Башмачки для Марьи

http://ольгабеловаписатель.рф

УЙ НАД ОЙ, ИЛИ БАШМАЧКИ ДЛЯ МАРЬИ
(ПРОИЗВЕДЕНИЕ ПРОШЛО КОРРЕКТУРУ)

Марья поправила воротник, влезла поглубже в хлипкое пальтишко, одно название, а не пальтишко – мех поистерся, давно потерял свой первозданный холеный вид, ни шику тебе, ни лоску, но не это беспокоило женщину, неприятно было то, что со спины шибко поддувало, а это значит, от подкладки осталась одна фикция и от такого пальто теперь можно ожидать какой хочешь пакости, а она на него возлагала ой какие надежды.

Впереди показался выкрашенный зеленой краской контейнер. Из подворотни набросился ветер, по небу скребли обглоданные ветви деревьев, тучи мрачной толпой шарахались из стороны в сторону, солнце совсем не грело. Вокруг никого, ни своих, ни чужих. Вдалеке на аркане тянули в сад карапуза, хлопнула дверца машины. Ни души. Пустыня… К задней стене контейнера притулился шифоньер, у подножия, выскочив из разорванного пакета, валялись картофельные очистки, на дверце благородно висели старые брюки.

«Понимающий человек, – подойдя, похвалила оставившего их женщина. – Все мы люди, все человеки! А то ведь какие есть самонадеянные...»

Маршрут Марьи пролегал по отдаленной географии, уж шибко гадко было попадаться на глаза знакомым. Странствуя, она успела познакомиться с весьма почтенными людьми, одним из новых знакомых был Георгий Иванович – эрудит, интеллигент, милейший человек – разный люд на помойках встречается, если уж мусорные короли бывают, то что и говорить о других. (Про королей ей, кстати, Георгий Иванович поведал. Кладезь, а не человек!)

Среди россыпей чего только она не перевидала, чего только не понаходила – всякое добро люди выбрасывают: терем заново отстроить можно и мебелью обставить, из одежки кое-что перепадает (мода-то как шальная меняется), почитай, во все новое одеться можно. Пакет однажды нашла, а в нем – коробочка, в коробочке – телефон, новехонький, сначала дочери хотела снести, а потом спохватилась – у дочери-то, может, еще лучше есть, да и не хотела она, чтобы дочка знала, что мать по помойкам промышляет. Георгию Ивановичу предложила, тот тоже не взял, помыкалась, да и оставила, где нашла, авось кто другой подберет, кому нужнее… Марья огляделась, достала из-за спины сумочку (искать-то удобнее, когда руки свободные), того, за чем она пришла, и в помине не было.

– Ничего, погода шепчет, – подбодрила себя женщина. – Гуляй сколько хошь!
Вытащив блокнотик, Марья отслюнявила страничку и глянула на рисунок.

– Эх! – вздохнула она, нащупала что-то на дне, баламутка лежала на месте, куда ей деться? Ветер шуршал листком, Марья оторвала глаза от блокнота и… Надо же! Явились, не запылились! Стоят, пятки вместе, носки врозь! Как это она их сразу не приметила?!

– Вишь ты! – женщина была и рада, и польщена, и удивлена.

На земле прямо перед ней стояли черные, на толстой подошве ботинки.

Плюхнулись два голубя, но Марье было не до них.

– Кыш! – отогнала птиц женщина. – Голуби степенно разошлись. Марья наклонилась и любовно взяла башмаки в руки. – С Хлястиком, – будто бы похвалила их она. – Вон как! Ходила, ходила и выходила! Не подвела, мошенница! – не забыла она и про свою руководительницу.

Всю дорогу домой Марья поглядывала по сторонам, очень хотелось встретить Георгия Ивановича, поделиться радостью. «Не поверит ведь, дюж умный!» – совсем уж раззадорилась она.

Вернувшись домой, женщина в первую очередь занялась башмаками: вытащила из шелудивого пакета, помыла подошву, под батарею расстелила газетку, обихаживала своих подопечных долго, извела последние остатки гуталина. Вечером разложилась под лампой на журнальном столике, вытащила из саркофага очки, обе душки были давно в гипсе, сходила в прихожую, вытащила из сумки свою советчицу, обложка книжки была разорвана в клочья, название путеводительницы, как она ни колдовала, пока не придумала, уцелели лишь «…уй над …ой». С обратной стороны улыбалась автор, звали писательницу как-то по-чудно;му – Люсинда так-то так-то. Марья, сколько ни старалась, никак не могла запомнить. Книжка давно была прочитана от корки до корки. Поначалу впечатление было не из приятных, уж очень самонадеянно: мол, загадай что хочешь и сиди на печи, вселенная сама обо всем позаботится! Марья тогда этому очень удивилась: какая такая вселенная? Галактика их, что ли? Млечный путь? Читать, однако ж, продолжила, из любопытства, прежде ничего подобного она не встречала, подкупала книжка и простотой, хотя были и явные, на ее вкус, перекосы – полкнижки, к примеру, топталось вокруг мужчин, её же в силу возраста вопрос этот давно не интересовал. Страничка за страничкой, женщина и не заметила, как Люсинда её затянула, кому-то, может, и не понравилось бы, что автор в некоторых местах подолгу топталась и слишком уж все разжевывала, но Марья осталась довольна. К тому же Люсинда была неголословна, как Марье показалось поначалу, не только направо-налево раздавала обещания, но и давала конкретные рекомендации: делать так-то и так-то, никакой самодеятельности, все равно что в рецепте. Человеку, в первый раз с методикой столкнувшемуся, все это было очень полезно. Особое внимание Люсинда уделила главным принципам, в любой методике есть определенные приемы, в книжке за основу были взяты опять же мужчины, но Марья не растерялась, сообразила, что тем метода и хороша, что ее можно применять в каких хочешь сферах.

Правила вроде как казались незамысловатыми.

Взять хотя бы – «Себе не врать». (Люсинда приводила в пример блондина – нужен блондин, значит, заказывай блондина, и не твоя забота, как его тебе доставят! Марья, недолго думая, вместо блондина подставила ботинки – старые каши просили.)
Следующее правило гласило – «Об том, об чем мечтаешь, никому не говори». (Это и без книжки было понятно – сглазят!)


Или вот еще – «Как можно подробнее описать, что хочешь». (Тут-то и была основная работа, и вот тут-то Марья больше всего и боялась оплошать.)


И наконец – «Не завираться, не искушать судьбу, не требовать невозможного, а главное – ненужного». (В пример был взят президент Обама, его заказывать Люсинда не рекомендовала, мужчина хоть и завидный, но женат, две дочери, негоже разбивать семью – Марья и сама все это прекрасно понимала, к тому же себе всегда лучше искать из своих, а то ведь детей потом задразнят...)

Просить, по мнению Люсинды, можно было все что угодно, но нужно помнить, что на твое желание будет отрываться вселенная, которую на пустяки, как она поняла, отвлекать не стоит. В конце автор сделала некоторое послабление, не каждый в состоянии словами обрисовать, что ему хочется, таким разрешалось малевать картинки. Сразу после прочтения Марья и нарисовала свои будущие ботинки, их-то и нашла нынешним утром! Вот тебе и… «Властв…уй над судьб…ой!» – Марья чуть не хлопнула себя по лбу, так вот что таилось за оборванными буковками!


Перечитав страничку с загнутым листком, Марья принялась за вторую в своей жизни художественную работу. Художница из нее была никудышная, но Марья брала старанием: тщательно вырисовала воротник, мех не стала рисовать, нужно и честь знать (да и кто бы выбросил пальто с воротником), сделала его подлиннее, чтобы не поддувало, посадила шесть пуговиц – опять-таки чтобы не задиралась пола, каким-то макаром ей удалось даже создать ощущение тепла и толстости. Рисуя, художница постаралась учесть ошибки, допущенные с башмаками, тогда она – пусть уж Люсинда ее простит – до конца не верила, что из всего этого что-нибудь да выйдет. Сейчас бы она, конечно, нарисовала не огромные мужские ботинищи (она ни в коем случае не жаловалась и уже приготовила толстые стелечки), а женские сапоги, подлиннее, хотя был и риск – икры у нее толстущие, вдруг бы не сошлись, что тогда? Другие заказать неудобно, скажут – о чем раньше думала?


Рисунок в скором времени был закончен. С листками этими тоже была целая морока, в книжке была отдельная глава, посвященная этому, в которой другие читатели делились своим опытом с такими, как Марья. Судя по письмам читательниц, действовал кто во что горазд: кто-то вешал листки на магнит на холодильник, чтобы всегда было перед глазами (хотя это и противоречило правилам), кто-то просто оставлял в блокноте, а одна, кажется, Дженнифер из Сиэтла, стыдно сказать, засунула бумажку в бюстгальтер и так с ней и ходила.


Марья, как и в первый раз, убрала блокнотик и книжку в сумку – с ботинками метода сработала, так что и нечего было выдумывать что-то еще. Ночью спала плохо, долго копошилась, переживала, как бы чего не упустила и не испортила пальто.

Проснувшись, Марья засобиралась, надела старые ботинки – новые было жалко, да и не такие холода, чтоб вещь трепать, – приготовилась к тому, что и пальто найдется не сразу (ботинки она аж две недели выхаживала). Люсинда на это тоже указывала – быстро только куры несутся, а вселенной тоже требуется время, чтобы осуществить задуманное, все не с бухты-барахты! В этом был особый смысл – вдруг кому другое что забожается, что ж тогда, вселенной лишнюю работу делать? Часа три Марья усердно ходила, продрогла до костей, пальто не нашла, зато вдалеке увидела Георгия Ивановича – наконец-то будет кому рассказать и про ботинки, которые уже нашлись, и про пальто, которое только должно найтись. К тому же, как она успела приметить, Георгий Иванович сильно поистрепался, и ему бы тоже не помешала и новая шапка, и новые ботинки. Конечно, такой, как он, Люсинде не поверит, с его-то инженерным образованием, а она возьмет и за него все нарисует – главное, только выведать, что ему перво-наперво нужно, чтобы вселенную почем зря не беспокоить.