Путешествия. Вьетнамская мозаика

• После 20 часов перемещений и полетов, потом еще часа оформления визы я вижу табличку со своим, или почти своим, именем в руках встречающих и выхожу с ними из здания аэропорта в Хошимине (он же Сайгон). После снега, решившего устроить мне проводы, меня встречает жаркое солнце и горячий асфальт. Садимся в машину и, чуть отъехав от аэропорта, попадаем в потоки легких мотоциклов, движущихся безо всяких правил. Скорости, правда, небольшие, разогнаться в этой каше просто невозможно. Впрочем, позже выяснится, что одно неписаное правило существует и гласит: мотоциклист всегда прав. А еще позже под звук сирены скорой помощи станет ясно, что это правило, конечно же, не может предотвратить аварий, в которых мотоциклы и их водители мало что могут противопоставить машине, кроме внимательности и навыков. А ездят на тех мотоциклах во «вьетнамках» на босу ногу, в босоножках «ни шагу назад», в обуви на шпильках, по трое и еще с ребенком на руках, а также в одиночестве с грудным ребенком в одной руке и рулем в другой. Это не транспорт, это даже не средство передвижения, а скорее способ перемещаться. Пешеход, передвигающийся на своих двоих, чувствует себя неуютно, он явно лишний. Решиться нырнуть в бесконечный бурный поток мотоциклов, чтобы перейти улицу, – то еще занятие, особенно если перейти улицу надо в одиночку. На середине улицы, если она широкая, может охватить тоска: дальше перемещаться в гуще мотоциклов не хочется, но идти обратно нет смысла, в обе стороны все едино. И ты среди этих мотоциклов одиноко-затерянный. Так что надо дышать глубоко, собирать волю в кулак, в ноги, в общем, куда удастся, и переходить. Позже в одном путеводителе мне попадется замечательная фраза, что для туриста, путешествующего по Вьетнаму, мотоциклы представляют куда большую опасность, чем ядовитые змеи. Дословно: скорее вас собьет мотоцикл, чем укусит ядовитая змея. Фраза, что ни говори, жизнеутверждающая, но к тому времени, когда я ее прочитала, я немного побывала на улицах, вооружившись инструкциями гидов: переходи медленно и уверенно, они объедут. Но все это будет позже. А пока я из окна машины вижу много мотоциклов вокруг, и поражает меня другое. Помимо знакомых по картинкам вьетнамских соломенных шляп на людях много масок, похожих на медицинские, только разноцветных. Мне приходят в голову мысли о пыли и загазованности, и хочется спросить сопровождающих, не надо ли мне срочно обзавестись респиратором. На не заданный вслух вопрос они через некоторое время сами дают ответ. Это женщины берегут кожу от солнца. И я замечаю, что в масках, действительно, женщины. А еще они могут быть в перчатках по локоть все с той же целью. От солнца прячутся основательно. Как сказала впоследствии мне одна девушка, живущая во Вьетнаме, здесь, кажется, даже на дезодорантах пишут «с отбеливающим эффектом». Это только я после снега с радостью ловлю солнечные лучи. Здравствуй, Вьетнам.
• Мы ходим по военному музею. По российским меркам музей небольшой, но боль, с которой говорят о войне, от этого ничуть не меньше. Видно, что меня хотят убедить, насколько война была ужасна, как до сих пор сказываются последствия применения химического оружия, какие рождаются дети-инвалиды. Я мысленно отвечаю, что меня не надо убеждать, любая война вызывает у меня отвращение, но вслух ничего не говорю и слушаю, и смотрю на фотографии, сделанные военными корреспондентами, и на фотографии послевоенных детей, и слушаю боль страны. Рядом – помещения тюрьмы, построенной французами. Две маленькие камеры. Тюрьма есть тюрьма, и все же слышать о том, что использовались эти камеры еще и с дополнительным садизмом, неприятно. В соседнем помещении – гильотина. Не макет, а действовавшая тюремная гильотина. Вид нависающего косого ножа вызывает содрогание, недоумение, неприятие, протест. Где-то смутно бродит недодуманная мысль о том, является ли знакомство с техническими новинками цивилизацией, и что такое вообще цивилизация. Экскурсия заканчивается, и мы выходим на улицу. Потом я проведу несколько дней на морском пляже, где не совсем безлюдно, но нет толп народу, проеду мимо полей, лесов, садов. И у меня почему-то возникнет ощущение, что земля вьетнамская радостно отдыхает от многочисленных в истории этой страны войн. Люди помнят, рассказывают, а земля просто нежится, греется под солнцем, растит без напряжения все, что может, и отдыхает. Покоя тебе, Вьетнам.
• Я читаю меню и раздумываю, что бы выбрать на пробу. Перед поездкой прикидывала, соберусь ли с духом отведать, например, жареных тараканов, но оказалось, что вьетнамцы насекомых не едят, и мне так и не довелось понять, как бы я на них отреагировала. «Змеиные» блюда не вызывают интереса, хотя есть отдельно кожа змеи, хребет змеи и собственно змея. Представляю себе в какой-нибудь нашей кафешке блюдо из куриной кожи или шеи, в общем, отдыхаю, веселюсь и радуюсь жизни. Натыкаюсь в меню на салат «Медуза». Читаю состав, мало ли что как назовут, в нашу «Мимозу» цветы не крошат, с успехом заменяя их желтком. В ингридиентах салата опять повторяется слово медуза. С трудом представляю, а точнее не представляю, как ее можно приготовить, и решаю попробовать. Приносят приличную горку наструганных овощей с ананасом и зеленью, изрядно приправленных специями. Надо сказать, что в целом во вьетнамской кухне в сами блюда специи добавляются аккуратно. Они могут стоять рядом, и твори себе по своему вкусу. А в этом салате специй сразу на ту медузу, которая обжигает. В горке овощей начинаю различать неровные полупрозрачные полоски и пытаюсь понять собственно их вкус. Да, кажется, понятно, почему тут столько специй и овощей. Надеюсь, что йода не меньше. С вьетнамским чаем, которого выдали приличный чайничек, салат идет. Звучат вариации на тему «миллион алых роз». Неожиданно во Вьетнаме, но очень мило и душевно. А я почему-то забываю, что читала компоненты салата, поскольку прошлась бегло по всему меню, да еще и в попытках понять, осмыслить и выбрать. И под знакомые напевы начинаю думать, может, это вьетнамская прозрачная лапша была, а никакая ни медуза? Хочу уточнить у официанта, и тем самым собираю вокруг себя троих работников, пытающихся совместными усилиями уяснить, что надобно той иностранке. В конце концов их невольное пожатие плечами (медуза как медуза, а мы уж подумали, что что-то не в порядке), убеждает меня окончательно, я говорю, что у них очень вкусный чай, и мы все улыбаемся друг другу. После этого салата я узнавала медузу на гостиничном «шведском столе» отдельно, уже без овощей, и пару раз брала ее. Она всегда была с красным перцем. Дуриан я пробовать не стала, зная о нем по рассказам. Сами вьетнамцы смеются, что это плод неудавшейся любви вьетнамского юноши с камбоджийской девушкой. Поскольку любовь не удалась, фрукт и имеет такой запах. Замечательный образ неудавшейся любви! Далеко не все местные жители могут его есть, но истинные любители и ценители называют королем фруктов. Зато пробую плоды хлебного дерева. Одного раза вполне достаточно. Запах тоже резкий и не слишком приятный. Впечатление усиливают слова, что и на следующий день теперь от меня им пахнуть будет. Здорово, от меня еще и запах будет сутки! Да, похоже, хлебное дерево лучше готовить, что вьетнамцы и делают. Зато я теперь узнаю его вкус в каких-то сладких лепешках. Запоминающийся привкус. Мои пробы и эксперименты с лихвой компенсируются ананасами, которые могут присутствовать во всех блюдах, арбузами, манго и другими фруктами, зеленью, замечательными креветками, крабами, рыбой. Спасибо, Вьетнам.
* Самолет летит уже над Камбоджей, и мы приземляемся в Сим Риепе. Из-за обилия ярких высоких цветов вокруг создается впечатление, что мы сели если не на клумбу, то на лужайку уж точно. Небольшое здание аэропорта, симпатичное, уютное, вполне вписывается в цветочную гармонию. Разноязычные пассажиры самолета невольно тянутся за фотоаппаратами и начинают фотографировать, едва ступив на кхмерскую землю. Меня встречает Саред. Он учился в Одессе, служит в армии, а в свободное время водит русскоговорящих туристов по Ангкору. Для знакомства я говорю, что по программе у меня вечером закат над Ангкором, а на небе сплошные облака, мол что делать с этим будем. Он серьезно смотрит в свой листок, перечисляет места осмотра, потом поднимает глаза на меня: у меня в программе нет заката. Видя мою улыбку, тоже улыбается. Вместо заката, плотно занавешенного облаками, в первый вечер я смотрю танцы. Они не отличаются ни искрометной зажигательностью, ни тягучей плавностью. Это непростая геометрия шагов и движений рук при почти неподвижном позвоночнике. Наряды мужчин и женщин мало отличаются, иногда просто одинаковы, так же как и движения, но вот руки, и в особенности кисти рук женщин выделывают нечто, кажущееся невероятным. А на следующий день я попадаю в Ангкор и прилегающие храмы. О нем, о том, как он был обнаружен, написано достаточно. Темные от времени камни как-то очень спокойны. Они чем-то сродни скалам и горам, а не сооружениям. Почти везде ступени узкие и крутые, да еще и поврежденные. Надписи для туристов, что они лазают по этим ступеням на свой страх и риск. И, естественно, лазают. Иногда, как по горам, на четырех конечностях, и спускаясь так же, лицом к вершине. Сползая с очередной вершины старого храма, я говорю Сареду: всегда предполагала, что путь к богу труден, но не думала, что настолько. Я еще далеко не сразу понимаю его русский, но он меня начинает понимать, и смеется. Мы вместе приходим к выводу, что лестницы их правители не додумали, и сам гид поднимается по ним только в случае необходимости, предоставляя мне самой упражняться, наслаждаться и любоваться. Храм Та Пром не до конца расчищен от деревьев. И это самое сказочное место, где корни великанов-деревьев причудливо обнимают постройки человека. И деревья эти тоже величавы и спокойны. За два дня моего пребывания в Камбодже корни их, кажется, проросли в моей душе, также обняли ее, и в ней стало полнее. Привет и поклон тебе, Камбоджа.
* Я снова во Вьетнаме. Валяюсь под кокосовыми пальмами, слушая море и каких-то шустрых, очень маленьких птичек. Я видела здесь бабочек намного больше этих пичуг. Похоже, это колибри, клюв у них длинный, они невзрачные, но голосистые и непоседливые. Вечером возвращаюсь в номер, включаю свет. По стене от меня и света кто-то шарахается со скоростью, которой позавидовал бы любой таракан. Мелькают лапы. У меня впечатление, что их штук по десять с каждой стороны. Цвет у ползучего гостя песочный, а размер, хоть его трудно определить в молниеносном движении, тянет сантиметров на пятнадцать. Непрошеный гость исчезает где-то в стороне душа, а я застываю. Вспоминаю крымскую сколопендру, умудрившуюся обжечь даже через брюки так, что я подскочила. Что-то перспектива жить в номере с неопознанной живностью меня не вдохновляет. Закрываю дверь и иду к милым девушкам-администраторам. С помощью ограниченного английского языка и свободного движения пытаюсь объяснить кто у меня в номере, и спрашиваю, нет ли во Вьетнаме кусачих насекомых. Кажется, получается что-то отдаленно напоминающее кхмерские танцы. Но моего танца и английского языка девушки явно не хватает для полного понимания. Ей в голову приходят только москитос, от которых у меня есть фумигатор. Девушка обещает, что ко мне в номер сейчас придут. Но они же никого не увидят, ОНО уже спряталось. Ситуация заходит в тупик. И тут девушка набирает какой-то номер телефона и дает трубку мне. Человек на другом конце провода говорит по-русски. И успокаивает меня: никаких кусачих или ядовитых насекомых нет. Я радуюсь и иду ужинать в присмотренное кафе. Сидя за столиком на улице, в ожидании заказа я наблюдаю за катавасией ящерок на белой стене. Они гоняются друг за другом, вместе падают, снова мелькают. Тут, наконец, в их движении я узнаю своего «насекомого». Смеюсь над собой, радуюсь барбекю из морепродуктов и уже подумываю, как бы подружиться с гостем. Но до моего отъезда он лишь пару раз ненадолго показывался из-за настенных часов номера и мгновенно исчезал при малейшем движении. Посмеиваешься надо мной, Вьетнам.
• Мы, это я, еще одна семья из Петербурга и сопровождающая нас Женя гуляем по «вьетнамской Швейцарии» - Далату. Женя приехала учиться во Вьетнам из Хабаровска и влюбилась в эту страну. Женю подначивают тем, что влюбилась она, наверное, в какого-то жителя, а девушка удивляется, не может понять, почему другим непонятно, что можно влюбиться в страну. И Далат ей очень нравится. И нам тоже нравится. Город этот в горах какой-то не совсем вьетнамский, живописный, аккуратный, с красивыми парками. По дороге к нему мы заехали к двум водопадам. К одному из них заезжали по американским горкам. А к буддийскому монастырю – по канатной дороге. Пожалуй, самое главное ощущение здесь – парение. Попадаешь сюда, и словно становишься легче, и начинаешь парить. У этого города удивительное пространство. И причудливая гостиница, прозванная «сумасшедший дом», смотрится легко, ненавязчиво. Пожить в ней не тянет, но познакомиться интересно. Теперь мы с вами знакомы, Далат.
• Ханой встречает тем же полчищем мотоциклов, озерами, мавзолеем Хо Ши Мина, первым вьетнамским университетом – «храмом литературы», пагодами и обилием будд как в храмах, так и в лавках. А еще старым кварталом тридцати шести улиц. Сейчас по кварталу ходить не слишком приятно из-за засилия мотоциклов. Они занимают тротуар, они заполняют улицы, и старый город очень проигрывает от них. Думаю, его все же сделают пешеходным когда-нибудь, и ходить от лавочки на одной стороне улицы к той, что напротив, можно будет свободно, не прорываясь через потоки байков. И дышать там станет полегче. А в озере Возвращенного Меча в Ханое обитают родичи прабабушки вьетнамцев - черепахи. Из-за них озеро не трогают, хотя надо бы его почистить, поменять воду, да боятся потревожить обитателей. Столица страны не выглядит ни заносчиво, ни претенциозно. Город с древней историей остался трудолюбивым и не противопоставляет себя стране. Это вызывает уважение, Ханой.
• Бухта Ха Лонг. Природный памятник, охраняемый ЮНЕСКО. Место, где дракон спустился в море. Тот самый дракон, праотец вьетнамцев, который со своей женой феей народил сто детей, после чего понял, что совместная жизнь с феей не совсем то, что ему нужно, и забрав половину детей, отправился жить в море. Потомки этих детей до сих пор так и живут в море, рыбачат. Вторая половина, оставшаяся с феей – на суше. Ха Лонг весь в тумане. Неужели я ничего не увижу? Поначалу кажется, что в тумане вообще невозможно будет двигаться, разве что капитаны многочисленных моторных суденышек знают бухту наизусть и могут перемещаться с закрытыми глазами. На деле оказывается, что островов в бухте столько, что  и при такой видимости не увидеть острова нельзя. А туман добавляет в картину нечто сюрреалистическое, загадочное, не донца проявленное. Это здорово. Жаль только, что быстро понимаешь: для осмотра бухты понадобиться не один день, а за отпущенное время можно увидеть очень небольшой кусочек, и даже в ясную погоду лишь приподнять завесу над тем, что называется Ха Лонгом. Но и небольшая часть покоряет. Удается увидеть две пещеры, большие, с высокими сводами и замысловатыми образованиями. Разноцветная подсветка в одной из пещер делает ее красочнее, еще более завораживающей. А вокруг острова, острова. То скалой, то лишь тенью. Выступающие из тумана, и тающие в нем.
• Посмотрев напоследок долину Меконга, я прощаюсь с Вьетнамом. Со страной, где даже хоронят по фэн-шуй. Со страной, где хоронят на собственном рисовом поле,  и где осталась традиция перезахоронения умерших по прошествии трех лет. Где дети не разглашают в школе имена родителей, а родители зачастую зовут детей по порядковому номеру появления: первый, второй, третий, а на юге Вьетнама принято начинать сразу со второго номера. Где непозволительно сказать: баба Катя или тетя Света. Тетя тоже будет второй или третьей, а чтобы никого не перепутать нашему слову тетя соответствует шесть, кажется, слов во вьетнамском языке, определяющих сестер отца, матери, жен братьев. Это особое отношение к силе имени. И детям не разрешают баловаться именами старших. Я прощаюсь со страной, где умерший тут же становится своеобразным святым в своей семье, попадает на домашний алтарь, и оставшиеся просят его о защите и помощи, явно считая, что после смерти возможностей у него больше. Со страной кокосов и риса, шелка и моря, гор и пагод, со страной, в свое время усложнившей китайские иероглифы под свою фонетику, а потом перешедшей на модернизированный латинский алфавит. Я прощаюсь со страной, где мне окончательно становится ясно, что слова: «у нас принято» или «мы живем так» не делают нас разными, в условиях жизни и традициях различий больше, чем собственно в людях. И при желании друг друга понимать никакие традиции не помеха. Я прощаюсь со страной, после возвращения из которой, я начинаю сознавать, что учусь не просто ездить в другую страну, но путешествовать и видеть. Всего тебе доброго, Вьетнам.