Вы же веревку кричали...

В каждом районном Дворце Культуры в советские времена обязательно имел место любительский драмтеатр, и почти обязательно каждый такой театр имел звание народного. И в каждом «народном» обязательно был свой режиссер, и обязательно выпускник культпросветучилища.
Когда, в любом из театров, появлялся новый режиссер, то «народные артисты» дня три-четыре к нему приглядывались, а потом закулисье выносило приговор. Причем все, еще недели две-три, не подавали вида, улыбались, заглядывали в глаза в надежде на ведущую роль... А вот отношение «обслуги» резко менялось: если за кулисами прошел слух, что режиссер говно, то и стараться нечего выполнять указания! И вот он уже орет: «Где костюмы, черт вас побери, почему не готова фонозапись?», но на помощь никто и не торопится...
 А вот если режиссер «прошел»...
Так в театре Дворца Культуры Н-кого района появилась «новая режиссерша» с царским именем Тамара.
Каждый день она приходила на работу первой. Небольшого ростика, худая, с огромными карими глазами, в неуклюжих туфлях на низких каблуках, в простом черном костюме. Волосы были стянуты на затылке строгим узлом, а в руках она всегда держала незаженную сигарету.
В те советские времена любой из руководителей, в том числе и режиссер народного театра, по неписанным правилам, но в обязательном порядке, должен был быть членом КПСС. Успешно проработав в театре шесть месяцев, Тамара, также успешно, завершила свой кандидатский срок и была вызвана на заседание бюро РК КПСС для «важного» в её трудовой карьере события - вступления в ряды КПСС.
И вот, она уже стоит перед всеми членами бюро, все в тех же неуклюжих туфлях, все в том же черном костюме, а вместо сигареты крепко держит в руках обыкновенную ученическую «шариковую» ручку. На носу, не понятно для чего, болтаются огромные черные роговые очки, которые увеличивают и без того большие и ясные глаза.
«Расскажите нам о работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», - важно и, с только ему известным значением, задает вопрос один из членов Бюро.
Тамара внимательно и сосредоточенно оглядывает весь состав бюро и твердо произносит: «Знаю. Дальше».
Райкомовские «небожители» - в растерянности. В зале – тишина.
Следует еще один, ну очень «жизненный» вопрос, без знания ответа на который режиссером народного театра быть совсем нельзя: «А  что Вам известно о работе Энгельса «Анти-Дюринг»?
Тамара вновь «снисходит кивнуть», вновь серьезно бросает преданный взгляд на всех членов партбюро, и снова четко и уверенно произносит: «Знаю. Дальше...»
Во Дворце Культуры, где нового режиссера приняли, полюбили, и уже совсем не представляли своего театра без этих неуклюжих башмаков, без черного костюма и без незаженной сигареты в руках, шла обыкновенная репетиция. К постановке готовили «Вишневый сад».
У «народной артистки», активной работницы местного райкома комсомола, давно перешагнувшей планку комсомольского возраста, никак не получалось изобразить ностальгические чувства Любови Андреевны по возвращении её в родовое поместье. Во время репетиции, уже всеми любимая, Тамара вдруг завопила: «Боже мой! Веревку мне принесите, я сейчас повешусь прямо тут, посреди сцены!...» Прокричавшись, она собралась было продолжить репетицию дальше, но вдруг увидела рядом завхоза. Та, напялившая на себя синий халат электрика и бутафорский парик, преданно стояла рядом. «Вы – то что здесь стоите?» - резко спросила Тамара. «Ну как же,», переводя дух, ответила та, - « Вы же веревку кричали... Вот, я принесла!»...