Жил-был я. Кн2. ч6. гл5. Сельские праздники

 
        Сельские праздники....
        Кто не бывал сельских праздниках, тот не познал народа, не увидел характер народа, его образы и качества. Его духовность. Раскрытую, сокровенную, ответную. Глядишься в нее, в самую суть народа, удивленный, любопытный, по-детски, наивный и находишь новое и неожиданное.
Иванова ночь 1975 года. 22 июня.
       Разноцветье толпы. Женская половина, в большинстве, в национальных костюмах. Радуга полосатых юбок, чепцы, фибулы. Со всех сторон большой поляны, между поселком и озером, музыка, песни, смех, детские клики.
       Полыхают костры. Густая трава дышит свежестью.
       Краснорубашечные малевасы растворяются в палитре гуляющего народа.
Запах пива и жареного мяса. «Lяhedal! Подходи! Налетай!» - зазывают «кожаные фартуки». Наши гиды – Лео и компания, тянут за рукав к ближайшей бочке.
Мореный деревянный ковш светлого пахучего пива периодически освобождается и снова запускается в бочку. Свиной жир течет по пальцам и сусалам.
       - Ню? – вопрошает кожаный фартук.
       - Gut! Hea! Хорошо! – поднимая глаза к небу и выставляя большой палец вверх, отвечаем мы.
       - Ja, ja! – самодовольно отвечает «бочковой» и с удовлетворением хлопает по моему плечу.

       Из распахнутых настежь дверей сельского клуба, доносятся звуки польки - «кантри». В прекрасном расположении духа, приплясывая, мы направляемся туда.
Сцена. На сцене, освещенной единственным прожектором, музыканты – три парня в черных котелках. Гитарист наяривает по струнам и пристукивает педалью-колотушкой по большому барабану. Аккордеонист хлопает «чарли – хайхетом». Скрипач вольно скачет на одной ножке по сцене.
       В зале полумрак. Юность, зрелость и совсем уже мудрость – все вместе танцуют парами, в «раскачку», широко расставив руки. Малевасы, подхватив крепеньких селянок, меняясь парами, теряя и находя своих и чужих, растворяются в круговороте музыки и танца.
       Песни группы «Кукерпилледы» *, потом что-то народное, и вдобавок «When I’m sixty four» ** в кантри-стиле, но без припева. Виртуоз – скрипач так складно выводит соло, что хочется плясать и плясать. Ребра упираются в упругое, щеки пылают, кровь бурлит, тонкий терпкий запах струится от длинных воздушных льняных волос.
                ----------------------------------------
       Апогей белой ночи. На улице становится прохладно. Ор и гул народа заметно поутих. Поляна пустеет. Люди собираются на кромке обрывистого берега озера.
Озеро небольшое, узкое, посередине – островок. Там пылает косматый костер. Вокруг костра кольцо хоровода – девушки в народных костюмах. По обоим берегам, у самой воды стайки людей, то ли бросаются в воду, то ли кого-то бросают. Не разглядеть. Вроде все ясно, но возникает ощущение, что чего-то не хватает, что-то здесь не так, нет какой-то важной детали.
       От озера поддувает легкий ветерок. Гул людских голосов стихает и вместе с поветрием доносится (вот оно!) песня.
       Что-то древнее-древнее, дремуче-далекое, и в тоже время знакомое угадывается в интонациях песни: то в её высоких звуках, то в утробно низких, то в пульсации и грации мотива. Порыв песни захватывает лодочников, накатывается на берег. Она буквально волной накрывает людей, стоящих на берегу.
       Поют все. Взгляд устремлен сквозь священный Костер, сквозь марево Нереальности, туда - в Глубь, в Древность. Туда, где пылал Первый Костер. Где пращуры, а, значит, суть и мы, пели о Купаве, о Капале, а может о Кибеле. Туда, где приносились жертвы, где кипели вещуньи отвары, где вращались огненные колеса. Где в первобытной глуши мы, все вместе, поклонялись Небу и Солнцу, Грому и Ветру, Земле и Воде. И чтили закон Табу.
       Завороженный единым порывом чувств, эмоций, ощущений пел
и я, неистово и страстно веруя в силу священного гимна. И мне показалось, нет, я ощутил всем своим существом, что все это я уже видел и слышал много раз. И не только здесь и не только с этими людьми.
      Единение народа было не долгим. Шальной ветер дохнул и разметал мелодию, слова и чувства. Гул нарастал. Народ закружило, понесло, раскололо на группы. Замелькали лица, огни и тени, острые взгляды, костры, красные рубашки, цветные платки и галстуки. Обволакивающие глаза. Стремительный, как росчерк, полет над пламенем, столб искр в небо, в звёзды, в вечность. Дымный туман в подлеске, и глаза, одни - чарующие, бездонные, негасимые васильковые глаза. Ах!
Иванова ночь. Её первобытная сущность раскрылась - одурманила, заворожила, пленила. Вакханалия? Нет. Скорее всего, потешное, но точное выполнение тысячелетнего обряда. Серьезное и откровенное, тонкое и волнующее, пьяняще–красивое и колдовское, как парный прыжок над костром, как тонкий терпкий запах растрепавшихся в полете льняных волос.
       Сельские праздники......
                ----------------------------------------
       Утро. Сеновал. Резкий свет в квадрате окошка. Голова свежая, ясная. Потянулся, до хруста: «Ой, и хорошо-то как!». Почесал правое плечо, свербит, потрогал ранку: «Задел, что вчера?»
На улице кто-то настойчиво сигналит. Посмотрел на часы: «Ёлки!» Наручные часы показывают шесть утра.
       На дороге стоит мотор с коляской, в седле Айвар. Он машет мне рукой.
Странно, а ведь выспался. Второе - а откуда здесь Айвар?
       По узловатой деревянной лестнице, кряхтя, спустился с сеновала. Открыл дверь. Оглянулся назад. Вдохнул воздух. Запах сена с тонкой терпкой струйкой. Я потер грудь, руки, - все чесалось от приставшей к телу сенной трухи:
«И чего я себе напридумывал: «Не колется. Не колется, залезай сюда». Ерунда какая-та», - ворчал я, почесываясь в разных местах.
       Щеки заалели, я вышел на дорогу.
       - Тере!
       - Тере, тере. Садись, - произнес Айвар, жестом приглашая в коляску. - Киртси, сестра, просила тебя подбросить в Лонги.
       - А-ха, - неуклюже вваливаясь в коляску. - Кирси?
       - Кирс-ти.
       - Не помню. А-а, - рука плавно описала в воздухе дугу. - Это, это там была твоя сестра?
       Айвар завел мотоцикл. Рев мотора разрушил девственную утреннюю тишину
       - Mida? Што?
       - See tюйdruk***. Кирсти, твоя сестра? - неуверенно спросил я и неуклюже вжался в маленькую спинку сиденья
       - Ja-Ja. Да, она. Старшая, – трогаясь с места, ответил Айвар.
       - А сама-то где? - осторожно спросил я.
       - А? – Айвар наклонился ко мне.
       - Где? Kus? Она. Кирси.
       - А. Абья. Lёоks tёёle. Ушла. На работу, - сквозь тарахтенье мотоцикла прокричал Айвар.
       - А.…, - понимающе протянул я и расслабленно потянулся.
       Мотоцикл кренило на ухабах. Я сонно и сладко качался в люльке и улыбался кончиками губ, разматывая, как клубок, вспоминая о ночном приключении.

       Впереди, по грунтовке, пылил грузовик. Айвар взял левее и пошел на обгон. У меня засвербело на лбу, и я поднял руку, чтобы почесать его костяшками пальцев. В тот же миг из-под колеса передней машины, пулей, вылетел, камень и попал мне ровно в центр ладони. Пальцы сами собой сжались, поймав камень. Разглядывая камушек, я еще подумал: «Вот свезло, так свезло. А если бы не зачесалось?». И отбросил его в сторону.
       Все произошло так стремительно, что я, даже, не акцентировал свое внимание, что, предчувствуя «выстрел», камень я поймал на лету.
       Я посмотрел на Айвара, он кивнул головой и хитро подмигнул в ответ. Я пожал плечами, устроился, поудобней, смахнул с губ мимолетную счастливо-глупую улыбку и провалился в дрему, мотая головой на неровностях дороги.
       Кстати, о сельских праздниках. Кто не бывал на них, тот не поймет души народа! Посещайте сельские праздники….
____________________________________________________
* - «Кукерпиллед» - Эстонская фолк-группа того времени.
** - «When I’m sixty four» - песня рок-группы «The Beatles» диск  «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band»
*** - See tюйdruk (эст.) – Эта девушка.

_________________________________________________
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/06/30/1820