И в дальний путь Часть II

 

     Были мы и в районе Куренёвки и Сырца с его Бабьим Яром. О трагедии, которая там разыгралась почти двадцать лет назад, не было сказано ни слова... Нет, не потому, что не по теме – просто официально в Советской истории той поры не было такого места и такого факта, как расстрел более чем ста тысяч беззащитных людей, в подавляющем большинстве евреев, а также цыган, военнопленных и других...
     Нельзя винить в этом преподавателя, человека, бесконечно влюблённого в своё дело, автора учебника по общей геологии. Если бы он хоть один раз позволил себе это, а по большому счёту в других обстоятельствах, я уверен, он сделал бы так – следующую практику проводил бы кто-нибудь другой...
     Но природа и жизнь жестоко - очередной трагедией, наказала власти и, к сожалению, невинных людей, за небрежение памятью, небрежение законами природы, за преступную бесхозяйственность и халатность ...
     Через два года в далёкой Джизакской степи я услыхал об ужасной трагедии      
     - на Куренёвке в результате оползня погибло около двух тысяч человек...
Ещё, лет через двадцать, в восьмидесятых годах, когда я был в Киеве, на месте массового расстрела уже стоял памятник жертвам. У фотографа, я приобрёл несколько фотографий. Он всё сокрушался, что это место среди многочисленных туристов не рекламируется, нет указателей...
     Я молчал, мне нечего ему было сказать, вернее, не хотелось..., у каждого была своя боль...
     Но всё это было потом, уже после производственной практики в Северной Карелии и окончания техникума...


Снится белое безмолвье
И полярных чаек крик,
Череда медведей белых,
Комариный звон и писк...


Северо-Западная Геологическая Экспедиция.

     Сюда на производственную практику (а вернее в Северо-Западное Геологическое Управление) направлена довольно большая группа наших студентов (около двадцати человек). В том числе, почти все обитатели нашей комнаты: четыре человека (бывшие “гладиаторы”) и Вадим, коренной киевлянин. Он спортсмен-волейболист, однофамилец известного члена Политбюро, зачисленного в 1957 году в “антипартийную” группу... Я наблюдал его в игре. Играл он, конечно, превосходно! Именно из-за этого его и пригласили в техникум. Насколько я понял, при поступлении ему не пришлось сильно напрягаться...
      
     Почти двое суток мы провели в поезде. Первые ушли, чтобы доехать до Ленинграда. Нами была занята большая часть вагона. Сколько пустых бутылок после пива и не только после него, вылетело через окна вагонов, одному Б-гу известно, скорее всего, пропорционально количеству подъёмных, полученных нами на дорогу, плюс последняя стипендия (надо сказать, что наша стипендия превышала тогдашнюю зарплату уборщицы).
     Целый день мы пробыли в “Северной Пальмире”. Один из “гладиаторов”, Володька Жуков, весь день нас фотографировал: на Дворцовой площади, на набережной Невы около львов, у Эрмитажа, Исаакиевского собора, Александрийского столпа. Потом, уже в поезде, он вспомнил, что забыл снять крышку с объектива, когда фотографировал...
     Прокатились мы и на такси впятером по Невскому проспекту (с разрешения таксиста, так как это было превышение нормы, пятый просто лежал на заднем сидении на коленях у троих...).
     С Вадимом успели специально попасть в метро, в Киеве его тогда ещё не было. Когда мы спустились вниз по эскалатору, Вадим говорит: “Ну, поехали назад!” “А электричка?!” - спрашиваю я... Прокатились за те же деньги и на электричке...
     После Ленинграда потянулся Беломоро-Балтийский канал. До сих пор помню удивительную голубизну воды в нём. Хотя по количеству загубленных жизней при его строительстве, вода должна была быть красной! Но мы тогда об этом ничего не знали. Великий его “строитель” – Иосиф Виссарионович Сталин ещё лежал в мавзолее...
     Наконец, доехали до Чупы, конечного, как нам казалось, пункта назначения... Нас осталось всего три человека, остальные вышли раньше, на других станциях. Чупа – это сравнительно большой посёлок, где находилась база экспедиции с гостиницей для приезжих. Недалеко Чупинская губа Кандалакшского залива Белого моря. То есть, рядом с Северным Полярным Кругом, до него мы не дотянули чуть-чуть...
     Переночевали в гостинице. Свободны были только две койки – на нас троих. Мы их сдвинули, как самому “упитанному” мне доверили спать посредине, то есть на железках (мягко говоря, было немного жестковато). А наутро нас поодиночке “разобрали” по партиям...
     Меня направили на полуостров Станционный, от “материка” его отделяло большое Пулонгское озеро – там находилась одна из геологических партий и при ней небольшой геофизический отряд. В “камералке” (где обрабатывают полевые материалы) и практически конторе партии меня определили в барак, где я должен был переночевать (дело шло к вечеру), и потом жить постоянно. А утром, к восьми часам, мне надо было прийти сюда в камералку, уже на работу.
     Была где-то середина мая. Я разыскал барак и комнату, которую мне определили для проживания. В ней оказался белобрысый, коренастый крепкий парень лет двадцати трёх – двадцати четырёх. Трезвый... Познакомились. Зовут Геной, после армии, тракторист. Живёт в Чупе. Уже начало смеркаться, легли спать.
     Проснулся от яркого солнца. Окно не было занавешено. Посмотрел на часы – времени полчетвёртого. Кричу: “Генка! Вставай! Проспали!” (Неудобно всё-таки – первый день и проспал!).

- Спи, дурак! Ночь ещё! ...

     Так, я, житель средней полосы, познакомился с полярной ночью, а вернее, днём...

     Но, Карелия, Северная Карелия не только полярные ночи. Карелия - это бесконечные озёра, валуны, болота, яркие сполохи в сумерках по вечерам (предвестники северного сияния) во всю ширь высокого бесконечного неба. А какие там были грозы?! Где я потом только не бывал: на Кавказе, Урале, Крыму, Средней Азии, Казахстане, Украине - я не видел подобных гроз.
     Стоя однажды на крытом крыльце своего барака, я наблюдал за проходившей грозой. Казалось, земля должна разверзнуться от грома, а молнии огненными зигзагами просекали всё небо, насколько мог охватить взгляд, а вода лилась непрерывными потоками... Так продолжалось бесконечно долго. Откуда только столько энергии бралось у природы... Наверно, сказывалось близость северного магнитного полюса и моря.
     Карелия  - это: грибы, всевозможные ягоды.  Голубика (пьяная ягода, как её называет местный народ), морошка, ежевика, брусника.
     Брусника может расстилаться целыми коврами, которую можно собирать специальными совками-грабельками и комары..., нет, не просто комары, а много комаров... Для примера, могу сказать, что поначалу, когда я по неопытности брал с собой “на профиль” бутерброды с маслом и вытаскивал их наружу, то они моментально покрывались равномерным слоем комаров, и в итоге их приходилось выбрасывать...
     Вообще о комарах можно написать целую сагу! О том, как они обожают опробывать “свеженьких”... Только в Карелии я хорошо понял, нет, не просто понял – прочувствовал поговорку: “Комар носа не подточит”. Чтобы он не “подточил” – нужно (в независимости от температуры, а и на севере летом бывает жарко…): одевать на себя две спортивные майки с длинными рукавами одна на другую.
     Также нужно натягивать на голову по самые уши фуражку с большим козырьком, сапоги и, конечно, брюки, а не какие-нибудь там шорты, и поплотнее, чтобы тот же комар не прокусил... Остальную часть тела, то есть лицо и руки густо намазывать "рипудином" (мазью от комаров), которая почему-то быстро высыхает, теряя свои не очень действенные защитные свойства...
     Но, комары, паразиты – в прямом и переносном смысле, всегда найдут место, где укусить: за ушами, в области висков, вокруг глаз - потом ходишь весь заплывший, сам на себя не похожий...
     Иногда смотришь, как он, комар, сядет на твою руку, когда мазь подсохнет, и думаешь: пускай поглубже жало засунет (тогда он так быстро не сдвинется с места при опасности), и я его размажу... Но, упускаешь какой-то момент - и вот он гад (без всяких кавычек) отрывается от тела вместе с каплей твоей крови, которая в несколько раз больше его самого, и улетает, улетает безвозвратно...
     Карелия – это также много воды. На “профиль” мы её с собой никогда не брали. Когда хотелось пить, то расстилали на заболоченный участок, покрытый “подушкой” изо мха, листьев, хвойных иголок носовой платок (желательно чистый). Затем пили через него - чтобы всякая “живность” в рот не попадала...
     Но что это, я опять отвлёкся...
     Наутро явился в "камералку". Познакомился с техруком партии и оператором отряда. Техрук (технический руководитель), пожилой, немного оплывший невысокого роста еврей, опытный инженер, разработчик прибора (лампового вольтметра), который использовался в полевой работе. Оператор – крепкий мужик, чуть более сорока лет, бывший фронтовик.
     Познакомился также ещё с двумя практикантами, точнее практикантками - тоже дипломницами, но из Старо-Оскольского геологоразведочного техникума. Поскольку они приехали раньше, то заняли все “тёплые”, то есть более оплачиваемые рабочие места. Так, одну из дипломниц, поминиатюрнее – зачислили техником-вычислителем.  Вторая практикантка, как-будто постарше и более “мужиковатая” – была зачислена старшей рабочей. Позже женщины посёлка чуть не избили её до полусмерти за то, что она “спуталась” с одним работягой - буровиком, женатым мужиком. Спасли её другие мужики.
     Кстати, о местных женщинах. Все бани у поселковых жителей были построены на берегу озера. С тыльной стороны каждой бани был выход на помост, который нависал над озером. По субботам, дело было летом, по дороге в магазин можно было наблюдать, как распаренные карелки “самых разных калибров” “сигают” с этих мостков “в чём мать родила” прямо в озеро...
     Меня зачислили просто рабочим. Дали резиновые сапоги и кубической формы восьмикилограммовую батарею в небольшом рюкзаке, который мне надо было теперь носить за спиной от “точки” к “точке”, то есть от одного пункта замера - до следующего пункта...
     О дизайне тогда, наверняка, никто не имел никакого понятия! Когда, я однажды перепрыгивал с этой батареей с одного валуна на другой, то согласно закону инерции, батарея вначале “отстала” от меня на длину лямок рюкзака, а потом “догнала” (как в автомобиле, только роль автомобиля выполнял сам). В итоге я получил такой удар по позвоночнику этой прямоугольной восьмикилограммовой батареей, что до сих пор удивляюсь, как, он – позвоночник, не сломался!
     Напомню, что был я тогда “тонкий, звонкий и прозрачный”, и это вполне могло случиться, но, наверно, только потому, что был молод и позвоночник был ещё достаточно гибок, этого не произошло. Если же сделать специальный резиновый чехол с закругленными уплотнениями по углам, как я бы сейчас порекомендовал производителям, то удар был бы значительно смягчён! Но, “задним умом”, как говорится, мы все сильны!...
     Впятером погрузились в большой моторный баркас человек на восемь. Проплыли несколько километров по озеру, у руля был оператор – главная “движущая” сила отряда в прямом и переносном смысле, затем пристали к берегу и пошли на “профиль". В первый день я даже комаров не заметил (не запомнил), или их было ещё просто мало, или, скорее всего, я просто зверски устал.
     Ещё бы: целый день по болотам, валунам, сзади на спине восьмикилограммовая батарея, на ногах не привычные ещё сапоги, тёплая, модная тогда киевская фуражка, надвинутая на лоб - как здесь не устать такому “спортсмену”, как я! ...
     И... потянулись будни... Столовой здесь не было. Генку я почти не видел: днём где-то на тракторе работает, вечерами у разных женщин пропадает (по его словам, он всех поселковых “перепробовал”), а на выходные дни уезжал к своим родителям в Чупу. Когда же приходилось видеть его, то был он обычно нетрезвый. Я же варил себе суповые концентраты, которые почему-то получались у меня, как каша...
     Но и будни иногда перемежались приключениями...
     Как-то раз, когда я возвращался “домой” на баркасе, вдвоём с оператором, отказал мотор лодки. Он сёл за вёсла и какое-то время грёб. Потом говорит: “Давай меняй!” Я сел на его место. Сесть-то сел, а вёсла меня не слушаются: длинные, массивные, баркас всё-таки – и я! ... Кручу их, кручу, а лодка ни с места... Оператор матюгнулся от души, вернулся к вёслам, и мы потихоньку поплыли “домой”...
     Прошло “каких-то” двадцать лет. Я отдыхал в санатории на Иссык-Куле. Одним прекрасным днём вместе с соседом по номеру, молодым киргизом, взял лодку на прокат. Погода была прохладная, а вода ещё холоднее (Иссык-Куль), поэтому одеты мы были довольно тепло.
     За вёсла сел я. Гребу, гребу и о чём-то думаю. Вдруг замечаю - лицо у моего соседа, сидевшего напротив меня, меняется... Оглянулся назад: а берег, от которого мы отплыли, где-то далеко-далеко, растаял в туманной дымке, а других берегов в этой самой дымке вообще не видно... Сосед-то мой был с гор и моей моральной закалки не прошёл…
     Тут уместно вернуться в Карелию и вспомнить, как в один из выходных дней возвращался я с “Большой Земли” в отряд. “Большая Земля” – это противоположный берег, откуда просёлочная дорога ведёт в Чупу. Когда мы, молодёжь, возвращались из Чупы, то разжигали обычно на берегу костёр – место для этого было постоянное. И тогда за нами, кто-нибудь “приезжал” (приплывал) на лодке - обычно нетрезвый.
     Расстояние по воде около километра. Один раз так возвращался вместе с другими и я. Холодно, моросит дождь. Лодка полная - пять человек, все одеты, и все, кроме меня, нетрезвые. Один сидит на вёслах, другой какой-то банкой всё время вычерпывает со дна лодки воду, которая почему-то всё время прибывает... Остальные двое от “избытка чувств” что-то мурлычут.
     Где-то на середине озера я оглянулся по сторонам: берегов из-за тумана не видно, все пьяные, лодка перегружена, а я практически плавать не умею, тем более в одежде. В плавании мой жизненный рекорд – это стометровка на зачёте по физкультуре в хорошую погоду на Русановском заливе Днепра, где располагалась спортивная водная база нашего техникума.
     Случись что, пойду ко дну сразу, так как надеяться не на кого, а остальные почему-то ни о чём и не думают, и в “ус”, как говорится, “не дуют”... Позже и я перестал бояться в подобных ситуациях, но первое впечатление осталось навсегда...