Письмо сыну. История старого человека

Здравствуй, сынок. Пишу тебе письмо, потому что иначе ты не станешь меня слушать. Всякий раз, когда ты навещал меня, и я начинал рассказывать о своём житье-бытье, ты ужасно раздражался, начинал размахивать руками и кричать. Я понимаю. Во всём виновата моя вставная челюсть, которая так и норовит выскочить. А ещё я не могу уследить за своими мыслями, путаю слова, заикаюсь. Мне ведь уже семьдесят восемь.
Знаешь, сынок, как трудно мне писать это письмо, рука дрожит.
Ты обижен. В последнюю нашу встречу даже обозвал меня чокнутым. Поэтому я должен всё объяснить, чтобы ты понял и не держал на меня зла.
Знаю, тебе нелегко. Мотаешься по съёмным квартирам. А у тебя ведь двое детей. Я предлагал вам переехать ко мне, но твоя Лена сказала, что лучше по чужим углам скитаться, чем жить бок о бок с вонючим стариком. Не отрицай, я всё слышал. Голос у твоей жены командирский, далеко слыхать.
Тогда ты предложил мне переехать в дом престарелых. Ты назвал его как-то по-другому, но суть та же. Я ответил, что хочу умереть в собственной постели. Ты начал кричать. Я оказался эгоистом, вздорным стариком, думающем только о своём комфорте. Мы поругались. Снова.
        Когда ты в последний раз навестил меня, то казался счастливым. Ты принёс фрукты и сладости. Говорил ласково: «Ну, вот видишь, всё и устроилось. Почему ты мне ничего не сказал? Почему уехал один? И как ты нашёл этот дом?» А потом невзначай: «Ты дашь мне ключи от квартиры?» Я сказал, что квартира давно продана. Тогда ты разозлился, устроил скандал, кричал, что просто так не смиришься. Я пытался тебе объяснить, но ты не хотел слушать.
Я расскажу всё по порядку.

Мы познакомились три года назад. Я ехал от Марьи Семёновны. Помнишь её? Сначала ты называл её выжившей из ума бабой, а потом вдруг резко изменил своё мнение и пытался нас свести, чтобы я переехал к ней в Мытищи. Но я много раз говорил, что не хочу большего, чем наше общение по телефону да поездки друг к другу пару раз в месяц.
       Так вот. Я вышел на нашей станции, а следом Лида. Тоже вышла. Понимаешь, у неё в одной руке была большая спортивная сумка, а на другой — девочка, дочка Юленька. Это я после узнал, как их зовут. Лида худенькая такая словно тростиночка, а мост у нас крутой, длинный.
- Что же, - говорю, - Вас никто не встречает.
- Некому, - отвечает она.
- А муж как же?
- Нет мужа.
- Умер?
- Да, нет. Просто не было никогда.
Мне её жалко стало.
- Давайте, - говорю, - я вашу сумку через мост перенесу.
Она испугалась:
- Да Вы что! Это не вы мне, а я вам помогать должна!
- Ничего, - отвечаю, - я ещё крепкий.
В общем, договорились вместе нести: я за одну ручку, она — за другую. Так и познакомились.

Потом я часто её встречал в магазине или просто на улице.
- Здравствуй, дед Петь! - кричала она и махала руками. Всегда весёлая, шумная. У неё будто и проблем никаких не было. Хотя что это я. Конечно, были проблемы. Как без них.
Я не рассказывал тебе о ней. Боялся твоей насмешки, злобы, ревности, быть может. Она ведь никогда на меня не кричала. Спокойно слушала всё, о чём я рассказывал. Представь себе: ей даже было интересно!
Мы никогда заранее не договаривались о встрече. Как то так получалось, что сталкивала нас жизнь. Иногда каждый день, иногда раз в месяц. Ты говоришь, она аферистка. Это не так. Говоришь, ноги ей переломать. Не надо. Я сам всё решил.
Ты знаешь, я не любитель по врачам ходить. Обычно старики целые дни в поликлинике проводят. Меряются потом, у кого сахар в крови выше да болячек внутри больше. Я не такой. Если б не зуб проклятый, ноги бы моей в том заведении не было.
Там я Лиду и встретил. Понимаешь, она ни о чём не просила. Даже не хотела признаваться, что больна. Я сам... сам всё выведал, сам предложил.
Знаешь, сынок, Лидочке была нужна операция, сложная. У нас таких не делают. Нет, не так. Делают, только ждать нужно. А ей нельзя было ждать.

Ты говоришь, я идиот. Что кругом обман. Я знаю, что сейчас много обманывают. Но если совсем никому не верить, как тогда жить? Помнишь Пашку Кречетова из семьдесят пятой? Он теперь адвокат, в законах разбирается. Я его попросил. Он всё сделал. Даже денег, что я ему совал, не взял.  Он всё понял. А ты говоришь мошенники... Мы продали мою квартиру, и я заплатил за лидочкину операцию. Жильё подыскал в этом доме престарелых. Конечно, своё всегда лучше, роднее. Но что поделаешь? Держишься всю жизнь за квадратные метры, грызёшься зубами, вырываешь из чужих рук, а после всё равно — ящик деревянный. И за гробом никто не пойдёт, потому что распугал всех своей подозрительностью, что мол вселятся и оттяпают драгоценные метры.
Почему я к тебе не обратился? Ты бы не понял. Стал бы кричать. Вот как сейчас. И ничего бы у меня не вышло.
Пойми, ведь она молодая совсем. Вся жизнь впереди. А ещё Юленька. Куда она попадёт? В детский дом? Ведь у них двоих кроме друг друга никого и нет. Ну, я ещё прибился. Она ведь не забыла. Приходит. Юленька меня дедом зовёт. Не ревнуй! Я твоих Мишку с Людочкой всё равно люблю, хоть и кличут меня старым козлом. Дети. Они не понимают. Наслушались ваших с Леной разговоров и повторяют как попугаи.
Я бы так хотел, чтобы вы все познакомились. Может, тогда ты успокоишься и поймёшь, что я всё сделал правильно. Это всё не стоит вражды, ничего не стоит...
Я всё ещё жду тебя, сынок. Прости, если что не так.