- Всё не то! Сюжетная линия есть, но такая невнятная, главные герои невыразительны, отношения совершенно неискренни, оторваны от действительности. Много рассуждений, переживаний, но не цепляющих, не по месту и времени, а иногда вообще лишних. - Станислав остановился, взглянул внимательно на меня, проверяя, понимаю ли я его, и, убедившись, что да, продолжил. - Я не ставлю фильм-эпопею, где будет много фоновых картинок и закадрового голоса, раскрывающего глубокие мироощущения главных героев. Мне не нужно много философии. Ты, видимо, решил упростить свой незаконченный роман и теперь подсовываешь мне это неполноценное творение? - его взгляд снова упёрся в меня.
Я улыбнулся. Раньше чаще я ходил по комнате, говорил, пытаясь донести до него, сидящего и спокойно слушающего, свои мысли и чувства, а вот сегодня всё наоборот. Он не понял моей улыбки.
- Чему ты смеешься, Александр? - выразительно решил уточнить он.
Когда Станислав был не в духе, а часто именно во мне заключалась причина его недовольства — в моем непонимании, упрямстве, то он обращался ко мне полным именем. Меня сначала это удивляло, даже озадачивало, но я быстро свыкся.
- Стас, ты три месяца назад неожиданно объявился и рассказал мне о своем «великом» замысле. Во-первых, прошло мало времени, во-вторых, ты знаешь, я не могу хорошо писать сценарии, в-третьих, великое не делается по заказу.
- Всё понимаю, но надо сделать, - как-то задумчиво, отрешенно на миг произнес он, - мы хорошо поработали вместе пять лет назад, - он улыбнулся и добавил, - и я уверен, что способны и в дальнейшем сотворить нечто великолепное, надо только выложиться до самого конца. Основной стержень есть, я вижу его в твоих набросках, надо только все довести до ума, сделать очень реалистичным и одновременно бесподобным. Ты помнишь, о чём мы здесь говорили в прошлый раз? - я кивнул головой, а он призадумался. - Да, ты всё понимаешь, и я всё понимаю, - он вздохнул. - Алекс, ты мне нужен, и без тебя ничего не получится. Никто не сможет сделать то, что мне надо, кроме тебя. Никто! Чтобы воплотить мой замысел в жизнь, необходима полная самоотдача, даже самоотречение. И всё начинается с тебя. Не будет замечательного сценария — ничего не будет. Я знаю, что ты рожден для другого, тебя надо читать, ты — философ, который что-то ищет, ищет и не может толком найти, а по ходу делится с другими людьми своими открытиями и разочарованиями. Правда, людям хочется больше жить, чем философствовать в отличие от тебя. Им хочется смотреть захватывающие, яркие фильмы, наполненные действиями, где есть любовь и ненависть, счастье и горе, зло и добро, короче всё, что включает в себя жизнь и даже смерть. Нам надо дать им то, что они хотят, но только в самом лучшем виде. Чтобы кровь застывала в жилах, чтобы сердце прихватывало от восторга, чтобы остановилось время, и все зрители, сидящие в зале кинотеатра, превратились в один гармоничный организм, летящий в чудесном мире к неизведанному, - он вздохнул и мягко улыбнулся мне. - Короче, им надо дать то, что сможет сделать их самих лучше, сделать их жизнь лучше.
Я не буду тебе мешать, приеду приблизительно через пару месяцев, но прошу, отнесись к делу серьезно, найди свое воображение, вдохновение, воодушевление, озарение, в общем, я не знаю, что тебе нужно. Перевоплотись и оживи в своих героях. Оживи своих героев, – он сделал паузу, всматриваясь в меня, и чуть тише продолжил. - Сотвори основу, оригинальную, но и реалистичную, а потом поработаем вместе над текстом, как раньше; пригласим толкового сценариста — того же Виктора или кого-нибудь другого из молодых, но перспективных. Это уже будет делом техники. Главное мы начнем двигаться. Сейчас я еще занимаюсь некоторыми организационными вопросами, но пора приниматься и за конкретные дела. Я верю, что ты справишься. Я верю в тебя, - он с надеждой посмотрел на меня.
Я уже не улыбался, понимающе смотрел в ответ, но обещать ничего не мог.
- Там я кое-что отметил, наметил, - он указал на лежащие листы с черновым материалом, - что развить, что выкинуть, но думай сам, я пока не хочу особо влезать, боюсь помешать. Когда более-менее сложится, перешли снова мне файл. Алекс, не торопись, но и не тяни.
Он для вида поспрашивал о моих житейских делах, но я видел, что его думы летали где-то далеко, а потом быстро попрощался и уехал, а я задумался. С одной стороны я его понимал, Станислав - хороший режиссер, творческая натура, желающий поставить качественный фильм. А кто не желает, кто не считает себя настоящим творцом? Разве что очень примитивный или очень порочный человек, впрочем, и они пытаются удивить окружающих людей, если не любовью и красотой, то уродством и бездушностью. Но что-то тут было ещё. Я чувствовал в Станиславе что-то ещё, какую-то одержимость разума и нетерпение сердца. Ему нужен от меня отличный сценарий, так как без него нет фильма. Конечно, он не давит на меня, я ничего ему не должен, мы — друзья, но он так хочет от меня почти невозможного, что я просто теряюсь. Раньше он не был таким. В прошлую встречу я подумал, что это временные издержки семейных проблем и творческих неудач, желание быстро реабилитироваться и вернуться в накатанную колею, но на самом деле всё намного глубже. Что же с ним происходит? Незаметно я окунулся в прошлое, видно без прошлого нельзя разобраться в настоящем и, наверное, в будущем.
* * *
Мне было тридцать шесть лет, когда я впервые столкнулся со Станиславом по жизни. Он был младше меня на четыре года. Я работал в рекламном агентстве, а в свободное время увлекался литературным творчеством. Моя жизнь текла как у большинства людей — семья, работа, хобби. Я любил свою жену и у нас подрастали замечательные дети - сын и дочь. К моему увлечению сочинительством жена относилась легко — ради Бога, хочешь - пиши, хочешь - занимайся спортом или чем-нибудь еще, но только в свободное время; работа и семейные заботы должны стоять на первом месте. Она, в общем, не связывала с этим моим увлечением никаких серьезных надежд. Да что она, я сам ни на что не надеялся, разве что поделиться возвышенными фантазиями или позабавить философскими размышлениями случайно зашедшего на Интернет-страничку читателя. Мне просто нравилось писать. Почему — не знаю, наверное, только так я мог выразить себя для сторонних людей; конечно, для близких и родных я выражал себя по-другому.
Как-то я получил сообщение на электронную почту, что одно моё фантастическое с философским уклоном произведение заинтересовало кого-то из кинематографистов, и если я согласен на его условия, оно ляжет в основу сценария, по которому будет поставлен фильм. Я очень обрадовался и согласен был на любые условия. Если меня заметили, значит, не так уж плохи мои творения. Конечно, я не обольщался, фильмов штампуют каждый год сотнями, в основном слабых и бестолковых. Много примитивных повторов и серости, а мой рассказ довольно интересен по сюжету, поэтому на него и обратили внимание, но создать из него действительно стоящий фильм — непростая задача. Выручить приличную сумму вознаграждения тоже не удастся, кто я такой - неизвестный сочинитель, этим и привлекательный. Можно было просто своровать мои идеи, но проще заплатить немного за права, чем рисковать возможными судебными разбирательствами.
Я встретился с представителем заинтересованного лица и, не особо торгуясь, подписал договор о передаче прав на рассказ. Прощаясь, всё же уточнил имя будущего режиссера. Так я заочно и односторонне познакомился со Станиславом. В Сети о нем было немного сведений. Покопавшись, я узнал лишь следующее - он родился в богатой семье, получил хорошее образование, увлекается живописью, а в настоящее время видимо решил заняться кинематографом - очень популярным и доходным видом искусств.
Проходило время, но информации о снятии фильма по моему произведению никакой не было, я уже стал подумывать, что всё кончилось так и не начавшись, правда положенная небольшая сумма на мой счет была перечислена. Фильм всё же был снят, и он вышел на диске. И слава Богу, что в кинотеатрах его не показывали. Никуда негодный фильм! Честно сказать, от моего произведения мало что осталось, только линия сюжета и главные герои. Это и огорчало и... радовало. Я смотрел на разворачивающиеся действия, слушал диалоги актеров и удивлялся, как всё исказили; надо умудриться довольно цельную и выдержанную по смыслу и ощущениям картину разбить на отдельные плохо связанные искусственные фрагменты. Я понял, как произошла такая трансформация или метаморфоза. Один бездарный сценарист толком не вник в мой фантастический рассказ и на скорую руку написал убогий сценарий. Художники, операторы, актеры и другие «творцы», опираясь только на сценарий, увидели и сделали всё согласно написанному и собственному соображению, исходя из небольших способностей и суммы зарплаты. А что делал режиссер? Вгорячах я написал ему пару нелицеприятных слов в отзывах о фильме, но не думаю, что он их читал. Одним словом все мои ожидания, а я всё же чего-то ждал от фильма, пошли прахом. Как разумно я поступил, что никому, даже жене не говорил о возможной экранизации своего произведения. Сначала я хотел сделать сюрприз, но теперь... лучше всё оставить в забвении, словно ничего наяву и не было, а лишь в призрачном сне. В общем, я разочаровался и решил больше не продавать за бесценок то, во что я вкладываю не только время, умение, но и душу. Нельзя продавать часть себя кому попало.
Прошло пару лет, и я забыл о неудавшемся фильме и конечно плохом режиссере. Жизнь текла в прежнем русле. В свободное время я продолжал писать, то опус с сильно философским уклоном, то фантастический рассказ или повесть с легким сюжетом, но довольно интересным и прочувствованным. Публиковал я свои творения также в Сети, и у меня уже сложился определенный небольшой, носящий больше случайный, чем системный характер круг читателей. Признаюсь, мне не хотелось уделять много внимания переписке из-за нехватки свободного времени и, надо быть честным, некоторой лени. Главное, я ощущал контакт с людьми. Мое отношение к жизни соответствовало уже в определенной степени сформировавшемуся мировоззрению, где настоящая любовь и свобода имела первостепенное значение, но обыкновенное счастье родных стояло выше всего. В моем существовании чувствовалась некоторая гармония, но порой еще возникали противоречия, внутренние волнения и сомнения. Гармония не абсолютна, ей хочется тоже сдвигаться, ей хочется быть всё созвучнее и прекраснее.
Всё шло довольно монотонно и предсказуемо, пока не прозвучал телефонный звонок, и незнакомый голос попросил меня о встрече по поводу моего одного литературного произведения. Я хотел уточнить детали, но позвонивший только сказал, что встреча может быть для меня перспективна и не отнимет много времени. Почему-то я быстро согласился. Порой слова опережают мысли, что часто заканчивается негативно для меня, но бывают редкие случаи, что спонтанно срабатывает интуиция, и я принимаю правильное решение машинально, как бы на автомате. Мы договорились о времени и месте встречи.
На следующий день я после работы по пути домой заехал в кафе, где меня ждал незнакомец. Симпатичный мужчина, внешне одного со мной возраста; чуть холеный, со вкусом, но небрежно одетый. Красивые светлые длинные волосы, растрепанные, но в меру. Привлекательное чувственное лицо, но на котором уже начали проявляться еле заметные следы излишних удовольствий. Умные, добрые, но цепкие глаза, он смотрел на окружающий мир как художник, он всматривался в людей как психолог. Он вежливо поздоровался, назвал имя и начал задавать стандартные вопросы о жизни. Я коротко отвечал, пытаясь понять, что же ему от меня нужно. Кто он — благодарный читатель, заинтересованный издатель или....
- Я - режиссер, - неожиданно он перешел к делу, словно прочитал мои мысли. - Несколько лет назад я снял фильм по вашему рассказу.
Вот так я уже напрямую столкнулся со Станиславом. На моем лице появилась грустная улыбка - надо же, никогда не думал, что встречусь с этим типом. Моя злость за исковерканное произведение давно уже исчезла. Впрочем, её и не было. Моя фамилия в титрах фильма не упоминалась, и получается, он по большому счету никакого отношения ко мне не имел.
- Фильм получился очень слабым, я понимаю вас, - виновато произнес он. - В то время я работал над двумя проектами. Скажу честно, ваш был чисто коммерческим, и я не уделял ему должное внимание, потому что не ждал ничего кроме как получить небольшую прибыль.
Я молча кивнул головой, как бы соглашаясь и не соглашаясь, вроде того, что не мне решать, как ему жить.
Станислав всё уловил, он обладал сметливым умом. - Я прочитал ваш рассказ, и он мне понравился. А позже посмотрел фильм, который, признаюсь, сам пустил на самотек, и он мне совершенно не понравился, но переделывать уже не имело никакого смысла. Ограниченный бюджет и недостаток времени, - он внимательно взглянул в мои глаза. - Вы понимаете меня?
Снова кивать в ответ было уже нетактично, и я миролюбиво, но отрешённо произнес. - Понимаю.
- Я - тоже художник, но обстоятельства так сложились. В индустрии кино всё пронизано коммерческими интересами, и первые шаги всегда трудны и часто ошибочны. Кстати, тот второй фильм, которому я уделял больше внимания, тоже провалился. Конечно, во всём что случилось, главная вина лежит только на мне.
- А как дела идут сейчас? - спросил я, особо не вдумываясь, лишь бы что-то сказать ради приличия.
- Более-менее налаживаются, теперь у меня есть возможность сделать настоящую работу с приличным бюджетом. Мне нужен достойный сценарий, - он выразительно посмотрел на меня. - Я читал ваш новый рассказ, опубликованный полгода назад, и он вполне подходит, если конечно его адаптировать под кино.
Мне самому нравился этот рассказ. Я написал его быстро, всего за три месяца. В то время я работал над другим произведением, но неожиданно меня осенило, не хочу произносить такое высокопарное слово как «озарило», и я, отложив одно, принялся за другое. Писалось легко, первоначальная задумка постепенно обрастала жизнью. Жизнью моих героев, которой жил и я. Их восприятия, чувства, взаимодействия исходили из условий фантастического мира, который придумал я, но который для них был по-настоящему реальным. Они мечтали, любили и даже умирали по-настоящему, потому что я мечтал, любил и умирал вместе с ними, когда полностью погружался в их или, можно сказать, свой другой мир.
- Извините, но я не думаю, что из него может получиться хороший фильм, - ответил я, а потом более решительно добавил. - Он не продается.
Станислав молча и улыбчиво смотрел на меня, я уже хотел вежливо распрощаться, когда он произнес. - Я предвидел подобную реакцию, поэтому решил лично с вами встретиться. Вы же сами знаете, что из него можно сделать качественный и востребованный фильм. Хороший фантастический сюжет, не фэнтези, а вполне разумный, даже прогнозируемый — такое нравится людям. Каждый хочет знать, что его потомков ждет в будущем. Конечно, есть глубокие внутренние мироощущения у главных героев, которые сложно передать с экрана, но всё же можно. Мое личное мнение таково - ваша работа предназначена больше для визуального воспроизведения.
- Может быть вы и правы, но это только слова, а я видел уже ваши дела. Я не верю словам, я верю делам, - глубокомысленно заметил я, не боясь обидеть собеседника, потому что это была правда.
- И это я тоже предвидел. Я не буду у вас ничего покупать. Мы заключим контракт, где вы станете полноценным участником проекта. Вы будете одним из сценаристов. Почему одним, потому что у вас нет опыта в этой области, и никак не обойтись без специалиста. Я предлагаю вам включиться в совместную работу. Я чувствую, что вы можете существенно помочь. Удачный сценарий, отличная работа всего творческого коллектива, и прокат фильма обречен на успех. Вы сможете заработать приличные деньги, потому что ваш доход будет напрямую зависеть от проката, кроме того, ваше имя может стать известным.
- Не знаю, - сомнения не покидали меня. Я не падок был на лесть.
- Давайте, сделаем так. Пока вы ничего не будете подписывать. Второй сценарист попробует адаптировать ваше произведение. Потом вы внимательно изучите его работу. К тому же скоро будут готовы все документы по бюджету, съемочному плану и тому подобное, и вы с ними сможете ознакомиться. Тогда и примите свое окончательное решение. Согласны?
- Хорошо, но не обнадёживайте себя, - ответил я. Это был самый разумный ответ. Надо всё взвесить, оценить и тогда только принять окончательное решение. – Надеюсь, у вас есть запасной вариант?!
- Запасные варианты всегда есть, но я, со своей стороны, надеюсь, что вы подпишете контракт. - Станислав улыбнулся. - А затем мы вместе начнём работать над сценарием, как говорится, шлифовать алмаз, чтобы получить бриллиант.
Его улыбка светилась добротой и верой, и я ему поверил. Разговор перешел на другие темы, иногда далекие, иногда близкие к кино и литературе. Мы просто беседовали, как только познакомившиеся люди, которые хотели лучше понять и узнать друг друга. Конкретно о будущем нашем фильме разговор уже не шел. Условия на первой стадии обговорены и приняты, что будет дальше, прояснит время.
Какое первое впечатление произвел на меня Станислав? Неоднозначное. С одной стороны он почувствовал во мне тонкую творческую натуру, впрочем, просто подтвердил свои ощущения, которые у него начали формироваться уже после прочтения моих произведений. Ему было приятно контактировать со мной, а тех людей, которые ему были приятны, он, видимо, умел уважать и ценить. С другой стороны в нем проявлялось какое-то себялюбие, высокое самомнение о своих способностях, наверное, издержки избалованного воспитания. Он, конечно, не выпячивал себя, всё происходило как-то само собой и очень естественно. Иногда он чувствовал в моих глазах или озадаченность или удивление или ироничность. Не знаю что, хотя я старался вести себя ровно и только уважительно, но мои глаза — мой враг или лучше мое окно в окружающий мир, которое я не могу покрыть с одной стороны отражающей пленкой, так как тогда исказится все. Почувствовав меня, он приказывал себе быть любезным и даже чуточку подобострастным, но естество всегда берет свое.
Через два месяца мне прислали сценарий, написанный по моему рассказу, и я стал его изучать. Вот тогда я и понял, почему не стал сценаристом, несмотря на советы благожелателей, расписывающих высокую потребность и стоимость подобных работ. Все точно, для меня просто рутинных работ, где нет настоящего полета, а какие-то качели - то вверх, то вниз. Потому что надо не только думать, как глубже и точнее выложить на бумагу свои внутренние восприятия, осмысления, но и как толково и красочно оформить произведение, подстроить под зрелище. Конфетка нуждается в обёртке, а я не хочу тратиться на мелочи. Я могу плясать только от себя и чуточку читателей, а не от желаний кинематографистов и зрителей. Получается, сценаристом надо тоже родиться. А может, я просто ленив, чтобы уделять много внимания вспомогательным деталям. Удобное оправдание - мне хочется писать о значимых вещах и опускаться до мелочей только по необходимости, когда без них нет возможности полноценно донести это значимое.
Мне было тяжело читать детали, нюансы постановочных сцен. Фразы в диалогах героев стали более короткими, порой упрощенными, а порой очень выразительными, словно они играли одновременно то простецких, то глубокомысленных персонажей. Я понимал, что таким образом достигается нужный уровень доступности и заинтересованности для среднего зрителя, но я пишу для своих читателей, для тех, кто способен гармонизировать со мной. Излагаю мысли неспешно, не эффектно, но естественно и по-своему; по-другому я не могу и не хочу, и неважно, сколько людей созвучно со мной разумом. Я лучше просижу день в офисе, придумывая запоминающиеся слоганы и варианты рекламных ходов, а потом вернусь домой, закрою за собой дверь кабинета и уйду в другой мир, где никаких материальных забот, обязанностей и наставлений, где я — хозяин и себя и всего остального. Если я начну писать доходчивые модные сценарии или другие вещи, то перестану быть хозяином, я перестану быть самим собой.
Я заставлял себя сравнивать первоначальный вариант с присланным, пытался поставить себя на место режиссера, художника и даже зрителя, пробовал что-то подправить в деталях сцен, диалогах героев, чтобы вернуть свое точное видение происходящего. Было сложно. Звонил Станислав и интересовался, какие у меня впечатления и как продвигаются дела. Я отвечал, что не очень, но постараюсь что-то улучшить. Он обрадовано говорил, что не будет отвлекать, приедет приблизительно через пару недель, чтобы уладить все дела по контракту, ознакомить с другими документами по съемкам фильма и вместе поработать. Как-то само собой получилось без лишних слов, что я согласился экранизировать свой рассказ.
Приехал Станислав не один, а с Виктором — вторым сценаристом, а может и первым. В общем, по контракту мы с ним делили гонорар за сценарий поровну. Я быстро ознакомился с планами, подписал положенные документы, и мы приступили втроем к работе. Виктор представлял собой очень способного человека. Он прекрасно улавливал чужие мысли, быстро сочетал со своими соображениями и точно выражал их в тексте. Я так ловко не мог. Мне нужны условия и время, чтобы выразить себя. В отвлечении, шуме, суете всё из меня истекает как-то скомкано и натянуто. Порой Виктор многозначительно смотрел на Станислава, когда я не мог сообразить элементарное или донести свои соображения нормальным способом. В его взгляде был немой вопрос, где это он откопал такого уникума, сочетающего в себе две крайности, с одной стороны - прозорливости, с другой — тупости. Я не обижался. Иногда возникали споры. Если я чувствовал, что однозначно прав, то никакие умные разъяснения, просьбы не могли заставить меня изменить решение. Тогда Станислав спокойно говорил Виктору, что мне виднее, и тот, хоть и несогласный, уступал. Правда, с некоторым непониманием и сожалением. В целом Виктор мне нравился. Он не был сильно тщеславен и корыстен, любил и хорошо выполнял свою работу, умел быть снисходительным, в хорошем смысле слова, и доверял Станиславу. Я уверен, что Виктор часто в мое отсутствие с удивлением интересовался у шефа (сомнений не было, кто есть главный) — почему ко мне такое повышенное внимание, почему не я приехал к ним, а они ко мне, почему им приходится ждать, когда я освобожусь от другой работы, и тому подобное. Выслушивал абстрактные объяснения, пожимал плечами и мирился с происходящим. Одним словом, Виктор был хорошим писателем-техником, а таким можно быть, только если не ползать, но и не летать.
Собирались мы чаще в довольно дорогом гостиничном номере у Станислава, у Виктора номер был поменьше и дешевле. В выходные я пару раз приглашал поработать их к себе и заодно и поужинать в кругу моей семьи. Жена относилась к изменениям в жизни спокойно, а к гостям вежливо. Но когда мы оставались наедине, в сомнении спрашивала меня, нужно ли нашей семье всё это. Она почему-то не доверяла Станиславу, чувствуя в нём какой-то изъян, и опасалась за меня. Что интересно, и он относился к ней довольно сдержанно - очень уважительно, но без большой симпатии.
Однажды Виктор отлучился по личным делам на пару дней, а мы со Станиславом решили поработать у меня. По ходу обсуждений сцен мы употребляли в небольших дозах коньяк, но я всё же постепенно опьянел. Станислав тоже захмелел, но держался намного лучше меня. Он умел пить. Так вот, жена нам не мешала работать в кабинете, пока не увидела нас в таком состоянии. Не долго думая, она резковато сказала, что уже поздно, а завтра утром мне надо идти на работу и пора заканчивать с посиделками. Я попытался ей всё объяснить, но она не стала ничего слушать и вышла. Станислав, улыбнувшись, взял недопитую бутылку коньяка с двумя хрустальными рюмками и попросил продолжить обсуждение на свежем воздухе и заодно проводить его. Я предложил вызвать такси, мне не очень-то хотелось продолжать пить, тем более на улице, но он жестом увлек меня за собой.
Мы сели на скамью на аллее недалеко от моего дома, и у нас начался пьяный спор. Это не значит, что мы несли громко всякую чушь или ругались, просто говорили очень откровенно, может излишне откровенно и конечно довольно субъективно.
- Тебя жена держит на коротком поводке!? - улыбаясь, вопросительно или утвердительно, я точно не понял, начал Станислав.
- Для меня свобода - не просто слово, меня нельзя держать на поводке, - чуть обидевшись, ответил я.
- Не спорю, ты на самом деле знаешь, что такое настоящая свобода, но всё же порой жертвуешь ею ради…
- Любви? - помог я.
- Пусть будет так, - как-то неуверенно согласился Станислав.
- Я ничем не жертвую, я просто люблю свою жену. Настоящая любовь выше жертвы. Это - суть жизни.
- Высокопарные слова! Я скажу, что для меня такое «любовь». Я тоже был женат, правда, быстро развелся. Так вот, - он собрался с мыслями и начал, - встретились парень и девушка, оба очень красивы, здоровы, умны, одухотворённы, похожее воспитание, образование и даже относительно близкие увлечения. У них неизбежно возникнет друг к другу влечение. Инстинктивное влечение, здесь всё — и сексуальное наслаждение, и интересное совместное времяпровождение, и удовлетворение своим партнером по многим другим критериям. Потом начинает работать инстинкт продолжения рода, так рождается семья, появляются дети. И здесь начинает проявляться уже и жертвенность, необходимо урезать свои личные устремления ради семьи, и приспособляемость, так все живут и лучше не выпадать из общего ряда, и даже привычка, в целом-то уютно и спокойно. Вот и весь смысл любви! – эмоционально подытожил он. - Почему я развелся? Ведь у меня складывалось всё относительно нормально. Потому что моя бывшая перестала меня удовлетворять по отдельным незначительным критериям, как и я, впрочем, ее, и потому что я не готов был жертвовать, приспосабливаться и привыкать. Я пока не готов идти на компромисс, даже незначительный. А ты давно готов и идешь.
- Примитивное представление! – запротестовал я. - Вокруг меня в молодости было много хорошеньких и умненьких девушек, но я ждал только её - свою жену. Мне было двадцать пять лет, когда мы познакомились, и через полгода поженились. Я тогда почувствовал, что нашел свою любовь. Моя жизнь стала счастливой. И не надо говорить, что я просто решил остепениться. Может на свете были еще девушки, которые по-настоящему подходили для меня, но не думаю, что их много, а может, больше и нет, я допускаю и такой вариант. Она — моя единственная и неповторимая. Не встретил бы её, и как бы моя жизнь не сложилась, я посчитал бы себя с нынешней точки зрения просто несчастным человеком. Всё познается в сравнении, - Станислав согласился кивком, но только с моей последней фразой, а я продолжил. - Я ничем не жертвую, ни к чему тем более не приспосабливаюсь, а привыкаю только к доброму и светлому, да и здесь нет никакого застоя. Я живу своей семьей — женой, детьми. Правда, любовь к детям чуточку отличается, - почему-то отметил я непроизвольно, но не стал развивать тему. - Я живу своим литературным увлечением. Есть и другие обязанности и хобби. Пока меня хватает на всё. Думаю, если бы ты, Станислав, по-настоящему полюбил, то забыл бы такие слова как жертва, жалость, компромисс, привычка по отношению к любимому человеку. Светлая любовь озаряет все составляющие жизни.
- Ты — точно философ. Говоришь прочувствованно, оптимистично, но все же для меня неубедительно, - он улыбнулся, смотря в мои глаза. - Я разбираюсь в людях. Ты живешь в относительно хороших условиях, но нельзя сказать, что богато, и удивительно далек от корысти и тщеславия, что редко в современном мире, и меня этим ты восхищаешь.
- Я знаю цену деньгам, - вставил я.
- Понятно, что знаешь, ты же разумный человек. Я тоже в меру презираю деньги, мне по статусу положено, так как в житейском плане никогда в них особо не нуждался. Но я не об этом. Я хочу сказать, что ты обладаешь исключительной способностью гармонизировать всё вокруг себя. Для тебя, философа, мир прекрасен, тут спору нет, но ты умудряешься украшать его и для других людей, кто плотно и даже неплотно контактирует с тобой. Каждого по-разному, в зависимости от их собственных достоинств. Возьмем для примера твою жену, она красива, умна, обаятельна, но не чудесное создание, как ты её описываешь; правда, стоит отметить, ты явно ее улучшил. Ей ничего не надо на стороне, вне семьи, только некоторый имидж и материальный доход. Дети и ты — главное её богатство, но дети все же более ценное. Она чувствует, что в тебе есть что-то необычное, но женский эгоизм и узкое представление о счастье не позволяет ей дать тебе полную свободу. Она не хочет рисковать достигнутым положением и делает собственные прогнозы на будущее. Чтобы ты не говорил, она сковывает твои стремления, мешает быть самим собой. Тебя это устраивает? Тебе нужно ее опекунство, порой приятно-полезное, порой раздражающе-навязчивое? Ради Бога! Но если рассуждать логически — это компромисс.
- А что тогда не компромисс? Тогда везде компромисс. Работа - компромисс. Вот ты хочешь поставить фильм, надо достать деньги, найти хороший сценарий, провести множество работ с персоналом, актерами, и везде проблемы, везде надо искать компромисс, - понесло меня.
- Да, сама жизнь — это компромисс! Но в моем случае он необходим, я хочу создать отличный фильм, интересный и даже созидательный. Я готов мириться с мелким негативом ради значительного позитива, - спокойно отстаивал свою точку зрения Станислав.
- Не было бы моей любимой, ничего цельного в жизни не было и у меня. Получается, что и мне компромисс необходим. Но я не хочу это называть компромиссом. Она - такая как есть, пусть с недостатками, но ее достоинства с лихвой перекрывают эти недостатки. Пусть я даже идеализирую ее, но ты же сам сказал, что я - идеалист. Разумный идеалист; вполне возможно немного близорук, но в тоже время и дальнозорок. Как бы то ни было, не стоит тебе исправлять меня, а мне - свою жизнь?! - заключил утвердительно, но и чуть вопросительно я.
- Не стоит, - миролюбиво подтвердил Станислав. - В общем-то, мы друг друга чувствуем и схоже трактуем понимание любви, только я иду немного правее, а ты — левее. Вот и вся разница. Мне нравится быть рядом с тобой, мир действительно вокруг светлеет, но в отличие от тебя я не хочу его существенно приукрашивать, тем более искажать, хоть я тоже творческий человек. Увлекаюсь абстракцией, рисую, будет время, покажу свои картины, правда критики меня не ценят, вот поэтому решил заняться кинематографом, может здесь удача улыбнется. Мне необходимо признание своего таланта или хотя бы своих достоинств. Мне нужен реальный успех, а летать в облаках я мог бы и с помощью кокаина. Вот тебе наркотики не нужны, ты способен летать и без них. Твой чистый полет дорогого стоит, но у меня так не получается. Но с другой стороны, ты порой такой приземлённый, недалёкий. Как это в тебе так гармонично способны сочетаться крайности? Я считал себя гармоничной личностью, потому что старался быть объективным, зрячим и не допускать никаких крайностей, типа излишнего оптимизма или пессимизма по отношению к людям — главным созидателям, потребителям и разрушителям естественности и красоты, а, оказывается, есть и такие как ты, - он замолчал, пытаясь найти нить, что-то его мысли начали разбредаться.
- Ты хочешь сказать, что я очень изменчивый, то свят, то гад, а ты стабильно средний, не свят и не гад? - решил довольно прямолинейно уточнить я, выслушав пространственную речь Станислава.
- Что-то в этом роде, - честно признался он, стараясь глубже осмыслить себя, - я тебя еще не очень хорошо знаю. Мы работаем над твоим рассказом, где ты главным образом проповедуешь любовь и свободу, показывая, как они помогают побеждать разумному человечеству в будущем. Довольно реалистично, так как ты во многом опираешься на настоящее. Ты опираешься на свое мировоззрение и талантливо предвидишь. Ты вживаешься в роль своих героев, ты вживаешься в лучшую часть себя. А какой ты в обычных человеческих условиях, какая часть тебя начинает править тобой в сложных противоречивых ситуациях при взаимодействии с другими людьми?
- Ты прав, в обычной жизни я - себялюбивый эгоист, - почему-то очень самокритично и смирено согласился я.
- Все мы - люди, все мы – эгоисты. Необходимое свойство природы. Лично я не скрываю своих амбиций, стараясь объективно соответствовать своему статусу - не только богатого, но и разумного творческого индивидуума. А вот в тебе есть загадка. То, что ты так легко согласился с предположением твоей двуличности, ничего не говорит. Я догадываюсь, кто может быть этому причиной. Твоя жена. Я уверен, что она, не раз обвиняла, что ты уделяешь время больше себе, чем семье и ей, что....
- Давай оставим мою семейную жизнь! - наконец не выдержал и резко произнес я.
Станислав улыбнулся. - Как скажешь. Я к тому, что из тебя может выплеснуться всякое в экстремальных или неоднозначных условиях, что ты неординарен и сложно поддаешься анализу. Для кого-то ты вполне возможно кажешься порочным, потому что он увидел в тебе или твоем поступке что-то низменное, что и хотел увидеть согласно своему примитивному восприятию. Для кого-то ярким эгоистом, а для кого-то человеком светлого будущего. Лично я воспринимаю тебя пока очень туманно, но за туманом всё же что-то начинает проглядываться.
- Мне нечего скрывать, - пожал я плечами. – Да, я ошибался, совершал глупости, о чем до сих пор с горечью вспоминаю, но мои устремления по большому счету были чисты. Я, бывало, выкраивал, завидовал, желал зла, потому что все поступают так. Кто меньше, кто больше. А во мне этого было меньше, поверь, я могу чувствовать людей и относительно правильно сравнивать. И продолжает уменьшаться. Мой внутренний мир потихонечку съезжает в сторону всеобъемлющей любви и свободы. Люди привыкли играть, и друг друга воспринимают как игроков, где должно быть место и лицемерию и скрытности и хитрости, а мне хочется быть самим собой, говорить то, что думаю, делать то, что хочу, и неважно, какую ответную реакцию вызовет это в зажатых искривленных умишках других. Я перестаю бояться быть самим собой, пусть очень странным, но самим собой, и я пытаюсь не приспосабливаться и не зависеть от общего мнения. Конечно, всё очень сложно, - вздохнул я.
- Верю! Но буду проверять, - засмеялся Станислав. - Нам, я надеюсь, придется вместе пройти приличный путь. Там будет видно.
- А я не хочу тебя проверять, - сказал я, внимательно посмотрел на него и продолжил. - И честно сказать, я не думаю, что нас может надолго что-то связывать, кроме кино.
- Жаль, если так будет, - он попытался взглянуть в то будущее, которое, как он думал, вижу я. А я ничего толком не видел и сказал просто по наитию или нетрезвости. - Ты мне нравишься. И не только тем, что своеобразно, с верой в лучшее пишешь, это тоже о многом уже говорит. С тобой интересно, - он улыбнулся. - Прости меня, но я скажу всё же еще пару слов о твоей жене, хороших слов. Знаешь, почему она меня выгнала?
Я понимал, что это - риторический вопрос, но не выдержал, что это Станислава так тянет говорить о ней, и ответил. - Она считает, что ты дурно на меня влияешь, что я и так неравнодушен к алкоголю, а с тобой особенно много выпиваю. Всё просто, - и в доказательство я показал рукой на пустую бутылку, которую мы как-то незаметно допили.
- Ничего подобного, это - частности. Ты даже близко не злоупотребляешь алкоголем, твоя жена просто подстраховывается. Всё дело в том, что она не хочет тебя потерять, - он сделал паузу. - Я — сильный и влиятельный человек в широком смысле слова, могу относительно легко подчинять других людей, особенно женщин. Вот твоя жена не подвластна моему статусу и обаянию, потому что любит тебя, внешне странноватого, но внутри чувственного и доброго. Она — тонкая душевная женщина, за что ей моя хвала и твоя безграничная любовь. А вот ты одновременно и слаб и силен, но в целом я могу воздействовать на тебя, видишь, как я с тобой откровенен. Твоя жена это чувствует и боится за тебя, свою семью. Но я неопасен, я больше полезен.
Я начинал злиться. Ведь я просил больше не говорить о ней, а он упорно гнёт свою линию. Линию всезнайки и хвастуна. Но глубоко внутри себя я ощущал некоторую его правоту. Моя любимая понимает, что работа над сценарием сулит в будущем материальный доход в семейный бюджет. Большой или маленький? Наверное, она считает небольшой. Но что стоит за этой моей работой? Ведь не две недели вечерних отлучек и нескольких выходных дней. В контракте прописаны условия, что я должен принимать участие и в съемочном процессе, правда Станислав уверил, что месяц отпуска вначале и с десяток коротких приездов на пару-тройку дней будет достаточно. Но кто его знает, как всё сложится. Она переживает за меня и хочет стабильной прозрачной семейной жизни, где всё на виду, а не ловли удачи в мутной воде, куда меня тащит Станислав.
- Я ведь просил прекратить разговор на эту тему! Станислав, неужели так сложно выполнить мою просьбу? - в моем голосе было недовольство. Я не хотел быть слабым.
- Извини, - произнес он в некотором недоумении и внимании, словно ожидая продолжения.
Но продолжения не последовало. Неожиданно он взял пустую бутылку, стоявшую между нами, и тихо, но выразительно произнес. - Уходим, - и быстро шмыгнул в кусты, находящиеся за скамьей. А я только собирался с мыслями опустить его самолюбивый полет на землю. Опешив, я стал оглядываться по сторонам, и тут мне в глаза ударил резкий луч света полицейского фонарика. Наконец я все сообразил. Что же я за тормоз, Станислав прав.
Полицейские приказали мне поднять руки за голову, подошли, надели наручники и обыскали. Один из них залез в кусты, где исчез мой собеседник, и спустя три минуты вылез с пустой бутылкой. А Станислава не было. Полицейский разъяснил, что распитие спиртных напитков в общественном месте является нарушением закона, я не спорил, просто ответил, что живу неподалеку, и вышел просто проводить друга, да и выпили мы немного. Тогда, они с ухмылкой заметили, и где же мой так называемый друг. Я промолчал. Они попросили меня пройти небольшой тест на степень опьянения, потом проводили до полицейской машины, стоявшей в сто метров. Я ожидал худшего, но мне повезло, полицейские оказались снисходительными людьми, уточнили у меня адрес и подъехали к моему дому. Вышла жена, и они вежливо, но с каким-то внутренним довольством, посоветовали ей не выпускать меня в таком состоянии из дома, тем более со спиртным. Короче, сдали меня ей на руки как безответственного слабого человека.
Моя любимая не стала сыпать упреками, она просто говорила молчаливым взглядом, а я не спорил и соглашался. Приняв контрастный душ, я уже собирался лечь спать с тяжелым чувством в голове от выпитого и на душе от произошедшего, когда зазвонил мобильный телефон. Это был Станислав. Он спросил, всё ли у меня нормально. Я ответил, что да. Мне хотелось спросить его, вот он много чего мне говорил, а потом просто бросил, как это понимать? Но я ничего не спросил. Станислав, почувствовав мои думы, сам стал оправдываться. Мол, он уже сталкивался с полицейскими, и никакого у него доверия к ним нет, могут подсунуть что угодно и обвинить в чём угодно. Если бы меня увезли в участок, то он бы легко меня оттуда вытащил, но если бы взяли двоих, то всё могло обернуться куда хуже. Его поступок вынужден. Я не стал и здесь спорить, и чтобы не тянуть с разговором, пожелал спокойной ночи. У каждого свои соображения, свои понимания.
Утром жена спокойно меня спросила, где еще одна рюмка, напомнив, что этим хрустальным сервизом пользовались ещё её дедушка и бабушка? Одну ей вернули полицейские. Я ответил, что у Станислава. Тогда она попросила меня забрать её.
На следующий день приехал Виктор, и мы продолжили работу в гостинице. Станислав не вспоминал прошедшее, я тоже не хотел, если бы не эта злополучная рюмка. Когда мы с ним остались наедине, я, набравшись смелости (надо же, Станислав во многом прав, мне и здесь нужна смелость), всё же спросил о ней. И зря, ведь я предчувствовал, что это пустая затея. Он на секунду задумался и ответил, что рюмашка вроде была, а вот куда делась, совершенно не помнит. А потом посмотрел на меня и просто добавил, что всё это ерунда, надо думать о серьезных делах. Он имел в виду свой фильм.
Больше я к себе их не приглашал, действительно надо работать, а условия в гостиничном номере Станислава самые оптимальные. На отвлечённые темы мы тоже особо не беседовали. Немного выпивали для тонуса. Я старался соблюдать меру. Сдвиги в сценарии были, существенные сдвиги, я уже представлял многие сцены, их последовательность и производимый эффект. Я уже видел будущий фильм. Видел его и Станислав. Во мне жила сначала надежда, а потом появилась и некоторая уверенность, что мы видели его одинаково. А позже я почувствовал, что отдельные моменты он видел даже ярче, тоньше, чем я. Например, я писал в рассказе, что главный герой, выслушав собеседника, с досады так резко отодвигает предложенный стакан с напитком, что жидкость выплёскивается на стол. Станислав предлагал чуть изменить. Герой медленно, даже аккуратно, отодвигает стакан, встаёт, собираясь уйти, но в последний момент, всё же не сдержавшись, резко бьёт ладонью по столу, стакан подпрыгивает, и жидкость выплескивается. Меня волновал в первую очередь внутренний мир героя, а происходящие события были лишь следствием его смешанного восприятия, скомканных рассуждений и неоднозначных решений. Я пытался просто глубоко залезть и как можно точнее отобразить, как писатель, а Станислав хотел точнее изобразить, как художник. Это куда сложнее, когда оперируешь только изображением и звуком, хотя и здесь при существенном минусе есть и большие плюсы. Иногда куда легче визуально показать обстановку, предметы, как важные детали действа, чем описать. Иногда я предлагал уточнить конструкцию, например, аэромобиля, но Станислав говорил, что вполне достаточно для начала, пусть над этим поработают другие специалисты – техники, компьютерщики, тогда и выберем окончательный вариант.
Постепенно я вникал в работу и сценариста и режиссера, уже несильно озадачивая моих коллег. Прошло приблизительно три недели, и Станислав решил, что хватит. В целом сценарий есть, хороший сценарий. Осталось только всё увязать с актёрскими и техническими возможностями. Он поблагодарил меня за хорошую работу, предупредил, что через пару месяцев я могу понадобиться, и мне надо заранее всё утрясти на своей основной работе. Я ответил, что постараюсь. Станислав вздохнул и заметил, что ему жаль меня, жаль моего времени, которое приходится тратить непонятно куда и зачем только из-за того, чтобы зарабатывать деньги. Он улыбнулся и пообещал постараться исправить эту ошибку человеческого общества. Такие как я и он должны зарабатывать тем, чем живут. Я заметил, что так должно быть для большинства людей, но пока нет такой возможности. Он ответил, что его не волнует большинство, а вот лично мне он постарается помочь в будущем, уже помогает. Пожелав всех благ мне и моей семье, он и Виктор уехали.
Вроде всё улеглось и вернулось в прежнее русло, мир и покой вернулся в дом. Не надо отпрашиваться лишний раз с работы, посвящать вечера и выходные перелопачиванию своего рассказа, спорам, компромиссам с двумя типами. Честно сказать, я устал от написания сценария, устал от Станислава, который поддавливал меня своей внутренней энергетикой. Я - по натуре живчик, успевающий успеть и там и здесь. Но моя живость спокойная, размеренная, если я чем-то решился заняться, то без суеты. Рутинные обязанности принимаю как необходимость и выполняю без досады, спешки, чтобы лишний раз не переделывать; навыки есть, руки работают, а сторонние мысли летают параллельно где-то ещё. Семейным приятным заботам и личным увлечениям, неважно литература, музыка, спорт или что-то другое, отдаюсь всей душой. Я не люблю, когда ситуация развивается неожиданно, не запланировано, когда нить ощущения, осмысления теряется, а надо действовать очень быстро, почти спонтанно. Я просто теряюсь. А вот Станислав совсем другой. Он спокойно воспринимает и быстро реагирует на любые непредвиденности, неувязки и сложности. Ему даже нравится находиться больше в условиях волнения, чем штиля, где особенно ярко проявляются замечательные качества его разума. Можно условно сказать, что Станислав – живчик локального плана, а я – более глобального. Также можно сказать, что я при всей жизненной силе, запрятанной глубоко внутри – тормоз по сравнению с ним. Потому что он - тонкослойный, проникновенный, легко впитывает и легко себя выплёскивает, а я - толстослойный, непробиваемый, до моего нутра так долго доходит и так медленно из меня просачивается. Если бы в жизни всё можно было аккуратно неторопливо прочувствовать, проанализировать, то самым жизнеутверждающим и жизнелюбивым был человек типа меня. Но так не бывает, окружающий мир часто выкидывает сюрпризы, непредвиденности, и нет времени на глубокие восприятия, тем более длительные размышления. Надо быстро реагировать и принимать самое правильное решение, и здесь самым жизнетворным, жизнестойким является человек типа Станислава. Вот если бы нас объединить в одно целое? Получилось бы идеальное создание.
Странно, проходили дни, и я стал чувствовать, что скучаю по Станиславу. Мне его не хватало. Я точно знал, что когда побуду с ним немного, то он снова начнёт мне надоедать, но когда долго нахожусь без него, то начинаю скучать. Меня не волновал фильм, я что мог, сделал, может, ещё сделаю, но это совсем неважно. Хотелось бы, чтобы он получился и порадовал людей, но от меня мало что зависит. Меня волновал Станислав. Кто он мне – разве друг? Совсем нет, он думает только о себе. Я для него - так, сбоку припёку, один из винтиков для достижения успеха.
Я пытался обрести старую внутреннюю гармонию между собой и окружающим миром, где есть моя любимая жена, дети, друзья, увлечения. Разве этого недостаточно, зачем ещё впихивать стороннего человека? Когда настанет время, мы с ним увидимся, поработаем, поговорим об разных вещах, а потом вновь расстанемся. Так у меня уже было с другими людьми, вошедшими на время в мою жизнь. Он просто мой коллега и ничего более. Но внутри меня росло осознание, что Станислав не только проник, но и ужился в моём разуме. Он зовёт меня; ему есть, чем со мной поделиться, а мне есть, чем поделиться с ним. Между нами образовалась тонкая связь. Парадоксальная связь разных по мировосприятию и мировоззрению людей, где на поверхности больше противоречий, чем взаимопонимания, но внутренне объединённых едиными устремлениями.
Когда-то я рассуждал очень просто, даже приземлёно - люди привыкают друг к другу, когда у них ничего нет внутри, но есть общее снаружи (примитивные разумом соплеменники или единоверцы). Люди ненавидят друг друга, когда ничего нет внутри и общего снаружи (примитивные разумом инородцы и иноверцы). Люди тянутся друг к другу, когда есть что-то общее внутри, но не снаружи (более-менее разумные создания, к ним вроде бы можно отнести Станислава и меня). Люди любят друг друга, когда есть общее и внутри и снаружи (редко встречаемые создания). Сейчас я понял, что нельзя со стандартными взглядами подходить ко всем. Я люблю, невозможно сильно люблю свою жену, но разве мы идеально схожи по внешним и внутренним качествам? Ничего подобного! Станислав сразу выявил её некоторую тонкость ощущений и глубину понимания, но и некоторую зажатость восприятия и узость мышления. Аналогичные по нестабильности, но отличные по качеству показатели составляющих разума он вскрыл и во мне. Сомнений нет, мы с женой непохожи во многом, но я люблю её, а она любит меня. И наша любовь тоже разная, но в ней нет искусственности, фанатичности и приземлённости. Я не лгал, когда говорил Станиславу, что она для меня единственная и неповторимая, а он не мог поверить. И я понимаю его! Как можно поверить в то, что по всем наглядным, бесспорным критериям не может быть. Вещи надо называть своими именами. Но когда речь заходит о любви, часто рождается парадокс. Если мне глубже покопаться, то я способен найти объяснения своей чистой любви к жене, но они будут только моими личными субъективными объяснениями. И снова споры и непонимания. Не буду ничего доказывать, пусть Станислав почувствует всё сам. Почувствует не мою любовь к жене, больше о ней не слова, а своё притяжение ко мне. Оно есть, может и не такое как моё к нему, но точно должно быть. Вот здесь пусть попробует разложить свои чувства ко мне на полочки тонких расчётов и закономерностей. Думаю, что не получиться на все сто. И думаю, мой расклад будет отличаться он его расклада. А ведь попытаться углубить и понять наши взаимные отношения всё же почему-то мне хочется. А как ему?
Прошло меньше двух месяцев, когда Станислав позвонил и назначил место и время встречи. Он сказал, что почти все проблемы утрясены, пора приступать к кастингу, пора приступать к съёмкам. От меня требуется одно – взять отпуск и приехать. Я не стал подробно интересоваться деталями, ставить под сомнение возможность моего появления, не хочу потакать своему самодовольству, а ответил, что постараюсь быть вовремя. Он только сказал, что будет ждать.
Дети были рады, что я буду продолжать работу над фильмом, они любили кино и легко согласились отпустить меня в месячную командировку. А вот жена! Случилось то, чего она опасалась. Ей наплевать на хрустальную рюмку, она акцентировала внимание на ней, потому что боялась, что Станислав заберёт меня у семьи. Что я увлекусь и исчезну из такого спокойного внешне неяркого, но счастливого мира, который есть у нас, как та рюмка из красивого старинного сервиза. Но я не хочу терять наш счастливый мир, и никогда не променяю его на порочный блеск и мишуру. Я войду в воду популярного мира искусства, чтобы внести в него что-то своё. Примут меня или не примут – решать тем, кто там правит бал, но я однозначно не приму их модные или великосветские устои и устремления. У меня есть любовь и мечты – мои спутницы и помощники по жизни, больше ничего не надо, разве что – немного денег, чтобы быть нашей семье независимой и самостоятельной. Жена и верила мне и сомневалась во мне одновременно. Вот такие они - женщины. Но надеюсь, что больше верила.
Станислав с большой радостью встретил меня, мне тоже было очень приятно вновь его увидеть. Он поинтересовался, всё ли у меня нормально, всматриваясь в меня. Я ответил, что проблем нет, целый месяц я в его распоряжении. Он почувствовал меня, кивнул головой и стал вводить в курс дела.
Началась работа. Первые дни я терялся. Незнакомый город, разные съёмочные площадки и множество людей. У меня растерянная память или замыкающая невнимательность - наверное, всё вместе. Познакомившись мимолётно, по ходу событий с человеком, я по прошествии небольшого времени его забывал. Не только имя, но и кто он. Мы встречались, а я не узнавал, так много разных людей вокруг, и только при напоминании или при новом контакте вспоминал. Это озадачивало людей, вызывало чувство неприязни, ведь первое, что приходило на ум – это моя пренебрежительность к другим. На самом деле, я не мог в суете и движении быстро и точно вытащить из себя информацию о встречном человеке. Но если я сталкивался с кем-то довольно часто, то постепенно он так прочно входил в мою память, что я уже его мог быстро узнать спустя очень продолжительное время. Станислав же легко запоминал и людей и окружающую обстановку с первого раза. Как в его голове сохранялось такое множество лиц и имен, ума не приложу. Но надолго ли он их держал в своей памяти? Точно сказать не могу. Постепенно я привыкал к странному окружающему миру киноискусства, где хаос и порядок уживаются легко друг с другом или в хаосе рождается порядок, когда есть тот человек, который способен охватывать всех и вся. Этим человеком был Станислав. Только настоящий мастер может при таком сумбуре творить. Не просто руководить и организовывать, а именно творить.
Начну с кастинга. Режиссер не приглашал звезд, только несколько относительно известных актёров и много неизвестных театральных актеров и выпускников. Я смотрел на лица, строение людей, претендующих на главные роли, и удивлялся, что никто не соответствует моим представлениям. Они двигались, говорили, чувствовали не так, как персонажи моего рассказа. Я вздыхал и отрицал. Станислав тоже не был доволен, но он всё же что-то отдельное находил. Видя моё неудовлетворение, он спросил меня, кого же я вижу из известных актёров, которых конечно тут нет, подходящим на главную роль. Я подумал и назвал несколько имён. Он улыбнулся. А вечером он меня пригласил в один дорогой ресторан, я ещё подумал зачем, меня вполне устраивала кухня в гостиничном ресторане. Мы спокойно беседовали за столом, когда неожиданно он попросил меня обернуться и посмотреть на входящих посетителей. Я посмотрел и к своему удивлению узнал одну из звёзд кино. Мой восхищённый взгляд вернулся к Станиславу. Восторг вызвало не появление звезды, которую я днём предложил на главную роль, а как Станислав всё быстро разузнал и сорганизовал. Он спокойно отнёсся к моему взгляду и попросил понаблюдать за той, кого я условно выбрал. Понятно, что никакого предложения ей не последует, не тот масштаб, как бы я не оценил звезду. Он просто выяснил, где она может быть вечером, и специально пригласил меня сюда, чтобы показать, что в мире кино не так всё просто. Я не очень пристально, но внимательно наблюдал за звездой, впрочем, в зале многие смотрели на неё. И она была совсем не той, которую я видел в одном из фильмов. Та героиня подходила на нашу роль, если кое-что в ней изменить, а эта живая звезда нет. Прошло полчаса, и я признался, что ошибся.
- Ты не первый, кто совершает подобный промах, - спокойно отнёсся к моему признанию Станислав. – Она сыграла замечательно свою роль в одном фильме, но это всего лишь игра. Нельзя плясать от игры, нельзя одну даже великолепную игру продвинуть до другой игры. Ты представлял её в жизни, как в кино, поэтому подумал, что она сможет сыграть нашу героиню. Если бы роль была похожа, то слов нет, но тот фильм и наш фильм – разные вещи.
- Я всё понял, плясать надо только от живого человека.
- Да! Твой персонаж фантастичен, не потому что такой сюжет, а потому что ты его создал из ничего, точнее множества собирательных больших и особенно малых полотен. Нам надо найти актрису, где совпадут большие полотна, а маленькие, тоже очень важные, определяющие уникальность и характерность героини, она сможет сыграть, - он улыбнулся. - И ещё, ты должен понять, что идеальной схожести никогда не будет, надо просто дотягивать и тебе и мне и нашей будущей избраннице до разумного уровня – такова жизнь.
- Но иногда актёры играют свою роль, как живут!? – спросил или утвердил я.
- Не иногда, а довольно часто, - уточнил он. – Я не буду говорить про низкопробные, чисто коммерческие фильмы, где требуется чуточку выразительности, обаятельности, эмоциональности, мускулистости и тому подобного. В этих фильмах сыграть правдоподобно может куча актёров, но сами фильмы лишены жизни - набор комедийных ситуаций или жестоких схваток или неожиданных интриг. Я буду говорить про хорошие фильмы, в которых актёр сумел выразить героя, как себя. Они случаются, когда всё сходится в одном месте и времени - сценарий, режиссёрская работа и актерская игра. Пара таких удач, где хорошо сыгранная роль сочетается с другими достоинствами фильма, и рождается звезда кино. Что интересно, звездный артист часто не обладает широким актёрским мастерством, он способен хорошо играть только того, кем во многом является сам, но его привлекательная или броская внешность, мимика, поведение впечатляет зрителя. Ему просто повезло в отличие от других тоже достойных кандидатов. Теперь он может сниматься даже в слабых фильмах, популярность будет неизбежно обрекать их на коммерческий успех. Поэтому многие продюсеры, режиссёры так сильно хотят привлечь звезду, не считаясь с затратами; всё окупится, если не настоящий успех, то коммерческий в любом случае будет. – Станислав задумался. – Признаюсь, я тоже помышлял пригласить одного звёздного актёра. Я знал, что шансов нет. Ни имени, ни бюджета, ни сценария - ничего у нас нет выдающегося, чтобы хоть как-то его приманить. Но я всё же позвонил, выслушал стандартные отговорки его представителя о высокой занятости на пару лет вперёд и смиренно повесил трубку. Я поддался искушению и проявил слабость.
- Кого ты хотел привлечь?
- Неважно. Уже неважно. Я уверен, что он не испортил бы фильм, так как обладает большим актёрским талантом - редкость в наше время. Поэтому он нарасхват. Настоящую звезду несложно отличить от искусственного блеска, поэтому и цена отлична, - он сделал паузу. – Ты перебил меня. Я говорил о своей слабости. Не надо мне звёзд, я должен доказать самому себе, что способен на многое.
- Сложно, - снова перебил я. – Особенно в кино. Везде сложно, но в кинематографе особенно, - повторно и акцентировано прозвучали мои слова.
- Знаю. Много побочных факторов, закостеневших преград, субъективных влияний. Меня претит от одного вида популярного актёра, который не играет-живёт, а просто проживает, делая то, на что способен в повседневной жизни. А способен-то по большому счёту не намного, да и сам сюжет не требует большой самоотдачи. Но его любят, к нему такому шаблонному уже привыкли. И не он в этом виноват, и не те, кто его постоянно привлекает, а те, кто его хочет видеть. Виновата во всём толпа со своей слепой любовью. Я ненавижу такую любовь.
- Любовь тоже относительна, - заметил я.
- Ерунда! Ты превозносишь любовь, которую сам же своим обычным поведением отрицаешь. Ты во многом такой же, как я, как все.
- Тогда почему ты не идёшь к славе и богатству как все? Почему…
- Не знаю, хочется попытаться изменить устои, подходы.
- Вот и мне хочется изменить свой мир, а значит частично и мир вокруг себя. Всё взаимосвязано.
- Может быть, - согласился с грустью Станислав, - может быть мы способны что-то изменить, - он посмотрел на меня, словно из меня исходили его способности. - Надо только верить в себя. И мне, и тебе, Алекс.
С этого момента он начал меня называть по-дружески коротко, постепенно и я приучил себя сокращать в беседе его имя.
Работал Станислав довольно жёстко, порой категорично. Я был для него некоторым исключением, но не всегда. Например, когда он сказал, что вот эта девушка подойдёт на главную роль в фильме, а мне она не очень понравилась, и я ответил, что не согласен, он резко произнёс, что лучшего варианта не будет, а определяться с главными героями пора, и… решать ему. Иногда он никак не реагировал на мои замечания, словно совсем не нуждался в моих советах. Меня задевало такое пренебрежительное отношение, и только спустя время я понял, что при всей его многогранности мышления, способности уделять внимание одновременно нескольким вопросам, он тоже увлекался или погружался в процесс, упуская из вида и меня и других людей. Представьте водителя, который управляет транспортом в сложных условиях, когда надо предусмотреть поведение других машин и вовремя совершить манёвр, разве он будет отвечать в этот момент на легкомысленный вопрос пассажирки. Его все чувства и мысли сосредоточены только на одном - самом важном деле, а глупая пассажирка обидится, подумав, что её дискриминируют.
Что интересно, выбранная режиссёром девушка потихонечку начала входить в роль и, скажу больше, даже удовлетворять меня. Я не увидел её потенциал, а Станислав увидел. Ещё я окончательно понял, что такого фильма, который жду я, не будет. Его могу снять только я сам, а я на это как раз и неспособен. Возился бы, возился, а получилась в итоге полная ерунда. Не только для других и для самого себя. Всё правильно, режиссер – главная сила, созидающая настоящее кино, а потом уже все остальные. А я вообще никто, просто автор сценария и то с натяжкой.
Иногда на меня находило неудовлетворение и апатия. Зачем я участвую в этом процессе, ведь никто на меня не обращает особого внимания? Какой-то придаток к Станиславу, непонятно какую функцию выполняющий. Сценарий есть, поправки к нему по ходу начала съёмок незначительны, дельных советов у меня почти нет, так отдельные замечания упрямого автора. Я даже говорил Станиславу, что в моём присутствии нет надобности, и мне хотелось бы уехать домой. Но режиссёр не отпускал меня, мягко утверждая, что я ему нужен, и если я не внимал, то жёстче упоминал, что у нас прописаны условия контракта. Я обиженно отворачивался, тогда он уже спокойно объяснял, что месяц кончится, съёмки войдут в нормальное русло, и я смогу уехать, а потом буду приезжать только в отдельных случаях на пару дней. Все расходы на проезд и проживание оплачивает кинокомпания. Какие у меня могут быть проблемы?
Я чувствовал, что Станислав желает мне только добра и даже готов подстраиваться под мой старый образ жизни, потому что нуждается во мне. Но для чего я ему нужен? Что стоит за его желанием – настоящая необходимость или прихоть короля? Я не стал ломать голову, смирился и оставил всё, как есть. На съёмочной площадке больше смотрел и слушал, встревая только в особых случаях, когда было совсем невмоготу. Больше моя активность проявлялась вечерами, когда Станислав и я, иногда Виктор и пару других участников съёмок фильма обычно за бутылкой виски (как всегда, для тонуса; никаких других стимуляторов и релаксаторов, только алкоголь) обсуждали перипетии прошедшего дня. В относительно спокойной обстановке мне, приободрённому к тому же выпивкой, легче было высказать свои замечания и соображения. Станислав и другие спокойно выслушивали, часто оспаривали, иногда даже подтрунивали. Мне не нравилось, что меня не всегда воспринимают всерьёз, тем более надо мной подшучивают. Особенно этим злоупотреблял Станислав, без зла, просто у него острый ум и отличное чувство юмора. Иногда к нашей компании присоединялись женщины от тех, кому просто захотелось провести вместе с нами хороший вечер в легкой беседе, до тех, кто готов был на более интимные отношения. Станислав был обаятельной, важной и щедрой персоной, и к нему тянулись представительницы слабого пола. Мой друг просил меня составить компанию или предлагал развлечься уединённо с одной из подруг, когда дело начинало подходить к сексуальным играм, но я вежливо отказывался и уходил к себе. Я не хотел переходить святую грань. Мне пыталась доверять моя любимая жена, хотя и сомневалась, потому что предполагала, что Станислав может быть отличным искусителем, а я - податливым человеком; она исходила от своих мерок. С одной стороны так оно и было, он не настаивал, но его усмешливый взгляд откровенно говорил, что моя чистая любовь к жене – та же игра. Что внутри меня живёт обычный мужчина, которому хочется заняться сексом с привлекательной девушкой. Да, мне хотелось. Что игра в святую любовь, неважно к кому - всего лишь тонкое лицемерие, и лучше быть животным, чем прикидываться святым. Да, я тоже был против игры. Что он чувствует меня лучше, чем я себя. Да, и это может быть. Но с другой стороны, я всё же уходил один.
Станислав считал меня немного капризным упрямым человеком, обладающим внешне незаметным, но сильным характером. Ему нравилось бороться со мной на глубоком уровне, он считал, что если взломать мой скрытый бастион, то моё настоящее нутро начнёт само из меня вылезать. И он провоцировал меня. Всё обычно начиналось с пустяков... и с пары стаканчиков виски.
- Почему вы с Виктором решили упростить диалог в сегодняшней сцене? – как-то вечером я недовольно спросил Станислава.
- Ты же видел, что он не справлялся (имелся в виду актёр), - спокойно ответил он.
- Всё уже упрошено до минимума и разбавлено ненужными эпизодами. Куда больше? Он не справляется! Он что - идиот, не способный запомнить и нормально произнести три предложения? Надо читать и запоминать, надо просто работать.
- Он выкладывается. Поставь себя на его место. Ты сможешь произнести с чувством длинный монолог, потому что ты его написал, но и у тебя будут натяжки и проколы из-за волнения и комплексов.
- Я - не профессиональный актёр, и не рождён играть, а он способен и к тому же учился актёрскому мастерству.
- Учился, но не всё так просто и для него. Он привык играть, исходя из своих побуждений, понимания. Невозможно за пару дней заучить, прочувствовать сложную сцену комплексно, неотрывно от всего произведения. Так, как чувствуешь ты. У него другой подход к своей работе. Он концентрирует внимание на свои жесты, мимику, эмоции согласно моим подсказкам по данному отдельному эпизоду, он хочет, чтобы сцена получилась естественной и живой,… а тут надо произносить не вписывающиеся, усложнённые, по его разумению, фразы. Это выбивает его. Вполне возможно, что они выбьют из действа и кого-то из зрителей.
- Значит, ты снимаешь фильм не с теми актёрами и не для того зрителя, - неудовлетворённо произнёс я, а потом ещё резче добавил. - Значит, ты снимаешь фильм не по моему, а уже своему произведению.
- У меня ограниченные возможности и по средствам и по времени и по многому другому. Ты никак не поймёшь, в чём заключается твоя работа, - тоже резко, но спокойно, не выходя из себя, ответил Станислав, он начал поединок. – Выкинь к чёрту свой рассказ, пусть его читают те, кому нравится; кто способен воспринимать твои философские фантазии в чистом виде. Не думаю, что таких читателей, - он иронично улыбнулся, - почитателей твоего таланта, будет много. А я ставлю фильм для людей, стараясь сделать твои фантазии доступными и интересными для многих.
- Ты искажаешь их, - упрямился я, хотя понимал, что Станислав по-своему прав.
- Я искажаю их? Да, искажаю, потому что за твоими отдельными довольно разумными мыслями и утончёнными ощущениями стоит широченная узость мировосприятия, но преподносимая чуть ли не как Истина жизни. Я вижу Истину только в одном, что ты так любишь себя - такого «странно-уникального дитя Мировой гармонии», что начинает тошнить. Мне хочется кинуть тебя, такого чистенького и светленького в грязь.
- Многие хотят, - ответил чересчур спокойно я, хотя внутри всё бурлило от негодования, что действительно так обо мне судят многие, и одновременно от самобичевания, если большинство воспринимает меня таким, наверное, я и есть такой. – И не только хотят, но и кидают. По-разному, в зависимости от своих претензий. Но, пусть у меня звезда во лбу, я всё равно буду делать то, что хочу. А сейчас я хочу, чтобы ты перестал искажать сценарий. Хватит!
- Александр, ты что – дурак? – неожиданно спросил он.
- И хватит оскорблений! – уже грозно сказал я. Мне не нравилось драться, потому что хватало выплеска эмоций в спортивных состязаниях, но в состоянии злости и опьянения я мог не сдержаться и пустить в ход и кулаки. Сила и ловкость у меня была. Станислав тоже был не из трусливых и имел довольно крепкое жилистое телосложение. Но мне казалось, что я всё же быстрее и мощнее его.
- Извини. Но ты ведёшь себя сейчас как капризный ребёнок. Хотя я стараюсь относиться к тебе как к другу. Мне хочется, чтобы ты не лез на красные ворота как бык, для твоей же пользы. Конечно, я вытащил тебя из привычного болота и втащил в новую среду. Ты тяжело привыкаешь к сумбурной и неуютной обстановке и ищешь опоры в старом. Ты – как тот актёр, который не может врубиться в текст, но только ты не можешь врубиться в нынешнюю реальность. Конечно, ты можешь всё бросить, разорвать контракт и вернуться в свой прежний мир, но это – не выход.
- Я не жил раньше в болоте, болото вокруг нас сейчас. Только у каждого свой взгляд. Это раз. И я ни к чему не приспосабливаюсь, я привык уже быть самим собой, и мне не надо врубаться в реальность. Это два. Разорвать контракт – это тоже выход. Это три.
Станислав пожал плечами. – Выбирать тебе. Только не спеши, - и резко поменял тему беседы. Он действовал со мной на-тоненького, пытаясь подвести к крайней черте, но так чтобы я не перешёл её, исходя из своего себялюбия и здравого смысла. Но не всегда всё заканчивается гладко.
Ближе к концу месяца я в один вечер не выдержал, потерял контроль, выпил лишнего и пошёл вразнос. А Станислав тоже упустил нить рассудительности; случайно или специально, сложно точно сказать. Сначала у нас была обычная перепалка, но затем перешедшая как спонтанная лавина в физический контакт. Я не помню, кто был зачинщиком, наверное, всё же я, алкоголь просто убил мой разум. Помню, что пытался ударить Станислава, но он более трезвый аккуратно уходил от удара и встречал меня своим. Бил несильно, но так чтобы я почувствовал и мягко валился на пол, а я и так еле стоял. Но моё упрямство заставляло меня подниматься и снова идти в атаку, и снова я оказывался на полу. Сколько раз это повторялось, не помню. Только помню, что появились другие люди, и тут я провалился в пропасть небытия окончательно. На следующий день я проснулся, вспомнил отдельные моменты прошедшего вечера и ужаснулся. Голова болела, но несильно, на лице повреждений не было, только побаливала немного челюсть. Самое главное, моя совесть резала меня без ножа так безжалостно, так нестерпимо больно, что хотелось быстро умереть. Как я мог так низко пасть? В мучительном самоистязании прошло всё утро. Меня никто не тревожил, и я никуда не хотел идти. Но в обед приехал ко мне сам Станислав, сначала спросил о самочувствии, а потом благодушно произнёс, что вчера мы с ним дали маху, теперь мне надо опохмелиться и хорошо поесть. Я попросил прощение, а он только ответил, что сам тоже вёл себя глупо. А потом весело добавил, что виновных нет, когда все виновны, также нет и правых, когда все правы.
Кризис миновал. Наши отношения быстро восстановились благодаря конечно Станиславу, ведущему себя так, как будто ничего и не было. Никто из посторонних тоже не делал никаких намёков, только по глазам я чувствовал, что некоторые были в курсе моей выходки, и их восприятие меня в какой-то степени зависит от случившегося со мной конфуза. Но меня не волновали по большому счёту их умозаключения. Меня интересовал только Станислав. Он стал мягче относиться ко мне, словно понял, что не надо вести со мной как с другими, что я более раним. Нельзя колоть таких людей как я иголкой, нервы очень чувствительны; такие лучше примут удар копьём, чем мелкие частые уколы. Но в его глазах я ещё чувствовал и какую-то неопределённость; он до сих пор не знал точно, что течёт или бурлит в моём разуме, что от меня можно ожидать в дальнейшем. Правда благодушное отношение брало верх, он всё же узнал меня и верил, что наша странная дружба разных людей осветляет жизнь обоих. Я был благодарен Станиславу, что он не придал большого значения моему порочному приступу, рождённому не только под влиянием алкоголя, но и спрятанной внутри гордыни, никогда не вспоминал былое и видел причину произошедшего не только во мне, но и в себе. Это придавало мне силы и надежду, что я больше никогда такое не выкину, не потому что не буду пить, а потому что придавлю своё самолюбие.
Месяц прошёл, я уехал домой. Да здравствует тихая гавань, где обитают мои самые любимые родные, где душа отдыхает и наполняется светом, где хочется просто жить, летать и творить. Станислав меня не дёргал, иногда звонил и спрашивал совет, и я отвечал, что думал. Мне казалось, что ему просто приятно услышать моё мнение, без которого, впрочем, легко можно обойтись. Раза три за два месяца я на выходные приезжал на съёмки. Смотрел смонтированные кадры и новые сцены, обсуждал разные варианты дальнейших работ. Даже если мне что-то не нравилось, то я не спешил опровергать, потому что не был уверен в себе. Взгляд со стороны, тем более автора сценария, конечно полезен, но очень много нюансов, технических сложностей, в которых я совершенно не разбирался. Что было бесспорно? То, что вокруг себя Станислав собрал довольно профессиональную команду, звёзд не было, но уровень у всех был высок. Кроме того, от всех режиссёр требовал полной самоотдачи. Я старался тоже найти гармонию между собственным виденьем и полезностью для общего дела, я хотел только помочь.
Как-то Станислав пригласил меня прослушать варианты музыки к фильму. Я знал, что для проекта он пригласил не очень популярную, но уже в определённых кругах известную группу. Ему хотелось что-то типа «его сатанинского превосходительства», где музыкальные композиции на космическую абстрактную тему сочетались с двумя-тремя сильными песнями. Ребята сыграли несколько тем и три песни в «сыром» варианте, как они выразились. Звучало всё неплохо, но особенно мне понравилась последняя песня. Несложная, но красивая динамичная мелодия, где аккомпанементом было звучание двух гитар, и интересный текст песни, где главной фразой было сочетание «я играю с тобой в любовь», но речь шла не только о конкретной девушке, а обо всём мире, который как бы заключался в ней. В одной заключалось всё – и единственная любимая и человечество в целом. Со всей красотой и грязью. Очень абстрактная, но яркая поэзия. Когда песня кончилась, Виктор, он тоже присутствовал, спросил, о чём же всё-таки эта песня? Исполнитель выразительно на него посмотрел, а потом перевёл взгляд на Станислава, а тот в свою очередь посмотрел на меня. Режиссёр уловил мои ощущения, они видимо совпали с его чувствами, и сказал ребятам, что в целом неплохо, особенно последняя песня, её как раз в конец фильма и поставим, но надо ещё доработать. Когда мы уходили, один из музыкантов с каким-то пренебрежением всунул в руки Виктору текст со словами песни, и я его понимал. Нельзя просить объяснить то, что не требует объяснений, что идёт от самой души.
Проходили дни, месяцы, и работа постепенно выливалась в конкретный материал. Удивительная вещь, когда множество разных действий приносило в итоге цельный результат. Столько непохожих людей, выполняющих разные задачи, имеющих свои взгляды и приоритеты, объединились в один коллектив, чтобы в кажущихся хаотичными суетливыми и спорными трудах создать хороший фильм. И вершиной всей этой пирамиды от простейшего вспомогательного персонала до самых главных участников был Станислав. Я изредка был сторонним наблюдателем или с натяжкой консультантом, короче сценаристом, работа которого была уже почти закончена, но отлично понимал, у кого какая роль в творческом процессе. Станислав сочетал в себе и прекрасного организатора, который распознавал возможности, желания людей и заставлял их, но без излишней жёсткости, раскрывать свои лучшие профессиональные качества, и настоящего мастера театрального искусства, который чувствовал весь процесс от начала до конца, не теряя целостности и красочности свершённого и ещё не свершённого. Там, где он был не компетентен, он доверял тем, кто был компетентен, у режиссёра было особое чутьё, что и делало его мастером.
Я просматривал уже отснятые и смонтированные материалы, получалось неплохо. Правда, в какой-то момент меня обеспокоила компьютерная графика. Мне казалось, что она часто с одной стороны невыразительна, а с другой стороны чересчур феерична. Тогда Станислав предложил мне подготовить дельные замечания и с ними поехать в студию, где компьютерщики её создавали. Только он предупредил меня, чтобы я, далёкий от виртуальной графики, не перегибал палку. Я всё понимал. Мои предложения были просты - уменьшить количество масштабных компьютерных сцен, где много огня, разрушений, но кадры сменяются так быстро, что нет возможности рассмотреть детали, а добавить отдельные эпизоды, фрагменты схватки или катастрофы, где реалистичность происходящих событий на высоком уровне.
Меня внимательно, но и чуть снисходительно слушали программисты-художники, когда я на готовом уже графическом материале высказывал свои замечания и предложения. Потом спросили Станислава:
- Фильм должен быть зрелищным?
Он ответил. - Конечно.
- Денег и времени не добавите? - уточнили они.
- Нет.
Тогда они развели руками и сказали, что сложно сделать графику качественнее. Надо специальное оборудование, видеотехнику, чтобы связать реальных персонажей с виртуальным материалом; должен быть другой уровень съёмок, а это всё деньги…, это другой фильм. Станислав понимающе кивал головой, но всё же произнёс, что и я прав. Картины должны быть реалистичными, надо проявить больше усердия и творчества. Время есть, и он ждёт от них предложений по кульминационным сценам. Также можно немного изменить и отдельные сцены отснятого материала. Он улыбнулся программистам и заметил, что их будущее в их руках, и его будущее, кстати, тоже. Они ответили, что посмотрят, где и как можно попытаться улучшить графику, но особых изменений ждать не стоит, они и так стараются. Станислав сказал, что прекрасно это знает. Даже я это знал, но разговор получился всё-таки продуктивным. Ребята кое-что упростили, но и в тоже время сделали более реалистичным.
Я люблю, очень люблю фантастические фильмы, но мне ненавистен надуманный абсурд. А большинство фильмов, даже самых выдающихся, напичкано мишурной глупостью. Не может звездолёт иметь такую вычурную, но несуразную форму, не может громадное воздушное судно с таким расположением двигателей вертикально взлетать. Не может время для одного человека останавливаться, а для другого ускоряться, если они находятся в одной пространственной точке в стабильном положении относительно друг друга, не может материальное тело тут пропасть, а там появиться и при этом к тому же совершенно не измениться. Меня убивают нелепости, нарушающие элементарные свойства и законы мироздания. Должна быть узкая зона творчества настоящего фантаста, где обширные научные знания соприкасаются с высоким интуитивным предвидением. Это не значит, что придумывать почти нечего, это значит, что предела фантазии нет, но только она должна опираться на естественные процессы и улетать благодаря уникальному воображению и озарению высоко вверх. Но очень сложно, не отрываясь от настоящей реальности, взлететь высоко! Куда проще наплевать на разумность, насочинять красочных сказок, безумно напичканных приключениями, и под аплодисменты недалёкой, падкой на мишурную зрелищность толпы сорвать куш.
Станислав знал, что нужно толпе, но он также знал, что нужно и требовательному зрителю, уход в односторонность сулил только неприятности. Поэтому он лавировал, стараясь угодить всем. Это было сложным делом не только исходя из относительно небольшого бюджета фильма, угождать всем всегда нелегко, но он удивительно справлялся. Чем больше я находился рядом с ним, тем заметнее для меня становилось его умение находить оптимальные решения, распутывать тупиковые узлы и по-новому связывать многочисленные нити, создавая, в конце концов, цельность и ажурность. Я уже не сомневался ни на капельку, что Станислав жил фильмом, не я и не другие коллеги оживляли наше детище, мы только вкладывали кусочки своих душ, кто больше, кто меньше, а оживлял этого своеобразного «франкенштейна» именно режиссёр.
Прошло чуть больше года, и работа над фильмом была завершена. Нельзя не уложиться в срок. Когда я посмотрел его в итоговом варианте, у меня возникло двойственное ощущение в квадрате. Вроде бы мой фильм, то есть по моему рассказу, но в то же время и не мой. Ожидаемо. Вроде хороший получился фильм, но и не совсем. Тоже ожидаемо. Но что самое интересное, если бы фильм был ближе к моему рассказу, то это не значило, что он был бы лучше. Вот такой хаос. И ещё к этому надо добавить, что моё мнение не было стабильным, оно плавало в зависимости от чужих мнений и внутреннего настроения. Я сказал об этом Станиславу, он улыбнулся и ответил, что подобное уже переживал. Мне надо расслабиться и самое главное ничего не ждать, что я в принципе умею делать, так как сам не новичок в творческих изысканиях. Дальше машина поедет сама по себе – реклама, премьера, отзывы, прокат, снова отзывы. Конечно, и тут надо продолжить работу, но уже не ему и тем более не мне. Я так и сделал, постарался забыть о фильме и вернуться в прежнюю жизненную колею.
Но отдалиться от всего произошедшего со мной за прошедший год никак не удавалось. Да я сам этому способствовал, периодически проверяя статистику по прокату фильма и читая различные отзывы. Кстати, положительных отзывов было больше. Постепенно моё сознание проникалось пониманием, что в целом фильм удался. Оно уже жило глубоко внутри моего разума, но трусливо зажатое, пугливое, а теперь, подкрепляясь и внешними данными, всё сильнее проявлялось. Я - по природе одиночка, мне всегда важно, что лично я сделал для результата. Мне не нравится кого-то использовать или позволять лишний раз использовать себя (исключение – мои родные). Даже увлекаюсь таким видом спорта, где больше надо полагаться на своё умение и силы. Но после создания фильма я чувствовал себя участником очень значимого общего дела, я чувствовал себя частицей единого организма, который сумел достичь хороших результатов. Приятно чувствовать себя частью большого. Меня не волновало, сколько каждый вложил в общее дело, я старался, старались и все. Мне приятно было быть полезным. На основной работе в рекламном агентстве у меня не было такого чувства, хотя и там есть коллектив и единые устремления. Там я не жил процессом созидания, потому что очень много навязанного и искусственного. Стандартность, узость, меркантильность давит, не позволяя творить. В личном литературном увлечении я полностью свободен и независим, и даже ощущаю полезность для небольшой группы читателей, судя по отдельным отзывам, но я не чувствую их душ, когда они читают, не вижу их лиц. А при создании фильма я непосредственно контактировал со многими, чувствовал их, а они чувствовали меня. Как можно не испытать воодушевление на окончательном просмотре, заключительном праздничном банкете, когда у всех есть восторг от тяжёлой, но хорошо выполненной работы. И больше всего я был благодарен Станиславу и рад за него – главного нашего мотора, и мне так было приятно чувствовать его дружеское отношение.
Конечно, ни на какие фестивали фильм не попал, никаких тем более призов не взял. Но это было настоящее кино. Фильм захватывал зрителя с самого начала и не отпускал до самого конца. И он был интересен не только любителям фантастики, но и тем, кто задумывался, к какому будущему идёт человечество. Немного философии, исходящей из глубинных природных истоков разума главных героев, всё же мы сумели передать зрителю.
В коммерческом плане всё сложилось удачно. Фильм прилично находился в прокате, видео раскупалось тоже неплохо. Станислав добился поставленной цели - о нем стали говорить в определённых кругах, и у него появились новые перспективы. Помню наш разговор спустя пару месяцев после выхода фильма на экраны, когда он пригласил меня к себе в гости на выходные, чтобы подвести итог и отпраздновать вдвоём нашу победу (его слова). Главным победителем он считал, конечно, себя – это справедливо, но и важную роль отводил и мне, не только как одному из сценаристов, но и как помощнику в некоторых ситуациях.
Станислав в то время снимал небольшой дом в довольно престижном пригороде, находящемся недалеко от центра киноиндустрии. После хорошего обеда мы удобно устроились в креслах, на столике стояла бутылка коньяка и фрукты. Станислав закурил сигару (я не курю) и начал.
- Алекс, вот и закончилась наша совместная работа, но я не хочу прощаться с тобой, будем встречаться и дальше, мы же – друзья, - я согласно кивнул. – Чем займёшься? Продолжишь заниматься всякой рутиной и писать?
- Да, - спокойно ответил я.
- Мне бы хотелось оторвать тебя от скучной и отнимающей много времени работы, но у тебя нет нового материала, – он чуть виноватым взглядом посмотрел на меня. - Того материала, который нужен мне. У меня уже был предварительный разговор с одной кинокомпанией, я попробую снять что-то более серьёзное и… значимое.
- Я всё понимаю, не надо за меня переживать. Я уже прилично заработал благодаря твоему фильму…
- Нашему фильму! – перебил он.
- Пусть будет нашему, - равнодушно согласился я, но с чувством добавил. – Спасибо тебе.
- Мы хорошо поработали, и можно было выше оценить фильм всяким там критикам, но лёгкий жанр…, конечно согласно здравому смыслу жанр не должен иметь значения, но так у нас повелось, что драматические, обогащённые историей, страданием, назиданием фильмы, во многом надуманные, но нравственно и политически корректные, более принимаемы и хвалебны. Ты понимаешь кем, – я слегка кивнул головой. - Плюс невысокий бюджет. При таком бюджете обычно снимают второсортные фильмы или первосортные в исключительных случаях при отличном сценарии и мастерстве актёров, где нет жизни, а одна тонкая игра - не кино, а театр. Мы же совершили подвиг, создав настоящую жизнь, хоть внешне и фантастическую! - он засмеялся.
- Ты хорошо поработал. Если взять тот – первый фильм...
- Ой, не вспоминай!
- Ладно. Я хочу сказать, что ты способный, даже талантливый. Твори дальше и лучше!
- Спасибо за пожелание. Ты тоже пиши лучше, и пусть тебя достойно оценят читатели, - я улыбнулся чуть иронически, но благодарно. – Алекс, ты сам-то каким видишь своё будущее? – истолковав по-своему мою улыбку, спросил Станислав.
Я понял, о чём спрашивал он. Впрочем, это было неважно, я не видел своего будущего.
- Не вижу, - признался честно я. – Я здоров, моя семья тоже. У нас всё в принципе есть для нормальной жизни, и я не вижу особых проблем в будущем, – я сделал паузу. - Меня не волнует своё будущее и даже будущее жены, потому что она… такая, как есть, и потому что она со мной. Меня волнуют только дети. Они живут пока в одном мире со мной, и мне хочется их сделать счастливыми и сейчас и потом. Это - не отцовский инстинкт…, не только отцовский инстинкт, - поправил самого себя, - я не хочу сделать их жизнь сытной и удобной, я не хочу схожести со мной во многом, я хочу помочь им найти себя, - я махнул рукой, показывая, что меня понесло не туда, и не стоит развивать эту безграничную тему. – Конечно, школа, друзья влияют на них не меньше нас, родителей, но семья тоже важна. Короче, я не строю больших планов, у меня есть мечта, которой живу. Она не абсолютна и тоже способна развиваться. Я не вижу своего будущего, потому что могу и в настоящее внести будущее.
Вот так неопределённо по-философски закончил я свою мысль. Станислав внимательно слушал меня.
- Не хочешь хватать звёзд с небес, чтобы не упасть и больно не удариться? Добрая семья, не яркая, но и не тусклая жизнь. Размеренность, надёжность и поступательность. Так?
- Пусть звёзды останутся на небе, мне они ни к чему. Лучше так!
- Хорошо. Твоя жизнь – это твоя жизнь. А что ты скажешь про моё будущее? – глаза Станислава вонзились в меня. Он верил, что я могу что-то предвидеть, толком не осознавая своих уникальных способностей, поэтому пытался уловить во мне малейшие тонкости и изменения.
- Ты меня тоже не волнуешь. Конечно, я желаю тебе счастья, переживаю за твои начинания, но ты – вроде самого меня. Я знаю, чем ты живёшь, вижу твои плюсы,… есть и минусы, - с улыбкой на устах, но с серьёзностью в глазах произнёс я. - Надеюсь, что в будущем не должно быть проблем, а только успех. Если ты сам конечно всё не испортишь, - я смотрел в глаза Станиславу и видел в них стремление к славе, это меня огорчало и даже пугало. Я знал, что он не связывает профессиональные будущие успехи со мной как писателем, я тоже не связывал, но почему он не прислушивается ко мне как человеку. А может и прислушивается, но не может обуздать страсть к власти. Власти не политика, а художника. Кто рождён быть первым, не желает становиться вторым.
- Скажи прямо, смогу я стать заметным деятелем киноискусства? – он чуть не сказал «известным».
- Я уверен, что сможешь. Но разве это главное? Победа - раз, два, и уже беда. Всё в мире пронизано парадоксами…
- Не будем философствовать, оставь её для своих опусов. Кто, если не я! - вот мой лозунг, - он налил в рюмки коньяк. – Выпьем за наш успех. Мне вот кажется, что ты тоже станешь популярным. Может, уже стал, а я и не знаю? Может твои рассказы уже нарасхват? – он пришёл в хорошее расположение духа и стал шутить.
А я улыбался. Ничего существенно не изменилось в моём литературном творчестве. Кто особо вникает в имена тех, кто создал хороший, но не замечательный фильм? Ладно, ещё режиссёр, а остальные проходят мимо зрителей и критиков. Всё так, как должно быть, и это нормально. Вполне возможно читателей у меня стало больше, судя по увеличившимся чуточку письмам в электронной почте. На работе руководитель отдела с вопросительным удивлением заметил, что до него дошли сведения, что я пишу. Я ответил, что просто увлекаюсь. Тогда он спросил, так почему же здесь не раскрываются ярко мои способности. Я ответил ему, что интересные мысли у меня были и здесь, некоторые реализовались, но большинство оказалось невостребованным. Агентству не нужны новые идеи, с непонятным потенциалом и результатом в будущем, куда проще и надёжнее их взять (своровать) со стороны и аккуратненько приспособить к своим потребностям.
- Стас, почему бы тебе не найти настоящую подругу и не жениться? – неожиданно прямо спросил я. Я видел глаза друга, когда говорил о волнении за своих детей, в них появилось желание испытать те ощущения, которые испытывал я.
- Ты прав, пора бы, мне пошёл четвёртый десяток. Надо уже иметь семью, ребёнка, хотя бы одного, чтобы был надёжный тыл.
- Семья – это не тыл, а нечто намного большее.
- И снова ты прав. Просто у меня ещё остался осадок от первого брака. И если рассматривать семью как часть жизни, где есть личные устремления, творческий рост, то в комплексе это – действительно надёжный гармоничный симбиоз. Я хотел бы жить как ты, Алекс, но где акцент сдвинут всё же в сторону личных достижений, это полезно будет и для семьи. У меня просто чуть больше амбиций, чем у тебя, а так мы очень похожи.
Мне не хотелось спорить и вообще развивать тему нашей схожести. Я был уверен, что высокие амбиции – это вершина пирамиды. Пирамиды по имени Станислав. Всё основание поддерживает и строит эту вершину. Моё равнодушие к почестям – это тоже вершина моей пирамиды, но под которой лежит совершенно другое основание. Мы больше разные по конструкции, но возможно у нас один стержень, а именно он определяет всё. И он может при экстремальных обстоятельствах Станислава сделать мной, а меня - им. Даже сейчас порой есть тенденции пересечений, перестроек конструктивных блоков наших живых пирамид, чем-то я становлюсь похожим на него, а чем-то он – на меня. Но всё так зыбко, что лучше не раскладывать по полочкам. Мы чувствуем друг друга и этого достаточно.
У меня была теория человеческого стержня, свойства которого закладываются в людей ещё с рождения. Стержень, на который опирается не просто жизнь, а Истинная жизнь. Он сформировывается под воздействием внешних факторов – воздействие на человека окружающей среды и внутренних - уникальные особенности восприятия высших свойств Мировой гармонии. Часто говорят, что у каждого человека своя судьба, что в жизни нет места случаю, всё в руках Всевышнего. Не соглашусь. Случайность имеет место. Внешняя среда складывается из множества удачных и неудачных моментов – начиная от условий рождения жизни (глобальный фактор) и кончая постоянными контактами с нестабильной природой и человеческим обществом (локальные факторы). Человеку надо быть осторожным, внимательным и интуитивным в переменчивой внешней среде, случаи как негативные, так и позитивные поджидают и там и тут. Внутренние факторы - более постоянные и закономерные, подчиняющиеся непреложным высшим свойствам Мировой гармонии, здесь у человека вроде бы нет затруднений, всё в основном зависит от потенциала чистого разума. Да, так оно и есть, чистый разум - настоящий движитель эволюции общего разума людей, но и здесь нельзя на все сто исключать случайность. Не буду лезть в дебри философии о конечности и бесконечности жизни, просто скажу, что при одинаковом потенциале чистого разума человека, а он в среднем действительно у большинства людей близок, на первое место выходит влияние внешней среды.
На меня и Станислава воздействовала разная внешняя среда. Мы похожи по уровню чистого разума, и он сумел раскрыть его потенциал в определённой степени и я - это нас, безусловно, сближает, но отпечаток отличных условий рождения и жизни наложил свой отпечаток. Нам бы с ним встретиться в юности и вместе прошагать по жизни, вот тогда мы были бы настоящими друзьями, а так…, а так у нас есть только похожий стержень. Что радует? То, что он есть и ещё или уже достаточно крепок и пружинист. Не люблю людей со слабым прогибающимся стержнем или когда он закостенел. Он уже тёмен и хрупок, из людей не льётся свет, они кажутся уверенными, жёсткими и сильными пока сильно не стукнуть, хрупкий стержень рассыплется на кусочки. Надеюсь, мы со Станиславом ещё сможем держать удар, не погнуться и не сломаться.
- Почему тебе так хочется залезть в первые ряды? - вернулся я к разговору. – Чтобы стать лучше других, ты должен сначала уподобиться им, их жизненным ценностям, общепринятым стандартам, похожим точкам зрения. Не знаю, как ты, но я многого не разделяю в воззрениях и устремлениях тех, кто сейчас в первых…, средних…, да и последних рядах, - неуверенно, раздумывая, никак не мог я быстро закончить предложение.
Станислав по мере моих пауз всё шире улыбался. – Ты удивительный человек, Алекс. Можешь жить в обществе людей, не живя им. Ты пропускаешь в свой мир от людей только то, без чего никак не обойтись и что твоему разуму интересно и полезно, остальное просто отсекаешь. Тебе не хочется подстраиваться, но ты всё равно немного подстраиваешься – от этого не уйти. Стадная организованная жизнь людей несёт определённый прогресс и благосостояние каждому индивидууму. Чувствуя, что ты паразитируешь, пользуясь социальными удобствами, созданными другими, ты пытаешься себя ограничить в излишествах и отблагодарить собственным бескорыстным творчеством. При этом ты меня упрекаешь, что я подстраиваюсь ради почестей. Нет, я просто не отрываюсь от общества; не способен жить как ты – слишком сложно и специфично, и хочу делать то, что нужно и полезно многим людям. Делать очень хорошо, а взамен получать заслуженную благодарность… и почести.
- Стас, почему ты так запросто кидаешься обидными словами? Я в отличие от тебя, начиная со школьной скамьи, на каникулах, уже работал. Мне приходилось крутиться также, когда я учился в колледже, чтобы обеспечить свои нормальные потребности. Сейчас работаю в агентстве, где мне не дарят, а платят деньги. Я не знаю, кто из нас больше паразит? Может, ты считаешь, что за фильм….
- Брось, Алекс, я не о том.
- Хорошо о том, - перебил в свою очередь я. - Ты меня считаешь удачливым человеком, удобно устроившимся в обществе, возомнившим из себя провидца и критикующим всех, несмотря на регалии, точнее, особенно смотря на регалии. Критикую таких разумных и благородных особ, как ты. Да, я вынужден приспосабливаться к грязи, потому что не хочу уходить в отшельники или монахи, но ведь я много беру чистого и светлого у людей. Конечно, грязи больше в современном обществе, но от неё можно очищаться. За что вы такие важные часто указываете мне – знай своё место. Я прекрасно знаю своё место. И как бы вы не желали мне неудачи, я всегда буду на своем месте, а значит, я буду счастливым. И я всегда буду говорить, что человечество превращается в монстра порочного лицемерия, потребления и тщеславия. И я не хочу, чтобы ты, Стас, приложил к этому свою руку.
- Как сложно с тобой говорить, ты, не понимая меня, всё обостряешь, и я не понимаю тебя. Бросим этот разговор.
- Извини, действительно что-то я разошёлся.
Почему я не могу держать себя под контролем, распаляюсь на ровном месте, не могу поставить себя на чужое место, отношусь ко всему так чувственно и обидчиво. Я сам делаю из людей своих врагов, обостряя внимание на их поверхностных помыслах и не всматриваясь в души. У них неизбежно возникает вопрос - кто он такой, кто стоит рядом с ним, что он так вызывающе, даже нагло себя ведёт? Никто! Он одинок, так откуда такая самоуверенность? Они правы, вроде ниоткуда, если не считать Мировой гармонии. Они не чувствуют её, а я чувствую. Им надо плечо единомышленников и соратников, а мне не надо. Станислав прав, я умудряюсь находить самоудовлетворение там, где другие не могут.
И я был очень благодарен Станиславу, что он не послал меня подальше, как поступили многие другие в подобном случае. Он ко мне прислушивался, а как бы я не был самодоволен, мне хочется, чтобы меня кто-то слушал. Не надо рукоплесканий толпы, но глубокое созвучие с разумом некоторых желательно.
Мы встречались не так часто. Станислав начал работу над новым фильмом, и я не хотел ему мешать. Для меня дружба не заключается в постоянном совместном времяпровождении. В молодости я проводил много свободного времени с друзьями по школе и колледжу, но потом появилась семья, развились увлечения, и у меня осталось мало времени для друзей, точнее весёлых застолий и развлечений в их кругу. Мне нравилось встречаться с ними, видеть их радостные лица, чувствовать, чем они живут, но часто всё сводилось к хвастовству, стандартным темам и старым шуткам. Это надоедало. Старые друзья даже стали чуток обижаться на меня за то, что я перестал быть компанейским парнем, но постепенно всё утряслось.
Станислав иногда названивал мне и предлагал провести вместе выходной, я говорил, что не хотелось бы его отвлекать от дел, но он настаивал, утверждая, что для меня у него найдётся всегда немного времени. Однажды он пригласил меня на охоту. Я не любил охоту. В детстве раза два выезжал с отцом на природу, он брал с собой ружьё и показывал мне основные навыки охоты на уток. Ничего особо захватывающего я тогда не почувствовал и не стремился в дальнейшем повторить. С годами вообще охота на животных перестала для меня считаться разумным времяпровождением цивилизованного человека. Я хотел отказаться от приглашения, но не смог, потому что он так просил, так хотел подарить мне настоящее удовольствие.
Мы поехали к горным равнинам на север. Станислав показал мне с гордостью лицензию на отстрел одного кабана, отметив, что довольно дорого пришлось заплатить. В назначенном месте нас встретил егерь, дальше мы поехали, слушаясь уже его указаний. Достигнув нужной точки и разбив лагерь, егерь стал знакомить нас с территорией, показал и объяснил, где и когда кабаны обычно кормятся. Красивая природа, свежий ветер очищали тело и душу от шлаков урбанизированной жизни. Первые сутки мы отдыхали и готовили снаряжение для охоты. Дальше было всё делом техники. Поздно вечером мы удобно устроились в засаде, даже прикорнули, ожидая раннего утра. Когда чуть стало светать, егерь показал в сторону кормёжки. Там еле различались тёмные пятна. Взяв бинокль, я отчётливо увидел с десяток кабанов - четыре большие, остальные поменьше. Егерь посовещался со Станиславом и дал ему последние наставления. Потом друг медленно поднял винтовку с оптическим прицелом, аккуратно прицелился и выстрелил. Вот и всё, охота была закончена. Когда мы подошли поближе, то увидели крупного мёртвого секача, только изредка подёргивались задние конечности. Егерь похвалой оценил выстрел и стал неспешно разделывать тушу.
После обеда мы, закончив с разделкой и транспортировкой мяса, сидели за костром, на котором жарились лучшие куски и обсуждали охоту. Больше говорил Станислав, рассказывая, как он целился, учитывая расстояние и даже слабый ветер. Но всё же пуля вошла на пять сантиметров ниже его прицельной точки, повезло, что рана оказалась смертельной. Егерь, снисходительно поддакивая, следить за огнём и готовкой пищи.
- Как тебе кабан, Алекс? – обратился ко мне Станислав, почувствовавший, что только мне может быть здесь что-то в новинку.
- Красивое и сильное животное. Только стоило ли его убивать?
- Стоило, хотя бы, чтобы попробовать свежее мясо. Оно тебе понравится.
Я не стал спорить. Мясо вскоре было готово, и мы все с большим аппетитом благодаря свежему воздуху и уже немного выпитому виски принялись за еду.
- Ну, как?
- Вкусно, - ответил я, хотя честно признаться ничего особенного в мясе не было, если сбросить со счетов приличный голод и окружающую нас дикую природу.
- Выпьем за удачную охоту! – произнёс тост Станислав.
Все выпили. Хорошо сидим - подумал я, и в тот же момент меня словно чёрт дёрнул.
- Но не стоило из-за мяса убивать такое славное дикое животное. Вкусно поесть можно и дома и в ресторане. Там еда ничем не хуже этой, а может даже и лучше.
- Мне не нравится твоя сентиментальность, - с некоторым удивлением произнёс Станислав, а потом, чуть подумав, философски добавил. - Так устроена жизнь, баланс в природе держится на рождении и смерти. Кто-то кого-то должен убивать, ради еды или другой необходимости.
Теперь задумался я. Даже не задумался, а начал вспоминать. – Однажды жена в китайском магазине купила живую большую рыбу, чтобы сделать рыбный пирог, и попросила меня помочь – почистить и выпотрошить её. Я зашёл на кухню и увидел в мойке, наполненной водой, рыбу. Она не только была живой, но изредка мощно била хвостом так, что брызги разлетались во все стороны. Ей было тесно, ей хотелось плавать. Я взял крупный тесак и его тупой стороной стал бить по голове рыбы. Проломил кости, но она всё равно продолжала мощно дёргаться в моих руках. Жизнь не хотела уходить из неё, такой сильной и неготовой принять смерть. Но, в конце концов, она затихла, я её почистил и выпотрошил. Потом стал заниматься другими делами, и вдруг через пару часов у меня прихватило поясницу. Вроде ни с чего, на ровном месте. Только в подсознании родилась мысль, что это мне месть Мировой гармонии за убийство рыбы, которая должна была ещё жить.
- Алекс, что ты несёшь? – засмеялся Станислав, а егерь странным взглядом молча смотрел на меня. – Многие люди убивают и едят разную живность, многие убивают ради развлечения, многие даже убивают людей. О какой мести Мировой гармонии тут можно говорить? Может, и за кабана она будет нам мстить? Глупость несёшь. Ты просто очень впечатлителен и легковерен, к тому же большой фантазёр.
Я не хотел спорить, но всё же уточнил. – Кабана ты убил издалека снайперской винтовкой, ты не почувствовал его жажду жизни. Если бы ты его убил ножом, - я взглянул на большой охотничий нож, лежащий недалеко от егеря, - то всё может быть.
- Убить кабана ножом почти невозможно и очень опасно. Но если бы это даже и произошло, то во мне жило бы только возбуждение и удовлетворение победителя, достойно проведшего смертельную схватку.
- Как знать, - мне хотелось посомневаться в Станиславе.
- На базарах кто-то за день убивает сотни рыб или кур и при этом прекрасно себя чувствует! - усмехнулся мой друг, не так как надо истолковав мои сомнения.
- Он делает свою работу. Механически, как робот. В нём нет глубокого восприятия Мировой гармонии, он не чувствует смерть живых существ, поэтому всё проходит мимо, не задевая его.
- Но он человек, и тоже способен любить, восторгаться, увлекаться.
- Думаю, что так, как я… и ты не способен.
Мне стало почему-то неловко перед егерем, но он никак не прореагировал на мои слова, и с тем же странным взглядом смотрел на меня. Казалось, что он, выполнив хорошо свою работу, за которую ранее получил приличные деньги, абстрагировался от нас. Следит за костром, методично ест мясо, запивая виски, и больше ничего его не интересует. Но я чувствовал, что он внимательно слушает наш разговор, но при этом удивительно легко сохраняет безучастность и отрешённость.
Тогда я продолжил. – Мировая гармония ничего не упустит из виду, потому что в ней многое держится на жёстких связях. Какие-то закономерности люди уже осмыслили, какие-то ещё не совсем. Можно не верить, смеяться, но появившаяся тогда у меня боль в пояснице как-то связана с убийством рыбы. Я неглуп и понимаю, что основная причина недомогания лежит на поверхности – видно ранее потянул или простудил спину, но есть что-то ещё. Кто-то скажет, что это самовнушение, психическая неуравновешенность, но я считаю надо копать куда глубже. Короче я рад, что меня наказала и поучила жизнь таким лёгким способом. Спину можно вылечить. Тех, кто убивает животных и людей часто, бессмысленно и нечестно, ждёт наказание серьёзнее. Даже самый хладнокровный, ни во что не верующий убийца страдает. Никакие материальные удовлетворения не сделают его жизнь светлой. Он будет искать новых, ярких удовольствий, снова зарабатывая на убийстве, но все равно неприкаянность, неудовлетворённость и неполноценность жизни будет сопровождать его. Нельзя лишать жизни того, кто хочет и должен жить согласно свойствам природы. Это должно быть наказуемо, и именно Мировой гармонией, а не кем-то другим. И чем чище разум у человека, тем глубже понимание этой аксиомы жизни и тем выше ответственность за свои поступки. Даже животные, конечно здоровые, не убивают других животных, если нет естественного повода, – я сделал паузу и, прямо смотря в глаза Станиславу, спросил. - У тебя был естественный необходимый повод убить кабана?
Он почувствовал мой взгляд, задумался, а потом с улыбкой ответил. - Ещё не совсем отмерший, как у тебя, инстинкт охотника. Это хороший повод! – он снова смеялся.
- Хитрые создания - люди, - улыбнулся и я. – Убивают издалека, словно и не убивают, находят различные причины, объяснения, создавая вид, что поступают разумно. Но им не обхитрить Мировую гармонию, они обманывают только самих себя.
- Алекс, ты пугаешь и нагоняешь тоску своими нравственными фантазиями. Ну почему ты всё портишь? Когда ты поймёшь, что не все люди такие, как ты – без животных инстинктов, оторванные от земли? Да, и ты часто падаешь на землю, где мстят и судят, как правило, люди - это тоже природная закономерность.
- Человеческая природа, как и любого живого существа, имеет право на существование, если опирается на естественные свойства, но люди сейчас довольно развращены, заорганизованы и, следовательно, несправедливы, - я вздохнул. – Я понимаю, что без людских суждений и судов невозможно обойтись, но я сейчас толкую не об этом, а о том, что жизнь дана не для того, чтобы убивать или унижать без естественной необходимости. Всегда быть правым можно, всегда быть в первых рядах тоже можно…, пока не кончится жизнь. А она кончится, почему-то короткая или беспросветная. Кто-то это осознает, но будет поздно, а кто-то и не осознает, и умрёт «славным» пустым существом, не воспитав и не сохранив в себе ничего истинного, ничего бессмертного, ничего по-настоящему бесценного и выходящего за рамки одной жизни. И это - страшный итог. И это – настоящий приговор Мировой гармонии.
- Ты снова начинаешь проповедовать. Я давно уже устал от религиозных наставлений. Да, я хочу побеждать и быть в первых рядах, но заслуженно и справедливо – вот главная аксиома смысла жизни, - убеждённо произнёс Станислав.
- У меня нет никаких религиозных наставлений, а только одухотворённые рассуждения. Скажи мне честно, в современном человеческом обществе в первых рядах только достойные? Настоящие герои и гении или хотя бы близкие к ним? А ты сам достоин? – спросил я.
- Мир сложен, много субъективных факторов. Но я считаю, что там есть много достойных, и я, если постараюсь, смогу приблизиться к ним. А вот такие люди, как ты, нудно нравоучительно портящие вокруг себя атмосферу радости жизни, никогда не попадут в первые ряды. И всё это истекает из тебя от слабости и зависти.
- Стас, вот почему ты так запросто меня унижаешь? Вот почему ты так легко убил животное?
- А вот почему ты так спокойно съел мясо невинной жертвы? – решил перехватить инициативу он.
Я улыбнулся, улыбнулся и егерь, засмеялся и Станислав. Все мы стали улыбаться, всё сильнее и сильнее, но у каждого был свой повод, и все это понимали. Но лучше по-доброму посмеяться над собой и другими, чем бесконечно спорить и тем более ругаться. Мы все тонко друг друга чувствовали, и даже егерь, с которым я познакомился совсем недавно. У каждого было своё место в жизни. Станислав отлично знал, кем и чем я живу. Также знал, что если и есть у меня слабость и зависть, то только поверхностная, как бы ситуационная и кратковременная, рождённая эмоциями, но по большому счёту неопасная для людей и самого меня. Я не стремился в первые ряды, даже опасался их, потому что искал счастье и смысл жизни не там. Станислава же с самого рождения приучали быть победителем. Он это впитал в себя с молоком. Но он благодаря природным данным и немного воспитанию также сумел понять, что такое честь и свобода. Я видел в нём потенциал и надеялся, что на самом деле в будущем он украсит и даже облагородит своими достижениями первые ряды в киноискусстве. Что же касается егеря, то именно он в настоящий момент был самым гармоничным из нас. Он любил природу, охранял её от браконьеров, помогал богатым людям эпизодически планово вести отстрел, не наносящий существенного урона. Он жил благодаря природе во всех смыслах и приучил себя спокойно воспринимать и хладнокровно держать нейтралитет, чтобы не говорили при нём. Но добрый смех не надо сдерживать никому.
Успокоившись, Станислав произнёс. – Скучно и весело с тобой, Алекс. Никого такого противоречивого не встречал в жизни. То тебя хочется обругать и прогнать, то похвалить и приблизить. Странный мой друг.
- Я сам для себя порой парадоксален, - согласился я. – Но и ты тоже, Стас, не так прост. Мы чем-то с тобой похожи и чем-то сильно различны. Если бы мы были одинаковы, то нам было бы, наверное, удобно, но скучно друг с другом; если бы только разные - то неудобно, даже неприятно. А так получается, нам есть что взять и что отдать хорошее друг другу. Поэтому мы легко находим поводы и для единения и для спора.
- Всё может быть, - он задумался и подытожил. - Но больше я не возьму тебя на охоту.
- Мудрое решение, - быстро отреагировал я, правда, добавив. – Да, и я сам не поеду.
На этом наш спор и закончился.
Когда мы прощались с егерем, он душевно поблагодарил нас за проведённое время, но на охоту больше не приглашал. Думаю, он пригласил бы Станислава, если бы тот был один, но мы прощались вместе.
Жизнь шла вперёд. Станислав закончил свой фильм. В целом удачный фильм. Несложный, но душевный сюжет по интересно написанному роману жизни людей в глубинке. Простота и человечность сочеталась с примитивизмом и животными наклонностями. Извечные колебания, когда одно переходит в другое и обратно. Главные роли сыграны были превосходно. Звёзд кино не было, но Станислав нашёл лучших из не столь известных, но способных актёров. Одно портило, что отдельные сцены были лишними и вставлены только ради эффектности. Пару раз даже шокирующей эффектности - дань современному зрителю. Фильм получил хорошие отзывы кинокритиков, в коммерческом плане тоже всё сложилось относительно неплохо. Станислав решил передохнуть месяца три, чтобы накопить силы и найти идеи для новых свершений. Наши встречи стали чуть чаще. Уже не было резких споров, я угомонился, а мой друг пребывал в прекрасном расположении духа. У него жизнь складывалась так, как он хотел, и сулила ещё большие достижения.
Приглашал он не только меня одного в гости или на непродолжительный совместный отдых, но и часто вместе с женой. Не скажу, что они стали друзьями, но их отношения явно улучшились. Моя любимая уже не видела в Станиславе опасность для нашей семейной жизни. Во-первых, я заработал за сценарий больше, чем смог бы заработать за два года работы в рекламном агентстве, а для жены семейный бюджет имел большое значение. И главная заслуга в этом именно Станислава. Кроме того, она думала, что наши дружеские и деловые отношения могут и в дальнейшем быть полезными. Во-вторых, она поняла, что Станислав не хочет меня ни у кого забирать, да и я сам не променяю её ни на кого. Она с удовольствием проводила время в кругу друзей Станислава. Порой мне казалось, что жена даже с ним флиртовала, потому что чисто по-женски не могла не замечать мужскую привлекательность моего друга. Его внимание нравилось женщинам, и она тоже хотела внимания от такого заметного влиятельного человека. Станислав принимал игру и подыгрывал со своей стороны, но соблюдая тонкую дистанцию. Мне казалось, что моя жена при определённых условиях может расслабиться, увлечься и легкомысленно улететь в сексуальное наслаждение со Станиславом, всего лишь нужно создать благоприятную атмосферу. Я глядел на её весёлое лицо, обращённое к другу, ревновал и уже сам сомневался в ней. Что удивительно, я был уверен, что измена маловероятна, только из-за Станислава. Она будет готова переспать с ним, но он нет. У него есть настоящее чувство уважения к друзьям, и он не унизит меня, даже если моя любимая его попросит.
Я всё же заблуждался насчёт своей жены! Мне было стыдно за мысли о ней и за свою ревность. Женщины часто кажутся такими переменчивыми, увлечёнными, но когда доходит до дела, проявляют такую силу любви и преданности, что диву даёшься. Когда мы оставались наедине, я спрашивал её, как она относится к Станиславу? Симпатичен ли он ей и насколько? Она смеялась, чувствуя во мне ревность, и отвечала, что если будет возможность, закрутит с ним, таким аристократичным и богатым, роман. Я не мог понять, шутит она или нет. А она, позабавившись и чуть успокоившись, обнимала меня и говорила, что я и дети вошли в её жизнь, и что я опередил других, заманил, и теперь ей ничего не остаётся делать, как меня терпеть. Я продолжал быть в сомнении. Тогда она говорила, что её выбор меня, в общем-то, не случаен и нормален, она никогда бы не выбрала того, кто ей по внутреннему миру не подходит, а я подхожу, нас связывает любовь, только мне надо быть внимательнее и заботливее к ней и детям.
Да, нас связывает любовь, но моя любовь и её всё же разные. Её любовь более переменчива, зависящая от многих обстоятельств, даже таких, как погода. Ветер может испортить причёску, солнце заставить жмуриться и тому подобное, настроение портится, и портится отношение. И ничего тут не поделать. Женщины очень впечатлительны, восприимчивы и изменчивы. Я привык к этому. Поэтому сильно не удивлялся, когда мнение жены насчёт Станислава менялось. То он ей симпатичен, и она ставит его мне в пример, то несимпатичен. Как-то она мне сказала, что Станислав жесток, и его надо мне всё же больше опасаться, чем дружить с ним. Я почувствовал, что это не просто перемена мнения, а по интонации что-то более серьёзное - то, что она почувствовала в нём ещё в первые дни нашего знакомства. Она вернулась к старым ощущениям. Я спросил, не обидел ли он её. Она сказала, что нет, но она случайно увидела, как он обидел другого человека. Очень жестоко. Сам обиженный поделился своими горестями с ней. Я сказал, что нельзя верить жалующимся людям, обычно они или преувеличивают или вообще лгут. Но она ответила, что полностью верит тому, что Станислав способен использовать и бросать людей. У него на первом месте только он сам, остальные кто больше, кто меньше нужны только для продвижения к своей цели или для развлечения. Тогда я спросил, шутя, она что, не хочет быть только развлечением? Жена бросила на меня уничтожающий взгляд и ответила, что говорит серьёзно, мне надо быть с ним осторожным. Тогда я тоже серьёзно сказал, что у нас никаких сейчас совместных дел нет, мы просто иногда встречаемся и общаемся как настоящие друзья. И если даже в будущем появятся какие-то дела, что маловероятно, то только взаимовыгодные. Жена не стала больше спорить, только попросила быть внимательнее, добавив, что меня легко одурачить. Никто меня больше её не дурачил, потому что никто не мог воспользоваться моей чистой любовью. Впрочем, и она меня не дурачила, просто брала то, что я мог дать самым любимым людям – ей, дочери и сыну.
В жизни Станислава произошли изменения – он женился. Свадьба была роскошной, много гостей, среди которых были очень известные персоны, много представлений с участием звёзд, изобилие еды и напитков. Я непроизвольно сравнивал свадьбу друга со своей, где были только родственники и друзья, где не было никаких знатных гостей, эффектных представлений и роскошной кухни, но было не менее захватывающе и запоминающееся. Моя свадьба мне нравилась больше своей непринуждённостью и дружественностью. Может, потому что она была моей, и я просто не привык к таким шикарным мероприятиям. Станислав и его избранница приняли на торжественном вечере меня и мою жену очень добро. Я подарил другу книгу со своим рассказом, который посвятил ему и его спутнице по жизни, он прочитал посвящение вначале книги и пожелание, написанное от руки, и с любовью обнял и поблагодарил меня.
Мы с женой спокойно воспринимали море поздравлений, шуток и рукоплесканий молодожёнам, стараясь особо не втягиваться в шумный процесс. Станислав пару раз по возможности подходил к нам, спрашивал, не скучаем ли, я отвечал, что нет, а он только с улыбкой желал нам полностью расслабиться и насладиться свадебной атмосферой, едой и выпивкой. Что мы старались и делать. Правда, я не удержался и спросил у жены, зачем выкидывать кучу денег на такое обилие и изысканность блюд? Если от каждого блюда съесть по маленькому кусочку, то уже лопнешь. Неужели в мире так много гурманов, которым очень сложно угодить? Она, чуть подсмеиваясь надо мной, отвечала, что свадьба – это самое важное событие в жизни, правда, не для всех (укол в мою сторону, она тоже помнила нашу свадьбу, где я в конце опьянел чуть больше, чем ей хотелось). А в том кругу, где вертится Станислав – это и своеобразный имидж, если хочешь даже путёвка к успеху в дальнейшем.
Зачем люди уродуют мир вокруг себя? Странно всё как-то, сиюминутный блеск и мишура вытягивает из людей кучу времени, сил и энергии. В других мирах, именно мирах, а не домах, городах, странах люди испытывают нужду. Кто-то из вот этих веселящихся на свадьбе скажет, что они сами виноваты в том, что не могут сделать свой мир таким роскошным. Такой простой и правильный ответ, с которым тяжело спорить, но почему-то в душе хочется взорвать этот заорганизованный мир ко всем чертям, чтобы снова комедианты ходили по городам и сёлам, и согласно представлениям сапожников, портных, хлеборобов и скотоводов об их таланте, получали своё вознаграждение, а обнаглевших спекулянтов били палками. Хотелось напиться и выкинуть что-то своё прямое и решительное. Впрочем, я уже опьянел, раз в мою голову полезли подобные мысли. Жена, почувствовав моё состояние и внутреннее неудовлетворение, стала следить за мной, отвлекать от несуразных мыслей и втягивать в общий процесс развлечений.
Всё прошло нормально. При первой возможности, когда часть гостей стала откланиваться, решили уйти и мы. Станислав надеялся, что мы побудем дольше, но моя жена вежливо поблагодарила, мы выразили своё восхищение свадебным торжеством, а мой друг поблагодарил нас за приезд и ещё раз за подарок. Все хорошо друг друга понимали, но придерживались этикета, оставив желание поговорить искреннее на потом. Станислав только на прощание сказал, что вскоре увидимся.
Жена по пути домой спросила меня, как я оцениваю их брак. Вот тоже неразрешимая дилемма, коловшая меня внутри на протяжении празднования. Я с любимой друга познакомился приблизительно полгода тому назад, и периодически с ней общался, она часто была в кругу приглашённых гостей; моя жена, впрочем, тоже уже с ней виделась раньше. С одной стороны молода, красива, творческая личность (тоже рисует), имеет похожие взгляды на жизнь с моим другом, но с другой стороны, по внутреннему миру они разные. Станислав внутри – настоящий человек, что определяет и его весь облик, а его избранница внутри - пустышка. Может, я не сумел почувствовать её, мы – разные. Но это ни о чём не говорит, если я неспособен видеть определённый спектр, это совершенно не значит, что лучей нет. В общем, не знаю. У меня есть главный критерий при оценке женщин – моя жена. Мой эталон. Да, наверное, субъективный эталон, но я не могу его не применять. Других стандартов я не признаю. Так вот по внутренним качествам, да и по внешним (для меня) будущая попутчица моего друга уступает моей любимой. Во мне жило странное чувство, что вроде бы у них должно всё сложиться – они выходцы с одного мира и имеют схожее мировоззрение, обычно у подобных людей семейная жизнь получается, но если возникнут сильные внутренние противоречия, то… всё может быть. Я надеялся, что Станислав будет счастливым и, конечно, его жена.
- Яркая девушка и одного с ним поля ягода, - только и ответил я на вопрос. – Надеюсь, их брак будет счастливым.
- А я так не думаю, разбегутся через пять-шесть лет. Ты упоминал, что Станислав уже один раз развёлся? – не согласилась жена.
- То была ошибка молодости. Сейчас он уже более ответственен. Он хочет семью, детей. Правда, подойдёт ли его избранница для той семьи, которую хочет он. Она, мне кажется, слишком изнеженна и витает в облаках искусства или искусственных облаках, не знаю, как правильнее выразиться.
- Вовсе нет. Она по молодости и воодушевлённости ищет возвышенных чувств и творческих полётов, но способна любить и быть верной. Она чем-то похожа на тебя, – я удивлённо посмотрел на жену, она улыбнулась и убеждённо кивнула головой. - Причиной развода будет сам Станислав, он всегда занят только собой и лишь немного теми, кто ему дорог или нужен.
- Вовсе нет! – парировал я одинаковым приёмом. – Он, безусловно, думает о своей карьере, мечтает о высоких достижениях и почестях, но для любимых он способен жертвовать всем. Этим он, а не она похож на меня.
Жена засмеялась. – Вы похожи тем, что никто из вас не хочет жертвовать своими увлечениями. Но ты всё же идёшь на компромисс, а он не пойдёт.
Я с наигранной обиженностью произнёс. – С твоей женской логикой так тяжело спорить. С какого конца не зайди, везде будет один результат – ты неправ, если не хуже.
- Не надо сваливать всё на женскую логику, надо просто разбираться в людях и представлять их будущее. А ты этого не умеешь делать, ты не только не можешь заглянуть на два шага вперёд в жизни других, но даже в своей жизни. Тебе повезло, что я рядом.
Я с той же наигранностью вздохнул, как бы говоря, что спорить бесполезно, но в душе был счастлив, что она – моя любовь рядом.
Жена чувствовала меня лучше всех, поэтому просто сказала. – Вот увидишь, пять-шесть лет.
Первые полгода после свадьбы мы эпизодически ещё встречались. Станислав приглашал, а мы по возможности приезжали, и вместе отдыхали и веселились. Но постепенно встречи стали происходить всё реже и реже. Семейные заботы, беременность жены и главное начавшаяся работа над новым серьёзным проектом Станислава с привлечением известных продюсеров, актёров накладывали свой отпечаток. Последний раз я к нему приехал, чтобы поздравить с рождением дочери. Он был счастлив, с большой радостью принял меня и стал делиться своими планами. В основном своим новым проектом - такой сценарий, такие помощники, такой бюджет, а у него такой супер настрой, благодаря родившейся дорогой дочурке и милой жене. Для вида спросил, как дела у меня, я ответил, что всё по-старому, без изменений, он с некоторой жалостью выслушал меня, и снова переключился на свои задумки. Он кипел, ему не терпелось взяться за дело и выплеснуть свой мощный заряд в свой новый фильм. Одно меня как-то смущало, что его вера в конечный успех и светлое будущее самого лучшего и счастливого человека в мире выходила за разумные границы. Я не сомневался в его способностях и силах, но есть другие люди, окружающие факторы, не надо обставлять всё так самоуверенно. Я завидовал в хорошем смысле его напористости, решительности и уверенности в себе, не потому что у меня этого не было, я тоже был стоек в достижении своих мечтаний, но только нутром, а он во всём. Его внутренние и внешние стремления были едины и мощны, ему не надо было заниматься тем, что не шло в радость, приспосабливаться, разве, как он считал сам, по мелочи ради великого свершения. Он целиком жил своими мечтами, отвлекаться не было нужды, а мне надо было работать, чтобы жить. Я не изменял себе только внутренне, внешне приходилось подстраиваться под обстоятельства, а он мог позволить не изменять себе во всём. Это замечательно, если не считать, что у Станислава такая безграничная свобода порождала излишнюю самоуверенность. Он – талантливый сильный человек, но не счастливчик-гений, перед которым будут открываться только светлые перспективы, а он считал себя уже почти таковым. Счастливчиков во всём не бывает, есть просто счастливые люди, нашедшие себя и воплотившие в жизни самое главное. Я в конце нашей встречи просто сказал ему, что не надо спешить совершить чудо, оно никуда не денется, если ты - настоящий чудотворец, больше спокойствия и созерцания. Твоя дочка – это уже чудо, радуйся, благодари жену и дари им любовь. Станислав улыбнулся мне в ответ по-старому, но всё же заметил, что человеческий мир не умеет ждать и требует полной концентрации и самоотдачи. Расслабляться нельзя, если ставишь самые высокие цели. Тогда я пожелал ему удачи.
Больше мы не виделись… до нового его явления мне. А прошло почти два года. Я, конечно, эпизодически интересовался жизнью Станислава. Почему эпизодически? Потому что жизнь он на том этапе посвятил только своему любимому детищу – фильму. О будущем фильме много писалось, раздутая реклама, большие ожидания и тому подобное. Наконец он вышел в прокат, и я его посмотрел. Очень яркий фильм – новейшие технологии съёмок, объёмное видео, превосходнейшая компьютерная графика, сливающая виртуальность с реальностью, замечательная игра актёров, среди которых были настоящие звёзды, оригинальный сценарий, где захватывающий сюжет выстроен на обыкновенной жизни людей, граничащей с мистикой типа переселения душ. Всё сделано по уму, даже мистика подана с попытками научного обоснования и техническими детальностями. Но почему-то фильм во мне оставил двойственное ощущение. Всё, к чему не прикасался Станислав, во мне почему-то оставляло двойственное ощущение. Я понимаю, что все люди состоят из плюсов и минусов, все они противоречивы и нестабильны, даже моя любимая жена, но там совсем другого уровня двойственность - какая-то лёгкая, ожидаемая, не бьющая по натянутым струнам души. Постепенно я склонился, ещё раз оценив творение моего друга, слишком оно оказалось сложным даже для меня, что потребовало повторного просмотра, и прочитав первые отзывы, к мнению, что фильм не оправдал вложенных в него надежд. Меня не волновали надежды продюсеров, актёров, они точно получат свои и деньги и аплодисменты, меня волновали надежды только режиссёра. Так оно и случилось, никаких громких призов, только отдельные второстепенные номинации на известных кинофестивалях. Обидно, когда большие надежды не оправдываются, и проблема заключается не в том, что кто-то что-то немного не доделал, а в том, что изначально ожидания были велики. Вроде есть всё - хороший сценарий, большие деньги, качественный творческий коллектив, но не хватает некоторой изюминки и все титанические усилия ни к чему не приводят. Я хотел связаться со Станиславом, но мне сказал кто-то из домашнего персонала, что его местонахождение неизвестно, мобильный тоже молчал. Я чувствовал состояние друга и решил его не беспокоить сейчас, время подлечит. Какие его годы?!
И вот Станислав ко мне явился! Жены ещё не было дома, она решила заехать за продуктами. Дочка открыла входную дверь и крикнула, что ко мне гость. А я никого не ждал, появилась досада – или соседи или ещё кто-то со своими житейскими проблемами, а мне так не хочется тратить на них своё время.
Я вышел и увидел своего друга. Измождённого и постаревшего. Неужели небольшой провал так может сильно и больно ударить по человеку? Но глаза блестели, из них лился свет жизни, такой свет жизни, которого я не видел ни у кого. Мы обнялись, я пригласил гостя в гостиную и достал бутылку виски.
- Давно не виделись, - проговорил он.
- Давно.
- Почему не приезжал?
- У тебя была работа над фильмом, к тому же съёмки происходили в разных частях света, застать было сложно, - начал неуверенно оправдываться я.
- Алекс, ты же знаешь, для тебя у меня всегда есть время.
- Не хотел мешать, - совсем неуверенно ответил я.
- Почему тебя надо всегда приглашать? Почему ты сам не решаешься на самостоятельный поступок, исходя из своих ощущений и соображений? Даже не звонил…
- Я звонил месяц назад, но….
- А раньше!? Почему ты такой безынициативный? Думаешь, что всё само случится? Или считаешь, что только ты можешь быть кому-то нужен, а тебе никто особо и не нужен, кроме своей дорогой семьи? – с какой-то злостью вылетали из уст слова.
Откуда такая злость? Он знает, что я его люблю как друга. Знает, что я нерешителен, стеснителен, боюсь кому-то навязываться, мешать – это слабость, но стоит ли так меня осуждать за мою невнимательность, пусть даже чёрствость, если это всё поверхностно. И он не ошибается, никого выше и значимее моей любимой жены и детей нет, они заслужили это право только тем, что оказались рядом со мной, приняли меня как неизбежность и счастье жизни.
- Выпьем за встречу, - мягко сказал я. Мы выпили, и Станислав немного успокоился.
- Как семья? – спросил он.
- Нормально. А как твоя…. - я хотел спросить «жена, дочка, наверное, уже стала маленькой принцессой»?
- Нормально, - перебил он меня. – Мы развелись.
Я грустным соболезнующим взглядом посмотрел на него. А его глаза пронизывали меня, словно что-то хотели из меня вытащить, но там не было того, что он искал. Я почувствовал, что упустил важное, что-то прошло мимо меня, такого увлечённого только собой и своей семьёй. Теперь я попытался залезть внутрь его и найти ответ, что он во мне хочет найти, неужели развод тоже так больно ударил по Станиславу, раньше он так легко к этому относился. Но мой друг опустил глаза и закрыл тем самым окно в душу, он не захотел, чтобы я там копался. И я почувствовал, что он не хотел, чтобы я что-либо уточнял на счёт его разрушившейся семьи. И я не стал ничего спрашивать.
- Видел фильм? – спросил он.
- Да, хороший фильм, - стараясь приободрить друга, произнёс я.
Он снова подозрительно взглянул на меня. – Не надо лгать, Александр. Изначально было всё, и все старались, очень старались, и я не знаю, как такое могло случиться - всё насмарку. Фильм не удался. Вот он – твой парадокс.
- Не мой, а просто парадокс. Я тоже не могу сказать, в чём причина. Думаю, сценарий…, - его внимание возросло, - хороший сценарий из-за сложности, а он должен был быть сложен, не так раскрылся, как надо. Короче, изначальная трещинка превратилась постепенно в роковую трещину, и как не пытайся, заделать её уже не было возможностей. Много ярких фрагментов, душевных сцен, но гармоничность нарушилась, - я в надежде на понимание взглянул на друга, и он понимал меня.
- Наверное, так и есть, - согласился печально он.
- Люди чувствуют диссонанс, улавливают натянутости, понимают нелепости. Лучше сделать проще, но естественнее, чем закрутить сложно противоречиво, но местами не доходчиво, надуманно и размыто. Твой предыдущий фильм воспринимался лучше при всей простоте, местами даже банальности.
- Знаешь, зачем я приехал к тебе, хотя так не хотелось обеспокоить такую «персону», - сказал он очень спокойно, но внутренне эмоционально, и я почувствовал, как ему было сложно преодолеть это нежелание, - чтобы снова поработать вместе.
Я удивлённо глядел на него, пытаясь всё разложить своим заторможенным умом. Станислав спокойно следил за мной и ждал ответа.
- Но… у меня ничего нет для тебя. Ты, Станислав…, - надо же я назвал его полное имя, чтобы выразить своё уважение, - матёрый, можно сказать, даже известный режиссёр….
Он сделал нетерпеливый жест рукой, ему не хотелось выслушивать мои очередные оправдания. – Я чувствую, что ты над чем-то работаешь. Ты не можешь не писать, я тебя хорошо знаю. Я смотрел в Сети, ничего нового нет. Что пишешь? – прямо спросил он меня.
- Работаю над романом, – признался я, - хочу написать что-то более солидное. Но там мало активных действий и много внутренних ощущений и рассуждений. Он совершенно не годится для экранизации.
- Хочешь помочь выйти человечеству из замкнутого круга или тупика? – с доброй иронией произнёс он.
- Не стоит так высоко и глобально оценивать мои труды, - я улыбнулся ему тоже с доброй иронией; мол, я чувствую, что ты чувствуешь, что я чувствую. – Для этого надо читать настоящих писателей. Просто хочу отобразить, что могут новое открывать люди в себе, открывая новое вокруг себя. Или открывать забытое старое в новых условиях. Я не фантазирую на пустом месте, и выстраиваю жизнь своих героев в будущем из настоящего, которое в свою очередь вытекло из прошлого. Я использую логику, закономерные тенденции и строю фантастическую картину из реальных фрагментов, но дополняю новыми деталями и красками.
- Как с тобой сложно говорить, - устало сказал Станислав. – Короче, я чувствую, что из этой нудной морально-нравственной фантазии, чёрт, ты заражаешь меня вирусом излишней болтовни, можно, конечно с большим трудом, сделать толковый фильм. Я буду с тобой краток. У меня есть связи и возможности для нового серьёзного проекта, и я хочу снова поработать над твоим материалом. Ты, честно сказать, всегда меня доставал и сейчас уже начинаешь, но у меня есть чутьё, и оно мне говорит, что деваться некуда и придётся потерпеть ради… великой цели.
- Не строй иллюзий, Стас, - решил я опустить его на землю, мне это так знакомо. – Мой роман можно читать, и то не всем, а смотреть совсем невозможно. И он к тому же ещё сырой.
- Что-что, а вот в облаках я перестал летать окончательно. Никто так скептически не относится к жизни, как я, - в его глазах проступила тоска, но он быстро взял себя в руки и продолжил. – Что же касается сырости, это неважно, даже к лучшему. Меня интересует только основной сюжет. О чём он?
- Сложно объяснить в двух словах.
- Постарайся уж, - уже с сарказмом прозвучали слова.
- Недалёкое будущее. У некоторых людей стали проявляться высокие способности комплексного разума - интеллектуальность, одухотворённость, интуиция; всё в гармоничном сочетании. Но параллельно в человеческое общество усиленно нагнетается искусственный интеллект - безграничное применение компьютерных технологий, автоматизированных устройств и робототехники. Под предлогом облегчения жизни людей. Светлые разумом люди стали объединяться, постепенно создав сообщество без границ и отличий, потому что их роднит главное – высокий чистый разум. Выявление среди молодого населения планеты и помощь «светленьким разумом» стало главной их задачей. Дело в том, что потенциально светлых разумом детей не стало рождаться меньше, но массовые воздействия на них стали такими мощными, что шансы раскрыть естественные особенности молодого человека заметно уменьшились. Человечество вступило в пору, когда согласно всем свойствам Мировой гармонии ему надо меняться в лучшую сторону, естественно и плавно, но привычно накатанные, ложные тенденции несут его быстрыми темпами в пропасть. В процентном содержании количество тёмных разумом людей увеличивалось. Порочные стремления большинства легко задавливают светлые ростки - а это падение в никуда, неизбежный крах или закат.
- Ближе к сюжету, - вставил Станислав.
- Один главный герой светел разумом, другой, точнее, другая - не очень. Но они полюбили друг друга.
- Опять любовь? – засмеялся друг.
- В молодости я слушал песни, читал книги, смотрел фильмы и думал, что это так часто упоминают любовь. Всё о любви и о любви; так приторно и надоедливо. Но потом чуть повзрослел и понял, что по большому счёту петь, писать стихи или прозу не о чем, кроме настоящей любви. Только надо это делать мастерски, вкладывая и светлые мысли, и чистую душу.
- Так, всё понятно – без любви никак нельзя. Как, впрочем, и без исключительности, порочности и тому подобного. Ладно, не буду перебивать, что дальше?
- Объединение светлых разумом людей окрепло и уже открыто сопротивлялось общечеловеческим порочным стремлениям выкраивать, потреблять, лениться и унижать. На волнах этих противоречий и геополитических раздоров на планете Земля началась третья мировая война. Война с применением высоких технологий. «Всё или ничего» - решили светлые разумом, - «время компромиссов кончилось, мы достаточно сильны, чтобы воспользоваться хаосом и завершить войну всеобщей победой человечества, как яркой частички Мировой гармонии, а не сборища убогих примитивных созданий. Тёмные разумом должны исчезнуть навсегда. Они или мы, никаких компромиссов. Тянуть - смысла нет, конец и так близок».
- Третья мировая война? Это интересно, - с любопытством повторил Станислав. - Правдоподобно выстроенная война? Какие реальные козыри могут быть у светлых? Дислокация, организация, собственные ресурсы? Или одно масонство? Такое не прокатит.
- Война идёт между державами за геополитическое господство, а светлые разумом люди – как бы второстепенная сторона. Я стараюсь всё органично связать. К тому же светлый разум – настоящая сила, он способен оценивать, внушать, предвидеть, делиться и развиваться. Он – словно семя, которое разбрасывает Мировая гармония среди людей, его надо только обогреть, напитать светом и чистотой. Если его найти и поддержать – а это самое сложное, то он начнёт жить и совершенствоваться.
- А он способен убивать?
- Он вынужден это делать, вредные сорняки надо безжалостно выкорчёвывать, другого пути уже нет. Самые светлые разумом люди одарены возможностью воспринимать Мировую гармонию, предвидеть будущее и понимать, что надо изменить в настоящее время. Методом жёсткого воздействия, внушением и наставлением уже не одолеть темноту, она сильнее и влиятельнее.
- Кто же победит?
Я глубоко взглянул в глаза Станиславу и неопределённо ответил. – Никто. Разве что любовь - закономерный и единственный победитель в мировых войнах.
- Знаешь, я не ошибся, у тебя есть нужный мне материал. Вижу, действительно сырой, но можно доварить.
Он хотел продолжить расспросы касательно романа, но тут пришла моя жена. Она с удивлением посмотрела на Станислава, сразу про себя отметив, что его внешность оставляет быть лучше. Обменявшись приветствием, она спросила, как идут дела, что нового в жизни, как семья? Станислав только ответил, что не всё так хорошо…, и грустно замолчал, словно ожидал моей помощи. Тогда я не выдержал и добавил, что он развёлся, и не надо ничего уточнять. Жена только произнесла: «вот оно как», но с таким видом, что эта новость её совсем не удивила. Я попросил её заняться ужином, за столом она и поговорит с гостем, а сейчас нам надо обсудить кое-какие дела. Жена уже с некоторой глубиной посмотрела на меня, словно просила вспомнить, что она думает о Станиславе и моей с ним дружбе, и ушла в столовую.
Станислав с чуть ироничной улыбкой посмотрел на меня. Всё вернулось на круги своя. Как они воспринимали друг друга при первом знакомстве, так всё и осталось. Не дай Бог он снова начнёт обсуждать мою половину, мелькнуло в моей голове, но Станислав уже стал мудрее.
- На чём мы остановились? – спросил он.
Я уже не хотел больше рассказывать о своих задумках в романе. – Знаешь, Стас, боюсь, ничего не выйдет. Я помню, как мы работали раньше над простым моим рассказом, сколько было сложностей. А тот рассказ и этот роман - совершенно разные вещи. Тебе не потянуть, никому не потянуть. Это невозможно и не нужно делать.
- А если нас с тобой объединить? Вместе работаем над сценарием и над режиссурой, тогда как?
- Тоже никак!
- Ты мне не веришь? Забудь мой последний фильм. Представь, что я и ты сможем поработать в сто раз лучше, чем пять лет назад. Я верю, что ты сможешь. А ты мне веришь? – его глаза горели и даже жгли мою душу.
Меня легко переубедить, но здесь мне не хотелось уступать. Что-то давило внутри и просило не идти навстречу Станиславу. Не брошенный напоследок взгляд жены, нет, что-то совсем другое – более глубокое, более жизненное. Меня не волновало будущее моего романа, я знал, что постепенно его закончу, и он будет неплох, но, наверное, и не превосходен. Как всегда - на любителя. Меня беспокоило что-то другое. Я смотрел в горящие глаза Станислава, и мне казалось, что в него вселился или сам Бог или сам дьявол, а если быть точнее и ближе к самому себе, то можно сказать им стала жить Мировая гармония. И она, как ей и положено, озадачила меня парадоксом, что выбрать – согласиться с другом или нет. Не ради своего благополучия, а только ради его. Во мне жила странная уверенность, что для меня ничего негативного не может случиться при выборе любого варианта, несмотря на опасения жены, а вот для Станислава? Я не хотел, чтобы натянутая струна порвалась, что наложило бы негативный отпечаток на всю оставшуюся и ещё такую долгую жизнь друга. Я не хотел для него нового провала, а с моим романом это почти неизбежно.
- Давай подождём, ты отдохнёшь, вид у тебя усталый, я более-менее доработаю роман, там и решим, что с ним можно или нельзя сделать, - решил предложить я приемлемый вариант. Время всё расставит на места, и Станислав сам передумает, увлёкшись чем-то другим.
- Что тебя пугает? – огонь стал потухать в его глазах, а росло какое-то безразличие.
- Ты меня пугаешь! Пугаешь своей одержимостью. Я же говорю, что материал неподходящий, - прямо произнёс я.
- И всё? – он вопросительно подозрительно всматривался в меня. - Так сделай его подходящим, – в его взгляде появилась доброта. – Ты же можешь. Я знаю, что можешь. А я помогу. Если есть ещё проблемы – скажи! Если ты не веришь в меня – скажи, - он прямо посмотрел на меня, а мне тяжело было смотреть на него.
Вот так проверяется настоящая дружба. Я чувствовал, что если откажу, то он не будет больше настаивать и уйдёт навсегда из моей жизни. Никаких не будет упрёков, ведь я имею право сделать свой выбор. Неважно ради кого или чего, просто я имею право. Снова моя жизнь потечёт спокойно, я легко смогу оправдать своё решение благими намерениями. Но… глубоко внутри меня останется вечная боль, никогда я не прощу себя, за то, что не поверил другу.
- Стас, ты же не думаешь, что я беспокоюсь за своё благополучие? – потекли из меня никому ненужные слова. - Я волнуюсь…
- Я знаю, за кого ты волнуешься, - он всё чувствовал и понимал. – Не надо. Я больше ни кидаюсь обещаниями, я их только выполняю. Если я говорю, что смогу совершить великое, значит, так оно и будет, - он улыбнулся. – Решай сейчас, не завтра и не через месяц. Мы вместе?
- Хорошо, – тихо промолвил я. Громкость не имела значения, обещание было дано. - Только работаем спокойно, без спешки и суеты. На самом деле, всё ещё очень расплывчато и разбросанно.
Станислав сразу оживший, словно я своим согласием подзарядил его, очень рассудительно ответил. – Нам спешить некуда. Итак, ты работаешь уже не над романом, а над сценарием. Ёмко и конкретно. А я занимаюсь подготовительной работой. В общем, мы это всё уже проходили.
Друг налил виски, и мы выпили за начинание и успех. Потом нас позвали к семейному столу. Друг с радостью отметил, как повзрослел сын, и просто красавицей стала дочка, благожелательно начал расспрашивать их об успехах в учёбе и хобби. Я больше молчал. Потом жена постепенно взяла нить разговора в свои руки и стала наводить справки у Станислава о будущих планах. Он сказал, что живёт только кинематографом, и есть интересная задумка снова вместе поработать со мной. Потом он начал увлечённо рассказывать, что киноискусство в кризисе. Такое многообещающее начало, когда гении на пустом месте создали ряд великих шедевров-фильмов, и такое бесславное настоящее. С каждым годом кинематограф пропитывался коммерцией, политикой и дешёвыми ценностями, выдаваемыми за патриотизм, демократию и тому подобное. Нынче имеются такие технические и художественные возможности, а прёт поток низкопробной продукции. Кстати лично он тоже приложил к этому руку, за что стыдится. Пора положить этому конец. Все по-разному воспринимали слова Станислава, кто с живым интересом, а кто в пол уха, думая о чём-то своём. А потом неожиданно он спросил моих родных, сколько им можно меня мучить? А они, опешив, смотрели на него, впрочем, и я тоже. Тогда он достал из кармана банковский чек, положил перед женой и, обращаясь к детям, добавил:
- Аванс за будущую работу вашему отцу. Думаю, по сравнению с тем, что он заработает по окончании – мелочь. Давайте, попросим его уйти с основной работы и только писать. Ведь больше он ничего и не умеет толком делать, как только писать странные книги и помогать мне в постановке фильма. Пусть делает то, что может и любит, и больше находится рядом с вами. Согласны?
Дочка восторженно вскрикнула, что согласна, а сын внимательно посмотрел на меня, потом на маму, он действительно повзрослел. У жены на лице появилось уже открытое беспокойство, она не верила Станиславу. Он ожидал такую реакцию, разве что моя дочь немного удивила его, он с улыбкой смотрел на её искренность и задорность, но вдруг его взгляд остекленел, словно он заглянул в другой мир. Я вспомнил, что и у него тоже есть замечательная дочь, но теперь она, наверное, осталась с матерью вдали от него, и он скучает. Жена посмотрела на чек, а потом на меня.
Станислав для приличия посидел ещё пять минут и решил откланяться, поблагодарив мою супругу за вкусный ужин и сославшись на множество дел. Я вышел проводить его.
- Ты заранее всё предусмотрел!? - начал я.
- Ничего я не предусмотрел, просто надеялся, что так и будет. А разве плохо, что всё так обернулось. Лично я доволен. Я верил в тебя, и ты не подвёл меня. Это главное!
- Зачем этот чек? – я достал его из кармана и протянул Станиславу.
- Затем, что хватит отвлекаться на всякую ерунду. Когда колёса завертятся, подпишешь контракт, а работать надо уже сейчас, если настаиваешь, позже вычтем эту сумму с твоего гонорара, - он чуть презрительно, но не зло посмотрел на меня. – Алекс, что ты ломаешься? Я на твоём месте давно бы ушёл с пустой работы, отнимающей кучу времени.
- Мне не платят за писательство.
- Не платят, потому что ты пишешь не то и потому что люди глупы. Я помогаю тебе найти баланс.
Вроде бы Станислав был прав, но мне было как-то не по себе, что-то неприятно сжималось внутри меня.
- Пойми, я только хочу помочь, - продолжил мой друг. – Любой человек должен иметь серьёзные глубокие увлечения. Если их нет или они поверхностны, значит, человек неинтересен, и его жизнь слишком упрощена. Это первый критерий оценки цельности жизни. А если увлечения есть, а лично у тебя они есть, то им надо уделять должное внимание. Я хочу, чтобы ты не распылял своё время и умения, а имел возможность сосредоточиться на том, что для тебя имеет важный смысл. Философия, литература и просто твой чистый разум. Насколько человек живёт своими высокими мечтами и созиданием – для меня это второй критерий оценки. А вот по нему ты меня не совсем удовлетворяешь.
Сомнения одолевали меня. Легко сказать, а как тяжело всё осуществить на деле. Кто не мечтает жить только тем, что ему по душе? Но надо идти на компромисс, а Станислав не любит компромиссов, и старается (почему-то сейчас это особенно кидается в глаза) гнать их прочь от себя… и даже от меня. А мне почему-то так не хочется его опекунства. Уходя от одного компромисса, приходится идти на другой. А какой лучше? Ох, не знаю! Я всё же смиренно кивнул головой, а мой друг понимающе улыбнулся, пожелал мне творческого полёта на прощание, и сказал, что будет держать связь.
Потом был сложный разговор с женой, она отметила, что Станислав стал каким-то убито-диковатым, вполне возможно неуправляемым и неадекватным в возбужденном состоянии. Он и так был жёстким человеком, а теперь вообще неизвестно на что способен, зачем мне нужно с ним связываться? Я показал на чек, где сумма соответствовала зарплате за год в агентстве, сказал, что это на самом деле возможно только малая часть будущих доходов. И я действительно пойду завтра на работу и попрошу отпуск за свой счёт на год, уже всё мною решено, и не будем спорить. Жена ещё немного поворчала, но она понимала, что все доводы бесполезны, и ничего не остаётся, как сейчас поддаться, а будущее покажет. К тому же меня поддержали и дочь, со всей душой, я для неё был не только отцом, но и лучшим другом, и даже сын, чаще прислушивавшийся к матери.
Весь вечер и часть ночи я был в тревожном состоянии. Меня продолжали терзать мысли о своём выборе. Если бы я отказал другу, чтобы изменилось? Наверное, он нашёл бы другого сценариста, в кого не верил, как в меня. Последствия тоже непредсказуемы. Почему он выбрал именно меня? Это что-то необъяснимое. Какой-то рок или судьба или предрасположение Мировой гармонии. Ничего не могу понять и ничего не могу прочувствовать. И чем всё это может закончиться? Одно знаю, что скоро окажусь в стремительном водовороте, который унесёт нас со Станиславом в бездну. Я, наверное, отделаюсь лёгким испугом, а он… Что будет с ним? Он станет или мучеником или героем. А может всё это мои подсознательные полночные фантасмагории? Станислав сделает приличный фильм, вполне возможно, даже замечательный. Аплодисменты победителю и чуточку мне, как помощнику. Всё обыкновенно и чудесно. Но я вновь и вновь возвращался к своему выбору и предстоящим делам, какая-то обеспокоенность и смутность продолжала сдавливать сердце и будоражить разум. В конце концов, я усилием воли приказал себе поверить в лучшее и просто завтра начать работать над сценарием. Я дал клятву, назад пути нет. Странно, но мой сырой роман, который, как ранее казалось, невозможно никоим образом экранизировать, постепенно трансформировался в сознании в будущий сценарий. Парадоксальная метаморфоза. Прощай роман, главное уйдёт в сценарий, отдельные мысли разлетятся по будущим произведениям.
На работе мой непосредственный начальник удивился необычной просьбе о предоставлении длительного отпуска за свой счёт. Заметил, что так не делается, попытался выяснить причины, а потом, убедившись, что моё решение твердо, стал говорить о сложностях с трудоустройством в рекламной отрасли в настоящий момент, и что улучшений явно не предвидится. Я хорошо работал и много полезного сделал для агентства, зачем на меня давить. Пусть скажет честно, что не хочет меня отпускать, потому что я - ценный работник, зачем эти гнилые подходы. Я спокойно выслушал его болтовню о моих плачевных перспективах, и сказал, что приду завтра за годовым отпуском, если это возможно, если нет, то за расчётом. Действительно, хватит протирать штаны и забивать мусором мозги ради спокойного течения семейной жизни. Пора в водоворот. И вообще, пора жить тем, чем я хочу и могу жить. Это должно быть во благо всем! А если это не так, то вина лежит на тех, кто так примитивно всё обустроил, и подстраиваться не стоит. Станислав это понял, и я тоже начал это понимать.
Началась работа над сценарием. Переделывать готовое, пусть и не цельное, было совсем не легче, чем делать новое. Представьте большой развесистый дуб, из которого надо сделать выдержанный и стройный кипарис. Ветки многочисленных связей, направлений, переплетающихся между собой и создающих особенную жизненность, характерность произведения надо безжалостно обрезать и сконструировать плотно насыщенную выдержанную форму. И там тоже должна остаться жизнь и уникальность. Всякий знает, как сложно конструировать жизнь, как сложно уподобиться Богу. Только умники думают, что с помощью математики и физики можно сотворить мир. Убогий можно! А где есть светлая любовь и чистый разум, там мастер только один – Мировая гармония, и то созидающая часто методом проб и ошибок.
Станислав порой звонил и интересовался моими делами по сценарию, рассказывал о своих подвижках. Я отвечал, что работаю, много проблем, даже больше, чем я представлял. Он отвечал, что понимает, и что я знал, на что иду. Настал момент, когда я выдохся и решил всё бросить и отдохнуть. Плохо скроенный материал отослал Станиславу, пусть оценит, огорчится и может быть откажется от своей задумки и закроет этот спонтанно рождённый, непродуманный проект. Я был бы этому рад. Я чувствовал не то, что своё бессилие, а силу водоворота, который скоро нас подтащит так близко к себе, что уже не выплыть. И что интересно, мы сами будем ускорять своё движение в бездну, особенно Станислав. Сейчас я бессилен, потому что ещё не перешёл Рубикон, а когда перейду, тогда у нас, скованных одной цепью, останется только один путь. И будут силы, и будет изнеможение, и будет финал. В глубине сознания или души я понимал, что мой друг, режиссёр, уже не изменит решения, чтобы не случилось. Он перешёл Рубикон, когда я произнёс одно слово - «хорошо». Я почувствовал тот великий момент в его разуме, он пронзил меня своим одухотворением и единением с Мировой гармонией. Она выбрала его… для назидания или посвящения или возмездия или ещё для чего-то. Одно мне известно точно - всё будет очень непредсказуемо, противоречиво и вполне возможно, парадоксально.
* * *
Вот в чём заключались мои воспоминания.
Когда Станислав вновь появился сегодня, я понял, что Рубикон перейдён и мной. Мой друг не изменился, его глаза светились искрами будущих ожиданий. И я сразу смирился и успокоился. От неизбежности не уйти, мне придётся доводить сценарий до конца, но я всё же разберусь с моим другом. Я раскушу, что ведёт им или что ведёт Мировой гармонией, которая выбрала его, надо только глубже почувствовать и надо только время.
Я забросил на данном этапе всё ненужное. Остались семейные хлопоты и радости, немного спорта, чтобы организм был в хорошем состоянии, и работа над сценарием. Теперь мой мир состоял из двух миров – реального, где были мои любимые и нереального, где тоже были мои любимые. В одном мире спокойно правила тихая гармония и любовь, в другом бурлили противоречия и диссонансы, стараясь подавить гармонию и любовь, но которые не сдавались и пытались пробиться слабыми ростками к свету. Скажу честно, я не знал, каким миром больше живу, но всё же мне казалось, что вторым – фантастическим, рождённым только моим разумом. Странно как-то получалось, что моё физическое тело и мои настоящие любимые ушли на второй план, а на первое место выходили всё более оживающие и всё более реалистичные новые герои. И что самое удивительное, моё сознание начало воспринимать придумываемый мир как естественный. Не только духовно, но и физически этот новый мир воздействовал на меня. Как-то в обед, когда я задержался за работой и опоздал к столу, жена, внимательно посмотрев на меня, сказала, что я устало и болезненно выгляжу, мне надо больше находиться на свежем воздухе и меньше работать. Проблема была не в этом, я достаточно находился на свежем воздухе и работал не более шести часов в сутки над текстом, больше было просто бессмысленно, я резко уставал и уже ничего толком не мог сотворить. Просто я жил своими новыми любимыми, или даже можно сказать, я был ими. Кем-то больше, кем-то меньше. Когда я утром уходил в свой кабинет и начинал писать, перечитывать написанное, то весь настоящий мир исчезал, а когда я после обеда прогуливался в сквере, то мой виртуальный мир накладывался на реальную обстановку. Я смотрел на прохожих и оценивал их исходя из условий другого мира, я был не самим собой, а тем, кого придумал и наделил особенным характером и способностями. Странное двойственное ощущение, и иногда мне чудилось, что люди воспринимают меня не как человека, коим я являюсь на самом деле, а как виртуального двойника. Получается, я порой ощущал мир, как мои герои, делал выводы, как они, переживал, как они. Может, поэтому у меня появилась некоторая болезненность, дисгармоничность, вызванная раздвоением личности. Я – не психически больной, но видно так глубоко увлекаюсь, проникаю в свои миражи, причём довольно реальные миражи, несильно оторванные от современных устоев и тенденций, что становлюсь больным.
К счастью жена, дети, друзья по спорту, хозяйственные заботы легко возвращали меня в настоящую реальность, когда нужно воспринимать мир только таким как он есть, без лишних фантазий, и я снова становился самим собой. Прошло ещё три месяца, когда я решился отослать свой новый вариант сценария Станиславу. А через три дня он позвонил и сказал, что сдвиги есть, довольно существенные, и он очень рад за мою продуктивную работу. Теперь можно поработать над сценарием совместно. Он предложил мне приехать к нему в небольшой особняк, очень удачно расположенный. Там можно найти и уединение, которое мне часто необходимо, и удобно вместе вести обсуждения, к тому же недалеко до города, где надо решать множество других вопросов. Я согласился. Так действительно будет лучше всего. Разве, что жене будет немного сложнее следить за домом, но моя деловая поездка, лучше сказать, командировка должна в дальнейшем окупить и её лишние заботы, и нашу временную разлуку. Я всё ей объяснил, и она с неохотой, но согласилась. Она всё равно чуточку тревожилась за меня.
Снятый в тихом уютном месте особняк на самом деле был очень удобен для работы. Доставкой, готовкой пищи, уборкой занималась служанка - расторопная и тихая женщина. Она старалась быть незаметной, но и ничего не упустить из виду, чтобы нам было комфортно жить. Кроме меня и Станислава участие в работе над сценарием принял ещё один молодой человек по имени Валентин. У меня сразу возникла ассоциация между его именем и Днем любви, но по характеру наш помощник оказался не из тех, кто нежен и влюблён, а из очень устремлённых, деловых и разносторонних людей. Станислав сразу дал точную ему характеристику - талантливый кинематографист, начавший работу с авторского короткометражного кино, а недавно отснявший уже полнометражный фильм. Мастер на все руки – сам может сотворить сценарий, конечно, из достойного источника, поставить и снять фильм. И это было правдой. Я всё же поинтересовался наедине у Станислава, почему он не пригласил Виктора, и получил простой ответ, что он занят в другом проекте.
Прошёл приблизительно месяц работы, когда я уже полностью оценил способности Валентина, и у меня со Станиславом как-то зашёл разговор о нём. Я тогда обратил внимание, на то, что некоторые сцены, которые наш помощник прорабатывал вместе с нами, он почему-то представляет жёстче, даже ожесточённее, чем я. Помню, я ещё, шутя, спросил друга, - Валентин случайно не снимал ужастики?
Станислав задумался, а потом серьёзно ответил. – Новое поколение, – сделал паузу и продолжил, - оно хватче и решительнее, чем мы. Что доходит часто до хвастовства и самонадеянности.
- Не такие уж мы и старики, - вставил я.
- Но мы так не рвались в жизнь, желая проявить своё «я». Старое поколение и наши сверстники проявляют свой внутренний свет, но естественно, не стараясь опередить своё время. Валентин - очень способный парень, скажу больше, незаменимый помощник. Без него сложно вытянуть наш фильм, но в одиночку или себе подобными он никогда не сделает шедевр. Мы вместе с тобой сможем сделать, если постараться и если повезёт. В каждом из нас есть уникальная составляющая, только надо их объединить, напитать живительной влагой и осветить чистым светом. В таких как Валентин этой чудесной составляющей нет, он спешил и не взрастил правильно в себе светлое зернышко. В нём много энергии, умения, оригинальности; он в одиночку слепит то, что и мне и тебе не по силам, но повторю, настоящий шедевр не получится. Почему он готов помогать нам, потому что чувствует в нас эту особенность. Валентин считает, что надо подучиться, проявить себя и сотворить достойное вместе с хорошими учителями, а потом, уже опираясь и на полученные знания, опыт и на природные способности создать собственное достойное творение. Он не понимает, что без настоящих творцов ничего великого не может получиться.
- Мы тоже пока ничего не сотворили. Не стоит себя хвалить, а кого-то ругать. Жизнь выкидывает непредсказуемости, - заметил резонно я.
- Я вот смотрю в будущее, где будет больше таких умельцев, как Валентин, и мне грустно. Грустно, когда самоуверенная трезвость и цепкость превалирует в разуме. Хотя для многих это и считается самым разумным поведением, и в этом есть определённая объективность, – он печально посмотрел на меня, а я вспомнил его напор и всезнайство пятилетней давности. Чем Станислав отличался тогда от Валентина? Возможно более глубоким художественным восприятием окружающего мира, но он рассуждал и вёл себя так же. Нынче напористость в нём тоже осталась, даже порой превращалась в одержимость, но за всем этим уже просвечивалось философское созерцание и тихое умиротворение. Станислав перестал верить в людей и решил дать бой; кому, непонятно. С такой страшной самоотдачей и устремлённостью, словно этот бой у него самый решительный и последний. Мой друг почувствовал меня и продолжил. - Конечно, лучше всех способен видеть будущее ты, Алекс. Так как ты, мне кажется, его никто не видит. Так далеко, что порой ты и сам не понимаешь, - он улыбнулся. - Так скажи мне, что ждёт человечество, где много будет Валентинов?
- Не знаю, - пожал плечами я. Мне не хотелось признавать, что сметливость, предприимчивость, успешность станет главной ценностью будущих поколений.
- Ты знаешь, и тебя волнует будущее человечества, поэтому ты о нём и пишешь. Я удивляюсь, откуда у тебя такое множество вариантов фантастических миров – инопланетных и земных одновременно. Есть элементы чистой фантазии, местами не очень правдоподобной, но есть и фундаментальная база, на которой очень логично выстраиваются твои представления, – он снова задумался и неожиданно изменил тему. - Сейчас мне от тебя нужен один вариант — третья мировая война, которая неизбежно будет. Почему неизбежно? Потому что мы должны снять так реалистично, чтобы каждый зритель понял, что она или произошла уже в его сознании или обязательно произойдёт наяву, если он не изменит себя и своё отношение к окружающему миру. Дело только во времени — десять, пятьдесят или сто лет; в технических деталях — ядерные мощные разрушения или локальные множественные конфликты с применением военной робототехники, плюс массовые эпидемии или техногенные катастрофы. Надо воплотить в жизнь свой вариант, вполне возможно отличный в деталях, частностях от будущих реалий, ведь мы снимаем всё же художественный фильм, но очень естественный по осмыслению и отражению происходящего и надвигающегося.
- Будущее невозможно описать реалистично, это - будущее. Тем более, когда речь идёт о войне.
- Я понимаю, но надо постараться. Легко ставить фильмы на исторические темы - покопался в источниках, придумал близкий к легендам или былинам приключенческий сюжет – и получай благодарность за популяризацию истории и интересное освещение событий прошлого. Приятно и полезно. Но нам не надо никакой истории, нам не надо лёгких путей. Мы воссоздадим будущее, которое станет настоящей историей и неважно, случиться оно на самом деле или нет. Если не случится, то только потому, что это уже произошло в умах и сердцах людей, увидевших фильм. В этом и будет настоящее историческое величие нашего фильма.
Мне не хотелось беседовать в таких пафосных тонах, я только вздохнул. Станислав хлопнул меня по плечу, чтобы приободрить и вернулся к начальной теме.
– Что же касается виденья Валентина, то он в чём-то прав. Люди становятся ожесточеннее. Время добрых намерений и благожелательности проходит. Демократия исчерпала себя, потому что за её чистенькой добренькой маской всегда высовывало морду порочное лицемерие. Иногда чуточку, а иногда во всю ширь. Легитимные или нелегитимные референдумы, выборы, перевороты – сплошные демагогии, инсинуации, протесты и санкции. До людской справедливости по большому счёту нет дела, дело есть только до личных амбиций, прикрытых законностью и правомерностью, которую выворачивают и трактуют, как кому удобно. Сотни миллионов людей терпят нужду, но в тоже время сотни миллиардов долларов выкидываются на ветер ради «надуманных или условных благ» для человеческого общества. У кого-то блага есть, у кого-то нет - вот правда, а обещания благ, заявления о человеколюбии – это профанация. Поэтому неприкрытый порок и гнев поднимает голову; лучше естественный, чем искусственно скрытый, – Станислав чуть снизил тон. – Ты же сам всё понимаешь, поэтому и ищешь выход из нынешней ситуации. Идея на счёт будущей войны - твоя, не моя. Но я поддерживаю и хочу внести свои видения, а Валентин – свои. Не придирайся, Алекс, слишком сильно к нему. Он нам нужен, как хороший специалист. И сейчас и особенно в дальнейшем.
- Я и не думал, просто он видит мир более тёмным, чем я. А он и не тёмен и не светел, по крайней мере, в ближайшем будущем, и только меняет свою яркость в зависимости от множества обстоятельств. Надо лучше представлять и учитывать эти обстоятельства в каждой случае.
Валентин оправдывал наши надежды. При всей активности, сметливости и самоуважении он относился ко мне и тем более Станиславу очень почтительно. У Виктора такого почтения ко мне не было. Наш молодой помощник предвидел все будущие плюсы работы с нами, он был в меру и дальновиден, и очень сдержанно относился к тому, что его не устраивало. Впрочем, его всё устраивало. Тройственный союз единомышленников, таких разных, но объединённых великой целью (я уже не побоюсь такого высказывания), благодаря конечно нашему главному движителю – режиссёру, приносил плоды. Я помню, как мы спорили при написании первого нашего сценария, и только влияние на меня и Виктора Станислава сдерживало эти споры в приличных рамках. Сейчас всё было намного гармоничнее. Конечно, я стал рассудительнее, Станислав умиротвореннее, а Валентин обладал даром ученика, то есть умел прислушиваться.
Сценарий становился всё лучше и лучше. Как-то мой друг подвёл небольшой итог работы.
- Итак, что мы имеем на настоящий момент? Есть светлые, средние и тёмные разумом люди. Система тестирования людей, созданная «светлыми», как техническая, так и более точная непосредственно «одарёнными» действует. Мир без границ «светлых» расширяется и становится более целостным и продуктивным. Они живут, развиваются, выявляют новых потенциальных членов и помогают им раскрыть себя повсеместно. Их доктрина – неважно, где кто проживает и чем занимается, если он рождён быть «светлым», то должен им быть. У них есть учителя, обладающие уже высокими показателями разума, и ученики, обладающие высоким потенциалом. «Тёмные» и «средние», или можно сказать, большинство населения относится к ним спокойно снисходительно, до конца не понимая их единства, организованности и силы, ведь многие взаимодействия и процессы происходят не на виду, работает в определённых случаях и телепатия и внутренние восприятия. Не выпячивание, даже скрытность «светлых» естественна и желательна согласно их предвидениям будущего человечества. Наш главный герой - один из «светлых». Одарённый молодой человек, вовремя замеченный, хорошо обученный и способный быть в недалёком будущем настоящим лидером.
На планете Земля постоянно происходят геополитические конфликты локального действия, экономические кризисы глобального действия, обостряемые периодически техногенными и природными катастрофами. Нет конца и края спорам, раздорам, угрозам и даже военным действиям. Но вот наступил особенно острый период, когда всё сложилось в огромное нагромождение противоречий. Началась межконтинентальная третья мировая война. «Светлые» решили, что больше тянуть нельзя, надо воспользоваться моментом и начать активные действия согласно уже ранее разработанному плану, где главной задачей будет физическое уничтожение «тёмных». Переделать их порочный внутренний мир невозможно, и он грязнит всё вокруг себя. Уничтожение особо тщеславных и корыстных людей, независимо от их общественной значимости, разрушение искусственно выстроенных систем и связей, мешающих людям раскрывать в себе полноценный разум, неизбежно и оправданно. Акции должны происходить с использованием всевозможных средств, но без лишних демонстраций и огласки. Инициатива исходит из центров и самих объединений на местах.
Террор «светлых» постепенно становится явным. В мире наступает хаос, когда все воюют друг с другом. Противостоят государства, нации, религиозные конфессии. Никто никому не может доверять, потому что «светлые» специально подливают масло в огонь, и они везде - и среди своих и среди чужих. Методы выявления «светлых» у «тёмных» несовершенны, и легко обходятся. Человеческий мир «тёмных» пытается порой объединиться и направить «средних» против «светлых», как в былые времена, но и здесь возникают большие сложности. Кровь льётся рекой, на Земле начинается согласно представлениям «светлых» очищение. Никакой пощады лицемерным политикам, экономистам и проповедникам, никакой пощады любому человеку с тёмной душой. Даже если разрушится мир почти до основания – это всё равно будет перспективнее для человечества. Это спасёт их от превращения в монстров, пожирающих души друг друга, но не вымирающих и бессмысленно живущих, пока не погибнет сама планета. А Земля погибнет, всему своё время, и надо подойти к этому моменту людям, уже имея высочайшую гармоничность и разумность жизнедеятельности. И строить этот новый мир необходимо сегодня, даже через кровь, потому что завтра будет поздно.
Главный герой чувствовал, понимал и всей душой разделял стремления своих братьев по светлому разуму. Он решительно шёл в бой и претворял идеи в жизнь без страха, упрёка и сожаления. Но однажды он повстречался с девушкой, которая стала случайно свидетельницей ликвидации нечистого на руку крупного бизнесмена. Соратник провёл быстро технический тест её разума и сказал, что она «тёмная» и тоже должна умереть. Это было справедливо и необходимо, но в сердце молодого человека просочилось сочувствие к красивому созданию, правда, слабому душой. Он просканировал своим разумом испуганную девушку и ничего не почувствовал кроме страха и желания любым способом выжить. Она жалостливо смотрела на него, и он неожиданно даже для самого себя, сказал, что девушка способна быть лучше, надо её взять с собой. Это была любовь! Так, Алекс? Я правильно трактую твои задумки? – я кивнул. – Но по прошествии некоторого времени они вместе попали в переделку, и она его предала, чтобы спасти свою жизнь. Молодой человек получил от своей любимой пулю в голову, но к счастью она прошла касательно, чуть повредив мозг левого полушария, а он был левшой. Кроме того, эта травма обострила его интуитивные способности, что сделало очень полезным в дальнейшей борьбе с «тёмными». Недаром говорят – «нет худа без добра». Девушка же, поскитавшись и действительно став чуть лучше, надо же какой парадокс, примкнула к другой группе «светлых». Она не знает, что парень остался жить, и совесть непрестанно мучает её. Но настаёт момент, и она узнаёт, что он выжил, хочет, но боится с ним встретиться. Она живёт им, но не приближается к нему. В финальной части, когда главный герой спасает мир от глобального загрязнения атмосферы продуктами радиоактивных отходов по задумке «конца света» религиозными крайними радикалами, она становится единственной кто «слышит» его зов о помощи и помогает друзьям обнаружить и спасти своего любимого. Да здравствует любовь, которая способна творить чудеса и порой не подчиняется никаким закономерностям.
Вот что мы имеем вкратце, – заключил Станислав. - В целом все сцены, трактующие о происходящем на Земле и в глобальном антагонистическом и локальном частном плане, хорошо прописаны. И главные и второстепенные персонажи довольно выдержанны и естественны. Но чего-то не хватает или кого-то. И концовка, когда разлученные страшными обстоятельствами главные герои, но пронёсшие и взрастившие в одиночестве свою чистую любовь друг к другу встречаются – не так выразительна, как нам необходимо, - Станислав внимательно посмотрел на Валентина, а потом на меня.
Валентин развёл руками, дав понять, что он бессилен, и что решать только нам.
- Ты хочешь ввести ещё одного персонажа, вроде неяркого, незаметного, но цельного и важного, и особенно это будет выделено в конце, когда он совершит что-то титаническое и геройское? Последнее колёсико во всём механизме, решающее звено? – спросил я, проникаясь думами друга.
- Ты понимаешь меня, Алекс! Он будет средним разумом, и не станет ни светлее, ни темнее. Просто будет делать своё дело, так как чувствует нутром без лишних сомнений и самокопания. Он стал тем, кем мог стать, принял это как неизбежное и благодарит мироздание за такой дар. И не просто словами, но и делами, особенно последним поступком.
- В чём смысл? – решил уточнить всё же я.
- В простоте, которая способна озаряться светом, - странно ответил он. – Понимаешь, светлые разумом гармоничны, у них есть всё - и ещё грязноватые инстинкты, и интеллект, и интуиция, и чистая душа. Они относительно неизменны и ровны в своём диапазоне. Тёмные разумом тоже. Есть и средние люди, чаще ровные, но порой выплёскивающиеся. Так вот наш персонаж способен на выплеск, выплеск в лучшую сторону. Вот об этом – парадоксально необъяснимом мне и хочется сказать.
- Хорошо, подумаю, - ответил я, ещё не совсем понимая, куда клонит и что хочет Станислав. Мне сейчас не хотелось выяснять все тонкости и постараться быстро добраться до сути. Я решил, что если мой друг так хочет, значит так надо, а мне надо поверить ему и пойти навстречу. У нас творческий процесс очень гармоничен, не надо ничего нарушать.
Когда всё очень хорошо складывается в делах, у любого нормального человека может возникнуть предчувствие, что это вполне возможно штиль перед бурей. А у нас складывалось всё просто замечательно! Мы ввели нового персонажа в отдельные сцены и подправили концовку, что действительно только усилило сценарий. Удача благотворила нам, но я заглядывал в будущее, и не верил, что и дальше всё будет так же гладко. Я не сомневался в Валентине, он живёт нашим фильмом и будет только полезен. А вот Станислав меня беспокоил, в глубине его что-то кипело, пока тихо, скрытно, не вырываясь на поверхность, как бы копя энергию для всплеска. Его удивительное спокойствие, сдержанность, когда в глазах иногда проблёскивала одержимость, пугала. До сих пор во мне жило странное сомнение в полезности всего нами затеянного. Если быть объективным, то мы создавали замечательный фильм, необходимость которого для людей невозможно оспаривать. Когда Станислав сказал, что сценарий готов и его можно показывать кинопродюсерам, а остальные поправки будем вносить по ходу съёмок, что теперь предстоит поработать больше ему, чтобы убедить вложить приличные деньги в наше детище, я подумал, что может дело и не выгорит, и в финансировании откажут. И не просто подумал, а даже не огорчился бы, если так на самом деле произошло. Станислав не стал меня задействовать в этом процессе, сказав, что Валентина, как помощника будет достаточно, и отпустил домой.
Пусть будет то, что будет, я любой исход – отказ или согласие на съёмки фильма приму с лёгкой душой. Во мне продолжала жить двойственность, с одной стороны хотелось продолжения шоу, мы так уже много вложили в него, но с другой – последствия, когда нас поглотит оно целиком, были непредсказуемы и вызывали тревогу. Я боялся за Станислава, боялся, что он выплеснется так, что сам же и захлебнётся. Если фильм провалится, то он полетит в пропасть, и ничего его уже не спасёт. Сейчас он сдерживает себя в употреблении алкоголя (только немного для стимула), а потом вполне возможно пойдут в ход и наркотики. А если фильм будет успешным, то… такое же расслабление и безудержность во всём - тоже падение вниз. Я решил не гадать.
Прошёл месяц, два, я успокоился и снова жил только своими любимыми. Пока не раздался звонок, и Станислав сказал, что колёса завертелись. Я вздохнул грустно и облегчённо, чему быть - того не миновать. Исход, в общем-то, был предсказуем. Мой друг никогда не отступил бы, в меру притворяясь и красочно расписывая или зубами вгрызаясь и убеждённо отстаивая, взял бы то, что считал своим. Этот фильм для него был всем, ради чего стоило жить – вот чем он одержим. Но почему?
Вскоре я снова приехал к другу. Он положил передо мной, контракт, где я был единственным автором сценария будущего фильма. Я удивлённо поднял глаза и спросил, а где он, где Валентин? Станислав улыбнулся и ответил, что я – автор сценария, он – режиссёр, а Валентин просто помощник по режиссуре, операторской и монтажной работе. Он незаменимый мастер на все руки, но не претендующий на первые ряды. С ним уже всё обговорено, и он согласен. Потом Станислав улыбнулся мне и спросил, разве он неправ, разве это - не высшая справедливость? Я ничего не ответил и подписал, пусть решает сам, если кому и судить, то только ему.
Началась работа по подготовке мест съёмок, подбору актёров и изготовлению технических устройств. Станислав сказал, что денег жалеть не будем, дали пока не так много, но потом ещё должны добавить по ходу съёмок. Короче, бюджет будет очень приличным, поэтому приглашаем только высококлассных специалистов и используем самую современную технику. Что же касается актёров, он прямо заявил - никаких звёзд, они не справятся с ролями, слишком избалованы и капризны. Выявим новых звёздочек.
Никто с режиссёром не спорил по общим вопросам. Он был Всемогущим Станиславом. Я больше занимался вместе с Валентином и вспомогательным персоналом вопросами создания ландшафтов, макетов, технических устройств, которые планировалось использовать в разных сценах и компьютерной графике. Мне очень хотелось достигнуть максимально возможного реализма, когда всё не только захватывающе ярко, но и научно обосновано. Мы просматривали кучу реальных новых военно-технических разработок и прогнозировали тенденции, если не в конструктивных тонкостях, то, несомненно, в общей функциональности и эффективности.
Отбором актёров больше занимался сам Станислав. Я присутствовал, только когда проводился кастинг на главные роли. Помню, мне очень понравилась одна девушка, мне казалось, она отлично сыграет свою роль, но режиссёр её не утвердил. Я чувствовал, что она ему тоже понравилась, и спросил, чем он руководствуется. Он ответил без сложностей, что она не тёмная разумом, какой должна быть героиня согласно сценарию. Я удивлённо поглядел на него и сказал, что мы снимаем фильм о будущем, а значит всё относительно, сегодня она «светлая», а завтра она «тёмная». Он задумчиво посмотрел на меня и прямо ответил, что она не справится. А я понял из ответа лишь одно, что решать ему, и легко смирился.
Постепенно я начинал понимать Станислава. Он тоже хотел максимальной правдоподобности и жизненности в каждой сцене фильма. Когда основная команда была окончательно собрана, он выступил с напутственной речью:
«Я уже многим из вас по отдельности говорил, что мы должны стать единым гармоничным целым, чтобы создать великий фильм. Вы не ошиблись, я правильно выразился, именно великий. Кто не верит в меня, других, себя и значимость нашей совместной работы пусть лучше сразу уйдёт. Вы хорошо заработаете и кто-то, может, сделает на этом фильме себе дальнейшую карьеру и даже имя. Но успех придёт, если каждый из вас выложится полностью. Будет тяжело, кому-то даже больно, очень-очень больно и физически и душевно, но надо будет терпеть. Мы будем снимать будущее, но не сказочное, а реальное, следовательно, все сцены должны быть максимально жизненны и реалистичны. Я этого буду требовать не только от вас», - он посмотрел на ряд актёров, - «но и тех, кто будет принимать участие в массовках или маленьких эпизодах. Комбинированных накладок, трюков каскадёров, различной симуляции будет немного, только в масштабных эпизодах, в основном будет жизнь. Мы снимает третью мировую войну, значит, будут жестокости и смерти. Конечно, вы останетесь живыми, может только не все, - он улыбнулся своей странной шутке, - но травмы, душевные раны неизбежны. Слабеньким неженкам тут не место, а физические травмы будут компенсироваться. Мне надо, чтобы вы не играли и не просто делали свою работу, а жили всем, что тут будет твориться. В хорошем… и плохом смысле слова. И ещё, моё слово – закон. Гордых тоже попрошу удалиться. Вы все подпишете контракт, где будут дополнительные условия о конфиденциальности и исполнительности по конкретным обязанностям. Ничего страшного при съёмочном процессе не случится, что вышло бы за рамки жизни людей в условиях третьей мировой войны. Вы понимаете меня?» – все молчали, хотя многие всего, что хотел донести до них Станислав, не понимали, в том числе и я. Режиссёр оценивающе посмотрел на аудиторию и добавил. – «Тогда за работу!»
Речь была прямой, но не прямолинейной, а со скрытыми подводными течениями. Дошло до всех, о чём говорил режиссёр, довольно быстро, когда начались съёмки. Жёсткие съёмки без компромиссов и поблажек со стороны режиссёра. Я закрывал глаза на многие эпизоды из массовок и групповых сцен, когда люди, роботы и военная техника калечили в прямом смысле других людей, исходя из сюжета. Ломались кости, выбивались зубы, правда всё хорошо компенсировалось, и обиженных страдальцев было немного. Станислав, ставя сцену, предупреждал каждого участника о возможных последствиях и сумме компенсации. Но когда закончилась съёмка одной из самых главных дебютных сцен, я не выдержал. Съёмка была без дублей, потому что дубли были просто невозможны. Сюжет был несложен. Главный герой и героиня убегали поздним вечером после одной из операций от преследования и напоролись в переулке на военных наёмников - самых беспринципных и безжалостных солдат, волнующихся только о деньгах и низменных удовольствиях. Они сразу заподозрили в молодом человеке «светлого» - того, за кого хорошо платили, и кого приятно было убивать. Сверив строение лица с базой данных, они быстро определились с парнем, а с девушкой решили провести свой самый простой и любимый тест - сначала изнасиловать, а потом дать в руки оружие и заставить направить его в голову «светлого» друга и нажать на курок. Я не знаю, о чём говорил Станислав с молодой актрисой, но сцена в помещении заброшенного здания, куда заволокли пойманных жертв, должна была сниматься целиком. Солдаты были подобраны исходя из похожего внешнего и внутреннего образа. Они с удовольствием сыграли свою роль, по-настоящему жестоко изнасиловав девушку. Я видел, что она сама не ожидала того, что с ней делали, несмотря на предупреждение, подготовку и даже внушение. Ей было очень стыдно, больно и противно, но она как на автомате только стонала с застывшими глазами от ужаса происходящего, а потом, когда солдаты закончили, подняла пистолет, вложенный ей в руку, быстро выстрелила и убежала. Наёмники в соответствии со сценарием с улыбкой посмотрели ей вслед, один заметил, жаль, что она оказалась не «светлой», было бы интереснее, а другой отметил, что ему показалось не всё таким однозначным, нужно было пристрелить и её. Они сфотографировали оставшуюся лежать жертву, и сцена была закончена.
Стояла полная тишина, даже насильники примолкли, почувствовав, что перед съёмкой им дали если не ложную, то точно не всю информацию. Они вопросительно смотрели на режиссёра, не зная, что делать дальше. А Станислав в полном спокойствии встал, спросил у операторов и звукооператоров, всё ли снято и записано, не было проблем? Все молчали, тогда он пошёл в помещение, где скрылась главная героиня. Тут же начался шелест тихого обсуждения всего произошедшего. Каждый был подготовлен и знал, что ему делать, но никто в целом не представлял всей картины снимаемой сцены, кроме режиссёра. Это был настоящий экспромт, настоящая жизнь. Это был и настоящий ужас, но никто не решился вмешаться, не остановил происходящее, надеясь, что это – задуманная игра. Но это не было игрой. Почему я, почувствовавший настоящий стыд и ужас в глазах девушки, не пришёл ей на помощь, неужели и я тоже был не уверен. Всё раскручивалось постепенно, и когда пришло понимание жестокости и преступности, тут всё быстро и кончилось.
Режиссёр через пять минут вернулся и громко проговорил, почувствовав всеобщее настроение.
- Я предупреждал, что многие сцены будут правдиво жестоки. Я предупреждал, что прежде, чем пройти испытание медными трубами, надо будет пройти испытание огнём и мечом. Кто не согласен, может уйти, но помните о дополнительных условиях в контракте.
- Мы все совершили преступление, - сказал тихо я, обвиняя в первую очередь самого себя.
Станислав услышал меня. - И кто подаст заявление в полицию? Ты, Алекс? Может, кто-то ещё? Может, вы думаете, что пострадавшая? Она была тоже предупреждена. Пройдёт пару дней, и она продолжит съёмки. В отличие от вас она сильная и знает, на что идёт.
Все молчали, а режиссёр пошёл к выходу из павильона. Я догнал его.
- Хорошо, если даже никто и не подаст заявление, то это всё равно жёсткая порнография. Её не пропустят на экраны, и это - улика и приговор тебе.
- Фильм будет иметь категорию – «только для взрослых». И это всего лишь художественный фильм, где грань между игрой и жизнью стирается. Зритель почувствует жизнь, чего мы и добиваемся, но обвинители ничего не смогут доказать. Знаешь, наша милая героиня сама вскоре поверит, что просто играла. Играла роль изнасилованной девушки.
- Ты циничен, Станислав.
- А ты слабоволен и лицемерен, Александр. Как можно сделать великим фильм о третьей мировой войне, если не быть правдивым и жестоким?
- Ты девушке до конца всё не разъяснил, ты использовал её. Это подло!
- Я ей сказал честно, что её ждёт, но она не поняла. Да, я знал, что она до конца не поняла, на этом и сыграл. Ты прав. Как легко стать негодяем в нашем мире. Также легко стать и святым, – он иронично взглянул на меня. – Особенно если ты всего лишь автор сценария!
- Неважно чем заниматься, везде надо оставаться человеком.
- Важно! Ты написал, а ставить мне. Мне надо отразить жизнь, а не сымитировать. И у меня только один способ – заставить актёров жить происходящим.
- Любыми средствами? - вставил я.
- На войне все средства хороши, - не задумываясь, ответил он, а потом серьёзнее произнёс. – Ты же видел, как она сыграла концовку? Она застрелила парня, не потому что стыдилась позора, не потому что только хотела выжить, а потому что несла ему очищение. На его глазах насиловали девушку, к которой зарождалась чистая любовь, и он, связанный по рукам и ногам, ничего не мог сделать. Страшное мучение. Она освободила его от настоящих терзаний и будущих угрызений совести. И её выживший друг это понял, поэтому не посчитал предательством, сохранил и даже развил к ней свою любовь. Замечательно сыгранная концовка, никакой натяжки и затяжки, всё очень живо и правдоподобно. Из таких маленьких шедевром мы и сотворим настоящий фильм.
- Это - не шедевр, а грязь. Она просто хотела быстрее закончить всю эту гадость и убежать. Я веду речь о настоящем человеке, а не героине эпизода, - уточнил всё же я.
- То же самое хотела и героиня нашего фильма - быстрее всё закончить и убежать. Правда, она тогда ещё не понимала, что от себя не убежишь.
- Стас, пойми, произошло насилие в реальности, а не в твоём фильме. Опустись на землю. Девушка получила психологическую и вполне возможно физическую травму, и она не сможет никогда этого забыть.
- Алекс, я живу своим фильмом и никуда опускаться не буду. Что же касается будущего актрисы, то я тебе уже сказал, что она сама через полгода поверит, что просто хорошо сыграла. Актёры – продажные создания, порно-звезда считает, что продаёт только тело, а душа остаётся чистой, насильник-звезда считает, что, избивая при съёмках другого человека, душа не пачкается, - он взглянул на меня. - Все люди продажные. Кто больше, кто меньше. И я – не исключение… и ты. Может, я даже меньше, чем ты. Но скажут, что негодяй - именно я, а ты - просто автор сценария, - и он снова заулыбался. – Лично я готов легко принять осуждения, потому что и те люди, кто судит, тоже продажные. Кто у нас главный судья, Алекс? Божественная Мировая гармония? Да будет так! – В глазах Станислава разыгрались искры шутливой ироничности.
Я решил прекратить этот бессмысленный разговор.
Станислав был полностью поглощённым и не восприимчивым, он жил своими устремлениями и мечтаниями, отсекая всё, что им противоречило, и принимая только то, что с ними совпадало. Попытаться его переубедить невозможно, остановить опасно, в первую очередь для него самого, остаётся только смягчать, но и здесь я чувствовал своё бессилие. С этого дня в моём отношении к Станиславу как другу что-то треснуло. Я уже работал по инерции, планируя в ближайшее время найти повод и просто слинять. Если я не могу влиять, то принимать участие в том, с чем не согласен, тоже не буду. Но случилось одно событие – встреча с Виктором, которое изменило многое.
Мы случайно столкнулись и с удовольствием поприветствовали друг друга, помня прошлую совместную работу.
- Станислав сказал, что ты работаешь над каким-то интересным проектом? – спросил вежливо я его.
Виктор внимательно посмотрел на меня, вникая в вопрос. – Да, сейчас работаю, и проект действительно стоящий, но Станислав меня не приглашал присоединиться к вам.
Я чуть удивился, но постарался не придать виду. – И как идут дела?
- Нормально. А вот как тебе работается с ним? Он, говорят, сильно изменился после смерти дочери, развода и несбывшихся ожиданий касательно последнего фильма.
- Смерти дочери!? – округлив глаза, промолвил я.
Виктор вгляделся в меня. – Ты не знал?! – он усмехнулся и только произнёс. - Вы оба странные, - а потом чтобы немного сгладить своё мнение добавил. – Несчастный случай. Станислав работал над своим фильмом, и дома появлялся редко, жена поехала куда-то по своим делам, воспитательница отвлеклась – и случилась трагедия. Следом взаимные обвинения и быстрый развод.
Я только понимающе кивнул головой, механически попрощался с Виктором и застыл от внутренних переживаний. На самом деле я ничего не понимал, просто внутри меня вспыхнуло просветление. Станислав в один миг стал для меня светом, а я сам превратился во тьму. Я вспомнил, каким мой друг был счастливым отцом, с какой любовью и радостью он смотрел на свою маленькую дочку. Он, конечно, любил и жену. Но утрата самого ценного, взаимные обвинения, от них нельзя было уйти, окончательно разрушили семью. Станислав потерял всё, а вокруг крутились только продажные и слепые уродцы, вроде меня. Он разочаровался в людях и в себе, увлёкшимся без ума не тем, чем было нужно, поэтому сейчас решил дать человеческому миру бой, никого не жалея, особенно себя. Я нужен был ему, и он терпел меня такого самоуверенно разумного, а на деле просто бездушного, чтобы добиться своей цели и периодически покалывать своё сердце. Я – заноза, которая помогает ему создавать фильм и обостряет внутреннюю боль. Присутствие счастливого человека, имеющего любимых, в меру способного, удачливо продвинутого, ни за что не отвечающего, пользующегося определённым уважением и вполне возможно в будущем успешного, но в целом глупого и эгоистичного – своеобразное самоистязание для того, кто по-настоящему разумен, но несчастлив. Я ненавидел себя, и надо было срочно определиться со Станиславом.
Он первый обратил внимание на мой хмурый удручённый вид и спросил, в чём дело, а я ответил, что нам надо серьёзно поговорить. Он нашёл время, и мы уединились в одном временно пустующем павильоне. Я не готовил заранее чувственных фраз, мне не нужно было искать оправданий. Я вообще никогда заранее не готовил свои речи, неважно поздравительные или идейные, я считал, что если есть внутреннее осознание, ощущение, то мысли сами придут и сложатся в слова.
- Соболезную тебе. Я - тупой слепой, который только вчера узнал о смерти твоей дочери. Мне очень жаль, что произошло такое страшное несчастье. Что же касается моей ужасной бессердечности, можешь - прости, не можешь - не прощай. Думаю, что я не заслужил прощения, - я печально смотрел на друга.
Его глаза до краёв наполнились тоской, но он постарался быть твёрдым духом. – Что случилось, то случилось. Ничего уже не вернуть. Не будем лишний раз вспоминать.
- Не будем. Но я не знал, и неправильно воспринимал твои поступки. И за это тоже хочу попросить прощения. Как ты терпел меня?
- Терпел? Нет, я знал, что ты, способный видеть очень далеко, порой не видишь того, что происходит под самым носом. Да, раньше меня это раздражало, помнишь, я даже набил тебе рожу, словно знал наперёд, что ты можешь выкинуть.
- Тогда тебе просто повезло, я был пьян, - всё же заметил я.
Станислав улыбнулся. – И это не будем вспоминать. Давай так – никаких обид. Я знаю тебя, ты знаешь меня. По крайней мере, вчера узнал о моей жизни немного больше. Мы – друзья, и нас объединяет к тому же работа. Это самое главное. Давай смотреть и идти вперёд – только этим надо жить. Там нас ждут воплощения мечтаний и полная свобода.
- Каких мечтаний, какая свобода? Даже если фильм получится великим, я ничего не вижу за ним, если не считать тщеславного и корыстного удовлетворения. Но разве это нам с тобой нужно? Мы не сможем изменить человеческий мир, максимум, если потрясём, но постепенно всё встанет на свои места. Ты говоришь, что я способен видеть будущее!? Да, я его вижу и уверенно предрекаю – будут рождения и смерти, будут смирения и восстания, будут братания и междоусобицы. Всё будет, и когда-нибудь будет конец или начало, точнее и то и другое. Но мы с тобой, Стас, уже умрём, и неизвестно останется что-либо после нынешней твоей и моей жизни. А если и останется, какими и где возродятся наши перевоплощения? Вот это будущее мне хотелось бы больше всего увидеть, – я замолчал, собирая мысли или свои вскипевшие внутри ощущения. - Ты потерял свою… любовь (я чуть не сказал «любимую дочь»), и решил, что больше у тебя ничего нет, кроме как появившегося желания реализовать свою великую задумку. Это не так! У тебя есть жизнь, не выплёскивай её одним махом на одно деревце, вполне возможно оно уже мертво. Твоё сознание ожесточено, разум возбужден, и ты готов разбиться в лепёшку, чтобы донести до людей свою ненависть и любовь. Не знаю, чего больше. Ты одержим своей идеей и ради результата готов на любые жертвы, а это неправильно. Нельзя перешагивать даже через одного человека, если это только не ты сам, чтобы принести свет тысячам. Ты, Стас, нарушаешь в себе гармонию, и я не вижу твоего настоящего будущего, а мне хочется именно его увидеть светлым, – я сделал паузу и грустно добавил. - Впрочем, своего будущего я тоже не вижу, так как ещё хуже тебя.
Я всё произнёс спонтанно, скомкано, на эмоциях, но Станислав понял мои чувства и мысли.
- Алекс, ты хочешь бросить меня? Тебе неловко со мной из-за своей случайной чёрствости, тебе неприятны мои жестокие требования реалистичности отдельных сцен? Но тогда как наш фильм? Он же не только мой, но и твой?
- Я не могу считать его своим, во-первых, к сценарию приложил руку и ты, и Валентин, во-вторых, когда я смотрю реальные сцены, то не могу представить, что это всё ставится по моим задумкам. Я ненавижу себя за то, что легко фантазирую о несчастьях, мучениях и смертях людей, – мои мысли накрылись жгучим туманом печали. – И больше всего я ненавижу себя за то, что с меня малый спрос. Моя вина на самом деле не меньше, чем твоя вина. Надо спрашивать по всей строгости не только с тех, кто исполняет, но и тех, кто придумывает и тем самым подстрекает.
- Правильно, я ведь тебе говорил, что представлять всегда легче, чем осуществлять на деле, - он снова заулыбался. – Но как бы ты не осуждал себя, спрос с представлений, намерений и фактических поступков должен отличаться. Существенно отличаться. Я имею в виду общественно-людской спрос, а божий… оставим Богу.
От слов друга мой разум немного охладился. - Понимаешь, Стас, я в своих произведениях не хочу впадать в тонкости и частности деталей, трактуя тьму в жизни людей, я хочу свет провозглашать не сравнением противоположностей, а глубокими ощущениями света и тьмы. Мне нужно залезть в сознание ребёнка, на глазах которого убили мать, я должен стать тем ребёнком, чтобы передать его боль, страх и безысходность. Очень сложно, но это мой путь. А какой путь у тебя, Стас? Ты приглашаешь несколько матерей с детьми, всё объясняешь, сулишь хорошие деньги, а потом очень правдоподобно «давишь» каждую из них гусеницами транспортёра на глазах у их детей. А потом выбираешь, у какого ребёнка глаза больше остекленели от ужаса и наполнены отчаянием, дети-то такие разные. Ты понимаешь, что для их пятилетнего возраста всё на самом деле очень страшно, когда махина наезжает на их мать, несмотря на предварительные объяснения, что это всего лишь технический трюк.
- Матери сами согласились подзаработать, они и разъяснили детям ситуацию, а те после невнятных толкований просто не ожидали, что так всё будет натурально и страшновато. Если всё идеально разжевать, тогда бы они просто смеялись. Если ты считаешь, что кадры с жестокостями войны надо вообще не снимать, то и фильма не будет. Если ты считаешь, что ребёнка нужно напугать страшной куклой, а потом всё скомбинировать, то это – обман. Алекс, куда ни кинь, везде стена, и её надо пробивать смело, не сомневаясь.
- Я же чувствовал, что не надо было слушать тебя в самом начале, - произнёс я, с тоской смотря на друга, а потом совсем упавшим голосом добавил. – Впрочем, ничего бы не изменилось.
- Ты абсолютно прав, ничего бы не изменилось, разве что я сгорел попусту. А вместе мы всё же что-то да сделаем. Нельзя тебе покидать меня. Я тебе позволю часто отлучаться домой, транспортные расходы за счёт кинокомпании, - снова придя в хорошее расположение духа, заявил Станислав. – Можешь не присутствовать на отдельных съёмках, и мне будет легче без тебя, но когда ты мне понадобишься, будь, пожалуйста, рядом. У нас контракт! - он с удовольствием вспомнил, что подобное уже случалось между нами.
А мне было грустно. Водоворот подтащил нас совсем близко к пропасти, выплыть уже было невозможно, тем более что Станислав стремился к нему, а я не мог его бросить. Единственный верный вариант - продолжать грести и мне, сопротивление только всё испортит, а так… безумство порой превращается в геройство. Честно сказать, я не видел возможностей моему другу успокоиться, поискать себя в чём-то другом. Мне казалось, то, что с ним происходит, неизбежно, и я уже раньше это предвидел. Снимаемый фильм – это его фетиш, предназначение свыше. Всё (и встреча со мной и даже смерть дочки) сошлось в его жизни так, чтобы он снял свой «великий» фильм. Странно всё в этом мире, я бы отдал все великие фильмы за жизнь его дочки, но Мировая гармония рассуждает и утверждает по-своему. А может всё случайно, и нет никакой связи. Фильм сам по себе, жизни сами по себе. Люди любят искать и связывать ниточки, согласно своему виденью узора, а на самом деле узора нет – есть калейдоскоп смешанных закономерностей и случайностей. Очень сложный калейдоскоп, строить и разбираться в котором может только Мировая гармония.
- Хорошо, назвался автором сценария, полезай в съёмочный процесс, - невесело пошутил я, соглашаясь. А про себя решил, что больше никогда не буду пытаться изменить Станислава, я уже давно смирился с его устремлениями, но почему-то никак не могу успокоить свои внутренние треволнения. Какой-то бес противостояния Станиславу продолжает жить во мне, и я никак не могу вырвать его из себя с корнем. Но теперь всё. Он выбрал свой путь, а я пообещал помочь ему. Других вариантов нет, и пусть нас хоть четвертуют.
- Вот и славно! Знаешь, мне никогда не было так легко на душе после… как сегодня. Между нами рухнула плотина непонимания, возникшая из случайностей и глупостей. Я не совсем чутко воспринимал тебя, ты не совсем точно - меня. А ведь всё так просто, тебе надо быть самим собой, а мне самим собой, и мы легко найдём друг друга в самых тёмных дебрях. Как просто всё в этом мире, а мы усложняем, придумываем, клевещем, обвиняем и теряем. Как я хочу всё это сломать! Ты даже не представляешь, как я хочу всё сломать!
- Но это и твой мир!?
- Ты попал в точку. Он был моим, именно больше моим, чем твоим, поэтому я и хочу всё сломать. Конечно, я согласен с тобой, Алекс, мир существенно не переделать, мы умрём, а всё останется почти неизменным, прежним. Если после фильмов Великого Чарли люди не стали лучше, о чём вообще говорить; я касаюсь только кинематографа, - уточнил он, и я понимал. – Наш фильм - это тоже ломка. Ломка не только пропитанной жирной коммерцией и тухлой идеологией киноиндустрии, прикрытой саваном нравственности и демократичности, но и вообще отношения к искусству. Мне хотелось бы сломать весь мир, но на деле получится немного. Да, я не питаю иллюзий! Ну и что же? Пусть хоть немного – ради этого стоит жить и умереть, - он замолчал, почувствовав, что слишком увлёкся.
- Это всего лишь фильм, – спокойно заметил я.
- А твои литературные произведения – всего лишь испачканные тонером страницы? Разве ты не живешь своими фантастико-реальными мирами? Неужели, ты согласен выкинуть всё в мусорное ведро, оставив только свой счастливый реальный мир любимой семьи? Алекс, неужели ты - обыватель?
- Жить настоящей любовью – вот в чём заключается смысл бытия. Извини за напоминание, но ты сам это испытал и отлично это знаешь. Я выкинул бы все свои увлечения за счастье своих любимых. Мои увлечения – продукт любви. Твой фильм - тоже продукт любви, если он и получится великим, то только потому, что ты познал настоящую любовь. Но у нас по-разному сложилась жизнь, и продукты любви разные. Знаешь, почему я останусь рядом с тобой при всём безобразии, которое ты сотворил и, боюсь, ещё сотворишь по ходу съёмок. Потому что ты лучше меня, но и несчастнее меня, и я никогда не смогу почувствовать то, что почувствовал ты.
- Не зарекайся, жизнь часто преподносит сюрпризы, - вставил Станислав, ему снова стало неприятно от моих слов, но почему я такой болтун.
- Не в этом дело. Не всё так однозначно. Мне кажется, если я и напишу великую книгу, - я самокритично улыбнулся, понимая, что это невозможно, - то рядом с любимыми, а не без них.
Вздохнув, я с добротой поглядел на друга, а он больше не стал спорить, он действительно даже в мелочах лучше меня.
Всё успокоилось и утихомирилось. Но не на съёмочных площадках, а в наших со Станиславом отношениях и в моих чувствах к нему. Мой друг не стал для меня полностью изведанным, но я уже не только его ощущал, но и понимал. А съёмочный процесс бурлил. Куча сложных проблем, субъективных разногласий, технических трудностей и тому подобное. И этот хаос нагромождений, вполне возможно, нельзя было распутать, разрешить, если бы не Станислав и его незаменимый помощник Валентин. Я тоже не сидел, сложа руки, но мой вклад несравним с их созиданием.
Особенно удивлял меня Валентин. Я ещё раз убедился в том, что Станислав очень хорошо разбирается в людях. Наш молодой помощник успевал везде, он всех знал в лицо, не забывал имён и находил общий язык с любым членом нашего съёмочного коллектива. Порой мне казалось, что он, а не режиссёр нанимал технический и вспомогательный персонал, потому что все знали и его и уважительно выслушивали просьбы и пожелания. Иногда он увлекался и спешил, тогда Станислав спокойно его осаждал назад, мягко прося ещё раз внимательно всё вместе обдумать. Он сразу же умерял свой пыл, ожидая нашего вдумчивого предложения или совета, и быстро вникнув в дело, непринуждённо и точно претворял в жизнь. Мне казалось, что нет такого съёмочного оборудования, в котором он не разбирался, нет такой сложной сцены, с которой он не справился. У него было всё - опыт, знания, точный глазомер, художественные способности и нескончаемая энергия. Иногда я изумлённо покачивал головой после того, как Валентин легко разрешал непредвиденные сложности, а Станислав отвечал мне улыбкой и понимающим взглядом, в котором чувствовалась главная мысль, что этот молодой человек далеко пойдёт, и остаточная неизменная мыслишка, но самостоятельно всё равно не сможет создать настоящий фильм.
Что ещё меня привлекало и одновременно не нравилось в Валентине - он казался иногда некоторой недоделанной копией Станислава. Он не боялся не только сложностей, но очень трезво и решительно смотрел на всё вокруг себя. Он родился и воспитался таким, не испытывая больших жизненных неурядиц, а просто прямолинейно точно воспринимая окружающую обстановку. Проще сказать, Станислав, если не учитывать навалившееся на него страшное горе, был как бы между нами. Мой друг чем-то схож со мной, и чем-то с Валентином; он был если не гармоничной, то золотой серединой. Так вот Валентин глубоко проникся идеей режиссёра, что каждая сцена должна быть непревзойдённо хороша, значит, напитана жизненной силой. Правда, жизненная сила у него включала больше борьбу, жестокость и смерть, чем любовь и доброту. Но чего я хочу, если сам придумал сценарий о войне. Может, я думаю, что любовь ярче проявляется, когда правит миром ненависть? Нелогично! Но для меня допустимо, поэтому я и согласился написать о самой последней смертоносной войне. Было особое желание, я поправлял нашего помощника, не было, я оставлял всё на усмотрение режиссёра.
И нельзя не отметить главное - Валентин понимал, что доведённая до такого уровня реалистичность сцен грозит серьёзными последствиями. Травмировать здоровье и психику людей недопустимо. Станислав сорвался с цепи и позвал меня - друга, за собой, но никто не тащил нашего помощника, он поверил в режиссёра, поверил в его предназначение и по собственной воле и бесстрашию встал в один ряд с нами. И не просто встал, а отчаянно пробивал вместе с нами путь к цели.
Уже отснято было прилично материала, когда снова поднялся вопрос о финансировании. Процесс создания фильма шёл довольно планомерно и успешно, если не считать больших финансовых издержек. Нужны были ещё деньги, и Станислав со мной поехал на встречу со спонсорами, чтобы доказать необходимость новых капиталовложений. Мы взяли с собой уже смонтированный черновой материал. У режиссёра часто возникало нетерпение поработать над отснятыми кадрами. Он считал, что пока всё воспринимается свежо и глубоко не надо тянуть с монтажом и постараться обработать большую часть с некоторым запасом, чтобы в конце только отсечь излишки и отшлифовать имеющееся. Его мнение, что художественный фильм должен укладываться в рамки от двух до трёх часов, не более, а то зритель физически устанет. И не должно быть никаких расширенных, альтернативных и других версий. Три часа достаточно, чтобы показать настоящий фильм - одну единственную версию, в которую будет вложено всё самое лучшее. Затянутые сериалы – только для любителей-бездельников, короткие фильмы – признак явного в чём-то недостатка. Станислав во многом был категоричен, может, поэтому он и умел творить. Что же касается бюджета фильма, то здесь он тоже был однозначен - недостаток денег неприемлем, если созидается что-то великое, в данном случае не должно быть никаких ограничений и компромиссов.
Я не хотел ехать на встречу с кинопродюсерами, думая, что буду только лишним; это не мой круг знакомых, я не знаю их привычек, тонкостей мышления, и вообще никогда не общался с подобными людьми. Станислав – совсем другое дело, он жил, крутился среди финансовых магнатов кинематографа уже много лет. Но мой друг настоял. Нас встретили дружелюбно, предоставив комфортные условия. Через день состоялся просмотр отдельных готовых эпизодов и обсуждение проекта. Присутствовали три главных спонсора и два руководителя кинокомпаний.
Станислав отметил, что планы изначально по фильму были колоссальными, то есть полный художественный и коммерческий успех. После уже проведённой работы видно, что ничего не изменилось. Те же надежды, плюс уже некоторая уверенность. Съёмочный процесс идеально выстроен и набирает ход. Основной творческий коллектив сформирован и выкладывается в работе без остатка. Отснятые эпизоды (вы видели) имеют высочайший уровень художественной реалистичности и эффектности. В отличном сценарии существенных изменений не произошло, он стал местами только лучше, часто хорошие идеи приходят напоследок, то есть когда идут полным ходом съёмки. Режиссёр объяснял и расхваливал, а слушатели согласно кивали, но при этом внимательно всматривались в него. Когда он закончил, они сказали, что их представители-специалисты ознакомились со сметой и удивлены, почему такие дорогостоящие массовки, технические и графические работы, короче по многим пунктам они считают, расценки завышены. Кроме того, с самого начала планировалось не превысить бюджет за весь фильм более пятисот миллионов. Станислав развёл руками и отметил, что не изучал смету, он занят другими делами, но за хорошую работу людям принято хорошо платить.
Он задумался и продолжил. - Я – всего лишь режиссёр. Поэтому скажу своё видение будущего – допустим, в проект вложено пятьсот миллионов и доход от проката составит восемьсот миллионов, в коммерческом плане выигрыш, но фильм будет неполноценным. Яркие сцены будут перемешены и ещё хуже закончены тусклыми сценами. В художественном плане – провал. Я очень хорошо знаю, тех, кто оценивает качество фильма. Замечательное, просто дух захватывающее начало и серенький конец или наоборот или ещё как-то, и эти дотошные судьи сразу же выявят недостатки. Удивительно, но иногда с начала до конца серенькое, но выдержанное в определённом нравственном ключе, малобюджетное произведение, оценивается лучше, чем скачущее то вверх, то вниз и в целом неоднозначное, но довольно приличное по финансовым вложениям. Я не буду от вас скрывать, впрочем, я и не скрывал, что хочу создать великий фильм, - слушатели молча переглянулись, Станислав всё предвидел, поэтому и пошёл ва-банк. - Допустим, бюджетом восемьсот миллионов, а прокат даст миллиард за три месяца, явные финансовые потери по сравнению с первым вариантом, но фильм станет действительно шедевром, лучшим за десять-двадцать лет, а он на самом деле может им быть, и вы являетесь правообладателями. В дальнейшем вы получите куда больше сотни миллионов, да и в историю попадёте. Деньги нужны, чтобы не снижать достигнутую планку ни на капельку, будем снимать лучше и только лучше. Зритель с первых минут погрузится в действие, словно будет жить вместе с героями (поэтому высокие требования я предъявляю и к качеству изображения) и не на миг не покинет их, всё сильнее и сильнее переживая за них, страшась и восторгаясь всем происходящим, - он передохнул. - Вы знаете, что в сюжете лежит третья мировая война, а войну снимать нелегко.
Кинопродюсеры всё знали, они не только знали, кто снимает и как снимает их фильм, но и какие слухи крутятся вокруг него. Они ничего не упускали из виду. Обсудив ещё некоторые детали, они решили посоветоваться перед окончательным решением, я и Станислав пошли к выходу, но неожиданно меня попросили остаться.
- Ваше впечатление от работы Станислава? – прямо спросил меня один из них. – Дело в том, что до нас дошли сведения о… диктаторских замашках и пренебрежении ко всем участникам съёмочного процесса. Кроме того, много травм. Мы понимаем, что согласно вашему сценарию идёт война, но излишняя жестокость в фильме и тем более в процессе самих съёмок недопустима.
- В чём-то вы правы, но никто не справится лучше него. Станислава невозможно заменить, он и снимаемый фильм – неразрывное целое. Вы читали моё произведение, так вот экранизация получится гораздо лучше, я в этом уверен. Конечно, у меня нет доказательств, только предчувствие автора. Фильм будет жестоким, но за всем этим будет стоять не только боль и страдание, но любовь и надежда на перемены.
- Нам нужен отличный фильм; не великий, мы не любим высокопарных обещаний, они, как правило, не оправдываются, а просто отличный, значит со всех точек зрения востребованный зрителем. Мы готовы вложить ещё деньги, чтобы довести дело до ума. Но нам нужен точный график работ, оптимальные сметные расходы и… никаких скандалов, срывов и других проблем. Вы это можете гарантировать?
- Со Станиславом сложно работать, тем более над таким неординарным фильмом. Неурядицы, конфликты, скандалы возможны, но в небольших масштабах, и они могут сыграть даже на руку для будущего проката, я это утверждаю, как бывший рекламный служащий. Работа над фильмом действительно набрала ход, не надо совать больших палок в колёса, а маленькие легко переломятся. Отказ или неполноценное финансирование – это огромная палка, это неразумное действие, это крушение светлых надежд не только режиссёра, меня или другого заинтересованного лица в проекте, включая и вас, а всех зрителей, лишённых возможности увидеть настоящее кино.
Больше говорить было не о чем. Наступила пауза, я встал, вежливо попрощался и пошёл к выходу. У самой двери меня окликнули и попросили передать Станиславу, что финансирование будет продолжено. Мой друг ждал меня в вестибюле, спросил меня как дела, я ответил, что всё нормально, деньги будут. Он не удивился, а только улыбнулся и заметил, что выходящий последним из тех, кто посетил кабинет властных финансовых структур, чаще всего становится первым. Я улыбнулся и ответил, что никому его не перепрыгнуть, а он только засмеялся.
В последние месяцы я больше помогал Станиславу монтировать отснятый материал, а на отдельных съёмках присутствовал больше как наблюдатель. Актёры полностью вошли в свои роли и без больших сложностей справлялись со сценами, а операторы, художники, компьютерщики, техники и остальной вспомогательный персонал - со своими задачами. Было очень много съёмок активных действий, где использовалась пиротехника, военное оборудование и различные конструктивные устройства, чтобы связать компьютерную графику с реальными кадрами. Тут я совершенно терялся в хаосе огня, дыма, шума летающих, двигающихся механизмов, криков людей и ничего толком не мог посоветовать, и к тому же количество дублей было ограничено. Более-менее я мог быть полезен во время относительно продолжительных диалогов, происходящих в паузах от беготни, стрельбы, когда люди могли выразить через слова, мимику и жесты свои внутренние ощущения, но, повторюсь, и здесь особой нужды в моей помощи не было. Лучше всего я мог проявить себя именно при монтаже. Отснятого материала было много, одновременно работало, как правило, не меньше шести видеокамер, плюс ещё наложения компьютерной графики. Просмотренные видеокадры делились режиссёром, монтажерами и мной на три группы – ненужные, местами способные быть полезными и обязательные. Потом мы комбинировали и снова просматривали. И так много раз подряд. Иногда приходилось попросить компьютерщиков графику доработать или даже целиком переснять отдельные незначительные эпизоды, так как видны были существенные недостатки. Нелегко скомбинировать в среднем одну четвёртую часть из всего материала, необходимо выявить лучшее, отбросить лишнее и оптимально зрелищно и реалистично связать выбранное. Хочется вот это оставить, и это, что в сумме уже будет явно перебором. Мы всё же оставляли чуть больше заранее запланированного для данной сцены времени. Последнее решение, что удалить и что оставить, пусть принимает сам Станислав при окончательном монтаже. Ему решать, что из приблизительно четырёх часов отобранного материала выкинуть, чтобы сжать до трёх.
Как-то я отлучился домой на недельку, а по приезду назад мы стали заниматься отснятыми материалами в моё отсутствие. Неожиданно я увидел пару эпизодов с участием самого Станислава. Он сыграл роль как раз того второстепенного изредка появляющегося по сюжету персонажа, который в самой заключительной части фильма совершает подвиг. Я уже несколько раз спрашивал режиссёра, почему он сразу не определился с этой ролью и до сих пор тянет с выбором актёра. И вот теперь до меня стало доходить. Просмотрев эти сцены, он заинтересованно спросил меня, как получилось. Сыграно было неплохо, но я знал, кого собой представляет Станислав, и знал, кого должен представлять наш персонаж. Имелось некоторое несоответствие. Конечно, зритель не почувствует это несоответствие, потому что эта роль не столь оригинальная, просто характерная. А характер и внутренний стержень у моего друга есть. Конечно, он не так прост, каким является тот герой согласно сценарию, но сыграть волевого простака вполне может. Я пожал плечами и удивлённо спросил, зачем это ему нужно. Он – замечательный режиссёр, разве этого недостаточно, зачем ещё лезть в ряды актёров? Да и роль не совсем для него подходящая, хотя он и неплохо справился. Станислав спросил, что, по моему мнению, не вышло, я ещё раз внимательно просмотрел сцены и отметил некоторые недостатки. Он согласно кивнул головой, и ответил, что действительно не надо ему лезть не в своё болото. На этом всё и закончилось.
Время летело вперёд, и я начал чувствовать, что конец нашей работы близок. Наступил солнечный приятный выходной день, когда Станислав неожиданно пригласил меня на съёмку одной небольшой сценки. Я немного удивился, почему в выходной? Обычно в эти дни все сотрудники отдыхают, а мы занимаемся монтажом или обсуждаем детали плана на новую неделю.
Мы приехали на съёмочный полигон, имитирующий собой улицу полуразрушенного города и отдельные помещения зданий. Здесь уже проводились съёмки военных действий с использованием разных фантастических конструкций, типа будущих военных роботов и другой техники. Там уже был Валентин и небольшая группа операторов, техников, подготавливаемых оборудование. Я поприветствовал их, а они в ответ меня, но как-то неохотно и вяло. Режиссёр объяснил, что снимаем один эпизод схватки человека и робота. По сценарию отряд «светлых» атакован превосходящими военными силами. Один из отступающих прячется в комнате, но его обнаруживают датчики робота, наступает последняя смертельная схватка невооружённого человека и мощной военной машины-убийцы. Человек бросается на робота, а тот его разрывает на две части. Вроде обычный, но технически сложный эпизод - подумал я про себя. Начались последние приготовления, а я просто ждал, не обращая большого внимания на работающих людей. Но постепенно в моём разуме стали зарождаться плохие предчувствия. Почему нет компьютерщиков, имитаторов, где макеты? Появился актёр – пожилой мужчина с грустными глазами. Он играл роль светлого разумом человека, не активного борца, а больше координатора группы. Я его считал неподходящим на эту роль. Обычный человек, озабоченный материальными или ещё какими-то проблемами, больше «тёмный», чем «светлый», но что-то чистое и глубокое иногда просачивалось из его постоянно грустных глаз и смирённого выражения лица. Такие глаза и лицо были уместны для происходящих событий по сценарию, поэтому я не стал спорить с режиссёром, когда он пригласил этого странного больше не для выбранной роли, а реальной жизни типа. В этот ясный день он почему-то был особенно печальным и задумчивым. Режиссёр перед съёмками поговорил с ним наедине. Я стоял в стороне и смотрел на них. Говорил больше Станислав, а «старый рыцарь печального образа» только кивал головой.
Когда мой друг закончил разговор и вернулся к обычным организационным обязанностям, я не выдержал и спросил его, - в чём же заключается фишка?
Он внимательно взглянул на меня и ответил, - фишка проста, скоро этот человек умрёт, разорванный на две части.
- Шутишь? – натянуто улыбнулся я.
- Ни капельки. Он неизлечимо болен, осталось три-четыре месяца, и поэтому готов умереть не в постели, а здесь на сцене ради своих родных и нашего фильма. Всё честно.
Меня покоробило слово «нашего». Как Станислав пренебрежителен ко мне. Но я имею на этот счёт собственное мнение, и тоже могу быть пренебрежительным. – Поговорю с ним! – бросил на ходу резко я режиссёру, а он только посмотрел мне вслед, не препятствуя.
Я подошёл к человеку, идущему на смерть и прямо спросил его. – Почему?
Он удивлённо поднял глаза, словно увидел меня в первый раз, но потом вроде вспомнил, но не понял вопрос.
- Вы хотите умереть? – повторил я вопрос.
Он ничего не ответил, ещё растерянный, но я по глазам понял, что так и есть.
Тогда я со всей эмоциональностью набросился на него. - Зачем лишать себя жизни таким образом? В угоду и на потеху порочным людям? Неужели ради денег?
Наконец он понял, чего я от него добиваюсь. - Я всегда заботился о своих родных, а они обо мне, я скоро умру и должен им помочь жить дальше.
- Вы уже получили деньги? – он кивнул. - Оставьте их у себя и уходите. Никто вас не остановит. Я гарантирую.
- Я не могу уйти, я подписал контракт, но даже не в этом дело, я давно уже взял деньги и обещал Станиславу.
- Но режиссёр останется жить, и его будут восхвалять за фильм, в котором умерли вы. Мучительно умерли. Разве это справедливо?
- Мне сказали, что случится всё быстро, и не будет сильно больно.
- Будет. Поверьте мне. Я однажды попал в аварию, потерял сознание и сломал руку. Так вот, всё длилось две секунды, а мне казалось, что мою руку ломают очень долго. Время имеет свойство останавливаться в самую мучительную долю секунды, - я, наверное, специально немного преувеличил, но на самом деле время меняет свой ход в сознательных и бессознательных состояниях.
К его печали добавился страх, но он мужественно сдержался. – Я уже год страдаю от наскакивающих сильных болей, и… ничего не должно даваться просто так, – резко заключил пожилой человек и повернул голову прямо ко мне; в его глазах появилось что-то нехорошее. – Ведь вы написали этот сценарий, так зачем подошли ко мне? Чтобы позлить меня? – и злость росла в его взгляде. – Проваливайте и не терзайте мне душу! – и уже тихо добавил с презрением. - Нашёлся искатель справедливости.
Ну почему люди всё искажают и коверкают? Я хочу ему помочь, а он меня считает порочным человеком. Станислав, толкающий его на смерть, для него честен, а я, пытающийся увести его от неё, лицемерен. Может, я что-то в жизни не понимаю. Я хотел всё объяснить идущему на смерть человеку, но не смог, а теперь после его злых слов в ответ мои мысли совсем запутались. Осталась одна обида на всех тех, кто создаёт такие дикие ситуации, участвует в них, втягивает обманом других, а потом ещё и обвиняет их в лицемерии, а иногда даже делает крайними. Во мне росла обида на Станислава. Я печально вздохнул и повернулся, чтобы уйти. Уйти от упрямой жертвы, от всех участников готовящегося злодеяния, и в первую очередь от своего друга. Но неожиданно пожилой мужчина произнёс изменившимся голосом. - Можно я вам напоследок расскажу историю своей юности, вы же пишите?
Я снова обернулся к нему. Он смотрел на меня как человек, нуждающийся в исповеди. Мне никогда не хотелось выслушивать откровения чужих людей, но сейчас ни у меня, ни у идущего на смерть не было выбора. Я кивнул головой, и он начал рассказ.
- Я вырос в обычной семье - отец, мать, трое братьев и две сестры. Трудолюбивый заботливый отец большую часть времени проводил на работе, чтобы кормить и одевать нас. Мать подрабатывала в разных местах, но нигде не могла закрепиться, и всем была недовольна. Дома часто возникали споры, а порой даже конфликты. Причиной всему была моя мать. Что-то в её голове было не так, как у всех, поэтому она часто жаловалась на тупость людей, в том числе и отца, серость и безысходность жизни, поэтому, часто напивалась и проводила время в сомнительных компаниях. Отец терпел, как мог, а характер у него был хоть и добрый, но вспыльчивый и резкий. В конце концов, они сильно разругались, мать не выдержала и ушла из дома, связавшись с какими-то проходимцами, тогда младшенькой сестрёнке было всего два года. Прошёл год, и мать вернулась, по началу показалось, смирившейся и успокоенной, но стоило немного ей выпить, как всё начиналось вновь. Прошло полгода, и она опять бросила нас, и опять вернулась через месяц, а потом снова уходила и возвращалась, всё более спившейся и опущенной. Отец запретил ей появляться в нашем доме, сказав, что у него нет жены, а у его детей матери. А если она появлялась, то жёстко прогонял. Тогда она стала приходить днём, когда он был на работе, обнимала нас, но норовила взять у нас деньги на выпивку или даже что-то унести из вещей с собой. Отец узнал и настрого запретил старшему сыну и дочери пускать её в дом. Мать то исчезала надолго, то порой появлялась, но уже не заходила в дом, а что-то кричала под окнами. Все уже с этим смирились, не обращая большого внимания. Отец для нас был всем, а мать стала никем, старший брат и сестра быстро взрослели и помогали нам – младшим, - рассказчик сделал паузу. – Это случилось в начале зимы, стояли непривычно сильные холода. Мне только исполнилось двенадцать лет. Отец меня послал за каким-то инструментом ранним утром в наш гараж-мастерскую у дома, и на сиденье сломанного автомобиля я увидел свою мать. Она была мертва, замёрзла за ночь. Я быстро позвал отца. Её похоронили на нашем кладбище, и никто из детей не плакал. Я обучился профессии, спасибо отцу, нашёл хорошую работу, женился на доброй девушке, родились дети, одним словом, жизнь шла как у всех – в трудностях и радостях, – он снова сделал паузу, а его скорбь на лице достигла максимума. – Так, к чему это я всё рассказываю? У меня часто перед глазами, особенно в последнее время стоит одна картина – сидящая в холодной машине замершая мать. Я не знаю, почему она решила умереть рядом с нами, может, ей хотелось нашего тепла, но мы не могли его дать, может, она хотела укорить нас напоследок, но за что, а может, ей просто некуда было больше идти, – он улыбнулся мне так печально, так страшно, что…, и тихо добавил. – Моя смерть хоть как будет лучше её.
Потом резко обернулся и громко спросил непонятно кого, почему не начинают, он давно уже готов. Все тоже уже были готовы и ждали только нас.
Я, омертвевший или закаменевший, отошёл в сторону и как во сне смотрел на всё происходящее. Мне казалось, что сейчас я проснусь, и ко мне с шутками о розыгрыше подойдёт Станислав, но в реальности после команды «мотор» идущий на смерть с отчаянием и ужасом в глазах бросился на механического монстра. Робот схватил человека одним захватом за нижнюю часть тела, а другим - за верхнюю часть, но что-то сработало у техников, управляющих дистанционно агрегатом, не так. Один из трёх зажимов соскочил, а два сжали голову жертвы. Человек громко закричал от боли, но сразу произошло кручение и разрыв, шея была сломана. Робот двигался вперед, держа убитую жертву одним захватом за голову, другой захват тело отпустил, и оно волочилось сбоку, пока за что-то не зацепилось и не оторвалось от головы.
Мне стало плохо, и я в дикой слабости и тошноте присел на рядом оказавшийся стул. Я долго приходил в себя, кто-то подал мне бутылку с водой. Я ничего толком не воспринимал, что происходило вокруг, пока не подошёл Станислав.
- Жестокое зрелище, я сам не ожидал, но наш герой достойно встретил смерть, - я молчал, тогда он продолжил. – Он был не жилец, так лучше принести себя в жертву на благо людей, чем в муках доживать, отнимая время и средства близких.
- Ты спрашивал его родных, чего хотят они? – наконец смог я произнести слова.
- Никто не спрашивал, решение принимал только один человек, тот, кто мог всё знать… или даже не всё, но только он имел право выбора, чем и воспользовался.
- Зачем ты позвал меня сюда? – спросил с тоской в глазах, обращённых к нему, я.
- Чтобы ты знал правду.
- Какую правду?
- О фильме, обо мне и… о себе.
- Я и так всё знал.
- Нет, ты мог только догадываться, предчувствовать, а это - скользкие ощущения, а теперь всё предельно ясно.
- Да, всё предельно ясно, - тихо согласился я. - Ты – преступник, ты всё запланировал с самого начала, ты – умышленно убил человека. Не удивлюсь, если не одного.
- По плану три-четыре, - непринуждённо провокационно уточнил режиссёр. - Будет ещё смертельная схватка на ножах, ну если повезёт, то с серьёзным ранением. Всё согласно сценарию, помнишь… - он остановился, почувствовав, что я помню сцену. - Я уже подобрал двух бойцов, ты их знаешь, они согласны разыграть приз, когда один получит солидное вознаграждение, а другой - смерть. Ещё взрыв гранаты….
Я почувствовал себя лучше, мой разум просветлел. – Хватит! Ты сам не понимаешь, что делаешь. Никакого фильма не будет. Станислав, ты перешёл черту, тебе место в психбольнице, а не на съёмочной площадке.
- Александр, позволь мне самому решать, где моё место. А где твоё место?
- Не рядом с тобой!
Взгляд у Станислава был удивительно спокойный. - Да, я убил человека, может, ещё убью, но по их личному желанию. Все они больны кто телом, кто душой и не хотят больше жить. Я помогу им и их родным, которые получат очень большую денежную компенсацию. Парадоксально, но смерть станет куда полезнее, чем жизнь. Точно, как в нашем фильме, где убийства оправданы самой Мировой гармонией.
Меня бесило постоянное сравнение его будущего фильма с реальной жизнью. Я резко и веско произнёс. - Мы воссоздали фантастический мир крайних противоречий, где идёт война и где светлые разумом вынуждены идти на крайний шаг, чтобы спасти человечество от неминуемой гибели. Зачем убивать людей на съёмках, можно идеально сымитировать, сегодня нет войны, эти смерти не оправданы и тяжёлым камнем лягут на твою душу. Уже легли.
- Начну опровергать твои слова по пунктам. Мы пытаемся воссоздать не просто будущее, а реально возможное будущее, неотрывно связанное с настоящим. Так почему некоторые свойства завтрашнего дня невозможны сегодня? Вполне возможны и они есть. Оглянись вокруг и ты сам со мной согласишься. Это раз. Зачем убивать людей на съёмках? Чтобы было честно и эффектно, идеально ничего нельзя сымитировать. Это два. Что же касается моей души, то будь в согласии с самим собой и не лезь туда, где ты не можешь быть.
- Я конечно не судья тебе, но прямо скажу, что ты слишком много на себя взвалил, непомерно много. Ты – человек, а не Бог, чтобы так запросто решать судьбы людей.
- Хорошо, давай поговорим о Боге и судьбах. Слабые разумом люди условно делятся на две категории – на тех, кто боится сделать свой выбор, и на тех, кто не боится решать за себя и других. Одни трусливы и жалки, другие – храбры и тупы, но все они в первую очередь порочны. Кто-то оправдывает свою трусость и слабость высокой религиозностью, но по возможности всё же пакостит вокруг себя; кто-то хладнокровно и жадно отбирает и унижает, гордясь своей смелостью и хитростью, но по возможности всё же замаливает грехи и просит божьего милосердия, продолжая творить зло. А когда становится совсем худо и для первых и для вторых, то они вопрошают Бога, за что, и проклинают его.
Но мы с тобой, Алекс, не такие. Как ни странно, но именно ты для меня был примером сильного разумом человека. Я пошёл вслед за тобой, а не ты за мной. Но я опередил тебя и стал сильнее. Я верю в Бога, потому что я часть его. Мне не нужны божьи благосклонности и благодати, потому что я сам способен понимать, где светлые, а где тёмные деяния, выбирать и творить. Я опираюсь на Бога и самого себя одновременно, мы гармоничны и едины. У меня никогда не возникнет в голове мысль переложить ответственность за свои поступки на другого человека или на Бога, мне никогда никого не придётся проклинать, даже самого себя. Я решаю судьбу других людей, потому что они сами неспособны её решить, я их убиваю, потому что они сами неспособны ни жить, ни умереть.
Ты считаешь меня неправым, потому что завяз в своей философии человеколюбия. Ты допускаешь массовые смерти ради спасения людей, но когда дело доходит до настоящей реальности, боишься убийства одного даже самого никчёмного типа. Ты видишь, как неразумное человечество уничтожает жизнь на Земле, развращает себя, но переживаешь за каждого уродца, оказавшегося рядом с тобой. Алекс, ты непоследователен. Тебе кажется, что ты многое знаешь, на самом деле ты просто тонко чувствуешь, глубоко воспринимаешь и интуитивно предвидишь, а логических связей и знаний маловато. Наступит время, и ты поймёшь меня, а может, и не поймёшь, я тоже не могу залезть в твою шкуру, - он замолчал, обдумывая свои дальнейшие слова.
- Ты пойми, они - люди, пусть слабые, но у них тоже есть душа, ты их приносишь в жертву своей «великой» мечте, а на самом деле просто становишься палачом, – перебил я его думы.
В его взгляд появилась жёсткость. – Все люди – палачи, за небольшим исключением. Убивают легко животных, высокомерно тупо утверждая, что в них нет святого духа, как в них, я тоже был таким. Убивают Истинные жизни других людей, особенно детей, опустошая и оскверняя их чистые духовные первоисточники порочными стремлениями и догмами, таких особенно много. Покажи на любого человека, и я докажу с большой вероятностью, что он - палач. Я даже могу доказать, что и ты, Алекс, тоже способен убивать, – я молчал, отвлечённо-расширенными печальными глазами смотря на него, тогда он неожиданно сник, но при этом решительно произнёс. - Ладно, оставим демагогию. Конкретно о деле. Мы уже отсняли и смонтировали приблизительно девяносто процентов фильма. Осталось вбить последний гвоздь сильнейшим и окончательным ударом. Ещё несколько важных сцен, и всё закончится. Алекс, сцены будут несложными и довольно жестокими, и я предлагаю тебе поехать домой. Ты устал, и я тоже устал, мы устали друг от друга. Нам надо сделать перерыв в общении. Месяц работы над фильмом, месяца три на окончательную доводку, копирование и тому подобное. Встретимся на премьере. Прошу, не приезжай и не ищи меня до премьеры, мне хочется побыть некоторое время без тебя.
Станислав всё решил за меня. Мне хотелось попытаться ему объяснить, в чём он заблуждается, но если смотреть разумно, то серьёзных заблуждений и не было, по крайней мере, я ничего бы не сумел ему доказать. Не по закону, а по-человечески. Несомненно, он относится к людям, способным делать свой выбор, не потакая низменным желаниям, а опираясь на более глубокие ощущения, знания и устремляясь к высоким целям. Я только бы отметил, что его средства достижения светлых мечтаний не всегда чисты, что нарушает гармонию. Но и это можно объяснить, он снимает фильм для обычных людей, пытаясь воздействовать на них тем, что способно на них воздействовать. Если оставить фильм в стороне, он не столь важен для меня по сравнению с моим другом, и обратить внимание только на самого Станислава, то и здесь я ничем помочь ему уже не могу. Он перешагнул черту. Я знал, что всё вот так и закончится; с самого начала знал, но всё плыл и плыл рядом с ним в водоворот. Всё надеялся на благополучный исход, и сам помогал другу приблизиться к такому печальному концу. Теперь действительно всё предельно ясно. Он добьёт свой фильм, забив последний гвоздь в крышку своего гроба, потому что он уже умер. Умер, дойдя до крайности, убив другого человека. Я не представляю, как Станиславу жить дальше. Пусть даже все будут кричать, что он сотворил великий фильм, и осыпать его почестями, кстати, об этом он и мечтал лет семь назад, но сейчас он уже другой, ему не надо мишуры и аплодисментов, ему нужно что-то другое. А это что-то другое он и пропустил окончательно и бесповоротно мимо себя. И он сам прекрасно это знает! А мне? Что надо делать мне? Побежать в полицию? Глупо, ничего это не даст, только сильнее всё осложнит и испортит. Смириться и ждать, а потом утешать и дарить пустые надежды бывшему другу? Как всё противно!
Станислав не уходил, хотя вроде всё сказал, он ждал согласия. А у меня не было слов. Я вздохнул и только безысходно безнадёжно взглянул в его глаза. Неожиданно внутри меня возникло какое-то непонятное сомнение встречи, странное переживание за Станислава, что, видимо, отразилось и в моих глазах. Он почувствовал, улыбнулся и уточнил. – Встретимся на премьере. Обязательно встретимся! – а потом повернулся и ушёл, только бросив напоследок. – Тебя отвезут.
Я вернулся домой, вернулся к любимым. Жена, увидев мой усталый вид и почувствовав удручённое состояние, заботливо поинтересовалась, всё ли у меня нормально?
- Много навалилось проблем и ужасных нелепостей. Но всё! Моя работа со Станиславом завершена. Теперь я полностью свободен!
- Ну и хорошо. Дочь соскучилась, через пару дней домой приедет и сын, да и всяких домашних забот накопилось, - радостно отреагировала она на мои слова.
- Милая, ты не так меня поняла, я больше никогда не буду работать со Станиславом и вообще связываться с кинематографом.
Жена насторожилась. – Какие-то финансовые проблемы?
- Причём тут деньги, – ласково и иронично улыбаясь, ответил я. – Всё лежит куда глубже, всё куда хуже, - но я не стал продолжать тему, у меня не было никакого желания разъяснять случившееся жене.
Она задумчиво смотрела на меня, а потом, почувствовав, что у нас конфликт внутренних миров, легко заметила. – Вы всегда были разными, но на удивление время от времени тянулись друг к другу. Задумывали какие-то общие прожекты, не буду отрицать, довольно удачные и при этом постоянно цепляли, дёргали друг друга. Пройдёт года три и Станислав снова объявится, поманит тебя, и ты как котёнок за клубком побежишь за ним.
- Почему ты так низко судишь обо мне? – спросил задумчиво я.
- Я сужу так, как есть. Я хорошо тебя знаю, и редко ошибаюсь в своих умозаключениях. Вот увидишь, так и случится! – горячась, произнесла она.
- Меня удивляет твоя безапелляционность! – разгорячился и я. - Ты на самом деле ничего не знаешь, только думаешь, что знаешь, но самоуверенности – непочатый край. Извини меня, но ты порой ведёшь себя очень глупо, - сказал я и тут же пожалел.
В человеческом мире аксиома проста - никогда не называй женщину, тем более жену, тем более любимую некрасивой или глупой, ни при каких, даже самых справедливых обстоятельствах. Потом придётся долго извиняться и замаливать вину; доказывать свою правоту – только усугубление проблемы. Можно конечно быть жёстким мужчиной, считая свою подругу изначально слабее и глупее себя, и прямо об этом заявлять, но, во-первых, это часто необъективно, во-вторых, все равно плохо. Женщины легко обидчивы, и не надо лишний раз обижать таких прекрасных созданий, а то постепенно пропадёт их особенная прелесть.
У меня и так на душе было тошно, а теперь плюс обиженная жена. А мне сейчас нужна только любовь и поддержка родных. Но к счастью она умела прощать и забывать, конечно, не сразу - это просто невозможно, а спустя пару часов или дней, в зависимости, насколько она себя посчитает обиженной. В этот раз всё пришло в норму довольно быстро, она учла мою физическую усталость, болезненное стрессовое состояние и посчитала мои слова просто психической неуравновешенностью.
Постепенно я приходил в себя, но внутренняя слабость, нежелание ничего делать, кроме как быть со своими любимыми, не проходила. Я пытался чем-нибудь увлечься и забыть про Станислава, фильм, но ничего не получалось. Мой внутренний мир не хотел покидать ни одного, ни другого. Как такое могло быть, находясь в прошлом рядом с режиссёром, я презирал фильм, который ставился им выше реальной жизни, а в конце даже проклял, как повод и причину его злодеяния. Но он меня не отпускал. Я чувствовал, что съёмочный процесс всё ещё идёт и уже близок к завершению. Я представлял, как Станислав добавляет последние кадры и сосредоточенно трудится над монтажом. Я ему уже не нужен, последние штрихи он сделает сам, потому что это больше его фильм, чем мой или кого-то другого. Я никогда не хотел считать это творение своим, всегда противился этому, а сейчас просто пытаюсь оторвать от себя. Но чем сильнее пытаюсь, тем сильнее понимаю, что это сделать невозможно. Создаваемый фильм врос в меня, и я непроизвольно волнуюсь и переживаю за его будущее. Наверное, потому что его будущее неотрывно связано с будущим Станислава, а я не могу предать нашу дружбу, даже после всего ужаса, в который вверг меня мой друг.
Проходили месяцы, и я всё сильнее ощущал близость встречи со Станиславом на премьере. Порой у меня возникали поверхностные мысли, что преступления на съёмочных площадках раскроются, общественность возмутится и работу над фильмом прекратят, но глубоким разумом я понимал, что ничего подобного не произойдёт, всё схвачено и предусмотрено и самим Станиславом и его главным помощником Валентином и другими их пособниками. Процесс, в который вложили продюсеры громадные деньги, режиссер всего себя, актёры и персонал все свои способности и силы, кстати, я тоже отдал ему часть себя, не может не завершиться. Будет ли результат успешен и насколько – это вопрос. Но я видел большую часть проделанной работы, и у меня не было сомнений, что грядёт успех. Вроде бы надо не переживать, а радоваться, но этот успех одновременно так желаем и так не желаем мной.
Я не хотел присутствовать на премьере, чтобы после выслушивать похвалы в адрес Станислава как режиссёра и себя как автора сценария. Я не хотел быть причастным к празднику, построенным на крови в прямом смысле. И я не хотел больше встречаться со Станиславом. Что он может мне сказать? Что я могу ему сказать? Ничего, одни пустые фразы. Между нами образовалась пропасть, она и так была между нами, но наши чистые разумы умудрялись пролетать над ней и соединяться, но сейчас она стала невозможно широкой, хотя мой чистый разум способен пролететь и её, но на последнем издыхании и потратив все силы. Он в изнеможении достигает цели и только страдает. Думаю, подобное творится и с моим другом.
«Но от судьбы не уйти» - самое верное популярное изречение. Прислали мне и жене приглашение на праздничный вечер, позвонил ещё на всякий случай и Валентин. Надо было ехать. У жены было прекрасное настроение, она надела красивое довольно дорогое платье, теперь она могла позволить себе такую покупку, я очень прилично заработал согласно контракту по работе над сценарием, к тому же будет какой-то доход и от проката. Станислав, как и обещал, позаботился о моём настоящем и даже будущем. Жена в пути всё говорила о том, что не ожидала от меня таких достижений на литературном поприще, но в душе всегда верила. Говорила, что Станислав при всех минусах всё же очень талантлив, целеустремлён и трудолюбив, и она была неправа, когда негативно судила о нём. Он, спору нет, странен и себе на уме, но к друзьям способен относиться по-человечески; конечно она имела в виду меня. Я же молча, с доброй улыбкой смотрел на неё, но в душе была какая-то тягость. Она заметила моё состояние, заботливо спросила, что меня беспокоит? Я ответил, что всё хорошо, просто странное ощущение. Тогда она сказала, что если надо, то мы не будем долго на этой премьере, посмотрим фильм, пару бесед, и уедем домой. Случилось почти всё так, как она сказала.
В престижном театре собралось не очень много зрителей, премьера была закрытой, и были только приглашённые гости, можно ещё сказать те, которых нельзя было игнорировать, и которые нужны были продюсерам. Встречались, конечно, и знакомые лица. В толпе даже промелькнуло лицо Валентина, неуместно озабоченно-деловое. Он быстро поздоровался со мной кивком головы и исчез. Вообще атмосфера была какая-то странная. Многие гости улыбались и светились доброжелательностью, но сквозь благодушие просвечивалось какое-то напряженное ожидание. Кто-то даже шептался тет-а-тет. Я особо не удивился бы всему происходящему, некоторая информация о происходящем на съёмках наверняка просочилась, и слухи обязательно должны были появиться, скажу даже, что уже давно появились, но не было Станислава. Это было не то что странно, а совершенно необъяснимо. Он – главный герой вечера. Я всё надеялся его увидеть, но чем дальше шло время, тем сильнее во мне росла уверенность, что он не появится. А потом начался просмотр.
Я любил смотреть кино с самого детства. Моё мнение однозначно, что не только замечательная литература, но и хорошие фильмы помогли мне стать самим собой. Всё в развитии человека работает в комплексе – природный потенциал и окружающая среда. Не знаю как с природными способностями, но я всё же не уродился нравственно и физически недоделанным, а окружающая среда была просто благоприятной. Родители, учителя, друзья, сама атмосфера жизни, где мечты, любовь и свобода окрыляли многих людей, заставляла и меня раскрывать душу и впитывать лучшее. А как много гениальных и просто отличных творений было вокруг. Находясь в волшебном мире настоящей литературы, кино, музыки (жанр не имеет существенного значения), человек не может не протянуть нить от своего внутреннего мира к миру художника. Но со временем мои чувства притупились, во-первых, мой разум достиг определённого уровня, во-вторых, в растущем потоке низкопробной продукции тяжело было найти не то что гениальное, а даже просто отличное. Не думаю, что я постарел и уже не могу воспринимать новые направления и тенденции, просто количество не превращается в качество. Бесспорно, широко шагающий научно-технический прогресс вносит характерные плюсы в творчество людей, но на одной технике далеко не уедешь, а другую очень важную составляющую часть человеческой природы он явно не поощряет. Поэтому Станислав хотел совершить революцию в кинематографе, посчитав, что в нём идёт процесс деградации.
К чему всё это? К тому, что я смотрел фильм с таким громадным интересом, словно вернулся в детство. Здесь не было никаких побочных факторов заинтересованности. Заинтересованности к тому, к чему я сам приложил руку. Ничего подобного. Здесь было только два фактора – сам фильм, который с первых минут полностью завладел мной, и Станислав, который его создал. Вроде бы я многие кадры уже видел, но сейчас всё воспринималось совершенно по-другому, с учётом того, что было добавлено, с учётом окончательной доработки монтажа и достижения полной гармонии, и… с учётом приближающейся ужасной и великой развязки. Я смотрел законченную и единственную версию, другой просто не могло быть, я смотрел фильм-бриллиант друга, я заново открывал друга. Не потому что он сыграл, как и планировал, роль второстепенного, но важного персонажа, а потому что этот фильм был не только его детищем, а им самим.
При просмотре я ни на секунду не отвлекался от происходящего действа на экране. Но вместе с фильмом во мне шёл параллельный процесс стабилизации и понимания, что произошло в моей жизни с приходом в неё Станислава и что уже нельзя ничего изменить. Странное ощущение, когда чувства, рождённые происходящими событиями на экране, резонируют с глубокими внутренними чувствами. Сожаление, печаль непостижимым образом в моей душе соединялась с успокоением и просветлением. Все страсти в глубине меня улеглись, остались только сопереживания героям фильма. Я не плакал, хотя поводов для пролития слезы было много по ходу сюжета. Но меня жалостливые сцены не задевали, я сдерживал себя и ждал концовки фильма или точнее сказать конца всему, что произошло в моей жизни в последние семь лет.
И вот он наступил. Согласно сценарию заключительные кадры должны были отразить гибель обычного человека, не «тёмного» и не «светлого», спасшего мир от ядерной катастрофы. Он должен был замёрзнуть после приведения в действие мощного охладительного устройства. Что и происходило и наяву. Станислав, сыгравший роль этого героя, замерзал. По-настоящему замерзал! Я не знаю, кто снимал эту сцену, наверное, Валентин – покорный ученик-слуга, ни в чём не отказывающий своему учителю-повелителю; где и как снимали, наверное, на каком-то производственном объекте использовали мощный холодильник. Меня это не особо волновало. Меня волновал только Станислав. Он мне не соврал и встретился со мной на премьере. Да, он появился не в зале, а на экране, но это не имело значения. Его снимали довольно крупным планом, и я идеально видел его глаза. Он смотрел на меня. Он смотрел на всех зрителей. Он смотрел на весь мир. Он смотрел глазами Скитальца, который родился и жил в мире, созданном для него, но почему-то постепенно этот мир отверг его – такого непростого, но и неплохого. Отвергли его многие люди. Конечно, отверг и я, сначала чуточку, потом всё больше и больше, и он не пытался подстраиваться, а гнул свою линию, гнул ожесточённее и целеустремлённее. В конце концов, он задался вопросом, почему отвергают его? Ведь и он может отвергнуть всех и даже Мировую гармонию!? Он может отвергнуть себя! И он принял решение. В его глазах было всё от Скитальца – и безграничная скорбь, и полная свобода, и светлая любовь, и чистая вера, и неумирающая надежда. В его глазах ничего не было от человека – ни насмешки, ни упрёка, ни сожаления, ни страха, ни геройства.
Происходило чудо, когда человек в реальности перевоплощался в своего героя. А я всё воспринимал так, словно был рядом с моим другом. Температура в холодильнике быстро падала, а Станислав всё смотрел на меня. Появился пар от дыхания, кожа заметно побелела, а он всё смотрел. Его глаза блестели светом жизни и любви ко всем, начиная от своей умершей дочери и кончая мною, а он всё смотрел. Блеск глаз усилился, потому что в них появились слёзы от боли и счастья, а он всё смотрел. Боль была адской, его здоровый организм хотел ещё жить; может, режиссёр-актёр приказал себя привязать, чтобы до конца выдержать сцену, я видел, как напряглись и даже завибрировали его мышцы груди, шеи и лица. А счастье было колоссальным, потому что Станислав дошёл до конца и воплотил свою самую заветную мечту в жизнь. Осталось последняя капелька, а у него ещё есть душевные силы. Он старался не закрывать глаза, что было неимоверно тяжело, веки пытались рефлекторно уберечь самое чувствительное и ранимое – его глаза. Но Станислав победил, оставив их наполовину открытыми. Вот блеск глаз изменился, став холодным и безжизненным. Это уже было отражение внешнего света ото льда, в который превратились его слёзы. Внутреннего света не было, мой друг умер.
Станислав выполнил главную свою задачу – сделать фильм о третьей мировой войне реальной жизнью. Он сотворил волшебство, показав войну, которая произошла, и… которой не было. Мне казалось, что я умер вместе со своим другом.
Но это только казалось, я не умер. Ведь я с самого начала, с того ещё дня, когда мой друг пришёл ко мне с просьбой написать сценарий для этого фильма, знал, чем всё закончится. Ведь знал? Зачем отрицать очевидное. Получается, я шёл вместе с ним! Почему же я не спас его? Не смог? Тогда почему не умер вместе с ним? Тоже не смог? Что же я за человек такой?
Я встал, машинально взял за руку потрясённо-заторможенную жену и, увлекая её за собой, пошёл к выходу. На экране появились титры, и звучала душевная песня, но все люди сидели на своих местах как завороженные, и только те в ряду, которые мне мешали пройти, выходили из транса, замешкавшись, вставали и недовольные спешкой пропускали нас. Эту песню сочинили те же ребята, что работали вместе с нами ещё над первым фильмом. Станислав придавал большее значение музыке, поэтому, не считаясь с затратами, пригласил к сотрудничеству очень известного композитора, но также и попросил старых знакомых сочинить пару стоящих песен, вроде той, что они сочинили раньше для нас. Помню, как он тогда выразился: «не надо много песен, всего две или хоть одну о жизни, смерти, любви, или ещё о чём-то важном, но чтобы песня была непонятно понятная и трогала душу». У них снова получилось.
Когда мы оказались на улице, я немного пришёл в себя, точнее жена меня привела в чувство, она первая вышла из забытья, строго спросив, что я делаю. А я не знал, что делаю. Моя душа была исполнена горечи и отчаяния. Я ничего не чувствовал, только холод и смерть. Не знаю, плакал ли я, наверное, плакал вместе с моим другом. Не знаю, болело ли у меня сердце, наверное, болело. Короче, я был как зомби, которому надо срочно покинуть людей, вернуться домой, закрыть двери, отключить телефоны и забыться, а лучше всего исчезнуть, испариться или даже умереть. Я хотел покинуть привычный мир людей, скажу даже больше, я уже начал его покидать. Жене же просто ответил, что плохо себя чувствую и нам нужно возвращаться домой. А она уже полностью вернулась в привычное состояние, услышала шум и аплодисменты, приглушенные стенами из зала, и ей хотелось обсуждения, похвал, пусть, как и жены автора сценария, ей хотелось праздника. Но она видела фильм, всё почувствовала, и поняла, что праздник не совсем уместен, а внимательнее оценив моё внутреннее состояние, решила, что действительно лучше уехать, мало ли что со мной может случиться или мало ли что я могу выкинуть в таком состоянии. По пути домой она немного поспрашивала меня о фильме, Станиславе, а я односложно отвечал. Она успокоилась и оставила меня в покое.
Наконец, я оказался в своём кабинете, в своём мире. Один и… не один! Со мной был Станислав, со мной был мой друг. Он счастливо улыбался и благодарил за всё, что я для него сделал. Словно умер я, а он живой полный сил и идей идёт дальше по жизни. Невозможно, но парадоксально и даже истинно. Мы общались чистыми бессмертными разумами, и его доминировал. Мой друг был живее меня. Он улыбался душой и говорил, что этот фильм он создал вместе со мной больше для меня, чем для себя. Он просто в него перевоплотился, уже готовый к новым свершениям, а я ещё должен всё увязать, что знал, и что мне открылось нового. И не только о вечных человеческих ценностях, но и о нём и самое главное о себе. Станислав попытался сделать меня лучше. Что интересно, я сам этого не понимал, следовательно, не хотел, уже искусственно возомнив о себе слишком много, и не запрашивал такую цену. Решение принял только мой друг, ничего мне не доказывая и только жертвуя. Вот так обстояли дела.
Не подумайте, что я сошёл с ума, беседуя днями и вечерами с призраком. Нет, просто я и мой друг абстрагировались от всего остального мира, сузив круг до минимума, чтобы прочувствовать друг друга до самой глубины. А может, я на самом деле сошёл с ума, всё так болезненно восприняв. Ведь можно посмотреть реалистично на произошедшее, как и посмотрели многие другие сторонние люди. Я не общался с внешним миром, отключив мобильный, не подходя к телефону и не покидая дом. Все новости ко мне приходили от моих членов семьи, как правило, за обеденным столом. Я редко общался даже с ними, говоря, что пишу, хотя ничего не писал. Они смотрели на меня, просили ожить и вернуться в нормальное состояние, но я в свою очередь просил их потерпеть, мол, надо ещё несколько дней, чтобы мне дойти до своего конца, а потом я вернусь. Так вот они рассказывали, что фильм всё же вышел в широкий прокат, вполне возможно, местами обрезанный, в человеческом обществе часто чистое естество режут искусственными нравственными устоями. Но общественный резонанс всё равно был колоссальным. Мнения, споры, рукоплескания и критика. Кто-то уверенно утверждал, что концовка – фокус чистой воды, суперсовременная компьютерная графика. Что режиссёр сейчас живой и здоровенький спокойно наслаждается жизнью где-то на райских островах и посмеивается над всем происходящим вокруг его фильма. Даже приводились веские доказательства. Я печально качал головой, удивляясь лживой предприимчивости некоторых людей. Кто-то утверждал, что режиссёр сам, как и некоторые из погибших во время съёмок, всё же слухи вылезли на поверхность, был смертельно болен раком, и тоже приводились веские доказательства. Но самым правдоподобной версией считалось его душевное заболевание, проявившееся сразу после гибели маленькой дочери. Психическая депрессия, сопровождающаяся приступами высочайшей активности, доходящей до ярости и жестокости, была неоспоримо доказана. Это было выгодно всем, особенно продюсерам. Человек дошёл до крайности, чем и объясняется его режиссерская талантливость, эффективность и самоубийственная концовка в фильме. В результате фильм прокатывался, как свежие горячие пирожки в голодное холодное время. К счастью до меня не добирались любители сенсаций, потому что я был всего лишь автором сценария, и потому что меня оберегала жена, посылая всех подальше, а знакомых просила подождать немного и не беспокоить, мол, я заболел и плохо себя чувствую.
В печали и насмешливости над людской суетностью я уходил к себе в кабинет и говорил Станиславу, что он в глазах общественности - гениальный психопат. Впрочем, я сам так раньше считал, но он меня заставил изменить мнение о себе, а вот исправить суждения других людей вряд ли возможно. А он улыбался и отвечал, что ему давно уже неважно мнение, а только чистый разум. Я соглашался, действительно, уже с начала съёмок он не прислушивался особо к чужим мнениям. Тогда я спрашивал, почему он бросил меня, ведь мы в состоянии были продолжать жить вместе и жить именно чистым разумом друг друга. Он, также улыбаясь, отвечал, что ему этого не было дано, ему нужно было умереть, а вот мне дано. Ведь мы сейчас по-настоящему живём чистым разумом друг друга, раньше так не получалось. Я не соглашался, обижался и пытался спорить. Но как спорить со своим другом, который чище и светлее меня. И он был таким всегда, только я был слепым, глухим и тёмным, и я виновен в его смерти.
У меня ничего не осталось от Станислава, кроме одной его картины. Он мне её подарил ещё в начале съёмок нашего первого фильма, а я держал полотно всё время в кладовке. Теперь повесил на стену в своём кабинете. Я смотрел на абстрактную картину, пытаясь прочувствовать Станислава того времени, и вспоминал.
Стоял прекрасный солнечный день, когда он пригласил меня в гости и показал свои работы. Я далёк, очень далёк от изобразительного искусства, тем более абстрактной живописи, но меня всё же удивили не линии и фигуры, а тона. Они были мрачноватыми, преобладали тёмные и серые цвета. Я тогда ещё неудачно пошутил, приведя в пример одного относительно популярного художника из развивающейся страны, который на вопрос, почему его ранние работы выдержаны в определённых цветах, ответил, что не надо здесь искать глубокого смысла, просто он брал краски на фабрике, где работал. Там не было широкого выбора, а купить было и дорого и негде. Моё сравнение не понравилось Станиславу, но он просто сказал, что так видит мир из своего окна. Я промолчал, но из окна его мастерской был виден совершенно другой мир – красивый и яркий. Чтобы исправить оплошность я внимательно углубился в просмотр его полотен, пытаясь всё же что-то уловить и почувствовать, и одна работа меня действительно зацепила. В картине не было завершённости, но не технической, а художественной. Казалось, краски ещё будут продолжать смешиваться, тона будут меняться. И что особенно было интересным, причина метаморфоз заложена внутри, словно под слоем одних красок находится слой других, постепенно изливающихся на поверхность и смешивающихся с уже имеющимися тонами. Я попытался донести до друга свои соображения, в чём заключается оригинальность его работы, а он очень внимательно стал рассматривать картину, словно забыл о ней и видит впервые. Потом улыбнулся, я так и не понял чему - моему дилетантству или каким-то другим своим выводам, отложил полотно в сторону и сказал, что вышлет её на мой адрес - это мне подарок.
Теперь я смотрел на его картину, и мне казалось, что за прошедшее время тона на самом деле изменились, чуточку просветлели. Конечно, я просто забыл первое впечатление. Картины не меняются, меняются только люди, которые их рисуют и которые их смотрят.
Постепенно моя жизнь налаживалась, я снова вернулся к своим родным и в реальный мир. Прошёл всего месяц, но ранее привычный внешний мир сильно изменился в моих глазах, и я не стал его впускать в себя целиком, а словно через фильтр или посредников, которыми стала моя семья, давнишние друзья по детству и спорту. Даже мои родные изменились для меня. Они, конечно, менялись постоянно, но я не замечал, словно был слеп и вдруг прозрел. Сын поступил в колледж и дома бывал редко. Дочка и дни, и многие вечера проводила с друзьями, наша любовь оставалась сильной и продолжала воздействовать на нас, но уже не так, как пару лет назад. Жена тоже стала какой-то другой. С одной стороны более внимательной, заботливой, мягкой, не такой критичной по отношению ко мне как в былые времена, но с другой стороны немного отчуждённой. Для неё жизнь складывалась удачно и стабильно во всех отношениях. Уравновешенность, успокоенность, сложившиеся взгляды накладывали отпечаток на её образ жизни. Работа, домашние дела, увлечения, муж и дети приобрели устойчивые формы. Работа в меру и в интерес, домашние дела несильно обременительны и больше приятны, увлечения в удовольствие, детям - нормальное внимание, они уже сами немаленькие, а мужу – такому странному, но полезному и конечно любимому нежное отношение и даже уважение. А мне больше нравилась старая жена, порой ищущая, ворчливая, непримиримая, одним словом неудовлетворённая и в страсти и в желании и в умиротворении.
Но ничего не стоит на месте, пока время бежит вперёд, а оно бежит вечно. В первую очередь сильно изменился я сам. И не после смерти друга, всё началось уже лет пять назад, только набирало ход и, наконец, обрушилось лавиной. Где тот простой мужчина, живущий обычными, как у многих стремлениями и иногда улетающий в свои фантастические миражи? Теперь во мне всё смешалось – и реальность и миражи. Я чувствовал во взглядах жены, иногда дочери, что стал жить призрачной реальностью, искать в том, что раньше было наглядно и однозначно, новые ощущения и смыслы. Теперь я мог наплевательски отнестись ко многим вещам, раньше которые меня беспокоили, особенно это касалось домашних бытовых удобств и внешних атрибутов, но в тоже время обратить пристальное внимание на незаметные для других нюансы, но почему-то важные для меня. Что интересно, мой сын предчувствовал изменения во мне, и, бывая нынче изредка дома, принимал всё спокойно, внешне даже равнодушно, но за всем этим стояло понимание. Он хотел, чтобы я был тем, кем есть, и чтобы его тоже воспринимали таким, каким есть он. Всё справедливо.
Но как бы то ни было, любовь в нашем доме осталась, пусть немного трансформировавшаяся и с чуть сдвинувшейся гармонией. В моём разуме любимая семья продолжала занимать высшее место среди всех других приоритетов и интересов. Правда, литературное увлечение немного подтянулось. Я продолжил писать, а к старой работе в рекламном агентстве больше не вернулся, теперь и я уже не видел в ней смысла. В финансовом плане не было серьёзных проблем, ещё раз спасибо Станиславу, после удачного проката фильма мой счёт значительно пополнился; кроме того, ко мне стали проявлять внимание и литературные агенты, с помощью одного из них я подписал хороший контракт с издательством. Одним словом, стало больше свободного времени, что способствовало творческому увлечению. И ещё одно новшество – я категорически зарёкся связываться с кинематографом. Больше никакого написания сценариев и никакой экранизации моих произведений, чтобы мне не сулили. У меня был только один друг и соратник по кино, и он умер, оставив себя навечно в фильме-шедевре. Для меня этого вполне достаточно, и это планка, которую никогда не перепрыгнуть, с кем бы я не сотрудничал. Теперь надо поднимать планку на поприще, к которому у меня лежит душа.
Постепенно страсти и волнения вокруг великого наследия моего друга улеглись. Как я и предполагал, мир людей легко успокаивается и переключается на другие свежие сенсации. Как говорится, пошумели и забыли. Мне немного было обидно, что общество легко забыло о страданиях и жертвах реальных людей, которые стояли за отдельными персонажами. Правда, был один нюанс. Спустя приблизительно двадцать дней после начала широкого проката фильма ко мне приехал детектив-полицейский. Жена не хотела его пускать, но он слегка настоял, и я согласился на встречу.
Он был очень вежлив и сказал, что всё понимает, и не будет долго досаждать мне.
- Вы догадываетесь, почему я к вам приехал? – перешёл он к делу, и я болезненно кивнул головой. – Вы присутствовали при съёмке заключительного эпизода? – я снова болезненно отрицательно покачал головой. – А знаете, кто мог его снять?
- Я – автор сценария, на съёмках бывал эпизодически, а за пару месяцев до завершения их вообще уехал домой, я понимаю, кого вы ищете, так ищите их среди тех, кто этим занимается по профессии или должности, - тяжело складывая слова, произнёс я.
Теперь он кивнул головой, а потом задумался и вдруг прямо спросил. – При вас травмировали и… убивали людей во время съёмок?
Я не стал спешить с ответом, и правильно сделал. У полицейского по мере моих сомнений ужесточался взгляд. Взгляд неоспоримой правоты и силы. Я ненавижу этот взгляд у людей. Улыбки, вежливые слова, но глаза просто независимо от всего утверждают - бойся последствий, если начнёшь говорить или делать не то, что мне надо. У одних это проступает чуть-чуть, а у других явно, правда всё зависит от того, насколько важен и принципиален вопрос для властью оделённого и как ведёт себя оппонент. Я довольно часто встречался с теми, кто любит давить на людей, исходя из своего положения, не только делами, словами, но и особым взором, особенно взором. Встречался и по прошлой работе в рекламном агентстве и просто по жизни. Тогда я включал свой взгляд - типа брось так глядеть, иногда болтать, если подключались и пустые запугивающие слова, мне от этого противно, делай то, что считаешь нужным. Да, я лез на рожон, да я и проигрывал, потому что кто-то и на деле меня задавливал, но не всегда. А подобные типы используют свой взгляд всегда при подходящем случае. Я понимаю, что меня жизнь не придавливала к земле, как других, попавшихся в мощный капкан или оказавшихся в очень жёстких диктаторских условиях, поэтому так легко рассуждаю. Но суть в том, что я ненавижу такие взгляды, а другие воспринимают их, как должное и имеющее право на существование.
- Я не буду отвечать на этот вопрос, - прямо смотря в глаза детективу, ответил я.
- Мой визит к вам можно сказать неофициальный, по доброй воле, просто я хотел бы прояснить картину всего произошедшего. Но если вы желаете, то я могу вызвать вас в полицейское управление в качестве свидетеля или…. А мне этого очень не хотелось, - начал он и болтать.
- Вы делайте то, что считаете нужным. Я скажу всё, что знаю, но сначала заведите дело, официально вызовите меня в каком хотите качестве, а потом спрашивайте, - устало произнёс я и поднялся с дивана.
Я знал, что это просто попытка найти зацепки, кому-то хочется покопаться и расставить все точки над i. С какой целью – ради справедливости или личной выгоды? Не буду гадать, но думаю, дело у полицейских не выгорит, и всё спустится на тормозах. Такова жизнь. Слишком большие замешаны интересы и деньги, и главный виновник, по общему мнению, тоже мёртв.
Полицейский вежливо, но с остаточным чиновничьим взглядом попрощался, и только у самой двери обернулся и уже с человеческим взором произнёс, что лично ему фильм очень понравился.
Никто меня никуда не вызывал, прокат фильма прошёл удачно и без лишних скандалов, как и должно, исходя из обустройства человеческого общества. Не люди правят миром, а общественные устои. Я тоже не хотел искать правды, мой друг умер, а как ни крути, именно он – главный виновник и жертва всего случившегося. Я не хотел ни обвинений, ни оправданий, я понимал, что Станислав - сам себе судья. А я по глупости пытался осуждать его при жизни, вместо того, чтобы просто любить. Да, я не искал правды, потому что чувствовал Истину, но я искал Валентина, чтобы окончательно всё осознать и прогнать все сомнения и неудовлетворения из своего разума. Но его и след простыл. Я копался в Сети, наводил справки – всё безрезультатно, и только спустя почти год он объявился. Мне удалось случайно узнать, что в небольшом городишке он снимает новый фильм. Ехать было далековато, но я, не раздумывая, быстро собрался и тронулся в путь. Встреча с Валентином была довольно странной. С одной стороны, мы рады были увидеть друг друга, а с другой – не особенно. Я попросил уделить мне минут пять, не более, чтобы кое-что прояснить, он охотно согласился, но с какой-то настороженной улыбкой.
Чтобы не тянуть время, я сразу спросил, находился ли он рядом со Станиславом в его последние минуты жизни? Его настороженность чуточку возросла, но он прямодушно посмотрел мне в глаза и неопределённо ответил, что теперь уже совершенно неважно кто был рядом с ним в последние минуты жизни. Станислав сотворил шедевр и вошёл в историю. Только это имеет значение. Я всё понял. Во мне жила надежда, что мой друг мог мне что-то передать через своего главного помощника, если не письменно, то на словах, но таких просьб не было, Валентин не солгал бы. Так и есть, последние назидания были переданы глазами с экрана, в смертельном взгляде друга было всё. Тогда я спросил, знает ли Валентин, где похоронен Станислав? Он ответил, что не знает, а потом, углубившись взглядом в меня, добавил, что это невозможно узнать, так захотел он сам. Но разве важно где погребено тело или развеян прах хорошего человека? Главное, что Станислав останется в памяти добрых людей. И лично он никогда не забудет своего учителя, как, наверное, и я. Вроде всё правильно, но в душе у меня появилось приятное чувство, что я - не Валентин, и моё отношение к Станиславу и ко многому другому отличается от его отношения. Судя по ответам молодого человека, расспрашивать больше о своём друге смысла не имело. Чтобы быть вежливым, я только спросил, как обстоят его творческие дела? Он ответил, что неплохо, есть новые задумки. Меня особо не интересовали его успехи, тогда он спросил в свою очередь вежливости, как идут дела у меня? Я ответил, что тоже нормально, пытаюсь что-то писать. В его глазах появилась плохо скрытая усмешка, вроде того, что писать легко, а вот создать хороший фильм - совсем другое дело. Мне не хотелось никаких объяснений, тем более споров, и я по-доброму распрощался с Валентином, но мои глаза тоже не скрывали, что никогда ему не создать настоящий шедевр без таких людей как Станислав. А их мало, очень мало, поэтому их надо беречь, а не убивать.
Постепенно в моей жизни наступил период стабилизации. Не стабильности, а именно стабилизации. Мой разум переходил на новый уровень гармонии, увязывающей во мне природные склонности, уже некоторый приобретённый жизненный опыт с недавно произошедшими болезненными воздействиями, точнее с гибелью друга. Внешне я вёл прежний образ жизни. Только семейные отношения чуточку упростились, нивелировались, а литературное увлечение приобрело некоторый статус профессиональной деятельности, а всё остальное осталось по сути неизменным. Со стороны всем казалось, что счастье вошло в мою жизнь. Моя семья ни в чём не нуждается, жена и дети радуются жизни, и только любовь правит в нашем доме. Я лично могу заниматься только тем, что мне нравится, я могу говорить только то, что думаю, я могу брать и отдавать только то, что хочу. Моё тело здорово, а разум светел. Все дороги открыты для моего дальнейшего полёта. Что ещё нужно для счастья человеку? Ничего!
А я не чувствовал себя счастливым человеком благодаря всему перечисленному, я чувствовал себя счастливым только потому, что во мне продолжал жить Станислав. Когда он покидал мой разум, весь мир становился тусклым и бесперспективным. Я не знал, о чём можно поговорить с женой, детьми, кроме как о будничных повседневных делах, я не знал, о чём можно написать, ведь всё давно уже понято и написано, а что не понято и не написано, по большому счёту никому и не нужно. Странное ощущение опустошённости порой нападало на меня, словно со смертью друга умерло что-то и во мне. Великое свойство есть у смерти – когда умирает родной душой человек, кажется, что умираешь ты сам. Обычно такое часто происходит у по-настоящему влюблённых людей, реже у настоящих друзей, ещё реже у тех, кто светло жил другим, но как бы со стороны.
Но к счастью Станислав возвращался в мой разум, словно и не умирал, такой же живой и устремлённый, и просил не грустить и отчаиваться. Просил любить своих родных, ведь они - всё для меня, и он, наконец, ощутил и понял мою любовь, жаль, что поздновато. Просил писать, ведь ничего другого я не умею делать. Он смотрел на меня из меня чуть насмешливым проницательным взглядом художника-психолога, подшучивал надо мной и помогал жить дальше.
Вот такая история. Напоследок расскажу ещё об одной встрече, которая произошла спустя три года после смерти Станислава. Расскажу, чтобы всё стало предельно ясно. Я встретился случайно или неслучайно, впрочем, это не имеет значения, с двумя главными героями фильма. Мои взаимоотношения с ними во время съёмок были неординарными. Если смотреть на актёров, вдохновенно сыгравших свою роль, глазами автора сценария, то их придумал я. И не просто придумал, создав некий образ, а тонко представил и прочувствовал их внутренний мир, что определило их главные устремления, поступки и все жизненные перипетии по сюжету фильма. Они, можно сказать – часть меня самого. Я их придумал, а Станислав их создал, они – часть и его. Я помню безликую обыкновенность и стандартную наигранность, приправленную страхом остаться никем, наших будущих героев, но сквозь которую просвечивался необходимый нам потенциал и талант. Они были молоды и не потеряли ещё в гонке за успехом свою чистоту и уникальность. Кстати, заметил это в них на кастинге не я, а мой друг. Он и вскрыл их оболочку, как опытный хирург, не испугавшись поработать скальпелем. А потом стал перебирать и трансформировать их нутро, где тонко и нежно через любовь, где грубо и больно через ненависть. В результате он добился нужного результата для себя, меня и всех зрителей. Что самое удивительное, он своими действиями по-настоящему разбудил души молодых людей и помог им познать любовь. Чем ближе к концу подходили съёмки, тем сильнее тянулись друг к другу наши герои, и не для того, чтобы лучше, правдивее сыграть роль влюблённых, а чтобы дарить настоящую любовь. Прошло полгода после выхода фильма на экраны, и они поженились. Эта свадьба по популярности в новостях стала вторым наиярчайшим событием после самого фильма. Меня тоже пригласили на празднество, но я не поехал, просто послал поздравление, тогда я ещё побаливал.
Так вот, в конце съёмок Станислав смотрел на парня и девушку, как на своих детей, вынянченных и выпестованных по собственной особой методике. Что-то похожее было и у меня, но конечно не в такой степени. По правде сказать, все участники съёмочного процесса, начиная от главных героев и заканчивая массовкой, были детьми Станислава. Я никого, даже самого незаметного персонажа не могу оторвать от режиссёра, везде чувствовалось его влияние. Если бы мой друг остался жив, то, наверное, очень скучал бы по своим «детям», но он решил навечно остаться с ними, перевоплотившись в свой фильм. А я жив и немного скучаю, если не по всем, то по некоторым, в число которых входят и главные герои. Они набирались опыта, познавали любовь одновременно и в фильме и в жизни. А по мне, их актёрская игра и реальная жизнь слилась в одно неразрывное целое; и всё на моих глазах и при моём непосредственном участии.
В общем, я был рад встрече. Все мы были рады вновь увидеться. Они несильно внешне изменились за прошедшее время, только появился лоск. Вот чего в жизни я никак не пойму, так вот этого лоска. Он был и у Станислава, правда, после трагической смерти дочери исчез, он есть у многих людей, на которых снизошло немного или много славы и богатства. Неужели это качественный уход за кожей, телом - особенная косметика, макияж, релаксация, массаж? Но сейчас всем всё доступно при не столь значимых материальных затратах. Мне кажется, в основе этого лоска лежит что-то другое, а вышеперечисленное – второстепенное дополнение. Люди начинают блестеть, истекая чем-то изнутри. Не светиться, а блестеть. Их внутреннее устройство, самосознание, познавшее преклонение и уважение, тем паче фанатичную любовь толпы, выпускает блеск почитания для окружающих. Я, конечно, не воспринимаю этот блеск как повод для излишнего уважения, но легко улавливаю. Особенно это чувствовалось у девушки. Вначале была милой золушкой, мой друг превратил её в красивую добрую принцессу, а теперь она почти королева. Парень тоже стал заметно холёнее и как бы ленивее, но его глаза продолжали излучать чистоту души - то, что заметил и даже развил в нём Станислав.
Немного вглядевшись друг в друга, первой начала разговор девушка.
- Вы очень хорошо выглядите, я всегда удивлялась вашей способности быть молодым, несмотря на годы. Именно быть, а не казаться, - она чуть всмотрелась глубже в меня. – Правда, взгляд погрустнел, но такой же добрый, проникновенный. Даже стал ещё проникновеннее, – она чуть замешкалась и, чтобы поправиться, быстро кинула комплимент. – Красивый взгляд.
- Поэтому я стараюсь лишний раз не всматриваться в девушек, чтобы они не подумали, будто я ими увлёкся, - пошутил я, пытаясь быстро снять смущение у собеседницы. – Всё ради любви к жене.
- Всё ради любви, - повторила она, бросив нежный взгляд на супруга, а он светло улыбнулся ей.
Их любовь совсем не померкла, с радостью понял я, приобрела спокойные внешне формы, уже не надо играть, страдать, возбуждать, и ярким ровным огнём горела в их сердцах. Мне хотелось сравнить её с нашей любовью, ведь у нас и них всё было так отлично в начале, но я не мог вылезти из любви к жене и её ко мне и влезть в любовь этих молодых людей. То мне казалось, что моя любовь похожа на любовь молодого человека, но разве мне довелось испытать то, что довелось ему? Конечно, нет! То же самое и можно сказать и о любви ко мне жены и любви этой милой леди к своему мужу. Что-то похожее точно есть, но есть и существенная разница. И вообще, зачем мне об этом думать, надо просто радоваться за них.
Между тем девушка говорила. - Я так счастлива, что встретила любовь, - она продолжала нежно смотреть на мужа, а он на неё, - и всё благодаря вам, - она перевела взгляд на меня, но я понял, кого она имела в виду под словом «вам», - благодаря нашему фильму, - добавила она. - Я сыграла после ещё две роли, а муж одну, видели? - я видел только один фильм с её участием, о нём много говорилось, всё средненькое с высокими натяжками, но мне не хотелось ничего уточнять, и я просто утвердительно кивнул головой, тогда она продолжила. – Получилось совсем не то, у мужа более-менее, а у меня совсем не то.
- Невозможно, да и ненужно всегда сниматься в шедеврах, – успокоительно заметил я.
- Да, ненужно. У нас есть любовь, а всё остальное неважно, будем просто играть в театре, а фильма хватит и того одного, но великолепного, правда любимый?
Она чуточку лгала, ей хотелось пройти всё заново, не ужас и боль, а упоение, восторг от игры и рукоплескания толпы. Вопрос только один, готова ли она снова пойти на большие жертвы, и готов ли на них её муж. Ради тщеславия и корысти? Думаю, что он не готов. Но сможет ли он помешать быть ей самой собой? Не знаю.
А муж снова кивнул, коротко добавив. - Великого фильма! Каким и хотел его создать режиссёр. Моё мнение, что у него получилось.
Молодой человек говорил мало, больше кивал головой и поддерживал ласковым взглядом свою любимую. Я чувствовал, что им хотелось поговорить о Станиславе, кого надо бы поблагодарить в первую очередь, но они не решались. Тогда я решил помочь им.
- Сложно прыгнуть выше головы, да и зачем? В фильме Станислава сложилось всё в одно изумительное целое. И вы, и все другие участники выплеснули себя без остатка, и больше всех выплеснул себя сам режиссёр. Можно ли это повторить?
- Невозможно, - тихо подтвердил молодой человек.
- Когда всё начиналось, я была просто в ужасе и безвольно плыла по волнам, ведомая режиссёром, – встрепенулась воспоминаниями девушка. - Я ничего не смыслила в настоящем кино, и только со временем до меня дошло, что я сумела совершить. Незабываемые ощущения. Я не знаю, как не сломалась вначале, вы мне помогли, - она опять ласково посмотрела на меня и нежно на супруга, - и конечно Станислав. Он вселил в меня силы и веру. Я не могу представить, что было бы со мной, если бы не встретила этого замечательного человека, если бы он не выбрал меня на эту роль. Я вижу только пустоту.
А я вспомнил, как однажды вечером жена, видя произошедшие во мне изменения после смерти друга и переживая, спросила меня или саму себя, может быть, лучше бы не было в нашей жизни Станислава? Я задумался. Да, он внёс в жизнь моей семьи заметные перемены, особенно надо отметить материальное благополучие. Я представил нашу семейную жизнь, если бы ничего не изменилось; я – рекламный клерк, жена суетится по работе и дому и порой ворчит на меня по мелочам. В общем-то, для меня вполне приемлемо, а вот для неё? Думаю, не совсем. Станислав своим появлением подарил косвенно ей радость и счастье, а что она чуточку сомневается, то это - удел любой женщины. Они склонны к переменам - то удовлетворены, то нет. А вот что подарил мне напрямую мой друг?.. Я нежно улыбнулся супруге и ответил, что нет, всё правильно, он должен был быть, и я рад, что он был. Хотел ещё добавить, что он и сейчас есть, но не стал ничего осложнять или усугублять.
- Как бы мне хотелось, чтобы он был жив! - неожиданно прозвучали слова девушки в унисон с моими мыслями; она чуть вопросительно взглянула на меня, не удержалась и тихо спросила. - Может, он жив!?
Молодой человек с некоторым укором, но и с той же любовью посмотрел на свою прелестную жену, она почувствовала его и снова немного стушевалась. Ах, эти милые женщины! Легковерные милые женщины. Достаточно какому-то типу сболтнуть лживую информацию, но с очень уверенным видом, и они готовы поверить.
- Он умер в конце своего фильма, чтобы ожить в нём навечно, - ответил я, а она не сразу сообразив, с удивлением смотрела на меня. Потом печально вздохнула и кивнула головой.
- А как вы живёте? - решил проявить тактичность и заодно немного изменить тему молодой человек.
- Всё хорошо! Дети взрослеют, а мы с женой потихонечку радуемся жизни.
- Мы следим за вашим литературным творчеством и с удовольствием читаем ваши книги, - похвально для меня или себя, наверное, для всех произнесла молодая женщина. - Правда, дорогой? - парень кивнул в ответ, а я понял, что по-настоящему читает только он, а она лишь пробегает, а потом ждёт его пояснений и отзывов. – Муж говорит, что вас надо только читать, а мне хотелось бы сыграть одну из ваших новых героинь. Жаль, что вы оставили кинематограф.
В её глазах, направленных на меня, жила надежда, что я напишу что-то вновь превосходное, договорюсь с толковым режиссёром, и мы пригласим её на главную роль. Но в моих глазах её надежда умерла.
- Любимая, каждый человек должен делать то, что хочет и что у него лучше всего получается. Разве нам не достаточно хороших книг нашего учителя и друга? – чересчур уважительно ко мне произнёс молодой человек.
- Конечно, - согласилась она.
- Не спешите снова сыграть бесподобно в великолепном фильме. Закон прост – часто повторяемые шедевры легко превращаются в заурядные вещи. Живите в любви и созидании, открывайте в себе новые способности и, если повезёт, найдёте и свой фильм, и свою роль, - я произнёс речь действительно тоном учителя, но быстро опомнился. - Знаете, вам уже повезло, вы нашли себя в фильме Станислава, а вот я прожил намного больше лет, чем вы, но до сих пор не нашёл себя.
- Как такое может быть? – недоверчиво спросила девушка меня. – Вы же автор сценария?
- Это - не мой фильм, а Станислава и ваш. Моим шедевром может быть только литературное произведение, которое я вполне возможно никогда и не напишу.
Девушка не совсем хорошо понимала меня, а молодой человек понимал.
- Я надеюсь, что у вас получится, у вас всё для этого есть – и способности и время, - приободрил он меня.
- Спасибо за доброе слово.
Дальше разговор приобрёл лёгкие формы, а потом мы попрощались, пожелав друг другу удачи в творческих делах. Мне было приятно на душе после этой встречи с добрыми друзьями. Нас сроднил фильм, заставил каждого что-то от себя оторвать без самосохранения и сожаления, без наркоза с корнем и болью. Парадоксально, рана заживает, а душа плачет, сначала больше от боли и потери, а чем дальше, тем больше от счастья и надежды.
Вернувшись домой, я вновь вгляделся в абстрактную картину Станислава, истекающую изнутри новыми красками. Его фильм точно такой же, этим он и будет брать людей за сердца ещё много лет. Этим свойством должно обладать и моё будущее произведение, неподвластное времени. Сложно, даже невозможно сотворить вечно живое, но деваться некуда, надо пытаться. Станислав научил меня уходить от компромиссов в важных делах - всё или ничего. Мой друг живёт во мне, теперь и я стал Скитальцем. И теперь я должен быть только тем, кем стал, и постараться оправдать и надежды друга и Мировой гармонии.
Скиталец 5. Мой друг режиссер
© Copyright: Александр Есентаев, 2016
Свидетельство о публикации №216062701151
Свидетельство о публикации №216062701151
Рецензии