Соседи

В нашем двухэтажном доме сталинской постройки, с удлиненными окнами и, украшенными мощными «колоннадными» балконами, фасадами, жили самые разные личности. Жили все давно, соседи друг друга знали, понимали и чувствовали себя одной большой и дружной семьей. Дом стоял буквой «Г», а потому дворик наш с чугунными скамейками и клумбами, впихнутыми в огромные колеса, находился в очень выгодном для жильцов положении. Он был местом своеобразного отдыха души абсолютно для всех жильцов.   Среди всех прочих личностей проживал в нашем доме дядьВань. Работал он где-то на стройке, потому как безотказно снабжал всех краской, кисточками, валиками и прочей нужностью бытовой.  Наверное, прозвучит не совсем корректно, но дядьВань был глубоко женат. Хотя, дабы не обидеть его, наверное лучше будет сказать, что был наш сосед «мужчиной с ограниченными возможностями».На вид ему можно дать и около сорока, и около пятидесяти – все зависело от его внутреннего состояния, которое, уже хронически, зависело от его жены Люськи. Невысокого роста, но крепкого телосложения, он часто производил впечатление немного высокомерного человека. Но это для тех, кто не знал его, кто не жил с ним в одном доме, кто не играл с ним в домино в нашем уютном дворе. Хотя и эта защитная высокомерность опять-таки зависела от его рыжей Люськи.  Глагол «зависеть» сопровождал дядьВаню всегда, даже ночью, и даже когда Люськи не было дома.
«Иваааан!»,- орала Люська, награжденная «китайской почетной грамотой» за развитие международной торговли, вытаскивая из машины огромные клетчатые баулы.  И летел наш дядьВань в «аллюр-три креста» по зову своей благоверной, и тащил эти баулы и в руках, и в зубах, что казалось порой, в предках его был Подъемный Кран.
Кому-то это просто казалось, а его сосед по лестничной площадке в этом был просто уверен. Именно он и определил генетическое родство своего «другана» и с подъемным краном, и с линолеумом, и даже с тараканами. Глядя в его светло-карие глаза, которые дядьВань в присутствие Люськи понуро опускал вниз, все, поневоле, его жалели: «Это-ж надо в такую западню попасть!» У дядьВани была вполне русская фамилия, хотя все во дворе его называли никак иначе, как Люськин.
Дом, хоть и сталинской постройки, но уши имел, а потому какие-либо секреты утаить было сложно, а с Люськиным валторновым голосом – тем паче. И когда ночью дядьВань, уверенный в крепком Люськином сне, сопровождающимся колоритным храпом, тихо крался на кухню, мечтая спокойно покурить в форточку, а не тащиться для этого во двор, но вдруг стремительно «прятался за плинтус», означало то, что Люська -стерва, пробудившись и врубив внезапно на кухне свет, уже уничтожала мужа своей презрительной ухмылкой, и «валторнила» так, что было слышно на всей лестничной площадке., а уж соседи за стеной просыпались, как по тревоге.
Вот тогда и появилась версия, которая быстренько разнеслась среди всех жителей нашего дома: В предках у Дядьвани были тараканы. А иначе кто научил его прятаться за плинтус?

Была у соседа и еще одна версия: «Был у дядьВани в воспитателях кто-то из семейства линолеума. А все потому, что при малейшей опасности, исходящей от Люськи, сосед умело «сворачивался в рулон».
И вот однажды, когда Люська уехала за очередной китайской медалью, собрались все вечерком в нашем любимом дворике. Был последний мартовский день. Доровые подростки жарко делились планами по поводу первоапрельских шуток. Удивительно, но дядьВань, осоводившийся на время от Люськиного зоркого ока, как-то сразу «вклинился» в беседу. Светло-карие глаза его засияли озорным блеском. «ДядьВань! Неужели и ты умеешь шутить?» - спросила конопатая девчушка Анка, звонкий смех которой мог и мертвого на ноги поднять. «А то! Обещаю, мой первоапрельский прикол будет самым крутым!»
Следующим утром на всех подъездах нашего дома висели, размноженные через принтер, объявления следующего содержания: «Сдам на две недели комнату двум молодым девушкам. Трем не сдам-годы уже не те!»
Долго ли, хорошо ли подумал сосед, прежде чем выдать свету такое объявление, но ведь сподобился-же указать свой родной номер телефона!
К вечеру на скамейке собрались все наши бабки-тетки.
- Милок! - кричала в открытое окно Дядьвани баба Маня, Так на две недели и я могу взять постоялицу, все «какИ-ни какИ» деньги. Зачем тебе две-то. Ужо поделись…
Даже наш старый татарин Тагир из тринадцатой квартиры возжелал себе таких квартиранток:
- Какой-такой дэвушка! Я тоже адын живу, можно и ко мне!
ДядьВань наблюдал за ходом событий из окна своей квартиры. Наблюдал со сладким замиранием сердца, с чувством глубочайшего азарта и удовлетворения, пока во дворе дома не появились две девицы в ярком боевом окрасе индейцев острова «Ржунимагу», абсолютно «людятской» наружности. Одна из девиц яростно шевелила челюстями и надувала пузыри из жевательной резинки.
- Алё, народ! В каком подъезде восьмая квартира?
ДядьВань медленно сполз под подоконник.
Народ дружно указал девицам на окна его квартиры.
Баба Маня заметалась от ужаса: «Да не дай Бог ко мне таких, уж лучше совсем без хлеба!»
Лишь наш татарин Тагир на первом этапе «пьесы» просто затаил дыхание.
И в этот момент во двор въехала машина из которой выплыла Люська.
«Ивааааан!» - зазвучала уже знакомая всем валторна.
Люська продефилировала к двери подъезда и недоуменно уставилась своими поросячьими глазками в объявление, напечатанное ко всему еще и большим ярким шрифтом. «Ивааааан!»
Финальная сцена траги-фарса обрисовалась приблизительно так: застывшие фигуры на скамейках, полусогнутые в смехе от предстоящих событий пацаны, непонимающие абсолютно ничего девицы-квартирантки и Дядьвань, пробегающий мимо всех и даже мимо Люськи с мусорным ведром, шепчущий только одними губами своему другу-соседу Дядьвове «Спасай!».
Дядьвов уверенно дал еще одну оценку происходящему: «Точно! В предках были и олимпийцы на стометровку!»