Тёплые руки

 В погожий день во дворах подолгу сидят те, кого пренебрежительно называют бабками, а то и сплетницами на лавочке. А они счастливы уж тем, что ещё могут выходить на улицу, дышать воздухом, а не цедить его через форточки квартир. Время обесцветило лица этих женщин, лишило форм и упругости тела. Седые, неуклюжие и больные, умудрённые опытом и трогательно беззащитные, они радуются тому малому, что осталось в их жизни. Я уже немолода, а старушки из моего подъезда мне ещё в матери годятся.
– Побудь, милая, минуточку с нами, – всякий раз, завидев меня, говорит Светлана Павловна. Ей  за восемьдесят. Голос у неё певучий, кроткие глаза смотрят ласково. Недавно у неё умер сын. В её-то возрасте пережить такое и не утратить интереса к людям, жизни!
Рядом с ней сидит Татьяна Фёдоровна. Её правая рука привычно укутана платком.
– Только похолодает, будто зверюга какой приходит по ночам и грызёт мне плечо. Ни мази, ни уколы не помогают. Плачу, а то и вою от боли, – старушка говорит быстро, без пауз, как строчит из пулемёта. Её квартирка подобна музею рукодельного искусства: всюду вышитые крестиком и гладью картины, "думочки", связанные крючком салфетки, скатерки, зверюшки и даже вазы.
На краешке скамьи примостилась Марья Ильинична – маленькая и плоская, как первоклассница. Ей зной и стужа нипочём. Утром и вечером она обязательно прогуляется по двору, а в дождь или снегопад созерцает мир с крыльца. У неё о каждом из жильцов дома, есть своё мнение. Но прежде, чем его озвучить, она хорошенько подумает.
Возле женщин увивается Палыч – высокий иссохший старик с тёмным лицом и русыми, без единой сединки волосами. Он часто под хмельком, что, впрочем, подпитывает его красноречие.
 – Ты где это скрываешься? – спрашивает он меня игриво. – Глянь, трава по пояс вымахала, косить пора. Завтра принесу серп, ну и бутылочку. И мы с тобой, как в прошлом году, наведём возле дома порядок.
Подслеповатый Палыч с кем-то меня путает, но я ему подыгрываю:
– А за мною, значит, закуска. Пару салатиков, думаю, нам хватит. А выпивать-закусывать будем до или после покоса?
– Как масть пойдёт, – подмигнув мне, говорит Палыч, а Татьяна Фёдоровна хохочет:
– Глаза разуй, кавалер! Это не Зинаида, с которой ты косишь под бутылочку.
Палыч обескуражено качает головой:
– То я и думаю, чёй-то Зинка сама на себя не похожа.
Прежде с этой компанией сиживала Лидия Ивановна. Куда б ни смотрела она, один глаз её поднят к небу, другой скошен влево.
Когда я с ней здороваюсь, она предупреждает:
– Не называйся, сама угадаю, кто ты. По голосу, – и, угадав, довольно смеётся. Однажды я увидела, как она на четвереньках спускается с крыльца подъезда, и подскочила к ней:
– Вам плохо?
– Нормально, – говорит Лидия Ивановна. – Погулять захотелось, а довести некому. Почти не вижу, и поручней на крыльце нет. Ну, чтоб не грохнуться, я вот так, по-собачьи: сначала из подъезда – до лавочки, а после от лавочки – до подъезда. А там уж на лифте еду домой.
Присаживаемся на скамью. Разговариваем. Она находит мою руку, пожимает.
– Руки у тебя, дочка, тёплые.
– Ещё бы, такая жарища!
– Я про другое, – возражает Лидия Ивановна. – Вот над головой что-то голубоватое, светлое. Это небо, а в нём тёмное пятно. Ага, тучка, значит. А вокруг меня зелень. Смутно вижу людей: идут или стоят. Всё, как в тумане. Вдруг рядом сел кто-нибудь, поговорил, коснулся рукой и словно соединил меня с миром, как вагон с паровозом. И я не такая беспомощная…
Лидия Ивановна три года назад. А я помню её слова, смех и полное добродушное лицо. И обо всех старушках, побитых, поточенных нелёгкой бабьей долей и возрастом, молю Господа:
– Дай им тепло заботливых рук до самого смертного часа!