Слизняк

  Беззаботно протекала жизнь героя нашего рассказа, Кости Одуванчикова. Он жил с мамой и со старой няней, бабой Дусей, в небольшом городке километрах в тридцати от Москвы, который в ту пору назывался городом-спутником. Его родители разошлись, когда мальчику не было и десяти. Отец его, Семен Борисович Лифшиц, теперь жил в Москве, обзавелся новой семьей и работал экономистом в одном из министерств. Честно говоря, Костя не питал любви ни к отцу, ни к своим сводным братьям, Игорю и Тимуру (детям отца от второго брака), но так как Семен Борисович время от времени подбрасывал ему бабки, он, скрепя сердце, изображал из себя любящего сына и чуткого брата.
   Мать Кости, Мария Николаевна Одуванчикова, трезво рассудив, что фамилия Лифшиц может в будущем вызвать много проблем в жизни сына, настояла на том, чтобы он впредь носил фамилию Одуванчиков. Мария Николаевна была, что называется, женщина с характером. Она решила одна, без посторонней помощи, вырастить Костю: взяла полторы ставки в поликлинике, где работала гинекологом, принимала роды в местной больнице и еще дома втихаря (так как тогда это строго преследовалось законом), под видом знакомых, принимала частных пациенток. Поэтому ни для личной жизни, ни для воспитания мальчика у нее почти не оставалось времени. Хотя была она еще женщиной нестарой, и следы былой красоты не совсем стерлись с ее лица, но Мария Николаевна в душе уже махнула на себя рукой и всю жизнь свою положила на плаху во имя сына. Поневоле заботы по воспитанию ребенка пали на слабые плечи старой няни. Она любила Костика, как своего родного сына, души в нем не чаяла, но для воспитания мальчика, как справедливо считала старуха, нужна была крепкая мужская рука, а ее-то как раз в доме и не хватало.
   Костя рос инфантильным, изнеженным от избытка женской любви и ленивым ребенком. В школе, где учителями в основном были женщины, иными словами пациентки его матери, или их дочери, или невестки были таковыми, его требованиями знаний особо не докучали. Мальчик это чувствовал и учился спустя рукава. К восемнадцати годам он превратился в высокого юношу с чуть пробивающимися жиденькими усиками над пухлой верхней губой и густой копной русых вьющихся волос на голове. Большие карие глаза грустно смотрели сверху вниз из-под полуопущенных век и, казалось, заглядывали в самое сердце его подруг, которые млели под его взглядом. Но если кто-нибудь из них отваживался ответить ему встречным твердым взгядом, он терялся, глаза его убегали в сторону, как у провинившегося мальчика, и щеки юноши заливала краска. Его узкоплечее, худое тело приходило в какое-то нелепое конвульсивное движение, и он, не привыкший к отпору со стороны женщин, торопился поскорее "уйти в кусты". Константин говорил тихим, вкратчивым голосом; при разговоре жестикулировал руками, и жесты его были округлые, как бы обволакивающие. Девушки были от него без ума, а сверстники презирали его за скользский нрав. "Слизняк" - называли они Константина за глаза.
   Когда он с божьей помощью, получил, наконец, аттестат зрелости, Мария Николаевна на радостях готова была носить сына на руках. Но так как он с детства привык к овеществлению ее любви к нему, то она ограничилась тем, что подарила ему "Жигули" последней модели. Но на горизонте замаячила новая опасность - подходил призывной возраст. (В то время советские войска все еще выполняли "свой интернациональный долг" в Афганистане.) При одной мысли об этом Мария Николаевна умирала сто раз на дню. "Я вложила в него всю свою жизнь. И для чего? Для того, чтобы мой Костик, мое сокровище, мой единственный сын, погиб неизвестно за что? Только через мой труп! - с негодованием думала она по ночам. - Поди, своих-то сынков они на войну не посылают. На-те вам! Выкусите!" Мария Николаевна нажала на все педали, привела в действие все рычаги своих многочисленных знакомств в городе, и вскоре Константин получил медицинскую справку о том, что якобы у него врожденный порок сердца, и к строевой службе он не годен. Он бегал по друзьям и всем показывал этот проездной билет на поезд под названием "Жизнь", и так вошел в роль сердечно-больного, что вскоре и в правду почувствовал боли в левой стороне груди...
   После того, как "цунами" улеглось, мадам Одуванчикова немного успокоилась, но не надолго. "Ну, что ж, мальчик, слава Богу, кончил школу, - рассуждала про себя Мария Николаевна, - нужно теперь его куда-нибудь пристроить. Положим, к наукам он желания не питает. Надо подыскать ему что-нибудь подходящее. У него такое хрупкое тело, такая тонкая конституция, он такой впечатлительный, поэтому грубая, физическая работа не для него. Остается только идти в часовщики или в фотографы". И Константин пошел в фотографы. Он поступил в ученики в местное фотоателье, а через год открыл свое собственное. К нему приходили модели, он делал фото и посылал их в различные журналы. Так он познакомился с Валентиной.
   С первого взгляда между ними возник какой-то магический контакт. Словно луч лазера проник он в сердце каждого из них, и в нем загорелся волшебный огонек, озаривший всю душу изнутри. Непроизвольная улыбка осветила их лица. Большие серые глаза Валентины заискрились из-под густых ресниц неподдельной радостью. Она, видимо, не умела, да и не хотела скрывать своих чувств. Такая непосредственность тронула его сердце. Девушка понравилась Константину. Он предложил выпить по бокалу шампанского в честь их знакомства. Валентина охотно согласилась. Он вынул из холодильника бутылку темно-зеленого стекла, которая тут же покрылась капельками росы, откупорил ее, разлил шампанское по бокалам. Но вместо того, чтобы погрузиться в игристое вино, шипевшее лопающимися пузырьками, их губы слились в страстном поцелуе. Ловким движением профессионала он подсадил ее на край стола. В следующее мгновение с него упали брюки, и... гром литавр, и пение медных труб заполнили все пространство вокруг. А два бокала так и не выпитого шампанского стояли рядом друг с другом и мелодично перезвякивались между собой...
   Месяца через полтора Валентина призналась ему, что ждет ребенка. Эта весть поразила Константина, как гром среди ясного неба. Мысли вихрем пронеслись у него в голове. Первой была: "А может не мой?" Он взгянул ей в глаза, смотревшие на него с любовью и надеждой ("Ты же не рассердишься на меня за это?"), и ему стало стыдно за нелепость своего сомнения. "Но я ведь еще так молод. Сколько еще не отгулено, не оттанцовано, не выпито. А тут - семья, ребенок. Мрак!" Может сказать ей: "Сделай аборт, иначе ты меня больше не увидешь". Но она ТАК на меня смотрит, что скорей язык у меня отсохнет, чем я скажу ей это. Надо будет посоветоваться с матерью. Она женщина умная, к тому же сама гинеколог". Все это продолжалось мгновения. Он обнял Валентину: "Какая ты все-таки у меня молодец!"
   Выслушив сына, Марья Николаевна сказала ему:
   - Про аборт забудь. Первую беременность прерывать нельзя. Она тогда вообще не сможет рожать. А почему бы тебе и в самом деле не жениться на ней? Валя девушка хорошая, из приличной семьи, да и любит, видно, тебя дурака, уж и не знаю, за что. А ты-то ее хоть любишь?
   - Не знаю, - честно признался Константин.
   "А кого ты, вообще, кроме себя любишь? - подумала про себя Мария Николаевна. - Мать-то родную и то, наверное, не любишь. Разве что покойницу, бабу Дусю, упокой ее душу, любил".
   После свадьбы Валентина переехала к мужу. На том настояла свекровь. А на дворе веяли новые времена, времена больших перемен. Началась горбачевская Перестройка. Многие покидали страну. Неожиданно в моду вошли евреи. Раньше Константин, как черт от ладана, отбояривался от отца-еврея, а тут вдруг вспомнил, что и в его жилах течет еврейская кровь. (Это давало ему возможность перебраться в Германию.)
   И вот он с беременной женой и с кучей барахла уже стоит на перроне Берлинского вокзала и, глупо улыбаясь, вдыхает воздух свободы. То ли от нервотрепки, перенесенной в последние дни, то ли от вагонной духоты у Валентины неожиданно начались преждевременные схватки. Ее отвезли на Скорой в больницу, но несмотря на все усилия врачей, их ребенок, не успев родиться, умер.
   Когда Константину сказали об этом, у него на глаза навернулись слезы. Ему разрешили навестить жену. Войдя в палату, он увидел мертвенно-бледное лицо Валентины. Она лежала с закрытыми глазами и, казалось, спала. Он взял ее холодную маленькую руку и сжал в своих ладонях, стараясь согреть ее. Так он долго сидел подле нее, пока она спала. Наконец, Валя приподняла веки. Она не сразу узнала его, а узнав, кротко улыбнулась и что-то тихо сказала пересохшими губами. Он не разобрал слов, поцеловал ее и, чтобы она не виделa его слез, вышел в коридор...
   Время, как известно, хороший лекарь. Месяца через два, когда глубокая рана в сердце потихоньку стала заживать, они покинули лагерь для беженцев, где жили до этого, и сняли маленькую однокомнатную квартирку на окраине Берлина, на верхнем этаже трехэтажного дома, стоявшего в тихом, утопающем в зелени переулке. Единственное окно их комнаты выходило на небольшое озерцо, по краям заросшее камышом и осокой. Иногда сюда прилетали дикие утки, и сердобольные старушки и дети собирались на берегу, чтобы покормить их хлебом. Казалось, что жизнь в этом идиллическом месте застыла на месте, и не верилось, что ты живешь в столице Германии.
   Но стоило только сесть на трамвай, и через сорок минут ты оказывался в центре города. После тишины их захолустья на них с ревом обрушивался монстр современной цивилизации. Мимо проносились, блестя свежим лаком и отражая огни рекламы, шикарные автомобили, завывали сирены полицейских машин. По тротуарам широких улиц Унтер ден линден и пересекавшей ее Фридрихштрассе не спеша прохаживалась по-вечернему одетая публика. Уличные кафе и рестораны были битком набиты народом. В зеркальных витринах ювелирных магазинов сверкали бриллиантовые украшения, в магазинах верхней одежды на манекенах были костюмы, цена которых почти вдвое превышала их месячный семейный бюджет. От такого зрелища захватывало дух и потели подмышки.
   - Нам бы хоть кусочек такого счастья, - с завистью вздыхал Константин.
   Жена его урезонивала:
   - Погоди, не все сразу. Ты, к примеру, уже работаешь в фотоателье у г-на Шмита...
   - который платит мне це-елых пятнадцать марок в час и постоянно жалуется, что скоро разорится, - скривив губы в горькой усмешке, вставил Константин.
   - ... я учусь на курсах, - словно не замечая его сарказма, продолжала Валентина. - Вот увидишь, придет праздник и на нашу улицу.
   - Когда?
   - Нет, ты только посмотри, какая смешная шляпка на этой фрау, - дипломатично уходила от ответа жена.
   По ночам Константин долго не мог заснуть, ворочался в постели, мучительно соображая, как вырваться из тисков нищеты, в которых они оказались. Так ничего и не придумав, под утро он забывался тяжелым сном.
   Однажды бесцельно бродя по улицам и разглядывая витрины, Константин почувствовал, что у него сосет под ложечкой. Он зашел в первую попавшуюся по пути пивную, чтобы перекусить. В этот дневной час в пивной почти никого не было, только за столиком у окна сидели двое. Заказав "Хот дог" и кружку пива, он стал ждать. Его слух уловил русскую речь. На чужбине всегда обостренно воспринимаешь родную речь. Один из говоривших спросил другого: "Ну и чо, Сан Саныч, так и не дала? - Не. - Во-о б..." Послышалось гнусавое хихикание. Константин оглянулся. Тот, которого, по-видимому, звали Сан Саныч, был плотный мужчина с бычьей шеей и черными, как воронье крыло, зачесанными назад лоснящимися волосами. Другой, все еще трясшийся от смеха, выглядел пожиже. Он снял очки и утирал слезы.
   - Простите, - повысив голос, чтобы его услышали, обратился к ним Константин, - вы русские?
   - Да, из России, - ответил басом первый.
   - Я тоже. Можно я к вам подсяду?
   - Ну что ж, подсаживайся. Земляку всегда рады.
   Они потеснились, освобождая для Константина место. Познакомились. Выпили по стопке водки за встречу. Константину принесли заказанные им горячие сосиски и пиво. Добавили еще. Разговорились. Выпив водки и пива, Константин заметно захмелел. Он оживился и рассказал новым знакомым про свое бедственное материальное положение.
   - Ну, это не беда, - возразил Сан Саныч. - Ты же говоришь, что фотограф. Вот и снимай голых баб. Ходовой товар.
   - Да у меня нет еще своей студии.
   - А ты дома.
   - Дома жена.
   - Вот с жены и начни.
   Константин опешил.
   - А еще лучше секс. За него двойной тариф, - поддакнул очкарик, которого звали Евгений.
   Новые знакомые стали подниматься из-за стола.
   - Если что надумаешь, приходи в ресторан "Самовар", - обронил Сан Саныч. - Знаешь, где это?
   - Не.
   - Луизинплатц. Это недалеко от медицинского университета. Как придешь, скажи, я, мол, к Сан Санычу. Тебе там каждый покажет. Ну, бывай, - и он протянул Константину здоровенную, как лопата, руку.
   - Пакеда, - приподнял над головой шляпу Евгений.
   Константин долго пешком брел домой. Стало смеркаться. Зажглись фонари. Пошел мелкий летний дождик. Константин не замечал этого. В его память запали слова: "Снимай голых баб. Ходовой товар. А еще лучше секс. Двойной тариф". Что скажет Валентина? Согласится ли она?
   Открыв дверь, жена бросилась ему на шею.
   - Как я скучала без тебя, любимый. Почему так долго? Где ты пропадал?
   Внутри у него все сжалось.
   - Та-ак, ходил по делам, - пробурчал он в ответ.
   После ужина сели у телевизора. Валентина, подобрав ноги и подогнув подол легкого халатика, уютно устроилась подле мужа на диване, облокотившись ему на плечо. Тепло ее тела обжигало его. Константин не знал с чего начать. Наконец он прервал молчание.
   - Знаешь, я так соскучился по рулю. У всех наших соседей есть машины, а мы с тобой ездим на трамвае. А ведь дома у меня был "Жигуль".
   - Подожди, дорогой, и у нас будет. Не все сразу.
   - Подожди, подожди, - в раздражении он оттолкнул от себя жену. - А я не хочу больше ждать. Понимаешь, не-хо-чу! Надоело! - в иступлении крикнул он и вытер якобы выступившие на глаза слезы. "Не переиграл ли?" - мелкнуло у него в голове.
   Валентина с удивлением посмотрела на мужа. Она еще никогда не видела его таким.
   - Так что же делать? - недоуменно спросила Валя. - У нас с тобой пока нет денег на машину.
   - В том-то и дело, что нету, - и уже более спокойным голосом Константин добавил: - Вот если бы ты мне разрешила сделать пару снимков, ну, например, ... когда ты моешься в ванной, мы могли бы здорово заработать, - и он вопросительно посмотрел ей в глаза.
   - Ты хочешь, - голос ее от волнения прервался, - ты хочешь снять меня... голой?
   - Ну, да. А что такого? - он постарался придать лицу простодушное выражение.
   Еще не веря своим ушам, Валентина уставилась на него. "Как он может требовать от меня такого унижения ради какой-то машины?"
   - И не стыдно тебе? - только и сказала она мужу. Он обнял ее, стал целовать.
   - Пойми же, всего пару фото. Тебя никто не знает. Тебе некого стыдиться. Зато мы зажили бы, как короли. Я прошу тебя, я умоляю тебя, - и он упал перед ней на колени.
   Сердце ее дрогнуло.
   - Ну ладно, только пару фото и не больше, - наконец, выдавила из себя Валентина.
   Константин вскочил на ноги, подхватил ее и закружил в воздухе. Давно она не видела его таким счастливым. "Дурачок", - и она поцеловала мужа в нос.
   Валя наполнила ванну, разделась и вошла в теплую воду. Включила душ. Струи воды застрекотали по ее коже. В дверях ванной она увидела Константина с видеокамерой в руках.
   - Но ты же сказал всего пару кадров, - нерешительно возразила Валя.
   - А это и есть пара кадров.
   "Ах, - подумала она про себя, - не все ли равно, два кадра или двадцать два. Как говорится, назвался груздем, так уж полезай в кузов".
   А в это время Константин делал ей ободряющие жесты из-за камеры.
   - Так, так хорошо. Очень хорошо. А теперь встань во весь рост, не стесняйся, покажи себя во всей красе.
   Она безропотно повиновалась всем его приказаниям. Валентина смотрела на возбужденное, раскрасневшееся лицо мужа и ей самой становилось весело. Она улыбнулась ему. Ах, как же она все-таки его любит! Если бы Константин был повнимательнее, он мог бы заметить, сколько любви и неги было в ее взгляде. Но ему было не до того. Он лихорадочно соображал, сколько сможет содрать с Сана Саныча за эту съемку.
   Наконец, он выключил камеру. "Одевайся", - деловито сказал жене, а сам перенес аппарат в комнату, спрятал его за портьеру и навел объектив на их семейное ложе. "Двойной тариф", - вспомнил он слова Евгения...
   Через несколько дней Константин переступил порог ресторана "Самовар". Облицованные полированным мрамором стены и пол в вестибюле и позолота на люстрах, сверкающие в свете огней, ослепили его. "Клёво живете, ребята. Вот бы и мне так", - с завистью подумал он. Официанты, то и дело снующие взад и вперед, были одеты в стиле начала двадцатого века. Широкие шаровары, аккуратно заправленные в невысокие мягкие сапожки. Сверху белоснежная косоворотка, подпоясанная узким ремешком. Через плечо небрежно перекинуто крахмальное полотенце. Ни дать, ни взять - русский половой. Полногрудые буфетчицы в русских сарафанах. На голове - кокошник. Во всем чувствовался дух русского лубка. Константин остановил пробегавшего мимо официанта.
   - Где я могу найти Сан Саныча? - спросил он.
   Юноша внимательно посмотрел на него: "Минуточку", - и исчез. Вскоре он вновь вырос перед Константином. Рядом с ним стоял лысый толстяк во фраке.
   - Это вы ищете Сан Саныча? - поинтересовался он.
   Константин утвердительно кивнул головой.
   - Идемте со мной.
   Толстяк провел его через весь зал и, остановившись перед одной из задних дверей, осторожно постучался.
   - Сан Саныч, - медовым голосом проговорил он, - вас хочет видеть один молодой человек.
   - Пусть войдет, - услышал Константин знакомый бас. Он отворил дверь. Помещение было разделено на две комнаты: переднюю и заднюю. В передней за столом сидело четверо: Сан Саныч, Евгений и двое незнакомых. Они играли в карты. На столе стояла недопитая бутылка водки, в вазочках была наложена красная и черная икра, на тарелках в ярком свете тяжелой люстры лоснилась  нарезанная аккуратными ломтиками семга. В центре стола пузатилась трехлитровая банка с солеными огурцами. Вокруг тарелок валялись обгрызанные куски хлеба. 
   Сан Саныч, утопая в клубах табачного дыма, грузно поднялся из-за стола, растопырив, как рак клешни, свои ручища.
   - Ба-а-а, кого к нам зане... занесло на ага... аганек, - сказал он заплетающимся языком. - Гаспа-ада (это не про тебя, - повернул он голову в сторону Евгения), так о чем это я? Ах, да, гаспа-ада, зна... знакомтесь: мой юный друг... - тут он замолчал и посмотрел вопросительно на Константина. - Константин, - подсказал тот. - Во-от именно. Костя, друг, дай я тебя аб... абниму, - и он стиснул его в своих тисках так, что у того хрустнули кости. Какими ве... ветрами? что нового?
   - Вот, принес, - Константин протянул ему кассету.
   - Сейчас па... пасмотрим, - Сан Саныч, опираясь на его плечо, нетвердым шагом направился в соседнюю комнату. Там стоял видео-кассетник на журнальном столике и несколько кресел. Сан Саныч засунул кассету, как он выразился, в "видак" и тяжело плюхнулся в кресло. Не проявляя никаких эмоций, он молча просмотрел пленку и только в конце буркнул: "Пайдет", открыл сейф, вделанный в стену, и вынул оттуда толстую пачку денег. Пересчитав, бросил ее на журнальный столик.
   - Это тебе за... за работу, - громко икнув, сказал он, - плюс аванс на... - икота донимала его, - на будущее.
   Константин не верил своим глазам.
   - Спасибо, - пробормотал он, задыхаясь от счастья. Трясущимися руками распихал деньги по карманам.
   Вернувшись в первую комнату, Константин заметил, что на столе было прибрано, и стояла еще непочатая бутылка водки.
   - Ну, твой дебют надо обмыть, - встретил его улыбкой на своем обсыпанном прыщами лице Евгений.
   Выпили.
   - Может, в картишки перекинемся. Вы случайно в Очко не балуетесь? - спросил Константина один из незнакомцев.
   - Иногда, - ответил тот.
   Когда кончили играть, он с ужасом обнаружил, что добрая половина его гонорара перекочевала в карманы его новых "друзей". Далеко за полночь, шатаясь из стороны в сторону, Константин покинул гостеприимный "Самовар"...
   Однажды поздно вечером в квартире Одуванчиковых раздался звонок в дверь. Валентина, с тревогой поджидавшая мужа (в последнее время он часто возвращался домой пьный), поспешила отворить. На пороге стояло существо по своей комплекции, скорее напоминавшее медведя, чем человека. Из под густых бровей на нее смотрели заплывшие красноватые глазки. Его густо набриалиненные волосы были гладко зачесаны назад. Он поддерживал под мышку едва стоявшего на ногах Константина. 
   - Позна...комся, Валек. Сан... Саныч, - еле ворочая языком, пролепетал он и привалился к дверному косяку.
   "Медведь", как окрестила его про себя Валентина, втащил Константина в комнату и посадил за стол. Сам сел подле. Она с ужасом смотрела на своего мужа.
  - Вы... уж... извините нас... Немного... того... погуляли, - с растановкой, контролируя каждое свое слово, проговорил "Медведь". - Ваш... муж... того... проиграл вас... в карты. И теперь вы... ты на всю ночь, - рыгнул он, - моя.
   - Что-о-о! Константин, это правда?
   Но тот уже съехал под стол и, скрючившись, захрапел. "Медведь" поднялся со стула и, косолапо ступая, стал приближаться к Валентине. Она закричала, забилась в угол. Когда он подошел совсем близко и протянул было к ней свои огромные лапища, Валентина изловчилась и укусила его за палец на левой руке. Он взвыл от боли. Воспользовавшись этим, она схватила его за сальные волосы и изо всех сил ударила головой о стенку. Но это только разъярило его. "Медведь" сгреб ее в охапку, придавил всей тяжестью своего тела и силой овладел ею...
   После того, как он наконец "отвалил", как пиявка, насосавшись чужой крови, Валентина долго еще неподвижно лежала на кровати. Каждое движение причиняло ей боль во всем теле. Но план уже созрел у нее в голове. Часы пробили два. Она медленно встала, привела себя в порядок. Окликнула мужа, но из-под стола слышалось только похрюкивание и посапывание. Валентина плотно закрыла все окна в квартире, настежь распахнула кухонную дверь. Движения ее были спокойны и обдуманны. Она вывернула до отказа все четыре газовые комфорки на плите и не спеша вышла из кухни. Переступила через тело мужа, который лежал посреди комнаты, в последний раз со вздохом посмотрела на него. "Прощай, слизняк", - тихо сказала она и, перекрестившись, плотно прикрыла за собой дверь.
   Превозмогая боль, Валя медленно спустилась по лестнице, добрела до первой попавшейся скамейки и присела. Дальше идти она уже не могла. Она не заметила, как заснула. Влажный летний ветерок, подувший под утро с озера, освежил ей лицо, и Валентина очнулась от забытья. Светало. Она вынула из кармана куртки мобильный телефон и набрала номер полиции.