Мушмула за Кандибагом. Ч 5. Пенджаби

  Пенджаби   

   В ночь на 27-е июня отряд шел на юг к Шабаю.   

  - Словно и не лето вовсе. Сплошная темень. Ни тебе дорог, ни овечьих троп, как на Шахидане, - размышлял Авдеев, выбирая, куда ступить по каменистой пустыне, - если не можешь изменить жизненную ситуацию, найти в ней что-нибудь положительное.

   Хорошо, что Нангархарская долина не знает июньских ночей средней полосы России, нашего вечернего неба, до полуночи тянущего за хвост минувший день на западе, востока не враждебного, а светлого, в доску своего.   

   На руку, что Парачинарский выступ - не любитель длинных теней и долгих расставаний. Едва усталое светило зацепило западный хребет, пиши пропало, тут же азиатские циклопы его и втащили в казематы Черных гор. Ночь навалилась грузно и бесцеремонно. Псарь Пакистана выгнал свору звезд, забыв про жирную луну. А нам того и надо, чтобы спокойно выйти в заданный район.   

   Над ухом шелестит наушник, за спиной - осторожные шаги Ковзона и Сероджева, метрах в ста Сан Саныч держит дистанцию. Вокруг "пустыня внемлет Богу". И человек в пустыне внемлет Богу, и каждый на войне себя вверяет одному Ему. Да, и на кого ещё надеяться?! С кем говорить под такими звездами, когда на марше должно блюсти молчание. Солдату на войне нужна идея, личная мотивация, чтобы быть хорошим воином. Сойдет даже такая простенькая: "Не трогай мирных, и придешь домой". Конечно, интернациональный долг чего-то стоит, но он в больших масштабах, им можно оправдать многое; а Всевышний судит каждого и по делам. Хочешь, чтобы в твоей роте в ближайшее время никто не погиб? - Не трогай мирных! Раненные? Раненные будут, это же война, но обязательно выживут. Можно считать это суеверием, если угодно, но идея Высшей Справедливости - теплее. Должны же мы во что-то верить! И не важно, что я не крещен, Леха - еврей, а Талиб - мусульманин. И в других разведгруппах "со свободой совести и вероисповедания" - похожая картина.   

  Треск в наушнике прервался:   

  - Я - Гусар, - спокойно сказал Пахомова в левое ухо, - Привал. Рекогносцировка.

  Понятно. Авдеев по привычке вдохнул воздух, замер и осторожно повернулся к своим дозорным:

  - Рубите фишку! - прошептал он. - Я к командиру.

  Ковзон с Сероджевым присели на корточки, всматриваясь по сторонам на 540 градусов, по 270 - на брата.   

  - Стой, кто идет! - прокуренным шепотом, но по Уставу, приколол Сан Саныч Виктора за несколько шагов до расположения основного отряда.
  - Парол "мущка" знаищ? - ПроходЫ! - акцентом из анекдота прошипел ему Авдеев.
  - Нет, не дает спокойно воевать предстоящий отпуск, - размышлял Виктор, в темноте следуя за Давыдовым, мимо бойцов, отвалившихся на рюкзаки, - лезут в голову эпические мысли: словно, это и не отряд вовсе разлегся в ночи, а бронепоезд под парами ощетинился орудиями по сторонам. Командиры суетятся, бегают вдоль состава от носа к паровозу. Ох! Покатит наш ударный в свой решительный бой - даст прикурить духам.

   - Николай Василич, прибыли, - шепотом отрапортовал идущий впереди Давыдов, - вот, "языка" привел, - прикололся Сан Саныч, кивнув на духовкий вид Авдеева, накидку и пакуль.

  - Толку с этого "языка"?! - парировал Пахомов. - Что ему известно, я тебе сам  расскажу. А вот если в ночи их взять вдвоем с Талибом на глазах у парторга с комсомольцем, то можно смело - подавать как результат! - не лез в карман за шутками Пахомов. - Ладно, кто тут рядом из бойцов? - Тищенко?! - Ну-ка, по-отцовски накрой нас двумя плащ-палатками!    

   Офицеры залегли в кружок, организовав походный "совет в Филях". Давыдов, широкоплечий здоровяк, прикрыл товарищей "от ветров злых с восточной стороны". Командир зашуршал картой:   

  - Витя, подсвети через накидку! - командир протянул Авдееву тонкий фонарь на две пальчиковые батареи. Тот обвернул его в тонкую шерстяную материю, прижал  к карте, включил и стал осторожно поднимать. Свет не нарушил маскировку. Ротный повернул карту по компасу:

  - Вот и Папин, километра через три-четыре будет. За ним, Витя, ищи подъем.
  - Надо забирать правее, а то нарвемся на собак с зеленки, - посоветовал Сан Саныч.
  - Понял, Николай Василич, - Авдеев провел пальцем свой маршрут, - ухожу правее и на холм.
  - Покурим на дорожку? - предложил Давыдов.
  - Давай потерпим до рассвета, не будем дразнить бойцов, ночь короткая, осталось-то! - решил не рисковать Пахомов. - Ну, по коням!   

   Светало. Стараясь не зацепить кишлак слева, отряд с запада зашел на холм и расположился в его предрассветных темных складках. Наверху просматривалось лысое плато метров на семьсот во все стороны. Юбку холма опоясывала нахоженная тропа, ведущая со стороны Папина на юг, где в низине, судя по карте, был Шабай и Алихейль, и еще куча кишлаков, широкой зеленой полосой растянувшихся у подножия Белых гор в обе стороны на восток и запад, насколько хватало взгляда.

   Трудно было представить, чтобы в этой отдалённой зелёнке местные кланы признавали чью-то власть, афганскую или пакистанскую, не важно.

  На северо-востоке всплыла луна, бледная и скромная на предрассветном небе.   

  - Что ты там, Сан Саныч, дайче говорил по поводу хорошей сигареты? - шутливо поинтересовался Пахомов.
  - Это я пустой пачкой шелестел, - расплылся в улыбке кубанский казак Давыдов.
  - Понимаешь, не могу курить ночью, пока луну не увижу. Без неё чего-то не хватает на затяжку, - вел шутливую  линию довольный ротный, потянувшись правой рукой к взводному за сигаретой.
  - Это Вы чего-нибудь съели, - усмехнулся тот, давая прикурить командиру, - Луна сегодня хорошая, на нашей стороне.
  - Ага, она как раз сейчас где-то над Забайкальем. Довелось там послужить. Не знаю, что хуже: здешние духи или тамошние морозы, впрочем, летом на учениях имитировать минирование пусковых шахт тоже жарко.
  - Вас понял, Николай Василич, по замене в Забайкалье проситься не буду. Мне бы че поближе: Кубань или Марьину Горку.
  - Ну-у, мечтать не вредно. Поезжай лучше на Дальний Восток, оттуда вернешься уже генералом, прямо в Москву, - потешался Пахомов.
  - Товарищ капитан! - прибежал боец с верхней фишки, - пастух с северо-востока гонит овец, похоже, в нашу сторону.
  - Ну, вот и отдохнули, - тихо рассмеялся ротный.
  - Разрешите, Николай Васильевич, поговорить с аборигеном по-свойски, - оживился Авдеев.
  - Давай! Только не спеши, может, ещё пронесет его восточным склоном, - напутствовал Пахомов.   

   Авдеев засел на верхней фишке с бойцами и наблюдал за пастухом. Тот неспешно пас овец на дальнем склоне, но всё же двигался на запад. Он их не гнал, они сами шли привычным маршрутом, а он сопровождал отару рядом. Когда до позиции отряда осталось двести метров, Авдеев без РД с АКМСом под накидкой, поднялся из ложбины и пошел навстречу.

   Надо улыбаться, - готовил он себя к встрече с приграничным жителем, как с важной персоной, - нашему бы пастуху сказал сейчас: "эй, дорогой, сюда не ходи, туда ходи, башка снег попадет, совсем мертвый будешь", посмеялись бы оба, да и дело с концом, а тут. Интересно, сможет он в лицо сказать, что я шурави, или сделает вид, что не заметил. Если он бывал в Джелалабаде, то запросто мог видеть нашу "песочку", и распознает ее под накидкой. Хорошо еще, что пастухи здесь без собак.   

   - Стерей мешей, плара! Цинге йе? Хе йе? (приветствую тебя, отец, как дела, все ли в порядке? пушту) - как можно дружелюбнее произнес Авдеев, остановившись метров за десять до него. Старик был сухой, высокий с седой бородой в темной чалме, его возраст трудно было определить. - Ле кум дзай цеха рагелей дей? (откуда путь держишь?)
   - Цинге йе! Джур йе, джур йе! Зе ле Папин цеха рагелей ем (как дела, как здоровье, здоровье, или привет, привет, я - из Папина), - лукавой улыбкой приветствовал его дед с длинным посохом под стать своему росту, но за хлебом в холщовую сумку, висящую в левом боку не полез. Явно, он не собирался подходить ближе и проявлять большего дружелюбия. 
   - Дельта (здесь), - перешел к делу Авдеев и обвел правой рукой позади себя, - зма вруна хава хури. Ну те змунг хва-та на радзе, саи шу? (мои братья отдыхают, ты в эту сторону не ходи, хорошо).
    - Э-э! Зе пошвем, пошвем, (я понял, понял), - старик вдруг стал грозить здоровенным указательным пальцем в сторону Авдеева, улыбка на лице превратилась в злобную ухмылку. - Тасу пенджаби, пенджаби ди! Ау зе пенджаби пер змунг хвата цалорем вар лиделей вем. ("Вы пенджабцы, пенджабцы! Я вас здесь уже четвертый раз вижу". Пуштуны называли пенджабцами всех пакистанских военных. Пенджабцы - жители пакистанской провинции).

  Старик повернулся боком, осматривая стадо:

  - Вриг шей, вриг шей! (Пошли вон, пошли вон), - крикнул старый пуштун, грозя палкой овцам. Фраза звучала хитро, с вызовом.   

    Авдеев очень обрадовался такому повороту. Он бы рванул назад, чтобы доложить информацию командиру, но восточный этикет требовал достоинства сильной стороны.

  - Кор де вадан, плара! Худо хоа фес! (Процветания твоему дому, отец. Всевышний перед твоим ликом!) - крикнул Авдеев в спину старику уважительное прощание, и тут же поймал себя на мысли. - Что-то я слишком вежливый для пакистанского вояки.

  Пастух что-то буркнул себе под нос и гордо зашагал прочь.   

  - Молодец, дедок, ату их, ату, - Авдеев, улыбаясь, зашагал к своим.   

  - Ну, дед  бОрзый! - доложил он командиру, наблюдавшему картину со стороны. - Решил, что сюда опять пришли пакистанцы, даже пальцем пригрозил, чтобы проваливали, сказал, встречает нас уже четвертый раз.
   - Выходит, местные не особо жалуют вояк с той стороны, - обрадовался Давыдов.
  - Ну, вот, - усмехнулся Пахомов, а говорят, спецназ не любит комплементов. Что же, информация интересная, будем иметь в виду.
  - Надеюсь, пастух не настолько умен, чтобы вести двойную игру, - высказал свои соображения парторг Караулов.
  - По возвращению в кишлак, наверняка, расскажет местным боссам о встрече с пенджабцем , - шутливо ответил командир, - но до окончания выпаса нам опасаться нечего, если только в его в сумке не портативная "Моторола", и он не гримированный янки.
  - Надо было все-таки его как следует допросить! - не унимался парторг.
  - О том, что стадо гуляет без пастуха, вся округа знала бы уже через час, - не согласился Пахомов.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2016/08/01/1682


Рецензии