Краски

                Нельзя стоять одной ногой
                в действительности, а другой
                в мечтах. Иначе для судьбы
                слишком велик будет соблазн
                разорвать вас пополам.

18 марта 1990 года. Музей Изабеллы Стюарт Гарднер, Бостон, США.

Ночь. Город спит. Лишь легкий шелест листьев да гул ветерка нарушают почти идеальную тишину. У входа в музей слегка поскрипывая передними колодками останавливается черный грузовой фургон с транзитными номерами. Стеклянные двери музея распахиваются почти бесшумно, лишь отмычки с легким звоном залетают обратно в ящик.
В полумрак, освещаемый лишь светом с улицы и лампочкой аварийного выхода, входят четверо высоких мужчин в форме полицейских. Двое из них несут массивный черный кейс с двумя ручками по бокам.
Ритмичный цокот каблуков привлекает внимание двух сонных охранников, которые секундой позже видят ордер на свой арест. Наручники туго обхватывают их запястья.
Мужчины ловко срезают картины с рам, даже не снимая их со стены, и убирают в кейс, стоящий в центре зала.
Сложив 13 картин, джентельмены быстрым шагом удаляются из музея. Дверь фургона захлопывается с глухим хлопком и последний скрывает свои красные огни за следующим поворотом.

Где-то сотней миль дальше...
Фургон останавливается, все так же поскрипывая колодками. Слышны легкие потрескивания от перегретого под солнцем двигателя. Небольшой двухэтажный домик из серой от старости доски, окруженный зеленью - ничего лучше, наверно, просто не нашлось.
Фургон медленно заезжает за дом, пробиваясь через заросли травы, выросшей ему по самый капот. Двигатель напряженно ревет.
Перекосившаяся входная дверь, туго открываясь, издает противный звук деревянного скрежета. То, что когда-то было интерьером, заливает небольшая полоска света.

-Прекрасное место, господа! Пойдемте заварим чайку!- произнес один из мужчин и первым вошел внутрь дома, поскрипывая деревянным полом.
Остальные обошли его и углубились в гостиную.

-Мне по телефону поведали, что нам нельзя затягивать с продажей картин, - говорит человек с небольшим шрамом на правом виске, -покупателей для нас уже нашли, передержать их осталось неделю, максимум- две. Для надежности каждая из картин будет храниться в отдельном доме.
-О, можно мне тогда Рембрандта?!- вскрикнул вдруг один из сидящих и опрокинулся вместе с креслом  назад, на спину.
-Черт, Стеф, откуда такой неподдельный интерес?- прокуренным голосом спросил все тот же человек со шрамом.
-Да не знаю...Нравится. - пытаясь подняться с пола напряженным тоном произнес мужчина.
-Ладно, ценитель...

Стефан уехал раньше остальных. Он заказал такси и направился к своему дому. Он здесь недалеко, минутах в 30 езды.
Картина, подвешенная на 4 булавки к темно-бордовой стене его столовой, кажется, смотрится потрясающе. Стеф неспешно садиться за дубовый обеденный стол напротив, и взор его голубых глаз не отстает от картины следующие часа полтора.

Проходят сутки, двое, трое... Стефан постоянно ищет чем заняться: от просмотра телевизора до ремонта полов. Неизменно лишь одно: каждый раз, проходя мимо картины, он останавливается, проводит по ней подушечками пальцев, пытаясь почувствовать рельеф красок. Он изучает каждую деталь, практически упираясь в картину лбом. Его дыхание сбивается. Из досок пола он даже изготовил для нее багет. Однако, осознание того, что оставить ее невозможно, заставляет его каждый вечер напиваться до беспамятства.

Одним ясным утром в доме наконец зазвонил старенький дисковый телефон.
-Да?
-Покупатель уже готов, - отвечает прокуренный голос на той стороне провода.
-Погоди.
-Что?
-Есть хотя бы один шанс, чтобы ее не продавать?
-Только если у тебя есть 22 миллиона евро. - ответил собеседник, нервно вздыхая.
-Но картин же много? Она могла бы пойти в зачет моей доли!
-Какой доли?! Ты о чем?! Твоя доля мизерно мала! Над нами тоже есть люди, которым мы конкретно должны за организацию всего этого праздника!
-Но...
-Ты сам понимаешь, что с тобой сделают эти лю...

Стефан повесил трубку и немедленно заказал такси. Он то и дело бубнил: "Если сюда полчаса езды, то они будут минут через 18..." Он посмотрел на часы: 17.10.
Пошел собирать вещи.
Стефан выбегает на улицу. На часах 17.22.
Дорога отсюда видна мили на две вверх, но такси, как, впрочем, и других машин, на ней не было. Лишь миражи от испарений, поднимаемых с раскаленного асфальта. Стефан закашлялся и, отгоняя от лица сигаретный дым, вернулся в дом.
Аккуратный поворот пропитанного маслом дверного замка для полной уверенности. Стеф уже докуривает последнюю сигарету.
Раздается звонок в дверь.
Это явно не таксист.
Схватив картину под руку, Стефан бежит к старому погребу, спрятанному под ковром в гостиной. Закинув картину на гнилую деревянную лестницу, он закрывает массивный люк и возвращает ковер на место. Идет  сторону входной двери.
Она открывается так же бесшумно, как стеклянные двери музея, лишь звенят отмычки. В открывшемся проеме человек со шрамом и с кольтом в правой руке, направленным в переносицу Стефана.
Еще немного шума... Густая алая кровь разливается по свежелакированному полу.
"Шторм на Галлилейском море" так навсегда и останется гнить в темном, сыром погребе рядом со старым вином и крысами.