развернул бурную деятельность, и это было только начало. За три дня он должен был успеть либо спасти девушку, либо спасти. Другого варианта он для себя не видел.


***
  Какая прекрасная и нежная пора наступила в Третьем мире! Каждую свободную минутку Гоци и Фази старались провести вместе и на природе, чтобы надышаться этим воздухом, этим теплом и насытиться красотой. Этих минут было катастрофически мало.
  Вскоре, как и думала Фази, к Гоци приехал сонм родных, друзей и знакомых. Он всех их бросил ради неё, но они постоянно были рядом, насколько могли. В белом доме стало шумно, но ни это смущало Гоци, а иное. Он опять интуитивно волновался, и вскоре выяснилось – почему.
  На второй день их пребывания, когда Фази уже прописали постельный режим, мужчина встретился с ассистентом доктора Кру. 
Ру-ми. Он встал около двери, ведущей в комнату Фази. Когда взгляды молодых мужчин пересеклись, земля не сошла со своей орбиты, Третий мир не разрушился, но для двоих это было взрывом. Ру-ми начал первый, он наиболее корректным тоном спросил:
- Могу я войти? Доктор Кру послал меня проверить… Фази.
- Пускай доктор Кру сам придет.
- Он появится позже, но он попросил, чтобы я сам осмотрел девушку. Он думает, что я могу увидеть то, что не может он. И помочь, - веско добавил ассистент.
Гоци стоял между дверью и Ру-ми.
- Фази плохо, мы должны сделать всё, что можем. Как можно скорее, - добавил мужчина более спокойным и убеждающим голосом, но в глубине его темных глаз была все же лукавая искра.
  Гоци не мог решиться. Если бы в его прошлом не было бы хоть одного маленького события, было бы хоть на грамм меньше страданий или радости, он бы не пустил этого человека к ней, он бы его покалечил, убил или сам умер, но не пустил бы. Теперь же он медленно развернулся, открыл дверь и вошел первым.
- Гоци, нам нужно остаться наедине.
- Не нужно, - твердо ответил мужчина.
- Нам нужно поговорить и разрешить наши старые обиды, - тихо повторил Ру-ми. Его взгляд был не лучше, чем у Гоци, за внешней мягкостью голоса пряталось что-то отнюдь не доброе.
  Фази в этот момент очнулась, она села на постели, улыбнулась всему миру и только тогда увидела, кто её посетил. У неё в глазах застыло удивление, какая-то беспомощность, но тут же девушка увидела Гоци и взяла себя в руки.
- Добрый день, Ру-ми, - поздоровалась она. – Зачем ты пришёл?
  Она с мягкой улыбкой кивнула Гоци, и тот, страдая, вышел. Он остался стоять у двери, но никаких звуков до него не доносилось.
Ру-ми провел в комнате 20 минут, может, чуть больше. Он вышел и, не глядя ни на кого, устремился по коридору. Гоци мгновенно влетел в комнату и, не тратя времени на слова, обнял девушку.
  Ру-ми устремился на улицу. Уже вечерело, воздух остыл и набух росой и ночными насекомыми, мерно жужжащими в траве и кустах. У мужчины потемнело лицо, он тер шею, от внутреннего волнения поднимал голову, сильно зажмурив глаза.
Фази была сильно больна, она была такой же, как была, и совершенно другой. Его девушка будто бы не узнала, точнее, узнала, но не так, как он хотел.  Когда он коснулся её грудной клетки, в нём всё дрогнуло, а девушка лишь молча ждала, и вместо диагноза он стал говорить ей нелепые глупости, напоминая, хотя каждое собственное слово даже Ру-ми казалось нелепым. Зачем? Вырвать бы ему язык. Она отвела память, будто рукой отмахнулась от насекомого.
  Ру-ми усмехнулся, его рука задержалась на её коже дольше нужного ему для анализа времени. Это было волнующее прикосновение. Мужчина опустил голову, открыл глаза, и всё остальное спало.
  Она ему отказала, совсем в другом, но отказала: она не согласилась, чтобы он лечил её. Он должен был остаться и убедить девушку, но ему тоже было сложно рядом с ней. Ру-ми вдруг спрятал лицо в руках, он осознал, что она теперь точно умрет. Эта Фази, прежняя Фази, новая Фази умрет навсегда, её не будет. Эта мысль заставила его застонать, ему тотчас захотелось броситься обратно и уговорить её, хотя это и не имело особого смысла, но это увеличило бы время на день или два.
Ру-ми стремительно обернулся и увидел, как в спальне Фази в этот момент погасили свет. Это был ещё один удар, шипы пронзили Ру-ми вдоль спины. Этим шипам было имя «ревность». Он не смог с этим смириться и не пошёл к девушке. Ру-ми направился к доктору Кру, но и тут что-то остановило его, он не сказал ничего, кроме того, что доктор и сам знал.
  К себе домой Ру-ми возвращался перемолотый и сломанный. Фази умирала, Фази ему не безразлична, Фази сейчас в объятиях другого мужчины - своего мужа. Фази его забыла, а он не может смириться. Гордость не позволяет ему вернуться к ней ещё раз, чтобы её убедить. Он не чувствует себя, как раньше, рядом с ней, будто она стала выше и сильнее, а он наоборот – уменьшился и ослаб.
  Ничего не подарит этой не его Фази жизнь. Она вскоре всё равно умрет.
  Эта безысходность поглотила, пережевала и выплюнула первую любовь Фази.


***
  Гоци и Фази просто спали, обняв друг друга. Изредка ночью то один, то другой просыпался, чтобы посмотреть, как в его объятиях спит сердечный друг.
На следующий день Фази совсем ослабела. Она, тихая и светлая, лежала на кровати, с улыбкой встречая Сайруса и Амадейю, сестер Гоци и множество других родных и близкий Гоци людей, а затем  доктора Кру, суетящегося, желающего руками ухватить падающую звезду. Доктор Кру пришел утром, и снова в обед. Во торой раз он пришёл уговаривать девушку, она это сразу поняла. Попросила Гоци принести ей какой-нибудь вкусный фрукт, и он послушно удалился. И пока он искал апельсин, или банан, или гранат повкуснее и сочнее, доктор все добивался от девушки, чтобы Ру-ми её полечил:
- Фази, он не сделает ничего дурного, просто поддержит твои силы, немного «вправит» тебе сердце. Послушай, дорогая, это может… может вылечить тебя.
Девушка с укоризной посмотрела на доктора, так что мужчина застыдился.
- Пускай не вылечит, но даст тебе день или два. Это время ты побудешь с Гоци.    Разве этим ты не подаришь ему радость?..
- Доктор Кру, пообещайте не говорить этого Гоци.
  Доктор хотел было вспылить, но не смог, он ещё раз внимательно посмотрел на девушку, подошёл к ней тихо, чтобы проверить пульс и послушать сердце. Все было ровно, дыхание у девушки было размеренным, будто и не было никакой болезни, однако, у мужчины не оставалось сомнений  - она очень скоро умрет. Доктор склонился, чтобы поцеловать девушку в лоб и вышел из палаты, прикрывая глаза.
  Гоци немного задержался, пока он искал фрукты и тарелку, ему позвонили на телефон. На дисплее высветилось «Олейникова Анна», Гоци взял трубку и сразу же огорошил свою собеседницу:
- Куда ты звонишь?!
  Анна перепугалась.
- Гоци, прости, я хотела позвонить тебе…
- Нет-нет, я не сержусь, - мягко сказал мужчина. – Просто я думал, что мой телефон вне зоны доступа. Что-то случилось?
- Гоци, - Анна на том конце провода не могла сглотнуть болезненным горлом. Ей было тяжело говорить то, что она собиралась произнести. – Гоци, мне всё рассказала Клавдия, и я думаю… думаю, что она не права…
  У Ани рекой побежали слезы, но она старалась не выдать себя.
- Я видел Фази в тот день, она выбежала из офиса где-то через 10 минут с того момента, как ушла к Стравинскому.  Мне кажется, что я видела, как она вытирает лицо руками и так судорожно  поправляет одежду, одергивает на себе. И она была без сумки, я вспомнила она забыла сумку, она, видимо, убежала в спешке, а сумку оставила… И она снова вернулась в здание за ней.  Ты понимаешь, что… я хочу сказать?
- Понимаю, - ласково ответил Гоци.
- А через минут 5, когда Фази забежала обратно, вышел Страв… он вышел. Но не из главного хода, а из запасного, он был жутко злой, он не уехал, пока Фази не вышла и не побежала на остановку… Я поговорила с охранником: он сказал, что Фази возвращалась к кабинету и там нашла свою сумку, выброшенную в коридоре.  Этот охранник – старый, старый… козел, в общем. Он распустил везде сплетни, из-за того, что видел всего лишь выброшенную сумку…
Аня мучительно вздохнула, задрала голову, чтобы слезы немного успокоились -  не помогло.
- Аня, спасибо тебе, ты большая молодец.
- Правда, Гоци? Я сделала это для… Фази и тебя…
- Спасибо. Я буду об этом помнить. До свидания, Аня.
  Гоци положил трубку, вспомнил с большим опозданием: Клавдия впервые рассказывая ему об измене, упомянула, что Фази остановила её в коридоре; хотела с ней поговорить, и это произошло, когда она шла «на любовь» к Стравинскому…  Как он не зацепился за эту неувязку сначала, когда его мозг действительно подозревал Фази в измене, а непросто впал во тьму, как позднее?
 «Такой дурак», - спокойно подумал Гоци  и опять стал искать тарелку, как ни в чём не бывало. Его мысли, как лодочка в спокойных речных водах, всё плыли и плыли, невозмутимые ни волнами, ни ветрами.


***
  Гоци вернулся, неся тарелку с фруктами. Он помог Фази полуприсесть, разломил плоть граната и аккуратно по одной семечке кормил свою жену. Затем они обнялись и лежали, пока Фази не произнесла:
-  Гоци, ты мой самый дорогой человек на земле, и я люблю тебя. Расставание с тобой – это самое болезненное в смерти.
- Я хочу с тобой, - требовательно, отчаянно и тихо попросил Гоци.
- Но ты не можешь пойти за мной. Помнишь свою первую проверку из Главного управления, когда мы…
- Не помню, - закачал головой Гоци. – Не проси, не помню.
Фази засмеялась.
- Я тогда говорила, что ты воин и тебе ещё представится случай это доказать. Не может глупая проверка быть путем такого война, как ты. Твои силы требуют других битв – больших и настоящих битв. Сейчас будет такая, а ты не должен её проиграть, ты обещал Богу, когда крестился и причащался.
Гоци молчал.
- У тебя впереди будет ещё много, так много радости. Она не будет без меня, она будет со мной – твоя радость, но ты не должен ни в одной себе отказать. Она вся должна быть твоей.
  Девушка, смотревшая до этого как бы в себя, теперь окунулась глазами в глаза Гоци, будто с его душой говорила:
- И жена, если тебе это будет дано, и дети, и смех, и счастье. Понимаешь?
- Нет, не понимаю.
- Ты не проживешь на земле без радости, без любви, а выхода иного, кроме как жить, у тебя нет.
- Я буду на веки твой, а ты моя, и будет только так.
- Так и будет всегда, - Фази смотрела своими небесными глазами на него. – Я не знаю, как я предстану перед Господом Богом на суде, но я точно знаю, что там, где я буду, не будет уже недосказанности и обмана. Представляешь, никаких курьезов, никаких недоразумений и препятствий? И то, что они были здесь. – Фази сильнее обняла Гоци, – это, значит, что мы действительно любили и любим друг друга, мы обладаем Божьим чудом, поэтому все злое нам и противоборствовало. И кто бы против нас не восставал, мы всё равно любили и любим друг друга. Ты помолишься за меня Пречистой Богородице? – вдруг требовательно спросила Фази, она даже чуть-чуть поднялась на локтях. – Каждый день три года подряд? Хотя бы одну молитву в день. Пожалуйста, - чистое лицо Фази дрогнуло, глаза наполнились слезами. – Обещай мне, Гоци!
- Обещаю. Обещаю. Обещаю. Я люблю тебя больше всех на свете, я тебя всегда любил, ты моя душа, живешь вне меня, но ты моя душа.
Гоци поцеловал девушку в губы, она блаженная, счастливая снова легла на кровать, Гоци вытянулся рядом с ней, они взялись за руки, и Фази закрыла глаза, у неё на губах застыла мягкая улыбка. Мужчина на секунду будто провалился в сон, а когда очнулся, Фази уже не отозвалась на  его призыв. Она лежала всё с такой же улыбкой, с открытыми глазами и бледным лицом, повернутым к нему, но уже не отзывалась.
Оглушенный мужчина сгреб к себе безвольную девушку и застонал, зарыдал, убаюкивая её, вместо того, чтобы будить, как делал всегда, когда просыпался рядом с ней.
- Господи, умоляю, помилуй её! Радость моя, так нечестно, забрала, забрала у меня болезнь, любовь моя…
  Гоци от слез не мог вздохнуть.



***
  Девушку похоронили на земле, как она и хотела. Гоци рыдал на её похоронах, не видя лиц своих родителей, их общих с Фази друзей, её коллег. Отец Дмитрий встал рядом с ним на колени, но не смог его убедить уйти. Гоци ответил ему, что просто хочет остаться здесь один, что ему не нужна помощь, что он всё понимает.
  Госпожа Аналони рыдала, глядя на сына, Сайрус стоял, словно каменное изваяние.  Он приказал никому из родственников не тревожить Гоци и сделать всё, как он захочет. Ему же пришлось приводить в чувство жену. Клавдия, Аня, Протасова, и ещё и ещё калейдоскоп людей просто разбились, глядя как рядом с ними мучается человек. С похорон они уходили ослабевшие, в слезах собираясь на поминки. Они, конечно, все пришли проститься с Фази, но по иронии судьбы плакал именно и только о ней один Гоци. Все остальные плакали о нём.
  Госпожа Офулия - достопочтенная тетушка - руководила поминальным обедом. Это была чопорная и до последней застежки изящная женщина. «Праздник» под её руководством поразил всех: родители Гоци, маркизы по происхождению,  решили проводить и Фази как маркизу. Зал, где состоялись поминки, напоминал своим убранством дворец, еда и напитки были высшего класса, посуда была хрустальной и серебряной. Гости, пришедшие на поминки со стороны Фази, и общие знакомые семейной пары – все жители земли, не переставили удивляться.
  На обеде было всё, как бывает в таких случаях. Сначала горестно молчали, затем потихоньку, потихоньку разговорились и стали вспоминать усопшую, её мужа, их чудесную жизнь. Только один случай смутил всех: в середине обеда Ольга Терехина вдруг сказал своему соседу – Кириллу, что Фази всегда любила всякие вкусности, и она была бы рада посетить этот обед. Сказав это, Ольга замерла и вдруг выскочила из-за стола.
  На поминках не было Гоци, он остался там, у могилы. Сайрус проследил, чтобы его никто не потревожил.


***
  Три года Гоци отчаянно молился Пресвятой Богородице, как и обещал. Он не пропустил ни единого дня, и иногда бывало, что он так забывался во времени и так не жалел сил, что падал от усталости прямо перед иконой. Обычно, после этого он просыпался с утра отдохнувший, будто спал на чём-то мягком, укрытый теплым покрывалом. С утра ему казалось, что его будили чьи-то теплые прикосновения,  и он не чувствовал боли, хотя и ничего не забывал, но на душе его становилось легко, радостно, тихо.
  Однажды он всю ночь промолился, стоя на коленях, чтобы опять ощутить на себе прикосновения рук. Но, несмотря на ужасную усталость, так и не упал. Это повторялось снова и снова, Гоци делал всё, чтобы выпить себя и проснуться с утра от теплых прикосновений, и успеть схватить теплые руки, хоть  раз, но ему не удавалось. Он оставил попытки, решив, что это навсегда ушло от него.
Гоци продолжал молиться, оставив в молитве своё собственное желание, и однажды молитва опять истощила его. Он заснул на полу, а утром, когда солнце заглянуло в окно и теплым квадратом упало ему на шею и скулу, Гоци почувствовал, как его приобняли за плечи, легонько погладили по голове и ласково коснулись щеки. Это был день годовщины Фази. Гоци встретил утро, лежа на полу, глядя в потолок, спустя год такой счастливый, будто Фази вернулась домой.
  Через три года послушания молитва Гоци выросла и спряталась в глубину сердца, но послушание осталось с ним. Мужчина стал более строгим и суровым, он мог так же пошутить, или засмеяться, но всё делал спокойнее и строже. Его лицо, глаза, стать - всё стало старше, теперь уж ему давали его возраст.
Гоци был абсолютно красивым мужчиной, с виду неприступный, суровый, замкнутый. Женщины сходили с ума от одного его вида, на вдовца объявляла охоту почти каждая женщина, которая оказывалась в радиусе его нахождения. Да и что сказать – после смерти Фази, Гоци пытались окормлять Клавдия, Протасова, жена Боцмана, медсестра Инга, следившая за Фази во время болезни, коллеги Гоци. Анна Олейникова предлагала Гоци свою помощь, после всех событий, она и сама стала тише. Её чувство к этому мужчине стало молчаливым, но неотступным.
  Она помогала Гоци в какой-нибудь мелочи, вроде субботника, когда ей удавалось умолить его суровость. Она помогала ему в фонде, когда Гоци её просил, она ездила с ним в приют и украдкой приходила к нему на соревнования. Везде она видела множество женщин, окружающих Гоци, среди  них находились девушки, ей казавшиеся красивее, чем она, во много раз. Она обычно после таких потрясений уходила домой и плакала от боли и обиды, но снова и снова отказывала мужчинам, которые пытались ухаживать за ней. Над Аней стали подшучивать, что она «старая дева». Люди, которые всегда завидовали ей, злорадно шептались, что при всех своих красотах – Аня одинокая, никому ненужная женщина, «старая дева».
  Девушка всё это знала, за три года с ней тоже многое произошло, и она сама сильно изменилась. Она за Гоци пошла в церковь, крестилась, стала усердно молиться, она старалась хоть мельком увидеть мужчину на Пасхальной службе или на Троицу, на Рождество, на Успение. В обычной жизни они все-таки виделись не часто, Гоци стал замкнутым, и не давал Ане повода быть рядом с собой.
  Женщин вокруг он не замечал, а они сходили по нему с ума. Мужчина ясно понял, что привносит вокруг себя смущение и хаос, когда стал косвенным участником  скандала разгоревшегося из-за него. Он не давал себя скомпрометировать, но и противоборствующих ему было больше. И это были ни крокусы, ни проверки, ни начальники, ни доносчики – это были женщины, девушки, совсем молоденькие девочки…


***
  Спустя три года и 5 месяцев Гоци сделал предложение Анне. В день их венчания девушка упала в обморок, когда на неё одели платье, и она увидела себя в зеркале. Она представила, что станет его женой, что он будет любить её, что у них будут дети, много детей, столько, сколько он захочет, сколько даст Бог.
  Девушка, надевая на голову длинную фату, думала, что он всю жизнь будет суров и строг к себе, что будет строг с ней, что он будет всё делать по правилам, что она должна будет смирять себя и что это не их с Фази солнечная, безбрежная любовь. От этой мысли Анна и холодела, и трепетала, но она на всё шла с великой радостью. Каждая секунда того дня вызывала в ней восторг, она будто летела, она готова была сделать всё.
  Делая предложение,  Гоци честно рассказал о той жизни, что ждет Анну: он сказал, что стал другим человеком, что он не тот Гоци, с которым она познакомилась когда-то, и жизнь с ним не будет легкой, не будет каждодневным праздником. Он объяснил ей, что если причина её симпатии к нему – внешность, то она должна в этом признаться себе и отказаться от брака.
Аня, вся вспыхнув, сказала, что любит его и готова к любым трудностям вместе с ним. Гоци ответил, что если это так, то они будут строить семью, и это в новых жизненных обстоятельствах – труд.
- Я не буду давать тебя наслаждений. Всё, так или иначе, будет направлено к тому, чтобы мы были достойными людьми. Семья нужна для спасения, для рождения детей, для любви, конечно, но не для страсти.
- Я понимаю, Гоци, понимаю, но я же буду только учиться, я постараюсь, - Аня не могла усмирить сердце.
  Гоци, видя её смущение, видя её как бы насквозь, неожиданно широко и солнечно улыбнулся ей.
- Старанием можно многое достичь.
  Эта улыбка могла искупить и более холодные, и строгие слова Гоци.


***
  Аня, стоя рядом  с Гоци на венчании, глядя на него украдкой, не могла поверить, что первая встреча с ним и столько испытаний, длившихся от первого мгновения и много-много ещё времени, привели к такому счастливому концу.
Гоци вспоминал другой день, другое начало, окончившееся печалью и смертью.
К концу таинства Анна и Гоци одновременно посмотрели друг на друга, их жизни связались. Для одного во время радости, для другого - во время печали, но дальше начиналась одна дорога. И у Ани не было иллюзий о памяти Гоци: каждый день он вставал молиться к Пречистой Деве Богородице, и девушка чувствовала и знала, кого он вспоминает в молитве.