Шторм. Часть 4

  Шасси мягко стукнулись о землю - я проснулась. Самолёт мягко скользил по взлётной полосе, слепило солнце. Из иллюминатора я видела город, а за ним совсем маленький лазурный краешек. Я не была на море пятнадцать лет.
  Мы остановились. Пилот пожелал всем приятного отдыха, люди засуетились, затолпились, потянулись к выходу. Я забрала с багажной полки свой рюкзак и натянула солнечные очки. Мне было некуда спешить.
  Южные энергичные таксисты наперебой предлагали свои услуги, я протиснулась мимо них, вышла с парковки, зашагала к автобусной остановке.
Пятнадцатый шёл в центр. Туристы либо брали такси, либо ехали на других рейсах, тех, что идут к берегу. Поэтому автобус был полупустой. Он дребезжал по разбитому пыльному асфальту, пластмассовый попугай висевший над водителем болтался из стороны в сторону. Я отвела взгляд от игрушечной птицы, уставилась в окно.
Несколько километров после аэропорта мы ехали по оливковой роще. Я открыла форточку и вдыхала знакомый аромат, смешанный с солёным запахом бриза. Растревоженные воспоминания поднимались к глазам.
  Деревья закончились и начались первые дома, ослепительно белые, открытые, счастливые. Мы проехали тот, что был когда-то моим. На террасе женщина развешивала бельё, мужчина в рыбацкой шапочке, похоже, муж, качался в кресле и курил трубку. Маленькая девочка пыталась забраться по его ноге, он улыбался ей. Я отвернулась от них. Успею выплакаться потом, сейчас меня ждут дела.
  Автобус остановился у здания городской администрации - конечная. Я вышла.
Здание успели отремонтировать: вместо облупившейся краски стены покрывала мраморная облицовка. Холл внутри тоже изменился. Кожаные диваны вместо деревянных стульев. Ковры. Кондиционеры. На ресепшене - молоденькая красивая девочка. Я подошла к ней. Почти искренняя вежливая улыбка:
  -Я могу вам помочь?
  -Да, скажите Иван Фёдорович на месте?
  -У вас назначено?
  Я достала паспорт, открыла страницу с именем и фамилией:
  -Нет, но это не проблема. Он примет меня.
  Уверенность в моём голосе смутила её:
  -Подождите, я с ним свяжусь.
  -Она отошла вглубь к внутреннему телефону, набрала номер, сказала что-то тихо, я не расслышала, ей ответили, она положила трубку.
  -Подождите, он сейчас спустится.
  Я отошла к стене, начала разглядывать фотографии. Свежие. Я посмотрела на лица, большинство из которых я видела впервые. Некоторые из них показались мне смутно знакомыми. Перед одной из них я застыла.
  Я не верила, когда летела сюда. Вернулась больше для того, чтобы убедиться, что мои страхи беспочвенны. Но маленькое сомнение, которое в Москве пришло мне в голову, нереальное, кошмарное, обретало кровь и плоть на этой фотографии.
  -Мила.
  Я обернулась.
  Иван Фёдорович сильно изменился, поправился, ссутулился, поседел, обзавёлся очками. Только добрая улыбка на его губах осталась прежней. Весёлый, хитроватый взгляд. Он часто приходил к нам в гости, когда я была маленькая, неизменно с цветами для мамы, с конфетами для нас с братом.
  -Иван Фёдорович.
  Мы обнялись.
  -Господи, какая ты стала…
  -Какая?
  -Красивая. Эх, где мои годы…, -Иван Фёдорович по молодости слыл дамским угодником и по слухам даже ухаживал за моей мамой, -ну пойдём ко мне, чего на проходе стоять.
  Мы зашли в его кабинет, он усадил меня в кресло.
  -Будешь чай?
  -Да, спасибо.
  -Сколько мы уже не виделись? Десять…
  -Пятнадцать.
  -Мама?
  Я покачала головой:
  -Она не смогла… Воспаление лёгких.
  Он отвернулся. Наливая мне чай, пролил мимо кружки и судорожно принялся искать, чем вытереть лужицу. Я дала ему время.
  -Как брат?
  -Всё хорошо, у него двое детей. Мальчик и девочка.
  -А ты? Муж, дети?
  Я вспомнила о Владе. Не думаю, что он вернётся.
  -Детей нет. Не могу решиться.
  Он улыбнулся:
  -Это пройдёт. Скоро.
  -Надеюсь.
  -Ты по делам или так?
  -Так. Ностальгия, наверное.
  -И как тебе здесь?
  -Многое изменилось.
  -Всё течёт, всё меняется.
  -Да… Иван Фёдорович, я хотела спросить. Помню, отец говорил, что вы записывали заседания и дебаты. Мама всё по вечерам рубашки ему наглаживала, боялась, наверное, каким он останется в истории…
  -Записи остались. Мы их оцифровали, всё в архиве. Хочешь посмотреть?
  -Да, если можно.
  -Конечно. Ты что-то конкретное ищешь?
  -Нет. Не знаю. Хочу вспомнить, каким он был человеком. В последние годы он был очень занят, мы почти не проводили время вместе. А до этого… Я была маленькая, не понимала многое из того, что он говорил. Что-то осталось в памяти. А про что-то не знаю, это действительно происходило, или я потом придумала.
  -Хорошим он был человеком, справедливым. Жестковатым немного, да. Эх, Мила, ты бы знала, как мне его не хватает. Да и не только мне. Мало сейчас таких, как он. Сейчас знаешь, все стремятся побольше себе отхапать, а после них - хоть потоп…, -он погрустнел, осунулся при этих словах, хотел ещё что-то сказать, но поднял глаза на меня, слушаю ли, и оборвался, - Ладно, прости уж моё стариковское.
  -Да ничего.
  -Пойдём в архив. Посмотрим, что там есть.
  Архив был совмещён с библиотекой, и тишина здесь стояла мёртвая: посторонних сюда не пускали, а местные обитатели заходили редко.
  -Ноутбук у тебя есть? cd-считыватели можешь взять в тумбочке. Вот сюда, налево. Здесь двухтысячные. На дисках только даты, я не знаю точно, на каких из них есть твой отец, придётся много посмотреть. Выносить их нельзя, но я попрошу выписать тебе пропуск, можешь приходить каждый день. Ты надолго к нам?
  -Пока не знаю, на неделю, наверное.
  -Успеешь, -он помялся, -я оставлю тебя одну, не думаю, что кто-то сюда зайдёт. Но если возникнут какие-то проблемы, отправляй ко мне. Зайдёшь вечером? Расскажешь мне, как там в столице жизнь устроена?
  -Зайду, Иван Фёдорович, спасибо большое. За всё.
  Он аккуратно прикрыл двери архива, и я осталась один на один с историей. Подошла к полкам, пробежалась аккуратно по пластмассовым корешкам. Нашла диск, датированный своим днём рождения. Отца не было дома в этот день. Достала из рюкзака ноутбук, подключила считыватель, вставила диск. Изображение низкого качества, зашумлённый звук. Я прибавила громкость:
 
  “Угрозами не построить справедливое общество. Страх работает только поначалу, он решает только здесь и сейчас, но по сути унижает человека, стопорит его, не даёт ему развиваться, а мы обязаны думать о развитии, о нашем будущем, не только о настоящем. Поэтому мы должны искать причины, а не бороться со следствиями.”
 
  Я вглядывалась в центр экрана, в родное забытое лицо. Папа хотел построить идеальный мир.
 
 “Причины любых проблем в незнании. Вы знаете, у меня двое детей. И возможно, я не лучший отец в мире. Но я каждый день спрашиваю себя, что я должен сделать, чтобы уберечь их от опасностей современного мира. Как защитить их от алкоголя, курения, наркотиков? Я не угрожаю им, не наказываю. Я стараюсь дать им как можно больше информации. А что делать дальше - их собственный выбор. И пока что я могу ими гордиться.”
 
  Интересно, чтобы бы он сказал теперь?
 
  “Мы должны быть примером для подражания. Как для наших детей, так и для избирателей. Каждый ваш поступок, пусть даже незаметный, должен быть пронизан ощущением того, что вы на виду. Ужинаете ли вы с семьёй, говорите ли со случайным прохожим, гуляете ли вы в одиночестве по парку. Не важно. Помните, на вас смотрят, вас оценивают, вас сравнивают с другими.”
 
  Вскрытие без наркоза. Моральные догмы, вытесненные в подсознание. Постоянное паранойя и ощущение того, что за мной следят. Жажда жизни против заложенных принципов. И чувство вины, стократ усугублённое тем, что я натворила.
  Я смотрела видео до поздней ночи, хотела вернуться в прошлое. Не маленьким ребёнком, впитывающим слова отца, как безусловную истину. Не подростком, желающим назло сделать всё наоборот. Я хотела вернуться к нему взрослым человеком: “Папа, ты прав, и я хочу того, что и ты. Более совершенного мира. Но жизнь сложнее, её законы сильнее тех, что созданы людьми. Эту жизнь нельзя загнать в правила, поэтому я буду искать другой путь.”
  Но я была в архиве одна. И не было в этой тишине человека, которому я хотела сказать эти слова.
 
  ***
 
  “Когда я голосую за принятие закона, я не думаю о себе, вместо этого я вспоминаю о своих детях. Вчера моя дочь обвинила в том, что я слишком мало времени провожу с ней. Это правда. Я люблю свою семью, но есть вопрос, который я задаю себе каждый день. Какой мир я им оставлю?  Вы слышали про принцип персональной ответственности? Каждый из нас отвечает за то, что происходит вокруг. Каждый из нас может изменить что-то к лучшему.”
 
  Я хорошо помнила этот день.
  -Папа, не трогай!
  Папа зашёл в мою комнату пока меня не было. Он стоял возле моего стола и слушал мой кассетный плеер. Даже если бы он начал читать мой дневник, я бы так не разозлилась. Сейчас я понимаю, что он просто беспокоился обо мне, пытался увидеть, что скрывается за моими постоянными истериками, но тогда я восприняла это как акт святотатственного вандализма. Нет ничего более интимного для подростка, чем музыка, которую он слушает втайне от всех.
  Конечно, на моей стене висели плакаты с модными певцами, один смазливее другого. В школе мы с другими девчонками обменивались альбомами, совместно рыдали под голос будущего Дельфина, когда он пел “Последний раз”, танцевали под “Самбу белого мотылька” Меладзе, и собираясь у кого-нибудь в гостях включали Яну на полную, чтобы нестройным хором подпевать: “Одинокииий голубь на карнизе за окном, смотриит на меня, стучится в дом”. Это всё было просто и понятно.
  Но существовала музыка, которую я слушала только в плеере и никому об этом не рассказывала. Мне казалось, не поймут. Я и сама не понимала. И вот папа стоял, слушал и задумчиво смотрел в окно. Я в панике пыталась вспомнить, что сейчас в кассетнике. Да не важно! Я подлетела к нему и вырвала из рук плеер. Плотные наушники полетели на пол.
  -Мила, в чём дело?
  -А если я буду заходить в твой кабинет и копаться в твоих вещах?
  На мой крик прибежала мама:
  -Что здесь происходит? Мила, чего ты опять раскричалась?
  -Кажется Миле не понравилось, что я захотел познакомиться с тем, что сейчас слушает молодёжь. Послушай, в этом нет ничего такого.
  -Ах, молодёжь… Понятно. Ты хочешь узнать, что у меня сейчас внутри. Если правда хотел бы, проводил бы дома больше времени!
  -Мила, не груби отцу.
  -Оставь её, она просто подросток, не понимает, что говорит. Мила, тебе тяжело. Это пройдёт.
  -Хватит меня воспитывать! Ненавижу вас!
  Я хлопнула дверью, сбежала по ступенькам. Домашняя спокойная атмосфера была невыносима, хотелось кричать, бить, бежать. Подальше от людей, взрослых, к морю. В руках остался плеер, я натянула наушники и включила play:

  …Слабый шорох вдоль стен, мягкий бархатный стук
  Ваша поступь легка – шаг с мыска на каблук
  И подёрнуты страстью зрачки, словно плёнкой мазутной…*

  На берегу было пустынно, ветер накатывал волны на песок. Скинула сандалии, попробовала ногой воду - холодная. То, что нужно. Я разделась, прыгнула в прибой. Буду плыть, пока не замёрзну. Десять метров, двадцать. Начало сводить ноги, я выпрямила их, взмахнула рукой, развернулась. Заметила чёрную фигуру на суше: какой-то человек шёл к моей одежде. Этого ещё не хватало! Я погребла назад. Волны помогли мне, я оказалась быстрее, чем вор. Выбралась на берег, встала в полный рост, вгляделась в незнакомца.
  Мужчина. Не молодой, не старый. Наверное, ровесник моего отца. В классических брюках, туфлях, рубашке, пиджаке. Неподходящий наряд для пляжа. Его карие глаза с любопытством изучали меня.

  …Я изрядный танцор – прикоснитесь желаньем, я выйду.
  Обратите внимание – щёголь, красавиц и фат.
  Лишь слегка потускнел мой камзол, изукрашенный пылью
  Да в разомкнутой коже оскалиной кости блестят…*

  -Кто вы?
  -Случайный зритель. Увидел одежду на берегу, подумал не случилось ли чего. Не заметил тебя сразу. Не холодно?
  -Нормально.
  -Интересно… Я здесь гуляю иногда вечером. Ты часто здесь купаешься.
  Не вопрос – утверждение.
  -Я никогда вас здесь не видела.
  -Я умею быть незаметным.
  Я приблизилась к своей одежде. Он не спешил уходить.
  -Почему ты без купальника?
  -А вам какое дело?
  -Просто любопытство.
  -Забыла дома.
  -Не стыдно?
  -Перед кем?
  -Передо мной.
  -Нет.
  Я начала натягивать одежду на мокрое тело. Футболка скомкалась и дрожащие руки не справлялись. Моя голова запуталась в ткани, и на время я потеряла своего собеседника из поля видимости. Чьи-то руки помог опустить футболку вниз. Я ждала, что он уберёт ладони с моих бёдер, но он остался стоять так и выжидающе смотрел на меня.
  -Ты красивая.
  -Да что вы?
  -Тебе не говорили?
  -Нет.
  -Дураки.
  -Вы врёте.
  -Зачем мне это?
  Его руки были тёплыми, прикосновение приятным. Мне не хотелось, чтобы он убирал их. Интересное ощущение. Я оцепенела, не зная, что мне делать. Он знал:
  -Ты дрожишь. Давай я обниму тебя.
  От него хорошо пахло. Сквозь тонкую рубашку я слышала частый стук сердца. Он взял меня за подбородок, поднял, мои губы непроизвольно раскрылись.
  -Закрой глаза.
  Я послушалась.
  Первый поцелуй получился неловким.
  -Не кусайся так.
  -Как?
  -Придётся тебя учить. Не здесь.
  -Сейчас?
  -Нет.
  -Когда?
  -Ты слишком требовательна.
  -Что это значит?
  -Забудь. Знаешь плато на скале?
  -Там опасно.
  -Ты боишься?
  -Пфф. Нет.
  -Приходи туда завтра в то же самое время. И помни, если расскажешь кому-нибудь, то мы вряд ли ещё раз встретимся. Поняла?
  -Да.
  -Хорошая девочка. А теперь беги домой, тебя, наверное, уже обыскались.
  Я вернулась домой, сняла сандалии в прихожей, прошла в гостиную. Мама посмотрела на мои мокрые волосы и ничего не сказала. Я уходила купаться каждый вечер – родители уже перестали меня останавливать.
  -Мила, ничего не хочешь сказать?
  -Простите меня.
  Мама подошла ко мне, села рядом, погладила по голове.
  -Мила, папа много работает и не проводит с тобой столько времени, сколько раньше. Но то, что он делает, очень важно. И ты больше не ребёнок. Ты взрослеешь. Возможно ты не понимаешь, что с тобой происходит…
  -Мам, не надо. Всё в порядке. Честно. Я больше не буду.
Мама встревожено посмотрела на меня. Мое послушание было чем-то необычным.
  -Мы поговорим ещё об этом.
  -Хорошо. Не сейчас. Мам, я спать хочу.
  Мама поцеловала меня на ночь, и я ушла в свою комнату. Сквозь сон я слышала, как она прошла в папин кабинет, закрыла дверь, и они тихо начали разговаривать.
 
  ***
 
  У меня появился секрет. Меня учили не лгать, и, возможно, я не смогла бы уклониться от прямого вопроса, но никому и в голову не приходило меня о чём-то спрашивать. Я вообще стала редко разговаривать с другими людьми. Мне теперь было с ними скучно. Прошлые волнующие разговоры с подругами стали казаться каким-то атрибутом детской жизни. Большинство из них уже бегали на свидание с парнями, но обычно это были какие-то сверстники, поэтому теперь я чувствовала себя круче и взрослее, чем они все.
  В одиночестве я слушала музыку и училась интерпретировать символические полунамёки, казавшиеся раньше мне столь загадочными. Я разглядывала мужчин на улице и сравнивала их с Ним. Иногда я улавливала похожие черты и меня тянуло навстречу, но это всё была фальшивка, обман, лишнее напоминание о том, что моё тёмное счастье в другом месте.
  Я невесело усмехнулась. Теперь я снова здесь, но во встречных прохожих я вижу совсем другого мужчину. Я вспомнила, как сбежала от Кости. Я думала, что вдали я буду забывать его. Это был банальный перенос, как сказала бы Амели. Многолетняя нехватка мужского авторитета. А тут ещё красивый начальник, который говорит такие знакомые слова и пытается меня воспитывать. Мои непонятные чувства были теперь так очевидны, что я удивлялась, как не осознала этого раньше.
  Странное дело, после того, как я сняла с Кости эту маску, после того, как он превратился для меня в постороннего мужчину, в личность, которую я не успела разгадать, его черты стали приобретать для меня совсем другую привлекательность. Он больше не восхищал меня. Мне не нужно было его одобрение. Но теперь я искала его в своих снах, в них всегда всё было проще чем, в реальности.
  Я снова включила запись. Всё-таки мой отец был совсем другим человеком, и я не могла представить его в роли руководителя подразделения коммерческой компании.
  Так же, как и не могла представить Костю в качестве пламенного политического оратора.
  Но я помню, что ещё до того, как мы поругались с Костей окончательно, я не выдержала и в шутку спросила его, зачем он продолжает быть “несгибаемым хорошим парнем” в таком циничном бизнесе, где ценится изворотливость и хищная акулья хватка. Он тогда ответил мне, что у него в подчинении почти тридцать человек и добавил почти те же самые слова, которыми мой отец убеждал своих соратников:
  -Кто пойдёт за мной, если я не буду твёрдым в своих убеждениях? Как можно убеждать в честности своих слов, если есть, что скрывать?
 
  ***
 
  После случая на пляже я сбегала из дома каждый вечер. Пока окончательно не похолодало, мои отлучки на море никого не волновали. К папе приходили его коллеги, не все, только доверенный кружок, они запирались у него в кабинете и долго спорили. Мама беспокойно прислушивалась к долетающим из-за двери словам:
  -Слишком опасно. Не стоит с ними связываться. У нас недостаточно доказательств.
  Отец резко возражал:
  -Мы должны выкинуть всю гниль из наших рядов. Доказательства у меня в столе.
  -Их слишком много.
  Они замолкали. Я слышала скрип. Похоже отец рисовал на доске, стоявшей у него в кабинете.
  Политические интриги были каким-то чужим, неинтересным миром. Я не понимала, зачем взрослые тратят столько времени на эти разговоры. Моя собственная жизнь, наоборот, обретала насыщенность и полноту. Он ждал меня каждый день на одном и том же месте, снимал пиджак, стелил его на траву.
  -Тебя никто не будет искать?
  -Нет. Они заняты.
  -Тебе не холодно?
  -Немного.
  -Скоро октябрь, начнутся дожди. Нам придётся прекратить эти встречи.
  -Не-ет. Я не хочу.
  -А чего хочешь?
  -Тебя.
  После он давал мне предусмотрительно заготовленную бутылку с водой. Я выливала её на голову, выжимала волосы:
  -Готово. О, я вчера смотрела телевизор. Ты знаешь, как это называется? Совращение несовершеннолетних.
  Он обнимал меня до хруста в рёбрах:
  -Малолеточка моя. Хочешь, чтобы меня посадили? А развлекаться с кем будешь?
  -Ни с кем. Покаюсь в грехах, уйду в монастырь.
  -В монастырь? Ну-ну.
  Иногда наши разговоры приобретали более серьёзный оттенок:
  -Мила, ты когда-нибудь чего-нибудь хотела в жизни так сильно, что готова была на всё ради этого?
  -Нет. Зачем? У меня всё есть. А ты?
  -Я – да. Может быть, потому что у меня многого не было. Денег, например. Сколько себя помню, донашивал за братом старые вещи. Помню в школе хотел пригласить понравившуюся девушку в кино, она только посмеялась надо мной: мол, кто будет с таким оборванцем встречаться.
  -Ты хочешь денег?
  -Денег? Нет. Они уже у меня есть. Теперь мне хочется власти.
  -Зачем?
  -Что зачем?
  -Зачем тебе власть? Мой отец говорит, что власть нужна для того чтобы менять общество. Что ты хочешь менять?
  Он усмехнулся:
  -Мила, власть – сама по себе наркотик. Это гораздо лучше, чем секс, поверь мне. Думаю, когда-нибудь ты ощутишь это на себе. А менять общество? Зачем мне менять общество, от которого я ничего хорошего не видел? Я хочу жить для себя. А ты разве нет? Почему же ты тогда проводишь время здесь со мной, а не идёшь помогать бедненьким старушкам, когда тебе нечем заняться?
  -Ты мне нравишься.
  -Вот. Ты такая же, как и я. Ставишь свои интересы выше чужих.
  -Ты очень умный.
  -О, ты уже осваиваешь правильные навыки общения с мужчинами, молодец. Иди сюда, я тебя награжу.
  -Извращенец.
  -Да. Но поэтому я тебе и нравлюсь.
 
  ***
 
  Я не испытывала иллюзий по Его поводу, чувствовала в нём тёмную энергетику, липкую и текучую, и дело было не только в сексе.
  Я помню, мне позвонила бывшая одноклассница и позвала встретиться в торговом центре. Это был первый торговый центр в нашем городе, поэтому в нашем восприятии это было подходящее место для подростковых тусовок, сравнимое с кафе и парками. Я не видела эту одноклассницу с младшей школы, так как в пятом классе она перешла в другую школу. Я поразилась перемене в её внешности.
  В младшей школе это была живая общительная девочка, милая как ангел на рождественской открытке. К своим пятнадцати она превратилась в фигуристую и чересчур накрашенную бабищу. Другое слово было сложно подобрать, и я решила, что возобновлять длительное знакомство не стоит, никакого восхищения к ней я больше не испытывала.
  Мы немного погуляли по магазинам, посмотрели на манекены и после сели в открытое кафе выпить по молочному коктейлю. Она начала рассказывать про свои похождения. Похоже, я была не единственной девушкой в городе, крутившей роман с взрослым мужчиной. Правда, у неё этих мужчин было несколько, при чём все из них были знакомы между собой, но похоже всех участников это устраивало. Они катали её на своих машинах, покупали ей платья и косметику, а она расплачивалась единственным доступной для неё способом.
  Всё же мне было её немного жалко. Я вспомнила, что её уход в другую школу был связан с разводом родителей. После него её мама вместе с дочкой переехала к бабушке в другой район города. Кажется, моя мама обсуждала с подругой что-то про долгий суд и делёж имущества, но я была беззаботным ребёнком и не особо понимала, в чём там суть.
  -Где ты с ними знакомишься? – спросила я её.
  -Не поверишь, в центре по работе с молодёжью. Куют они там новое политически подкованное поколение. Мне деньги нужны были, папка совсем алименты платить перестал, решила подработать. Ну а там завертелось как-то. Эти кователи, знаешь ли, особо не заморачиваются. Может и идут туда, чтобы девчонок тискать. Да и денег у них дохрена. Рекомендую.
  Я слушала в пол-уха описание их собраний, перетекавших в вечеринки для самых политически активных. То, что там творилась, возможно, было бы интересно какому-нибудь оппозиционному блогеру, но интернет только стал набирать силу, а сама оппозиция практически отсутствовала. Мне же было скучно, и я уже собиралась попрощаться, но тут недалеко от нас за столик присели двое мужчин. Тот, который сел ко мне спиной, носил знакомый мне пиджак. Его фигура, посадка, чёрные волосы… У меня заныло под ложечкой.
  Бывшая одноклассница была всё ещё увлечена собственным рассказом и не заметила, как изменилось моё лицо. Я смотрела на знакомую спину и испытывала смешанные чувства. Это был первый раз, когда я видела его вот так, не со мной, но с другими людьми. Как будто я прорезала штору, закрывающую его жизнь от меня, и теперь подглядывала.
  К ним подошла официантка, принесла чай. Он что-то сказал ей, пока она разливала чай по чашкам. Девушка вздрогнула, пролила немного на его руку, лежавшую на столе. Он резко убрал её, но похоже, несмотря на боль, даже не разозлился. Я рассудила так потому что видела, как испуганное лицо девушки расслабляется и разглаживается с каждым его словом. Похоже он её успокаивал и говорил, что ничего страшного.
  Встреча мужчин была недолгой, они допили чай, оставили на столике деньги и направились к выходу. По пути Он подошёл к администратору и сказал что-то, кивнув на отвернувшуюся в этот момент официантку. Как только за ними закрылась дверь, администратор накинулся на бедную девушку. Я видела, как после короткой отповеди, она бросилась на кухню утирая ладонью слёзы.
  Я помню, как меня поразил этот момент. Такой явной и бессмысленной человеческой подлости я не ожидала ни от кого. Но помню ещё, что в глубине души, меня не удивило его поведение. Вернувшись домой я обещала себе, что больше никогда не вернусь к нему на плато. Я продержалась всего один день. На завтра я снова поднималась по тропе, не зная, чего бояться больше: что он воспримет мою вчерашнюю отлучку как знак к прекращению встреч или что, наоборот, он придёт сегодня снова, как ни в чём не бывало.
  Он был там и сразу заметил моё смятение, не поднялся с земли встретить меня, это было необычно, я подошла сама:
  -Ты всё-таки пришёл?
  -Я знаю женщин…
  -Я ненавижу тебя.
  -Я знаю. Если это было бы не так, было бы не так интересно. Почему-то женщины обманывают себя, рассказывают, что лучший секс случается с человеком, которого они любят. Не верь этой чепухе. Поверь мне, всё лучшее, что ты будешь чувствовать когда-либо в постели, да и в жизни, будет происходить так. Влечение и ненависть не разделимы. Ни с кем ты не будешь так откровенна, никому не будешь отдаваться с такой страстью, как тому, кого ты искренне ненавидишь.
  Он не двигался, ждал. Я хотела ударить его по лицу, но он успел схватить мою руку и резко дёрнул вниз. Я упала на него и на этом моя единственная попытка сопротивления закончилась. После, я лежала в траве и думала о его словах. Он оказался прав, и я не могла понять почему.
 
  ***
 
  Это воспоминание заставило меня задуматься о двух совершенно разных вещах.
  Во-первых, я ещё раз вспомнила, когда зародилась Костина неприязнь ко мне. Ведь это произошло далеко не сразу и поначалу я безумно радовалась, что попала к нему в отдел. Он был добрым и оптимистичным. Никогда не давил и не повышал голос. Спрашивал меня о том, чего мне хочется в жизни. Ради такого начальника я была работать даже с шинами. Я не боялась, что моя восторженность будет воспринята как-то неправильно. Большинство подчинённых относилось к нему так же. Тогда я не боялась каких-то лишних чувств со своей стороны, мне и так было комфортно и уютно.
  А потом он уехал в командировку, а когда он вернулся, его как будто подменили. Всё случилось почти как с Драганом. С той только разницы, что сейчас о влюблённости речи даже не было. После я долго ломала голову над тем, что же именно произошло. Тогда случилось несколько событий одновременно и каждое из них могло быть причиной его гнева.
  Незадолго до этого, на работу зашла его жена, занести ему какие-то документы, и мне показалось, что она было неприятно удивлена обнаружив в соседнем с Костей кабинете новую сотрудницу. Это раз.
  Потом мы с Елизаровым сами только что вернулись из совместной поездки, и по словам Ленки по компании поползли слухи. Если Костя решил, что я сплю с его личным врагом, то вряд ли бы его это обрадовало. Это два.
  Мой телефон как-то оказался у кадрового агентства, набиравшего сотрудников в крупную американскую компанию, и они позвали меня на собеседование. Я сходила с ними поговорить больше из любопытства, без каких-либо серьёзных намерений, потому что я относилась к тем загадочным русским людям, что на уровне рефлексов не хотят переезжать в Штаты. Судя по всему, Косте кто-то сообщил об этой встрече, я помню, он допустил в разговоре пару прозрачных намёков. Зная его характер, он вполне мог посчитать такое поведение предательством. Это три.
  Что стало исходной точкой его раздражения так и осталось для меня загадкой, но только сейчас я вспомнила, что моё собственное отношение тоже начало меняться. Я злилась на него. За то, что я успела привыкнуть к его теплу, и мне не хватало его. За то, что он возненавидел меня, посчитав лишним что-то мне объяснять. За то, что он разрешает заниматься только теми задачами, которые мне не интересны. Много за что.
  Но чем больше я злилась, тем больше меня к нему влекло. Факт. Я не призывалась себе в этом, но помню, что неоднократно во время разговора смотрела на его обручальное кольцо, и чёрт побери, как же мне тогда хотелось, чтобы оно куда-нибудь испарилось. Похоже и правда, чтобы вызвать во мне желание, помимо всего прочего, нужно было хорошенько меня разозлить. Понимал ли это Костя, тоже оставалось открытым вопросом.
 
  ***
 
  Вторая мысль была совсем о другом. Я не вспоминала ту встречу с бывшей одноклассницей с тех самых пор. В её рассказе явно было что-то, какая-то важная информация, что-то, на что я должна была обратить внимание.
Я вернулась к ноутбуку и начала вставлять диски по одному. Где-то должен быть ключ ко всему произошедшему. Я проматывала видео, если видела, что обсуждается не нужная мне тема. Где-то на тридцатом диске я нашла то, что искала. Обсуждалась статистика подростковых преступлений.
  “Мы должны пересмотреть работу комитета по делам молодёжи…”
  Голос из зала:
  “Что вас не устраивает в работе комитета сейчас?”
  Объектив камеры переносится туда. На первом ряду сидит группа мужчин. Вопрос задал один из них: жирный, отвратительный, со свисающим подбородком. Другой мужчина, в знакомом мне пиджаке, наклоняется к уху жирного и начинает что-то рассказывать. Тот расплывается маслянистой улыбкой.
  Я встаю со стула, разминаю спину. Где-то в архиве должны быть стенограммы всех заседаний. Там должны быть имена. Иду вдоль стеллажей, рядом с отсеком с дисками лежат папки. Я заглядываю в первую попавшуюся. Оно! Я нахожу папку с нужным годом, вынимаю кипу бумаг. Сверяюсь с датой на диске, нахожу записи за это число, пролистываю первые несколько страниц. Рядом с вопросом про группу стоит фамилия и инициалы: “Кукляшов С.А.”.
 
  ***
 
  Я лежу на траве и смотрю в небо. Он целует мою шею. Жужжит телефон. Отстраняется, вынимает из пиджака мобильник:
  -Алло? Я занят… Да. Ты уверен, что они у него дома? Скажи Кукляшову, я перезвоню. Я сам разберусь, не надо ничего делать.
Он кладёт трубку:
  -Извини, работа.
  -А кем ты работаешь?
  Смеётся:
  -Учителем.
  -Девочек учишь?
  -Ну не мальчиков же. Дождь начинается. Похоже придётся отложить наши уроки до весны.
  -Не-ет.
  -Не в гостинице же нам спать. Ты сама представляешь, что будет, если нас увидят? Мила, я тоже не хочу, но надо, - он целует меня в лоб.
  -У меня завтра родители уезжают. Годовщина свадьбы. Они будут в круизе все выходные. Брат наверняка воспользуется моментом, слиняет на всю ночь к своей девушке. Я оставлю окно на первом этаже открытым… Ты знаешь, где я живу?
  -Я найду.
 
  ***
 
  На следующий день я стояла в коридоре и провожала родителей:
  -Мила, не забудь вытащить бельё из стиральной машины. Продукты в холодильнике есть, приготовите что-нибудь. Где Макс?
  -Гуляет где-нибудь. Мам, мы не маленькие. Удачно вам отдохнуть.
  -Всё, мы пошли.
  Я поцеловала маму, обняла папу и выпроводила их за дверь. Всё было таким обычным.
  На всякий случай позвонила девушке Макса и удостоверилась, что брат у неё. Его теперь точно не будет до утра. Оставила окно на кухне открытым и пошла принимать душ. Когда я вышла из ванной, Он уже ждал меня на кухне. На столе стояла бутылка вина и два бокала.
  -Я не пью.
  -Совсем чуть-чуть. Всё-таки это наша последняя встреча.
  -Почему?
  -Мне нужно уехать. На полгода-год.
  -Куда?
  -За границу.
  -Ты вернёшься?
  -Вернусь.
  -Я буду ждать тебя.
  -Сомневаюсь.
  Я подошла к нему и села к нему на колени.
  -Почему?
  -Ты пока растёшь и очень быстро меняешься. Я стану тебе не нужен через полгода. Знаешь, у меня есть дочь, ей сейчас восемь, я покупаю ей куклы, но она выкидывает их через несколько месяцев. И это нормально. Чем моложе человек, тем больше его потребность в новых впечатлениях.
  -У тебя есть дочь? А жена?
  -Давай не будем об этом.
  -Изменяешь ей?
  -Все изменяют.
  -Не правда. У моих родителей всё хорошо.
  -Твои родители, наверное, исключение. Слишком правильные.
  -Разве это плохо?
  Он помолчал.
  -Плохо ли это? Мила, представь, что твоему отцу нужно сделать выбор. Убить кого-то, возможно невиновного, чтобы спасти тебя. Ситуации в жизни бывают разные. Правильный человек не станет этого делать, а неправильный выберет своего ребёнка. И будет прав. Потому что обеспечит выживаемость своего потомства. Естественный отбор. Альтруизм – это атавизм.
  -А при чём здесь измены?
  -Не доросла ты ещё до таких разговоров. Вспомнишь свои слова, когда вырастешь. Ты покажешь мне свою комнату?
 
  ***
 
  Мы уснули почти под утро, когда я проснулась в полдень, его уже нигде не было. Бокалы были аккуратно вымыты, бутылка из-под вина тоже исчезла.
  “Я умею быть незаметным.”
  После обеда за мной зашли друзья и мы пошли на пляж. Говорили, что это последний тёплый день в году. К нам присоединился брат с подругой, они принесли волейбольный мячик. Я не стала с ними играть. В голове было пусто. Хотелось лежать и ни о чём не думать. К вечеру погода испортилась, налетел ветер. Мы еле успели добежать до дома, прежде чем хлынул ливень.
  Я занялась ужином, брат достал гитару и затянул “Восьмиклассницу”. По телевизору показывали, как лайнер, на котором путешествовали мама с папой, стоит на якоре в промежуточном порту. У них тоже разыгралась гроза. У перил сгрудились пассажиры, я разглядывала толпу, надеясь рассмотреть знакомые лица.
  По траппу поднимался худой мужчина. Оператор, от скуки или случайно, приблизил камеру к его лицу. Оно было хищное, щербатое. Безжалостное. Человек будто почувствовал, что его снимают, поджал плечи и поднял воротник. Я выключила телевизор. Неясная тоска защемила на сердце, я забралась под одеяло и открыла недочитанную книгу. Главная героиня, овладев мечом и магическим искусством, возвращалась в свою родную страну, чтобы отомстить за свою семью. Я погрузилась в перипетии сюжета и забыла о беспокоившем меня пассажире.
  На следующий день я проснулась рано. На душе было легко. Я достала из холодильника сок, налила в стакан, залпом выпила. Включила телевизор: показывали местные новости. Накрашенная девица с микрофоном стояла на берегу:
  -Сегодня ночью круизный лайнер с 60 пассажирами на борту попал в шторм. Погибли двое мужчин, по воле случая оказавшихся на верхней палубе. Показали первую фотографию: это был поразивший меня щербатый. Когда я увидела вторую фотографию, пустой стакан выпал из моих рук и разлетелся на тысячу мелких осколков.
 
  ***
 
  Аккуратно закрыла папку, убрала на место. Я не знаю, что происходило здесь дальше. Мы почти сразу переехали, мама никому не оставила наш новый адрес и оборвала контакты со всеми знакомыми, оставшимися в родном городе.
  Я пыталась сопротивляться переезду, говорила, что не хочу уезжать от моря и от своих друзей. Правда же была в том, что я понимала, что если мы уедем, то Он больше никогда меня не найдёт, и плакала по ночам из-за того, что в один день потеряла двух самых дорогих для меня мужчин. Странное дело, боль от потери отца не вытеснила из моих мыслей тайный роман. Смерть была чем-то с чем я не могла справиться, и я не хотела думать о ней, наоборот, в противовес ей я хотела любить ещё больше чем раньше. Я просила маму остаться ещё ненадолго, пока не закончится учебный год, но она была непреклонна.
  Я не успела спросить, чего она боится. Она умерла от воспаления легких, когда мы с братом поступили на первый курс. Учёбу в университете я не запомнила. Студенчество полностью оправдывало в глазах общества депрессию, алкоголь и беспорядочную смену партнёров с перерывами на сдачу сессии и поиск подработок. Когда я очнулась от всего этого, воспоминания о прошлом были надёжно погребены под натиском насущных жизненных проблем.
 
  ***
 
  Повинуясь интуитивному предчувствию, я достала диски за несколько следующих лет.
  Место отца досталось жирному. Я заскрипела зубами.
  Вынула диск, вставила следующий. Три года спустя. Снова Кукляшов. Кажется, он ещё больше отъелся.
  Пять лет спустя. Состав заседаний сильно изменился. Жирного и компании нигде не было видно. С трибуны выступал человек в пиджаке. Пиджак был новый, более дорогой, но покрой не изменился. Что же там произошло?

  Я вспомнила о предложении Ивана Фёдоровича зайти к нему вечером. Осталось придумать, как незаметно повернуть разговор в нужное русло.

  ***
 
  Мы сидели у него в кабинете, пили чай с конфетами, он рассказывал мне о родителях. Мелкие истории и события заполняли пустоты в моём сердце. Я вспоминала себя ребёнком, уверенным, счастливым, слегка избалованным. Вместе с этим я вспоминала, что так же я чувствовала себя в первые месяцы работы с Костей. Простое человеческое тепло, которое шло от него, участие, забота, которую он проявлял ко мне, да и ко всем сотрудникам, были ещё одной причина моей преданности. Эти воспоминания переплелись в один светлый комок и осели внутри. Возможно, мне стоит остановиться, не ворошить больше прошлое, остаться в этом спокойном похожим на счастье состоянии.
  Не могу. Всё же они были правы, когда раз за разом повторяли одно и то же:
  -Ты такая же, как и мы.
  Ненависть, слепая, ненаправленная, копилась слишком долго. Она настолько пропитала моё существо, что казалось, убери её, и моя личность распадётся. Я хотела мести. Больше у меня ничего не осталось.
  -Иван Фёдорович, я вспомнила, после смерти отца его друзья приходили, спрашивали о чём-то маму, искали что-то в его кабинете. Что это было?
  -Ох, Мила. Даже вспоминать уже не хочется. Зачем тебе это?
  -Да так, мучают неразгаданные загадки.
  -Ну там были в комитете люди. Хотя людьми их даже назвать тяжело. В общем, официально они должны были работать с молодым населением, но мы подозревали, что они, как бы помягче сказать…
  -Ничего, говорите, как есть. Я достаточно взрослая.
  -Короче, деньги они проматывали с молодёжью только так, особенно с женской её частью. Ты понимаешь о чём я?
  -Приблизительно. И что у отца было?
  -Кто-то из подростков, уж не знаю зачем, записал на камеру одну из этих вечеринок, и эта кассета попала к нам в руки. Ну там ещё другие материалы были… Мы как раз думали, как их использовать. Но, видимо твой отец решил перестраховаться и спрятал всё это в другом месте, мы так и не нашли ничего.
  -И вы ничего не стали делать?
  -Мила, это политика, там такие истории сплошь и рядом. Даже с доказательствами на руках, возможно, у нас ничего и не получилось. Чаще такие истории заминаются. Но в отношении этих я тебя успокою, через несколько лет эта видеозапись снова всплыла в другом месте, похоже несколько копий было. Там уже другие подробности появились, оказалась что на записи есть дочка какого-то генерала. Там уже он свои связи задействовал, всех посадили.
  -Всех?
  -На следствии они ещё одного своего соратника пытались подтянуть, обидно им было, что вроде все в одной лодке, а его не сажают. Но это скорее наветы были. Искали, проверяли, там всё чисто было. Ни одного доказательства, семья, дочка-отличница. Да если там и было что, всё равно жизнь и его не пожалела…
 
  Если он в ту единственную ночь у меня дома забрал все доказательства из стола отца, чтобы использовать их самому, после того, как всё уляжется… Не удивительно, что всё лишнее, то, что могло ему повредить, было тщательно зачищено.
  “Жизнь его не пожалела”,-сказал Иван Фёдорович. Похоже, мне осталось узнать о судьбе ещё одной участницы этой истории. Я не стала расспрашивать Ивана Фёдоровича, чтобы не вызвать подозрений. Это проще было сделать через интернет.
  Вечером, в гостинице, я набрала фамилию, отчество, город и год рождения. Имени я не знала. Введённых данных оказалось достаточно, по первой же ссылке я обнаружила списки с результатами поступления в местный вуз. Вбила полное имя в поисковик в социальной сети. Страница была удалена. Ещё раз пересмотрела списки, нашла поступивших людей из той же школы - их страницы были на месте. Несколько часов ушло на то, чтобы просмотреть записи на их стенах.
  “Сегодня на 18м году жизни…”
  Я посмотрела на число. В этот самый день я летела в самолёте из Дублина в Сан-Франциско. Тогда мне хотелось отомстить. Какому-то молодому амбициозному засранцу, у которого, видите ли, было трудное детство.
 
  ***
 
  Я ждала под деревом, солнце последний раз обагрило рябой горизонт и скрылось. Заморосил дождь. Отдыхающие не могли найти дорогу сюда, местные не заходили сознательно. Место пользовалось дурной славой – несколько раз в год очередной кусок земли соскальзывал вниз, на рифы. По сравнению со временем, когда я была здесь последний раз, плато уменьшалось почти вдвое.
Я услышала шаги, кто-то поднимался по склону.
  -Мила?
  Я не видела его, только слабые очертания, но голос узнала.
  -Да. Ты пришёл?
  -Я ждал тебя. Знал, что когда-нибудь ты придёшь. И что теперь, убьёшь меня?
  -Ты сломал мне жизнь.
  -Я? Ты уверена в этом?
  -Нет?
  -Я видел тебя в городе вчера, ты не заметила. И что же? Молодая, красивая женщина. Не похоже, что тебя кто-то сломал.
  -Моего отца убили?
  -Да.
  -Кто?
  -Гордыня. Все несут расплату за свои грехи.
  -Давай без библейских речей. Всё прозаичнее. Ты использовал меня, чтобы попасть ко мне в дом, украл кассеты и убил его.
  -Я? Глупая Мила, ты всегда всё упрощала. Ты знаешь, там наверху нет морали. У него был компромат не только на меня… Ха! Я не убивал его. Просто отдал часть того, что нашёл, в нужные руки. Ты говоришь, я использовал тебя… Честно говоря, я просто собирался стащить твои ключи. Не надо рассказывать сказок про совращение, ты не в суде. Ты не лучше меня и была такой же в пятнадцать. А он… Справедливость, закон. Да? Ты помнишь, у меня была маленькая дочь? Что стало бы с ней, если бы меня посадили? Твоего отца вряд ли это волновало. Она бы оказалась на твоём месте. Ты думаешь, я мог это допустить?
  -Ты спал с малолетками.
  -Это ты про себя? Мне показалось, что ты была достаточно взрослой.
  -А другие?
  -И что? А ты считаешь, я не имел на это права? Ты считаешь, у меня был выбор? Это биология. Или ты уже научилась контролировать свои инстинкты? Что, после меня никаких женатых мужчин? Ни одной разбитой семьи? Не верю. Человечество немного сложнее, чем казалось твоему отцу. Природа порождает таких как он, холодных, бесчувственных, безгрешных. Им легко толкать с трибуны праведные речи. Но ещё она порождает таких как я, таких как ты. Вопрос случайных мутаций, если копнуть глубже. Вся мораль, существующая в любой традиции - это просто отражение превалирующих в народе генов. Генов, позволяющих народу выжить. Может этой стране нужны такие как я, а не такие как он? Смотри, я жив, а он мёртв. Может честь и мораль не приживается на этой земле?
  Иезуитские речи всегда были его коньком. Он казался таким умным… когда мне было пятнадцать. Может стремление к молоденьким девочкам было даже не сексуальным, а интеллектуальным отклонением? Он сам себе противоречил. Я подошла к нему ближе, так чтобы он увидел моё лицо:
  -Может быть. Больше того, ты прав. Гены, позволяющие народу выжить… Ты думаешь они у тебя есть? Где твоя дочь? Не отвечай, я уже навела справки - наркотики. Сочувствую. И что ты теперь будешь делать со своей теологией? Зачем мне убивать тебя? Ты хочешь этого, иначе бы не пришёл сюда. У меня всегда было плохо с состраданием. Ты уже стар, болен, одинок, и остаток своей жизни ты проведёшь с осознанием того, что после тебя никого и ничего не останется. Ты никто в потоке времени. Я пришла, чтобы ты увидел, что я жива. Поэтому ты проиграл. Я ещё не решила, что делать со своей жизнью, но это уже совсем другая история.
  Я прошла мимо и только совсем вблизи заметила, как сильно он изменился. От былой привлекательности не осталось и следа. Его взгляд блуждал где-то за моей спиной, возможно он начал сходить с ума задолго до этой встречи.
  Через несколько месяцев после этой истории, я случайно узнала о его смерти. В интернете нашла некролог из местной газеты. Коротенькая справка. Родился. Работал. Не перенёс третьего инфаркта. Больше ничего. Ни хорошего, ни плохого.
 
  Эпилог

  Я осталась в городе ещё на время. Лежала на пляже, купалась, гуляла по улицам залитым солнцем. Внутри была потрясающая пустота. Казалось, что по мне прошёлся смерчь, стерший личность начисто. Первые дни мне было всё равно на всё. Я не знала, что буду делать дальше, но правду сказать, это не сильно меня беспокоило.
  Потом потекли мысли. Я не останавливала их, просто следила за их течением, как за облаками, бегущими по небу. Я вспоминала людей, которых когда-то любила. Людей, настолько не похожих друг на друга, что их призраки раздирали меня на части ещё полжизни. Обычно люди сложнее, но похоже империя, породившая их когда-то, не терпела полутонов. Наивные идеалисты и эгоистичные подонки. И обе эти жизненные стратегии были обречены на провал.
  Меня всегда было две. По одной на каждый мир. Но барьеры рухнули и эти две части начали смешиваться. Я не знала, что получится в итоге. Я сидела на берегу и смотрела на море. В нем не было правильного и неправильного. Оно было разным и при этом оставалось совершенным. Где-то глубоко, на дне лежали руины древних городов и останки кораблей. Прошлое. Оно всегда там, даже если никто его не видит. Но морю нет дела до прошлого, оно есть только здесь и сейчас. Мне больше не нужно было искать другие источники для подражания. Я смотрела на море и хотела стать им.
  В один из дней я вышла из воды и увидела на своём мобильнике неотвеченый звонок от Кости. А ещё через несколько минут он прислал мне смс: “Извини, случайно набрал.” Я улыбнулась. Он был в своём репертуаре. Всё же он так и остался для меня загадкой. Слишком противоречивый. Я всё больше думала о нём. Похоже, от этой влюблённости я ещё не скоро избавлюсь.
  Можно было вернуться и попытаться увести его из семьи. Я ждала, что голоса в моей голове снова начнут протестовать, но тишину прерывал только плеск волн. Зато пришло осознание того, что, если вдруг у меня получится, то он сам никогда не сможет себя простить. А я не хотела для него такой судьбы. Возможно это был первый раз, когда я перестала думать о себе и искренне захотела счастья для кого-то другого. Странная лёгкая грусть. Я взяла телефон и написала ему очень длинное смс:
  “Костя, ты не представляешь, как я хочу к тебе вернуться, но похоже у нас не особо получается вместе работать. Знаешь, ты и правда очень странный тип. Ты был тёплым, как солнце, и меня грело это. Спасибо тебе. Потом ты был холодным, и я могу понять зачем. Но даже такой ты меня восхищал.
  Ты сам решаешь, как тебе жить, но я хочу, чтобы ты тоже был счастлив. Я верю в тебя. И возможно, у тебя получиться стать счастливым, оставаясь таким же безукоризненным. Но если ты когда-нибудь почувствуешь, что эта твоя чёртова ледяная идеальность разрушает тебя…, то отпусти себя, твоя собственная жизнь всё равно важнее. Прощай.”

---------------------------------------------------------
*в фрагменте использована песня "Танец Казановы" Сергея Калугина