Бес прикрас

Мне не больно

   Ты лежишь на диване, у тебя в голове миллион мыслей - и ни одной своей. Что делать? Выбросить чужое и найти своё. А что, если это будет та пустота, после которой уже ничего нет. Король останется не только без одежды, но и без кожи. Беззащитность страшнее всего. Для этого и нужны чужие мысли - прикрыться ими, как щитом. Пожалуйста, нападайте - моя защита неодолима. Один слой, другой, третий. И всё это не я, не моя плоть, не мои чувства, мысли. Мне не больно.
   А лучше бы - было.


Звезда

   Выйди в ночь, посмотри на небо. В небе много звёзд, но ты видишь только одну. Вдохни. Воздух холоден. Проникая в лёгкие, он опьяняет тебя. Ты дышишь им, как будто пьёшь небывалое, никем не сделанное вино, нектар. Ты пьёшь этот воздух и глядишь на звезду, яркую точку в тёмном небе. Смотришь, и тебя бьёт озноб, вибрация проходит по телу и срывается с дрожащих пальцев. Ты на одной волне со звездой, ты с ней одно, ты - звезда.
   Сейчас ничто не важно. Ты здесь и ты там и везде между - и будешь, пока звёздная волна не сойдёт на нет.


Предсказания

   Все предсказания когда-нибудь сбываются, - так же, как сбывается и то, чего никто не предсказывал.


Чудо

   Учитесь верить в чудеса. Чудо возможно только когда веришь в него по-настоящему, всем собой. Оно необязательно сбудется, но хотя бы станет возможным.
   И пусть называют чудаком, наивно попадая в самую точку; прячась за словами, они теряют последний шанс. Чудо возьмёт своё, оно придёт изнутри.
   Потому что оно всегда было там.

Близкое

   Зачем искать далеко? Самое важное - всегда рядом, здесь, в тебе. А что не в тебе, то придёт само, ты узнаешь его - если не будешь слишком пристально вглядываться в даль - в в поисках близкого.
   Близкое - рядом, даже когда оно очень далеко, даже когда его вовсе нет.


Свет

   Без электрического освещения никакое воспитание не будет достаточно эффективным. Выключи свет - и немного погодя всякий культурный человек превратится в животное, живущее инстинктами.
   Такова сила темноты, сказал я, выключил свет, - и мысли покинули меня.


Открытие

   Что ты смотришь на меня? У меня за глазами ничего нет. Хотя? - есть. Что-то есть, что-то же есть; но я сам этого не знаю, скрываю от себя. Может быть, ты мне откроешь меня.
   И вот ты смотришь на меня, а я на тебя, и падают замки, со скрипом открываются двери, заброшенные чуланы наполняются светом, яркими весенними красками заливается дорога между мной и тобой.
   По дороге идут двое, почти не касаясь земли. Им уже не нужна эта дорога. Они - летят.

Лишнее

   - Молчи!
   - Что я такого сказал?
   - Ничего. Но это было лишнее.


“Царь горы”

   Любые проблемы относительны. Свой сломанный ноготь заботит больше, чем чужая сломанная жизнь. То же и с большим кризисом, вроде Великой депрессии.
   Но это к слову. “Царь горы” не о Великой депрессии, а о неумолимой силе детства, которая не даёт нам покоя и выручает в любых обстоятельствах - только дай ей волю. Кажется, что герой-мальчик - в безвыходном положении, - но он снова выкручивается. Он просто ещё не знает о том, что бывают безвыходные положения. Может, повзрослеет - узнает, и тогда погибнет, но пока ещё - нет, он всемогущ и бессмертен, как бог.
   В детстве все мы боги. Потом - забываем.

Сила привычки

   Ошибается тот, кто думает, что иметь привычки - это плохо. Представьте себе, что вы каждое утро заново учитесь вставать, чистить зубы, умываться, одеваться, есть… Так ли вам понравится мысль, что для вас всё ново, если это новое, по большей части, одно и то же, и на постижение этого нового-старого будет уходить львиная доля дня?
   То же самое с правилами. Они упрощают жизнь, освобождают массу времени на что-то действительное небывалое, интересное, необычное, на творчество и развитие.
   Проблема только в том, что большинство людей и не хотят заходить дальше привычек и правил, и всё это свободное время для них скучно и пусто, и они стремятся всю свою жизнь заполнить привычной рутиной - вместо того, чтобы оттолкнуться от этого надёжного основания - и отправиться в путь.

 
Без любви

   Дурно всё, что делается без любви. Это не значит, что всё, что делается с любовью, хорошо (любовь бывает разная), но то, что делается без любви - ущербно и неполноценно, лишено вдохновения и способности вдохновлять.
   Говоря серьёзно, именно этим плоха проституция - физическая или духовная, - а не тем, что не соответствует некой морали. Она не просто плоха, а плоха вдвойне, потому что не только делается бескрыло, без любви, а - подменяет любовь пустышкой, фикцией.
   В мире без любви ещё можно надеяться на её открытие, а в мире ненастоящей любви не остаётся даже надежды.


Труд

   Труд сделал из обезьяны человека. Скажу больше: из человека он тоже может сделать человека. По крайней мере, бездельники явно превращаются во что-то нечеловеческое, противное, скучное и никчёмное. Им точно не помешает поработать над собой.Речь, конечно, не о всяком труде, а только о том, который соответствует твоим талантам и наклонностям, приносит удовольствие.
   Всё остальное не труд, а какое-то извращение.

 
Праздник

   На доме культуры висит плакат: “С праздником!” Он висит круглый год, его никогда не снимают. (Краски выцвели, но надпись ещё видна.) Это очень удобно: когда праздник приближается или вот он, уже наступил - плакат очень кстати, а когда праздника нет и не будет - разве это кому-то мешает? Наоборот, напомнит, что надо радоваться каждому моменту жизни, каждому дню, каким бы он ни был.
   Пусть праздник всегда будет с тобой.

Нервы

   Ненавижу себя, когда я нервный. Во мне сидит негативный сгусток энергии, дурное напряжение, которое грозит излиться вовне, на ни в чём не повинных людей. И лучшее, что можно сделать - уйти в себя и с удивлением наблюдать как посторонний за этими пустыми тёмными волнами злости. Хотя бы разорвать свою связь с ними. Но это не лечение, это отрешение, это “я в домике”, пока над “домиком” бушует ураган, пережидание. В этот момент меня нет, уста мои замкнуты.
   Не доводи себя до этого, не накапливай напряжение, злость, пропускай сквозь себя чужие нервы, будь прозрачен, излучай свет и неси его.


“Драйв”

   Одна и та же история воспринимается по-разному, в зависимости от того, как её показать. Талантливый гонщик ради симпатичной женщины впутывается в тёмную историю и с трудом выходит из неё - что может быть банальнее, сюжет для бессмысленного боевика.
   Но уберите лишние слова, слишком однозначные образы, снимите красиво - и уже есть за что полюбить эту историю. Хотя бы за то, что она не держит тебя за дурака, не подсовывает пережёванную пищу и ей можно любоваться как произведением искусства и медитировать над её сновидческими экстазами (одна сцена поцелуя в лифте чего стоит).
   И как же хорошо, что кто-то ещё помнит, что говорить о любви не обязательно через постельные сцены и “я тебя люблю - я тебя люблю”, а можно и - через взгляд, прикосновение, ощущение.
   А то, что это боевик - случайность, рифма вроде: кровь - любовь. Все умрут, она останется.


В лесу

   Еду в бор, в глухое место. Останавливаюсь на перекрёстке. Выхожу, оглядываюсь по сторонам. Жутковато. Никого нет. Вокруг меня сосны и четыре заснеженные дороги, тонущие в лесу. Я в перекрестье, я стою и дышу, то закрывая, то открывая глаза - и тогда вижу, как падает снег, как качаются скрипя стволы сосен на ветру, и с их веток водопадами срываются снежные потоки.
   Я дышу и растворяюсь в лесу, дрожь пронизывает меня. Зелёным лучом я, словно змея, обвиваю бор, и он превращается в изумрудный сияющий пульсирующий шар. Он прекрасен.
   Я перевожу дыхание, сажусь в машину и уезжаю.

 
Ненависть

   Ненависть - дело слабых и неуверенных, обратная сторона страха. Чем больше страх, тем сильнее ненависть.
   Те, кто разжигает ненависть, вместо того, чтобы вселять в людей спокойствие и уверенность, пробуждают их страхи и делают их слабее. Слабость ширится, и ней вязнут даже те, кто мог бы спастись.
   И вот стоишь посреди булькающего болота ненависти, и не знаешь, куда ступить.

Поддержка

   - Есть вещи, которые ничего не стоят, но ценятся очень высоко. Например, поддержка. Она нужна в определённые моменты. Немного позже, немного раньше она ничего не даст, но бывают моменты, когда без неё не выжить. Поддержи меня, скажи, что я умная, красивая, сильная, что я со всем справлюсь…
   - Извини, мне некогда, я очень занят. Давай поговорим об этом завтра.


На кладбище

   Пришёл на кладбище. Кругом деревья, снег и могилы. Достал томик стихов Иннокентия Анненского, читаю.
   Анненский - очень подходящий поэт. Драматичный, мрачный, тёмный, тронутый смертью, красивый.
   Не надо ничего искать, всё является само. Тут и погребальная свеча, и воск, капающий на холодный мрамор, и гробовщик, сидящий в сенях какого-то вертепа, и хризантема, клонящаяся к сияющей крышке гроба. А в одной стихе напрямую говорится о посещении дома, в котором кто-то умер, и когда герой смотрит на мертвеца, ему кажется, что он видит себя (хотя сказано это так туманно, что можно понять и как-то по-другому).
   Ты здесь потому, что смерть - это часть тебя. Но пока ты слишком жив, тебе здесь не место. Жизнь на кладбище смотрится нелепо и пошло - все эти попытки приукрасить то, что не нуждается в украшении, дурные стихи, а особенно - люди.
   Сначала надо стать мёртвым - тогда можно гулять по кладбищу и радоваться смерти.


Бытие смерти

   Есть мир наизнанку, это мир мёртвых. Живые живут, мёртвые смертят. Живые рождаются, мёртвые умирают. Существование мертвеца начинается со смерти и кончается рождением - и для него это величайшая трагедия: родиться. Мёртвые поэты пытаются художественно постичь рождение, мёртвые учёные придумывают средство от него, мёртвые богословы и философы мыслят и пророчат новую смерть после жизни. Быть может, жизнь преходяща, и снова всё вернётся на круги своя, - в смерть.
   Как хорошо быть смертным, как плохо быть бессмертным. Да здравствует смерть - великая, необъятная, всеблагая!


Ограничения

   Мы живём в мире ограничений. Даже там, где их, кажется, нет, они всё равно есть. Никто не запрещает ходить на руках, но однако же на улице не встретишь человека, который бы так поступал. Всё потому, что мы опутаны ограничениями, как незримой, но очень крепкой сетью. Это не всегда плохо.
   Но, сдаётся мне, что имеет смысл время от времени приглядываться хотя бы к самым очевидным ограничениям и пробовать отменять назойливейшие из них - жить стало бы веселее, хотя и страшнее: когда свободен, это всегда страшно - то ли летишь ты, то ли падаешь.


“Джанго освобождённый”

   Трудно припомнить фильм, в котором бы так часто употреблялось слово “ниггер” - такого своеобразная ирония этого антирасистского высказывания по-тарантиновски. Жаль, что эта ирония не настолько ярка и концентрирована, как могла бы быть, хотя сцены вроде ссоры ку-клукс-клановцев по поводу плохо сшитых масок-мешков на голову - дорогого стоят.
   И занятно, хотя и не ново, переводить сказку о диком Западе в мифологический план - через уподобление героев Зигфриду, Брунгильде, Одину… И как это мило, когда пришлый немец наивно не понимает, как это местные (которые тоже не тысячу лет здесь живут) так прикипели к рабству и не понимают, какая это дикость, когда человек человеку - вещь и предмет торга.
   И кажется, культура спасает от зла и чудовищного безумия, но как же легко она забывается, как страшно легко стирается из памяти, и на место ей приходит зверство, и записной франкофил (по совместительству, верховный бог, Вотан) скармливает псам свободолюбивого Д’Артаньяна (своего чёрного раба), и даже не понимает мерзкого юмора этой ситуации, не говоря уже о таких незначащих тонкостях, что автор исконного Д’Артаньяна, Александр Дюма, сам был на четверть негром.
   Нет, не спасает культура, пасует перед такими Вотанами. Тут без Зигфрида с пистолетом и динамитом не обойтись.


Исполнение желаний

   Новогодняя ёлка разноцветно мигает гирляндой, такая таинственная, сказочная. Хочется волшебства, и является маг, или колдун, или чародей, протягивает свою палочку и говорит:
   - Вот, возьми, загадай любое желание, и оно исполнится.
   А я и не знаю.
   Он тычет в меня палочкой и говорит:
   - Ну что же ты, бери скорей.
   Я беру и всё равно - не знаю, что мне загадывать, голова совершенно пуста. Наконец  поднимаю руку с…
   В руке ничего нет, и мага, или колдуна, или чародей тоже нет, ничего нет.
   Но пустота не от этого, а оттого, что желания как не было, так и нет.


Жалость

   Жалеть себя - безнравственно и пошло. Жалость - это чувство, направленное наружу. Нельзя выйти в себя, ты уже в себе. Так же нельзя себя жалеть, можно только - другого, друг друга. Чувство, текущее естественным образом, сильно и благотворно. Неестественность приводит к уничтожению чувства.
   Жалеющий себя не жалеет никого, какая жалость.
 

Она

   - Когда она наступит, всё кончится. Когда она наступит, всё кончится. Когда она наступит, всё кончится. Когда она наступит, всё кончится.
   - Да кто она? Что кончится?
   - Жизнь. Смерть.


Летать/падать

   Человек не птица, но иногда летает и иногда падает. Но не всякий полёт приводит к падению, и не всякое падение - следствие полёта.
   Можно и совсем без взлётов и падений обойтись. Ты не птица, кто тебя осудит?


Невидимка

   Когда о тебе никто не думает, становишься невидимкой. Кто-то на миг, кто-то на час. Кто-то навсегда. Среди нас много невидимок, может быть, их даже больше, чем видимых людей. Трудно сказать наверняка, ведь пока человек невидим, его нет.
   О невидимке никто не думает, но что он - она - оно думает о себе? Подумаю, когда стану невидимкой.


Петров и Иванов

   Подходит к Петрову Иванов и говорит:
   - Привет, Иванов!
   - Какой я тебе Иванов? Это ты Иванов, а я Петров.
   - Да какая разница?
   - А вот такая. Если бы я был Ивановым, я бы пошёл к тебе домой, съел твой ужин, выругал бы твоего сына за двойку и переспал бы с твоей женой.
   - Тут ты не прав, это был бы твой ужин, твой сын и твоя жена, но дело не в этом. Все мы только тени на стене пещеры, как сказал Аристотель.
   - Не Аристотель, а Платон.
   - Да какая разница?


“Кошечка”

   Балерина на пенсии, ревнивый жених, младенец с наклонностями садиста, не уверенный в себе писатель - четыре истории о безумцах, три из которых придуманы четвёртым, самым безумным из них. Неплохая метафора искусства. Чтобы что-нибудь сотворить, надо быть сумасшедшим.
   А ещё нужна небесная или земная - имя тут не принципиально - кошечка, муза или белая горячка.


Камень

   В простом камне заключены миллионы лет. Это твёрдый сгусток времени. Глядя на его структуру, цвет, слоистость, вкрапления - видишь отражение тех процессов, что привели к появлению, рождению этого камня из раскалённого жидкого магматического варева. Во впадинах, выпуклостях, изломах видна его жизнь, течения, ветры и прочие потрясения, которые сделали его таким, каким он попал в мои руки.
   Пройдут ещё миллионы лет, и он рассыпется в песок, на котором оставят следы чьи-то ноги и кто-то скажет: “Как здесь хорошо”.


Мечтать

   Ночь. Пустота. Луна в прозрачной дымке облаков. Силуэты ветряков в полумраке, словно дальние родственники великанов, грезившихся безумному Дон-Кихоту. На этой бесплодной земле остаётся только мечтать. Мечтать - значит: жить, каждый миг наполнять новым содержанием, до самого конца, пока остаются силы.
   Светает. Великаны разбредаются, укутавшись в плащ песчаной бури. Будем жить.


Упадок

   Тысячи веков культуры и цивилизации ничего не значат. На останках египетских пирамид торгуют папирусами, статуэтками и прочей дребеденью потомки тех, кто когда-то эти пирамиды строил.
   Величие истлевает, становится унылой декорацией человеческой суеты и непостоянства.


Творчество

   Из первой черты рождается вторая, сказал “а”, скажи “бэ” - нет ничего таинственнее и волнительнее, чем рождение нового. Потому так интересно наблюдать за деланием чего-то из ничего: только что было пусто - и вот стало. Неважно что; значим сам факт чудесного появления, выявления формы из небытия аморфной материи.
   Творец, создатель - вот кем хочется быть. Здесь нет никакого тщеславия; просто любое другое занятие не имеет смысла.


Порядок хаоса

   Иванов: Чем ты хочешь заниматься?
   Петров: Художественной организацией хаоса.
   Иванов: Разве это возможно?
   Петров: Когда художник встречает хаос, всё возможно.
   Иванов: А когда не встречает, делает хаос из порядка?
   Петров: Из чужого порядка, чтобы создать свой собственный.
   Иванов: Нельзя ли сказать, что всякий хаос - чей-то порядок?
   Петров: Можно. Но также и всякий порядок - чей-то хаос.
   Иванов: Итак, мы окружены хаосом порядка и порядком хаоса.
   Петров: И все мы художники в поиске того или этого.
   Иванов: Хорошо ещё, не все об этом знают.


Ценности

   Ценность чего-либо понимаешь, когда этого нет (не хватает). Живя в окружении воды, не понимаешь, что значит вода. Вода - это жизнь. Без неё земля становится пустыней, с ней - превращается в цветущий сад.
   Жить в раю и не понимать этого - неудивительно, что что люди ищут его за пределами жизни. Они слишком слепы, чтобы увидеть его рядом с собой.


Ветер пустыни

   Холоден ветер. Песок зыбок. Сфинксы рассыпают тысячи невидимых улыбок - там, под песком, под грудой тысяч лет, может быть, скрыт ответ на их загадку; а может быть, ни загадки, ни ответа нет.
   Холоден ветер. Песок зыбок. Боги задремали на перине из нежных песчинок, лёгкой пыли размолотого веками камня. Мимо проходят цари и их царства, а боги спят, им всё равно. Сон лучшее лекарство - от жизни, от времени, от всего.
   Холоден ветер. Песок зыбок.


Тост

   Иванов: Был у меня когда-то друг. Звали его Петров. Но потом…
   Петров: Что потом?
   Иванов: Потом он перестал быть мне другом.
   Петров: Ах ты сволочь!
   Иванов: Да, он перестал быть мне другом, а стал - лучшим другом. Так выпьем же за то, чтобы даже сволочь была кому-нибудь лучшим другом!
   Петров (задумчиво): Выпьем.


Ученик

   Не стоит верить тому, что говорит, что знает, как и что надо делать. Может быть, он и знает, как и что надо делать ему, но отвечать за всех не в состоянии никто. Даже совпадая в общем, в деталях люди слишком отличаются, так что единых рецептов не существует.
   Поэтому, слушая всех учителей, не уподобляйся никому из них, бери у каждого своё - и тогда станешь тем, кем только и можешь быть: собой.


Чемодан

   На регистрации на рейс чемодан уезжает по ленте. Он опережает нас. Мы задержимся, он улетит вперёд. Когда мы наконец доберёмся до пункта назначения, он будет встречать нас. Мы подъедем по ленте, он стянет нас на землю, проверит, те ли мы, кто надо, и скажет радостно: “Дорогие мои, как я вас заждался!”
   И повезёт нас домой.


Двойственность

   В искусстве нет ничего однозначного, обо всём можно судить противоположно. Взять, допустим, хрестоматийный ребяческий стих: “Пусть всегда будет солнце…” и сказать о нём:
   1) Гениальная, колоссальная, архетипическая простота, невиданное проникновение в суть человеческого бытия, истинное прозрение.
   2) Банальная, шаблонная пустышка, детский лепет, никчёмный набор стереотипов, пошлая безвкусица.
   И то и другое по-своему верно, и что же я за чудовище, если готов одновременно понять и принять оба смысла?


Юмор

   Юмор - это искусство неуместного. И в зависимости от того, как относиться к неуместности, стоит отношение к юмору: приятие или неприятие его.
   Шутник сталкивает сущности необычным образом, и если результат попадает в зазор между уместным и неуместным - рождается юмор, тем более популярный, чем более точно им угадана точка между необычным, но нераздражающим, и тем, что поднимает волну дикого неконтролируемого омерзения и ярости.
   Эта ярость, пожалуй, признак слабости, неспособности сжиться и освоить новое. Печальна перспектива тех, кто не улыбается, а корчит рожи: они тверды, как чугун - и так же хрупки.


Без шуток

   Иванов: Что ты всё время шутишь?
   Петров: Я без этого не выживу.
   Иванов: Ну вот, опять шуточки.
   Петров: Нет, я серьёзно.
   Иванов: Врёшь. Поставим эксперимент. Пять минут без шуток
   Петров: Без шуток.
   Иванов: Засекаю время.
   Петров: Я серьёзен, как смерть.
   Иванов: Вот-вот. Время пошло. (Через пять минут.) Что-то ты приуныл. Открой глаза. Ты чего. Хватит этих шуток! Чёрт, да он не дышит. Кажется, умер. Вот до чего доводит юмор. (Уходит.)
   Петров (оживая): С юмором шутки плохи. Как и шутки с Ивановым.


Плохо/хорошо

   Так плохо, что хочется исчезнуть из этого мира, раствориться в нём, пронизать каждую его клетку, каждый уголок, быть везде и нигде.
   Так хорошо, что хочется исчезнуть из этого мира, раствориться в нём, пронизать каждую его клетку, каждый уголок, быть везде и нигде.
   Разница между плохо и хорошо несущественна, её почти нет, она только во мне.


Возвращение

   Я потерялся. Я блуждал неведомыми тропами, не зная пути. Я не мог найти себя. Случайно я попал на то место, с которого начинал. И увидел себя, отправляющегося в дорогу. Хотел окликнуть, но передумал. Это бы всё равно ничего не поменяло.
   Чтобы стать собой, надо быть в себе. Чтобы быть в себе, надо выйти из себя.


Море волнуется…

   Есть в литературе направления очень специфические, например, морская проза. Для человека несведущего (то есть для большинства) это чистая экзотика - одно перечисление снастей, оборудования, типов судов может поставить тебя в тупик; с тобой словно говорят на чужом языке. Потом, конечно, привыкаешь и видишь другое.
   Возьмём двух авторов, XIX и XX веков, - Григоровича и Колбасьева. Оба оставили немало морских повествований. Они разные, но у них есть нечто общее, его можно назвать морским братством, это то, что Гришковец в одной из ранних своих пьес назвал: лучше всего русские моряки умели умирать.
   Конечно, в рассказах Григоровича и Колбасьева встречаются разные моряки, и герои и трусы, и умные и глупые, и какие угодно, но понимаешь, что настоящие - только те, кто способен на самоотверженный поступок, кто благороден духом.
   Остальное частности. У Григоровича - парусники, господа офицеры, бесправные матросы, у Колбасьева - моторные суда, товарищи комиссары, революционные матросы, офицеры, пытающиеся найти себя - а море одно на всех, оно всё сгладит.
   В человеке - сомнения, в природе сомнений нет.
   Но как же легко всё опошлить! Оставить экзотику, вытрясти дух. И тогда останется булгаковский Боцман Жорж - дама, которая пишет батальные морские рассказы и завидует литературным генералам, которые имеют дачи в Переделкине.


Что

   Иванов: Что?
   Петров: Что что?
   Иванов: Что что что?
   Петров: Что что что что?
   Иванов: Ты простыл?
   Петров: Нет.
   Иванов: Но ты кашляешь.
   Петров: Нет. Я…
   Иванов: Что?
   Петров: Что что?
   Иванов: Что что что?
   Петров: Что… Да ну тебя к чёрту!


Начистоту

   Когда-нибудь ты скажешь всё, что думаешь. Ты терпел, таился, держал своё мнение при себе, но не может же это длиться вечно. Время пришло - и вот ты говоришь.
   Ты умер - и теперь ты говоришь. Говоришь со всей беспощадностью мертвеца, всё, что ты думаешь о них, о себе, о мире, о войне, о всём том, о чём не принято говорить или принято говорить неправду.
   Наконец-то ты говоришь о том, о чём так и не сказал.