Иванов

Отец умер  два года назад,  но  приходил часто. Никогда не звонил, просто стучал в дверь. Иванов открывал, отец входил, шел прямо на кухню,  ставил чайник, не  доводя  до  кипения,  наливал,  бросал  в  чашку горсточку  прошлогодненй «Лисмы»,  выпивал  бурую  жидкость и уходил. Квартира его  была в соседнем квартале. Он  получил  ее уже когда  умер. Когда  отец пил  чай, Иванов  обычно  проводил  время в комнате.  Некоторое время назад он пытался с отцом говорить через стенку, но  тот  не отвечал.  Иногда Иванов ездил к отцу на кладбище, но там отца никогда не было. Могила была, а отца не было.   Тогда  Иванов порой  стучал  по  плите,  думал, отец откроет или  хотя бы  ответит, но он не открывал и не  отвечал. Тогда  Иванов  садился  на скамейку  и  ждал отца.  А  номер его городской  квартиты  он  забыл.

Иванов работал  возде метро, в  Мосгорсправке. Такие были  в  советские времена везде, потом их не   стало, но эта  осталась,  и  скольно  можно было вспомнить, в ней всегда работал Иванов.  И  в  советские времена  тоже  он работал,  и даже  раньше,  при  Керенском  точно, а  что  он  делал  еще раньше,  он  не помнил.  Или не  говорил. Скорее  всего, тоже  работал.  .Иванов   мог выписать любую справку кому  унодно  и  о  чем  угодно,  кроме,  конечно, запрещенных  Уголовным  Кодексом Российской  Федерации. Чаще  всего  приходили ветераны,  и  войн,  и труда,  и охоты, и  рыболовства - за подтверждением  стажа. Часто -   владельцы шести соток, и Иванов   выписывал  им документы о том, что лопата не грабли. Бывали  молодожены и  просили  справки о  смерти  предыдущкго  супруга  одного   из  молодых или обоих. Порой  приходили  и  сами  предыдущие  супруги  Иногда  мусульмане  спрашивали, где  мечеть. Мечеть была  далеко, и они  уходили  Сколько помнили Иванова, он всегда работал в Мосгорсправке, и сколько помнили Мосгорсправку, в ней всегда работал Иванов.

В детстве  Иванов катался на санках с горки,  горка былп невысокая, но вся  в кустарнике, и Иванов  почти никогда не  докатывался до низу, до оврага, а увязал в кустах,  вставал с санок, брал их за вервь и  годами вез меж кустов, то падая в гряный снег, то с  него  вставая. Год  за  годом. Падал  и вставал,  снова  падал… Когда  бывал  он во  младенчестве, и  бывал  ли  вообще,  никто не  знал,  может  быть, включая его самого а, может,и нет,  может, сам  он знал.  То  же самое  касалось  и  того, как  и  каким  образом  бывал  он по  много лет одновременно  и  на  горке,  и  в «Мосгорсправке»,  н ни  он  не  знал,  ни  другой  кто.  А  может  быть, тоже,  кто-то  и  знал, но  не  хотел  говорить  Да и  зачем  вообще  говорить ?  Так шло детство, отрочество, юность, зрелость, старость, болезнь, печаль, воздыхание, жизнь вечная. 


Была ли у Иванова жена, были ли дети, тоже никто не знал.  Знал ли сам он ?  Говорили, что знал,  но, возможно, тоже  нет.Женатым  его представить было трудно,  как  и его  жену,  если  она  была,  трудно  было представит  замужем.   Детей  еще  как-то  можно, а  жену  нет. Сам  он  несколько раз  говорил,, что брак  ему  невозможен  технически. Его никогда никто не навещал, обедов не приносил, озабоченно не беседовал.  Только за справками.  Жены так себя не ведут. Они вообще  как  прапвило  никак  себя не  ведут,  а  в  таких  случаях  тем  более. Когда заканчивался  рабочий день, Иванов шел ломой, а может  быть  и  нет,  не  домой,  а  на горку,  а  ха  это  время  круг  его  оборачивался.  Ну,  вот,  тогда  что-то моно  и объяснить,  если  нужно.  Только  вот надо ли ?

За это время  промелькнули две войны,   смендлсь несколько правительств, два  председателя  и  три  предстоятеля,  много полегло народу.   Много и выжило.  Иванов выжил.  Отец не выжил,  он умер  от  фурункулеза, но  жил теперь  по  соседству,  поэтому и навещал Иванова.  Мертвый, он  не изменился, только походка.  Когда он шел по лестнице, его  шаги  были хорошо слыщны  из  квартиры  Иванова, и  костыльный стук тоже,  а при эизни  шаги  слышны  не были, только    стук.

Иванов не пил.  То есть раньше он пил  когда-то, а теперь не пил, то есть  если бы его угостили, он бы выпил, но его никто не угощал, и потому он не пил, и  ел мало, экономил отцу на чай.  Иногда он  ездил  в  церковь, старообрядческую,  но редко,  а  последние два года не ездил.  Что  он  старообрядец,  никто не знал,  потому  что, хотя  он  и не  курил,   бороды   не  носил,  да  он,  может быть,  им  и не  был.


В  ту  совсем  раннюю  весну  Иванов приехал в Николо-Ильинскую церковь вместе  с отцом,  то есть  Иванов  ехал  в  первом  ряду  автобусных  сидений, а отец  в  последнем.  Потом  . отец кула-то пошел, скорее ксего  на кладбище, а Иванов  защел в храм. Он не был в нем уже года лва, пока болел.  Болел  он  поясницей,  поэтому плохо  ходил,   тоже,  как  и  отец,  на  костылях,  что не  мешало  ему  ходить  в  «Мосгорсправку» и даже  кататься  с горки, как маленькому.  Когда  он  вошел,  в  притворе шла уборка, и Иванов увидел женщину, ту самую,  которая  когда-то  подарила ему  один  из  его двух костылей.  Она мыла пол,  была без платка, и очень ярко накрашена, совсем не похожа на старообрялку. Подбежала к Иванову «Владимир, почему Вас так долго не было? -  «Вы  же знаете, я болею, вот… Ноги…» - ответил  Иванов, и вдруг неожиданно для  себя заметил, что твердо стоит на обеих ногах. Надо  же,  бывает… И почему она не жена мне?» - подумал Иванов,  протянул  ей  руку, и она приподнялась и  опять на  него  посмотрела.  «А,  может  быть,  и жена» -  мелькнуло   в голове Иванова.   «А где папа мой?» - спросил он у нее, - «Здесь где-то, не безпокойтесь»,  «Я  пойду поищу его» -  «Хорошо – ответила женщина, и возвращайтесь, я буду Вас здесь ждать»

Иванов вышел  из храма,  прошел за каменные ворота. Вокруг простиралась приземистая, холмистая, хорошо прежде знакомая местность. Он  подумал,  что  местность похожа  на  маму,  которую  он,правда  не  помнил и  даже не  знал,  была  ли  она  у  него. А  местность вся  дымилась,   а  почему, Иванов не понимал.  Ведь  такой  дым  бывает не  в начале, а  в  середине весны, когда  жгут листву на  участках.  А  тут  еще  и  изнутри,  откуда-то глубже,  чем из-под снега,   пробивалось,  глухо полыхая и  снизу озаряя проплешины,  что-то такое  огненное. Местность  тлела, иногда воспламеняясь из-под земли, сквозь  грязный невысокий снег вспыхивающими языками. .  Но Иванов  шел    спокойно, огонь ему не вредил.  Начал спускаться  по дороге к щосе, которое  вело к Москве.  Ехать в Москву ?  Одному ?  Где отец ?  Иванов знал, что он давно мертв, но  его  ведь все  равно надо  забрать.  Возвращаться к ней ?  А ладьше, потом ?  Он же  все  равно  был  технчески  не  способен  к  браку.  Да и  там ли она ?  Вообще-то он приехал  на исповедь к отцу И.,  и отца привез, мертвого  давно,  тоже  на  исповедь. А,  может  быть,  совсем  и не  на  исповедь он приехал,  он  же   бороды  не  носил

Иванов спускался вниз, по тлевшей и петлявшей дороге, мимо горящего кустарника.  Отовсюду,  издалека, раздавалась прерывистая собаыья разноголоица,  словно все они со всего края поднялись заедино.  Ехать в Москву ?  Ловить  проходящую машину ?  Ну да, там изредка проезжали, сквозь тот же самый дым отдельные грузовики.  Навстречу Иванову шел какой-то мужик в ушанке.  «Как эта деревня  называется?» - спросил Иванов.  Он зорошо знал, что Николо-Ильинское..  «Эль-Нитра» - бормотнул  мужик. «А почему Эль?»  Мужик не ответил и исчез где-то за поворотом. Ну да, испанское  что-то…  Иваноа  развернулмя и пошел назад, к храму.

Он  искал женщину.  Ее  не было. Храм был единственным местом, где  ее  не  было.  Но  не было и никого.  Впрочем, в это время, в самлй середине дня  там обычно никого и не бывало. Иванов вышел к  воротам.  Возле ворот народ был, хотя немного.  Иванов понял, что они жлут отцов    Встал вместе с ними.  Кругом  стоял дым.

-Его  не  будет  сегодня -  услышал Иванов дребезжащй  голос с крыши.  Это был Вася.  Вася всегда знал, где о.И и где все Раз  Вася  сказал, значит все так  и есть.  значит, приехали они с  рицом  зря. Надо  бы  отцу  сказать,но  отца не  было, и даже Вася  не  знал,  где он.  Иванов  отправился  искать женщину.  Он пошел на озеро.  Озеро еще   было покрвто льльдом, и поэтому  женщины там не было. «Ну нет и нет» - решил Иванов, - Все рапвно  мне жениться  технически невоможно,  я  ведь потому  в «Мосгорсправке» и работаю,  а  то  ведь  давно  бы женился,  и  детей  завел.. Пойду  папу  найду»  Но  для этого надо опять  возвращаться,  он  ведь где-то  вокруг   ходит,  может,  кто  умер, они вот вместе  и  ходят.   Медленно побрел  по грязному  снегу, который  впрочем подмерз,  и идти было  можно.  Метрах  в двадцати  застыла  с  лаем стая  собак, все  та же,  она  чведь  перемещалась  по местности. Собаки лаяли и выли на Иванова,  но не  приближались..  Очевидно,  они  подходили  к  границе   территории стаи, а,может  быть,  нет.  «Папа, папа!» - начал кричать  Иванов,  но ответа  не было.  Так он шел и кричал «Папа, папа!».   До  «Мосгорсправки»  оставалось  километра  три, а,  может  быть, и  нет, больше или меньше. Иванов  за отца  не  бепокоился,  он знал, что папа умер, а потому  ему никто ничего плохого  не сделает,  ни  человек, ни милиционер.  Навстречу  шли  пионеры.  Иванов  вспомнил,  что раньше  их  было  много, а теперь стало  мало, но есть. «Как  хорошо – подумсал Иванов -  когда  кто-то есть.  Хуже,  когда никого нет».  А  сам  он , Иванов,  есть,или нет  его,  он  не  знал.  Скорее  всего,  все-таки  нет,  потому  что если  бы  он  был,  у  него, наверное,  болела  бы  поясница,  а так  не  болит,  разве  что  ноги, но  это потому,  что он, все-таки,  наверное, есть, Иванов.  Правда,  вот отцв нет,  а у  него иногда  болит,  и  нога, и  сердце


Иванов давно  хотел  уйти  отсюда  вслед за  отцом,  но он  не  мог, потому  что  кому-то  ведь надо было  об  отце, жившем  совсем  рядом, в одиночестве, хотя  и  мертвом,  заботиться.     И  сам Иванов  жил  один,  и  ведь  могила  у  него на кладбище,  как  у  отца, тоже  была, и тоже неподалеку -  ее  снимала  временно старушка  Серафима Петровна, очень тихая  и всегда  приветливая,  там  она и  жила   дожидаясь Иванова.  Он  ведь  тоже  имел  ордер,  просто сейчас ему было не до  того -  ведь  к  нему  за справкой  стояли  и  ждали  очереди десятка  два молодоженов  и   десятка два  мусульман.

Иванов  знал,  что отец  все равно придет к  нему  в  «Мосгорсправку», и  они будут  вместе выписывать приходящим  номера  адресных  книг и свидетельства.  Отец очень  любил это занятие,  оно  нпоминало ему  оформление  свидетельства о  смерти,  он  сам  это  говорил.

Но  отца  почему-то все  так  и    не  было. В  конце  концов  Иванов  дошел  по дороге  до  «Мосгорсправки»,  открыл ее  и  сел  составлять отчет.  Правда,  это  была не та «Мосгорсправка», в  которой  он сидел  раньше, но  вель это  не  так важно,  поскольку  все  отделения  и  киоски  !Мосгорсправки»  это  одна  и та  же  Мосгорсправка,  и она есть  во  всех  городах  бывшего  Союза и  дже  в  зарубежье,  Дальнем и  Ближнем,  где  ею руководит девушка Лариса,  которая,  сколько не  объясняй ей  о  технической  невозможности  выйти  замуж за  Иванова,  так  же  мечтает  об  этом, как  и  старообрядка  Еликонида. Но  Иванову  это  все  равно,  ведь, помимо технических  проблем  его  возможной  смерти на  брачной раскладушке  ,, он  должен  заботиться  об отце,  и  это важнее всего. Сына  ведь  может  и не  быть,  а  отец  есть,  тем более  он  умер. Его  надо  дождаться, он  придет.   Но  вот  час  его  нет, два  нет, год  нет,  все  так  и  нет папы, и   Иванову  только остается  вспоминать  о  том,  как они  когда-=то очень давно,  возле  случайно  не  засыпынного  при  строительстве  их квартала   ручья, играли    в коняжки.  Сначала  отец  был  коняжкой, а  потом  Иванов,  а  потом  снова  отец  и  снова Иванов. Был  ли  отец тогда  жив, Иванов  не  знал, как,  впрочем,  точно не  знал,  был  ли тогда жив  он сам. Он  ведь  никогда этого  не  знал. И  отец  не знал ,  кто из  них  жив. Кто-то, да, должен  был быть  жив, но  вот  кто ?  Иванову  казалось,  что он сам вряд ли,  а  отец  у  тому  времени  вроде  бы  уже  умер. Значит  жив  кто-то  еще, возможно,  коняжка, а  возможно  тетя  Лида,  сидесвшая  рядом  на скамейке.  Потом тетя Лида ушла,  а  значит  это не она  здесь сидела,  не  тетя  Лида,  а  еще  кто-то.  Вот  этот  кто-то и  мог  быть жив,  А  коняжка ? Как хорошо  было  бы  сейчас  выскочить из  «Мосгорсправки»  и  поскакать, но  ведь  этого не  поймет  милиционер, да и отца  надо дождаться,  а  как он  дожлется  отца,  если его  заберут на  пятнадцать  суток,  а за  это  время  опять  сменится несколько правительств, два  председателя  и  три  предстоятеля,  много поляжкт народу,  хотя много и  выживет.     «Папа, папа!» - вдруг  закричал  Иванов.  Он  понял, что искал  напрасно,  ведь  он никогда  раньше  не  видел  отца,  и  отец  не видел  его.

В  это время Иванов почуствовал  запах  дыма. Того  самого  дыма, который  окутывал  местность  вокруг  Николо-Ильинского. Значит,  дошло  и сюда, или  ветер  нанес,  нет,  скорее  всего  дошло,  низами,  быть  может,  через  метро, впрочем,  какая  разница. Это  что,  неужели  мама? – вдруг  подумал Иванов,  но  тут  же  вспомнил,  что  мамы  у  него,  скорее  всего, все-таки  не  было  Еще  он никак не  мог  понять,  как это  он сам дошел  до  Мосгорсправки»,  ведь  от  его  района,  если  идти  пешком, Николо-Ильинское   совсем  в  другую  сторону,  через  весь город,  и  даже  мимо  Птичьего  рынка.  Где-то  глубоко  под  Ивановым, или  высоко над ним   что-то  полыхнуло 

У  Иванова закололо  под  сердцем,  потом отнялась  рука, потом нога. Вроде  бы  полыхать  перестало,  но  он  присел  на  стул,  с которого  раньше  зачем-то  встал,  попытался  выпить уже совсем  холодного  чаю,  но  не  мог,  потому  что ему  захотелось  спеть  песню..  «Как  молоды  мы  были,  как  искренне  любили» -  запел Иванов,  и вроде  бы  эта  песня  действительно  стала  его  лебединой  песней.