Субботнее утро

  В квартире раздаётся звонок. С трудом разлепив веки, Валентина смотрит в простенок между шкафами – на электронные часы: без пяти минут шесть. Людей в это время по пустякам не будят.
Поднявшись с постели, она подходит к двери и спрашивает с тревогой:
– Кто там?
– Это я, Зина, – слышится хрипловатый голос.
Валентина открывает дверь. Зина, женщина ещё молодая, частенько выпивает. И сейчас от неё исходит подозрительный запашок. Шмыгая красным носиком-кнопкой, она говорит:
– Дай мне, пожалуйста, холодной водички, а то в горле пересохло.
– Только за этим ты явилась в этакую рань?! – удивляется Валентина. – Тебе что, в доме воду перекрыли?
– Нет, воды полно, – простодушно пояснила посетительница. – Просто я на улице дышала свежим воздухом и захотела пить. А подниматься к себе на восьмой этаж неохота.
От негодования глаза Валентины становятся большими и круглыми, как пятирублевые монеты.
– Подумать только, какая барыня нашлась! Ей даже в собственную квартиру лень подняться. А на соседей наплевать, так что ли?! Я принесу воды, но больше не буди меня по всякой ерунде!.. Это чёрт знает что такое! – уже на кухне возмущается она. – Кого-то жажда мучит с похмелья, а я, значит, должна её утолять, – со стаканом воды она возвращается к Зине. – На, пей! В кои веки хотела выспаться, так тебя леший принёс!
Зина торопливо пьёт воду и, возвращая стакан, с жалкой улыбкой оправдывается:
– Я чё-то не подумала, что ты спишь. Ей-богу, больше не буду. Прости, миленькая!
Валентина опять укладывается в постель, подвигая мужа, уже успевшего вольготно разлечься, и, позёвывая, размышляет:
– Зачем я нагрубила Зине? Разнесчастная бабёнка! У неё, как говорится, ни детей нет, ни плетей… Но я тут причём? Разве я не имею права на отдых? Всё, спать! Немедленно спать!
Она погружается в неглубокий сон. В сознании вяло копошатся какие-то размытые безобидные образы.
– Который час? Вдруг дети уже поднялись? – оберегая приятную истому, Валентина чуть приоткрывает глаза: в окно видна верхушка рябины, а в бледном пятне неба над ней пролетает что-то крупное и чёрное, возможно, ворона. Также вприщур женщина смотрит на часы и на мужа. На часах – полвосьмого, а мужа не видно: с головой укрывшись одеялом, он тихо похрапывает.
"Рано ещё. Все спят. И мне надо уснуть, а то весь день буду, как моль. Спать, спать... – внушает себе Валентина, но в голову нагло лезут суетливые мысли. – А на завтрак подам кашу манную или овсяную. Её готовить – раз плюнуть. А пока что спи, Валя, спи, родная… – ласково уговаривает она себя и вспоминает: – Есть ещё кукурузная крупа. Но её варить замучишься. Уж лучше манка или овсянка. Ах ты, Господи, да что сварю, то и съедят! А сейчас – спать!"
Уснуть ей не удаётся, но дремать тоже неплохо.
"Одной каши будет маловато, – тонким буравчиком сверлит хрупкую дремоту новая мысль и тащит за собой своих "подружек". – Витя точно ею не наестся. Нужны хотя бы бутерброды, но колбасы мало. Масло старое, лучше на гренки пустить. Вот и наделаю гренок вместо всяких там "бутеров" и "бродов"…А пока хорошенько высплюсь. Спи, Валюша! Усни, бедная труженица! Спать… спать… спать…"
Самогипноз начинает действовать: по жилам растекается тепло, туманится сознание…
Вдруг опять тренькает звонок.
"Ну и наглость! – проснувшись, гневно думает Валентина. – Какой беспардонный, эгоистичный народ! А мы не откроем. Фиг вам! Мы спим. А уж как я крепко сплю – пушкой не разбудишь!"
В прихожей шелестят лёгкие шажки семилетней дочери. Скрипит входная дверь. Потом шажки приближаются к кровати.
– Мамочка, проснись, – слышится тонкий голосок. – Там одна тётенька пришла. Она постирала белье и…
– Откуда она только взялась со своим бельём?! – раздражённо перебивает дочь Валентина.
– Из нашего подъезда. Толстая такая. У которой ещё зубы железные. Она вешала бельё, а прищепок не хватило. И она просит наши. А я не знаю, где они.
"Ещё одной дуре спозаранку неймётся! Как сговорились, – со злостью думает Валентина про толстушку со вставной челюстью и про Зину заодно, но дочери говорит почти спокойно:
– В ванной они, на нижней полке шкафчика… А ты опять ляжешь?
– Да, отнесу прищепки и лягу, – зевая, девочка уходит.
"Вот и молодец, – мысленно хвалит её Валентина. – Дайте и маме своей отдохнуть. Что за месяц такой сумасшедший? На работе – запарка, дома – запарка. Тому – подай, за тем – проследи, всех – накорми. Совсем вымоталась, дошла до ручки! Страшно в зеркало на себя глянуть: на чуму похожа. Как будто я прислуга, наймитка какая-то у злого хозяина!"
Сна теперь ни в одном глазу, и вставать нет ни малейшего желания. Валентина смотрит на бортик вдоль кровати, то есть на мужа, скрытого одеялом, и с горечью бормочет:
– Хорошо Вите. Ишь, задаёт храпака! Видел он все заботы в гробу и белых тапочках. Вчера с работы пришёл и сразу плюхнулся на диван, поужинал – и опять туда же. А у меня готовка, уборка, дети. А он все глаза протёр об телевизор, ещё и бокс собирался посмотреть в час ночи. А я от недосыпа сама почти в нокауте! Это Витя может дрыхнуть сколько влезет. Не ему же вставать чуть свет и впрягаться в домашние дела. Думает, что женщине отдых ни к чему. Держит меня за лошадь ломовую! О, как я устала! Вот бы исчезнуть, испариться на пару часов!.. А-а-а, – Валентина зевает так энергично, что хрустят скулы и слёзы проступают из глаз.
Она подсовывает ладони под щёку, блаженно улыбается в предвкушении глубокого сна… За стеной, в детской комнате что-то падает, раздаётся визг и смех. Значит, проснулся четырёхлетний сынишка и затеял возню с сестрой. Валентина трясёт мужа за плечо и тянет жалобным голосом:
– Витя, милый, приготовь детям завтрак, пожалуйста. Я такая разбитая, сил никаких нет! Дайте мне немножечко поспать. Витенька, котик, так ты встаёшь?
– Угу… минут через десять, – отвечает муж и вновь начинает храпеть.
Валентина сдёргивает с него одеяло и отчаянно кричит:
– Ну-ка, засранец, поднимайся – и марш на кухню! А то я тебе такие "десять минут" устрою – мало не покажется!
Виктор испуганно вскакивает, натягивает трико и ворчит:
– И чего так орать? Да ещё обзываться… Прямо фурия… А что готовить-то?
– Сам сообразишь, не маленький. И случись хоть всемирный потоп, а меня до четырнадцати часов не беспокоить! – приказывает Валентина и ныряет под одеяло. Сон, столько раз потревоженный за утро, принимает её в свои крепкие и долгие объятия.