Волны Японского моря - 1

Из «Воспоминаний» моего мужа




И вот гудок последний раздаётся.
Зелёным светом вспыхнул светофор.
Ещё мгновение и поезд уж несётся
В неведомый, загадочный простор.

Уже во мгле едва, едва мерцают      
Знакомые огни родимого села
Но постепенно блики исчезают
И за окном сплошная темнота.
               
               


ДОРОГА В АРМИЮ
 На горизонте едва забрезжил рассвет 10.08.1959г, когда мы сошли на платформу станции Рузаевка. У меня было 100 рублей (четыре купюры по 25 рублей) денег и большой тяжёлый чемодан набитый школьными учебниками. Зачем я их взял не пойму до сих пор. Никто мне не посоветовал, что надо взять и как надо одеться.

По ещё безмолвным улицам Рузаевки, нас отвели в расположение пересыльного пункта. Там уже находилась группа призывников прибывших ранее с других районов, более 100 человек. Нас, Зубова Полянского района и примкнувших по дороге, было 65 человек. Там расположились в огромном сарае прямо на полу без подстилки и одеял. Спали, положив чемодан под голову. Ели у кого что было, либо покупали в магазинах. Мне пришлось разменять одну купюру, т.к. на второй день мне уже нечего было есть. Так мы прожили трое суток. За это время произошёл только один инцидент.

В первый же день нашлись шустрые ребята и стали собирать деньги по три рубля для покупки гармошки. Все охотно давали. Гармошку купили, На третий день оказалось, нам не всем по пути и возник спор из-за гармошки. Чуть не дошло до драки стенка на стенку. Хорошо, что сопровождающие офицеры не струсили и не скрылись за углы, а решительно вмешались в спор. Они рассудили так: гармошку разорвать нельзя; их 120 человек, а вас только 65; так что гармошка должна принадлежать им. Наша команда нехотя согласилась. Драки не произошло. Молодцы офицеры!

Через три дня нас посадили на пригородный поезд и отправили в Саранск, в республиканский военкомат. Предварительно нам выдали денежное довольствие. Я уже не помню по сколько рублей, но разменивать ещё одну четвертную мне не пришлось. В Саранске вновь проходили медкомиссию. Там уже была огромная партия несколько сот человек, и процедура медосмотра затянулась на весь день. Часов 17-18 нас выстроили в огромную колонну и повели на вокзал по улицам Московской и Гражданской (Ленинский проспект).

Впереди шёл духовой оркестр и играл марши. Все тротуары были запружены, толи провожающими, толи зеваками. Женщины махали платками, что-то кричали и шли вслед за колонной. Когда мы пришли на вокзал, там уже стоял пригородный поезд и нас рассовали по вагонам. Места мне не хватило, но к окошку сумел пробиться. И тут произошло чудо.

Когда все уселись и на перроне остались одни провожающие (их оказалось не так много), вдруг раздался голос: «Витя, Витя…». Кричала молодая женщина мне не знакомая и я не придавал этому значения, мало ли Викторов на свете. Но она настойчиво кричала и махала именно мне.
-Меня что ли? – удивлённо проговорил я.
-Да, да! – обрадовалась она. – Как дела? Всё в порядке?
-Да – отвечаю я.
-Ты меня не узнаёшь? – продолжает она.
-Нет.
Она назвала своё имя и фамилию. Я покачал головой.
-Что передать родителям?
-Да ничего, всё в порядке.
Разговор продолжался в том же духе. Мне было приятно, что в незнакомом городе кто-то провожает и меня, но всё же я облегчённо вздохнул, когда поезд тронулся. Мы помахали друг другу руками. Я так и не знаю, кто была эта женщина. Кажется какая-то знакомая Лизы.

Приехав в Рузаевку, мы вновь пришли в ту самую пересыльную казарму, откуда уехали рано утром, но ночевать там нам не пришлось. Ночью, не помню в какое время, нас 65 человек подняли и повели на вокзал, там погрузили в пассажирский поезд и мы поехали, наивно думая, что до места службы. Это был очередной пересылочный этап. Нас довезли до Сызрани и там пересадили в воинский эшелон отправлявшийся на Дальний Восток.

Воинский эшелон сформированный в Сызрани, состоял из товарных вагонов в каждом из которых находилось примерно 60 человек призывников и два сержанта сопровождения. В торцах вагона было по три яруса нар. На каждом ярусе располагалось по 10-12 человек призывников.

Из посуды выдавалось несколько оцинкованных вёдер для воды и каши. Оборудованный таким образом товарный вагон назывался «телячий», наверное, потому, что люди перевозились как скот. В середине эшелона находился один пассажирский вагон. Там находились офицеры и солдаты сопровождения. Один товарный вагон оборудован под кухню, и один под склад.

Начальник эшелона был майор низенького роста, но очень горластый. Похоже, он не знал ни одного нормального слова и нецензурщина лилась  из него, как Ниагарский водопад. Однако, надо отметить, что именно его словесная суровость определила  благополучное путешествие такого скопища озверелых парней.

Путешествие было долгим, целых 17 суток. От Сызрани ехали через Уфу, Челябинск на Курган и далее по транссибирской магистрали. Наконец 28 августа небольшая группа из Сызранского эшелона, 250 человек, прибыла на станцию Посьет. Остальных, начиная с Уссурийска, распределили по разным воинским частям. На этом можно закончить описание дороги, но путешествие в «телячьем» вагоне столь необычно, что на некоторых деталях следует остановиться подробнее.

Одежда на мне была такая: х.б. майка, сатиновые «семейные» трусы, тонкая х.б. рубашка, простые штаны и вельветка. На голове кепка, на ногах бумажные носки и брезентовые полуботинки. В чемодане находилось вафельное полотенце, кусок земляничного мыла, дешёвый бритвенный прибор, алюминиевая ложка и кружка. Всё остальное место в чемодане занимали школьные учебники и небольшая книжечка стихов Лермонтова, которую я читал всю дорогу и почти всё время Учебного пункта в армии.

Брились  так: намазывали щёки и подбородок мыльной рукой и скребли безопасной бритвой (пластмассовый станок ценой 20 копеек). Для еды использовали консервные банки и прочее, у кого что было. У кого ничего не было, клали кашу на куски газеты и ели руками, как обезьяны. Еда состояла либо из крутой каши, либо густое пюре из сушёной картошки, либо куски вареного гороха, хлеб и чай.

Ели два раза в сутки следующим  образом: на остановке в соответствующее время несколько человек из вагона хватали вёдра и во главе с сержантом бежали к вагону кухне. Там, под расписку сержанта, получали положенное количество хлеба, каши и чая. Держа в охапках буханки хлеба и в руках вёдра, ватага бежала обратно, чтобы успеть за время стоянки в свой вагон. Хуже всех приходилось тем, кто находился в первых и последних вагонах. Если они не успевали, то садились в чужой вагон, либо на подножку и ехали до следующей остановки. В вагоне, специально выбранные люди делили хлеб кашу и чай на всех.

 Самое неприятное в пути был туалет. В «телячьих» вагонах не было никаких приспособлений. Поезд останавливался на станции и две тысячи грязных, замызганных, остриженных наголо парней высыпали на перрон. Привокзальный туалет мужское и женское отделение мгновенно забивались, но они в лучшем случае могли вместить несколько десятков человек. Остальные садились прямо на перроне.

Вдоль состава бегал начальник эшелона и приказывал всем садиться и оправляться в очень грубой и оскорбительной форме, грозясь пристрелить непослушных. Для острастки, он постоянно стрелял в воздух из пистолета Макарова. Пассажиры, оказавшиеся в этот момент на вокзале, с ужасом смотрели на происходящее и как овцы жались друг к другу и к двери вокзала, но не убегали. Любопытство брало вверх, а напрасно.

Призывники настолько озверели, настолько потеряли человеческий облик, что рассказывали очень жуткие истории. Одну женщину затащили в вагон, коллективно изнасиловали и на всём ходу поезда выкинули в дверной проём; одного путевого обходчика убили буханкой черствого хлеба брошенной на ходу поезда; одного сержанта избили до полусмерти, засунули под нижние нары и продержали там несколько суток. Всё это произошло в 1958 году в предыдущий призыв из Ростовской области и Донбасса.

Во время нашего путешествия, к счастью, таких ужасов вроде бы не было. Я не знаю, что происходило в других вагонах, но в нашем вагоне было всё благополучно. Играли в карты и выпивали, но мало (не было денег). Только один раз чуть не началась драка на почве карт, но сержанты уговорили «петухов» кончить миром.

Я не принимал участия ни в пьянках, ни в картах. Целыми днями читал Лермонтова или глядел на мелькающий за оконным проёмом ландшафт. Мне очень понравилась природа Урала и не понравилась природа Сибири. Западно-Сибирская низменность представляла бескрайнюю степь. От одного посёлка до другого несколько сот километров. Поезд летит с огромной скоростью, по несколько часов не встречая ни одной станции.

Центральная и Восточная Сибирь – невысокие сопки, точнее холмы, покрытые редкими деревьями и только в районе Байкала природа вновь становится живописной. Кроме того, когда ехали по Сибири, было так холодно, что по ночам мы извивались как черви, пытаясь хоть как-то согреться. Вот когда радовались те, у кого имелась телогрейка.

Когда ехали по Восточной Сибири, произошёл любопытный эпизод. На одной остановке к нам в вагон залез солдат из сопровождения. Он не успел добежать до своего вагона и вспрыгнул на подножку тормозной площадки. Ребята позвали его в вагон и он уже на ходу заскочил к нам, точнее его втащили, так как в «телячий» вагон не так-то легко заскочить. Лицом солдат походил на чукчу и такой же простоватый. Он был вооружён карабином СКС.

Ребята начали приставать к нему с вопросами о службе на границе, о шпионах… Он пытался отвечать на вопросы со знанием дела. Но ребят всё больше и больше интересовал его карабин. Всем хотелось потрогать, подержать в руках, пощёлкать затвором и даже стрельнуть.  «Чукча» расхрабрился, достал один патрон, зарядил карабин и выстрелил в воздух, но тут же спохватился и начал лихорадочно разбирать и чистить карабин от следов гари.

Уже стояла ночь и в вагоне горела свечка. Ребята пытались помочь ему, но только мешали. Впопыхах кто-то, толи он сам, толи кто из ребят уронили затвор на пол, а там большая щель и по закону подлости затвор упал прямо в неё. «Чукча» издал вопль отчаянья. При первой же остановке выскочил из вагона и исчез. Больше мы его не видели.  Вообще-то, за такие вещи в те времена отдавали под трибунал.

Наконец наш состав въехал в Приморский край. К Посьету мы приехали рано утром. Была пасмурная очень тёплая погода. Среди некоторых призывников возник новый психоз. Они начали рвать на себе одежду и разбрасывать её в разные стороны. Покончив со своей одеждой, нападали на товарищей и рвали их одежду. Ко мне подскочил один псих и хотел разорвать вельветку, но я сказал ему:  не надо, мою одежду хочет взять сержант на дембиль. Он отстал. Мы вылезли из вагонов.

Все, кто был хоть как-то одет, построились в колонну и отправились в часть. Для тех, кто остался в одних трусах или даже без них (таковых набралось человек 30), была вызвана машина. Мы шли по извилистой гористой улице посреди частных домиков. Вокруг изумительная природа. Справа возвышалась сопка, густо поросшая субтропическим лесом, слева за домами виднелся морской залив, за которым простиралась гряда сопок.

Было так тепло, что имевшие фуфайки стали бросать их в огороды. На крики офицеров и сержантов прекратить безобразие, никто не реагировал. Через полчаса нас выстроили вдоль красивого двухэтажного особняка, и кто-то из старших офицеров произнёс приветственную речь. Из которой мы узнали, что прибыли для прохождения службы в 59-ый Хасанский, Краснознамённый и ордена Кутузова второй степени пограничный отряд; проще войсковая часть 2045.

 Оратор закончил свою речь поздравлениями в наш адрес; как нам крупно повезло служить в столь прославленном пограничном отряде, и передал слово старшине Селину. Старшина был краток: приказал сдать все вещи в каптёрку и отправиться в баню.

Помывшись в бане быстрым темпом, мы стали выходить по команде по одному с поднятыми руками. Банщик большой мочальной кистью макал  в бочку с каким-то белым раствором и мазал ею промежности и подмышками. После выдавали нижнее бельё (майку и трусы), х.б. (гимнастёрка и брюки – галифе цвета хаки), кирзовые сапоги и фланелевые портянки. Всё это новое.

Пилотку и брезентовый ремень бывшие в употреблении. Объявили, что фуражки и кожаные ремни выдадут после окончания Учебного пункта. Яловые сапоги выдадут через 8 месяцев. Из старых вещей у меня остались:  носовой платочек, пластмассовый станок для бритья, несколько лезвий «Нева» и, самое главное, три заветные четвертные (75 руб.) неприкосновенный запас.
Итак, помывшись в бане и одевшись в солдатскую форму, я приобщился к славной когорте Советских пограничников.

Далее - Граница
http://www.proza.ru/2016/06/30/480