Мама воробья

Из сборника «Мой дом»

     Она нагло «восседала» на грядке с клубникой и, не отрываясь от едва покрасневшей ягоды, продолжила свою трапезу, даже не повернув головы, когда наша вишневая «Киа-Спектра» въезжала на заросший травой дачный участок.
     - Ах ты, хулиганка! – с неподдельным удивлением сокрушалась моя жена. – Что натворила? Откуда взялась? Клубника ещё совсем не созрела, а ты тут как тут! Ну, надо же, и сетки не боится, и чучело ей не чучело, хозяйничает, как у себя дома.
     - Тр-р-ры, тр-р-ры, - из глубины сада обиженно отозвалась птица.
     - О-о-о! Да она, похоже, обиделась на тебя, мама, - рассмеялась наша Младшенькая, - решила, что это её огород, а мы тут незваные гости.
     Ну, и действительно, чего б ей так не решить, мы ведь почти месяц не были на даче. В мае, обработав на скорую руку задуманные женой грядки, окопав и покрасив деревья, удобрив кусты, да скосив быстро поднявшиеся из-за необычно теплой и ранней весны одуванчики, мы улетели на встречу с летом. Так всегда, в конце весны наш путь лежит на юг, к морю, к солнцу, пока там ещё не так жарко, не очень дорого, а главное совсем несуетно. Не люблю сутолоки, у нас в Питере не принято толпиться, навязываться, приближаться на расстояние вытянутой руки, нам неуютно в разгар сезона на курортах и…, пожалуй, в столице. Некоторые это воспринимают за какой-то Питерский снобизм, некое высокомерие, но, верь мне, это не так! Просто здесь, на севере, больше простора, воздуха (в прямом смысле), воли. Вот мы и любим в конце мая, как пернатые путешественники, летящие с юга на север, спешить им навстречу. Но по возвращению приходится, всё бросив, спешить на дачу, пришло время полоть, косить, поливать, удобрять… ну, то есть, ублажать землицу-матушку, - она у нас капризная, просто так не даст урожая.
     А на даче-то в это время хорошо, уютно, всё цветет, растет, как на дрожжах, поет, звенит, благоухает и радует. На нашем участке всегда много птиц. В скворечнике каждый год селится скворец, в малине – малиновка, под крышей старого дома – ласточка. На высокой березе у забора в черном старом гнезде живет ворона, а где-то на соседнем с нами поле прячутся чибисы, сороки, сойки, кукушки. То здесь, то там с разных сторон к нам прилетают веселые стайки вездесущих воробьев и трясогузок. А утром на восходе солнца гимн любви поет соловей, которому неизменно подпевает разношерстный веселый пернатый хор.
      На самом деле мы очень любим наших пернатых соседей. Так забавно и приятно наблюдать, как они с аппетитом поедают вездесущих насекомых, роящихся под сенью наших деревьев и скрывающихся в их листве. Вот только наглая ворона нет-нет да набезобразничает у жены на грядках. Она вообще ничего и никого не боится, то кусок булки со стола утащит, то в мешках с мусором набезобразничает, а то решит морковкой полакомиться. Спасаясь от неё, мы и растянули на грядках зеленую специальную сетку, - говорят все птицы боятся её вида и не садятся в этом месте землю. Впрочем, как оказалось, все, да не все! Вот, к примеру, эта «незнакомка» совсем её не боится, да ещё и нас за незваных гостей приняла, обругала.
     - Тр-р-ры, тр-р-ры, - будто подслушав мои мысли, прямо над головой затрещала серо-коричневая птица.
     - Смотрите-смотрите, да это же мама воробья, - увидев её, сидящей на высокой яблоне у старого дома, запрыгала на одной ножке дочь.
     - И, правда похожа, только много больше, - удивилась жена и, что-то припомнив, вдруг обрадованно добавила, - да это ж,наверно, дрозд… тот самый, папин! Вернулся…
     - Дрозд? – перебил я. – Почему именно дрозд? Папин? Откуда вернулся?
     - Не знаю, откуда, - пожала плечами она, - он вряд ли скажет. А дрозд, потому как папа так называл неуловимую птицу, которую было трудно даже увидеть, - шустрая больно, пряталась хорошо, а трещала именно так, как эта, громко и возмущенно. Он с ней часто разговаривал, ругался, больше из-за клубники, которую та, бывало, поедала, но с участка из гнезда никогда не гнал.
     - Вот это история! – обрадовалась новому «случАю» дочь. – Мама, мама, скорее покажи мне гнездо «мамы воробья».
     - Да, где уж там, - улыбнулась жена, – дрозд исчез, как только папа, твой дедушка, то есть, перестал приезжать сюда, на дачу. А гнездо тогда на этой самой яблоне было, откуда дрозд теперь ворчит на нас.
     «Мама воробья», словно заинтересовавшись рассказом жены, прервала свою трескучую ругань с верхушки упомянутой яблони и внимательно с тревогой уставилась на нас.
     В мае, когда мы белили яблони, дроздов на участке совершенно точно не было, хотя, если уж они решили поселиться у нас, то должны были уже свить свое гнездо. Впрочем, может быть, мы их просто не приметили тогда, но трудно, знаешь ли, не заметить такую колоритную и громкую птицу на голом участке всего-то в десять соток. Правда она и впрямь хорошо маскируется, если хочет, конечно, вот и теперь, вдруг куда-то неожиданно спряталась, лишь только мы чуть-чуть отвлеклись от неё. Но и мы, подхваченные водоворотом дачных событий, скоро забыли о дрозде. Ну, а то как же, первый раз за сезон приехали с ночевкой, надо много успеть. Слава Богу, что после долгих Питерских изнурительных дождей в начале июня погода наладилась. Здесь всегда так, ни на секундочку не присесть, глаза и руки, словно заводные не дают душе покоя, всё-то им неймется, все-то работу ищут, пока уж совсем силы не оставят «бренное» тело. Сегодня всё именно так и вышло, лишь только солнышко коснулось горизонта, а мы вкусненько поужинали под той самой высокой яблоней с бутылочкой выдержанного Шардане кубанского «Саук-Дере», глазки наши тут же сами и закрылись…
     Люблю я, знаете ли, наше северное лето, люблю не меньше чем светлую весну. У нас в Питере в это время, чтобы там кто не говорил, как нигде хорошо. Белые ночи – это поистине подарок природы… нет, правильней будет «Природы» нашему серому мокрому уголку Земли. В это время на небе и земле оживает вся палитра из двухсот пятидесяти шести цветов-красок. Медленный «предполуночный» закат сменяется ранней ещё более медленной «послеполуночной» утренней зарей. Две зари сходятся в одну точку, словно целуются в затяжном прекрасном «танце любви». С окна чердака нашего нового домика-бани на даче, чудом оказавшегося выше всех других построек соседей с этой стороны и верхушек наших пожилых яблонь, это особенно хорошо видно. А ещё отсюда хорошо видны огромные разноцветные пионы жены, неожиданно в большом количестве разросшиеся в этом году по всему участку, они ночью сливаются в удивительные разноцветные солнечные пятна, вроде как заснувшие в траве прямо после ухода солнца. Эти цветки такие большие, что не могут закрыться полностью, вот и светят в сумерках...
     - Тр-р-ры, тр-р-ры, - вдруг, неожиданно громко где-то в тишине заснувшей белой ночи протрещал знакомый взволнованный голос.
     - Опять ты, - возмутился я во сне и… проснулся.
     Солнце конечно уже наполовину высунулось из-за высокой березы, ярко осветив в ветках черную точку-гнездо нашей старой знакомки.
     - Тр-р-ры, тр-р-ры, - ещё более взволновано застрекотало совсем рядом.
     Я, выглянув из окна, повернул голову влево в сторону звука от старого дедушкиного дома и у памятной высокой яблони увидел неподражаемое зрелище. Там, по свежевыполотой женой грядке с недозревшей клубникой нагло расхаживает огромная ворона, раззявив во всю мочь свой огромный черный клюв. А прямо над её макушкой с двух сторон вьются две небольшие, в сравнении с ней конечно, серо-коричневые птички, норовя тенькнуть её в самую макушку. Ворона молчит, крутит в разные стороны головой, боясь, по-видимому, хотя б на секунду закрыть свою тяжелую пасть, и ежесекундно подпрыгивая с лапы на лапу на месте, словно обжигается ими о землю. Наконец, она не выдерживает и, обиженно каркнув, расправляет свои длинные неуклюжие крылья, чтобы полететь вдогонку за одной из птиц, но тут же получает затрещину от второй, оказавшейся в этот момент за её спиной. Тогда она, развернувшись, начинает медленный подъем за своим обидчиком, но получает новую оплеуху сзади. Так, поменяв несколько раз направление своего неуклюжего взлета, незваная воровка с позором покидает охраняемую территорию, а два наших незваных ангелка-хранителя с победной и хохочущей барабанной трелью сопровождают её… до забора.
     Всё стихло.
     Солнце продолжило свой медленный разбег, где-то за полем лениво прогудел утреннюю побудку товарный поезд и, как бы извинясь за раннюю тревогу, упоительно «прочухчухал» свою сладкую утреннюю колыбельную, уходя вдаль, за горизонт.
     А я ныряю под теплое одеяло к любимой и с удовольствием досматриваю, прерванные утренним боем, сны…
     Утром дела новым вихрем закружили нас с головой, понятно, что, проснувшись, я совершенно забыл про ночную баталию, приняв наверно её за очередной дачный сон в невесомую летнюю ночь. Впрочем, в том нет ничего удивительного. На даче кого только не встретишь летом, особенно в белые сумерки. То ученый сиамский кот с голубыми глазами и ошейником выйдет к нам на терраску, то мышка-землеройка вылезет на грядку из-под морковки, то мохнатый соседский пес сунет нос к шашлыкам в неостывший мангал. Бывало и пчелы всем своим роем, спасаясь от жары, ныряли в наш каркасный бассейн, и огромная со стрекозу оса вила свое зловещее гнездо прямо в нашем туалете в сарае. В общем, если всему удивляться, - то ничего не успеешь сделать.
     Но дрозд оказался не так-то прост, он умудрился ещё раз удивить меня.
     Вечером, когда мы собирали машину, чтоб отправиться домой, я пошел оторвать черенок для рассады от дикого винограда, сильно разросшегося в последнее время по стене старого дедушкиного дома, рядом с памятной яблоней. Присмотрев хорошую веточку, я потянулся за ней вверх. И тут, не столько увидев, сколько почувствовав на себе строгий внимательный взгляд, я разглядел чуть выше своей руки небольшое соломенное гнездо, на краю которого, вытянувшись в струнку, стоял мой знакомец, спрятав голову за большим листом. Я даже вздрогнул. Из-за его спины, почему-то также вытянувшись в струнку, словно по команде «смирно» на параде, выстроились три птенца, спрятав клювы за родителя. Если бы не этот его внимательный взгляд, сосредоточенный, по-видимому, на моей вытянутой руке я б его ни за что не заметил, такая у него удивительная маскировка.
     - Не бойся, не бойся, - прошептал я ему, медленно опуская руки и плавно отступая назад, - я ухожу.
     Он, конечно же, не ответил мне, не шелохнулся, даже не высунул голову из-за зеленого листочка, лишь только взгляд его (так мне показалось) стал менее придирчив и тревожен.
     Теперь, всё вспомнив, я рассказал своим девчонкам и об утреннем происшествие и найденном гнезде в диком винограде у высокой яблони. Мы все вместе ещё раз взглянули на него издалека, а затем на всякий случай убрали сетку с клубники, чтоб ни дрозд, ни его птенчики (жена рассказывала, что те перед тем как встать на крыло, несколько дней бегают по огороду) случайно не запутались.
     Вот так у нас на участке появился охранник, наш домовой, правильней сказать, гнездовой.
     Кто знает, с чего это вдруг он спустя пять лет решил вернуться сюда, к нам на дачу, и гнездо-то свил практически в том же месте. Может это душа нашего дедушки (читай «Здесь вам ни тут») прилетела глянуть на нас, на свой старенький домик, не снесли ли мы его уже, а заодно по пути и с вредной вороной решил поквитаться.
     Ну, кто это может знать достоверно?
     Да, кстати, а клубника у нас теперь перестала пропадать, а старый дом мы решили покрасить.


Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь и живое участие во всей этой правдивой истории произошедшей 25.06.2016 года.