А может, всё же, Кафка?

 Молодость радостная пора, но не внимательная. Не внимательная порой, до жестокости. До юношеской, почти детской жестокости. В детстве у меня была дворовая подружка - Лилька. На заре туманной юности из подруг она выбыла.  Она была старше меня на два года и уже училась на первом курсе университета. Не тот образ жизни и мышления, который был удобен и понятен мне.

В подруги вошли пустоголовые, ещё пустее (пуще?), чем я, модные малолетние дурочки. Мы вместе прогуливали уроки в старших классах, курили под самой крышей у шахты лифта, заедая всё это бутербродами из портфеля, и строили победоносные, блестящие в своём идиотизме планы на жизнь.

Все мы были Верами Орловыми, Аллами Ларионовыми, Элинами Быстрицкими, только лучше. Ну, а я, как девочка с самой звенящей от пустоты башкой, замахнулась уже и на Голливуд. В одном из своих рассказов я об этом предупреждала.
Но хоть в избранный круг подружек Лилька и не вошла, но в приятельницах моих осталась.  Я часто забегала к ней поболтать, похвастаться и просто так. Меня к ней тянуло. Теперь я понимаю причину этого « тянуло».
Лилька была другая, не такая, как мы, а другая. Но не сирая и убогая, а отмеченная Богом, другая.

Я приходила, она приветливо улыбалась, поднимала голову, отрываясь от очередного Канта или, того хуже, Гегеля, и начинались краткие курсы Фимы Собак. Я рассказывала ей, как за пятнадцать минут сшить из портьеры сногсшибательную юбку, ругала ругательски её круглые очки и невозможно отвратительные её косы.

Я хотела, чтобы Лилька оторвалась от умных, никому не нужных книг, сбросила ненавистные очки в роговой оправе, привела в порядок волосы  и превратилась, конечно, с моей помощью, в невозможную красавицу. Но Лилька только отмахивалась.

А я злилась и не понимала. Ну, ладно, я бы ещё смогла пережить « Красное и  Чёрное» Стендаля, « Милого друга» Мопассана, но Кант! Это, уже ни в какие  ворота! И, опять же, эти несносные очки и байковый халатик  вызывающей скромности.
Семья у неё
была приличная. Папа, Семён Лейзерович, какой-то необыкновенный химик- алхимик. Мама,  Эстер Ароновна - пианистка. Она и Лильку-то за фортепьянной этой держала часами. А та, знай, долби. Ах, Шопен, ах Этюды Калинникова! Короче, совершенно непригодная для дружбы фигура вырисовывалась. Но меня тянуло…

Помню, как-то пришла к ней, а родителей дома и нет! Свезло! Тут я таланты свои и проявила. Лилькины косы мы распустили, очки я с неё сдёрнула, халат на платьице заменили. Половину подола я отчекрыжила. На живульку подшила. Пуговки, конечно, застегнули не до самого горлА, как у  Эстер Ароновны было принято, а только до полпути.
 
И получилась из Лильки просто изумительная красавица. Я стояла на изготовке с чёрным карандашом для стрелок и с помадой для развратной яркости губ. Но ничего не понадобилось. Смоляные брови, сочные губы… Даже такая идиотка, как я поняла, что украшать – только портить.

То, что Лилька красавица было ясно сразу. Вот кто мог потягаться и с Быстрицкой, и со всеми остальными. Поняла это и Лилька. С тех пор одеваться стала современнее, очки для чтения стребовала у родителей в виде элегантной бабочки. И во дворе уже заглядывались на неё серьёзно.
Не всем это нравилось. Ну а что делать? Вот сидела на печи, читала Канта своего, никому жить не мешала и тут: «Нате вам, здрасти»!

Над двором нависла угрюмая зависть. Всем сразу стало интересно, во что одета Лилька, куда пошла, во сколько пришла. Незаметно к ней притулилась другая наша дворовая звезда, Ирка Нагорная. Как-то они сошлись( не на почве Канта). Стали посещать вместе театры, концерты. Завертелась светская жизнь.

И вот однажды после очередного концерта Ирка предложила  потерявшей всякую бдительность Лильке вломиться в ресторан, где у неё, у Ирки всё схвачено. Связи есть. Нет только денег. За всё и про всё хватит десятки.
– У тебя чирик есть?– Строго спросила Ирка.
– Есть ровно десять рублей. Мама дала на университетские завтраки. – Робко отчиталась Лилька.
– Давай сюда. Сейчас всё будет в полном ажуре.

И пошли. И прошли строгий фейс-контроль подвыпившего швейцара. Уселись за столик. Заказали бутылку сухого вина и мясное ассорти.
Звучала музыка,  искрилось вино в бокалах, счастье свободы распирало грудь. Их столик не остался без внимания мужчин. Они танцевали, трясли густыми гривами волос, пили вино и были абсолютно счастливы. Особенно, вырвавшая из кантова плена, Лилька.
 
Уже вечер догорал, когда Ирка сказала:
– Сиди здесь, я через пять минут буду. Позвоню знакомому, он за нами приедет и довезёт до дома.

Через сорок минут Лиля стала понимать – что-то случилось. Ирка, как в воду канула, а с ней и червонец на оплату за съеденное и выпитое. Когда свет в зале начал контрольно – периодически гаснуть, Лиля поняла, что грядёт позор и расплата.  С собой у неё не было даже паспорта.

 Когда предъявившему счёт официанту она попыталась тихо интеллигентно объяснить, что случилась какая-то нелепица. Пропала подруга… Официант заскучал и пообещал вызвать милицию.
Лиля была уже близка к обмороку. Но тут подошёл парень, приглашавший её на танец чаще других, и поинтересовался причиной зарождающихся противоречий между клиентом и обслугой.

Оказывается, всё это ерунда, и они с другом с удовольствием помогут ей выйти из затруднительного положения. И переживать не о чём. Они на машине, подвезут Лилю к самому дому.
 – А как же Ирочка? Где её искать? Что с ней? – уже заволновалась, чудесным образом спасённая, Лилечка.
Ребята такие хорошие, симпатичные ребята, её успокоили. Мол, приедешь домой, позвонишь своей подруге. Может, заболталась та с каким-нибудь ухажёром, и забыла, что деньги у неё остались. Бывает.

Уселись в машину. Друг за рулём, спаситель на заднем сиденье с ней рядом. А Лиля всё тараторила, всё заверяла, что деньги всенепременно завтра… Пока не поняла, что везут её не к дому, а даже очень наоборот. К выселкам, к дачам то есть.

И тут помог Кант. Лиля упорно делала вид, что она счастлива и не видит, куда её везут, да и не интересно ей. А всё слушала и спрашивала, якобы, интересуясь новыми знакомцами.
 
Из скупых, наполовину вральных фраз, поняла с ясностью до столбняка, что подружилась с двумя санитарами  из морга сумасшедшего дома. Куда её и везут пить водку и развлекаться. Причём, гарантируют, что будет весело.
« Ага! Весело! Особенно, когда в конце вечера задвинут в холодильник с кокетливой бирочкой на мёртвой ноге!» – почти  уже по Гегелю подумала Лилечка и на вираже, на полном ходу открыла дверцу и вывалилась из машины в кювет.
 Подобрал Лилечку  рассветный дачник, ехавший в город на работу. Лилька просто выползла на пустое шоссе и лежала там, поперёк и тихо. Даже уже и не стонала.

 Отделалась Лиля сравнительно легко. Перелом предплечья и правой лодыжки. Про синяки и царапины даже и говорить нечего. Жива. Счастье.

В больнице Лиля вела долгие беседы с обоими: С Гегелем и с Кантом. Я носила ей куриные бульоны и пирожки от бабушки. Родители ездили к ней почти каждый день. И я старалась с ними по возможности разминуться. Не могла смотреть им в глаза. Мне казалось, что это я виновата, уступив место лучшей подруги той, которая этого оказалась не достойна.

А загипсованная Лилька часами разговаривала то ли со мной, то ли с самой собой, то ли с этими двумя.
– Что есть предательство? Зачем? Почему? Зависть? Личная неприязнь? Стечение обстоятельств? Понятно – человек слаб. И вполне можно допустить мысль, что под гнётом обстоятельств, под страхом смерти даже неплохой, но слабый человек может предать.
 
Можно предать просто так для красного словца или выставления себя в лучшем виде. Гадость, конечно, но понять можно. Не принять, а просто понять. Но, оказывается, на  свете случается ещё хуже того: предать для того, чтобы предать! Что это? Кто ответит?

Лилька быстро встала на ноги, Молодость! Об этом случае мы не вспоминали. Во дворе никто не знал. С Иркой просто не раскланивались. А ей и не надо. И рассказывать про этот случай ей было не с руки. Всё забылось.

 Да! А Ирка та потом совсем с круга сошла. Спилась в кабаках своих. Говорят, в морге работает санитаркой. Какие-то два мутных санитара из грешной молодости её там пригрели. Бирки покойницкие распределяет и навешивает.Дружки помогли или Кафка постарался? Это уже мне не ведомо.