Долгое эхо

     Лето, казавшееся вечным, отгорело в краткой феерической вспышке огня. И осень, как и старость, подкралась быстрее и неотвратимее, чем наше желание принять ее.

     В пронзительной, малахитовой выси неба ни облачка, ни ветерка, все кругом отмечено радостью происходящего и светлой печалью уходящего, все дышит мудрым спокойствием зрелости. Уже обильней и холодней выпадает роса и по утрам трава матово блестит, будто таинственная фея обронила горсть драгоценностей. Осенняя пора наполняет душу умиротворением, отрадой и наводит на философские размышления.
Все деревья теперь разные. У каждого свой строй души, своя судьба, своя мелодия.
Вот умытая росой осина, она вся светится непорочной девичьей чистотой. Издалека она кажется живой. Тронешь за ветку - и смеется, и плачет она...

     На продутом ветрами холме многоголосо шумит  листвою тополь, проживший непростую, временами тяжелую жизнь. Он ошибался, бился, страдал, надеялся, а значит - не оставался равнодушным. И побеждал... Тополь не прятался от житейских бурь, невзгод, не искал уединенных пристанищ. Смятение -  его стихия. Каким жизнелюбием озарено иссеченное глубокими морщинами лицо тополя-старика, каким неукротимым беспокойством осознать смысл своего существования и всего сущего на земле! Прислонишься к стволу тополя, как к надежному плечу товарища, слушаешь немолчный переплеск его листвы  и размышляешь о смысле жизни, ее быстротечности. И молчишь, молчишь...
 
     В воздухе пахнет житом, спелыми яблоками и еще чем-то близким, родным, что идет от самой земли, от бесконечной любви к ней. На огородах копа¬ют картошку, скрипит тугими кочанами капуста, а на нивах вершится жатва - мирная битва за урожай...

     Вольготно бегут янтарные волны хлебного моря. Далеко окрест гудит, дрожит воздух от несмолкаемого рокота комбайнов, от проносящихся на ток грузовиков, доверху наполненных зерном.

     Один за другим плывут по бескрайнему полю комбайны.
Видели ли вы руки комбайнера, когда он опускает жатку на самый низкий срез? Шелестят под ударами мотовил тугие стебли, а его руки на штурвале надежны и крепки. И вот уже из бункера комбайна хлещет упругой, теплой струей янтарное зерно. Хлеб идет! – и, кажется,  посветлели продубленные ветром лица комбайнеров, а мальчишка-непоседа, забравшийся в кузов машины, радостно смеется и просто так, для явного наслаждения, подставляя свои руки под живой, сверкающий звездопад.
Низкий поклон тебе, земледелец, ибо хлеб, взращенный тобой - это сама жизнь.
Солнце уже не полыхает, а светит до щемящей боли тихой и доброй улыбкой, словно на прощание согревает всю природу, уходящую в зимнюю даль. Какой спокойной теплотой обласканы поля, рощи, луга! И теперь короткие солнечные дни особенно желанны и ценимы. Они - долгое-долгое эхо уходящего звонкоголосого лета. И осенние дороги с мягкой пылью словно бы ведут из лета к зимним холодам. Неповторима благодать этих сентябрьских дней!
 
     Все в природе, очистившись от всего мелкого, наносного, преходящего, обрело необходимую и неизбежную завершенность, не оставившую уже больше никакой отсрочки и никакой надежды. И, быть может, поэтому все видится правдиво и пронзительно тем внутренним, глубинным зрением, не дающим возможности укрыться ни от окружающего, ни от самого себя.

     Осень - как итог круговорота природы человеческой жизни. Работы. Отпал весь  показной мишурный блеск жизни, весь внешний и суетный налет. Мысль коснулась тайного, великого смыкания конца и нового начала жизни. Остались только дела и слова, если были таковые. И, оглядываясь назад, ты честно и взыскательно спрашиваешь самого себя: "Что же я успел сделать за это щедрое время? Сполна ли отдал людям все, чем богаты ум и душа?"

     Создания рук и разума человека долговечнее, чем он сам, пусть же долгим-долгим эхом отзываются в человеческих сердцах твои слово и дело.


Автор Луиза Кипчакбаева