Холодный берег

Берега, берега. Берег этот и тот.
Между ними река моей жизни.
Между ними река моей жизни течет,
От рожденья течет и до тризны...
Из песни



Концерты нашей агитбригады подошли к концу. Вчера ещё внимательная и радушная принимающая сторона, по непонятным причинам резко переменила свое отношение к нам.

По коридорам культурного комплекса, под видом охранников слоняются крепко сбитые молодцы в униформе, и с каждым часом их становится всё больше.

Члены нашего коллектива, без спешки, складывают вещи, упаковывают реквизит, инструменты и аппаратуру. Всего какой-то месяц проведен в этом спортзале, а все уже успели обжиться, обрасти «бытом».
 
Упаковавшись раньше других, решаю напоследок побродить по комплексу. В условиях перегруженного графика выступлений не было ни времени, ни сил осмотреть культурный центр. Мы едва добирались до раскладушек. По моим расчётам, до прибытия парома оставалось ещё достаточно времени и я, не спеша, двинулся по коридору.

Отсутствие какого-либо декора угнетало. Коридор напоминал сводчатый бетонный тоннель. Лишенный окон, скупо подсвеченный тусклыми лампочками, он монотонно тянулся, пряча свой конец в сером сумраке. Полоса света, пересекающая коридор, обозначила приоткрытую дверь. Заглянув сквозь довольно широкую щель, я увидел ряды стеллажей и, решив, что это библиотека, смело вошел.

В помещении не было никого и ничего, кроме стандартных единообразных стеллажей. Однако на них лежали не книги. Все полки были заполнены оружием, преимущественно, пистолетами разных систем. Не помню, как в моей руке оказался парабеллум. Понимая, что с таким предметом меня с территории комплекса не выпустят, я начал было разбирать пистолет, чтобы потом рассовать детали среди своих вещей. Донесшийся из коридора звук тяжелых шагов, заставил меня отказаться от этого намерения и я, с сожалением, вернул уникальный пистолет на полку. В комнату заглянул массивный охранник в чёрном комбинезоне и бронежилете. Ни слова не говоря, он буквально «выдавил» меня из помещения одним только своим мрачным взглядом.
 
Оказавшись в коридоре, я понял – что-то произошло. Взад и вперед сновали какие-то суетливые личности, мигали лампы аварийного освещения, приглушенно выла охранная сигнализация. Я поспешил в спортзал. Там творилось что-то невообразимое! Члены концертной бригады терзали свои, только что аккуратно уложенные сумки, рюкзаки, чемоданы. Безжалостно разбрасывались как собственные вещи, так и коллективный реквизит. Картина напоминала приступ массового безумия.

Я подошел к Сергею, который на общем фоне выглядел наиболее трезво. На мои вопросы он ответил, что прибегал распорядитель и сообщил о срочной эвакуации и закрытии комплекса. Приказано все вещи, реквизит и аппаратуру оставить. С собой взять только документы и самое необходимое.
 
Просветив меня, Сергей сунул паспорт в нагрудный карман, пихнул ногой свой рюкзак под раскладушку и твердой походкой двинулся к выходу. У Серёги большой опыт эвакуироваться налегке. Дважды он уходил от своих жён в одном пиджаке, с лёгкостью оставляя всё нажитое за годы.

«Взять только самое необходимое». А кто определил, что для человека является необходимым, тем более – самым необходимым?! Для меня самое необходимое – всё, что составляет моё прошлое, моё настоящее, без чего не состоится будущее! Перебирая свои вещи и свои мысли, я не заметил, как зал опустел. Поспешно рассовав по карманам несколько памятных предметов и фотографий, я стал пробираться к выходу.

Внезапно свет выключили, и я шел наугад, спотыкаясь о музыкальные инструменты, запутываясь в разбросанных по полу сценических костюмах. Благодаря ещё работавшему в коридоре аварийному освещению, я нашел выход. Вместе со мной здание поспешно покидали ещё двое припозднившихся сотрудников. Едва мы переступили порог, как стальные створки ворот с лязгом захлопнулись за нашими спинами.

Ледяной ветер швырнул мне в лицо пригоршню колючего снега. «Паром!», – вспыхнуло в сознании. Скользя по обледеневшему тротуару, я бросился в порт, благо бежать было не далеко. Плоский грузовой паром был заполнен стоящими людьми до отказа. Когда я появился в порту, паром отчаливал. Последние опоздавшие пассажиры прыгали на палубу с причальной стенки.

Расстояние между обледеневшим краем причала и бортом парома стремительно увеличивалось. В отчаянии, я собрался прыгать, но дорогу мне преградил какой-то мужчина в форменной ушанке. «Не советую, молодой человек», – спокойно сказал он и показал рукой вниз. Чёрная полоса воды, шириной уже несколько метров, будто сединой была покрыта пятнами ледяного «сала». Местами крутились воронки водоворотов.

Паром, набирая ход, уходил всё дальше по огромной реке, противоположного берега которой не было видно. Сквозь вечерний сумрак, разбавленный снежным крошевом, я уже не различал лиц стоящих на палубе людей. Всё сливалось в грязно-серую массу.

Ещё не осознав до конца случившегося, я чувствовал, что произошло непоправимое. Ушел единственный транспорт, связывавший этот северный город с Большой землей. Ушел навсегда, туда, где свет, тепло, жизнь. А что остаётся здесь? Только вечный холод и мрак. И я – наедине со своим одиночеством.

Ноги мои словно приросли к земле. Вокруг давно никого не было. Я оказался единственным отставшим пассажиром, а портовые рабочие, сделав своё дело, исчезли.

Наконец, пронизывающий ветер заставил меня двигаться. Круто повернувшись, я пошел прочь от берега. Я шел, не разбирая дороги – лишь бы идти.
 
Толкнув первую попавшуюся незапертую дверь и оказавшись в помещении, заставленном одинаковыми столиками, понимаю, что попал в портовый ресторан. Серая, убогая обстановка больше напоминает рабочую столовую. В зале не видно ни одного посетителя и я опускаюсь за первый попавшийся столик.

Тяжелые мысли одолевают меня, и я не сразу замечаю, что кто-то столбом стоит около моего стола. Подняв глаза, понимаю, что это – официант. Желая забыться, я заказываю вина. Через силу, стакан за стаканом я пью эту липкую, почти чёрную жидкость и никак не могу опьянеть. Облегчение не наступает, только стало казаться, что всё пространство вокруг заполнилось клочковатым как вата туманом.

И вдруг, в просвете тумана я увидел Нину. Я сразу узнал её, хотя и не видел много лет. Странно, она должна быть совсем седой, а её волосы, как прежде – тёмно-каштановые. Сознание тут же подсказывает, что цвет волос женщины не зависит от возраста. Нина, конечно, тоже меня узнала. Это видно по выражению её, чайного цвета, глаз.

Какое счастье – встретить здесь знакомого человека! И не просто знакомого, а друга. Она, конечно, успокоит меня, выручит, как бывало не раз. Нина, с её трезвым умом и рассудительностью, обязательно найдёт выход из создавшейся ситуации!

Я пытаюсь встать навстречу и не могу. Какой-то неожиданный спазм давит горло. Нина понимающе, хотя и слегка укоризненно улыбается и присаживается к столу. Сбиваясь и перескакивая с одного эпизода на другой, я спешу рассказать обо всём случившемся со мной. Временами язык деревенеет и заплетается. К своему стыду, несколько раз почему-то называю Нину Галей, но она не обижается и не возражает, а лишь печально улыбается.

Нина терпеливо слушала, а я с тревогой отметил, что в её глазах не отражается обычное участие, нет прежнего, сочувствующего и ободряющего внимания. Это было не равнодушие, а какая-то рассеянная отстранённость. Я заканчиваю своё горестное повествование и, несколько минут мы молчим.

«Поступим так, – она слегка коснулась моего рукава, – сейчас я занята по работе, а через два часа приходи ко мне в общежитие № 55. Запомнил? – Она еще раз повторила адрес. – Отчаиваться рано. Что-нибудь придумаем. Только прошу тебя – не пей больше».

Уходя, она обернулась. И мне показалось, что в глазах её блеснул, наконец, прежний огонёк оптимизма, будто даря искру надежды. Кивнув на прощание, она исчезла.

На душе сразу стало легче. Как много значит простой разговор с другом! И главное – появилась надежда. «Отчаиваться рано»!

Я продолжаю сидеть в ресторане. Никто не обращает на меня внимания. Не выгоняют на улицу – и спасибо. Ведь заказать я больше ничего не могу – деньги давно закончились.

Тягостные мысли вновь подступают. На фоне воспоминаний давит чувство вины. Как мало я ценил доброе, сочувственное отношение к себе. Бескорыстное, дружеское участие и поддержку воспринимал как должное. Не задумываясь, растрачивал человеческое доверие, считая его неисчерпаемым. Как мало я давал взамен! Чтобы постичь это, надо было оказаться на краю ледяной пропасти. Но, может быть, ещё что-то можно исправить?

Время вышло. Поспешно покидаю ресторан. Ночной мрак кое-где разрывают уличные фонари. В снежной круговерти, фонарных столбов не видно и молочно-белые шары висят в воздухе, как будто сами по себе. Снег идёт, не прекращаясь, но сугробов нигде нет. Сильный постоянный ветер сметает снег с обледеневших тротуаров и крыш. Стараюсь идти боком к ветру, но он всё равно проникает в каждую щель.

Общежитие – вытянувшееся вдоль улицы, двухэтажное здание барачного типа. Освещено лишь одно окно на втором этаже, будто даря свет надежды. На вахте, сидящий за столом охранник не проронил ни слова, не изменил привычной позы, а лишь равнодушно взглянул на меня оловянными глазами. Не задерживаясь, поднимаюсь на второй этаж. Сиротский запах казенного жилья вызывает першение в горле.

На тесную площадку выходят две двери. Стучу в ту, которая справа и, не получив ответа, вхожу. В обширной комнате, заставленной металлическими кроватями, пять или шесть женщин занимаются бытовыми делами. Одеты все по-домашнему, в пестрых халатиках и комнатных туфлях, но почему-то с причёсками, как для вечернего выхода. Извинившись, спрашиваю – где могу увидеть Нину, врача-невропатолога.

В резкой, вульгарной манере они ответили, что «таких» здесь нет, а здесь есть «другие». «Но ведь она живёт в общежитии № 55», – с беспокойством говорю я. «А это общежитие № 53!», – в один голос сообщают женщины, давая понять, что разговор окончен. В смятении я поворачиваюсь и бегу вниз по лестнице. В спину мне ударяет издевательский смех.

Стараясь успокоиться и уговаривая себя, что произошла простая ошибка, я стал планомерно обходить одно здание за другим, внимательно читая таблички. Сразу стало ясно, что корпуса общежитий располагаются только по нечетной стороне улицы. Вот номер 49-й; за ним – 51-й; затем, печально знакомый 53-й. Но дальше следовал 57-й! Я безрезультатно метался среди общежитских бараков. На том месте, где должен был стоять 55-й корпус, зиял обледеневший, заснеженный пустырь!

Потерянный, я стоял на пустыре и слышал стук, отдававшийся во всем моём теле, будто кто-то часто-часто бил камнем в кирпичную стену. И лишь когда в этом бешеном ритме случился перебой, дыхание перехватило, а земля на мгновение ушла из-под ног, я понял, что это – стук моего сердца. Со всех сторон меня окружали заиндевевшие стены домов, за которыми, будто в раковинах, затаились совершенно безразличные к моим несчастьям люди.

Вдруг, многоэтажный дом с ярко освещенными окнами, начал двигаться, постепенно набирая ход. От ужаса я столбенею. Оглушительно рявкающий гудок, выводит меня из ступора. То, что я принял за дом, оказывается палубной надстройкой гигантского ледокола. Я пересёк город с юга на север – от берега реки, до ледяных вод океана.

Страшная догадка впивается в мозг – Нина специально дала мне несуществующий адрес! А может быть она сама – лишь плод моего сознания, затуманенного алкоголем?! Это похоже на расплату за равнодушие, за невнимательное отношение к людям, с которыми я был знаком.

Последний лучик надежды гаснет. Я совершенно один в чужом, холодном городе. Без вещей и денег, со специальностью, которая здесь никому не нужна. От безысходности, я бреду наугад, навстречу леденящему ветру. Замечаю, что потерял шапку только тогда, когда волосы на голове становятся твёрдыми и колючими, как иглы у ежа. Онемевшее лицо уже не чувствует холода…

Пульсирующая головная боль, одышка и сердцебиение, как у загнанного охотниками зайца, сопровождают моё пробуждение.