Три недели на больничной койке

                Женское терапевтическое отделение

Палата на восемь человек. Две величественные седовласые старушки, лет за восемьдесят, с красивыми старорусскими именами – Анисья Романовна и  Варвара Николаевна.
Анисью Романовну привезли с сильным гипертоническим кризом. Давление долго не снижалось. Лежала молча. На другой день после нее поселили Варвару Николаевну – худую, высокую, благообразную старушку. Она одинока. С детства. Четырехмесячным ребенком осталась сиротой – умерли родители. Воспитывалась в детдоме. В 14 лет ее забрали  к себе кулаки в домработницы. Обращались плохо. Хозяин бил сапогами. Много пережила. Работала в разных местах. Жила в Воронеже, Ельце, Москве. Уже взрослой ее разыскал брат, который закончил полиграфический институт и переехал в Свердловск. Затем и ее устроил на работу в типографию. Работала в райкоме техническим секретарем. Была секретарем Ельцина, когда тот работал в Кировском райкоме.
Выходила замуж. Родила дочь, но та тотчас умерла. Больше детей не было.
         - У меня все  отбито было, - рассказывала Варвара Николаевна соседкам по палате.
         Но два первых дня все твердила: «Я очень счастливый человек, потому что мне попадались только хорошие люди».
И говорила Ирине (еще одна соседка по палате): «Я вам очень благодарна. Когда я пришла, вы меня одели».
Она уже немного «со сдвигом». Ничего не помнит, многого не понимает. Очень обидчивая и с претензиями ко всем. Одиночество изуродовало ее психику. Совсем не умеет общаться.

Ксения Ивановна–мордовка, шестидесяти лет. Простая, деревенская, с простонародным грубоватым юмором. У нее предынфарктное состояние. Но чуть аклемается, шутит, бегает, пляшет. Не лишена оптимизма и здорового природного жизнелюбия, залог которого – тяжелая физическая жизнь. По-детски наивна.  Не брезгует рюмочкой, как рассказывает, и матом. Но весь ее образ мыслей, все шутки – простовато-эротические. «Ребеночка состряпали», - хлопает в ладоши. Без конца поет мордовские, татарские песенки, по-видимому, пошловатого смысла, над которыми смеется Ольга, понимающая их.
Внимательна к другим. Замужем. Четверо детей: двое сыновей и две дочери. Одна  из дочерей – с высшим образованием. Один сын – летчик. Живет с мужем в национальной деревне где-то за Краснотурьинском. Дети в Казане, Москве, Свердловске.
На вопрос доктора:  «Ну, как вы себя чувствуете? – отвечает: «Сегодня я хорошенькая».

Ольга – женщина за пятьдесят с трудным татарским отчеством, поэтому просила называть ее просто по имени. По-русски говорит плохо. Перенесла тяжелую операцию на сердце. Инвалид II – группы.  Но к людям добра, не злобна. Иногда дает бытовые советы. Живет в своем доме в поселке Шарташ.

Татьяна Михайловна – пышная, еще цветущая женщина, 53 лет, не лишенная общей эрудиции, средне-светской натасканности. Почти всю жизнь проработала в вузе, который, как говорит сама, много ей дал. Последние годы работает в коммунальном хозяйстве, куда ушла, чтобы получить квартиру, что и осуществила. Сейчас имеет двухкомнатную кооперативную квартиру, отремонтировала ее сама. Устала. Со стенокардией напряжения, тоже в состоянии почти предынфаркта, попала в больницу. Не может ходить. Сердце больное у нее давно, с тех пор, как погиб на границе на Дальнем Востоке младший сын. Затем умер муж. Сейчас живет одна. Еще один женатый сын живет отдельно. Любезная со всеми внешне, за спиной злословит, небрежно машет рукой, лицемерна. Первые дни только и твердила, что будет проситься домой, а когда врач сказал, что ее скоро выпишут, расстроилась и обозлилась.

Татьяна Афанасьевна – маленькая пухленькая старушка, с не лишенным приятности лицом, голубыми глазами. В первый момент вызвала бы доброжелательность и симпатию, если бы не злые глаза, недовольство всем и вся, постоянное паническое копание в своих ощущениях.
- Ну, как, миленькая, вы себя чувствуете? – спрашивает  доктор.
- Плохо, - причитает старушка.
   - А когда-нибудь было у вас хорошо? - вздыхает врач.
Врач - молодой мужчина, высокий, с простым крестьянским лицом, простыми манерами, но пытающийся к каждой найти подход, сказать что-то приятное, обогреть своим вниманием.
Все женщины – одиноки, и вот к каждой из них он собирается в гости, на пироги, спрашивает адрес.
Варваре Николаевне, любящей оперу, обещает пойти  с ней в театр.  И все «бабочки» - ой-ей – в голос запричитали, какой у нас хороший доктор. Почувствовав, что у него неприятности на работе, решили написать благодарность.

     Татьяну привезли в больницу из спецприемника, в котором она находилась, как тунеядка. Уже десять лет нигде не работает. Шесть судимостей. Десять лет находилась в зоне. Из больницы ее снова должны забрать туда.
Косоглазая, с взлохмаченными, давно не чесанными, русыми когда-то, окрашенными волосами, с примитивным, даже дегенеративным, лицом, отеками под глазами, она убила  Ирину своим видом, вызвала отвращение и брезгливость.
Отношение женщин к ней разное. Татьяна Афанасьевна начала было ее жалеть: «Какая-никакая, а все-таки человек». Татьяна Михайловна была непримирима: «Да, пропади она пропадом. Знаю я таких. Они мать родную не пожалеют». - И начинала приводить примеры. А в глаза расплывалась в улыбочках, благожелательности. Лезла в душу, и, что-то разведав, рассказывала остальным.
Родилась Татьяна в Сибири, в Красноярском крае.
           «Наверное, кто-то раньше был сослан туда, - заключила Татьяна Михайловна.
В двадцать лет осталась без матери. Выходила замуж. В двадцать один год родила ребенка, но он умер. В двадцать два – второго, но тоже умер в три с половиной года.
У нее нигде - ни жилья, ни прописки.
После освобождения пыталась устроиться на работу, но никто не берет. И вот заколдованный круг, выхода из которого не может найти. Переживает, плачет. Хочется как-то устроиться. Но как?
Все первые дни и ночи Татьяна беспробудно спала. Потом стала читать книги, которые были у соседей. Прочитала Туполева «Одиночный полет», занялась роман-газетой, где была напечатана повесть Никонова «След рыси». Читала с увлечением. Зачитывала наиболее интересные места Татьяне Михайловне, делая это с выражением. У нее девять классов образования. И она не так глупа.
Когда Ирина сказала ей: «Ты совсем грамотная станешь за эти дни,  ответила: «А ты хочешь одна быть грамотной?»
На второй или третий день  Татьяна познакомилась с мужиком. Он дал ей расческу, мыло. Она помылась в душе, сменила старый изодранный халат на более приличный. Ночи две-три куда-то бегала, когда все укладывались спать.
В больнице у нее подружка, такая же, из спецприемника, но  более наглая.
Они без конца курят с ней, вместе с мужиками, по ночам на лестничной площадке. Хотя врачи запрещают ей это делать.

Не понятно, с корыстью или искренне привязалась вначале к Варваре Николаевне. Бегала с ней в столовую, пыталась услужить. Затем стала заигрывать с Ириной.  Ирине было жаль ее и хотелось помочь. Но как? Она боялась влипнуть опять в какую-нибудь историю, которых за последние годы у нее накопилось немало. Жалость и потребность в благотворительности, а скорее всего просто незнание жизни и идеализм, оборачивались ей же боком. Не в силах помочь, терзалась потом невыполненными перед собой обязательствами.

Последние дни  прошли у них  в абсолютном расстройстве. Ушел врач. Говорили, что-то случилось с отцом, и его не будет несколько дней. Все женщины в переживаниях. Он всех покорил своим искренним ли, скорее «профессиональным», вниманием. Как мало женщинам надо! Особенно одиноким. Он говорил не столько о болезнях, сколько собирался в гости, приглашал сходить в театр. 82-летней одинокой бабусе делал комплименты, давал свой телефон. И все оттаивали душой, и отступала боль.
- Ну, что, миленькая, как вы сегодня себя чувствуете? – обращался к одной.
- Ну, рассказывайте, что нового в вашей жизни, - заговаривал с другой.
Ирине, тоже одинокой сорокалетней образованной женщине как-то между прочим сообщал, что когда-то двое - мужчина и женщина познакомились в больнице, а потом поженились, нашли свое счастье. Шутил.
А между тем, сам держался за сердце. Говорил, что не спал ночь. И вскоре исчез – плохо с отцом.

Ночью привезли с алкогольным отравлением молодого мужчину. Положили в коридоре. Ленка, Татьянина  товарка, целый день ухаживала за ним, таскала воду. Свой свояка видит издалека…