Эвакуация. Дневник Томочки. Часть 6

               Лилипутский цирк

        Мы часто ходили в театры. Потому что все театры из Москвы тоже с нами эвакуировались. Взрослые день и ночь на работе, и в театры ходили одни  старики, дети и мамы с младенцами. Театров было много. Мы с ребятами помногу раз  ходили на балеты и оперы. Но они мне не так нравились, как цирк.

        Цирк назывался Шапито и был рядом с нашим домом. В нём работали одни лилипуты, потому что все артисты ушли на фронт. Главным у них был лилипут чуть больше ростом, чем остальные. Он сильный и однажды побил Борьку за то, что он дразнился.
 
        Лилипуты это обычные люди, совсем взрослые, иногда даже старые, лет тридцати или больше, но ростом они в точности как я. Одеваются как взрослые. На арене  лилипутки носят красивые длинные прозрачные платья белые или розовые, все в блестках. Я мечтаю о таком же.
 
        Лилипуты в этом цирке и акробаты, и клоуны, и дрессировщики. Только дрессируют они собачек или птичек, а диких зверей не могут. Я думаю, потому что дикие звери их не уважают и поэтому могут съесть.
               
               Школа. Как нас с Надькой украли

        В сентябре я пошла в школу. Стало жить скучнее, потому что Борька пошёл учиться в другую,  мужскую школу и со мной совсем раздружился. Он так хвалился своей мужской школой и дразнил девчонок и даже меня, что я сильно разозлилась и случайно сильно укусила его за руку. Рану мама ему промыла и залила йодом (так ему и надо). Мне здорово влетело. Всё равно – пусть не хвалится! Мы его с девчонками потом дразнить стали:

         Прямо, прямо, прямо, прямо / Будет там большая яма,
         В этой яме жил Борис / Председатель дохлых крыс.

Мне кажется, это я сама сочинила.

        Учительницы в первом классе у нас всё время менялись, и я никого не полюбила, но первая – Марья Иванна - была красивая. Надька учится со мной, но она очень скучная и ничего не выдумывает, а всего только боится и дарит мне всё время старые открытки.

        Один раз нас с ней увели два дядьки. Мама мне всё время говорила – не ходи с чужими, они воруют детей. Я сразу догадалась, что они нас своровали, потому что они сначала были очень добрые и по вкусной конфете нам дали, а как мы к ним подошли, схватили нас за руки и потащили с собой, стали грубые и невежливые. Я почему-то  подумала, что мне никак нельзя бояться и стала веселиться и веселить Надьку, чтобы она не забоялась.

        Мы шли и шли… Пришли на вокзал, на который мы из Москвы приехали. Один дядька ушёл куда-то, а другой остался нас сторожить, но я его не боялась, потому что не хотела, а Надька его тоже не боялась, потому что глупая, и он стал спокойно курить и за руки нас не держал, а я сказала – Атас! – и мы побежали. Никто нас не догнал. Мамам, папам мы ничего не сказали, а то никуда больше не выпустят.
 
                Как готовили еду и мылись

        Мама в эвакуации сначала только с нами сидела, еду искала и получала по карточкам, потом готовила. У нас в доме коридорная система. Из длинного-длинного коридора двери в комнаты. Около каждой двери стояли столики, и на них керосинки и примусы. У нас были керосинка и керогаз. Керогаз новенький, мама говорит, что готовить на нем быстрее и удобнее, потому что семья большая. Их «заправляют» керосином. Он очень приятно пахнет, мама говорит – глупости – а мне нравится. В коридоре в каждом конце по уборной, а рядом по умывальнику. Вода была в водопроводе, прямо в доме. Это большое удобство, так как у большинства домов вода на улице в колонках и ее надо носить ведрами.

        Топили сначала печки-буржуйки дровами, а потом стала работать котельная на угле, но это уже в самом конце эвакуации. Вторую зиму у нас было очень тепло, и мы стали меньше болеть. А мыться мы ходили в городскую баню все вместе, но мылись отдельно от папы и дедушки. Там были деревянные гладкие-гладкие лавки, которые мы сначала «обдавали» из железных  шаек водой, краны с горячей водой и краны с холодной водой. Зал бани очень большой, но почти ничего не видно из-за пара. Пар горячий и влажный. Дышать очень тяжело. Мне один раз даже плохо стало – закружилась голова и затошнило - а потом я ничего не помню.

        Тётки все голые. Под мышками и внизу живота у них растут кудрявые густые чёрные волосы, а у нашей мамочки волосики тоже есть, но красивые, светленькие. А у нас со Светкой вообще нигде, кроме головы, волос нет, что значительно приятнее на вид.

        Когда Папа приехал с фронта, мама пошла работать в госпиталь, но всё равно еду по карточкам получала и готовила. Сидел с нами дедушка, но на меня он ровно никакого внимания не обращал, а только гулял со Светкой и рассказывал ей на ночь сказки. Вредный. Мне говорил – ты не слушай, тебе не интересно. А я всё равно слушала.

              Домой

        Зимой на новый 1944 год Папу перевели на работу в Москву, и мы поехали обратно на пассажирском поезде. В купе. Это отдельная комнатка в вагоне. Коридор весь застелен красной ковровой дорожкой. И в купе дорожка. Мягкая, я трогала. Есть настоящий туалет, титан с кипятком все время греется. Когда мы ехали домой, случилась большая победа не помню  где, потому что потом всё время стали победы, салюты и освобождение городов и населённых пунктов.

        Ехать было очень весело. У нас в купе на столике стоял патефон и играл всю дорогу, а в коридоре на красной дорожке все танцевали. Мне доверили следить за патефоном, заводить ручку, ставить пластинки и менять иголки, когда пластинка начинала шипеть и перескакивать или наоборот крутиться на одном месте. Менять иголки надо было на новые, которые лежали в специальной выдвижной коробочке с правой стороны патефона. Дело взрослое, трудное, но я, папа сказал, справилась.
 
        Пластинок у нас много, мы их привезли в эвакуацию ещё из Москвы, те самые, что чуть не потеряли на вокзале: "Рио Рита", мамино любимое танго "Брызги шампанского" и много чего ещё, ни у кого не было столько пластинок, и в эвакуации все по праздникам ходили к нам в коридор на танцы. Если честно, то мне больше нравятся марши, особенно с новой пластинки про долгий путь до Типеррери, и про мальчика, что на фронт уходит:

            Будь здорова дорогая, я надолго уезжаю,
            и когда вернусь – не знаю, а пока – Прощай!
            Прощай, и друга не забудь!
            Твой друг уходит в дальний путь.
            К тебе я постараюсь завернуть
            как-нибудь, как-нибудь, как-нибудь!
 
         Мама сказала, что патефон и пластинки это последнее, что она выменяет, если совсем с голоду помирать будем. Хорошо папа во-время с фронта пришёл. И мы не умерли.

                На фото Тамара в сорокалетнем возрасте