И падает снег... Финал

                * * * * *

Тиша, безмолвие вокруг

Одиночество съедает без остатка,

Случайно упавший на пол звук

Накрыл словно лихорадка.

Серые стены, серые дома

А люди, словно манекены,

Куда завела меня судьба?

Куда приводят перемены?

Здесь нет вай-фая и метро

Кондуктор улыбается при входе,

А в жизни полное зеро

Скрипач играет в переходе.

Автобус закрывает двери

На остановке тишина,

Колёса тяжко заскрипели

Осталась рваная душа.

Тот пассажир был без билета

В маршруте не хватило мест,

Теперь до следующего лета

Ему нести свой тайный крест.

На остановке безысходность

Резко погасли фонари,

Душа его летела в пропасть

Разрывая сердце на куски.

А вокруг ни звука, пустота

Лишь дождь стучит по крышам,

В прошлом осталась суета

Стук сердца едва слышен.

Скрипач давно уже затих

Его игра вскрывает вены,

Порою нужен только миг

И запах сжигающей измены.

И звёзды гаснут в бесконечность

Летят на жертвенный алтарь,

Всё прошлое уходит в вечность

Не повториться всё как в старь.

Нет ничего, всё вдруг пропало

Время исчезло на часах,

А может быть, это начало

Тайна зависла в небесах.

Год сменился годом, словно день ночью. Время унесло с собой печали, радости и надежды. Боль утрат оставила следы в сердце каждого человека, так или иначе имеющего к ней отношение. Листва вновь поредела, и холодный воздух забрался во все щели, жадно высасывая из них любые намёки на тепло. Сплошная серость и промозглость завладели каждым кусочком этого города и тяжёлым полотном нависли над ним. Всё казалось потерянным, канувшим в неизвестность. Дорога в прежнюю жизнь была закрыта навсегда. А остаться там, значит заживо закапать себя в потерях, которые всё последующее твоё существование будут тянуть тебя вниз, и, наконец, сбросят в адскую пропасть навечно, из которой никто и никогда ещё не возвращался.

По облезлой, слегка вымытой вчерашним дождём дороге, медленно шёл Пистолет. В чёрном плаще с длинным капюшоном и, сгорбившись, как измученный временем старец, он шаг за шагом приближался к тому самому месту, где год назад в то же время спрыгнула с крыши Женя. Это была та девушка, которую он до сих пор любил. Он никак не мог понять, почему он её бросил. В сотый раз Пистолс корил себя в содеянном. Только узнав о гибели Жени, он понял, насколько она была ему дорога, и как сильно он был к ней привязан. Когда она была рядом, он просто привык к её присутствию и не замечал всей силы его любви к ней. А когда её не стало, он вдруг осознал, что не может без неё жить. Но было уже поздно, слишком поздно что-то менять. Разбились юные мечты о капли осеннего дождя. И в слезах трагичной суеты она оставила свой взгляд, в последний раз, обращённый к нему. Больше нет её улыбки. Она лишь в памяти хранит всё то, чем когда-то жила и дышала. А теперь её звезда погасла на небе и сорвалась в пропасть навсегда. Вернуться ей уже не суждено. Пистолс продолжал идти вперёд, сжимая в левой ладони медальон в форме сердца, который незадолго до своей гибели подарила ему Женя. Он шёл и вспоминал всё то, что они вместе пережили, чем дорожили и, что любили. Эти воспоминания были единственной вещью, что у него осталось от неё, кроме медальона. Как же он сейчас жалел, что так беспечно относился к жизни. Он не берёг того, что имел и, не задумываясь о дальнейшей судьбе, терял. Он оставлял все свои желания и мечты на уличных скамейках и ни разу не останавливался, чтобы оглянуться и хотя бы попрощаться. Он жил одним днём, а порой даже минутой. Он не ценил себя, тех, кто рядом с ним и всегда всеми и всем пренебрегал. Возможно, он просто раньше не понимал, что такое потерять дорогое, любимое и родное. А теперь не мог смириться с этой болью потерь, которая настигла его жёсткой, суровой волной и накрыла с головой. Что-то в нём изменилось. Даже его взгляд стал другим. Теперь он начал замечать каждую мелочь, чего раньше никогда не делал. В нём вдруг всё перевернулось, будто при сильном урагане. Он стал каким-то дёрганым и боялся даже самого себя. Он винил себя в том, что Женя погибла, что он не уберёг её. И был готов пойти на всё, чтобы вернуть её. Но это было невозможно. Женя лишь осталась в его воспоминаниях, которые совершенно не грели его холодную как одинокий айсберг душу. Пистолс не мог подобрать слов, чтобы выразить всё то, что он в тот момент чувствовал, когда шёл по осеннему бульвару 4 ноября год спустя. Внутри него всё сжалось в ком. Душа его рвалась на волю и неистово кричала, пытаясь освободиться из железных оков и улететь далеко-далеко. За Женей, туда, куда Пистолсу хотелось больше всего на свете. Он был готов отдать всё ради того, чтобы снова увидеть её, почувствовать её дыхание и живое биение сердца. Внезапно его глаза резко поднялись и устремились ввысь. Он посмотрел на это серое, до боли знакомое небо и попытался представить Женю. Он мысленно водил глазами по небу и будто бы видел, что она сейчас делает, что чувствует и чем дышит. Ему вдруг показалось, что Женя улыбается и машет ему рукой, словно зовёт к себе.

В тот момент Пистолет упал на колени и закричал:

- Она простила меня! Да, она меня простила! Я иду к тебе, милая! Жди меня...

Дверь в парадную была открыта. Он без труда поднялся по лестнице, по которой год назад поднималась Женя. Пройдя пешком до 5-го этажа, он остановился на секунду и из кармана своих старых, потрёпанных, как его душа штанов, достал чёрный маркер. Затем Пистолс медленно подошёл к стене, которая до невозможности была вся исписана. Плотно прикоснувшись правой ладонью, на которой ещё виднелись следы от порезов его собственного ножа, он потёр кусочек жутко изуродованной стены и поверх всех незначительных для этой жизни надписей крупными, чёткими и выстраданными дикой болью буквами вывел: «Сегодня я спрыгну с этой крыши вслед за ней. 4 ноября 2010 года». Постояв ещё немного, Пистолет продолжил свой отчаянный путь до 9-го этажа. Добравшись до места назначения, он залез на чердак и открыл люк, который вёл на крышу, на ту самую крышу, которой выпала великая честь соединить навеки две грешные души и подарить им хотя бы кусочек истинного счастья. Когда-то оно было так близко, но в одно мгновение оказалось так далеко, что целая жизнь потребуется, чтобы до него дотянуться. И эта возвращённая небесами любовь была уже на горизонте. Её чуткий запах кружил над Пистолетом и дурманил его и без того заплывшее сознание. Резкий, холодный ветер ударил по его обречённому лицу, но он не дрогнул. Он быстро вылез на крышу и медленными шагами направился к обрыву. Высота – это всегда тайна. И каждый человек стремиться покорить её по-своему. Раскрывая истину высоты, он наслаждается её великолепным совершенством, которое нельзя описать словами. Это можно только почувствовать. Кожа чувствует незнакомый ритм, веет холодом и появляются мурашки. И этот ослепляющий полёт стирает все грани прежнего существования. Для некоторых трагедия случается лучшим финалом жизни. Она красива и неприступна. Она навсегда оставляет свой яркий след в сердце каждого человека. Этот след никогда не смоется. У него настолько чёткий оттиск, что он кажется живым, вечно живым. Пройдут года, века, а он всё равно останется нетронутым ветром перемен. Таким же, каким и первый раз появился, зеркально отражая осколки чьей-то сломанной души, струны которой все трагически прогнулись под этот жестокий мир, полный отчаянного коварства и нечеловеческого презрения. Каждый, кто будет носить в себе эту трагическую печать, никогда не забудет те обстоятельства, при которых она появилась. Ибо это невозможно стереть из памяти. Настолько это живо и неприкосновенно.

На середине крыши Пистолет неожиданно остановился. Он открыл свой рюкзак и достал баночку, оставшегося энергетика. Допивая её, он в последний раз размышлял о жизни, постепенно подводя конечную черту. Он, словно белым мелом рисовал по чёрной от мрачности жизни доске, выделяя её самые яркие моменты. Пистолет понимал, что вся его никчёмная жизнь зашла в тупик, и что без Жени ему никогда из него не выбраться. Она была для него всем, а он дерзко разрушил всё то, что между ними было. И навсегда потерял последнюю надежду, что этот мир всё же может быть другим, не таким безнадёжным и провальным, каким он всегда его видел. Застыв на мгновение, Пистолс взглянул на небо, которое раньше он делил с Женей. Когда-то это было их общее небо, наполненное до краёв надеждами и мечтами, которым не суждено было сбыться. Но тогда они в них верили. И этим жили. Теперь же небо было какое-то другое, совсем чужое. И ему больше не захотелось его видеть. Оно стало ему ненавистно до жути, и он опустил глаза. В последний раз он посмотрел на этот город, который таил в себе столько лицемерия и фальши, что казалось, никакой крови в мире не хватит, чтобы всё это смыть. Вокруг всё было, как всегда. Обычная городская суета, которая мешает замечать нам что-то особенное, а порой важное. Но мы к этому уже давно привыкли, и поэтому просто не придаём этому значения. Всё происходит так, как происходит. А остальное, нам почему-то неважно. Идя по улице, мы почему-то думаем только о себе. Для нас больше значит, как мы идём, как выглядим, и улыбаемся ли мы при этом. А что там происходит в мире, для нас обычно всё как-то пространно, заметим ли что-то, или нет – всё одно. А мир-то живёт, дышит каждую секунду, из которых мы замечаем только первые 5 процентов. И хорошо, что первых. А то иногда бывает и так, что получается всего лишь маленький урывок с середины, который представляет собой самую незначительную часть от всего происходящего события, а значит,

просто пролетает как скорый поезд совершенно неосознанным. И эта мимолётная цепочка чего-то важного в миг растворяется в городской суете и навсегда исчезает в томном тумане, нависшем над нашим отчуждённым сознанием. А всё остальное, впрочем, как и это, проходит мимо нас, так и, оставшись где-то позади, только уже с другой стороны, с которой ничего уже не вернуть, как бы сильно нам этого не хотелось. Пистолет смотрел одиноким взглядом на всё это чуждое ему пространство. В душе его была такая тяжесть, что он ничего не слышал вокруг. Внизу был суетливый город: машины, дома, люди, которые бегали туда сюда, как прокажённые. Но дикая боль внутри него глушила собой всё. Она затмевала всё его и без того смутное сознание, постепенно опуская свою прощальную завесу. Он стоял и ничего не понимал, и не слышал. Его широко открытые глаза были наполнены вселенской печалью, которая выжимала из него последние вдохи. Ветер памяти, задув словно свечу его душу, поднял пепел его напрочь сожжённого сердца, и Пистолс сделал шаг вперёд. Вперёд к своей мечте, навстречу потерянной любви, которая уже махала ему рукой и звала за собой в свой мир. В мир, где они навеки соединяться, и их вечная любовь согреет каждого своим солнечным теплом, опустившимся на грешную землю, где она когда-то билась в живых сердцах. Последний неистовский крик и сильный удар о землю. И алая кровь, растекаясь по всему телу, покрыла ничтожно холодную землю, осторожно присыпанную самым первым снегом этой трагической осени. Стеклянная душа Пистолета разбилась о жёсткий асфальт. Но её осколки, аккуратно подобранные прибрежным ветром, навсегда соединились на небесах и остались там жить вечно.

Когда человек падает с крыши здания, он чаще всего умирает от разрыва сердца. Но сердце Пистолета разорвалось задолго до этого. В тот день, когда он потерял Женю навсегда, его одинокое сердце не выдержало адской боли. Он ещё тогда убил себя морально. И лишь физическая тень мелькала по улицам тёмного города и иногда напоминала о себе. А сейчас

и тень, сделав свой последний шаг, растворилась в мирской пустоте и тоже покинула этот мир. Она оставила после себя только образ, который скоро придадут земле. И больше никогда Пистолет не увидит солнце, не почувствует слабую боль обожжённой кожи. И приятный дождь после жаркого дня никогда больше не охладит его уставшее тело. А лёгкий ветер не будет развевать его густые, чёрные волосы, и вплетать в них дары природы. Всё, что осталось от Пистолета – это одинокое тело, которое непринуждённо лежало на асфальте. Кровь вокруг его головы походила на нимф. Его ноги были поджаты. А лицо было безмятежным, и полным покоя. Наверное, потому, что когда он умирал, он чувствовал лёгкое дуновение ветра на своём лице. Оно напомнило ему нежное прикосновение рук его любимой, и с искренней улыбкой он оставил для неё свой последний, но не прощальный поцелуй в воздухе, который запечатлелся на его теперь уже мёртвом лице.

В это время мать Пистолета пила кофе на работе. В момент последнего крика перед ударом, который своей пронзительностью сразил пол города, рука матери дрогнула, и горячий кофе обжог ей ногу. Сердце ёкнуло, и непонятный страх растёкся слоями по всему её телу, отражаясь импульсами даже на мозге. Она застыла на месте, держась рукой за сердце. С её обожжённых губ, словно осиновый лист, сорвалось одно только слово: Витя... И она упала на пол, потеряв сознание. Рядом с ней лежала разбитая чашка, и лужа теперь уже холодного, как бездыханное тело её сына, кофе, которое бежало по полу мелкими струйками материнских страданий.

Мать друга, случайно проходившая в ту самую минуту мимо того дома, потом рассказала, что она видела, как Пистолет летел с крыши, и только в последний момент он закричал. Его крик был пронзителен, но краток. Мимо проезжавшая машина остановилась и вызвала скорую помощь. «Скорая» приехала. Выполнив свой гражданский долг, доктор прощупал пульс, который уже не бился пол часа. Положив охладевшее тело Пистолета на носилки, врачи сели в машину, и даже не включив мигалку, медленно покинули место трагедии. И машины, и люди, и вся эта городская суета – все унеслись в свою обычную жизнь, вскоре совершенно позабыв о том, что произошло. И только пронзительный крик скорбящей матери, наполненный адскими, невыносимой силы страданиями через три дня заставил весь томящийся в повседневной суете город вспомнить об этом снова.