Джонни и Вася

Джонни – молодая кошка. Назвали её так за бесстрашный характер. Она маленькая, в меру пушистая, трёхцветная, с острой мордочкой и очень часто прижатыми назад ушками. Вокруг глаз у неё большие серые пятна, расширяющиеся к ушам. Это похоже на очки. Половина носа у неё розовая, половина – белая.  Сами цвета её – розовый, пепельный и белый очень нежных оттенков.

Когда Джонни прижимает уши и чуть-чуть приоткрывает рот, лицо её становится похожим на змеиную мордочку, а это значит, что на неё напало игривое состояние, её лучше не трогать, иначе укусит. В детстве она была, наверно, диким котёнком, которого много обижали. У неё долго оставалась привычка накидываться на руки и кусать их со всей силы, как дикий зверёк. А в самом начале, когда её привезли ещё, практически, котёнком, она всё время целилась в глаза. Правда, смелости прыгнуть и вцепиться прямо в глаз у неё не хватало, и, в конечном счёте, она прыгала на руку и кусала её. А вот ночью она прыгала на голову или на лицо спящей маме сразу всеми четырьмя лапами, и не помогало никакое одеяло. Довольно долго у неё сохранялась так же привычка неожиданно подскакивать с прижатыми ушами к ноге и кусать за икру, причём, так сильно, что текла кровь. Особенно страдали от этого мама и бабушка. Нас, людей более молодого поколения, она почти не трогала, так как мы догоняли её, куда бы она ни убегала, и наказывали.

Она не могла долго и сидеть на руках. Ей это очень скоро надоедало, она поджимала уши, приоткрывала рот, приводя его в положение боевой готовности, и если её вовремя не спускали на пол, быстро кусала руку и молнией скрывалась с глаз. Сейчас она стала спокойнее, сидит на руках с удовольствием и если и куснёт когда, то так, играючи.

Если Джонни недовольна или на что-нибудь обидится, она сидит к нам спиной. Если же всё хорошо, лежит на самом проходе, заставляя всех почтительно её обходить. Она всегда там, где мы, и постоянно попадает бабушке под ноги, которая об неё спотыкается.

Ещё у неё есть привычка глотать несъедобные вещи, от которых ей потом плохо. Она ест и пластмассовые бигуди, и резиновые колпачки от аптекарских пузырьков, и ёлочную канитель, и тонкие стёкла от битых ёлочных игрушек – всего не перечислишь.

А труднее всего её перевозить с квартиры на дачу, или, если иначе нельзя, подрезать когти. Тогда уж это совсем дикий зверь,  может искусать не хуже собаки – и такое случалось. Двое в толстых кожаных перчатках и в соответствующей непрокусываемой  одежде еле справляются. А портфель, в который наконец-то удаётся её запихнуть для транспортировки, приходится перевязывать верёвкой крест-накрест с такой силой, чтобы наша киса не могла там шевельнуться. Иначе в дороге, приложив всю свою силу и эмоции, она выскочит и или убежит вообще, или куда-нибудь забьётся. А уж это, надо считать, гиблое дело. Люди в транспорте, видя такой перевязанный вопящий портфель, в ужас приходят и нас ругают за живодёрство. А у нас нет иного выхода.*

Если же все уходят из дома, или, когда на даче – со двора, Джонни бежит следом до дверей или до калитки и громко плачет. В общем, сложный у неё характер.

А глаза у Джонни человеческие. На всех фотографиях она смотрит так грустно, как заколдованная в кошачий облик девушка из сказки. И зрачки у неё всегда круглые, не кошачьи. Если бы не мы, её давно бы не было. Уже несколько раз мы вылечивали её антибиотиками от какой-то смертельной болезни, когда, кажется, её невозможно было спасти. Потом мы месяцами держали её на диете, кормя по несколько раз в день бульоном и сырыми яичками, потому что у неё было неладно с внутренностями. Так что жизнью она в полной мере обязана нам.

Ещё есть одна особенность в поведении Джонни – когда кто-либо наказывает Алика, которому сейчас уже четыре года, а когда они познакомились, ему  шёл только второй годик, она кидается на обидчика и кусает его за руку. Если Алик ударится и тоже плачет, она волнуется, бегает около него, тыкается мордочкой ему в лицо – пытается утешить. Интересно, что если он просто капризничает, она не обращает на его плач никакого внимания. Сейчас, когда он вырос, она заступается за него гораздо реже. А, вообще, у них года два соблюдался нейтралитет – Алик боялся трогать её, она не трогала его. Если же он всё-таки пытался нарушить это неписаное соглашение, она вставала на задние лапы и быстро  легонько била его мягкими передними лапками по щекам. За все годы у него не было от Джонни ни одной царапинки, и это при её-то характере! Алик бежал к нам жаловаться, говоря:  «Дзони поцапала!» и сам, подражая ей, «цапал» взрослых.

Когда Алик подрос, он стал ревновать Джонни к взрослым – если она сидела на коленях, он её сгонял и залезал туда сам, свёртываясь, как она, колечком. Сгонял он её и с маленькой детской скамеечки, где она любила сидеть, и где он с трудом умещался, забравшись на неё и собравшись, как кошка, комочком.

Когда Джонни вывозят за город, её характер заметно улучшается, она перестаёт всех кусать и её неуёмная энергия находит выход в борьбе с чужими котами.  Однажды мы привели в дом бездомную, средней величины, собаку. Не успели открыть дверь, как Джонни пулей вылетела, с шипением прыгнула на не ожидающего ничего подобного Бобика, и начала драть его загривок когтями и зубами. Бедный пёс завизжал человеческим голосом: «Ай-ай-ай-ай», вырвался и кинулся наутёк. Мне  с трудом удалось его найти и уговорить вернуться. Вероятно, это послужило причиной тому, что он, несмотря на необходимые предосторожности с нашей стороны, не выдержал постоянного страха и через несколько дней сбежал совсем.

                +  +  +

Васю мы привезли за город, когда там находилась Джонни с тремя изумительными подросшими котятами.  Его хозяйка умерла, и её двенадцать котов и кошек с многочисленными котятами, живущих в её однокомнатной квартире, наследники хотели сдать в санэпидстанцию. Что это значило, мы не знали, но звучало это достаточно грозно, и мы  с сестрой взялись за их устройство. Положив животных в мешки, оказавшимися неожиданно тяжёлыми, мы, вывезли их из квартиры и, действительно, часть смогли пристроить по домам, предлагая красивых животных всем подряд на улицах и в магазинах. Другую  часть менее красивых животных мы  выпустили в отдушину подвала в центре города. Там жило много бездомных кошек и где их подкармливали остатками из ресторана. Трёх матерей с маленькими котятами мы взяли временно  в свою московскую квартиру для дальнейшего устройства.  Сделать больше нам было, к сожалению, не под силу.

Васю же устроить или выпустить тоже было нельзя. Вася был крупным, с высокими ногами дымчатым, вероятно, сибирским, котом. Его морда – длинная, узкая у носа и сильно расширяющаяся к ушам, имела выражение какого-то особенного благородства, овеянного неизбывной печалью. Он напоминал старого льва, только в сильно уменьшённом варианте. Сколько ему было лет, мы не знали, а окрестили его так, потому что нам показалось, что в ответ именно на эту кличку он поворачивает к нам ухо - в общем, отзывается.

Когда мы Васю взяли, его состояние оставляло желать лучшего. По-видимому, он только что переболел чем-то невероятно тяжёлым, похожим, по внешнему проявлению болезни, на аллергию. Хвост у него всё ещё болел – опухшая кожа на нём беспрестанно мокла, выделяя лимфу, которая накрепко склеивала и превращала в какой-то твёрдый пласт нежный Васин пух.  До хвоста невозможно было дотронуться, и было видно, что так Вася переболел весь – вся шерсть его была сваляна в нечто цельное и твёрдое. Эта субстанция – смесь меха с застывшей лимфой,  уже не держалась на Васе, а отстала от его кожи.  Она тащилось за ним  по полу длинными лентами, оставляя голыми истощённые бока. Всё это выглядело, как куски оторвавшейся, почему-то, шкуры.  Надо сказать, вид был жутким. Если бы такого кота увидели  на улице, это могло бы повлечь за собой массовое уничтожение уличных кошек с целью предотвращения распространения инфекции. Во всяком случае, мы так думали. Поэтому пришлось взять Васю к себе, хотя у нас уже была Джонни с её неистовым характером. К счастью, в данный момент она жила на даче, а то трудно себе представить, что бы было  в городской квартире, увидев  она там эту странную компанию.

Первым делом мы отрезали от Васи то, что волочилось, а затем с большим трудом постепенно вырезали остальные колтуны, которые приходилось подрезать буквально вплотную к коже. Вася страшно рычал, но терпел. После этого Вася, с его осторожной, как на цыпочках, походкой, неимоверно истощённый, с непропорционально большой головой,  с клочьями не вырезанной шерсти, которая торчала кое-где среди гладких мест,  стал, вообще, уже ни на что не похож. Как-то вначале, когда мы ещё не совсем привыкли к его внешнему виду, мама испугалась, увидев, что через щель в заборе влезло во двор какое-то страшилище, и не сразу разглядела, что это наш Вася. Но это, несколько забегая вперёд, когда его вывезли на дачу.

 А вначале было полное впечатление, что кот угнетён и психически. Он несколько дней вообще ни на что не реагировал, ничего не ел, а забивался куда-нибудь в укромное место и не двигался. Это было ещё в московской квартире. Много потребовалось ласки, чтобы кот начал питать к нам доверие. Окончательно лёд растаял, когда однажды его накормили сырым мясом. Вначале Вася боялся к нему притронуться, и, как-то странно косясь, отодвигался от мяса в сторону. Видно, вороватого кота часто наказывали за такую вкусную еду, и он не верил, что его угощают от чистого сердца. Тогда мы стали подкидывать ему мясо маленькими кусочками. Он осторожно брал кусочек, резко дёргал головой вверх и заглатывал его целиком. После мяса он вышел из укрытия, и от удовольствия в первый раз начал, мурлыча, кататься по полу, чем купил нас совершенно.

Но надо сказать, что держать Васю в московской квартире стало затруднительно, так как песка он не признавал, а приученный, как мы поняли после, к бумаге, не нашёл лучшего  места, заменившего ему  песок, чем заваленный нотами полуоткрытый рояль. Первый раз мы долго не могли понять, откуда идёт запах, считая, почему-то, что раз рояль для нас – нечто священное, то так же должен относиться к нему и кот. Мы долго обыскивали всё вокруг, не замечая очевидного факта. Потом, когда ноты убрали, вытерли внутренность рояля  под струнами  и даже протёрли его одеколоном, дабы у Васи получилось отвращение к этому месту, он всё же методично продолжал использовать рояль, даже с закрытой крышкой, в своих целях. Так что назрела срочная необходимость вывезти Васю на природу, где, как мы надеялись, к нему должны были  вернуться, утраченные в городских условиях, обычные кошачьи инстинкты.

Первым открытием за городом явилось то, что Вася боится земли. Он осторожно ступал по деревянному настилу, кирпичной дорожке, избегая прикосновения к влажной после дождя неизвестной шероховатой поверхности. Конечно, после паркетных полов, кроме которых он, видимо, ничего в жизни не видел, всё вокруг представлялось ему довольно жутковатым. Наконец он, пересилив себя, со страхом стал осваивать неведомое.

Увидев Васю в первый раз в кухне, непосредственно выходящей на крыльцо дома, Джонни зашипела, и постаралась, было, на него накинуться. Но мы были начеку и не дали обидеть и без того растерявшегося гостя.  Тогда она гордо отошла, будто бы ничего не произошло,  и разлеглась посередине кухни на самом проходе с видом хозяйки, исподтишка следя за незнакомцем. Несмотря на настороженность,  мы уловили в её взгляде то,  что, как нам показалось, вполне соответствовало истине. Она оценила Васю с чисто женской точки зрения и осталась довольна. Весь её вид говорил, что, хотя ты мне сейчас не нужен, и я на тебя рычу, я буду иметь тебя в виду, когда ты мне понадобишься.  Она с независимым видом, и в то же время, не без кокетства, вытянулась во всю длину и так наблюдала за Васей, выражая неудовольствие при любом его движении.

С этим дело, как будто, на первых порах уладилось. Следующее испытание ждало Васю во дворе. Он только удобно устроился поближе к нам, переживая такое обилие новых впечатлений и начав дремать, как появилась Джонни, а за ней – соседский Дима, её супруг и отец котят. Постояв с безразличным видом, Джонни ушла, предоставив поле деятельности Диме. С его точки зрения, появление чужака на территории, которую Дима считал своей (Джонни в расчёт не принималась), было расценено им, как недопустимое безобразие, и предательство с нашей стороны.

Дело в том, что желая иметь красивых котят, которых легче пристраивать, мы, в своё время, Диму буквально привадили к нам из-за его изумительной, полосато-дымчатой шикарной шубы. Приучали к себе мы его долго, так как он отличался очень большой осторожностью и подозрительностью. Поэтому, возмутившись до глубины души, Дима начал действовать, как считал справедливым. Он затаился под настилом, и, выбрав удобный момент, с диким криком накинулся на Васю. Не ожидая нападения, бедный Вася опрокинулся на спину и с шипением стал отбиваться всеми четырьмя лапами. Мы отогнали Диму, но он не ушёл, а снова спрятался под настил, чтобы улучшив момент, повторять нападения. С этих пор Дима стал первым Васиным врагом.


                +++

Постепенно Вася освоился. Жил он во дворе под навесом, так как держать его в комнатах пока не представлялось возможным, как по причине нечистоплотности, так и из-за воровства, которое он совершал, видимо, с совершенно чистой совестью, искренне обижаясь, когда его наказывали. Правда, и Джонни была не прочь, несмотря на отсутствие аппетита, при случае стащить со стола курицу или котлету. Но к этому мы как-то уже привыкли и приспособились. Однако, держать два вора в доме было уже слишком. Однако, Васе всё же разрешалось заходить со двора в кухню в то время, когда мы были там и ничего не готовилось, для того, чтобы он не чувствовал себя совсем отлучённым от дома.

Вопреки нашему мнению о Васе, как о животном беспомощном, он оказался сильнее остальных котов. Его превосходство было, скорее, моральным, чем физическим. Надо сказать, что поскольку все стараются держать именно котов, то Джонни оказалась единственной кошкой на довольно большой территории. Поэтому наш двор посещало множество самых разных котов, которые ничуть нас не боялись и проводили время, сидя под настилом и дожидаясь выхода дамы сердца. Джонни никого из них не жаловала, она, вообще, предпочитала общаться с сильнейшим,  Да и то это длилось  самое непродолжительное время, пока  этого требовала природа. Затем она обрушивала на недавнего избранника всю силу своих когтей и зубов. Пока первенство в этой котовой иерархии было за Димой.

 Вскоре мы стали замечать, что Вася, такой робкий и пугливый, спроваживает котов со двора. Делал он это совершенно особым способом. Увидев какого-нибудь кота, который, как и все его сородичи, проявлял к Васе не больше любви, чем Дима, Вася подходил к нему  поближе, а затем пускался наутёк. Естественно, что торжествующий в душе победу кот кидался за ним, чтобы полностью уничтожить спасающегося  бегством врага. Вот в этом-то и заключалась основная Васина хитрость. Он влетал под навес, прижимался спиной к дальнему  углу, выставив навстречу противнику свободные четыре лапы с острыми и необыкновенно длинными когтями, и отражал нападение. Распалённый погоней кот наскакивал на это препятствие снова и снова, воинственно крича и теряя клочья шерсти до тех пор, пока не выбивался из сил. Вася же действовал молча, вероятно считая излишним тратить силы на никому не нужные звуки. Почувствовав, что противник достаточно обессилил, Вася вставал на лапы, и, с достоинством, тихо угрожающе рыча, делал шаг навстречу врагу. Тот, чувствуя силу за Васей, немного отступал. Вася снова делал шаг вперёд, кот неохотно отступал дальше. Так, медленно, шаг за шагом, не нападая, и предоставляя возможность противнику достойно покинуть поле боя, он след в след провожал чужака до тех пор, пока тот не оказывался  на соседнем участке,  протиснувшись через щель в заборе. Если во время этого пути чужому приходило в голову приостановиться, Вася страшным рыком  давал ему понять, кто здесь настоящий хозяин.

 Вскоре наш двор чужие коты перестали посещать, за исключением Димы, который своих позиций не сдавал. Он был моложе Васи, упитаннее и сильней. Но Вася был хитрее и опытнее. Дима, по молодости, действовал прямо, открыто атакуя противника и издавая при этом громогласные воинственные звуки. Ему сильно доставалось от Васи, свои силы на лишний шум не тратившего, но бившего из своего укрытия метко и болезненно. Перевес в силах был на стороне то одного, то другого, и так, в постоянной вражде, где зачинщиком всегда был Дима, они проводили время.

Между тем, для Джонни наступило время любить. Дима, почувствовав это, стал за ней ухаживать, и, лишённый по милости Васи соперников, выражал свои чувства громогласными гортанными звуками. Подогреваемый страстью, он ещё более яростно стал нападать на Васю. Вася же не проявлял к происходящему никакого интереса,  питая к Джонни, из-за её необыкновенно агрессивного характера, какой-то суеверный страх. Он с рычанием прятался от нежелательных встреч под стулом в  кухне, дверь которой днём была открыта настежь, но куда Диме заходить не разрешалось.

Но Джонни решила всё по-своему. Не обращая никакого внимания на отчаянный Димин зов, она, совершенно неожиданно для всех, стала заигрывать с Васей. Вначале он недоверчиво и сердито отворачивался в сторону, что ещё больше подзадоривало своевольную Джонни. Она решила во что бы то ни стало пленить этого, как ей, наверно, казалось, недоступного, если не красавца, то мужчину, интересного своим поведением, так непохожим ни на кого из её прежних крикливых знакомых. Наконец, её старания увенчались успехом, лёд был сломлен, и Вася, как бы нехотя, поплёлся за Джонни туда, куда она его повела – на заросший заброшенный соседский двор подальше от Димы.  Видя это, Дима с отчаянием посмотрел нам прямо в глаза раздирающим душу, полным упрёка взглядом и произнёс, обращаясь к нам,  целую тираду, в которой выразил всё своё горе. Но уж здесь мы ничем не могли ему помочь, а наше сочувствие, само собой, ему ничего не давало.

Однако теперь уже Вася взял инициативу, как говорится, в свои руки. Не желая, на всякий случай, длительное время находиться на чужом участке в отдалении от дома, он, спокойно и уверенно,  приволок за шкирку, как котёнка, ставшую очень покорной, Джонни обратно к крыльцу. И там, не обращая никакого внимания на нас и, выражающего неудовольствие, Диму, провёл с ней несколько счастливых дней.

Мы думали, что уж теперь между ними укрепиться, наконец-то, мир. Но не таков был характер нашей Джонни. Как только любовный угар прошёл, она надавала Васе пощёчин и прогнала его с ещё большей злостью, чем прежде, под навес. На него это обстоятельство произвело удручающее действие. Он загрустил и погрузился в апатическое состояние, сопровождаемое  полным бездействием.  Все наши ухищрения примирить Джонни с присутствием Васи ни к чему не приводили. Если она ещё терпела его под навесом, то самое большее, что ему разрешалось в кухне, когда он немного стал отходить от стресса  – это сидеть под стулом недалеко от выхода. Стоило ему нарушить запрет и осторожно продвинуться хоть на несколько шагов вглубь кухни, как он с позором изгонялся вовсе. Вася был джентльменом, с дамами он не ругался и даже не защищался от них. Он уступал Джонни еду, когда она этого хотела.  А Джонни, до сих пор привередливая, с плохим аппетитом даже в периоды беременности, вдруг начала есть всё подряд, помногу, заботясь лишь о том, чтобы Васе не досталось лишнего куска. Кот худел, и, казалось, совсем приуныл.

Между тем, у Джонни появились два изумительных пушистых, похожих лицом на Васю сыночка. Один был оранжевым, другой – совершенно розовым,  каких  мы ещё не видели. Джонни продолжала всё так же относиться к Васе, и, чтобы её воспитать, мы брали Васю вглубь кухни, не позволяя ей на него нападать. Тогда она прыгала к кому-нибудь на колени, чтобы хоть как-нибудь  показать Васе своё превосходство над ним, как хозяйки. Если же кто-нибудь другой брал на руки и Васю, она тут же кидалась на него, стараясь его согнать. Равного положения она не выносила, и могла успокоиться, только тогда, если человек, который держал её на руках, стоял, а держащий Васю  - сидел.  Нам становилось ясно, что ревность никогда не позволит ей относиться к Васе, как к равному.

Чтобы чем-то подбодрить Васю, мы стали его отдельно от Джонни подкармливать сырым фаршем. И тут с ним произошла перемена. Он как-то вдруг стал моложе, в походке появилась упругость, у него стали проявляться чисто кошачьи повадки, ранее скрытые за угнетённым состоянием и вялостью. Совершенно изменилась и его реакция на окружающее, зубы, ранее жёлтые, стали белыми, появился аппетит. Кот, по-видимому, не верящий ни во что хорошее, воспрянул духом. К этому времени шерсть его уже отросла, хвост тоже пришёл в порядок и покрылся шерстью, и Вася не выглядел больше таким страшным, каким был вначале.

Когда котят пристроили, и держать Джонни в тёплое время в доме уже не было необходимости, мы решили, что для неё неплохо будет пожить во дворе, и, таким образом, само собой получилось, что она оказалась в равных с Васей условиях. Первое время она переживала, но затем привыкла. К Васе, не имея теперь перед ним преимуществ, она стала терпимее. Отнимать  у него  еду  она больше не решалась, тем более, что теперь он чувствовал себя гораздо более уверенно.

Постепенно Джонни подружилась с Васей настолько, что оба стали неразлучными, ели из одной миски, даже ходили везде вместе, и очень друг по другу скучали, когда случайно кто-нибудь из них оставался на время один.

__________________________________
*В то время специальных кошачьих переносок, так же, как и специально кошачьего питания не было, возили, в чём придётся, кормили едой со стола. Так же, посещение ветеринарной клиники, которых не хватало, было проблематичным. Не было и специального  субстрата для кошачьих туалетов, обходились песком, бумагой, просто лотками с двойным дном и пр.


Июль 1980