Мужчина в доме

Заверещал домофон. Лариса сняла трубку.
- Дверь  привезли, открывайте.
Два парня затащили в прихожую упакованный в картон заказ.
- Куда ставить будете?
- В туалет.
Поглаживая кота, Лариса  поставила табурет в кухонном проеме  и села наблюдать. Парни живенько ободрали  упаковку, вынули новую дверь. Кот вывернулся из хозяйкиных рук, полез в картонные развалы, довольно мявкая.   
- Это вы для него так извращаетесь? – кивнул один из парней на кота.
- Для него, - улыбнулась Лариса. – Единственный мужчина в доме, надо его холить и лелеять.
- Меня бы кто так лелеял, - рассмеялся второй работник, снимая с петель старую дверь, и критично осматривая выпиленное в ней отверстие. – Ничего себе. Сами, что-ли, выпиливали?
- Нет. Помогли.
- Я бы такому помощнику руки отпилил, - покачал головой парень.
Лариса промолчала. Чтобы один мужчина оценил работу другого?! Да ни в жизнь! Особенно в доме женщины.  На место изуродованной двери  благополучно  встала новая.  Ребята собрали  упаковку, оставив по просьбе Ларисы особенно полюбившийся коту кусок картона, и ушли.
- Персик! Перс! Иди сюда. Иди, что покажу.   Вот так теперь ходить будешь.
Она поймала кота, поднесла его к двери и ткнула  головой  в отверстие, защищенное тонкой заслонкой. Кот протиснулся в туалет. Лариса подняла заслонку, зовя кота.
- Иди обратно!
Умный котяра мгновенно сообразил,  что от него требуется. Лариса с удовольствием оглядела приобретение. Интерьер, еще носивший на себе следы пребывания последнего мужчины в доме,  приобретал прежний ухоженный вид.  Она грустно улыбнулась. Ей было стыдно вспоминать последний прожитый  год. Не больно, не жалко, а именно стыдно. Мужчина в доме…

-/-

Николай  появился в её жизни, как средство от тоски.  От  извечной бабьей тоски по мужскому плечу, по ласке, по заботе, по хозяйской руке. Клин клином вышибают. Засевший в сердце обломок прежнего счастья следовало вышибить. Обширный ресурс клиньев обнаружился на  популярном сайте знакомств.  Не смотря на обширность, выбор для таких,  как Лариса,  оказался невелик. Наименьшее душевное сопротивление при переписке вызвал Николай – бородатый, как Лев Толстой, с пронзительным взглядом темных глаз. Да и  описание было без мудреных оборотов – разведен, сорок четыре года, рост метр восемьдесят, «Мицубиси», жилье имеется, для серьезных отношений.
 Через две недели виртуального общения гость появился на её пороге.
- Дарова, - стаскивая с ног войлочные бурки а’ля «прощай, молодость», приветствовал он её хриплым низким голосом.  Снял вязаную шапочку, едва прикрывающую лысеющую голову с тощей косицей на затылке, стащил поношенный  бушлат. 
Лариса смущенно смотрела, как гость, сильно припадая на правую ногу,   проходит в кухню. Персик высунулся из спальни, и, прокравшись к буркам, стал их обнюхивать.  Гость ухмыльнулся в лохматую бороду, глядя на встопорщившего шерсть кота.
- Учуял. У меня собака и две кошки.
- Чай будете? – промямлила Лариса. Николай ей не понравился. Хромота сгибала его, делая меньше ростом. При своих ста восьмидесяти сантиметрах он смотрел на Ларису снизу вверх. 
- Можно и чаю, - поглаживая макушку, прогудел Николай.  – Да я бы и поел че-нить. 
- Гречка есть, - по-женски среагировала Лариса, слегка опешив.
- Ну,  так ставь на стол, хозяюшка.
Лариса сунула в микроволновку  тарелку с кашей под неодобрительным взглядом гостя.
- Плита же есть. Чё на огне не греешь?
- Так быстрее.
- А я не тороплюсь. А эта гадость, - он кивнул в сторону печки, - только здоровью вред наносит.
- Да у нас вроде со здоровьем  пока все нормально.
- Это пока, - зловеще протянул Николай, неохотно ковыряя вилкой в тарелке. – Ложку дала бы.
Лариса  подала требуемое.
- Пресновата каша. 
- Водочки? – тая в голосе усмешку, предложила Лариса.
- Эту дрянь я не употребляю. Ни водку, ни пиво, ни прочие алкогольные напитки. Хреновины нет?
Лариса смешалась. Не пьет.  Это в плюс. А то, что кажется грубоватым… Так он же мужчина, в конце концов. Не слизняк какой-нибудь. Ядреный русский  мужик.
Покинувший её Рудик был существом интеллигентным и придирчивым. Любил сладкое, буйабес и словари. Носил очки и круглое брюшко. Декламировал Губермана, звал её насмешливо «жена председателя колхоза», и регулярно выговаривал – «Ларочка, ротик, когда зеваешь (смеешься, чихаешь), прикрывать надо». Ларочка приноравливалась, совершенствовалась, горя желанием  улучшить себя. Любила. А он - нет.  Нашел по себе – с двумя высшими, ниже ростом, меньше весом, младше и не обремененную детьми. Ну да счастья ему, паршивцу.
Николай  ел гречку, щедро приправленную солеными помидорами, чесноком и жгучим  красным перцем. Лариса оторопело смотрела на адское блюдо, в которое превратилась  мирная каша. Ядреный русский мужик. Чай заваривал сам, по-хозяйски отодвинув Ларису от  стола.
- Сиди уж. Вы, женщины, чай заваривать не умеете. Как и все остальное тоже. Надо так – варишь крутой кипяток, и не в электрочайнике, а на открытом огне. Есть нормальный чайник? Ну, давай ковш. Когда белым ключом закипит, тогда шпарь заварник. Потом уж туда чаю, да не жалеючи. И сахару ложку малую, так шибче лист чайный  проймется, душистее будет.
 «Чифир» - вспомнила Лариса  слово, следя, как Николай наливает в поллитровый бокал ядреную смесь и смачно прихлебывает.  Тикали часы,  на кухне пахло чесноком  и мужчиной.  Пришел кот, стал обнюхивать гостю ноги. Николай, молниеносно нагнувшись,  сграбастал его в охапку, глянул под хвост.
- А, безъяйцевый. И что вы, бабы, с нашим братом делаете… Че, волосатый? Лишила тебя хозяйка достоинства? Подушка ты диванная.
Кот, не привыкший к такому бесцеремонному обращению, попытался вывернуться, куснув широкое мужское запястье. 
- Куда?! – стиснул его Николай. – Мине! Кусать! Низзя! Съем а то!
И укусил кота за ухо.
- Ну что…! – воскликнула Лариса. 
Персик в ужасе сжался. Его еще никто никогда не грозился съесть. 
- Будет меня знать, - удовлетворенно кивнул Николай, сгоняя кота с колен.
- Поздно уже, - пробормотала Лариса.
- Это да, - утирая усы, откинулся Николай на спинку стула. – За полночь уже. Я б поспал.
Выгонять гостя, да еще увечного,  в такое время Лариса считала недопустимым для своей совести.
 - Я диван разложу, - поднялась она.
Но далеко уйти не успела. Мозолистые руки ухватили её за талию. Николай усадил её к себе  на колени, заглянул карими шалыми глазами в её глаза.
- Да я бы это…. С тобой спать-то хотел. Чё ж я ехал. 
Душа и тело  набросились друг на друга, споря.  Набросив на стыд  плотное покрывало, Лариса пустила Николая в свою кровать.  Так и познакомились.

-/-

Он почти поселился в её квартире.  Приходил каждый день, привносил нечто новое в их с дочерью быт. Двенадцатилетняя Аня, в первые дни знакомства глядевшая на нового маминого ухажера почти с ужасом, вскоре смирилась.    В отличие от Ларисиной мамы.
- Ты совсем обалдела?! – набросилась мать на Ларису после первого знакомства с претендентом на звание зятя. – До такого-то зачем опускаться?! Совсем себя не уважаешь? Лишь бы мужик в доме? Что люди скажут?
- Мама! – умоляюще отбивалась Лариса. – Людям вообще  плевать!  Это мне решать, мне жить!
- О дочери подумай, - гневно  хлопнула мать дверью, уходя.
Николая эти эмоциональные выбросы в его сторону  беспокоили мало. Он был уверен в себе так, как бывают уверены коты и волки.  И делал то, что считал нужным. Пенсионер по инвалидности, он не имел постоянной работы. Чем и гордился – «Я сам себе хозяин!». Сохранивший в руках поистине богатырскую силу, держал у себя на дому маленький автосервис. 
Первым нужным делом в отношении Ларисы он счел приобщение её к православной вере. Будучи сам глубоко религиозным человеком, он блюл все посты,  все постные дни. Готовил сам, не доверяя ей плиту, исключительно на «постном» масле.  И настойчиво, капля за каплей, как  вода  долбит камень, просвещал Ларису.
- Какое тебе мясо, - усмехался он, встречая её вечером с работы. – Нынче постный день. Вона, каша перловая да свекла маринованная. Ешь давай, мягчей погадишь. 
Садились. Голодная Аня, пришедшая со школы, получала шлепок по рукам. «Молитву кто читать будет? Очи всех на Тя, Господи, уповают…».  Ели сдобренную подсолнечным маслом перловку, или овсянку, или ячку. И обязательно чеснок… Его неистребимый запах пропитал всю квартиру, в которой раньше пахло французским освежителем.  Полуфабрикатов Николай  на дух не переносил.    Утром Лариса давала дочери денег на  пиццу и хот-дог. В день «скоромный»  варилось мясо. Никакой колбасы, сосисок и прочих «мышесодержащих» продуктов  на стол ставить  не дозволялось.
Ночи   Ларисы изменились кардинально. Николай во сне разговаривал. Не просто разговаривал – громко  произносил длиннющие монологи, порой матерные. Лариса просыпалась по десять раз за ночь, разбуженная очередным: «Еп вашу нахрен…. Ты че, мудила, крутишь! Ты куда забиваешь! Не видишь, втулка не туда пошла?!». Растолкав сожителя, не страдающего бессонницей вовсе, она снова пыталась заснуть. Утро для неё начиналось в пять – в Николае просыпалась «охота».  Шарил руками по её бедрам, ягодицам, притягивал к себе, в полусне тискал и мял.
- Коль, мне на работу вставать в полседьмого, - мученически выдыхала Лариса.
- А я уже встал, - блаженно  улыбаясь, наваливался он на неё.
Она перестала высыпаться, стала забывчивой и нервной. Глядя по утрам, как Лариса выбирает наряд, Николай морщился:
- Куда столько шмотья? Денег сколько зря тратится. Одна юбка  на работу, другая для дома –  все, что тебе нужно. Разбалованная ты. 
Он закрывал дверь  за ней и Аней, уходящей в музыкальную школу, и бухался в кровать – его день начинался позже.
Ездили к заутренней по воскресеньям, стояли службу. Мечтающая в выходной выспаться Лариса, стоя на женской половине,  в полудреме сгибалась вполспины. Николай, опираясь на крепкую палку, истово крестился и клал земные поклоны, тяжело опускаясь на колени.  Потом садились в его старую «Мицукаки» - потрепанный облезлый фургон лохматого года, и ехали домой. И мнилась Ларисе  добропорядочная русская семья, в которой гладь да  благодать.

-/-

Первый звоночек тренькнул в день знакомства с  дочками Николая от последнего брака. Их было две – Серафима и  Василиса, восьми и шести лет. Лариса, входя во двор старого дома,  с трепетом сжимала пакет с купленными гостинцами – парой «Киндер-сорпризов». Двор был завален железками всех габаритов. Чахлая трава проросла сквозь красный остов горбатого «Запорожца». Из-под ног в приоткрытую калитку шмыгнула беременная кошка.  Пес на толстой цепи зашелся в истошном злобном лае, рванувшись к Ларисе. Цепь натянулась, и псина опрокинулась на спину, взбивая лапами воздух и продолжая истерить.  Лариса шарахнулась в сторону, запачкав юбку мазутом, разлитым по массивной станине. 
- А ну тихо, бля! – рявкнул Николай, появляясь на крыльце. – Чё стоим, кого ждем? Заходи давай.  Тебя ждем, как раз к ужину.
На кухне за столом смирно  сидели две светловолосые девочки. Обе сероглазые и тоненькие, как тростинки.
- Серафимия, Василисия, - свел брови Николай.
- Здра-авствуйте, - пропищали  девочки.
- Привет, - улыбнулась Лариса, садясь за стол. – Я Лариса.
- Ты новая жена  папы? – сверля её глазенками, вопросила младшая – Василиса.
- Последняя жена, - оборвал её Николай. – Ну, кто сегодня читать будет? Серафимия, давай ты.
Это ненатуральное «ия» на конце девичьих имен резало слух. Старшая сложила пальчики троеперстием и зачастила  молитву. Отец удовлетворенно следил за  правильностью произносимых слов. Окончив молитву, девочка гордо взглянула на Ларису. День был не постный. После ужина Лариса вынула из пакета «киндеры», с улыбкой протянула их девочкам.
- Гостинцы вам, хорошие мои.
Девчушки с радостным визгом схватили подарки, сорвали с них обертки и в один момент слопали шоколад. Открыли пластиковые шарики, и новый возглас радости раздался в доме – в  каждом  оказалось по куколке.
- Не визжать тут. Идите на двор, - пробасил Николай. Девчонки умчались, Лариса с улыбкой смотрела им вслед. Едва за ними закрылась дверь, на её плечо опустилась широкая тяжелая ладонь, придавливая к стулу.
- Если ты будешь травить моих детей,  я тебе шею сверну.
Ларису словно кипятком обдало. У Николая были такие глаза… злые, прищуренные.
- В смысле?   
- Гавно это им больше не суй.
- А… а как же… ну, гостинцы там.
- Бананов им купи вон.
- Хорошо, - понурилась Лариса. Вечер был испорчен.
В тот же день Ларисе довелось  увидеть, как наказываются эти дети за проступки. То ли это было грязное платье. То ли неосторожно сброшенная железяка. Не суть важно. Обе девочки были поставлены на колени перед домашним иконостасом,  в руки каждой сунута книга с житиями святых и засечено время – час. В первый раз на Ларисиной памяти дети за проступки  наказывались чтением и верой.
Она стала бояться этих девочек. Точнее, реакции их отца на своё отношение к ним. А светловолосые ангелы  оказались приставучими и хитрыми чертенятами.  Когда их не видел и не слышал отец, они липли к Ларисе с очень недетскими вопросами: «А вы с папой вместе спите?», «А вы в бане с папой вместе моетесь?».  Лариса терялась, смущалась, а те вились вокруг неё: «Лариса, а у тебя жвачка есть?  А купи нам шоколадку?». Василисия по малости лет льнула к ней искренне и честно. А глазенки Серафимии были полны  затаенной недоброжелательности, и вопросы, ею задаваемые, были каверзные и неудобные . Этот ребенок прекрасно всё понимал. 

-/-

С холодильника были сняты все магниты, привезенные  из Турции, Египта, Испании, Сочи. Во всю полутораметровую длину на нем теперь красовался православный календарь. «Как в деревенской избе» - вздохнула мать, побывав у Ларисы и промыв ей мозг в очередной раз.
- А это что?!  Мать ты моя! Она ж двадцатку стоит!!!
Мать в бессилье опустилась на диван -  дверь в туалет, цвета «беленый дуб», купленная в комплекте с остальными  дверями в недешевом салоне, была испохаблена безвозвратно. Внизу грубой пилой было вырезано квадратное отверстие. А сверху гвоздями прибит кусок мягкой черной резины.
- Это для Персика, - устало вздохнула Лариса. – Чтобы дверь была закрыта и оттуда не пахло. 
Эта модернизация была проведена без её согласия и участия. Просто в один из дней сей факт был обнаружен по возвращении с работы. Офигевший Персик долго не мог решиться сходить на горшок.
- П….ц!!! – воздержанная на язык мама не нашла других слов. – Доча. Ты просто…. Ты просто тупая дура. У тебя дома воняет так, как ни в одном туалете! И не кот тому причина!
И с грохотом ушла. Ну да. Воняет. Николай огурцы солил. Вон, на кухне стоят, квасятся. Хреновина, опять же, бродит. Тоже не амбре. Сезон заготовок. Раз в три дня Николай притаскивал огромный  решетчатый ящик, набитый остатками нераспроданных на рынке овощей и фруктов. В первый раз Лариса, недоуменно глядя на  странную массу, поинтересовалась.
- Это откуда?
- С базара, - ухмыльнулся Николай. - У меня там свои связи. А чё, все бесплатно.
Он вываливал добычу в ванную, сортировал. Из пригодного варил варенье, крутил хреновину. И рассуждал. 
- Ты со своей работой скоро психичкой станешь. Приходишь, вечно психованная, нервная. Бросай свою работу к едрене фене. Проживем.
- На какие шиши? – скептически кривилась Лариса. – У меня нормальная работа.  По крайней мере, в теплом офисе. И с нормальной зарплатой.
- А тебе что, много надо? Жрать есть чего, про одежу я тебе уже говорил.
- Мне дочь учить надо.
- А она что, тупая что ли? Сама не выучиться? Пусть на бесплатное поступает.
- Там конкурс большой. И все равно, даже на бесплатном платить надо.
- Значит, тупая, раз на платное её пихать хочешь. Пусть сама плывет. Как мы в свое время?
- Сейчас другое время, - хмурилась Лариса. Ей было обидно за дочь. – И Аня не тупица.
- Хрен с тобой, не тупица. Все равно, денег можно заработать, и не  сидя в конторе. Вона, капусты купить поболее, наквасить. Знаешь, сколько поллитровка квашеной капусты зимой стоит? Озолотиться можно! Вот эта хрень с базара, закатать её в банки, и на базар зимой. Айда, торгуй! Сто процентов прибыли!  И никакого стресса.
Лариса молчала,  наполняя мусорные мешки  подтухшими сливами или помидорами. И с дрожью думала о том, что завтра снова нужно просить его чистить засорившуюся канализацию. Да, чистил. Но ругался так, что  уши вяли.
- Че вы туда пихаете?! – гулко из-под ванной.
- Так вчера же овощи мыли, - робко.
- Нихера! Волосы ваши там!  Вот по такой гриве достаю каждый раз! – и показывал сжатый кулак.

-/-

Она устала. Стала, как говорил  Николай, «психичкой». Работа валилась из рук. Квартира  перестала быть обителью тишины и отдыха. Его дом тоже требовал внимания.
- Ты бы хоть окна у меня помыла, что ли, - с упреком глядя на неё, говорил он. – И полы. Срач такой. Вроде как семья же,  хозяйство общее. Я ж для вас стараюсь. Хотя, какая там семья.
Он садился, сурово сводил брови, вперивая в неё взгляд.
- Венчаться когда пойдем? Я как на исповедь хожу, перед отцом Андреем краснею всякий раз. Невенчанные живем, Ларчик! Грех это!
- А разве без  регистрации венчают?
- Да я договорюсь, - отмахивался Николай.
Но Лариса  не могла решиться. Она будет ему перед Богом жена. Не перед тем Богом, которому он молится каждый вечер, чадя лампадками в её спальне. А перед другим. Тем, что живет в её душе. В её сердце. Не хочет она этого. Не хочет…. Но она же слабая, и она будет тащиться с ним по жизни.  По жизни, которой  и так уж мало осталось.
- Ты грешница! – тыкал он ей пальцем в лицо.
А потом валил в кровать, тискал и мял.
Она помыла у него окна. И полы. Окотившаяся две недели назад кошка вылизывала котят в ворохе тряпья у двери. Пестрый котенок выбрался из коробки, прополз по мокрому полу и напрудил лужицу.
- Машка! – гаркнул Николай. Лариса вздрогнула. Пестрый котенок был сграбастан жесткой мужской ладонью,  и вышвырнут в открытую дверь на кучу железок. – Машка, сука! Следи за своим приплодом! Ссать они тут на мытое будут.   
- Ты чего делаешь! – крикнула Лариса, бросив тряпку и выбежав во двор.  Следом за ней рванулась кошка. Пестрый котенок неподвижно лежал под станиной. Лариса повернулась к двери, из которой  хмуро глядел Николай.
- Ты его убил…
-  Неча гадить где попало!
- Он же маленький еще!
- Смалу надо знать свое место! Его мамаша должна сама ему жопу вылизывать, если он горшка не знает! У неё еще двое есть. И еще нагуляет.
Худая Машка жалобно мяукала, теребя безжизненный комочек.

-/-

Трясясь на переднем сиденье по проселку, Лариса слушала, как болтают Серафимия и Василисия на заднем сиденье. Они ехали на дачу  Николая. Девчонки смеялись,  настроение у всех было  приподнятое. Аня с бабушкой отдыхали в Абхазии, и Лариса на некоторое время была избавлена от изматывающих душу разговоров.
- Вылезай! – весело крикнул Николай, открывая ворота дачи. Странное это было место. Огород засажен, прополот и ухожен. Дом всегда чист. Они приезжали сюда каждый выходной, мылись в бане, ночевали.
- Это твоя дача? – недоверчиво спросила в первый свой визит Лариса.
- Моя. Я её подарил своей старшей дочери, от первого брака.
- Я не поняла.  Если подарил, то она уже не твоя.
- Че ты мне мутишь! Я её дочери подарил. Дочери, слышь, ты. Родной крови. И как её отец, я имею право сюда приезжать.
- А кто здесь сажает. И за домом смотрит?
-  Это теща бывшая.
Ларису смутило это объяснение. По сути – они приезжали в чужой дом. Пользовались чужим имуществом. Но... у каждой зверюшки – свои игрушки. Если все так, как он говорит, то такие взаимоотношения достойны  похвалы.
Николай пошел топить баню. Лариса с девочками отправились на речку, что текла неподалеку. Вдоволь наплававшись, вернулись. Крики они услышали еще на подходе к дачному участку. Ругалась женщина. Ей в ответ яростно рычал Николай.
- И бледешку твою чтобы я тут не видела! – женский визг перекрывал щебет птиц. – Затрахал уже таскаться сюда! Вали отсюда, придурок! И ссыкушек своих забирай вместе со шмарой своей! Развел тут бледежник! Козел!
- Заткнись, тварь! Я его подарил, я его и отберу! Суки! Ах вы, суки! Меня с моей же дачи выпихнуть?!
- Какая, нахрен, твоя?! Ты её моей дочери отдал!  Ты, что ли, тут жопу рвешь? Ты хоть полено сюда привез? А в баню  каждый выходной лезешь! Пошел нафиг отсюда, пока я милицию не вызвала!
У забора Николай, в одних трусах,  ругался с раскрасневшейся женщиной. Лариса застыла в проезде, держа девочек за руки.
- Это тетя Рита, - испуганно сжала Василиса  ладонь Ларисы. – Его первая жена.
Рита бросила взгляд на Ларису.
- А-а, явилась, шлюха. Вали давай отсюда! Слышала меня, коза?
- Заткнись! – Николай занес руку для удара.
- Давай!!! – отскочила от него Рита. – Убивают! Люди добрые, убивают! Милицию вызывайте!
Из-за  соседних  заборов осторожно стали выглядывать люди. Выйти, однако, никто не решился. Рита развернулась, и, прыгнув за руль «девятки», резко стартанула по проезду.  Девочки, вырвав ладошки из рук Ларисы, бросились в дом. Она же стояла, как оплеванная. Окунутая в дерьмо по самую маковку. Лариса прошла  в дом,  взяла свою сумку, и вышла за ворота.
- Ты куда?! – окликнул её Николай.
- Домой, - тихо ответила она.
- Останься! – приказал он,  удерживая её за сумку.
- Я домой, - потянула она сумку к себе.
- Предательница, - прошипел Николай  и ударил её в лицо. – Сука!
Сумка отлетела в крапиву. Лариса не успела подняться, как  пальцы Николая обхватили её горло, сжались на нем, перекрывая доступ воздуха.
- У-убью-у, - рычал он, выворачивая ей шею. Стало очень больно.
- Пус…ти…. , - хрипела она, скребя  ногтями по его  пальцам.
Отпустил. Нескоро, но отпустил. С силой швырнул на землю. Сам ушел за калитку. Лариса подползла к крапиве, вытащила из неё сумку. Поднялась на ноги. В глазах плясали красные пятна. Горло саднило. Пошатываясь, она направилась по проезду в сторону остановки. Вслед послышался его голос.
- Ларчик! Лариса!!! Лариса!!!
Она ускорила шаг, побежала, опасаясь, что он догонит её. Выскочила на дорогу, оглянулась. Вскинула руку навстречу приближающейся машине, опасаясь, что не возьмут такую пассажирку – с текущей из разбитого лица кровью, с наливающимися на шее синяками, в порванном платье. К счастью, это оказалось такси. Им все равно, кого везти, они  и не такого повидали.
Лариса села, сипло пробормотала свой адрес. Водитель молча принял сотенную. Мимо мелькали деревья и  дачные домики. А Лариса, утирая кровь носовым платком, улыбалась. Больше мужчина в её доме  не появится. Никакой. Никогда.