Осенний лист 2

                4
 ...
   
  ...Прилив небывалой радости обрушился на меня, что как-то прибавило силы. Так мы и шли. Опирался я на её плечо и всё же, чтобы как-то облегчить её усилия, старался быть бодрее, что не совсем получалось. Порой терял я ощущение времени, но знал, что день  уже клонится к вечеру. Но вот тёмная туча накрыла и без того уходящее за горизонт солнце. Стемнело, но не так, чтобы можно было идти впотьмах. Это были пока вечерние сумерки. Всё вокруг облачалось как бы в чёрно-фиолетовый цвет. Различались всё ещё отчётливо контуры местности. Прошло ещё какое-то время, и заявил о себе осенний снег. Первый осенний снег. Крупные снежинки закружились вокруг, как тогда осенний лист. И была в этом своя особенная красота, что ввергала нас в какой-то мир волшебной сказки. Путь вдвоём под первым крупным снегом осени. О, мир! Как счастлив я, что упал с коня! Смешно, но отнюдь  не грустно. И как бы долгим не казался мне этот путь, он был для меня приятен, радостен, несмотря на трудности в силу самого обстоятельства, вызванного наплывающим иногда головокружением, болью, тошнотой, слабостью всего организма. Я пытался что-то говорить, но она тут же останавливала меня, чтобы я не тратил на болтовню остатки сил. Сколько же мы так прошли, и сколько времени ушло с тех пор? Но вот ощущение того, что начинаются знакомые места, подступило, а затем и нашло своё подтверждение. Мы медленно, но верно подходили туда, где уже за пригорком показался объект, указывающий явно на странный дом.

                5

    Я ничего не имел против прихода в этот дом, может, скорее наоборот. Уж во всяком случае, во мне взыграло сильно вот это   здоровое чувство любопытства. Может, не один я думал о внутреннем убранстве, расположении этого дома. Но мысли такие невольно, да и возникали. Мы входили туда, где было основание буквы Т. Сначала немного узкий проход, именуемый коридором, в стене которого прибита небольшая, но всё же вместительная вешалка. За коридором начиналась кухня. Там посреди неё стояла пожилая женщина, её мать, что не трудно было догадаться.

    Из разных разговоров я представлял её как-то по-другому. Мне тогда казалась она какой-то, может, более старой, овеянной     каким-то налётом темноты, что делает её похожим на чёрную колдунью, у которой глаза прямо таки извергают недобрые чувства. «Мать у неё шаманка, ведает такой чёрной магией» - говорили не только деревенские женщины, что, как-то характерно для них, но и некоторые мужики, и представители так называемой золотой молодёжи. Под их суждением у меня и сложилось такое впечатление. Уши мои дали воображению свой толчок, своё осмысливание. Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Как верна народная поговорка! Перед взором моим предстала совсем другая женщина. Глаза её излучали в данный момент участие, сочувствие и были отражением самой доброты. Да, так и есть. Я не ошибался, я определил точно. И стало на душе от этого не только легче, но вселился туда истинный комфорт. И была она не такой старой, какой старались представить нам некоторые болтливые языки, которые казались мне теперь, были обмазаны некоторым слоем зависти. Живоё бодрое тело для таких лет, в довершение которого прекрасный облик. «Именно такая женщина и могла родить такую красавицу» - молнией пронеслась такая мысль, независимо от моего сознания. Но и сознанием вольно или невольно, признавал я в последнее время этот истинно неоспоримый факт.
  - Он упал с коня. Там, на пути оказались змеи, гадюки, ну и конь встал на дыбы. Я видела это. Было как-то неожиданно, резко… – объясняла она.
  - Понимаю. У тебя головокружение? – спрашивала она меня.
  - Да. Что-то не проходит.
  - У тебя тошнота?
  - Есть такое.
  - Шум в ушах есть? Как со слухом, как с памятью? Ты терял сознание? Как вестибулярный аппарат? Сам ходить можешь?
  - Сначала нет. Но вот когда пришла она, кажется, немного потерял сознание. А вот шума нету, и слух вроде нормальный и память   тоже, только ходить ещё тяжело. – старался отвечать я на все её вопросы.
  - Значит у тебя всё это в лёгкой форме. Но это к лучшему. В первую очередь надо прилечь. Прежде всего, покой. Сейчас займёмся   тобой… – говорила она так убедительно, что я во всём уже доверился ей.   

    Через кухню она провела меня дальше, в комнату, которую, наверное, можно было назвать залом. Здесь же я прилёг на какой-то старенький диван. На первый взгляд сразу бросился мне, приковав всё внимание, такой большой шкаф, весь обставленный книгами.
«А есть ли у кого-нибудь из местных вот такой? Да, вряд ли…» - подумал я, представляя мысленно тех, с кем нам приходилось  общаться. Всё же было это, на самом деле, именно так, вот этот шкаф с аккуратными рядами книг в далёкой деревне, которую мы, студенты, сразу определили как отдалённое захолустье. Не удивительно, что дочь её окончила школу круглой отличницей, но которой почему-то не дали золотую медаль.

    Спустя какое-то время в зал вошла её мать. В руках она что-то несла. То были валериановые капли и пузырёк со льдом, который   она, после того как я принял эти капли, приложила ко лбу. Она же, дочь её, принесла вдобавок алюминиевую кружку.
  - Вот настой плодов боярышника. Выпей пока на половину. – говорила она как и мать тоже с уверенной утвердительностью, на что я послушно последовал её наставлению.
  - Ты сама приготовила? – спрашивал я, выполнив всё то, что рекомендовала она.
  - Да. Я их недавно растирала. А вот сейчас на две столовые ложки залила полтора стакана кипятка. Это помогает как раз в твоём случае. – объясняла она мне, удивляя меня.

    Эффект, сама польза от всего этого определённо были потому, как становилось мне гораздо лучше. Она в это время находилась   на кухне, помогала матери, скорее всего, в приготовлении ужина. Я же стал осматривать непривычную для меня обстановку. Дальше по основанию буквы Т следовала ещё одна комната, возможно, служившая спальней. Через вход без какой-либо двери, не задёрнутые занавески, виднелись две кровати, вернее их фрагменты. Но вот в стене напротив входа в спальню была дверь, закрывавшая вход в помещение, занимавшее, вероятно, верхнюю такую черту над основанием буквы Т. И вот от этой закрытой двери повеяло неведомой тайной, что, действительно, могло олицетворять определение «странный дом». И возникло сразу в моей душе это здоровое чувство любопытства. Но вот спрашивать об этом вряд ли решился, хотя бы в силу своей культуры. Что там? И что за помещение такое?

  - Садись на стул, я буду править голову. Она у тебя встряхнута. – говоря так, мать её поставила стул возле дивана.
    Руки её обдавали теплотой, но не только. Что-то исходило из них. Она массировала голову сначала как бы даже нежно, в некотором   слабом соприкосновении, такими круговыми движениями. Но по мере продолжения вот эта нежность соприкосновения уступала более жёсткому давлению, которая всё более усиливалась. Её руки жёстко пальцами, но ещё сильнее ладонью обхватывали, такими тисками сдавливали голову. Боль на висках, и по разным местам головы, но, прежде всего там, где было соприкосновение с землёй при падении, проявилась, разнеслась, усиливаясь постепенно. И был какой-то хруст, который я не то, что слышал ушами своими, скорее почувствовал изнутри, такой внутренней сущностью. Я терпел, старался не подавать какой-либо слабости по поводу этого. Она закончила массаж. Но боль то, утихая, то, усиливаясь опять, продолжала оставаться. Опять головокружение, но всё же в лёгкой форме, не так как было сразу после падения. Но, видимо, дело одним массажем не закончилось. Её мать встала передо мной, выставила руки ладонями вперёд, при том пальцы были немного растопырены и напряжены. Руками водила вверх, вниз, как в то время ладонями, пальцами совершала круговые движения. И чувствовал я некоторое тепло и ещё что-то такое, пронизывающее  меня насквозь, разрывающее, складывающее, строящее. Было ощущение того, что внутри меня разгуливает свободно, работает, а то и властвует безгранично некая субстанция. Разумом своим или нет, но знал, что вот эта субстанция пришла ко мне вот от этих напряжённых пальцев, от кончиков их, изрыгающих через такой канал энергию исцеления, так и вырывающихся от сущности её.   То была энергетика, облачённая в какую-то неведомую, присущую только её уникальному организму, её необыкновенному духу мощь. И становилось мне легко, приятно, и чувство некоего очищения посетило меня, и исчезло само головокружение. Может, была ещё какая-то слабость, но она решительным образом не влияла на вот это моё состояние, наступившее после этих манипуляций. Так бывает по прошествии какой-либо болезни, особенно тяжёлой. Но ведь она не была у меня лёгкой после падения с коня, после довольно жёсткого соприкосновения головы с землёй.

    Дальнейшее продолжение настоящего исцеления, в котором я нисколько не сомневался, повергло меня немного в лёгкий шок,   вызвавшее удивление, изрядную долю любопытства. Она присела на колени, сомкнула обе ладони и стала что-то шептать про себя. Может, это было заклинание, может, это была молитва. Брови её при этом были приспущены, нахмурен лоб, и мысли, ведомые    только ей, приходили, проносились, вырывались в пространство этого зала, окутывая и, неужели, исцеляя. Затем ладони её слегка завибрировали, тело её немного обратилось в дрожь. Возможно, было некое вхождение в транс. Не разумом моим, не сознанием,       а какой-то внутренней сутью своей почувствовал я это, может, и познал. Но откуда мог я так? И чтобы значило это всё? Вопросы и только вопросы, на которые осознанно ответить не мог, разве что-то говорило изнутри. А она продолжала всё так же шептать то ли заклинания, то ли молиться. Во время всего процесса, такой процедуры, волна непонятной субстанции обволокла, окутала, будто приподняла меня от самой поверхности и так держала меня в окружающем эфире. Не знал я, не мог что-либо предположить,   но ощущение этого присутствовало тогда и осталось в памяти навсегда. Но вот она закончила то ли заклинания, то ли молитву, и, кажется, я коснулся поверхности. Так ли было на самом деле? Ответа так и не мог найти, и осталось всё это зачарованное, магическое действо лишь полнейшей загадкой.

  - Ну, теперь ложись. Тебя не потеряли? – говорила, спрашивала её мать.
  - Нет. Я поскакал в центр с ночёвкой.
    Я прилёг на этот старенький диван. Она же, дочь её, девушка, обладательница истинной красоты, присела рядом на стул. И   почувствовал я, может как никогда, комфорт не только самого внешнего обстоятельства, которое отражалось вот в таком приятном отдыхе на диване, после какого-либо экстремального происшествия, но тем, что творилось внутри меня. Её присутствие. Она находилась рядом, и исходила от неё такая вот сила, сила на радость, добро, и ещё на что-то. Было ли такое со мной раньше?         
  - Твоя мама вот так лечила меня? Я сейчас совсем здоров. – тем самым нарушил я вот эту драгоценную тишину.
  - Она использовала свои возможности.
  - Я это понял сразу. У неё какой-то дар?
  - Да.
  - Скажи, пожалуйста, мне, почему она молилась? – спросил я тихо, осторожно.
  - А что ты чувствовал при этом? – вопросом на вопрос спросила она.
  - Было у меня какое-то странное ощущение, такого не было у меня никогда. Как будто я завис в воздухе. Наверное, это связано как-то с психикой что ли.
  - Всё может быть. Мама сначала применила метод из народной медицины, потом привела в действие свою внутреннюю   исцеляющую энергетику, а напоследок применила дар духовного целительства.
  - А что, такое бывает? – всё также недоуменно, удивлённо спрашивал я, никогда прежде не сталкивавшийся с таким явлением.
  - Всё может быть в этом мире. Просто мы живём в такое безбожное время атеизма, лишённое внутренних раздумий о самой сути   бытия, всего окружающего. – говорила она, ещё вчерашняя школьница, серьёзно про вещи так несвойственные для восприятия в таком возрасте.
  - Но почему? – всё также не унимался я, в надежде найти ответ, узнать про это от неё.
  - Наверное, есть что-то такое, пока недоступное нам, нашему разуму. Её надо понять каким-то внутренним состоянием. Мама   обращалась, взывала, молилась вот этой неизвестной нам субстанции. У неё при этом было сочувствие, сильное желание помочь тебе. Она настроилась на тебя, молилась, мысленно посылала на твой организм свою духовную энергию. Я знаю про это, представляю это, верю в это, целиком доверяю маме. У неё особенная энергетика, может быть, она есть и у каждого человека,         но в отличие от неё многие люди или не догадываются об этом, или не умеют, не могут пользоваться ею. И не только. Она знает проявление энергетики. Но вот как? Она дала мне знать это, когда я училась в младших классах. Мама говорила тогда, что если мы     и живём на нашей планете Земля, чувствуем под ногами твёрдую поверхность, то это вовсе не означает, что мы так уж оторваны       от космоса. Силы космоса каждую секунду воздействуют на нашу планету, на её обитателей. Космическая энергия в каждом из нас, только нужно уметь взаимодействовать с ней, быть с ней в полной гармонии. Она видела твою ауру, и знала влияние болезни на      неё,   и старалась изменить её в лучшую сторону. Я полагаю, что надо тебе и дополнительное средство. Я поговорю с мамой. Я никогда не прошу её о чём-нибудь, но для тебя постараюсь.      
  - Вот ты приготовила мне настой из плодов боярышника. Что? У тебя тоже есть какой-то дар? Ведь такое может передаваться по наследству.
  - Всё может в природе этой, всё может. Лежи спокойно. Пока рано что делать, что говорить.

    И опять пришло время безмолвного наслаждения настоящим, текущим временем. Шкаф, обставленный аккуратными рядами книг, в углу чёрно-белый телевизор «Горизонт» на низкой, не новенькой тумбочке. Мягкий палас на всю комнату, ещё один стул, низкое кресло, отдающее стариной, маленький столик. Уют, такой собственный дух уюта обдавал всё окружающее. Этот вход в спальню, не закрытый занавесками. И вот эта дверь в таинственное помещение. Что могло находиться там? Неизвестность, пробуждающая любопытство. Но не мог я спросить про это. Не та культура, чтобы так спрашивать бесцеремонно, даже влезать в чужую жизнь. Пусть так и останется для меня это тайной навсегда. Но приходил мне на ум и её одно выражение: «Я полагаю, что надо тебе и дополнительное средство». Что за средство такое могло быть? Опять же какая-то завеса тайны, как вот эта дверь. Вот такие мысли, такие вопросы иногда и приводили в трепет мой разум. Но всё же он пребывал сейчас в полной безмятежности и даже блаженства. После прошедшего экстремального случая покой явно был к месту. Мне важна была сейчас как никогда эта тишина, её присутствие, вся эта аура прекрасного, что есть на свете, исходящая именно от неё. Сколько же продлилось это мгновение? Не знаю. Но она была нарушена, нарушена не по нашей вине. Неожиданно для меня послышался какой-то звук, какой-то шум, исходящий снаружи, не из дома. То подъехала и остановилась возле дома какая-то машина.

                6

    Их было двое. Пожилые мужчина и женщина, вероятнее всего, муж и жена. Их было видно в проёме. Они почтительно  приветствовали хозяйку, а она, её дочь всё так же оставалась рядом со мной. Было у меня какое-то удивление, даже волнение. Но, похоже, она не чувствовала это. Всё то же спокойствие.

    После взаимного обмена любезностями незнакомые мне гости прошли в зал и уселись на стул и кресло за маленький столик.  Мы приветствовали их.  Пожилые мужчина и женщина ответили тем же. Дальше на меня, на нас они уже не обращали никакого внимания.   Они внимали только хозяйке дома. Рассказ их о своих проблемах был подробным, обстоятельным. Говорила в основном женщина, тогда как мужчина извлёк на стол бутылку водки и кулёк с конфетами. Хозяйка же приготовила карты и какую-то тетрадь, которую, раскрыла, было, но затем опять закрыла и стороной обложки вниз положила на столик перед собой. Я лишь мельком успел разглядеть писание характерным почерком. Что там написано и о чём, стоило лишь догадываться безуспешно. «Чёрная душа у неё. Тёмной магией владеет она. Однако и свою дочку научила всякому». – всколыхнулась память и пришли на ум слова, замечания местных жителей. «Ну и ладно. Ну и хрен с ними. Главное, она и её дочь меня на самом деле вылечили». – вот такие мысли, лишённые предубеждения или ещё чего-либо в таком роде, сменили прежние мысли, не мои, а точнее местных жителей. Во мне же нарастало любопытство в разы. В ту пору развитого социализма или так называемого застоя, как говорили позже, про экстрасенсов разных направлений не писали ни в одной газете, не показывали ни по одному каналу телевидения, которых и так мало было в те времена.  Всё это считалось чуждым самой идеологии развитого социалистического общества, на вершину которой, помимо построения коммунизма, был воздвигнута также идеология воинствующего атеизма. Я понимал, что они не опасаются меня, доверяют мне. Может, это познание, знание души, психологии, его внутренней культуры, в данном случае относительно меня. А любопытство, так и распиравшее меня, сосредоточило моё внимание, хотя и старался я как-то неуклюже не подавать виду, на этом действе, в котором я впервые был в роли невольного свидетеля. Она же, дочь хозяйки сидела рядом со мной, не выказывая каких-ли. И понимал я, и чувствовал я каким-то внутренним чутьём, что вот такое действо не только в новинку ей, но, возможно, и она владеет  чем-нибудь таким в этом роде. Уж, во всяком случае, взгляд её отражал знание. И это тоже стоило многого.

    Пожилые мужчина и женщина, как чуть позднее и выяснилось, что они были мужем и женой, приехали к ним издалека, и притом тёмным вечером, чтобы не афишировать лишний раз свой приезд, со своими наболевшими проблемами. Вот про них и рассказывали они обстоятельно хозяйке дома. Проблемы эти в основном касались работы мужа, и основанием для них послужила преднамеренная клевета. Что ж, не единичный случай в жизни разных людей. Так было, есть и будет. Муж, по большей части, молчал, говорила за него, как и бывает часто, его жена:
  - Всё было у него хорошо на работе, пока не появился у них новый начальник. Не сказать, что он плохой человек, но всё он стал   протаскивать своих, и родственников, и знакомых своих приятелей, да и тех, кто, как говорится, готов был пятку ему лизать, лишь бы цепляться за работу, знаешь её, не знаешь, а если и повезёт, то и карьеру сделать. Муж-то мой как работал при старом начальнике, так и продолжал работать. Самое главное, он знает своё дело и делает его. Старый начальник-то  в первую очередь ставил профессиональное качество, а уж потом остальное. Но, как говорится, новая метла метёт по-новому. Другой стиль руководства, обновление коллектива, да так, чтобы новые работники были в первую очередь лояльными начальнику. И вот кто-то завёлся у них  там. Одного уже уволили, второго доконали так, что у него от переживаний то ли язву желудка обнаружили, то ли ещё что-то. А вот моего мужа ещё хуже. Обвинили в краже. У одного там, у них на работе, пропала крупная сумма денег. Не знаю, почему носят на  работу столько денег. Обвинение строится на том, что моего мужа, якобы, видели последним на месте работы. Вроде бы они в милицию   пока заявлять не стали, но вот намекнули мужу, чтобы он просто уволился, мол, так лучше будет ему самому, без всякого скандала. Муж так и решил, но я подумала сразу, что здесь что-то не так. Всё-таки муж проработал на этом месте почти тридцать лет,  и ничего такого никогда не было. А тут вот такое дело. Я сама ходила, разбиралась с начальником, да всё без толку. И тут мне одна знакомая порекомендовала обратиться к Вам. Вот так мы приехали.               

    Обращение некоторых людей к магам, к шаманам, к так называемым колдунам было тогда. Да и в дацан обращались люди с просьбой о помощи. Но было это всё же редким явлением в ту пору развитого социализма. И вот сейчас я впервые становился невольным свидетелем этого. И показалось мне, что мать её, хозяйка дома преднамеренно бралась за это дело в моём присутствии. Может, так показалось.               
  - Я понимаю Вас. Я тоже всю жизнь поддерживала своего мужа. Помогу вам в этом деле. Душа моя на вашей стороне. – говорила   тихо, но тоном предваряющим расположение, доверие, хозяйка дома.

    Хозяйка дома взяла карты в руки и вдруг необыкновенным жестом проделала с ними такое, что показывают в кино про картёжников, шулеров по этой части. Карты веером рассыпались в воздухе, словно направленные искры, описав дуговое полукружное движение, и вернулись обратно в прежнее положение, в колоду, теперь покоившуюся безмятежно в поистине ловких руках. «Ого!» - вырвался лёгкий вздох у меня, заставивший от удивления так и раскрыть рот. Не менее меня были ошарашены гости. Оказывается такое не только возможно в кино или в среде профессиональных картёжников. «А может она и в этом деле мастер?» - тут же промелькнула мысль, и я ещё пристальнее, внимательнее уставился на столик, на всё это действо в исполнении хозяйки дома. Лишь только её дочь оставалась такой же невозмутимой, в глазах которой читал я ясно присутствие знаний.

    Тем временем хозяйка дома продолжала своё магическое действо. Она раскладывала карты в три линии по вертикали к себе.  Раскладывала их, не быстро, не непрерывно, а именно с некоторой, но недолгой, паузой в каждом очередном цикле расположения трёх выходящих из  ловких рук карт, и ложащихся на столик в линию по горизонтали. Она читала и только ей становилась известной,  по всей видимости, картина случившегося в данной истории. Расположились на столике карты в три линии по вертикали, довершив складывающуюся мозаику данной истории в биографии этого пожилого мужчины. Затем хозяйка дома поставила привезенную бутылку водки перед собой и смотрела теперь пристально, словно показывали по телевизору интересную передачу, внутрь этой бутылки. Телевизор – это одно, показывающее реальное событие вроде новостей, спортивных соревнований, концерта и так далее или же воображаемое человеком представление вроде спектакля, мультфильма, художественного фильма. Тут же было совсем другое. Другая сторона мира. Материя как составная природы отступала тут на задний план, пропуская вперёд что-то такое, что не может объять разум. Явление, не изученное наукой, за которую не берутся учёные, может, считая это не их уделом, считающимся ниже их достоинства. Ведь перед ними много ещё непознанных вещей необъятной Вселенной. Но ведь это тоже вещь из этого строя, из этого порядка.   

  - Я вижу человека, сделавшего это, и вижу женщину, и подсказывает мне интуиция, что она его жена, толкнувшая его, мужа на этот   подлый поступок. И подсказывает мне изнутри, что суть их души в том, что для своего благоприятствования они готовы перешагнуть через что угодно. Так они и сделали. – наконец озвучила хозяйка дома свои знания от взгляда на карты, на, именно, такую специфическую жидкость внутри бутылки.
    Говорила она так, и голос звучал неестественно, магически завораживающе, что пот  прошиб меня, да и не только. Муж с женой были в таком же виде, в таком же состоянии. Да, такое, наверное, могло любого вывести из нормальной колеи. А хозяйка всё продолжала   говорить, разбирать всю ситуацию до мельчайших подробностей, чем вызывал ещё большее изумление у гостей, ибо они, и только они знали картину своей прошлой жизни. Но оказывается и не всё. Таилось что-то, оставшееся вне внимания и знания, за кулисами прошедшей ситуации. И воцарилась вокруг атмосфера мистики, вот этой таинственной ауры исходящей от её матери. И только дочь была спокойна, и было ведомо ей сама тайна.
  - Я поправлю дела вашего мужа, ситуация склонится в его пользу. Ложь выступит на поверхность. Сделанное зло направлю на того,   кто его и сотворил. Но я увидела не только дело вашего мужа. Есть ещё что-то такое, что подсказывает мне интуиция. Мне надо знать. – всё тем же магически завораживающим голосом она озвучивала свои намерения и предваряла следующую новость, известную лишь ей. 
  - Что-нибудь ещё? – вопрошала гостья, всё находясь под сильным впечатлением услышанного.
  - Я кину карты относительно Вас и посмотрю на водке.

    Опять в воздухе всё та же феерическая дуга искрящих карт, завершивших полукружное движение и вернувшихся в то же тихое   состояние колоды. И опять удивление, изумление, восхищение с моей стороны и стороны гостей. Но дочь всё так же спокойна потому, как знает такое давно. И опять продолжение действа, как и в первый раз, но сейчас касательно её жены.
  - Вы стали болеть недавно. Это связано с вашим желудком. Он уязвим более всего. И болезнь эта прогрессирует. Она пришла не   сама по себе или от каких-либо обстоятельств. Порча и действие дурного чёрного глаза. Во дворе вашем спрятан клубок, в который воткнута иголка. И тёмная энергия дурного глаза прошла насквозь тела. – магически завораживающий голос, кажется, вконец ввергнул их в состояние подавленности и изумления. Я так же находился в таком впечатлении, граничащей с шоком. Напуганная гостья, я бы    ни за что не захотел бы оказаться на её месте, говорила, спрашивала осторожно, едва слышным, дрожащим голосом:
  - Неужели такое возможно? Я стала болеть недавно. Никогда с желудком не было проблем, а недавно стал болеть. Иногда кольнёт   резко, а потом так ноет. Как раз я собиралась обратиться к врачу. А что, они могут вылечить?
  - Возможно. И современные лекарства, и операция.
  - Операция? – вопрошала гостья в полной растерянности и оттого глаза её были расширены.
  - Современная медицина в таких случаях применяет часто операцию.
  - А этот клубок во дворе? Кто мог такое? Вы знаете кто?
  - Силуэт тёмный, но женщина.
  - А Вы можете вылечить меня, поправить это дело?
  - Могу.

    Вздох облегчения прокатился по залу. Это исходило не только от пожилой пары, но даже от меня, так сочувствующего им в эти   минуты, что не ускользнуло от хозяйки дома и её дочери. Пожилая супружеская пара, находясь под сильным эмоциональным прессом, похоже, и не заметила моё состояние, не удостоила внимания. Услышав про это, я видел это впервые.
  - Вы посидите здесь, подождите. Я пойду во двор, брызну, помолюсь… – говорила успокаивающим голосом всемогущая хозяйка, в чём не сомневались пожилая пара, включая также и меня.
     Хозяйка оделась, прихватила с собой бутылку и вышла. Воцарилось тягостное молчание. Муж и жена были напряжены в ожидании. Проходило время, как лица их становились светлее, жизнерадостнее. Шло у них какое-то неведомое чувство изнутри, и понимал я, что происходит действо во дворе, прямым образом касающееся их, гостей. И нарастало во мне в который раз за этот вечер любопытство. И спросил я шёпотом её:
  - Скажи, пожалуйста. Что делает твоя мама? Если, конечно, есть желание.

    Она не удивлялась такому вопросу, как будто даже ожидала его. Не делала из этого какую-то тайну, и не было какого-либо   проявления каприза, как будто бы за некорректный вопрос. Ничего такого. Она просто объясняла мне так же шёпотом: 
  - Она брызгала водку во все стороны окружающего бытия и проговаривала при этом особые заклинания, которые находят   понимание у духа сверхъестественного мира. Мама особым настроем вошла в транс, достигла высшего посвящения и стала посредником между нашим миром бытия и миром иной реальности. Она взывает о помощи у высшего духа неба, у духа нашей священной горы, и, получая её в виде особой космической астральной энергии, направляет её на наших гостей. По времени я знаю, что находится она сейчас в этом состоянии изменённого сознания, где главенствует таинственный мир подсознания. Сейчас мама возвращается в наш обыденный мир бытия. Она молится, и молитва исходит от сердца, от самых глубин её сокровенной души. Скоро она войдёт в дом.

    Как бы тихо ни старалась говорить она, короткий рассказ её так же стал достоянием гостей потому, как они в этой, уже не тягостной,  а скорее благодатной тишине напрягли в сильной мере такое чувство как слух. Их любопытство даже превосходило моё, ибо направлено было  это таинственное действо напрямую на них, и только на них. Меня же не меньше чем само действо, поражало то,   как про всё это рассказывала дочь хозяйки. Какие термины, какая мысль! И такие знания в её возрасте! Но откуда это у неё?   

    Как и говорила её дочь, спустя некоторое время хозяйка вошла в дом. И так же присела перед ними и тихим голосом как бы   подытожила цель их визита:
  - Преднамеренная клевета – большой грех. Воздастся тому, кто совершил его. Вот я Вам дам этот маленький кулёк. В нём чёрные   зёрна мака. Но это не чёрная магия во вред, во зло. Это ваша сакральная защита. Пойдёте на работу, прежде, чем войти в здание, держите кулёк позади себя и рассыпьте несколько зёрен тоже позади себя и думайте, шепчите мысль: «Пусть развеются плохие думы у тех, кого они посетили». У Вас будет уверенность, а плохие мысли, если и посетили головы ваших коллег, то они уйдут. А Вы найдёте клубок с нитками, куда воткнута иголка, заброшенный к вам со злым умыслом. Рано утром, ещё до восхода сожгите его и мысленно изгоните всё плохое прочь, думайте только о хорошем, и помолитесь так, как желает душа ваша. Сходите на вашу священную гору, поклонитесь её духу, привяжите к дереву эфирного коня. Но не привязывайте его к одинокому дереву, растущему вдали от всех. – говорила она тем же магически завораживающим голосом, слова которого доходили до самой души адресата.
    Донёсся со двора звук заводимого двигателя. Мотор заурчал, и машина тронулась, увозя вечерних гостей. Мать с дочерью хлопотали на кухне. Прошло определённое время и дочь её, эта поистине необыкновенная девушка, ибо никто из её ровесниц не имел такое суждение, как у неё, позвала меня на кухню.

                7

    Стол был накрыт, прежде всего, для меня. Такое чувство, что я гость по стечению обстоятельств, случайный гость, потому,   наверное, подходил под такое выражение как непрошенный гость, оказался почему-то для них всё-таки желанным гостем, не покидало меня. Но много ли гостей бывало до меня? Ведь по большому счёту пожилые супруги, только что отъехавшие отсюда, для гостей не годились потому, как они были скорее клиентами, не навестившими их, а приехавшие по своему делу, такому важному именно для них.

    Горячий, душистый, зелёный бурят-монгольский чай с молоком придал бодрость. Домашняя сметана, а они, как и все деревенские, держали кое-какую скотину, была так густа, что в ней прямо-таки стояла ложка. Свежий творог, домашнее масло, выработанное маслобойкой, сушёная пенка, вкус которой всегда нравился мне особенно в праздничные дни буддийского праздника Сагаалган, Нового года по лунному календарю, всенародному, популярному среди народов исповедующих буддизм. С печки только что сняли дымящуюся кастрюлю, откуда исходил изумительный запах, такой волшебный аромат, от которого у меня возобновилось головокружение, но совсем другого толка. Я был весь в предвкушении, которое люди наших краёв испытывают всегда, даже если приходится вкушать это каждый день. Через минуту другую дочь хозяйки торжественно выставила на стол огромную, объёмистую тарелку, в которой красовались они, непревзойдённые короли бурят-монгольской кухни. Бууза! Такое фаршированное мясо с луком или чесноком, обвёрнутое в слой теста, содержащее определённую дозу воды, что превращалось во время приготовления в горячий жирный сок, истинное сокровище для гурмана. Конечно, не только сок, но всё блюдо, и сам процесс поедания его, когда бууза берут только руками, превращались в настоящий ритуал королевского церемониала.  Горячий пар исходил от них, когда мы принялись за них. Когда ужин закончится, то понимал, что будет беседа, представляющая волнующий интерес, прежде всего, для меня, ибо нараставшее любопытство моё не было до конца утолено. Так и накопились у меня вопросы. Один из них, представлявший интерес не только для меня одного, но, наверное, и нас  студентов, задал в первую очередь, хотя немного волнуясь корректности его:
  - Студенты как-то спрашивали про ваш дом у местных. Просто как-то необычно, что стоит он как-то в стороне от всей деревни. Я не спрашивал, но спрашиваю у вас. Может, мне не стоило спрашивать про это?

    Мать и дочь переглянулись между собой. Но не мать, а дочь кивнула как бы в знак согласия. Хозяйка странного дома, немного выдержав паузу, без   всякой магически завораживающей интонации, что так околдовывало, бросало в объятия всепоглощающей мистики, а просто, неспешно, как бы в тоне доверительной беседы, стала выдавать ответ:
  - Я знаю, что ты не спрашивал у местных жителей про нас, не был с ними такого же мнения, как и они, хотя многие студенты   доверились разным сплетням про нас.

    Начало её ответа уже вводило меня в состояние лёгкого шока вперемешку с бескрайним удивлением. Но ведь так и было. Я не бегал там, не спрашивал, не проявлял такое нездоровое любопытство, как некоторые ребята, не был во власти всяких сплетен касательно странного дома и их обитателей, как многие парни и девушки нашей группы, доверившиеся, поддавшиеся информации местных жителей. А она, информация эта, была порой, как понимал я сейчас очень верно, из области неуемного воображения, фантазии и просто низкой культуры. Хозяйка, вероятно прочитав на лице моём так ясно отразившуюся реакцию на вот такую новость, на такую прелюдию к своему рассказу, продолжила в том же тоне доверительной беседы:
  - Наверное, стоит рассказать тебе всю нашу историю издалека, с той поры как муж мой, отец нашей дочери был ещё мальчиком, примерно в возрасте семи лет. Тридцатые годы. Отец моего мужа, дедушка нашей дочери был, в общем-то, крепким середняком. Батраков не нанимал, как во многих крепких хозяйствах, обходился везде сам. Так и шла бы его спокойная жизнь. Но тут началась коллективизация. Всех насильно загоняли в колхоз. В первую очередь взялись за самых богатых, прозванных кулаками, уж потом взялись и за середняков потому, как они никогда не проявляли особой политической активности. Были так, сами по себе, лишь бы не трогали их. Но их тронули, да ещё как. Дошло это дело и до моего свёкра. А он возьми да и скажи то, что думал председателю колхоза. В, общем-то, не намекнул даже, а прямо и сказал о том, что он, этот председатель был раньше никем, крепкое хозяйство не смог сколотить, сильно не разбирается в этом разведении скота, мол, за какие же заслуги он так, вдруг стал председателем колхоза. Не стал он говорить про то, что он, новоявленный председатель уж шибко кланяется перед районным руководством, чуть ли не лижет их подошву. Не стал он говорить про то, что вот этот председатель и стал-то коммунистом, что вовремя выгадал, пронюхал сложившуюся ситуацию. Скажи вот так, то уж точно посадили бы его и очень надолго. И хорошо, что говорил он про всё это при людях. Всё-таки были свидетели данного разговора. Но скорее по наивности своей он не просчитал ответный ход председателя. Он сделал крепкую подставу, и притом оклеветал преднамеренно. Конечно, одному, может быть, такое провернуть трудно. Он нашёл помощника в лице своего родственника. В общем, дедушку моей дочери обвинили в конокрадстве. Приехал следователь из района. Он действительно оказался высоким профессионалом, отличным знатоком, сыщиком. Дело это лопнуло как мыльный пузырь, и всё же не было доведено до конца. Истинного конокрада так и не нашли. Но то, что отец моего мужа не виновен, он доказал сполна. Спустя некоторое время его всё же сослали, но не за это дело, а за то, что он был в данное время крепким хозяйственником. Но ведь дело о конокрадстве было заведено когда-то и стало к тому же достоянием широкой огласки, не без помощи, конечно, того председателя и его родственника, сыграло свою роль, в том, что вот шлейф якобы конокрадства так и тянется до сих пор. А народ-то в те времена был по большей части тёмный, необразованный. Да что там говорить, если сейчас, когда все умеют читать, писать, имеют грамотность, читают газеты, слушают радио, смотрят телевизор, знают, что творится в мире, всё же продолжают находиться под властью всяких сплетен. Иногда складывается впечатление, что это нравится им, вот так чесать языки. И такое не только в нашей деревне, оно везде, потому что сущность человеческая, по большей части своей, подвержена любопытству таким проявлениям жизни, такого рода обстоятельствам, вот таким сплетням разного пошиба. 

    Так вот в чём дело было! И как-то становилось стыдно мне за наших некоторых ребят, вот так поддавшихся непроверенным фактам, а то и просто сплетням. Вот тебе и студенты, получающие высшее образование, что так ценится особенно в деревне, где каждый студент   как носитель чего-то такого высокого, просветлённого, а само высшее образование как идеал, как постамент к памятнику в биографии данного обладателя. Может, хозяйка дома намеренно сделала некоторую паузу, чтобы я переварил внутренне всё это. И понимал я, что она ещё не всё рассказала мне, понимал, что много важного ещё впереди. 

  - Мне в моей деревне приходилось слышать от стариков, но в основном от бабушек, что-то такое про коллективизацию. Не знаю точно, но, наверное, такое кое-где и могло быть. Ну а дальше как было? – не только спрашивал я, проявлявший сейчас немалый интерес ко   всему этому, но как бы подталкивал очередным вопросом дальнейший ход рассказа, хотя он получил бы своё продолжение и без этого.
  - Да, такого нет в учебниках истории, не пишут про такое в газетах, не показывают по телевизору. Про это можно услышать от  дедушек и бабушек, да и то не всегда. Но настанет время и будет это в учебниках, и будут писать, во всю писать про это в печати и показывать по телевизору. Почему так утверждаю. Не могу сказать точно, но я видела сон. Будет время, и будут много ругать и то время, и это время, в котором мы сейчас живём. Но что думаю я про это, могу сказать тебе сейчас. Не всё так просто. В учебниках, в газетах, по телевизору постоянно пишут, показывают, чтобы знали мы всегда, чтобы помнили всегда, что именно наша страна самой первой в истории человечества встала, на  другой, более лучший путь развития, чем все остальные, на путь социализма, на путь построения коммунизма. Во всём этом даже выпячивается такая гордость оттого, что сделали такой выбор мы первыми на всей планете. Хотя, настанет время и забудут об этом, потому что это всё подвергнется сильной критике, но жестокой обструкции. И кинутся шельмовать этот период истории кому не лень. Ну, а я скажу, что выбирала страна наша, может не по экономике, но по идеологии, в общем-то, неплохой, в чём-то правильный путь. Почему не получилось, а я говорю, что не получится из этого пути ничего, и страна наша свернёт с неё, а говорю я это сейчас, может, вспомнишь потом, когда настанут такие времена вот этот наш разговор, вот эти мои слова. А не получится потому, что человек сущностью своей ещё не дорос, не созрел  до этого, до общества коммунизма. Многие века потребуется для этого, но не только. Человек должен быть другим, должен ступить на другую ступень, более высшую ступень эволюционного развития. Будет это, будет, но в далёком будущем. Дети, внуки вашего поколения не увидят ту эволюционную ступень, не будут людьми того общества. Это будет ещё за горизонтом их периода жизни. Совсем не скоро. А то при Никите Сергеевиче Хрущёве уже успели объявить 1980 год, годом начала построения коммунизма. Мне довелось как-то смотреть учебник четвёртого класса хрущёвского периода. Мой племянник учился по тому учебнику. Там чёрным по белому было написано, что будут ездить бесплатно на общественном транспорте именно в том году. Всё это было проиллюстрировано такими оптимистичными рисунками. Но вот прошло три года с этой намеченной даты, а никакого бесплатного общественного транспорта, а тем более построения коммунизма и поныне нет. Видимо при Леониде Ильиче поняли про такую бесперспективность, потому что вышел другой учебник, который мне тоже довелось смотреть, но уже у другого племянника, где уже не было тех оптимистических рисунков и обещания про бесплатный транспорт, а построение коммунизма отодвинули на неопределённый срок. Так выгоднее, всё перевалить на потомков. Кстати и ты, и моя дочь учились вот по этому учебнику. Быть может, будет что-то подобное у далёких потомков, но не в этом веке, и не в будущем. Человеческие пороки: ненависть, зависть, склонность к низменным поступкам, к преступлениям всякого рода ещё долго будут неизменными спутниками человека, его сущности. Не человеку нынешней ступени эволюции достигнуть того уровня, о чём мечтали, утопически мечтали  сам зачинатель Томас Мор, позднее Томмазо Кампанелла, и ещё позднее видные марксисты, но не все коммунисты. Я вообще не допускаю такой мысли, что председатель колхоза, так подставивший моего свёкра,  так уж мечтал о коммунизме, об обществе тотальной справедливости. Он вовремя в нужное время оказался в нужном месте. Все привилегии, положенные партийным функционерам, сам статус достались ему. Таких по всей стране было хоть пруд пруди. Какая там философия Маркса, Энгельса, Ленина. Материальное благополучие было движущей их силой. При любом социальном строе, при любом режиме находятся люди, которыми и движет вот это, в общем-то, нормальное для человека данной эволюционной ступени свойство проживания. Всё же общество нынешнее как-то, хорошо ли, плохо ли получается,  старается ни шатко, ни валко, но идти по этому пути достижения тотальной справедливости. Только хватит ли моральной силы на это? Мне кажется, что человеку современной психологической формации, современной эволюционной ступени не суждено подняться до общества, до мироустройства тотальной справедливости. Нам предстоит увидеть много несправедливости, ненависти, а то и зависти, и всех тех низменных проявлений человеческой сущности, которые выплывут на поверхность, ничуть не стесняясь, даже нагло по своему проявлению. Этому суждено быть, но ничего такого уж конкретно страшного с каждым из нас не случится, и мы будем спокойно жить посреди всего этого. А как хотелось бы мне посмотреть на людей высшей эволюционной ступени. И как жаль, что не доведётся такое моей дочери, хотя, я не хочу выглядеть хвастливой, но она подошла близко к этой ступени.    

    Никогда не приходилось слышать мне такие мысли вслух, тем более учитывая то время, что стояло во дворе, на улице, в целом по стране, конечно, не имелась в виду какая-либо смена года, а именно сама политическая ситуация. Я был обескуражен полностью.  И какой-то неведомый страх прокатился изнутри, всколыхнув сердце, дав обильную пищу мозгу. Всё это надо было как-то переварить своим студенческим разумом. Но не ускользнуло от меня и одно выражение, которое показалось мне не менее важным, чем все предшествующие мысли, такой исторический экскурс, и такой взгляд на будущее. Она завершила свои суждения тем, что предположила без всяких сомнений о том, что дочь её подошла близко к высшей эволюционной ступени, на которую взойдёт человек далёкого, совершенно далёкого будущего.   

    Воцарилась тишина. Невольно взгляд мой устремился на неё. Она всё так же сидела неподвижно и смотрела перед собой. Ресницы  её слегка приспущены, что не видно глаз, нахмурен лоб. Она думала сейчас над тем, что сказала её мать. Сомнений в этом не возникало.  Не знал я её раздумий по поводу этого, но я смотрел на неё, быть может, оценивающе, но с долей удивления, к которому примешивалось и сомнение. Память же моя воспроизвела сразу ту первую встречу, когда я одиноко прогуливался недалеко от шибири. Она определила сразу мои грустные глаза, мою тоску. Может быть, это было ярко изображено на моём лице? Но первый опавший лист? Её иносказательное выражение?

    Невозможно было определить это сразу. Как проблеск, как неуловимый миг, но просветления, как тихая рябь на тонкой поверхности спокойной воды, но предвестница бури, так и в сердце, в душе, всколыхнувшейся от соприкосновения с тайной. И было это оттого, что  взгляд её устремился на меня, и будто спрашивал, или же искал совет, соучастие, доверительность. И не забыть мне блеск этих глаз, тот свет от них, как отражение души неведомой, невообразимой, необыкновенной, но прекрасной. Не могло моё сердце остаться в стороне, в каком-то благодушии. Эти слова матери её, но особенно этот взгляд дочери давали повод волнению, смятению и неизвестно ещё чему, идущему изнутри.

    Мысли её, облачённые в формулы, слова, как-то, может, не вязались с девушкой её возраста, только окончившей школу, но именно   с ней они находили само выражение гармонии, ибо они были её мысли, рождённые в разуме её, в душе её. И невольно сравнил я её с девушками нашей группы. Они – студентки вуза, получали высшее образование, но уступали ей, не то, что во многом, может, во всём. Они учились, но не меньше заинтересованности в знаниях, преобладали в них и другие увлечения, в общем-то, присущие им в таком возрасте. Косметика, мода, дискотека, желание нравиться лицам противоположного пола, кокетство, девичья мечта быть любимой и счастливой. И это не удивительно, это нормально, это в порядке вещей, это жизненно. «Не красится ни черта, никакой косметики, а красавица». – пришёл мне на ум вот это замечание того пожилого мужчины. Но ведь она, несмотря на скромность или отсутствие таких необходимых внешних атрибутов каждой девушки в виде косметики или модной одежды, в философском познании сути бытия давала фору так же и парням нашей группы, включая меня, что было как-то немного мне не по себе, от такого невольного признания. Но то было, что заставляло меня согласиться с этим, смирить свою гордыню. А мысли, о которых я раньше и не догадывался, которые никогда не могли бы возникнуть у меня, всё зарождались, поступали, возможно, из тех самых глубин души, или же непознанных недр подсознания, как бьющий ключ чистой воды из недр подземелья. Мудрость и высшее образование не одно и то же. Многие старики, старушки, родившиеся в начале двадцатого века, в силу своего времени не успевшие, не имевшие возможности овладеть не то, что образованием, но просто грамотностью, обладали мудростью недостижимой и для образованных людей. Но сколько же их, гениев, не имевших высшего образования, но достигших вершин мудрости? В арсенале истории множество таких примеров: Сидхартха Гаутама Будда, Конфуций, Лао-Цзы, многие античные, но и средних веков философы и математики, Уильям Шекспир, Басё, Винсент Ван Гог, Максим Горький….  Так что не всегда высшее образование становилось каким-либо гарантом мудрости.

    Никогда не возникли бы у меня такие мысли, но они зарождались потому, как я пребывал сейчас в пределах её взгляда. Сомнений    в том, что она, и это, скорее всего так, взошла на более высокую ступень эволюционного развития, у меня не возникало, да и не могло возникнуть. Они, такие люди, могли вполне быть, жить, появляться, проявляться в истории человечества. Они и сейчас вокруг нас. За ними будущее, если человечество избежит какого-либо апокалипсиса. Но ведь не только дочь её, она сама на этой ступени. И в этом сомнений тоже нет.
  - Я чувствовала всегда это. Твои мысли. Но слышу их  твоими словами в первый раз. Но почему? Я считаю себя такой же, как все. – говорила дочь её, и в голосе её не было какого-либо эмоционального всплеска, даже тихой ряби на поверхности спокойной воды, а мерное течение равнинной реки, мерный звук, что может отзываться, исходить от самой мудрости, рождённой ли, данной ли свыше, но так и бурлившей в разуме её, в душе её.

     Не надо было иметь особую чувствительность, какую-либо прозорливость третьего глаза, чтобы понять искренность её, о том, что мать её впервые говорила это вслух. И мать её отвечала, вносила ясность такому предположению:
  - Я многим владею. И отец твой тоже многим владел. Ты знаешь, но вот молодой человек не знает. Ты родилась от нас, от своих родителей. Твой   родственник по отцовской линии был лама. Он старый тогда был. Его репрессировали в тридцатых. Тогда многие священнослужители пострадали. Незадолго до смерти ему довелось как-то побывать у нас, и вот тогда он увидел тебя. Тебе было около года. Ты только начинала ходить. Он взглянул на тебя внимательно, прежде всего, в глаза твои. Смотрел он долго, а ты отвечала этим же. Глаза его при этом были какие-то пронзительные, жгучие, и, знаешь, какие-то очень глубинные. И стало мне тревожно на душе, и я поделилась этим с твоим отцом, а он в ответ лишь успокоил меня. Я с твоим отцом познакомилась поздно, ты знаешь это, а вот наш гость не знает этого. Нам тогда было уже за тридцать. Наша дочь была поздним и, как оказалось, единственным ребёнком. Я уже тогда умела кое-что, и отец умел тоже кое-что. Но лама был намного, много порядков, выше нас в понимании, постижении этого пути, в просветлении своём, и мы знали это, и мы понимали тогда, что он в глазах твоих, в тебе самой ищет ответ. Потом он отвернулся, сомкнув веки, призадумался. Он вникал в видения свои, идущие изнутри. Единицам, лишь избранным, подвластно видение будущего. После он и изрёк эти слова: «У вашей дочери особенная аура. Такая может исходить от человека, владеющего особой, острой энергией посыла, приёма. Она не знает многих слов, но я разговаривал с ней равно как с взрослым человеком. Мне никогда не доводилось видеть годовалого ребёнка, способного мысленно рассуждать вот так». Он тогда переночевал у нас. Лёг спать рядом с тобой, при этом взяв твою ручонку в свою ладонь. Утром он говорил про свой сон, описывал тебя, как будешь выглядеть ты в  взрослые годы, в разные периоды жизни. И жизнь он предрёк тебе долгую. Мы с отцом всегда присматривались к твоей внешности, ища в ней те предсказания. И что интересно, они сбывались. И сейчас, в нынешнем возрасте, внешность твоя подробно подходит    под его описание. Я мать, и потому помню всё. Удивляюсь ли я его вещему сну? Не знаю, скорее нет. Такой сон и мог посетить просветлённого. Но главное в том, что он говорил о твоём внутреннем мире, о возможностях твоей внутренней силы.

    Не только мне, впервые в жизни своей ступившему за порог этого дома, но и ей, дочери слова, воспоминания её стали откровением. А мать её тем временем подложила в печь остатки дров, и только треск сухих поленьев нарушал теперь саму тишину, наступившую сразу,  резко после её откровений. И мы ждали продолжения. Тут уж и не надо было быть каким-то провидцем, чтобы знать, что продолжение следует. И оно не заставило себя ждать. Мать её, управившись с печью, продолжала дальше:
  - Старый лама говорил тогда, что будет у тебя особенное чувственное восприятие мира. Перед тобой будут открываться двери,  ведущие из одной реальности в другую. Он говорил, что по мере движения твоей жизни по этому пути нашего бытия, будет всё более утончаться восприятие, посыл и приём в эфире нашего мира, всё более совершенствоваться твои сверхъестественные возможности. Он говорил, что пойдёшь ты дальше нас, своих родителей. Что же касается меня на данный миг жизни, то я хотя и иду по этому пути,   но не настолько продвинусь вдаль и вглубь, как моя дочь.

    Она говорила, и слова её проникали самых глубин души, воздавая возможность осознания, осмысления. Во время этих откровений  я нет, нет, да и поглядывал на неё, сосредоточенную, внимающую всем словам матери. Ничто, ни одно слово, ни одно утверждение    не вызывало сомнений в том, что она близка, а, может, даже стоит на более высокой ступени. И сейчас, в данный миг так и окутал её покров необыкновенности. Хотя, казалось бы на первый взгляд, лишь присутствие, преобладание во внешности признаков земной девушки, да что там преобладание, когда вся сама как все, каких миллионы и миллионы. Но недаром тот пожилой мужчина отмечал её красоту. Она в минуты эти находила своё полное подтверждение, отражалась при свете всё же тусклой лампочки на кухне, придававшем откровениям её матери такой магический оттенок, задумчивостью нахмуренных бровей, в собранности, в таком полном внимании. Во всём присутствовала отчётливо гармония красоты самой внешности её и выраженной светлости её внутренней души. А хозяйка дома, всё тем же голосом, как бы монотонного, но завораживающего тона, продолжала свои откровения:
  - Старый лама говорил, что дочь наша пойдёт дальше нас, и я смотрю на неё и понимаю, что был он прав в своём предположении, в своём предсказании. Ты лишь только в начале пути. Я наделена таким даром неординарного воздействия на ауру, и отец твой был так же наделён, но всё же не в той степени, что ожидает тебя. А я это чувствую, чувствую материнским чутьём. Если же говорить обо мне, то не только владею я даром целительства, но и совсем другим, противоположным. Но разум мой, душа моя всегда ставят преграду и не дают вырваться наружу вот этой силе разрушения. Я, как человек, всей сущностью своей за добро в этом мире. Но всё же я далеко не та, которую можно было бы наречь человеком новой эволюционной ступени. Вот у них-то, у людей новой формации, которые будут в физиологическом и духовном плане отличаться от нынешних людей, так зависимых от обыденных человеческих слабостей, вполне возможно вот это осуществление мечты Томаса Мора и Томазо Компанеллы. А сейчас человек не дорос до этого. Я думаю, во всяком случае, приобретение путём эволюционного развития новых сверхъестественных, чувственных сил, уничтожит такое подлое качество как чёрная зависть, порождаемая от состояния сознания ущербности, низости своего существования, да и ещё много отчего, от которой-то и происходят многие беды с самим  человеком. Богатому в душе и сильному  в сверхъестественных проявлениях чуждо, совсем чуждо такое низменное чувство. Я так думаю.
  - А обладатели чёрной магии? – спросил я с некоторым сомнением, но всё же находясь под впечатлением её откровений и потому   не упускавший всю нить рассуждения.
  - Обладатели чёрной магии не могут похвастаться богатством души, а я это подчёркивала в первую очередь. И знаешь, наука пока  не увидела, потому, что у неё пока нет той силы, чтобы увидеть, но люди издавна, особенно очень продвинутые в этом люди, в глубинах сознания  своего, но скорее интуиции, чувствовали нечто и некто высшее вон там, в небе, в космосе. Всё в Мире, всё в Природе упорядочено. Планеты миллиарды лет в строгом порядке по своей орбите вращаются вокруг Солнца. Электроны имеют свои упорядоченные орбиты вокруг ядра. Только в душах человеческих нет того порядка мира Вселенной, мира Природы. И разум, действительный венец вечно динамичной Природы не у всех, далеко не у всех вошёл в истинную гармонию с душой, образуя тем самым духовное богатство, которое, я и подчёркиваю в первую очередь. Сверхъестественные чувственные проявления и богатство души вот то непременное условие для человека новой эволюционной ступени.

    Мы все трое молчали, и лишь только треск сухих поленьев в печи нарушал тишину раздумий. За этот вечер я узнавал, постигал такое, что не могли дать за целую лекцию, за серию лекций некоторые самовлюблённые, напыщенные местом своим, статусом своим,   высокомерные преподаватели, доценты, а то и профессора. Конечно не все, не все, но обязательно в любом вузе найдётся вот такая определённая каста преподавателей, у которых помимо знаний, высшего образования богатством души и не пахнет, потому как нет его в их духовном арсенале. Невольно я поймал себя на мысли в том, что думаю я, рассуждаю я как и хозяйка дома. Может, вот так подействовали на меня, на разум мой её суждения. Из скромности своей, относительно к собственной персоне, она говорила, что дочь её ближе всего к новой, более высокой ступени эволюционного развития. Но истина открывалась мне в данный миг такой, что я понимал отлично, осознавал отлично, что она, хозяйка странного дома, уже и стоит на этой эволюционной ступени. И дочь её стоит на этой ступени, в чём я сейчас так же ни на йоту не сомневался.

  - Как ты говоришь, что тебя ваши не потеряли. Тогда, я думаю, переночуешь у нас. До утра полностью восстановишься и будешь таким, каким был до падения с коня. – так говорила хозяйка дома, в голосе которой уже не звучал тон завораживающей, гипнотизирующей монотонности, а нотки сострадания, заботы, присущие всем матерям.
  - Я проведу тебя. – подхватила в этом решении матери её дочь.
    Я вышел из кухни, сопровождаемый ею, проследовал через весь зал в спальню. Но и здесь мы следовали дальше. Перед нами представала сейчас в ореоле особой значимости вот эта таинственная дверь.

                8

    Не было осени и поныне. Да и не было того, что мы воспринимаем под нашим сибирским климатом. То можно было бы назвать  состоянием дня, а скорее наступления вечера субтропического, а может точнее тропического, вечера. Почему вечера, да потому,    что там, на западе, уходило вдаль, за чёрно-синюю гладь багровое солнце. Стоило оглянуться, взять себя в руки в момент такого непредвиденного изумления граничащего с шоком. И бросилось в глаза, в само поле обозрения сразу отчётливо и вызывающе, то ли дерево, то ли растение, столь напоминающее лиану. Крупные тёмно-зелёные листья этого дерева, этой лианы поражали своими размерами. Перистолистые, кое-где будто продырявленные, доходили они в диаметре чуть ли не до полуметра. С роду не приходилось мне обозревать такое чудное растение, тем более стоять рядом и вдыхать его неведомый запах, исторгающий, казалось, сам дух тропического леса.

    Придя немного в себя от такой резкой смены бытия, чувственной реальности и от чар этого диковинного растения, я продолжил  обозрение всего того, что так обрушилось на меня неожиданно и быстро, окутав мигом в высший экстаз изумления. Но и при более,  как казалось мне, спокойном эмоциональном проявлении картина окружающего продолжала так же удивлять и радовать. То были цветы невообразимо ярких окрасок и их оттенков. Неужели это райский сад? Но ландшафт необыкновенного края точно. И всё вокруг навело впечатление, по ощущениям моим, помимо сознания, нахлынувшее потоком изнутри, в таком немом ожидании, предвкушении ещё чего-либо, способного удивить, опять же ввергнуть в исступлённое изумление. И оно не заставило себя ждать.
    Шелест тихого ветра, несущего свежесть и прохладу, мерный прибой спокойных волн то ли моря, то ли океана, за ровный горизонт  которого собиралось на покой багровое солнце. И нежные переливы божественно чарующих мелодий неведомо невидимых птиц, где-то там, в листве диковинной лианы, над этими цветами, которых нет, не может быть в наших широтах. Но что же это? Реальность или наваждение утомлённого сознания? Но таков ли я в этот миг, ощущающий бурный прилив неожиданных сил?

    Вот так внезапно моё субъективное видение окружающего обретало, наконец, черты реальности, черты истинного бытия. И  несмотря на это, при более трезвом, приземлённом обозрении вся эта обстановка довольно таки большой комнаты за таинственной дверью была удивительной, комфортной и красивой по своему дизайну одновременно. Багровое солнце оказалось светильником, освещающий этаким закатом чёрно-синие волны то ли моря, то ли океана, изображённые неизвестным художником на этой западной стене. И это диковинное дерево, напоминающее чем-то лиану, при пристальном взгляде было лишь комнатное растение, корнями вросшее в большой горшок. И цветы ярких окрасок так же имели более приземленное происхождение, на что указывали такие же горшки, но меньшего, гораздо меньшего размера. И это удивительное пение невидимых птиц исходило от магнитофона, нашедшего свой укромный приют возле самой таинственной двери, и которого включила неожиданно и незаметно моя попутчица по этому,     можно сказать, особенному, автономному миру странного дома.

    Когда совсем рассеялись чары первого впечатления, то внимание моё обратилось помимо воли моей именно туда.
    То было священное место, встречающееся в каждой юрте, в каждом доме монгола, бурята, калмыка, тувинца, тибетца, цейлонца..., представителя каждого народа, исповедующего буддизм-ламаизм тибетского направления. Ему отводилось самоё почётное место,  почётный угол в каждом доме, обозримый сразу с входа. В этом же странном доме, от названия, данного местными жителями, я так и не мог отвыкнуть, это священное место находилось в этой комнате за таинственной дверью, в стороне от посторонних глаз. Почему? Я не спрашивал, но понимал я теперь, как дорога сердцу эта комната. Оно располагалось на северной стороне. Богато орнаментированный буддийский алтарь находился слева от таинственной двери, находящейся на северной стороне этой удивительной комнаты. В богатых узорах орнамента, исполненных в сугубо восточном стиле, преобладали витиеватые, узловатые символы – тумэн жаргал, как вечное счастье в этом незыблемом круге жизни и сил природы. Всего этого я не понимал. Потом, позже она, дочь хозяйки дома, объяснила мне эту суть самого орнамента. На невысоком престоле, у стены восседал неподвижно Будда. Перелив цветов жёлтого и чуть красного, как следствие света багрового солнца, отражался в бронзовой статуэтке. Он подчёркивал особенно выражение глубокого философского погружения Будды. По обе стороны статуэтки, в стеклянной оправе с резными деревянными рамочками, расположились две буддийские иконы в форме «танка». Пришедший с Тибета в Монголию, в Бурятию буддизм-ламаизм, проявив мудрость и толерантность, гармонично вобрал в себя и местные языческие верования. И потому не удивительно  было, что её мать, недавно занимавшаяся лечением, в какой-то мере связанной с шаманизмом, с таким почтением относилась к одной из мировых религий. 

    С правой стороны от Будды устремилось навстречу взгляду созерцающего изображение восьмирукого божества, повелителя  самой воли случая, провидения, охраняющего от нежданной, неожиданной смерти. Арьябала. Ладони двух рук скреплены в молитвенном жесте, тогда как остальные шесть рук выражают плавные, дугообразные движения вдоль тела. При пристальном созерцании они как бы приходили в такое замысловатой движение. В этом было истинно гениальное мастерство неизвестного буддийского художника, отобразившего божество в ореоле неземного бытия, в самом воплощении небожителя.
    По другую, левую сторону от Будды расположилось изображение бога долголетия. И обратилось внимание на взгляд, полный  прилива философских раздумий. Аюша. Божество так же было объято ореолом неземного, ирреального бытия, сродни миру волшебства, обретшего свою образную плоть мановением кисти неизвестного художника.

   Медный цилиндр «маниин – хурдэ» с высутпающим вверх круглым медным стержнем, заполненный одухотворённо молитвами и священными текстами являлся неизменным атрибутом такого священного места. «Зула» - такая свеча, которой служила вата,  намоченная в масле и помещённая в твёрдое масло, наполненное доверху в маленькой медной чашке, наподобие кубка, добавляла свету багрового солнца свой особенный колорит. И рядом же, в такой же медной чашке, валил замысловатыми изгибами дымок от курящегося благовония. Аромат, запах невероятного благоухания пьянил голову, и душу наполнял торжественный прилив лишь лучших эмоциональных переживаний.

  - Благотворные запахи благовонных трав саган шухэрта. Оно вобрало в себя, согласно строгой пропорции, силы тибетских и монгольских трав. Очистительный дым и запахи этого благовония подавляют в каждом злословие и ссоры, выгоняют скверное и нечистое, укрощают злобные помыслы. При окуривании жилища лишь благодетельная аура священной доброты и благородных помыслов окутает само пространство вокруг, – объясняла мне эта девушка, выросшая в этом странном доме, в этой удивительной комнате за таинственной дверью.         

    Знал я благотворное влияние травы, но вот такой подробности нет. Не знаю, как случилось это, по воле моей или нет, но движимый  каким-то внутренним посылом, преклонил колени и в глубоком поклоне вымолвил, приставив к груди ребром соединённые ладони обеих рук, вымолвил одну из молитв, произносимую на все случаи жизни на тибетском языке: «Ум – Мане – Бадмехуум». Затем подошёл к буддийскому алтарю, в поклоне прикоснулся лбом конца алтаря, провернул стержень, и вращение цилиндра приумножило действие молитвы.
    У стариков, у старшего поколения была неизменная традиция совершать такой молебен в каждом доме, будь то в гостях или же по делам. Но десятилетия строительства нового, как казалось правящей идеологии возведшей на трон научный, порой воинствующий атеизм, самого справедливого общества отучили у молодёжи такой церемониал, такую дань уважения священному месту. И я не был исключением, я был таким же типичным представителем молодёжи эпохи развитого социализма. Возможно, меня здесь никто не видел, но почему-то происходило это, не сказать спонтанно, а по воле неведомой мне самому, но внутренней культуры. Не видел, но скорее почувствовал я внутреннюю, не проявляемую внешне, радость этой девушки, хозяйки дома, от моего почтительного отношения к священному месту.   

    В комнате помимо всего экзотического находились диван и кровать. Мне же отвели диван.
  - Может, побудешь рядом? Поговорим, просто так, – спрашивал я умоляюще, примостившись поудобнее на диване.
  - Конечно, поговорим, – отвечала она, присаживаясь на стул неподалёку.
    Говорить было о чём, и спрашивать было о чём. Никогда я не вёл с кем-нибудь такие разговоры, такие беседы, занятый вечно  учёбой, самой студенческой жизнью, атрибутами которой были частые походы в кино, весёлые вечеринки в студенческой общаге,  само собой танцы, как называли тогда современные дискотеки. И вот эта любовь ли, бурный роман ли с девушкой из такого советского аристократического круга, учившейся курсом младше. Я задавал ей вопросы, но, кажется, она их уже предопределяла, знала как бы заранее, в самом ещё зарождении, когда ещё оставалось время до его звукового воспроизведения.
  - Прежде, чем поставить дом, мой отец считывал информационное поле земли, искал особенную геопатогенную зону, такой  особенный родник силы. Он нашёл и указал нам, строителям это место, как самое благоприятное для организма, для души, и оно находилось в стороне от всей деревни.

    Она говорила, и я невольно обратил внимание на самого себя, на самочувствие. А оно становилось лучше, с каждым разом лучше,  в чём сомнений не было у меня. Был свой резон, была своя отметина территории, на котором располагался их дом. Но было и ещё что-то помимо всего этого, помимо её объяснений по поводу чего-либо. Понимал как-то я, что она предвосхищает иногда мои вопросы, будто читает мои мысли. Было ли в этом какое-либо чувство дискомфорта? Нет, я этого не всё-таки не ощущал потому, как одно вот общение уже доставляло мне радость. А она продолжала, то ли свои мысли, то ли отвечала на мои вопросы, всколыхнувшиеся в мозгу, но не вслух:
  - Отец заболел неизлечимо вскоре после моего рождения. Мать старалась всеми своими силами, которыми владеет, поддерживать  в нём тонус жизни, и он тоже старался всеми его доступными средствами. Врачи говорили, что болезнь безнадёжна. Мои родители понимали, соглашались, потому что врачи были правы, потому что они точно определили диагноз, отлично видели внешнюю сторону болезни, знали материальную суть болезни, опирались на незыблемый фундамент медицинской науки, на устоявшуюся догму, которая, в общем-то, верна с логической, материалистической стороны, что преподавали им вузе. И потому родители мои пошли другим путём алогической, идеалистической стороны, которой наука, к сожалению, всегда пренебрегает. Но ведь человек никогда не знал много веков про электромагнитные волны, про радиоволны, что можно слушать, передавать на расстоянии, смотреть тот же телевизор.  Тем же Галилею, Ньютону, Ломоносову и другим великим показалось бы это в их времена сплошной фантастикой, воображением  не здравого смысла. Но эти волны же существуют материально, нашими чувствами неуловимы, но они есть. Мозг излучает, излучает часто через глаза, но не только. Наука как-то соглашается, может робко, но ещё думает по этому поводу. И душа излучает что-то неведомое. Но это фантастично для логистики, для здравого смысла, оно же необъяснимо для науки, а значит нематериально. Что там неведомое излучение души, когда сама душа для науки неуловима, а значит нематериальна. Для него человек, прежде всего, набор костей, мяса, прожилок, крови, извилин мозга, управляющих всем этим набором. Как и мир, лежащий чисто на плоскости обозрения в виде зелёной или пожухлой травы, чистого или нечистого ручья, морей и океанов, городов и деревень, самой планеты Земля, других планет, Солнца, других звёзд, галактик необъятного космоса, первого опавшего осеннего листа.

    Вот оно, среднее образование на золотую медаль, которую ей так и не дали! Но что там образование, что там золотая медаль,  когда налицо само существование, сама энергия природной мудрости, проявления самой истинной сути её. И всё это в ней, девушке, одетой просто, не изобилующей косметикой, работающей дояркой на ферме, помогающей матери. И я, в недалёком будущем специалист с высшим образованием, чувствовал себя иногда не в своей тарелке, и это чувство, наверное, закрепилось бы во мне, став серьёзной закомплексованностью, но этого всё же не происходило. Да всё потому, что я общался с ней, именно с ней, у которой  не было и тени какого-либо повышенного самомнения, превосходства в чём-либо. Да, с ней рядом было мне легко, комфортно на душе. Какое истинное наслаждение, какая гармония беседы, какая высота общения! Да, такое бывает не всегда, и не со всеми. Никаких защитных преград, лишь сама свобода, лишь вольный ветер доверительности, и само восприятие искренности, беспрекословное, жаждущее. Когда же может такое быть? А она продолжала дальше историю своей семьи:
  - Вопреки неутешительному диагнозу врачей отец продолжал жить. Не ложился в больницу, да и врачи сильно не настаивали на этом,  думая, что лучше, наверное, человеку умереть дома, в кругу семьи, чем чуждой атмосфере больничной палаты. А отец продолжал жить. Не удивлялись врачи, потому что не знали, потому что было много и других забот с другими больными. Мои родители оба действовали своим рецептом, оба помогали в этом. Но всё же знал отец такой исход, но оттягивал его для нас. И, наконец, он решил вернуться на малую родину, туда, откуда их когда-то изгнали. Он не собирался ходить на малой родине в согбенной позе провинившегося, сгибаться под гнётом предубеждений, ибо знал, и говорил нам, что вины его отца и его самого, как его сына нет. Он приехал гордым. А ещё говорил мой отец, что долгожители чаще всего не меняют своё место жительства, не уезжают куда-либо из малой родины, потому что они едят ягоды, фрукты своего края, а не плоды из экзотических краёв, хоть как бы не были они насыщены всевозможными витаминами. Для организма полезно, прежде всего, то, что окружает его с рождения, что окружает его родителей, что окружало его предков. И вода родного родника, и коренья родных трав, и климат, и воздух. И говорил он, что это всё, что есть на его малой родине, благотворно повлияет на меня по генетической памяти, по моей карме. А моя мама, его жена согласилась на переезд с большим желанием, потому что знала, что судьба её, аура её соединена с его судьбой, с его аурой, и потому всё то, что полезно и благотворно для мужа, передаётся и ей. Наверное, это настоящее объединение двух половин в одно целое с биологической и духовной точки зрения, что и есть естество для бытия, которое мы не знаем до конца, и узнаем ли вообще.

    В словах её были зёрна истины. Родные ягоды, родная вода, воздух, климат. И вот это объединение двух половин. Среди моих знакомых разных возрастов не раз встречались люди, бывшие не раз женатыми или замужем. Но в очередной раз удивлялся я, что слышу это от вчерашней школьницы. Но как говорит она, и каков язык!
  - Я как понимаю, твой отец выбирал место для дома, прежде всего для здоровья. И что, именно это место полезно для здоровья? А что вся остальная деревня? – спросил я не просто из любопытства, а скорее для подтверждения вот этого решения её отца.
  - Да, прежде всего так. Что касается деревни, то стоит она на вполне нормальном месте. Ничего с ней не случится. Но бывают и  гиблые места. Вот ты деревенский парень. Приходилось ли тебе встречать в каком-нибудь поле или в лесу, или ещё где такое место, где ничего не растёт? Всё вокруг цветёт, а на этом месте ничего, только какая-то серая земля, какая-то безжизненность на поверхности.            
    И то, правда. Довелось мне видеть такие места, где действительно ничего не произрастает, когда вокруг всё цветёт.
  - Видел я такие места, но почему-то значения не придавал этому, – говорил я как и сеть.
  - А теперь представь, что человек поставит дом на таком месте.
  - Я представляю. На него обрушатся всякие болезни. Я правильно говорю.
  - Да, именно так. Но не только благотворное место нашёл отец, не только всё родное, но и далёкое, казалось бы, совсем чуждое,  чужое взял в помощники, для исцеления, для поддержания сил, и не для себя, для нас. Родина этих комнатных растений не то, что другие страны, совсем другие широты. Вот это огромное растение, которое ты принял сначала за дерево, потом за лиану, и есть лиана. Её посадили, как только мы заехали в свой дом. Я тогда была маленькой, и это растение было маленьким. Листья у него были не такие как сейчас, а больше похожие на сердце, человеческое сердце. Это растение в тесном помещении, в такой каморке,  без своевременного полива, без такого должного ухаживания, забирает жизненные силы владельца, который находится рядом с ним, питается его энергетикой. Но если поместить его в просторную комнату, и поливать хорошо, и ухаживать, как следует, то она забирает у человека, находящегося рядом с ним, его больную энергетику и в свою очередь, как бы в благодарность, одаривает новыми силами, аккумулирует здоровую энергию, повышает жизненный тонус. Мой отец много времени проводил здесь. И знаешь, он прожил намного дольше, чем тот, предполагаемый врачами, диагноз, чем тот срок, который дали они. И ты переночуешь здесь, и подзарядишься от него вот этой благотворной энергией.   

    Было, отчего задуматься. Отец её пользовался всем доступным для него комплексом народной медицины, если не для  полного излечения неизлечимой болезни, то для продолжения жизни ради семьи. И как я понимал, ему это удалось. Он умер, ушёл в мир иной без физических мучений, оставив жену и вполне взрослую дочь взлёте силы, духовной силы. Но одного было жаль, что имя его отца, дедушки её дочери так и оставалась запятнанной.
  - Моего отца сама болезнь не придавала вот такое мучение для души, такое неудобство, дискомфорт. Другое, совсем другое. Имя моего дедушки – вот что  было главным для него. Но я знаю, будет исполнение его мечты, знаю, – говорила она, всё ещё удивляя меня своей способностью телепатии, как бы горестно, может быть, но в твёрдой уверенности.

    И было мне на душе так же горестно, и было полное понимание в этом отношении. Комок сочувствия подступил к горлу. Какая-то  аура грусти воцарилась на время в этой комнате благотворных энергий. И не показалось мне, и в этом было очередное чудо этого незабываемого дня, вечера, ночи в моей жизни. Это огромное растение, эта лиана плакала, и слёзы её капали с листьев, как будто  она читала наши мысли и сопереживала вместе с нами. Быть может, это воображаемое моё впечатление, а может, какое-то неизвестное биологическое явление, связанное с особенностью именно вот этого растения. Неведомость, да и только.

    Другая эволюционная ступень, более высшая. Не подозревал никогда я об этом, не думал. Но её телепатические возможности, да   и возможности её матери, которые довелось мне воочию наблюдать, да и почувствовать на себе самом, давали полную пищу для раздумий. И вопрос, так засевший в глубине души не заставил таки ждать себя, что я и не преминул задать, почему-то, в этот момент: 
  - Ты действительно можешь видеть что-то из будущего? Можешь ли ты сказать что-нибудь из этого рода?
  - Не знаю, на самом деле я рядом с этой эволюционной ступенью или нет, но, кажется, изменение человека как-то физиологически, биологически возможно, но изменение духовное…, как-то верится в это с трудом. Всё человечество идеальное во всём? Хотелось  бы верить в это, но у меня сомнение в этом. Вот так-то и в нашей стране, где всё ещё пытаются построить коммунизм, пытаются воспитать нового человека, по морали стоящего как бы выше человека старой формации. Но сдвинулись ли мы в этом плане? Поменялась экономика, поменялись социальные устои, поменялась идеология, но поменялся ли сам человек? Я читала книги отца. И в одной из них написано, что история движется как бы по спирали. Возможно такое, возможно. И у нас поменяется, вернётся старое, но в новой форме. Люди будут чаще и больше ходить в дацан, изучать забытое, почитать забытое. Всё это хорошо. Но будет и много плохого, много. Поклонение совсем другому, намного приземлённому, сопутствующему всегда и каждого затмит остальное. Большинство, абсолютное большинство подпадёт под власть его, и оно, только оно будет мерилом всего, будет определять всё.
  - Ты хочешь сказать, что в будущем многое будет выглядеть мрачно? - спросил я с некоторой долей тревоги, которая всё же не могла и не должна была царствовать в этот момент полного благополучия души, как казалось мне.
  - Нет, не всё, и не многое, хотя, быть может и многое. Поменяется всё: и представления наши об этом мире, и психология наша, и,  казалось бы, вечные для нас учения, не подлежащие даже какой-либо критике. Будет понимание ошибок прошлого. Устои наши, взгляд на мир наш, критерий морали подвергнутся атакам новых, жестоких и низменных проявлений, о существовании которых разум наш, сознание наше, внутренняя сущность пока не подозревает. Многих будущее шокирует, многих оставит не у дел, а то и вовсе выбросит на обочину пути времени. Многие пойдут в дацан, многие обратятся к богу, в основном же в поисках защиты у него потому, что жизнь будет намного сложнее, чем в нынешнее время более упрощённых схем, когда люди привыкли, что за них думают там, высоко, высоко поднявшиеся по современной, социальной, иерархической лестнице. Тяжело будет многим из поколения наших родителей, тяжело будет многим из нашего поколения. Большинство окажутся неподготовленными к той резкой перемене в будущем. Легче будет молодым. Они ходят сейчас в детский сад, они родились сейчас, они родятся в недалёком будущем. Процветающие будут процветать так, как немыслимо сейчас.

    Старался я запоминать каждоё её слово, но идиллия этой комнаты, само её присутствие не заставляли разум мой, её логическую составляющую настроиться на волну какой-либо анализа. Какое-то смутное будущее, при том не близкое, не волновало как-то меня,  ибо уже само настоящее полностью овладело моими мыслями, чувствами. Такого приятного, благотворного состояния души я не испытывал давно, а может, никогда. И слова её, суждения её сейчас не так-то затрагивали глубин моей души, да и разум мой внимал как-то рассеянно, не понимая до конца самой сути их. А под конец своих рассуждений она как бы мельком коснулась и меня, моего будущего:
  - Ты не будешь в большинстве, ты окажешься в меньшинстве. Ждёт тебя процветание, которое немыслимо в нынешнем  представлении, в нынешней реальности. Этому будет способствовать и твоё внутреннее качество, но больше внешние факторы, и, особенно, один внешний фактор, о котором никогда не будешь знать, не будешь догадываться, да и не будешь делать попытку для разгадки, для познания. Он будет неизвестен тебе и пусть будет так.

    Слова её обо мне, относительно моего будущего заставили таки, хоть немного, да встрепенуться. А говорила она, как показалось  мне, с какой-то долей грусти. Может, показалось. Но пророчества её были благостными, что я, не испытав какого-либо волнения, успокоился тут же, предавшись идиллии этой удивительной комнаты, представлявшей, при некотором воображении, кусочек какого-то удивительного, сказочного края. "Да ладно с моим будущим. Оно ясно, да и разберусь как-нибудь." - сама уверенность, само спокойствие господствовали в моей душе, закрыв вход туда всем нежелательным эмоциям. Да и отчего.

    Мы много разговаривали, беседовали в тот вечер, в ту наступающую ночь. Какие-либо серьёзные темы, а тем более пророчества,  в некотором роде и пугающие, и вселяющие надежду, посторонились, уступая место лишь разговорам весёлого, радостного характера. Сама аура прекрасного воцарилась вокруг, ублажая наши разумы, согревая наши души. Было ли мне когда-нибудь так хорошо, как в тот миг, который так и хотелось тогда продлить вечно?
    И узнал я имя этой прекрасной девушки, данное её отцом, поддержанное матерью. Чистота. Духовная чистота. Чистота, которой  можно обозначить гармонию прекрасного, одухотворённого. Всё это передавалось одним словом. Вот такое имя носила она. Такого подтверждения, такой гармонии имени и человека я больше не встречал. Но, может быть, это моё сугубо личное ощущение, моя   сугубо личная точка зрения.

               
                9       

    Я был совершенно здоровым, к тому же бодрым как никогда, когда на следующее утро шёл к своим. Был не только прилив  жизненных сил, но невероятный подъём внутреннего психического и эмоционального состояния.
    Моему возвращению никто особого внимания не придал. Не я один ездил к ребятам в центральное отделение совхоза. Да и они тоже, бывало, приезжали к нам. Всё такая же работа на тех же полях.

    Однажды подошёл я к той женщине, не испытывавшей какой-либо неприязни к обитателям странного дома, и к пожилому мужчине предпенсионного возраста. Им-то я и рассказал всё приключившееся со мной, и о том, как лечили меня, что я переночевал у них.  Конечно, в подробные детали я не вдавался, рассказал только то, что нужно было им знать, но при этом сказал самое главное:
  - Ничего плохого, предосудительного, а тем более преступления её дедушка не совершал. Был наговор, преднамеренная клевета.
    Женщина эта так и ахнула, и оторопела, но поверила. У мужчины пожилого возраста не было какой-либо перемены на лице, но,  почему-то, в глазах его заблистали радостные огоньки.
  - Мне доводилось слышать эту историю от отца. Он говорил мне, что много неправды в этом деле, много надуманного. Верил я отцу,  теперь же признаю уверенно, что он был совершенно прав в этом, и что дедушка этой девочки чист, и не надо его потомкам оправдываться перед кем-то. Я благодарю тебя, юноша, за эту правду, - говорил он мне эти слова с особой теплотой, ибо у него,    всё-таки, было уже своё предубеждение, и притом не в лучшую сторону, в отношении студентов.
  - Я всем скажу, я всем расскажу, - поддерживала его точку зрения, равно как и мою, эта женщина.

    Автобус за нами приехал раньше, чем мы предполагали. И вся наша группа только и обрадовалась этому. В последние дни над  студентами так и витал тонкий дымок грусти по городу, грозящий перерасти в этакое большое дымище. Кое-кто уже посчитывал оставшиеся дни, как я когда-то. И, похоже, один студент был так не рад приезду автобуса. Этим студентом был я.
    Тут же начались радостные сборы. До отъезда оставались считанные часы, а то и меньше. "Пусть приедем ночью, но приедем  домой." - примерно так рассуждали все, разве, что за исключением одного только меня. Я должен был этим вечером сходить к ним, но этого вечера, которого я так ждал, не будет. Я буду в пути.

    Я предупредил ребят и побежал. Бежал я быстро, без остановок потому, как молодой организм мой был достаточно вынослив. В  один из моментов такого стремительного бега, запнувшись об кочку, я полетел вперёд, кувыркнулся через правое плечо, и тут же вскочив, продолжил этот стремительный забег. К их дому прибежал я, запыхавшись так, что слова мои исходили от меня не потоком, а так, прерывисто. Мать её занималась домашними делами во дворе, что было очень кстати. На вопрос мой она отвечала:
  - Сегодня-то она уехала в город. Приедет только к вечеру. Но как я понимаю, случилось непредвиденное. Вы уезжаете?
  - Да. Мы едем. Автобус подъехал раньше времени. В институте уже звонили в правление совхоза. Да и мы уже собрали почти весь  урожай.

    В салоне автобуса царило оживление, полный подъём радости, веселья. Я сел с левой стороны и пристально всматривался в каждую встречную машину, но особенно в проносящиеся мимо автобусы. У меня было одно желание, горела одна только        надежда - увидеть на секунду, на доли секунды её. Но свет этой надежды тускнел вместе с наступающей темнотой ненастного дня. В довершение ко всему повалил снег, и без того уменьшая мимолётный обзор, задвинутый в такую короткую рамку времени.

    Одного только меня обходила эта приятная сторона всеобщего оживления, атмосферы радости от самой дороги домой, в город, в общежитие, в родной институт. Я не пел песни вместе со всеми, не шутил, не балагурил, обходила стороной меня эта звучная мелодия гитары. Я вглядывался в каждую встречную машину, проносящегося мимо и быстро в этой мгле разбушевавшегося ненастья. И не стереть было с окошка всё нарастающих снежинок, что прилипали, что закрывали и без того замутнённый обзор. В какой-то миг покказался автобус, проскочил мгновенно мимо, и так же остался позади, ибо встречное движение сыграло свою быстротечную роль.
    И резануло вдруг душу, и подсказало неведомое изнутри, сама интуиция сердца, что там была она.

    Вздрогнуло сердце и закатилось, залилось, забилось тупой болью невыносимой тоски. Ненастный день передавал свою власть  наступающей черноте вечерних сумерек. Так и со мной творилось то же самое. Но если эта ненастная погода, смена дня и ночи были явлением для природы обыкновенным, обыденным, то перемену эту в настроении моём таковым никак не назовёшь. То была грусть не та, была тоска неизведанная по тяжести своей, пришедшая нежданно, как непрошенная гостья. Зачем бы быть ей, и кто виновник посещения? Мог ли я предугадать такое возвращение в город, где оставалсь та, по которой грустил при разлуке? Мог ли? Как всё переменилось в жизни этой! Какие виражи приготовила судьба? Тоска, точившая тупой болью моё сердце, владела, была полной хозяйкой всех зачатков моих эмоциональных проявлений. В этой кипучей атмосфере веселья и радости был я лишь сторонним наблюдателем, такой отброшенной частью от целого единого. Понимал я теперь, понимал, что виновницей всего этого была она, и только она. И я! И моё сердце! Но почему так, почему? И только мысли мои зажигали в этой тьме моей тоски какой-то свет надежды, спасительной надежды: "Я вернусь туда, вернусь."

                10               

    С радостным упоением бросился наш курс учиться, вгрызаться в гранит уже самой верхушки высшего образования. И я, может по инерции, может по долгу своему, но тоже ринулся весь головой в знакомые дебри учебного процесса, но не с тем желательным настроем, предполагавшимся ранее, ещё до отъезда на колхозные, совхозные поля.

    Я встретился с той девушкой, учившейся на курс младше, которую, наверное, по праву мог назвать своей. Она была в своём амплуа, такая же кокетливая, жеманная, с явным осознанием  собственной значимости. А она, эта значимость, действительно подкреплялась  прочным, монолитным фундаментом, заложенным ещё до её рождения. Он, фундамент этот, сплошь составляла уже сложившаяся социальная лестница, притом её вершина – материальное благоденствие, как непременный атрибут такого сложившегося бытия и, конечно, её, на самом деле, природная красота, может быть даже неимоверная. Да, она была красавица, эффектная красавица!

    Встреча наша имела, по сути своей, двустороннюю канву, как можно было бы выразиться. По эмоциональной окраске своей   встреча была радостной, как и должна была быть. Но если с её стороны эта радость проявлялась искренне, то с моей стороны это было скорее маскировкой.
    Время шло, а я всё так же продолжал искусную маскировку. Не говорил я ей об одном вечере, об одной ночи в странном доме, про невероятный ландшафт в необыкновенной комнате за таинственной дверью, не говорил я ей о той, по которой теперь так стонало сердце.
    Но только ли это? Оно теперь и раздваивалось так же, ибо оно всё ещё держало в себе память чувства о ней, учившейся на курс младше.

    Выразительный факт был в том, что природа отменно и от души постаралась на них. Обе были красавицы. Студентка на курс младше блистала уж очень эффектно в этом плане. Другая же из далёкой деревни, работавшая на ферме в совхозе, в этаком захолустье, выражала какое-то глубинное проникновение всего этого явления. И было, отчего раздвоиться моему сердцу, закружиться голове, забрести душой в лабиринт. Невольная дилемма, как трудный выбор. И где он – правильный ответ?
    Я не раскрывал перед ней, учившейся на курс младше, тайну души, но, возможно, неведомая интуиция подсказала ей что-то. И  однажды она спросила:
  - У тебя есть кто-то?
  - Почему так спрашиваешь? – вопросом отвечал я, всё же не удивляясь, почему-то не удивляясь.
  - Ты из колхоза приехал какой-то не такой, – говорила она с тревогой.               
  - Нет. Я такой же, как есть.

    Я лгал, не открывал даже толику правды. Что было в этом, во мне, в душе? Страх? Если так, то за что? Какая-то интуиция? Но  какая? И для чего? Логика? Вот она-то и была, скорее всего, ближе к истине.
    Меня уже знали её родители, представители из, так называемых, высших кругов, и я, со слов её, вполне устраивал их. И мысль,  логическая ли, или идущая неведомо откуда, но подсказывала, говорила, направляла на этот путь без перемены. И было отчего. Большинство студентов старших курсов в ту пору развитого социализма вовсю задумывались о скором будущем, предстоящем после завершения учёбы, о, как можно, выгодном распределении. И я не был исключением. Всесильная логика рассудила по-своему, и я тогда повиновался ей. Верхушка социальной лестницы, как думал я тогда, поманила, повлекла, увлекла. "Я не давал какое-либо обязательство. Я никому ничего не должен", – твердил я внутренне. Да, действительно я был не должен. И совесть моя была чиста.
    Истина дремала.
 
                11               

    Структура управления фирмой была предопределена давно, тогда, когда я начинал рядовым сотрудником. Это был настоящий  "шахтный" принцип построения всей организации, пронизывающий сверху донизу. Линейная организационная структура с наличием только линейно-вертикальных связей, что означало, прежде всего, единоначалие, и никаких там комбинированных связей и так далее. Иерархическая лестница выстраивалась таким образом, чтобы выполнялись чётко три постулата управления фирмой, а именно единство и чёткость распорядительства, быстрота реакции в ответ на прямые указания и полная загрузка менеджеров высшего уровня. Компетентность всех подразделений труда также была на высоком уровне, обеспечивая тем самым оперативность действий, эффективность, экономичность и, в конечном счёте, само достижение наилучшего результата. И потому фирма процветала.

    Всё это досталось мне несколько лет назад. Упорство, настойчивость, работоспособность, компетентность и, главное, гибкая  ориентация в ситуациях, исходящие от трезвого расчёта и логического анализа способствовали вот этому продвижению на самый верх. Но знал я всегда, понимал прекрасно, что все эти мои превосходные личностные качества были лишь сопутствующими, но не определяющими условиями вот такого восхождения по иерархической лестнице. Ведь не я один был обладателем такой отличной характеристики, ибо таковыми являлись многие помимо меня, и большинство из них внутренне, но желали такого же восхождения. Но в этой фирме, именно в этой фирме, им этого было не дано, ибо всё было предопределено уже заранее.
    Самым решающим фактором вот такого восхождения на вершину было то, что создателем, учредителем всего этого был мой тесть, который сейчас находился на заслуженном отдыхе, сам лично вверив мне руль огромного ли, не огромного ли, но корабля в этом беспокойном океане бизнеса.

    Это совещание, которое я назначил, было посвящено, в основном-то, тактическим вопросам в этом бурлящем море конкуренции. И вот одна такая конкурирующая фирма доставляла хлопоты в поле воздействия, сфере влияния, востребования на этой изменчивой, непостоянной территории рынка, что могло отразиться на нашем процветании, благоденствии.
    Совещание проходило в полной деловой атмосфере тщательного анализа текущей ситуации, когда один из менеджеров вдруг  объявил новость, заставившую встрепенуться всех в совершенно другом направлении:
  - У меня есть информация, что конкурент использует какую-то магию в борьбе против нас.

    Нет, какого-либо смеха не было. Не те уж были времена, не господствовал нынче воинствующий атеизм, как в ту пору другого  социального строя. Но всё, же, такое предположение было уж слишком неординарным.
  - А что, у противника нехватка квалифицированных специалистов? Или же эта тенденция охватила и нас? И мы тоже будем прибегать к таким методам? А нельзя ли нам более повысить свою квалификацию? Будем анализировать трезво, с привлечением всех известных  достижений в этой сфере. Давайте больше практичности, деловитости и поменьше всяких замысловатых инсинуаций или как там и тому подобное, – разом прекратил я в самом зачатке, развернувшуюся было, дискуссию в этом направлении.

    Совещание длилось недолго. Не люблю я много болтовни. Всё по делу, всё по существу. Решение было принято окончательно.   Какая там магия! Расчёт, анализ, гибкость, прозорливость, предвосхищение ситуации, опять же исходящее от скрупулёзного анализа.  И всё это базируется, прежде всего, на высокой квалификации.
    Что-то всколыхнулось там, изнутри, забилось сердце, будто овеянное тревогой и ещё чем-то далёким, неизведанным. И ушло как  порыв ветра тихого, как сизый дымок, как лёгкая рябь, как внезапное наваждение. Что было это? Что сталось с ним? Может, показалось. А что?

    В просторном светлом фойе народу было немного. Так, некоторые посетители. Когда я уже направлялся к выходу, меня догнала  секретарша. Это было впервые. И такого не должно быть.
  - Я говорила Вам, что Вас ожидает посетитель, – говорила она взволнованно и почему-то здесь, в фойе, будто гонимая кем-то.
    Такого не было никогда за всю мою профессиональную деятельность, за мою карьеру, за всё моё руководство. Почему вопросы  должны решаться здесь, в фойе? Праведный гнев начинал возрастать во мне. Я уже прикидывал определённое дисциплинарное взыскание для этой секретарши, так неумело выполняющей свои профессиональные обязанности. Да, она говорила о каком-то посетителе, и это я вспомнил сейчас, но совещание, созванное чрезвычайно, было важнее намного. Посетитель подождёт, и если надо, до лучших времён. И не надо напоминать мне об этом именно вот здесь, именно сейчас.

    Как порыв ветра тихого, как сизый дымок, как лёгкая рябь, как внезапное наваждение, далёкое, неизведанное. Что было со мной?  Что стало со мной? Может, показалось. А что? 
    Не знаю почему, но повернулся невольно я в одну сторону, где у самой стеклянной стены, спиной ко мне, стояла какая-то женщина и смотрела туда, на оживлённую улицу. Не знаю почему, но мысли о дисциплинарном взыскании исчезли как-то сами собой, уступив место чему-то неизвестному, непонятному. Какой-то хаос мыслей, а может бессмыслицы ворвался, разметался. А была ли мысль?
  - Вы свободны. Занимайтесь своим делом, – проговорил я в несвойственной манере, отпуская секретаршу.

    Кажется, эта женщина стояла так же спиной и смотрела в стену из стекла, за которой протекала бурная жизнь, сотканная из  множества судеб, ещё до того, до совещания. Я увидел её тогда как-то мельком и потому значения не придал.
    Не знаю почему, но я подходил к этой женщине тихо и медленно. Почему?
    На ней была чёрная осенняя куртка с капюшоном, который покрывал голову. Остановился, стоял я от неё в метрах трёх. Но почему?
  - Не Вы ли спрашивали меня? – спрашивал я, замечая, осознавая ясно, отчётливо, что в тоне голоса моего вовсе отсутствуют какие-либо начальственные нотки.

    Но продолжала стоять эта женщина, эта незнакомка и смотреть всё туда же, на оживлённую улицу множества судеб. И я стоял всё  так же, весь во власти неведения и ещё чего-то. Кто она? Догадки были не в моей власти. А владел ли я сознанием, сутью своей?
    Она обернулась, запрокинув капюшон назад, лёгким кивком в сторону расправив волосы. Женщина эта была прекрасна и незнакома. Всё окружающее вокруг, весь этот модный дизайн светлого фойе, сотрудники и посетители, снующие по своим делам, реальность данного бытия как бы отступили далеко назад, а то и вовсе исчезли. Внутреннее чутьё, может, смутно, но говорило, что есть в этом что-то. Это касается меня и это важно. Но что?

    Так и было. Глаза  её излучали какое-то неведомое, тайное знание, сопряжённое с философией, глубокой философией и пониманием, знанием. Но чего? И они были прекрасны…
    Было ли это какой-то вспышкой или чем-то ещё? Не знаю. Я не стал, не пытался искать ответ. Я был уже там, там, откуда я бежал  стонущим сердцем, куда боялся вернуться, обернуться.
     Та осень и первый опавший лист на её ладонь. И тот путь вдвоём под первым крупным снегом осени. И странный дом в стороне от всей деревни. Слёзы. Слёзы неведомого дерева,  скорее, лианы в том сказочном, невероятно прекрасном ландшафте волшебного мира той комнаты за таинственной дверью.      

                12               

    Небольшое кафе, тихое, овеянное уютом, было кстати, очень кстати к случаю, которого я ждал иногда, предполагал. Хотя, всё это и было запрятано в самые, что ни на есть, далёкие, затаённые уголки души, куда и не старался, и, кажется, боялся заглянуть. Но, как неожиданно!
    Мы сидели в углу, у самого окна. И не было в жизни моей такой встречи, где я на время потерял дар речи. И не было в жизни моей такого удивительного состояния, в котором господствовал целый коктейль разнообразных чувств. Радость и грусть, счастье и тоска, ожидание и побег, тихая рябь спокойной воды и бурный поток горной реки, как сплетение, как узел там, изнутри.

    Продолжение следует...