Бубновый король

1.
Прошло полгода после этой неожиданной встречи, но в памяти цепко засела картина его тощей фигуры в грязной робе, умоляющий взгляд на белом анемичном лице.
Она тогда растерялась, потому никак не отреагировала на его призыв. И после не было раскаяния.
Клаус остановил машину на противоположной стороне от дома своего школьного товарища. Она открыла дверцу и съёжилась от наружной свежести. Замешкалась. Взяла с заднего сидения большой тёплый шарф.
Клаус медленно шёл к дому.
На ходу, заворачиваясь в шарф, она столкнулась с высоким мужчиной и отпрянула. Темнело. Она не сразу узнала в этом бородатом бродяге своего мужа. Брезгливо оглядела его, обошла стороной. Устремилась к дому. В тепло и комфорт. В очередные гости.
Приглашённых ещё несколько пар. Всё чинно. Полусветски. Просторные  помещения. Обилие живой зелени на фоне больших, до пола, окон. Хрустальная чистота. Приветливые восклицания хозяев. Услужливая прислуга. Пару слов о теперешней погоде. Аперитив.
Красиво сервированный большой обеденный стол. Значимые немецкие блюда. Интересный разговор об изменении климата на планете, о парниковом эффекте, о внешней и внутренней политике, неверно решаемой теперешним правительством (хозяин дома бывший член бундестага), о явном экономическом спаде.
Пожилые жёны в беседе принимали активное участие. Выражали, по мнению мужчин, крамольные мысли о выходе Германии из Евросоюза, возвращению к бундесмарке. Втягивали в разговор Надю. Но она теряла нить беседы, отвечала невпопад, смущалась. Дамы были предельно любезны. Не придавали значения  её ошибкам в немецком. Дабы поддержать её, сыпали комплименты по поводу её молодости и подбадривали искренними улыбками. От похвал ей было немного неловко. С этими пожилыми дамами она чувствовала себя совсем молодой. Опускала глаза. Скромничала. Исподволь примечая ободряющие взгляды Клауса.
Мужья этих женщин смотрели на Надю несколько иными глазами. Любуясь её внешностью, умением одеться, они тайно завидовали старине Клаусу и не прочь были бы иметь такую жену или, хотя бы, любовницу. Возможно, без любовниц эти богачи не обходились, однако, по соображению Нади, они не шли ни в какое сравнение с ней – женой Клауса, пускай пока незаконной. Но пожилые мужчины её не интересовали. Тянулась Надя к молодым, красивым, успешным. Клаус как исключение интересовал её как синоним богатства, роскоши, не более того. К тому же, совсем скоро она получит развод, и они оформят свои отношения по строгим немецким законам. И кто знает, не окажется ли этот брак очередным трамплином, дающим шанс к дальнейшему успешному завершению её жизненных  устремлений.
Ей 45. Сбросить хотя бы десяток. Паспортистки – девочки по нечаянности, так и сделали, и по документам ей 35. Но, она-то знает… 5О не за горами…

2.
Розе Густавовне Крюгер «повезло» родиться в Советской России, в большой немецкой семье. Великая Отечественная забрала жизни всей семьи. Никого не осталось. Последней мать отдала Богу душу уже в конце войны, в ссылке, на Севере. Каким-то чудом выжила Роза – хрупкая, очень красивая девочка. Попала в детдом. Дальше, вышла замуж за детдомовского мальчугана Анатолия Щеглова – сына врага народа. Был пятью годами старше. Ждал, пока Розе исполнится 18. Работал в том же детдоме. Тяжело они пережили смерть первенца – задохнулся в приступе бронхиальной астмы. Юрий родился уже в Ленинграде, куда переехали хлопотами двоюродного дяди Щёглова – героя Советского Союза, бывшего начальника партизанского отряда.
Об истории своей семьи рассказал ей доктор Щеглов во время их первого ночного дежурства. Влюблённый в красивую акушерку, он боялся нарушить дистанцию их отношений, боялся скорой своей победы и последующего всегдашнего разочарования. Потому и занимал Надю рассказами о своих предках. Она с участием выслушала рассказ доктора. О себе молчала. Поняла. Надо сочинить легенду, чтобы всё чинно и никаких таких подробностей.… После она была вынуждена открыться в этих подробностях.

***
Юрий Щеглов, избалованный женским вниманием, в свои 28 оставался неженатым. Наверно не любил. Теперь решил – Надя его судьба. Мама радостно закивала. Розе хотелось успеть понянчить внуков. Но после знакомства с претенденткой на роль жены, будущая свекровь категорически отвергла выбор сына. Мотив: немолода (по паспорту всего 25) да и внешностью чувственна, как теперь называют – сексапильна. Мужчины мимо таких не проходят. Не будет эта Надя порядочной, честной женой. Невесту следует брать из хорошей семьи, а ни какую-то там бездомную лимитчицу. Наде она сразу дала понять – не ко двору пришлась. И не даст своего согласия на брак.
Но влюблённый сын настоял, и они поженились.

***
Роза Густавовна оформила пенсию, но по просьбе директрисы снова взяла первоклашек. Нынче опытный учитель начальных классов в большой цене.
Тяжело пережита невосполнимая утрата – гибель главы семейства. Следователь прокуратуры по особо-важным делам, он не пошёл на поводу у бандитов и получил пулю в затылок. Так что, Юрик для Розы – это всё в жизни, что её греет.

3.
Надя уехала из Карелии после очередного скандала с мачехой. Та была чистоплюйкой и как все бабы такой породы, сильно злая. Но, вроде бы умная. Отец попивал. Был участковым в их  посёлке, недалеко от Петрозаводска. Любимая его поговорка – «да не пошли бы вы в КЕМЬ». Там он родился, и там прошло его военное детство. А так, чтобы откровенно, матом не пользовался. С шустрой своей второй женой настрогал он ещё троих девчонок. Все ходили по струнке. В доме порядок. Пришла мачеха в семью с приданым – заимка в лесу. Наследство от отца-лесника. Хозяйкой она была отличной. В смысле огорода, лесных даров. И ещё, научила и вынудила своего непутёвого милиционера вязать берёзовые веники. Нашла каналы сбыта. Приезжие охотники-богачи, а раньше начальники-партийцы ценили высоко их товар. В их русской баньке на заимке парились.
Уехала Надя. Правильно сделала. Питер по дороге, Москва далеко. На первое время деньги были. Нет, не на крышу над головой, на аборт.

***
Теперешний её гражданский муж строительный магнат. Богач. Ровесник её свекрови.
Раннее утро. Клаус уже на ногах и позавтракал. Прислуга позаботилась. Он бесшумно приоткрыл дверь спальни. Не успела Надя притвориться спящей.
– Дорогая, один поцелуй и я уехал…
– Обещаю два.
Она выпростала из-под пуховика свою совершенную (на её взгляд) ножку, потому как её извращенец любил целовать её в разные сокровенные места – куда придётся. Его страстная любовь ей порядком осточертела, но о лучшей жизни она и не мечтала.
Клаус задрал пуховик, ткнулся своим маленьким носиком в её дебелую ляжку, чуть прикусил острыми протезами.
– Ну и как, ты меня порадуешь? Есть признаки?
Никаких признаков не предвиделось. Этот упитанный коротышка возлагал на свою молодую избранницу миссию материнства. Он вбил себе в голову идею позднего отцовства, способного омолодить тело и дух, и стать крепким фундаментом новой семьи.
В роли жены Щеглова она тоже собиралась порадовать его материнством. Радоваться было желанием обоюдным. Но он сам разрушил эту возможность – иметь ребёнка. Условие брака – аборт. Выбросить чужой плод, пока не поздно. Пока не даёт о себе знать. Он (Щеглов) должен иметь своего, только своего. Мать никогда не смирится с такой авантюрой – чтобы сделать её нянькой постороннего, нагулянного. Она всё рассчитает. Её не обманешь.
И когда он лично в ночном роддоме, без анестезии, расширителями терзал её плоть, а после с сосредоточенным лицом кюреткой убирал 14-недельного её сына со всеми жизненными органами – маленькое красное тельце, чувство к красивому доктору испарилось. Он хорошо потрудился. Выскоблил с плацентой и живую ткань матки. Так что, на радость свекрови, Надя больше не беременела. Да, они расписались. Но Надя не могла простить себе греха такого, а мужу – греха и преступления. У других аборт – дело плёвое. А её Бог наказал. Cмолоду она мечтала о большой семье. Любила детей. И сама себе выбрала роль мужской искусительницы.
Плохо она уживалась со свекровью. Та буквально заедала невестку. Тихим шепотком гнала из дома. Надя молчала. Не жаловалась Щеглову. Знала, он примет сторону матери, и станет ей тяжелей вдвойне. Пять лет выживала Роза невестку из дома. Надя терпела. Некуда было деваться. Наверное, ждала очередного романа. Но красивый, успешный не появлялся.
Затеянный Розой отъезд на историческую родину дал ей шанс остаться у мужа в квартире и жить самостоятельно. Но Щеглов настоял на её отъезде. Физическая тяга к жене не проходила.
Выехали в Германию втроём. Антагонизм между женщинами нарастал. Тем не менее, отделяться от матери Щеглов и в мыслях не держал. В Германии после общеязыковых и мед. курсов, стажировки и экзаменов в Берлине диплом подтвердил. Работал в городской больнице помощником врача и, наконец, врачом-гинекологом. Надя в альтерсхайме обслуживала достаточно бодрых стариков. Роза, сидя дома, не оставляла поля боя. А когда дело дошло до рукоприкладства – горячей сковородой сломала ключицу и обожгла шею, Надя не выдержала. Сначала больница, где и познакомилась с Клаусом (навещал приятеля), после подала на развод по настоянию вдовствующего Клауса. И тут же перешла на его содержание.

4.
Щеглов, всё-таки, выследил её. Когда выезжала на своём белом «мерсике» из их виллы, он сунулся навстречу машине, и она чуть успела увернуться. Остановилась. Опустила стекло. Его жалкий вид на миг вызвал в ней сострадание. Но только на миг.
– Что тебе от меня надо? Думаю, я тебе ничего не должна.
– Надя, я пропадаю. Помоги. Неужели в тебе нет ни грамма христианского сочувствия? – еле размыкая непослушные губы, с отсутствующим взглядом, он топтался, опираясь на дверцу.
– Ты сам виноват во всём. Я не принуждала тебя колоться. Здесь я тебе не помощник.
– Понимаю. Уже мне никто не поможет. Но хотя бы дай мне немного денег. Пойми, если я не получу дозы, наступит абстиненция. Ты должна знать, что это такое. Ты не можешь отказать в этой малости. У нас же была любовь. Была радость общения. В конце концов, здесь, в Германии, ты тоже благодаря моей матери. И все обиды на неё, на меня, должны уйти. Ты хорошо устроила свою жизнь. Посмотри, во что я превратился за это время. Мама лежит парализованная в пфлегехайме и просит тебя прийти хоть на 5 минут. Хочет попросить у тебя прощения. Ты должна это сделать.
Она молчала. Смотрела вдаль. А в мыслях перебирала все годы жизни в доме Щеглова, и выводы были не в его пользу.
Он отошел, шатаясь, от машины.
Надя подняла стекло. Нажала на газ. Вырулила на дорогу… Белой точкой вдали мелькнула её машина и скрылась за поворотом.
В тот момент Щеглов ещё был в состоянии думать. Чувство изумления, неверия в людскую добродетель, заслонило ненадолго тяжёлую ломку, мечту о необходимой дозе. Как же это получилось, что он не смог совместить большую любовь к матери и сильную эротическую тягу, называемую любовью, к этой дрянной женщине. Она и испепелила его жизнь порядочного, неглупого мужчины, успешного доктора. Как же права была его мама!

5.
Так, сегодня день занят. Она ждёт педикюршу, косметичку и массажиста. Клаус недоволен.
– Ну, зачем всё в один день? Могла бы определиться с этими делами более рационально.
– Дорогой Клаус, прошу не вмешиваться в мои дела. Согласен?
Он поднял кверху руки. Растопырил пальцы-сардельки.
На днях ей купили чудесную бежевую норковую щипку с капюшоном. За большие деньги. Увидела цену. Изумилась. Клаус и бровью не повёл. Он в восторге. И тут же распорядился прикинуть потрясающий чёрный каракульчовый жакет-кимоно с меховыми висюльками. В преддверии зимы осенняя прохлада позволила ей надевать этот жакет с укороченными вельветовыми брючками в чёрно-серую клетку плюс чёрные сапоги повыше лодыжки.
– Тебе всё идёт. И фигура, и рост, и лицо. Чёрт возьми! Что за женщина! И это моя жена! Вы все русские красавицы. Но ты у меня самая… самая… Через год ты будешь фрау Берг.

6.
В Карелии, где прошли её молодые годы, после учёбы в медучилище намаялась от бедности. Хотелось одеться. Пускай недорого, но по моде. Часто голодная весь день. Видно, не те бой-френды попадались. Со средним достатком. Выпивохи. Последний, ещё ко всему, женатый. Спасибо, на аборт денег выделил.
Городишко их небольшой. И, как водится, преобладает женский пол. Потому в одночасье решила уехать в столицу.
Отца похоронили без неё. Мачеха снова обзавелась рабочими руками. Мужик попался крепкий, непьющий, верующий. Две замужние сестрёнки в Петрозаводске. Надя не теряла связи с родными. Со временем планировала перетащить младшую сюда, в Германию.

***
Жизнь Нади теперь лучше некуда. Ан тоска берёт. Одна она. Без подруг. Не с кем слова молвить. Круг Клауса – пожилые люди. С жёнами им подстать. Приветливо-вежливые пары. Встречаются, как правило, по праздникам за столом. Все, как с голодного края. Едят сосредоточенно. Хорошо владеют столовыми приборами. Не то, что она – нож, вилку перекладывает из одной руки в другую. Хвалят кулинарные способности хозяйки, хотя в их домах держат и повара, и экономку. Стол не ломится от закусок в отличие от России. А кухен с кофе по одному кусочку. Так рассчитано. Никто добавки не просит. Неприлично. В рестораны тоже ходят. Но там расплачивается всяк за себя и никаких танцев. Едят и едят. Болтают. Пьют пиво и слабое вино.
После ещё на машинах по домам разъезжать. За рулём следует быть трезвым.
Правда, для них личный шофёр дело вполне возможное. Но почему-то они сами хотят быть себе шоферами. Ещё и театры посещают. Больше семейно.
Дамы их похожи друг на друга. С завитой седой головой, средней полноты. С ровными крупными искусственными зубами. С золотыми цепями на дряблой шее и кольцами на жёлтых крапчатых руках. Старости своей не стесняются. Оголяют руки до плеч, трясут обвислыми трицепсами.
Надя вспоминает своих сослуживиц по Питеру – интеллигентных пожилых врачих. Все они сильно комплексовали из-за возрастных изменений внешности. Но красивее они этих немок и одевались интереснее. Её бывшая свекровка, одна из сотни немок – красивая, даже в старости. Может потому, что из России? Сейчас-то там красоты никакой. Лежит без движения. Виновата она сама. Невестка ушла, и сын оказался слабаком. Нашёл отдушину в наркотиках. Пристрастился быстро.

***
Надя увлечена массажистом. Молодой мужчина – русский немец, тоже доктор, теперь массажист. Он здесь. Жена там. Дочь генерала. Ехать отказалась. Русская патриотка.
Его умелые сильные руки легко ложились на её ещё не старую спину, и она явно чувствовала призывную силу своей плоти. Он массировал её ноги от ступни и выше, руки. Она понимала, с ним тоже происходит нечто подобное. Последний раз попрощался холодно. Интриган.
Ей ни к чему эта связь. Однако, она не может поручиться за своё благоразумие. Не в силах она бороться со своей физиологией. Права была свекровка. Умная баба. В период замужества спокойной атмосферы в доме не было. Шла нескончаемая домашняя война, провоцированная свекровкой. Эта нервозная обстановка стимулировала их с Щегловым чувства. Пребывая в напряжении, они просчитывали моменты возможной близости и радовались своим победам.
Верной женой она не была. Не смогла отказать себе в мимолётных связях. С молодым парнем в его раздолбанной машине. И ещё. В ночное дежурство скорее из любопытства согрешила со стажёром-аспирантом из Того. После, целый месяц стажировки искал с ней встречи, глядел зовущими воловьими глазами. Она же оставалась неприступной. Будто не с ней он находился несколько часов в полутёмной ординаторской.

7.
Холодно. Осень входит в свои права. Резкие порывы ветра срывают с деревьев умирающую листву и, помахав в воздухе, жёлтыми бабочками она ложится на дорогу, лужайку у дома. Тёмные облака угрожающе снуют по беззащитному небу, готовые отдать печальной земле накопленную влагу. Красивые золотые тона природы почему-то навевают грусть.
От нечего делать, Надя хотела помахать метёлкой у дома. Клаус запретил. Приедут работники с техникой, всё уберут.
Клаус много времени отдаёт работе. Его офис в другом городе. Порядочно времени уходит на дорогу с учётом пробок, хотя езды около часа. Но Клаус не украшает своим присутствием вечерние часы. Приходится вникать в его строительные проекты и фамильные неурядицы. Наде неловко слышать о большом недовольстве детей по поводу предстоящей отцовской женитьбы на молодой русской женщине. В знак протеста они не являются в дом к отцу. Правда, Клаус с хитрой улыбкой отмечает их благосклонное согласие на отцовскую материальную помощь. Как поняла Надя, великовозрастные нахлебники ведут рассеянный богемный образ жизни. Сын – художник, видимо несостоявшийся. Дочь – певица в кабаре. Своих семей не имеют. Обоим перевалило за 30.
Пока нет дождя, решила подышать свежим воздухом. Топала вокруг дома по скользким листьям. Пасмурно. Скрытые за облаками последние лучи солнца не давали темноте поглотить окрестность.
У входа в дом она увидела Щеглова и повернула круто назад.

***
Он-таки, дождался её возвращения. Сколько могла она кружить в темноте по пронизывающей сырости. Из его бессвязных слов поняла – его категорически обязывают лечь в наркологическую клинику на реабилитационный курс лечения. Но согласия он не даёт. Потому как считает – в жизни следует поставить точку. С матерью никаких перемен. Здесь не в России, уход прекрасный. Умереть ей не дадут. Он говорил, она молчала. Смотрела в сторону, выражая свою непричастность к его судьбе. Еле сдерживалась, чтобы не войти в дом и закрыть за собою дверь. К сожалению, болтовня его затянулась, и надо было, чтобы Клаус застал его у порога дома!
Её била дрожь. Она сильно замёрзла. Клаус отправил её в дом. Остался выслушивать Щеглова. Ей было уже всё равно, какую грязь выльет на нее муж.
Добралась до спальни. Рухнула в постель, почти не раздеваясь. Её затянувшееся гулянье привело к тяжёлой пневмонии.

8.
Юрий Щеглов приходил в себя в реабилитационном центре. Он успешно справляется со своим тяжёлым недугом. Мысленно пересматривает свою не сложившуюся жизнь после женитьбы на красивой медсестре. Кто же был виноват в тяжёлой атмосфере, отравляющей существование в их семье? Да, его мать не могла смириться с невесткой и часто досаждала ей своими необоснованными упрёками. А его роль ограничивалась нейтралитетом, в то время как жена молча сносила придирки, ненавистные косые взгляды свекрови. Чья же тут вина? Значит, виноват он, и мать была неправа. Но в результате оказалась она правой. Понимала она сущность его жены. Чувство его было безответным. Эта женщина была, как говорится, себе на уме. Её  беременность, заморочки с возрастом… Она, со своим неприкрытым цинизм, устоявшимися принципами только получать и ничего не отдавать взамен, она ему омерзительна. Как люцифер, она вторглась в их жизнь и довела их двоих до трагического состояния. Он не хочет её больше видеть никогда, и на суде его будет представлять адвокат.
– Пациент Щеглов, к господину доктору, – прервала его мысли медсестра – пожилая строгая немка.
Он покорно пошёл следом…

9.
Больше двух лет Надя живёт у Клауса в доме. Поздняя осень. Ночью подмораживает. Днём солнышко согревает озябшую зелёную травку, и всё кругом оживает. Но холодный воздух не даёт теплу разгуляться. Прошлую осень и зиму Надя проболела. Сначала пневмония, после – затяжной бронхит. В конце лета ездили с Клаусом к морю в Испанию. Чудесный тёплый воздух и морские купания полностью восстановили здоровье. За время совместного отдыха Клаус утвердился в правильности своего выбора. Надя ещё и ещё раз оценила заботливого и доброго Клауса. Она более чем сносно стала понимать нюансы немецкой речи. Позади неприятные моменты, связанные с разводом. На сегодняшний день она свободна, но Клаус принял решение связать себя брачными узами только весной. Наде ничего не остаётся, как согласиться.

***
Приезд младшей сестрёнки для Нади был сюрпризом. Клаус постарался сделать ей приятное.
– Олюшка, как же ты изменилась! Тебе уже 19. Когда я уезжала, тебе исполнилось семь или восемь? Красавица ты у нас! А я как, сильно постарела? Ты хоть меня помнишь?
Надя располнела после болезни, но красоты и привлекательности не потеряла.
– Помню, не забыла. Ты и не постарела вовсе. А только малость потолстела…
– Ты бы сказала – пополнела. А то сразу – потолстела… Ну, давай, девочка, рассказывай… Как прошёл полёт, ты же первый раз в воздухе?
– Всё нормально. Правда, сначала страшновато было. Летела с одной малышкой. Провожали в Ленинграде бабушка с дедушкой, здесь встречали родители. Весь полёт ей детские книжки читала. Так что про страх забыла.
– Рассказывай теперь, как вы там поживаете, и вообще всё о себе.
– Ну, живем теперь втроём – с мамой и отчимом. Он хороший. Верующий. И я стала верующей. Работаю в нашей парикмахерской мужским мастером. Что ещё сказать? Сестрёнки маются со своими пьянчугами. Детей нет. Видимся нечасто. У нас уже зима. Холодно.
Сестра поразила Надю своей строгой классической красотой. Светленькая, синеглазая, с высоким лбом, удлинённым иконописным лицом. Никакого кокетства. Негромкая речь с чуть заметным карельским говорком. Рядом с сестрёнкой Надя чувствует себя великой грешницей.
Клаус любуется на сестёр. Сколько красоты и сразу… Приехала Оля на месяц. Если захочет, останется и на три.
В ближайший воскресный день наметили съездить в соседний красивый старинный город. Клаус вызвался сопровождать сестёр. Там они и пообедают в хорошем греческом ресторане.

***
«Сова»-Надя, поздно ложится. Читает много. Всё больше детективы из русского магазина. Клаус без неё не засыпает. Ей приходится исполнять свой долг будущей законной супруги. Очень скоро храп с посвистом делает возможным выскользнуть из его постели, и она отправляется в свою спальню, обставленную по её понятию. Клаус любезно предложил ей отдыхать врозь.
Оля – «жаворонок». Ложится рано и рано поутру уже с экономкой Сиклиндой они в соседнем супермаркете. Обе на велосипедах с корзинками на багажниках.
Оля, любительница готовить, помогает на кухне. Часто сама готовит русские блюда, до которых охоч хозяин дома. Особенно неравнодушен к солянке и украинскому борщу.
Сёстры вместе только во второй половине дня. Надя, изображая завзятого водителя и старожила, катает сестру по красивым окрестным местам.
Клаус распорядился подключить русское телевидение. Для сестёр это много значит.
Были они на выездном спектакле – опере «Норма» Беллини, поставленной знаменитым Гергиевым с труппой  Мариинского театра. Постановка этой оперы возобновилась через много лет. Но, собственно, им все эти факты не самое главное. Музыка + выйти в люди – это интересно и приятно.
Клаус их не сопровождал. Надя понимала, детки будут на спектакле обязательно, и неприятно ему чувствовать за спиной их косые, осуждающе взгляды.
На красивых нарядных сестёр обращали внимание. В антракте Надя ловила пристальные взгляды молодых людей, надеялась на благоприятную встречу сестры со своей судьбой. К сожалению, взгляды мужчин пожилых и молодых, останавливались на ней самой. Случайная встреча с массажистом Германом обрадовала и смутила. Они тепло поздоровались. Она представила Олю. Просила возобновить массажи после перенесённой тяжёлой пневмонии. Надя удовлетворённо отметила – Германа сестра не заинтересовала.
– Знаешь Олюшка, тебе пора уже замуж, – заговорила Надя по дороге домой. – Хочу, чтобы ты осталась здесь насовсем. Потому следует учить немецкий. Конечно, хорошо бы найти порядочного парня из местных немцев. У Клауса много друзей, а у них наверняка есть неженатые сынки. Так что нужен язык. Не берусь утверждать, что немецкие богатые родители склонны видеть своих сыновей женатыми на русских, и вдобавок, на необразованных… Но может и найдёшь здесь свою половинку?
– Нет и нет. Хочу жить на родине. И не одолеть мне их такой некрасивый язык. В школе учила английский и тот почти не знаю. И я простой парикмахер. И замуж охоты нет. Я же ни с кем ещё не целовалась. Смешно. Сказать – не поверят. Я и молчу, – поджала губы Оля.
– Верю тебе, Олюшка. Ты просто чудо, и я тебя очень люблю.

10.
Возобновились визиты Германа сразу после их встречи в театре. Договорились на два сеанса в неделю. Между ними происходит нечто, что может взорвать спокойное Надино состояние, в преддверии перехода  в высший, по её мнению, статус. О чём можно было только мечтать… Пока она в состоянии управлять собой.
В случае сильных чувств Германа и последующих серьёзных предложений, поставит ли она на карту своё теперешнее благополучие с грядущим блестящим финалом? Клаус – это тот вариант, с которым грех не считаться. Такая удача улыбается раз в жизни, и она не вправе рисковать…
Полтора месяца, как сёстры вместе, и Оля засобиралась домой, чтобы поспеть к Новому году… Но случайная встреча несколько дней назад поколебала её планы.
– Надюша, – Оля рассеянно уставилась на экран телевизора, а мысли где-то гуляют.
– Ты что замолчала?
Надины мысли тоже кружат ей голову.
– Я что хотела тебе рассказать, – повернулась Оля к сестре. – Я хотела тебе сказать…, - и снова задумалась.
– Я слушаю, Оля. Ты где? О чём задумалась? Если имеешь желание ещё пожить здесь, только скажи…
– Надя, несколько дней назад я встретила в парке одного человека, и он запал в душу. Забыть его не могу.
– Так…интересно. Ну, во-первых, что это тебя занесло в эдакий холод в парк. И в какой? В соседний?
– Нет. Не в соседний. А в центре. Ну, не совсем в парк. Такая аллея красивая. Да ты знаешь. Мы с тобой там были. Это недалеко от театра.
– Ну и дальше? Когда это было, и зачем ты туда пошла? А я где была?
– Пару дней назад ездила тебе за пуговицами. Ты же просила. Там недалеко такой магазин – всё для шитья – нитки, иголки, флезелин, а пуговиц просто тьма.
– Ясно. Но пуговиц ты не купила...
– Да. Потому что слишком большой выбор, и надо тебе самой. Я же тебе говорила… и потому, что боялась оставить велик надолго на улице.
– Ты на велике ездила? И потому так долго тебя не было, что с кем-то встретилась. Пришла почти затемно…
– Да. Потому что, тогда познакомилась с мужчиной. Наверно ему вдвое больше лет… Вот…
– Ну и что, вот?
– И у меня с ним завтра назначено свидание. Но я же на той неделе улетаю и не знаю, как быть…
– А кто же знает? Если он такой взрослый мужчина, то зачем он тебе нужен?      
– А зачем тебе нужен Клаус?
– Олюшка, тут другое. Я же немолода, и мне надо устраивать свою жизнь. Что же этот сорокалетний из себя представляет?
– Внешне?
– Ну, пока хотя бы внешне.
– Красивый.
– И всё?
– Нет, не всё.
– Он врач. Работает в больнице.
– Так…врач, говоришь. Как же вы общались? Он что, знает русский?
– Да русский он. Я поняла, наш, русский немец. Такой умный, скромный.
– И, конечно, женат, – усмехнулась понимающе Надя.
– Нет, говорит, в разводе и детей нет.
– Олюшка, ну зачем тебе было выслушивать его биографию? Тебе стоит обращать внимание на свою ровню, или, хотя бы, на тридцатилетних. Правда, эти все уже расхватаны. И хорошо бы познакомиться с местным немцем. А то, какой-то там старый мужик. Имею в виду для тебя, девятнадцатилетней. Наверное, врёт, что врач. И чего ему надо было к тебе клеиться? Как хоть он одет?
– В куртке. Такой, с бородкой. Тёмный волос. Худой. Глаза добрые. Он, правда, красивый.
Надя подняла брови, пожала плечами, закатила глаза… Зевнула.… Хлопнула входная дверь. Это вернулся Клаус.
Сёстры так и не договорились, стоит ли идти Оле на свидание.

11.
И почему она без перчаток? И почему с открытой головой? Такая холодина… Ещё несколько улиц проскочить и вот он – этот удлинённый парк у проезжей дороги. Мужчина уже ждал на условленном месте.
– Олечка, вы посинели. Озябли?
Она опустила ногу на асфальт, ещё не сходя с велосипеда. От холода не могла справиться с непослушными губами и молчала.
Наконец, сошла с велосипеда. Мужчина прислонил его к дереву. Обхватил её руки. Дул на них и растирал. После обнял её. Прижал к себе. Щёки её порозовели. Она неловко высвободилась из его объятий. Убрала руки в карманы куртки.
– Оля, давайте знакомиться. Вы даже не знаете моего имени. Может, не хотите узнать? Но если пришли на свидание, то я вам, в какой то степени, интересен?
– Почему же? Я хочу узнать ваше имя.
– Хорошо. Вы – Оля, а я – Юрий.
– А отчество?
– Вы обязательно хотите подчеркнуть мой возраст.… Ну, хорошо, я Юрий Анатольевич. Я так понимаю, гулять, как в прошлый раз мы уже не сможем. Сейчас наверно минус, и одеты вы не по погоде. Так что пойдём в соседнее кафе. Посидим. Вы отогреетесь. Согласны?
– А куда велик девать?
– Не беспокойтесь. Поставим у дверей. Никто не тронет. Тут обычно берут с собой такое нехитрое приспособление и пристёгивают машину к решётке или к специальному металлическому парапету. Такие бывают у вокзалов, у магазинов.
– Знаю, когда мы с Сиклиндой – это экономка моей сестры, ездили в супермаркет, она пристёгивала к каким-то металлическим выгнутым трубам наши велики. Но я сама никогда этим не пользовалась.
– Понятно. Это вам не внове.
Он вёл велосипед. Оля шла рядом, руки в карманах. В ближайшем кафе они выпили по чашке кофе. Оля не отказалась от очень вкусного круассана. Она отогрелась окончательно и заторопилась домой.
– Не смею вас задерживать. Сейчас в 5 вечера уже совсем темно. А вы ещё на велосипеде и без фонарика. Вдобавок, недостаточно хорошо ориентируетесь. Сколько же вы здесь живёте?
– Два месяца. Кажется, что давно. Я и в супермаркет и, бывает, готовлю. Правда, убирать не приходилось. Есть кому.
– Ясно. А сестра ваша, естественно, старше вас?
– Ей уже больше сорока. Матери у нас разные Я по матери карелка.
– То-то, я вижу. Такая натуральная блондинка. Значит северная девушка.
Они вышли из кафе. Он сник, когда узнал, что через неделю она уезжает домой.
И в следующее свидание они должны будут проститься и, возможно, навсегда.

***
Оля боялась самолётов. Такая махина и взмывает ввысь. Потому, скрепя сердце, летела до Петербурга, оттуда поездом в Петрозаводск. А там сёстры встретят (им много подарков от богачки Нади). Посадят на автобус. Всего-то езды 50 километров. Поскольку Надя настороженно и неодобрительно воспринимала её рассказ о знакомстве с немолодым мужчиной, Оля не считала возможным в дальнейшем делиться с сестрой о своих чувствах. А чувства одолели Олю такие сильные, что она ни минуты мысленно не оставалась без этого красивого и немолодого мужчины. Адресами с Юрием Анатольевичем они, конечно же, обменялись.
Последняя встреча окончательно определила их взаимоотношения. Щеглов ни на минуту не сомневался в своих чувствах к серьёзной, верующей Оленьке.
Несмотря на её ограниченный кругозор малообразованной сельской девушки, ему было интересно с ней общаться и, к удовольствию обоих, их взгляды во многом совпадали. Она вошла в его жизнь, как благостный символ дальнейшего его существования на этом свете. Эти несколько коротких встреч влили в его больную душу эликсир, помогший обрести желание жить. Теперь он знал об этой девушке всё. Не трудно было догадаться, что она сестра Нади. Его вовсе не настораживал этот факт. Слишком они разные, чтобы ожидать какого-либо непредвиденного тождества между ними. И Оле он не открылся, заведомо зная, какой негативный резонанс со стороны его бывшей жены разразится после посвящения её в их с Олей дружеские отношения. Наркотики, к которым пристрастился не на шутку, теперь его не занимают. В его жизнь вошла Оля, и его цель быть с ней всегда. Он уверен, мама тоже обрадуется его выбору и, главное, его выздоровлению. Он понял, лечение даёт положительные результаты только в случае большого желания больного избавиться от этого кошмара. У него эти два условия совпали. Немного времени, и с него снимут эту проклятую дефиницию «наркоман». И уверен, не будет он изгнан из медицинского мира и станет снова полноценным  доктором.

12.
Знакомое чувство одиночества одолело Надю после отъезда сестры.
Её заботит, как Оля снова устроится на работу, как воспримет мать такое её долгое отсутствие. Вспоминает Надя и об Олином случайном знакомстве с доктором в возрасте. Русский немец, высокий, поджарый, с бородкой, красивый…
Описанный Олей портрет схож со Щегловым. Надя почему-то не поинтересовалась его именем, откуда приехал... Но нет, быть не может. Какой там Щеглов… Опустившийся наркоман. Не мог он за какой-то год прийти в себя, даже после лечения. В несколько этапов растянуто это лечение. Тут годом не обойтись. И на суде он не присутствовал, потому, как в стационаре находился.… Да и она не была на суде. Но она – дело другое. Клаус возражал. С ним отношения у неё ровные, тёплые. С его стороны тепло искреннее, а с её – тепло благодарной женщины, способной служить красивой забавой и гордостью престарелому богачу.
Только бы совладать с собой, не занесло бы её. Тогда всё пропало. Собственно, что пропало? Да богатство. Что касается общества Клауса и иже с ним – этих немецких доброжелательных стариков, для неё потеря невелика. Знала бы определённо, что у Германа на уме. Есть ли подруга, строит ли планы дальнейшей жизни. Он же врач. Зачем ему до пенсии тратить силы на массажи? Но самый главный вопрос – чувствует ли он необходимость в общении с ней. О его желании близости с ней, она давно поняла. Он волнует её, доводит её чувства до кипения, но по-умному вовремя останавливается. Хотя знает, никто из прислуги не вправе входить в большую ванную комнату во время сеанса массажа хозяйки. А что касается Клауса, так он с утра и до вечера на работе. Во всяком случае, мог бы и к себе пригласить... Этого Германа понять она не может.

13.
Герман Рейнгольд хорошо навострился на массажах. И нет охоты браться за своё врачевание. Придётся стажироваться год или больше, подтверждать диплом, а перед этим ещё и серьёзные экзамены. После чего искать место где-нибудь в больнице. Его специализация – патологоанатом. Так что больница и только больница. Надоела ему эта больница в Питере. И надоело ему резать покойников. Он уже разменял четвёртый десяток, и поздно ему снова становиться студентом. Его вполне устраивает то, что имеет. Массажисту в ортопедической клинике платят прилично, плюс богатая частная практика в два раза превышает заработок. Естественно, без налогов. В деньгах нужды нет. Клиентура среднего класса. Попадаются и такие варианты, как Надя Берг. Есть у него приличная квартира и симпатичная немочка – жена богатого адвоката. По своей Таньке, конечно, скучает. Наверно любит. Но из достоверных источников осведомлён об её разгульном образе жизни на пару со своей ****овитой подружкой. Так что о том, чтобы сойтись, вопросов нет. Да и не пустят её сюда на правах жены. Этот параграф она утратила по милости своего солдафона-папаши и дуры-мамаши. Да забудет он Таньку, когда встретит себе достойную пару. Съездит в Питер, быстро разведётся. Ладно, детей нет. Там не то, что в Германии. С этим вопросом легко и просто. Хорошо бы так было и с другими вопросами. Никакой ностальгии он не испытывает. Родина, родина – эти набившие оскомину восклицания помогают выживать всю историю этой страны усталому, пьющему народу. А в настоящее время чувством патриотизма накачивают весь безропотный люд, чтобы правительству, думским, олигархам жить не мешали…Германия его историческая родина и баста. Здесь ему любо, здесь он дома. Конечно, с языком тяжеловато. Только институт (там) и курсы (здесь). Маловато. Но объясниться на своей работе может вполне. Конечно, стыдно, немец, а язык как бы чужой. Русский родной. Но лет через десяток с немецким управится вполне.
Когда немецкий начал в школе учить, понял свою фамилию. Рейнгольд – чистое золото. В школе все десять лет учёбы пользовался авторитетом и у учеников и у учителей. Учился хорошо. Попал в медицинский и без всякого блата. Правда, нашёлся однофамилец – проректор. Может, он посодействовал? После выяснял, не родня ли.
С этой русской Надей крутит любовь. Только руку протянуть, и будет она плясать под его дуду. Но не нужна ему эта красивая пакостная бабёнка. Нарвался этот бедолага Клаус на ту ещё шлюшку. Нет, не получит она его любви. Не бабник он. Не медведь-шатун. Его вполне устраивает маленькая шельма Мерс.
Герман хорохорился. Он прекрасно понимал, что совсем не прочь пойти на физическую связь с этой зажигательной бабёнкой. Глаза их дают друг другу большие авансы. Сколько ещё тянуть резину? Но что-то удерживает его от инициативного шага. Наслышан от неё о муже – медике-наркомане, о злой свекрови, о страданиях в доме супруга в Питере. Кстати, они с её наркоманом заканчивали один институт. Тот постарше лет на 5. И ещё – никак не верится, что этой даме З6. Он-то знает, как должна выглядеть женщина в этом возрасте. Врёт без смущения. Ну, да ему-то что. На роль жены она никак не тянет. Любовница – еще, куда ни шло. Герман так понимал, муж её и на иглу сел по её милости. Тёлка, видать, добрая, безотказная…

14.
– Битый час жду. Вроде живём рядом. Чего звонить было – «уже выхожу»… Так долго шла?
– Так вышло. Мой неожиданно приехал. Дома пообедать время позволяло. Не сердись.
Надя встала навстречу соседке. Усадила к столу. Села сама напротив.
– Карты-то захватила?
– А как же. Карты, вот они. Она вскрыла новую колоду. Кинула небрежно на стол. Часть посыпалась на пол.
– Ну-ну, ты поосторожней. Может, это примета плохая, – вскинулась Надя.
– Да, примета. Кто-то спешит к тебе, мать. Будут важные новости.
– Хорошие или плохие? – Надя взяла таинственный тон. Вся она – нетерпеливое ожидание.
– Посмотрим, как карта ляжет.
Соседка Эльвира, попросту Эля – кубышка с короткими  ручками и ножками, походила на матрёшку. Платочком подвязанная голова, небольшая, сравнительно с туловищем, подчёркивала это сходство. Приехала она в Германию десяток лет назад из России с немецким мужем Модей и с двумя малолетними детьми, теперь уже школьниками. Крупный сметливый увалень Модест простой работяга на объектах в фирме Клауса. Приобрели свой дом. Живут в достатке.
Со знанием дела Эля быстро перетасовала колоду. Надя сняла.
– На кого гадать будем? – держа колоду в руках, с видом бывалой гадалки, Эля строго поглядела на посерьёзневшую Надю.
– Конечно, на меня, – удивляясь неуместному вопросу, дёрнула плечом Надя.
– Ладно. Ты у нас дама червей или крестовая? Ведь тёмненькая…
– Червей. Крестей – это старуха…
– Не скажи. Старуха – это когда дама пик с крестями ложится.
– Гадай, как знаешь, – нетерпеливо перебила Надя.
Эля раскинула карты. Что-то про себя мурлыча, тыкала указательным пальцем то в одну, то в другую карту. Видно, для себя выясняла суть дела, чтобы толково рассказать Наде своё заключение.
Надя уставилась на веер раскинутых карт. Переводила тревожный взгляд на гадалку и терпеливо ждала…
– Ну, так, что я тебе скажу, – не спеша начала Эля через пару минут –  ждёт тебя марьяж с бубновым королём. С молодым человеком значит.
– С молодым человеком? С чего бы это? Вроде живу я с червовым. И с какой стати с бубновым марьяж? – удивилась Надя, утверждая тем самым своё честное отношение к Клаусу. – Я в картах тоже кое-что соображаю…
– Ты кое-что соображаешь, а я, слава Богу, гадала людям и, представь, всё почти сбывалось. Смотри, как карта легла – тут все черви сходятся – это любовь и свидание, и марьяжная постель. Но, скажу тебе, закончится эта любовь пиками и крестями – семёрка пик и восьмёрка крестей – к слезам. Тут же и крестовый король с любовью к тебе. Но… Дальше карта покажет.
– А кто этот крестовый король? – недовольная последними прогнозами, забеспокоилась Надя.
– Может Клаус, – в раздумье перетасовывая колоду, решила Эля, – вы же с ним ещё не расписаны? Потому он не король червей, вы ещё не пара...
– Интересно. С Щегловым я в разводе, весной оформим брак с Клаусом, и мы с ним не пара? – возмутилась Надя.
– Представь, не пара…Клаус ещё король треф.
Эля снова предложила снять и стала раскидывать карты уже по три, длинной дорожкой, и снова задумалась.
– Ну, что молчишь, – не выдержала взволнованная Надя. – Плохо все? Говори. Не томи.
– Что сказать? Крестовый король к тебе всей душой, со слезами, а ты к бубновому с любовью. Скоро получишь ожидаемое известие. Да и ещё, как бы дорога, вроде бы дальняя.
Надя заметно погрустнела. Ей явно не понравились Элины прогнозы.
– Куда это, дальняя? Пока не собираюсь никуда.
– Может, куда поедете с Клаусом. В Италию, например. Знала бы, как там здорово. Красоты какие. Разные памятники и в музеях картины старинные. Но метро в Риме не понравилось. Не сравнить с Московским.
– А где вы раньше с Модестом жили?
– Под Москвой. Недалеко от Переделкино. Там все знаменитости летом на дачах живут. Кто и постоянно.
– Какие знаменитости? Артисты, что ли?
– И артисты тоже. Но всё больше поэты, писатели, художники. Модя там у них подрабатывал. Он же у меня рукастый. И столяр, и плотник, и электрик, и машину сам ремонтирует.
– Что ж тогда у Клауса в рабочих ходит? – съязвила Надя.
– Значит, так надо. Я в его дела не вмешиваюсь. Живём, слава тебе Господи, не бедно и забот поменьше, чем у твоего Клауса, – в сердцах отрубила Эля.
– Ну не сердись, что ещё скажешь хорошего?
– Да всё вроде карта сказала. Крутится твой бубновый король рядом, но останешься ты без него. Теперь жди известия и на пороге любовь…
– Конечно, с Клаусом, – вяло уточнила Надя.
– Ну, нет, Клаус король трефовый, а этот совсем молоденький. Да и что-то с деньгами будет. Или это пустые хлопоты, – раздумывала, обиженная на последнюю Надину реплику, Эля.
Надя поднялась.
– Ну, что тебе за это дать? Не за спасибо же гадала. Здесь, в Германии, никто ничего за спасибо не делает. Глупость, конечно, нагадала. Любовь с мальчиком. Я уже далеко не девочка.
– Сказала я про молодого человека, – надулась Эля.
– Не сердись. Врут твои карты. На вот. Дарю.  Надя достала из комода красивый лёгкий шёлковый платок и накинула на плечи стушевавшейся соседке.
– Не стоит, Надя. Вещь-то ценная. Оставь себе.
Косынка Эле явно понравилась.
– Хватит у меня этого добра. Тебе идёт. Как раз к глазам. Носи на здоровье.
– Тогда беру. Спасибо.
– Ну, что там нового из сериалов по телеку?
Надя хотела бы поскорее остаться одной и обдумать это дилетантское гадание. Но сочла своим долгом не отталкивать соседку. Они ещё немного поболтали о сериалах, о шоу-звёздах (естественно российских) и сплетнях про их интимную жизнь.
Эля, наконец, ушла. Надя задумалась. Если верить картам, почему же ей будет так плохо? И кто этот бубновый король. Если это Герман, то он уже не молодой человек, а вполне мужчина. Почему же эта дура, Элька, не задействовала короля червей. Да, король червей – это значит, был бы её муж. Ясно. В конце концов, от неё зависит, быть ли той марьяжной постели или нет.

15.
Мерседес Юнг – хрупкая, тридцатилетняя крашеная блондинка, стриженная «под мальчика», изображала из себя наивную гимназистку. Это прилюдно. Дома же она была авторитетной командиршей для своего длинного близорукого очкарика-мужа и десятилетней тихони-дочери.
Мерседес – единственная дочь капиталистов во втором поколении, была избалованным ребёнком, и в раннем девичестве с успехом подавляла слабохарактерную мать и волевого, но до безответственности мягкого, по отношению, к дочери отца.
Учиться у Мерседес желания не было. Рано обогатилась эпизодическими половыми контактами с парнями-подростками. Была своенравна, капризна, проявляя умильное ребячество. Вместе с тем, могла подавлять и влиять на окружающих, являя собой сильную личность.
После окончания гимназии с полгода прогуляла в своё удовольствие и скоро вышла замуж за своего школьного обожателя – целеустремлённого студента университета, поскольку его дитя уже находилось в чреве будущей матери в антенатальном состоянии и давало о себе знать.
Нынешний Карл Юнг – успешный адвокат с мягким характером, хорошим багажом знаний и выразительной грамотной речью Цицерона, больше десяти лет полностью во власти своей маленькой деспотичной жены, тщетно пытаясь обуздать её неукротимый нрав и диктаторский тон. Однако, на своей службе в информационном бюро одной из городских больниц, Мерседес предельно внимательна и терпелива. Увлечённый адвокатской деятельностью, Карл в течение нескольких лет делит своё брачное ложе с русским массажистом, о существовании которого и не подозревает.
Маленькая шельма  Мерс хитра и изворотлива, что касается её личной жизни.
Она серьёзно увлечена доктором Германом и не собирается расставаться со своим любовником.

16.
Апрель. Весна в полном разгаре. Зелень и разноцветье поражает глаз красотой. Но Клаус молчит, будто и не было его обещаний оформить их отношения этой весной. Надя не считает возможным напоминать о сроках.
К пожилым друзьям Клауса они уже не приглашаются. Первый год проявили интерес к выбору друга. Общались. Наверно, выводы о её персоне не в её пользу.
Тоскливо ей заниматься ничегонеделанием плюс телевизором – русскими сериалами со стрельбой, дорогими развлечениями, любовью, изменой и прочими тривиальными событиями в жизни новых русских. Артисты, занятые в этих фильмах, в большинстве ей незнакомые – хрупкие девочки, схожие между собой и внешностью, и игрой. Из сериала в сериал кочуют одни и те же мужские лица – здесь он охранник, здесь – командир ФСб, здесь директор школы… путаница большая в голове, если смотреть всё подряд. Ещё нашла себе занятие – вяжет Клаусу безрукавку, Сиклинде шапочку, себе тёплые носки. Всю зиму спала в них, как старуха. Запустила себя – ни тебе маникюра-педикюра, ни прически. Занятому своими делами Клаусу не помешало бы обратить внимание на её состояние безразличия, тоски. Старается в свободное время вывозить её на природу в красивые места.
В очередное их небольшое путешествие Надя не выдержала, решила задать мучивший её вопрос.
– Клаус, можешь мне сказать, только, пожалуйста, будь искренним. Почему ты никогда не предлагал позвать к нам в гости своих друзей? Наверно, потому и от них никаких приглашений больше года.
Клаус молча вырулил машину на дорогу к дому. Молчание затянулось.
– Что молчишь? – Надя повернулась к нему всем корпусом, заглянула в глаза.
– Что  сказать? Думаю, это работа жены самого моего лучшего давнего друга. Ещё бы, дочь барона. Она всегда кичилась своим происхождением… Зависть. В этом всё дело. Жёны завидуют тебе. Мужья – мне. Тебе это понятно? – улыбка его выражала затаённую горечь.
– Понятно. Ну, естественно, звать их бесполезно. Найдут причину, чтобы отказаться от приглашения, – с тоской в голосе, усаживаясь прямо, проговорила Надя. – Тебе, конечно, горько это переживать. Понимаю. В конце концов, если тебя беспокоит такая ситуация, можешь от меня быть свободным. Так что, твоё решение не застанет меня врасплох. Я этой весны ждала больше двух лет… И, дождалась, наконец.
Глаза её затуманили слёзы. Она не боялась расстаться со старым мужчиной. Она жалела себя. Жалела потерянного времени, утраченных надежд. Эта баронесса, жена бывшего большого государственного мужа, запомнилась Наде, как старуха, избалованная мужским вниманием смолоду, поскольку соперниц ей не было. Она гордилась своей внешностью, весьма ординарной, по понятию наших русских мужиков. Ясно. На безрыбье и рак рыба…
– Надя, не дури! Никаких разговоров по поводу твоей свободы. Я не мыслю жизни без тебя. Потому что люблю, и надеюсь, со взаимностью. Прошу успокоиться. Найдём мы друзей и без этих самовлюблённых лентяев, живущих на проценты своих предков. Я с тобой – и точка. Весна апрелем не заканчивается. В мае отпразднуем свой союз. Даю слово!

17.
Герман приходит два раза в неделю. Больше двух месяцев его не было. Уезжал в Питер брать развод. Не стала спрашивать, как решился этот вопрос. Найдёт нужным, сам расскажет. Пламя их чувств разгорелось с новой силой. У него нет сомнения в своей скорой окончательной победе. Надя же уверена в правильности своего решения – держаться Клауса, не рисковать. Не в том она возрасте, чтобы играть с судьбой в кошки и мышки. Она не мышка. Нельзя давать себя уничтожить.
На сегодняшний день Надя озабочена здоровьем Клауса. Его беспокоит простата, как здесь называют предстательную железу. Возможно, будет операция. У него плохое настроение. Похудел. Резко прекратил интимную связь. Замкнулся. В вечерние часы отдаётся воспоминаниям о жизни с женой, об их тёплых, доверительных отношениях. Подчёркивает важность союза между супругами, прожившими смолоду и до старости. Надя эти умозаключения переносит стоически, пряча от Клауса свою досаду и унижение. Она вовсе не огорчена отстранением своего любовника от их общей постели. Но на карту поставлено её будущее положение в этом доме. Самое большое её желание – выздоровление Клауса и плановое оформление их отношений.
К сожалению, не в силах она обуздать свои преступные мысли, связанные с Германом. Она рисует картину своей счастливой жизни с любимым мужчиной. Разница в возрасте 12 лет. Но для него всего два года. Да, не будет у них детей. Ну и Бог с ними, с детьми. Будут жить для себя. Хватит ей, сидя дома, скучать от безделья и смотреть в рот больному старику. После сближения с любимым мужчиной она уйдёт от своего благодетеля, который практически украл у неё почти три года жизни. Да и Герман не допустит, чтобы она оставалась в этом доме. В общем, в жизни её ждёт снова перемена. И какая!!
Она гасит эти мысли. Она понимает: стабильной, спокойной жизни с Германом не получится. Мужчины этой породы хорошие любовники, но отнюдь не мужья… Не способны они на верную любовь, даже и на короткий срок. Так что только Клаус может дать ей все составляющие для спокойствия, стабильности в её дальнейшей жизни. Не в её годы строить замки из песка…

18.
Как долго ждала она этого момента. Наконец… свершилось. Никогда она не переживала такого упоительного мироощущения. Близость вскружила их головы. Оставила равнодушными к остальному миру.
Это случилось в большой нижней ванной как-то спонтанно, неожиданно, во время массажа на жёстком диване-топчане, специально оборудованном заботливым Клаусом.
Сиклинда накануне отпросилась в гости к подруге на другом краю города. Молодая служанка убирала нижние помещения. Клаус в этот день в её сопровождении с утра поступил в больницу. Назавтра ему предстояла операция. Врач её успокоил. Страшного диагноза не предвиделось.

19.
Роза Щеглова уже довольно уверенно везёт впереди лёгкую железную коляску. Она сегодня в отличном расположении духа. Самое главное – Юрик со вчерашнего дня снова работает в больнице. Взяли на то же место. Это со слов сына. На самом деле работает он в качестве медбрата или что-то в этом роде и, естественно, с испытательным сроком. Дальше: брат соседки по комнате (они вдвоём), который её навещает, через сестру объяснился Розе в большом серьёзном чувстве и просил спросить, как она к нему относится. Находится здесь соседка всего ничего, а брат приходит по два раза на дню и сидит подолгу. Бывший майор гитлеровской армии. Ему много за 80. Но достаточно подвижен, не в меру весел. Или хочет произвести на Розу впечатление… Роза – истинная арийка, но немецким владеет недостаточно, и его юморески до неё не доходят.

20.
Приветливой улыбкой, с выражением усталости и победы на похудевшем лице, лёжа на удобной кровати, встретил Клаус Надю на другой день после операции. Она наклонилась над ним, и поцелуем в губы привнесла своим прикосновением веяние свежести и еле уловимый аромат дорогих духов.
Пожилой сосед Клауса благосклонно улыбнулся красивой молодой даме и вышел из комнаты. Надя проводила его взглядом, сняла жакет и закидала Клауса вопросами:
– Был ли общий наркоз, какие ощущения доходили до него во время операции, кто оперировал, и ел ли что-нибудь, и есть ли аппетит.
– Все, слава Богу, позади. Оперировал кто-то другой, а не профессор. Считается эта операция не из тяжёлых. Спал, как младенец, и вчера после операции, и сегодня ещё в сон клонит. Конечно, наркоз прошёл. Попил чаю и съел кусочек белого хлеба. Аппетита нет. Пробудет здесь всю неделю. Ответ на биопсию надо ждать через несколько дней. Доктор заверил, что всё будет в норме. Как ты там без меня? Соскучилась?
– Господи, как я рада, что всё позади! Конечно,  соскучилась. Вчера волновалась. Хотела прийти после операции. Звонила на отделение сестре, и она заверила, что операция прошла благополучно, и ты будешь спать долго. Так что приходить не советовала, чтобы тебя не беспокоить.
Надя присела рядом на стуле. Взяла его руку. Гладила и прижимала к своей свежей холодной щеке. Этой лаской она растрогала Клауса. Глаза его тепло заглядывали в её глаза… Он окончательно утвердился в правильности своего выбора.
– Ты в ювелирном присмотрела красивое дорогое кольцо с бриллиантом. Сегодня же поезжай и отложи. Выпишусь из клиники. Купим. Довольна?
– Мой дорогой, выздоравливай скорей, тогда буду довольна. Когда ты сможешь уже вставать?
– Да я и сегодня уже в сопровождении сестры ходил в туалет. И встать могу. Но, думаю, лучше полежать ещё денёк.
– Я тебе принесла гранатовый сок и твою любимую булочку с орешками и ванилью.
– Спасибо тебе, моя красавица. Съем и выпью с удовольствием, только не сейчас. Какое счастье, что ты у меня есть…
Надя посидела ещё немного. Вернулся в палату сосед. Посетовал на дождливую погоду. Видно, захотел прилечь. Поглядел выразительно на Надю. Стал развязывать пояс халата…
– Ты поезжай, друг мой. Ещё успеешь в ювелирный, – поторопил Клаус.
– Успею и завтра. Скорей бы ты вернулся домой. Мне так тоскливо без тебя… А дети приходили?
Надя наспех стала надевать кожаный жакет, завязывать шейный шарфик.
– Нет, обещают завтра с утра. А ты приезжай после обеда. Договорились?
– Что принести?
– Что посчитаешь нужным. Впрочем, кормят здесь неплохо и скоро выпишут.
– Принесу твой любимый сыр, сок и что-нибудь вкусненькое…
Она снова наклонилась – благоухающая, красивая. Поспешно поцеловала куда-то в щёку, погладила руку, махнула соседу, (тот всё медлил скинуть халат и лечь в постель) и выпорхнула из комнаты.

***
Ну и хорошо, что всё хорошо кончается. После удачной операции Клаус снова относится к ней с любовью и восторженно. Надя раздумывала, сидя за рулём, ехать ли в ювелирный. Но мысли о Германе не оставляли ни на минуту.
И она проехала поворот к магазину, и возвращаться не посчитала нужным. Успеется. Снова о Германе. Она не намерена продолжать эту опасную связь. Ждёт она его только через неделю. И она откажется от его визитов. Клаус – это её опора в жизни. Клаус – её будущее. Только не Герман. Ей близко видится его красивое, молодое лицо, чувственный взгляд его серых глаз, сильный торс с бицепсами-булыжниками. И эти преступные мысли о близости, об этой сказке чувств она отметает напрочь.
Она поставила машину в гараж. С сумкой через плечо пошла к дверям дома. На пороге её встретила Сиклинда, спросила: « Вы не видели массажиста, он уже час, как приехал и сказал, будет ждать в саду».
– Да нет… – сдержанно ответила Надя и прошла в дом.
Это ещё что за номер? Вчера виделись. Договорились через неделю. И не выдержал, прикатил. Этот номер ей польстил, но и насторожил. Что же теперь будет? Ни в коем случае прислуга не должна заподозрить её в связи со своим массажистом.
Она не успела переодеться в домашнее. Сиклинда доложила о приходе Германа. Ждёт в гостиной.
– Да, приехал за долгом, – с досадой констатировала Надя, чтобы как-то оправдать его неожиданный визит.
– Говорит, договорились на массаж. У него и топчанчик с собой. Оставил, как приехал, в большой ванной комнате внизу, – уверила Сиклинда.
– Нет, на сегодня на массаж я не готова. Скажи ему.
– Надя, вы должны выйти к нему. Так неудобно. Выйдите и скажите, что не готовы, – возразила Сиклинда.
Она зашла в гостиную. Герман сидел задумчиво у выключенного телевизора.
Сиклинда не отступала ни на шаг, похоже, не собиралась их оставлять наедине. Когда Надя увидела своего любовника, кровь бросилась в лицо, и она заведомо знала, что и сегодня повторится то, что случилось вчера, и она не в силах сопротивляться этому уже единожды изведанному жгучему чувству обладания.
– Надя, – поднялся ей навстречу Герман.
Страсть и вину она читала на его лице и ждала, что скажет он дальше. Но он выразительно молчал.
Немолодой, умной прислуге не требовалось больших доказательств. Она видела перед собой немую сцену объяснения в любви.
– Хорошо, – нашлась Надя, – тогда через несколько минут я спущусь в ванную.
Все эти слова она выговорила по-немецки, но не исправила этим положения.

***
И на этот раз они были заняты только собой. И на этот раз реальный мир для них не существовал. И когда пришли в себя, был уже вечер, и ванная комната погрузилась во тьму.
Его любовный шёпот, поцелуи, прощальные объятия не тронули её сердце. Она его не проводила до выхода. Её грызло раскаяние. Обессиленная любовью, осталась понуро сидеть на топчане в полной темноте. Вздрогнула от хлопка входной двери. Это ушёл Герман. Потом звук отъезжающей машины. Она встала, поднялась к себе в спальню. Зловещая тишина наполняла большой дом. Где же Сиклинда? Не зажигая света, она села в кресло, отчётливо сознавая, что случилось непоправимое. Теплилась слабая надежда, что всё обойдётся. Сиклинда была же когда-то молодая и поймёт её, и не осудит. А если и осудит, то предупредит её о возможных последствиях, и она, Надя, даст слово быть порядочной и сдержит слово. Слава Богу, что нет в доме той молодой. У них она совсем недавно. И ей эта девица совсем не понравилась, но не хотела возражать Клаусу. Сказал, нанял по рекомендации близких людей. И какие это близкие люди? Кто они?
Надя нажала выключатель торшера. Большая красивая комната наполнилась светлыми тонами, и ей подумалось, что не всё ещё потеряно. Она вышла из спальни, направилась вниз в комнату прислуги. Постучала в неплотно прикрытую дверь. Вошла. Слабый свет маленькой лампочки на прикроватном столике освещал дремлющую тут же в кресле, Сиклинду. Надя хотела незаметно уйти, но та встрепенулась, открыла глаза, засуетилась.
– Вам бы поужинать. Я тут вздремнула. Такого со мной не бывало.
– Да нет. Не стоит. Есть не хочу. Сама пойду на кухню. Сделаю себе чай. А вы не беспокойтесь. Отдыхайте.
– Ну, согласна. Спасибо. Как себя чувствует хозяин, и когда ждать его домой?
– Всё в порядке. Операция прошла нормально. Ничего особо серьёзного. В начале следующей недели будет дома.
– Вот и хорошо. Как говорится, слава Богу. Я тоже переживала. Давно у него в доме живу. Потому желаю господину Бергу только добра.
– Да, знаю, вы ещё при его жене у них работали.
– Конечно.
Не стала Надя расспрашивать о жене Клауса. Наслышана много от него самого. Сиклинда видно ждала продолжения беседы. Но Надя находилась как бы в другом измерении. Тревожные мысли одолевали. Интуитивно она ждала бурного разоблачения. Тяжёлого объяснения с Клаусом и искала варианты оправдания, или, лучше, полного отрицания и обиды за недоверие и подозрительность. Но, возможно, она напрасно волнуется. Короткое общение с экономкой не давало повода подозревать о двойной игре и предательстве. Значит, Сиклинда не придала значения внепланово затянувшемуся визиту массажиста.
После холодного чая Надя поднялась к себе. Она приняла ванну. Наложила на лицо, руки, ноги питательные кремы. Легла в постель. И только теперь, немного успокоенная, она позволила себе снова отдаться мечтам о своём возлюбленном.
Бесспорно, она любит. Эти два любовных эпизода вскружили ей голову. Но, на этот раз она будет непреклонна. Она принесёт в жертву свою любовь ради спокойной обеспеченной жизни. Она взрослая умная женщина и способна на переоценку ценностей. Более чем неравен финансовый и общественный статус этих мужчин. В её глазах приоритет Клауса очевиден. Она остаётся с ним. Так тому и быть. Навсегда она вычёркивает Германа из своей жизни. Они никогда больше не увидятся.
Но…злодейкой-судьбой уготована ей совсем другая доля…

21.
– Господин доктор, в буфетной вас ожидает ваша мама, – высунувшись из своей загородки, выкрикнула Мерседес вдогонку Щеглову, быстро идущему к лифту.
– Спасибо, Мерседес. Уже иду.
Он круто повернул в сторону буфета.
– Они там вдвоём с кавалером, – оскалила в улыбке маленькие зубки хищного зверька Мерседес.
– Ещё и с кавалером? – озарил лицо обаятельной улыбкой Щеглов.
– Красивый мужчина, – подумала Мерседес. И как ему удалось завязать с наркотиками? Уму непостижимо. Но, мой Герман не хуже…
Щеглов застал Розу сидящей за столиком, в компании старого благообразного господина. Мать увидела сына, махнула ему и продолжала что-то доказывать своему соседу. На столе остывал початый кофе.
Щеглов подошёл. Кивнул в знак приветствия. Мужчина внимательно осмотрел его с головы до ног, немного развязно, что всегда извинительно для старых людей.
– Это мой сын, – с чувством гордости объявила Роза.
Господин понимающе кивнул.
– Мама, каким это образом ты здесь оказалась со своей коляской? Неужели сама прикатила? Я к тебе собирался после обеда. Смотрю, нашла себе пару. Тоже больной?
– Не больной он. Вместе с коляской он привёз меня на машине. Оказывается, твоя больница совсем рядом, и я спокойно могу прийти одна, конечно, пока с коляской.
– Нет, мама, рисковать не стоит. Я уверен, скоро ты потихоньку встанешь на ноги, но только не следует торопиться. С какой стати это старик взялся тебя возить на машине? Понимаю, делать ему больше нечего.
– Юрик, ну зачем ты так? Это брат моей соседки по комнате. Он старенький, но и я не молодая…Он такой весёлый. Шутит и сам смеётся своим шуткам. К сожалению, я его плохо понимаю и смеюсь просто за компанию. Я после тебе всё расскажу.
– Ясно, ты ему приглянулась, – усмехнулся Щеглов.
Во время этого диалога на русском, поджарый длинный старик смотрел с удивлением и восхищением на мать с сыном. Ему явно нравились эти двое. Нравилось их умение так быстро говорить и понимать друг друга на таком каверзном языке.
– Ты иди, сынок, к себе в отделение. И сегодня ко мне не приходи. Пиши Олечке почаще, не дожидайся ответов на твои письма. Скорей бы уже она приехала. Как же я хочу с ней увидеться! Хотя бы фото прислала.
Роза была в курсе сердечных дел сына и на этот раз, довольная его выбором, торопила со свадьбой. Щеглов, естественно, не посвящал мать в подробности родословной своей будущей жены.

22.
В течение всего этого времени, после Олиного отъезда, идёт интенсивная переписка. Вначале Оля была лаконична. Писала мало. Щеглов понимал – стеснялась ошибиться в правописании. Да и изложение хромало. Но постепенно привыкла к их эпистолярному общению, и заметно улучшился слог, и с правописанием были сдвиги.
На сегодняшний день Щеглов озадачен затянувшейся паузой с ответом на его последнее письмо. Никак не получается дозвониться до их парикмахерской.
Почта теперь его союзница. Жёлтый цвет почтальонов, их велотележки, набитые корреспонденцией, действуют на него завораживающе и авансируют его надежду.
Щеглов отгоняет мысли о коварной, жестокой женщине, о возможном её вмешательстве в их с Ольгой взаимоотношения. В последнем письме Оля писала о приглашении на свадьбу сестры с этим пожилым немцем. Кстати, о нём. Неплохой он видно человек. Но влюбился под старость лет, нелёгкая попутала. И зря этот господин надеется на спокойную старость с этой хищницей.
Своим мыслям отдаётся Щеглов в свободное от работы время. И, как правило, в постели. И долго не может заснуть. Панически боится бессонницы. После разрыва с женой, не спавши ночами напролёт, стал пользоваться сильным снотворным, что и привело к прямой наркозависимости. Сначала успокоительные, дальше больше – тяжёлые наркотики. Быстро всё пошло-поехало…в его возрасте это нонсенс.
На сегодняшний день он пребывает в гармонии с самим собой. Он окончательно избавлен от серьёзного недуга и работает. Пока что-то вроде медбрата с испытательным сроком. А вдруг сорвётся, думает начальство. Не стоит беспокоиться. Не сорвётся. Маме хочется думать о полном восстановлении в должности врача-гинеколога. Пускай думает. Не стал её разочаровывать. Будет он работать по своей профессии. Обязательно будет. Всё-таки, он способен на поступок. С такой ситуацией справиться не каждому дано. И снова мысли об Оле. Щеглову известен оптимальный вариант их брака. Если Оля приедет сюда к маю, то они обязательно здесь оформят брачные отношения, и отсюда он её больше не отпустит. Мысли…мысли…мечты...
Этим пока жив. И засыпает, к счастью, без снотворного.

23.
После приезда из Германии Оля Лютова внешне преобразилась. Дорогие наряды, купленные Надей, поражают окружающих. В парикмахерской, куда её взяли вновь мужским мастером, она уже значимая единица, не то, что какая-то там верующая отщепенка. Местные девушки из дамского зала заглядывают в мужской, чтобы поглазеть на модного мужского мастера. А слухи о переживаемом романе Ольги с солидным человеком и шушуканье на почте (получает письма из Германии «до востребования») и вовсе делают её героиней посёлка. Все понимают, скоро Оля укатит в Германию. Сначала будет свадьба сестры с богачом-немцем, после свадьба самой Ольги. Так что здесь она временно, перед большим полётом в другую благополучную жизнь на Западе. Людям завидно. Но, пребывая в монотонной бесперспективности, поселковая  молодёжь больше любопытничает, нежели завидует.

24.
Вот и закончилась, наконец, эта бессонная беспокойная ночь. Уже 8 утра. Через час она позвонит Клаусу. Если учесть возможное упреждение Сиклинды, как следует реагировать, какими доводами вести линию защиты? И как это будет понято по телефону? Нет. Следует без звонка ехать к Клаусу во второй половине дня, как и договаривались. Всё продумать, предусмотреть все нюансы. Знать бы, что у Сиклинды на уме. Но, может она ничего такого и не заподозрила, или не собирается её выдавать? Тогда почему не позвонить до своего визита, не узнать о состоянии здоровья своего будущего мужа?
Надя спешно ополоснулась под душем. Спустилась вниз. В холле новая горничная протирала окна. С первого знакомства Наде она была неприятна, потому ответила на приветствие малозаметным кивком. Сиклинда крутилась на кухне. Увидела хозяйку, улыбнулась с приветствием:
– Доброе утро, Надя.
– Привет, Сиклинда.
– Когда сегодня поедете к господину Бергу?
– После обеда договорились.
– От меня большой привет.
– Конечно, передам.
– Кофе будете?
– Только чашечку кофе с чем-нибудь и всё. Что-то голова болит. Что на улице? Вижу, пасмурно.
– Был с утра дождик. Теперь сухо.
Ей подумалось: конечно, Сиклинда никакой опасности не представляет. В этот момент ей показалась жизнь прекрасной. Всё хорошо. Что она себе страхов напридумывала? Она просто занимается самоедством. Взять себя в руки. Прийти в себя. Ничего не случилось.
После кофе она бросилась к телефону.
– Алло. Клаус, как самочувствие? Как спалось?
– Надя, дорогая, всё в порядке. Сейчас я завтракаю. Как ты? Была ли в ювелирном? Если нет, то сегодня пойди до прихода ко мне. Я очень соскучился. Жду после обеда. Целую, целую.
– И я целую. Поеду в ювелирный обязательно. Кушай хорошо. Приятного аппетита.
– Всё, дорогая, клади трубку. До встречи.
Только успела дать отбой, как снова зазвонил телефон, и Герман на проводе.
– Надюша, как настроение, когда увидимся?
– Герман, прошу мне больше не звонить. Забудь этот телефон и адрес. Я могу звонить тебе, если возникнет такая необходимость. В чём я не уверена. Всё. –
и положила трубку.
Через минуту последовали звонки с небольшими интервалами. Трубку она не снимала.

***
Сбитый с толку, Герман не мог понять, что происходит? Вчера – любовь. Сегодня – спокойный ледяной тон хозяйки положения. И на его последующие многочисленные звонки – молчание. Нет, не позволит он собой бросаться, как отработанным материалом. За одну ночь – и на тебе – всё перевёрнуто с ног на голову. Чувствовал он себя отвратительно, но физическая тяга к этой коварной женщине не прошла.
Будучи само- и себялюбивым мужчиной, знающим себе цену, он категорически решил больше не звонить, не навязываться. Тем паче, его малышка – любовница целую неделю добивается свидания, а он уклоняется от встречи. Так что одиночество ему не грозит. На сегодняшний день Герман решил взять паузу в своих любовных делах. Много занят на работе. И домой приходит только ночевать. Накопились кой-какие технические работы по дому: прибить, исправить, укрепить. Был он рукастым мужиком, а теперь всё недосуг. Приходящая русская тетя только прибирает его квартиру и стирает раз в неделю. Но, готовит он сам – яичницу, иногда макароны (по настроению). А то питается, где придётся.
Так что Герман отказался от линии поведения «страдающего Вертера». Забыть, так забыть. Так тому и быть!

25.
Первую половину дня Надя занималась своим лицом. Маска из яйца и сметаны заняла час. Смыла. Затем покрыла лицо толстым слоем жирного крема. Пока занималась выбором костюма и обуви, крем впитался. Остатки сняла салфеткой. Умело наложила макияж. Подвела брови, веки, ресницы. После бессонной ночи лицо пришло в норму.
На предложение Сиклинды пообедать категорически отказалась. Выпила чашечку кофе с булочкой.
Время приближалось к полудню. А ей по дороге в больницу забежать в хорошую бекерай, ещё и сока купить.
В прекрасном расположении, довольная собой, сияющая и нарядная, она спустилась вниз по лестнице. Каблуки заглушали знакомую мелодию. Наконец, внизу она явно услышала звуки Шуберта, как ей пояснил Клаус – куски из «Музыкального момента». Она тут же достала из сумки «хенди», но не успела. Экран погас. Подумала, наверно снова Герман. В эту минуту ей совсем не хотелось слышать его голос. Но уже сидя в машине, ещё не повернув ключ зажигания, она услышала снова знакомые звуковые переливы. Вполне возможно, это Клаус. Звонил домой, узнал, что она уехала. Потому она не могла не подать голос. Приветливо прозвучало её «слушаю»…
– Очень хорошо, что мы до вас дозвонились, – резкий женский голос смутил и насторожил Надю.
– Слушайте внимательно, до конца. С вами говорит дочь господина Берга – Алина и его сын Алекс. Мы говорим от имени отца. Он не желает вас больше видеть у себя в доме. Просит в течение одного дня покинуть дом. Можете взять с собой все ваши вещи – платья и прочее. Но не машину. Бесполезно звонить отцу. После ознакомления с фото, которые мы ему показали, отец не выдержал, у него инфаркт и он в реанимации. Я его предупреждала, что вы, – и тут она выругалась по-немецки. Экран погас.
Надя не потеряла сознания. Но это был удар ниже пояса. Интуитивно она ждала такой развязки. Но, почему-то верила в свою счастливую звезду. Всё враз потерять…
Она поставила машину в гараж. Пошла в дом, пошатываясь, запинаясь на своих сверхмодных каблуках, будто пьяная. Навстречу вышла Сиклинда, но Надя не слышала, что та говорила. Сжав губы, глядя мимо, поднялась наверх. В голове мысли: «Скорей, скорей». Что «скорей», она ещё не могла решить. Села в кресло. Сбросила туфли, скинула пиджак. Откинула голову на спинку, закрыла глаза. Подумалось – какой позор… Ведь всё могло сложиться иначе. Но всё потеряно безвозвратно. Дальше, наверно, стоит позвонить в информацию, узнать, в чём там дело. Неужели она довела этого старика до инфаркта? Надо звонить.
Она взяла в руки «хенди». Сначала позвонила в справку, узнала номер реанимации. Нет. Стоит позвонить Клаусу. Может эта Алина лжёт, а может это вовсе не дочь. Что же она сразу в панике отступила? Но на звонки Клаус не отвечал. В информации, куда дозвонилась, ответили утвердительно. Да, в реанимации. Обширный инфаркт. Всё подтвердилось.
Но какие фото? И кто, и когда? Точно, не Сиклинда. Это работа новой горничной – шпионки, подосланной детками. И когда в первый раз они с Германом остались внизу наедине, а эта шпионка крутилась на первом этаже, якобы убирала холл, она и сделала эти проклятые снимки. И Клаус, вполне доверяя своей дорогой Наде, пошёл на уговоры детей, которые взялись доказать её неверность. И отлично доказали. Так что, она не оправдала доверия этого славного старика. Да Бог с ним. Может и поправится. А детки, тоже, чем думали? Так ошарашить пожилого человека. Ударом прямо в сердце. Ну, им-то нужны его деньги и, видно, их у него немало. Так что не думали, как на нём отразится их неопровержимая правда. Если бы их папочка на ней женился, вряд ли воспользовались ребятки сполна его наследством.
Так, значит, ей дан один день. Сейчас же звонить Герману. Только бы застать его дома. Это он во всём виноват. Чёрт его принёс на её голову… Стыд и позор в её возрасте оказаться в такой  неприглядной ситуации.

26.
Ежедневно, кроме субботы и воскресенья, до и после обеда через день, Герман занят в клинике. Поскольку сегодня он занят после обеда, решил привести в порядок свои запущенные личные дела. Сначала поход в шпаркассу, затем телеком – берут за чужие переговоры хорошие деньги, аптека, «Лидл» – продукты.
Бытовые заботы отвлекли от Надиных непонятных выступлений и настоятельных требований Мерседес о свидании.
После безрезультатной канители в телекоме и разочарования по поводу, на его взгляд, необоснованно снятой со счёта, к счастью, небольшой суммы в пользу санслужбы, в плохом расположении духа Герман вернулся домой. Времени было в обрез, чтобы доехать до больницы. Спешно, на ходу, жевал бутерброд, запивая холодным чаем. Неожиданный телефонный трезвон застал с набитым ртом, потому не сразу подал голос. В трубке неожиданно возник голос Нади. С настоятельной просьбой приехать к ней немедленно.
– В чём дело, – не своим голосом, с непрожёванным бутербродом, запинаясь, пролепетал Герман.
– С кем я говорю? – выкрикнула Надя.
– Да это я – Герман. Что случилось? Что за метаморфозы? И я очень спешу в клинику.
– Когда ты сможешь ко мне заехать?
– Когда? Ну, в принципе, ненадолго, когда освобожусь. Это будет в шестом, не раньше.
– Жду тебя после пяти. Очень жду.
И он услышал короткие гудки. Ему некогда было думать, что означало Надино приглашение. В отчаянии, что опаздывает, схватил со стола ключи от дома, сунул в рот на ходу какое-то завалявшееся в вазочке печенье, стремглав бросился к машине.

27.
Щеглов ликовал. Оля приезжает в начале мая. Естественно, к сестре. Но. Что значит к сестре? Скоро, скоро они снова встретятся, и вопрос об их дальнейшей судьбе решится окончательно. И мама по-своему счастлива. На днях он забирает её домой. И погода благоприятствует хорошему настроению. Противные дожди кончились. Эту неделю значительно потеплело. Солнце не сходит с голубого неба. Поражает глаз лилово-красно-розово-зелёные тона просыпающегося покрова городского пейзажа. Деревья с изобилием молодой листвы, ещё окончательно не развёрнутой, по-юношески светло-зелёных тонов, ели с зеленеющими кончиками при порывах ветра отдают свой кислород, стосковавшемуся по весенней свежести горожанину. Эта красота, изобилующая яркими красками, не может не оказывать благотворного воздействия на индивидуума, потому ипохондриков в это время года значительно меньше, потому весна и считается началом пробуждения всего живого, началом стремления человека к возвышенным чувствам, невзирая на возраст. На примере Розы Щегловой и её поклонника Адольфа Шмидта можно с уверенностью констатировать эту несомненную закономерность. Роза воспринимает внимание господина Шмидта уже не в шутку. Перспектив с этим старым солдатом никаких, но Роза привыкла к его нескончаемой болтовне и стала приблизительно понимать его остроумные афоризмы и шутки. Сестра его остаётся в пфлегехайме, и Роза обязуется её часто навещать, конечно, с помощью Адольфа.
Щеглова потихоньку используют старые коллеги при сложных операциях, частенько консультируются в постановке диагноза.
Только после годовой переподготовки в Берлине и сдачи очередных экзаменов он может быть допущен к самостоятельной врачебной деятельности. Его достаточно продолжительный стаж и в России, и здесь, также  отличный профессионализм, не принимается во внимание. Щеглову даже и в голову не приходило держать обиду или быть в позе неоценённого таланта. Он отлично осознавал свою вину и был благодарен гуманным немецким законам, позволяющим вернуть ему, как гражданину и врачу, своё доброе имя.
С осени его ждёт снова учёба, снова экзамены. Потому маму свою хочет оставить на попечении приходящей помощницы.
А пока он весь в ожидании приятной встречи.

28.
Итак, Надя переступила порог неуютной, неприбранной, холостяцкой квартиры Германа.
Заехал за ней он в шесть. Вещи она уже уложила. Те, что привезла из дома Щеглова, попросила Сиклинду унести в большой металлический контейнер, что неподалёку. (Лишних вопросов экономка не задавала, вероятно, была в курсе). Освободившиеся чемоданы заполнила подарками Клауса. Вещей было много. Чемоданов, сумок оказалось недостаточно. Пришлось остальное сваливать в мешки. Самолюбие её страдало. Как приказано, так и сделано. То ли дело, оставить все эти дорогие тряпки и уехать гордой и независимой. Такой жест, логический для свободной в финансовом отношении дамы её лет, остался в мечтах. В положении бедной, одинокой, изгнанной содержанки, она такого не могла себе позволить.
Надя вынуждена была рассказать Герману о своём унижении и, к сожалению, поняла – этот малый не готов принять её как будущую жену и даже не готов разделить с ней своё жилище на какое-то время. Кое-как устроилась она к ночи на кресле-кровати. Герман отдал ей свой плед, подушку. Себе постелил на диване одной простынёй.
– Да, холостяцкая моя жизнь, это не то, что ты оставила сегодня вечером, –констатировал Герман понуро.
– Виноват в этом только ты.
– Знаешь, есть такая мудрая русская поговорка… догадываешься? – усмехнулся Герман.
– Догадываюсь. Виновата и я.
Надя дулась. Была немногословна, и душевная рана от унижения, потери благополучия, комфорта, кровоточила…
– И в первой декаде приезжает Ольга на нашу с Клаусом свадьбу…
– Да, плохи дела, – глубоко вздохнул Герман.
Он был явно растерян таким оборотом событий и Надя, как красивая женщина и несравненная любовница, потеряла в его глазах все эти достоинства. Теперешняя её доступность не возбуждала, и как мужчина он потерял к ней всякий интерес.
– Может, хочешь поесть? – ему следовало проявить хоть малейшую заботу. Он ясно видел её разочарование, её раскаяние и понимал, в надежде на его благоприятное решение, она так скоро, как ему того бы хотелось, не оставит его в покое.
– Сегодня я выпила только чашечку кофе, но после всего, что произошло, ни о какой еде не может быть и речи. Давай спать. У тебя есть снотворное? Боюсь, так мне не уснуть.
– Нет, такого не держим. Сплю, как сурок. Только до подушки…
– Но у тебя её сегодня нет, – кисло усмехнулась Надя.
Они улеглись. Он погасил свет. Она ждала. Что вот-вот он подойдёт к её креслу, откинет плед, уляжется рядом. Обнимет. Успокоит.
Но ничего этого не произошло. Очень скоро он заснул. И Надя вдруг поняла, что не хочет больше жить, потому, как не в силах сопротивляться злой судьбе. Вдруг резкий телефонный звонок нарушил тишину комнаты. Герман вяло высунул руку из-под простыни, зажёг ночник. Привстал, взял трубку. Разговор состоялся из междометий, и Надя поняла – это была женщина, и Герман в чём-то оправдывался. Он положил трубку. Снова улёгся и вскоре засопел. Надя так и не уснула. Она всю ночь обдумывала технику самоубийства и ни на одном из вариантов не могла остановиться. В каждом были свои плюсы и минусы. В душе она надеялась на какой-то выход, на своё везение. Потому не считала обязательным сводить счёты с жизнью немедленно. К утру на короткое время её охватила дрёма…

29.
Надя живёт у Германа уже неделю. О самоубийстве думать стала реже. Прибрала в квартире. Хотела приготовить обед, но в доме замусоленный чайник, ржавая кастрюля, крошечная сковородка и одна ложка. Ни мисок, ни тарелок. Денег у неё ноль. Герман дал на продукты.
Купила кастрюлю, ложки и сготовила поесть. Так что пока сухомятка Герману не грозит. Следующей ночью Надя, захватив свою подушку, сама полезла к нему в постель, и он не отказался. И теперь они как бы сожители, или друзья, как здесь обозначают такую связь. Но Надя видит, как Герман напряжён. Это всё из-за той женщины – его любовницы немки. Наде он всё рассказал. Связь давняя и не может он с ней сладить.
– Знаешь, Надя, я в мужья не гожусь, – наконец высказался Герман. – Развод-то я взял, но это не значит, что готов к новым брачным отношениям. И с этой Мерседес не просто расстаться. Говорит – любит. Замужеством не пугает. Замужем за хорошим мужиком и дочь у них. Но, говорит, не любит его. Как, по-твоему, я должен реагировать?
– Ты что, не можешь сказать – прощай и точка? У тебя что, нет мужского Я? – Надя решила напирать на эту черту, которой дорожат мужики, даже если и сознают отсутствие в себе этого Я.
– Могу, конечно, но я с ней не встречался давно, и следует хотя бы завтра принять её у себя и покончить с ней раз и навсегда. Таким характером её наградил испанский папа. И именем тоже. Такие дела…
Ему совсем не хотелось расставаться с маленькой бестией Мерс и оставаться с Надей навсегда. Он ясно сознавал дерзкие расчёты своей немолодой любовницы, и такая жизненная перспектива его категорически не устраивала.
– Ты же с ней видишься ежедневно. Можно поговорить и в больнице. Твоя ортопедическая клиника рядом.
– Да нет, у нас часто часы не совпадают, и каким это образом я буду там в информации объясняться? Чушь.
Налаженную жизнь с вкусными обедами, в чистой квартире Герман определённо оценил, и Надя расчёты с жизнью решила отложить. Была суббота. С понедельника пойдёт снова в пфлегехайм по поводу работы.
Мирную их, послеобеденную беседу нарушил длинный звонок в дверь. Герман пошёл открывать. До Нади донеслись истерические дискантовые выкрики на-немецком, и на кухню буквально влетела маленькая девушка. Жестикулируя, она кричала, общаясь то к Герману – растерянному, слабовольному (по мнению Нади), то к ней самой. Быстрая немецкая речь для Нади была недоступна, но она поняла, эта маленькая немочка её обвиняет и стыдит. Длилась эта какофония минут пять. Надя сидела в глубоком кресле в независимой позе, поджав губы, прищурив глаза. Неожиданно Мерседес перешла на нормальный тон. Попросила Германа выйти, проводить её до машины. Бросила последний уничтожающий взгляд в сторону обалдевшей Нади и вышла из кухни в сопровождении подавленного Германа.
«Господи, как ей жить дальше? – подумала Надя, – в её-то возрасте быть такой недальновидной и безалаберной. В начале мая прилетает Оля. Какими глазами посмотрит на неё младшенькая? Стыд и срам. И до Щеглова дойдёт её некрасивая история, и до его матушки… Как та злорадно будет указывать сыну на его избавление от фальшивой жены…»
В течение часа, а то и дольше, Герман в машине увещевал обиженную и уже льющую слёзы Мерседес.

30.
Ещё неделя позади. Вечерние звонки Мерседес не прекращались. С работой пока одни обещания. Герман предложил ей материальную помощь на первое время (подыскать квартиру и прочее). Не отступал от своей линии, несмотря на их близкие отношения, несмотря на порядок в квартире и хорошие обеды. Надя усвоила истину – Герман порядочный, красивый, сильный мужчина не создан для семейной жизни. Герман – это только любовник и даже не друг. Он годится только для постельных отношений. А она сама что? Похоже, и она, Надя, не может быть порядочной женой. Они пара. Ни он, ни она не приветствуют эти свойства друг в друге, и потому они не могут быть вместе. Так что в их отношениях не было места любви.

***
В субботу снова повторился визит Мерседес. Программа не менялась. Снова истерика и слёзы.
Герман в своё оправдание выкрикивал, что не спит в одной постели с этой старухой и также сильно соскучился по дорогой девочке Мерс, и что скоро он выпроводит эту навязчивую соотечественницу, и они снова буду счастливы.
И что ей следует взять себя в руки и не терять своего достоинства в глазах этой пожившей дамы. Он повторял эти сентенции не один раз, не принимая во внимание, каким резонансом отзовётся в сердце несчастной Нади его предательство.

***
А дальше было воскресенье. Утро изобиловало телефонными звонками Мерседес.
– Не пойму, как это при муже бесконечно звонить любовнику и выяснять отношения. Муж что, совсем дурак? – обратилась Надя к Герману, с тоской глядящему на телефонный аппарат.
– Наверно все мужья когда-то бывают в роли дураков, – насупился Герман.
– Если ты имеешь в виду Клауса, то он не был моим мужем.
– Да, но мог бы им быть. А почему не звонишь в клинику – жив ли?
– Этого ещё не хватало, чтобы нарваться на твою дурочку.
– Сегодня она дома. Там сидит почтенная старушка. Так что, дело твоё…
И снова звонок – телефон. Надя знала, конечно, началась новая атака, и скоро Мерседес будет здесь.
Так оно и случилось. И получаса не прошло, как звонок в дверь… Герман накинул куртку, открыл входную дверь и, обхватив незваную гостью, вышел из квартиры.
Надя подумала: не дурак, понял, эти концерты трудно переносить посторонним.
Интересно, как долго они будут выяснять отношения на улице.

***
– Я за тобой, – пролепетала Мерседес, уткнувшись Герману подмышку.
Он погладил её растрёпанную голову, поднял ладошкой подбородок. Глаза её, наполненные слезами, с размазанными ресницами, выражали собачью преданность. Крупные горошины слёз катились по лицу, и ладошка его сразу стала мокрой. Они стояли в углу под лестницей и он, умилившись её искренними слезами, в этот момент испытывал к ней такое же тёплое чувство и, наверно, любовь.
– Герман, пойдём со мной, пожалуйста, – взмолилась Мерседес.
– Куда, дорогая девочка, куда?
Тут он понял, что она пьяна.
Она потащила его за руку вон из дома. Они оказались у её машины. Он, как зачарованный, пошёл за ней, сел рядом. Она завела машину, нажала на газ. Наконец он пришёл в себя.
– Мерседес, куда мы едем? Сбавь скорость, Мерс.
Но машина мчалась, набирая скорость. Мерседес тонкими цепкими руками держала руль, смотрела перед собой, но слёзы застилали глаза, и вела она машину наугад.
– Мерс, ты пьяна, мы разобьёмся! – в отчаянии выкрикнул Герман и сдвинул её к краю сидения. Сильным движением вырвал руль из рук пьяной женщины, но никак не мог оторвать её ноги от педали газа. С ужасом понял – педаль заклинило. Осторожные попытки тормозить не улучшили положения. Он управлял машиной в условиях борьбы за руль с пьяной женщиной. Попутный транспорт сторонился бешено мчащегося ВМW.
Страшная авария произошла на 15 километре от города. Машина буквально влепилась в высокую каменную стену, ограждающую глубокий овраг.
У дорожной полиции не было шансов обнаружить живых людей в спрессованном автомобиле.

31.
Как безумная действовала Надя в связи с гибелью Германа. Поскольку она не знала о его родне, посчитала возможным оповестить о трагедии бывшую жену.
Прилетела Рейнгольд Татьяна на вторые сутки. Она была подавлена, немногословна, с вопросом в печальных чёрных глазах. После кремации останков покойного, Татьяна уехала в Петербург, увозя урну с прахом своего бывшего мужа.
Считала себя обязанной захоронить урну в могилу родителей Германа, погибших также в автокатастрофе. В то время сын заканчивал мединститут. Родные тётки Германа проживают далеко, в Австралии. С ними связи у него не было. Большие деньги, вырученные Германом от продажи в Петербурге хорошей квартиры в свой последний приезд, обнаруженные женщинами в его вещах, честно поделили пополам.

32.
– Как быстро бежит время. Или так думают люди пожившие, или и вправду в наш век время заставляет бережно к нему относиться и уходит оно час за часом, день за днём; неделя вот началась, а уже на пороге новая неделя, новый месяц…
 – раздумывает Надя.
И вспоминает она гадание соседки – Эльвиры. Всё так примерно и получилось…
Теперь Надя живёт в другом городе, по соседству. Работает в пфлегехайме медсестрой.
Она часто раздумывает о своей несчастливой судьбе и почему-то себя не винит, а винит обстоятельства, винит Щеглова за тот первый аборт, винит Розу за издевательства, винит деток Клауса за шпионаж, за безвременную смерть отца, самого же Клауса за непонимание её – молодой женщины, винит Германа-искусителя.
Клаус умер в ту же ночь в реанимации. Дети проживают в родительском доме. Уволили на пенсию Сиклинду. Случайно встретила она Надю и пожаловалась со слезами на глазах.
Сестра Оля счастлива с Юрием Щегловым и у них уже мальчику 2 года.
Роза нянчится с внуком, а Оля трудится в своём парикмахерском салоне.
С ними Надя категорически не общается. Весь их роман разыгран за её спиной, и простить сестру она не может.
Чувствует себя Надя обиженной на весь белый свет. Замкнулась. Ни с кем не дружит. Или она на работе, или дома за русским телевизором. Старики в пфлегехайме её раздражают. Ведёт с ними себя сурово, правда до хамства дело не доходит. И они отвечают ей такой же нелюбовью. Ей 54 – это по-настоящему. Выглядит намного моложе. Свои отпуска проводит в путешествиях за границей. Селится в лучших пансионатах. Новые знакомства. Поклонники. Комплименты. Её вполне устроит вариант, упущенный ею по-глупости. Красивые, молодые её больше не занимают. Она должна властвовать и украшать старого и богатого. Теперь-то никакой чувственной глупости она себе не позволит и станет примерной женой. Она ещё надеется на счастливый брак. Тогда зачем ей Бог дал такую яркую красоту?