Четверть века эмиграции. 19. Разное

Откровения эмигранта:
№19. Разное
На этом месте остановился я более, чем пять лет назад. И вот именно сегодня задумался – а почему! Я не могу сказать, что этот самый момент был тогда пиковым, в смысле высшим достижением, вершиной карьеры. Нет! Это произошло через два года и один месяц после начала работы. Помнится что довольно долго в тот период меня не покидало ощущение удачи. Случилось оно в конце августа, а спустя менее двух месяцев мне исполнилось 50 лет. Жена и сын уговорили отметить это обстоятельство публично. Сняли зал торжеств в местной гостинице. Пригласили 40-50 человек. Родню, друзей, соподвижников. Пришли Надав с Филипом, Мира и Джина, почти всё управление и вся инженерная наша братия,  друзья по ульпану. А Филип сделал мне небольшой сюрприз, приведя на торжество моих заказчиков: Рони, Цвику и Ашера, ответственного за приёмку нашей продукции. Надав держал длинную речь. Получил я свою долю похвал и комплиментов. Но где-то внутри чувствовалось, что это всё-таки по большей части авансы. Чем-то я своих коллег уже удивил, достижения мои безусловно показались им существенными и значительными, но чувствовалось по тону, что ждут от меня ещё большего. И всё у нас ещё впереди.
И ещё почти четыре года я провел в этом отделе, где много чего добился сам, и в общем-то, что наверное самое главное, сумел объединить вокруг себя коллектив, убедив окружающих, что это наше с ними общее дело и достижение. Понятие «работа» для бывшего советского человека не было в тот момент до конца по смыслу осознанным и знаковым. Когда мы приезжали и начинали устраиваться, то со слов окружающих все понимали, что работу нужно найти, что работать нужно и важно, но вот правильное отношение к самому процессу труда у моих сотрудников появилось не сразу. Однозначно можно сказать, что вкалывала Тая, имевшая уже наработанный здесь стаж и опыт. Ольга, которая уже оценила разницу в характере и оплате труда уборщицы и сборщицы точных приборов, тоже была достаточно ответственной, несмотря даже на все её отрицательные черты, связанные с самомнением и карьерными устремлениями. Правда, после той истории с «рабочим местом», произошедшей при переходе в новое помещение, стала она более осмотрительной и не столь общественно активной.  Многие же из остальных, не имея необходимого израильского опыта, вели себя достаточно пассивно и безответственно. И потребовалось более полугода на то, чтобы, растормошив их, внушить необходимую меру пассионарности.
Но, к сожалению, основная тяжесть работы по развитию подразделения лежала на мне. А я, как не старался, но до необходимого уровня не дотягивал. И в результате, как производственное подразделение, мы были все это время на грани срыва, с большим трудом зарабатывая себе на зарплату. На дальнейшее продвижение вперёд фактически и практически ничего не оставалось. Я с огромным трудом тащил этот воз, но явно не дорабатывал. Однажды, в какой-то из дней  в конце месяца, ближе к 8 вечера ко мне на огонёк «забрёли» Надав и Филип. Заварили чайку, сели в «кофейной» комнате, стали обсуждать дела и планы. И постепенно Надав в нашем с ними разговоре подошёл к проблеме соотношения работы и рабочей силы. Филип при этом высказал суждение, что во-первых, по его мнению, на такое количество работающих суммарная наша выработка и прибыль явно недостаточны. А во-вторых, в условиях совершенно определённой пассивности сотрудников, он усматривает ещё и мою перегруженность по части множества перекладываемых на меня проблем, не решаемых моими подчиненными. Я, естественно, начал возражать, ссылаясь на ещё неполную доработанность технологии, отсутствие у нас нужных инструментов и ряда   приспособлений. В ответ на это Надав немного иронично отметил, что видит все-таки самый правильный путь прежде всего к уменьшении количества работников в отделе. При этом он добавил, что на двенадцать пассивных сотрудников недостаточно одного даже такого активного руководителя, как я. И тут же достал из нагрудного кармана лист бумаги, на котором его рукой были выписаны суммарные мои рабочие часы за последние четыре месяца. Минимальная из этих цифр была 281, а максимальная 339.
- Ты знаешь, Радомир, я вынужден тебе запретить работать более 240-250 часов в месяц. Ты в таком режиме долго не протянешь ни головой, ни сердцем. Таково моё первое решение. А вторым, как это не печально, будет сокращение подразделения, необходимое ещё и ввиду экономических сложностей данного периода. Это придется сделать строго пропорционально с общезаводской потребностью по всем подразделениям, в том числе и в твоём отделе микродвигателей.         
Я начал возражать, упираться, убеждать в неверности их подхода... Но Надав, видимо уже всё решивший, потрепал меня по плечу, и произнёс любимую их с Филипом фразу:
- А кто сказал тебе, что жизнь лёгкая штука!
На этом мы расстались.
* * *
Трудно передать ощущение и осознание собственной значимости и «величия» в глазах того, кого ты принимаешь на работу. Поверьте, это очень и очень приятное и внутренне возвышающее чувство. Тем больнее и ужаснее ситуация, когда ты кого-то увольняешь. Возможно со временем к ней можно и привыкнуть или как-то глубже осознать печальную эту необходимость? Не знаю! Вернее наоборот, знаю, как это было невыносимо трудно делать в первый раз, когда Филип позвал меня к себе «наверх» и вручил два конверта с увольнительными письмами, на которых значились фамилии тех, кому они были адресованы. Я внутренне сжался и попросил:
- А ты не можешь сделать это сам?
- Нет. Я считаю, что это твоя работа. Такая же, как разработка и выпуск продукции.
- Что, ты считаешь, я должен им сказать?
- Скажи, что в условиях экономических трудностей на заводе проходит общее сокращение.
- Но надо быть готовым ответить на вопрос «А почему меня?»
- Я думаю, что этого тебя никто не спросит. Первый из них, Елизар, угробил недавно половину первой пробной партии с таким трудом разработанных и изготовленных датчиков скорости вращения. Не знаю, как ты, но я простить ему этого просто не могу. Бить по тонким проводам молотком даже через деревянную проставку – это преступление.
- Это он по неопытности, по неосторожности.
- Мы всё здесь делаем в первый раз, а при отсутствии опыта, осторожность является первым и главным профессиональным требованием. Значит он ему не соответствует. А что касается второго, Гошмана, то поверь мне, я знаю, что делаю и что говорю. Твои подзащитные во время твоего отсутствия половину рабочего времени проводят в курилке. У нас нет, как на других заводах,  драконовских законов по части курения, но всему есть предел. А потом я хотел бы видеть ещё и результаты их твоческой работы. Вот ты, Радомир, инженер. И я это вижу по твоим результатам. А то, что они тоже инженеры – я этого не вижу и не чувствую. И то, что они постоянно и вслух твердят, что за такую малую зарплату мы с тобой им должны спасибо говорить, что они на работу приходят, такой подход к делу меня не устраивает! Пусть они мне сначала покажут, на что  способны, а потом уже поговорим об оплате! И поверь, там у тебя есть кому мне всю эту галиматью перевести на иврит!... А мужики твои этим ведь ещё и других разлагают! Если бы, скажем, они не имели недочётов по работе, то я попросил бы тебя или сам вызвал бы и объяснил, что у нас на заводе, если хочешь обсуждать вопрос о заработной плате, должен обращаться индивидуально к руководству, принимающему такие решения. А не устраивать массовые обсуждения в рабочее время. Я не понимаю, почему они этого не знают. Ну, да, сейчас это уже неважно...
Короче, безрадостное это было действо. После вручения писем мы с ребятами посидели, поговорили, я, подумав, посоветовал им идти на открывающиеся в Кармиэле курсы повышения квалификации для работников службы качества (приёмка, ОТК). На этом и разошлись.
Ночь я не спал, ворочался с ощущением, что чего-то не доглядел и не доелал. В отделе у нас, считая меня, числилось 13 работников, из них 5 мужчин. Теперь же осталось трое. Первое время я метался от одного стола к другому, выкраивая буквально минуты на те или другие производственные операции. Но постепенно, перераспределив обязанности, мы стали успевать больше. А главное, такой вот «принудительный» уход двоих уволенных сразу же вызвал в отделе у всех «правильную» реакцию. Стали сосредоточенней, стали собранней. Меньше разговаривали во время работы, были внимательней.
Кстати о разговорах. Тая сидела рядом с израильтянкой Дорит и, поскольку  на хорошем уровне владела языком, явно злоупотребляла её вниманием, рассказывая бесконечные истории про четырёх своих внуков. При этом сама она занималась сборкой микродвигателей, а Дорит собирала роторы угловых датчиков. А ей-то там как раз требовались сосредоточенность и внимание. И вот однажды приходит ко мне приёмщица, которая говорит, что забраковала 9 из 30 изготовленных Дорит роторов. Брак 30% - такое не часто случается, поэтому мне пришлось позвать Дорит и попытаться с ней вместе искать причину. Реакция была неожиданной, в слезах она помчалась «наверх», где устроила истерику начальству, обвинив меня и приёмщицу в искажении результатов испытаний и чуть ли не преднамеренной порче её продукции.
- Они хотят выжить меня из отдела, потому что я единственная израильтянка и мешаю им говорить по-русски.- Дорит в своих претензиях дошла и до такого.
Филип поближе к концу дня вызвал меня и попросил разобраться, но по возможности объективно и аргументированно.
Оставшись один и немного помозговав вечером, утром я взял к себе в комнату свободный микроскоп, собрал в коробку забракованные приёмщицей образцы и результаты испытаний. Потратив полный рабочий день, я распустил нитки бандажа на обмотках ротора датчика и, по проводочку переворошив и пересчитав катушки, нашел те из них, в которых по одному-два витка уложены были по ошибке в соседние пазы, что абсолютно недопустимо по причине высокой точности приборов. На другой день я положил перед собой секундомер, и включал его тогда, когда слышал Таин голос, выключая, как только она замолкала. При этом занимался я весь день простым перечерчиванием эскизов, то есть работой не требующей глубокой сосредоточенности. В конце дня на циферблате секундомера значилось 2 часа 47 минут. Столько времени за рабочую смену в ушах Дорит звучал Таин голос.
Наутро я пригласил к нам «вниз» Филипа, позвал к себе в комнату обеих женщин и, закрыв дверь, доложил результаты своих исследований, особо отметив, что проводил их по его поручению. Закончил на том, что даже не считаю нужным делать какие-либо выводы, настолько очевидны результаты проверок и их причины. Настаиваю я только на одном – считаю, что Дорит должна извиниться перед приёмщицей, которую всенародно обвинила в преднамеренной порче своей продукции. Отметил при этом, что ничего не могу поделать только с одним, постоянно звучащей вокруг русской речи. На это Филип неожиданно отшутился, сказав, что Дорит должна бы привыкнуть к русскому языку, поскольку муж у неё, хоть и вырос в Израиле, но родился в России, и сам он, и вся его родня говорит по-русски.