По зову благодарной памяти. Часть 1 ответ

                С. Пушкин – последние минуты жизни

Петербург 1837-го года.
 С утра 28-го января по городу разнеслась весть: «Пушкин умирает!».
 У подъезда его дома – давка. Передняя днём и ночью наполнена знакомыми и незнакомыми людьми.
 «Господи, боже мой! – удивляется какой-то старичок.
 Я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!».
Александр Сергеевич впускает к себе только самых коротких знакомых.
 У одра раненого поэта, сменяя друг друга, или одновременно, вот уже третьи сутки – Жуковский, Вяземский, Тургенев, Данзас.. и – один не из самых близких, кто виделся с Пушкиным всего-то два раза.
 Впервые принял поэт приехавшего в Петербург неизвестного в то время В. И. Даля в 1832-ом году.
 Через год, работая над историей Пугачевского бунта, именно к нему обратился он с просьбой сопровождать его во время поездки в историческую Бердскую станицу.
Нынче – третья, трагическая и последняя встреча.
 Дежуря у постели умирающего, Даль вспоминает, как толковал Пушкину обстоятельства осады Оренбурга, как заразительно хохотал поэт, слушая народные анекдоты и притчи и как веселился, узнав, что одна старуха приняла его за антихриста.
 «Подбивал под «пугачевщину» и дарил золотом! А на руках вместо ногтей – когти!».
Сейчас Далю приходится давать Пушкину для облегчения боли выпивать несколько капель опия.
– Плохо, брат, – говорит вдруг ему Александр Сергеевич, подав руку и улыбнувшись.
В первый раз знаменитый поэт обратился к нему на «ты». Даль отвечает ему тем же. Так побратались они всего за сутки до рокового исхода.
Вечером 28-го Даль и Спасский ставят больному 25 пиявок. Пушкин сам помогает им в этом. Пульс становится ровнее и мягче. Появляется надежда на выздоровление.
– Никого тут нет? – спрашивает Пушкин Даля.
– Никого.
– Скажи мне правду, скоро ли я умру?
– Мы на тебя надеемся, Пушкин. Право, надеемся!
– Ну, спасибо, Даль.
Надежда была короткой.
 Только однажды обольстился ею поэт: ни прежде, ни после этого он не верил ей.
Ночь на 29-е – самая тяжёлая.
Пушкин всё держит Даля за руку.
– Ах, какая тоска! – восклицает он. – Сердце изнывает. Скоро ли?..
То попросит ложечку водицы, то крупинку льда…  В обращении послушен, как ребёнок, и делает всё, о чём просит Даль. Кроме одного – не поддается уговорам не стыдиться боли своей и стонать.
 «Нет, не надо стонать, жена услышит. И смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил!».
Утром доктора находят Пушкина уже совершенно безнадёжным.
 В два часа пополудни Александр Сергеевич просит жену покормить его моченой морошкой, затем отсылает её. Остаются только несколько друзей и Даль, которому Пушкин подаёт руку, пожимает её и просит: «Ну, подними же меня! Пойдём! Да выше, выше!..».
«Кончена жизнь! – произносит умирающий. И повторяет ещё. – Кончена жизнь… Тяжело дышать, давит…».
Ждали последнего вздоха, а его всё не было… не было… Только минуты через две Жуковский спросил тихонько: «Ну, что он?».
 «Кончилось, – отвечал Даль. – Аминь».
Светлана Шувалова
«Рудный Алтай», 12 ноября 1998  г.