Прасковея Глава9 Грехи мои...

Глава 9  Грехи мои…

Пока Прасковея кормила и укладывала спать ребятишек, Михай куда-то отлучился.
 Может по нужде вышел, думала Паша, а может цигарки смокчить, мужики же не могуть рот без дела держать…
 А Михай уже побывал в баньке, приготовил всё заранее…
 Когда, зашедши спустя время в дом, он жестами стал звать Прасковью выйти, та и не поняла сначала, куда Михай её приглашает. Но послушно вышла и направилась с ним туда, где когда то занималась любовью с мужем своим и напугалась чьей то тени, мелькнувшей за окном. Ох, если б знала она, чья это была тень… И почему Михай звал её именно в баньку. Не  на сеновал, не в летнюю кухоньку, не на лавку во дворе, а именно туда…
 А у него много лет не выходил из головы эпизод Прасковеиной любви к его родному брату именно в этом месте. Как же он мечтал всё это время испытать на себе такое же чувство от этой хрупкой белокурой «бестии». Ни одна женщина, которая была с ним в интимной связи (а их было уже ох, как не мало!) не могла сравниться с самоотверженной способностью Прасковеи дарить свою любовь.
 Паша сразу поняла, зачем Михай манит её в баню… Не разговоры же пустые разговаривать. Не испугалась даже, наоборот… всё внутри неё затрепетало, жаркая истома внутри живота чуть не выплеснулась от сладкого предчувствия. Ещё муж её всегда удивлялся:

- Ох, и охоча же ты до любови, Пашенька! И откудова в тебе такой жар? Мабудь черти с ангелами божиими за тебя войну ведуть. С лица — чисто ангел, а знутри — бестия, да и только!

 Михай открыв двери уже топившейся баньки, и заметив взгляд замешкавшейся Прасковьи, вдруг подхватил её на руки и внёс своё сокровище, как вносит молодой муж свою новобрачную жену к ложу их первой ночи любви:

- Я буду любить тебя мила моя Параська так, что забудешь мужа свово на веки вечные. Буду тебе заместо него и мужем и отцом деток твоих.  Толик и ты меня должна любить так же, иначе ничаво у нас не выйдеть… обещаисся?

- Обещаюся… Дуже ты мине ндравися, Михай…

 И Прасковья кинулась ему в объятия и на миг отключила своё сознание от настоящего времени, унесло её чувство не истраченного женского счастья в просторы физического наслаждения. А Михай был счастлив касаться губами и руками своей мечты. Снова и снова унося свою Параську (так он теперь её называл) под небеса и возвращая на землю, терзая и лаская желанное тело. Казалось, что никогда не закончится эта вакханалия… Сил у Михая, как у молодого жеребца, а Паша… та, так истосковалась по мужскому вниманию, что казалось ей, не сможет оторваться и насытиться никогда. Только завидев, как в оконце пробивается солнечные первые лучи, стала приходить в чувство реальности.

- Ой, Минька, хватя пока… Пора корову в стадо, да и мине не работу. Ишшо детей наказать, шоб поумылись да поели чаво… Ты, мабудь топай пока…

- Не, я в правление пойду, нехай меня конюхом к колхоз примають… А жить у тебя буду, хошь, распишуся с тобой?

Прасковея задумалась. Замуж берёт, что ли, с тремя то моими хлопчиками? Так я ж замужем… похоронки не было, значится, что я ещё мужнина жена…

- Та, не, Михась, пока не треба… Посля може… Живи так. Нонеча не знаем, шо взавтрева буить…
 
 Так и порешили. Пока просто жить вместе, как муж и жена. На что колхозные вдовы отреагировали сразу. Пошли пересуды и осуждающие взгляды. Припомнились Прасковеины чудеса в приготовлении целительных снадобий. Стали приписываться и «колдовские» чары её и умение «ворожить» на картах и даже(!) нежелание её ходить в церковь.

- Какой молодец «запал» на не вдовью душу пропащей бабы с тремя отпрысками. И это по доброй воле? Как же, поверили… наколдовала небось себе мужика то… как бы и за наших, оставшихся в живых после войны не взялася. Знаем мы таких ушлых и ненасытных бабёнок…

 Паша слушала и всё терпела… не в её правилах было ссорится и обижаться на людей. Ещё бабушка Авдотья учила её, не обращать внимания на гневные речи обиженных жизнью людей, особенно женского полу. Не сами они, обида, заставляет их говорить иногда то, что у них накипело, да ещё и в таких нехороших выражениях. Понятное дело, что мужиков в колхозе катастрофически не хватало, кто погиб, кто пропал без вести, кто остался инвалидом без рук или ног… А тут такой молодой, здоровый, неженатый (ну и пусть, что цыган) прибился к бабе с тремя детьми. Мало ли молодух бездетных и ещё замужем не успевших побывать?
 Ладно бы просто говорили, так эти зловредные бабёнки стали открыто приваживать к себе Михая. То подол перед ним повыше задерут, как бы невзначай, то вдруг пуговка на груди «случайно» расстегнётся. Некоторые громко хохочут, привлекая к себе внимание, некоторые глазками своими беспутными так и «стреляют».
 Но Михаю это всё бесполезно. Он всю жизнь жил только мечтой о Прасковье…
 В табор свой иногда наведывался, так порешать какие то там дела, а потом рысью гнал своего жеребца к дому Параськи своей.
 Жили не бедствовали теперь, не шиковали, но и не голодали. Прасковея решила для себя так: пусть пока все идёт, как идет, ничего менять не надо. Вон, ребятишек надо в школу определять, пусть хоть они к знаниям поближе будут, может и мамку свою чему хорошему научат. Так уж не хватает ей знаний книжных. Даже писать толком не научена, чуть ли не крестиком расписывается за свои трудодни…
 А Михай читает книжки на ночь детям, да так складно у него получается, где учили то его, чай не в таборе?
 Однажды, пока Мишки не было в доме, забрела на подворье к Прасковее старая цыганка.  Попросила водицы испить, да посидеть в тенёчке, под яблонькой. Завели разговор о житье-бытье. Цыганка возьми, да и спроси:

- А чего ж ты замуж за Михая идти не хочешь, не люб он тебе, что ли, девица? А то, гляди, у него в таборе много до него охочих девиц, они его приворожут быстро, лишь бы только сердце к тебе чуть бы охолонуло. Цыганки ведь умеют…

- А я и сама много чего умею такого, что вашим цыганкам и не снилось. Что, завидно им уже, что такого цыгана у них увела?

- Наверно да, только кто тебе сказал, что он цыган? Он из ваших мест родом будет… Это на войне у партизан цыганом прозвался, да и фамилию взял цыганскую, а сам русский он, из казаков кубанских…

 С этим и ушла старушка, оставив Прасковью в раздумье. Из наших мест...Не зря же мне казалось, что знакомый он мне, только где видела глаза эти, вот не упомню никак, думала Паша. А и вспомнила бы, если бы обратила внимание, какими восхищёнными глазами на свадьбе смотрел на неё младший братишка Герасима.
 Не долго длилось «семейное» счастье Михая и Параськи. Однажды ушёл он в табор, как всегда по своим каким - то неотложным делам, да больше не вернулся… Ждала его Паша день, ждала ночь, а поутру в воскресенье, пока все, кто ещё верил в бога тянулись в церковь, она побежала к месту, где стоял табор.

 А табора и нету… только вытоптанное поле, да пепелища от костров. Ни души в округе.

-  Да что же это такое? Где искать то тебя, милый мой Михай? Или бросил ты меня с ребятнёй? В тягость мы тебе наверно? Или цыганки слаще любят тебя, чем я любила?

 Так, с поникшей от печали головой и вернулась к дому. Ребятишки выскочили, наперебой спрашивали, где же «тятька» их? Теребили подол платья, заглядывали в материны пустые глаза…

- Ваш «тятька» на войне сгинул, а этот… дядька ушёл своих детей искать.

 А потом развернулась и бегом помчалась в баньку, подальше от детских непонятливых глаз, чтобы дать волю слезам и крикам негодования своего. Чувствовала же давно уже, что грех это жить без брака и благословения с незнамо каким  мужиком, вот и получила теперь то, что заслужила. Но через некоторое время она поняла, что наказание её будет ещё более трудным. Что то толкнуло её под сердцем. Скорее догадалась, чем поняла заранее, что ждёт ребёнка от Михая. Буду рожать, решила. Пусть, что будет, то и будет, авось теперь не помрём. Знаю теперя дочка народится. Даже бьётся как то тихонько, как девица…
 Только злые бабы, как узнали о происшествии в семье Прасковьиной, так и зашипели, как змеюки, так и раскудахтались, словно квочки на насесте… Проходу не давали, надсмехались и дразнились:

- Чё ли опять запузатилась, Прасковеюшка? Как мужу то расскажешь, коли возвернётся он? Цыганским святым духом занесло? Ах-ха-ха!

 Долго не обращала Паша внимания на приставучих баб, прощала им их нападки. Всё думала, что вернётся скоро её Михай, мало ли неотложных дел у цыгана… Только скоро рожать ей а его все нет, время движется неумолимо, даже старший сынок стал вопросы странные задавать:

- А чё, мамка, тётька Галя казала, шо ты как сучка рожать удумала, от кого попало?

- Не гоже так, сыночка о мамке балакать… Не слухай ты тёток чужих, они нам не родня и не судьи… мы скоро уедем отселя… дед у нас недалече живёть, старый уже, да тетки ваши рядом. Тама и поживем. Тама и школа хорошая рядом и ставок, есть де купаться летом, рыбу удить с дедом будите… Мало чё ешшо…
 Так и Поступила Прасковья, пока ещё могла двигаться, распродала крупный скот, а мелкую живность загрузила в клетки и на бричку. Запрягла своего доброго мерина и усадила ребятишек на нехитрые свои пожитки. Поехали…

- За грехи свои перед Богом отвечать буду, а не перед этими людьми, которые добра моего к ним не помнят, а зависть и злоба их нам тут жизни не дадут, думала про себя Прасковея, тщательно запихивая за пояс у себя свою единственно ценную для неё материальную вещь — икону матери...