Две Лолиты

   Саша приходилась Яну внучатой племянницей. Что это означает, он не знал, но поверил на слово. Так ему сообщила тетушка. Девушке едва исполнилось шестнадцать лет. Но современные подростки таковы, что четырнадцать лет ребенку или это уже взрослая девица двадцати лет, по внешнему виду не определишь.
Познакомился Ян с Сашей на свадьбе двоюродного брата - Олега. Тот женился в пятый раз и на его бракосочетании Ян совершенно запутался в его бывших женах, детях, кто от кого и прочих родственниках. Там-то Яну тетушка Нелли и представила Сашу со словами «Займи ее чем-нибудь, она тут никого не знает и скучает». Скучал и Ян, оторванный от своих книг и письменного стола. Он увереннее чувствовал себя  с очередным текстом автора, который нужно было привести в читабельный вид. Сейчас он работал над толстенным опусом модного романиста и вконец измучился над согласованием времен и попытках понять, где авторские особенности письма, а где стилистические огрехи. Много было в тексте и фактических ошибок, особенно в приводимых писателем цитатах из литературных источников.
Яну было хорошо за сорок, он был давно разведен и его сын уже учился  в институте. Саша выглядела скромницей. Хотя кто их, этих «лолит» разберет.
   Довольно долго Ян потчевал ее сплетнями о  многочисленном семействе брата, наконец, после очередной истории  том, как Олег обнаружил, что в загсе перепутал невесту со свидетельницей и женился не на той, Саша улыбнулась совершенно по-детски. «Чудо как хороша», - решил Ян. Потом они гуляли в сосновом бору, пили шампанское. Ян читал стихи любимых Заболоцкого и Ошанина. После целовались в каком-то чуланчике. Саша рассказывала о старом противном учителе физкультуры, который лапает девочек на занятиях и о своих планах стать знаменитой актрисой. По дороге домой он совершенно о ней забыл. Но Саша, раздобыв его телефон у Нелли, позвонила на следующий день, чтобы сообщить, что любит и без взаимности умрет. Довольно долго Ян от нее отбивался, но Саша подкараулила его на лестнице, когда он возвращался навеселе из гостей и он ее пустил.
   Так завязалась эта странная связь.
   Ян подозревал, что большинству людей, живущих вместе годами, не о чем говорить друг с другом и они прекрасно обходятся без общения, разве что на бытовые темы перекинутся несколькими словами. Но как проводить время с девицей помимо секса, если все, о чем она может рассказать, это содержание новой серии молодежного сериала «Универ» и проблемы школьных подружек? Конечно, можно было взять ответственность на себя и попытаться слепить из этого юного зверька нечто человекоподобное. Но это труд на многие годы, а Ян не был готов к таким жертвам. Поэтому он решил «исчезнуть», и переехал к одной из своих пассий на месяц-другой, послав Саше сообщение, что нашел свое счастье. Вопреки его ожиданиям, Саша не донимала  звонками и ничего не передавала через общих знакомых. Через месяц Ян вернулся к себе и ничего не слышал о Саше до очередного семейного торжества - рождения у Олега чуть ли не десятого ребенка. На крестинах тетушка Нелли вскользь упомянула о недавней трагедии, самоубийстве Саши. Девушка  наелась каких-то таблеток. Записки не оставила.
   «Наверное, - думал Ян, - я очень скверный человек, но вспоминая Сашу, не испытываю ни приличествующие случаю чувства сожаления, раскаяния и сочувствия юной девушке, а скорее облегчения и еще гадливости, будто случайно вымазался в чем то мерзком». Впрочем, так же Ян часто чувствовал себя, когда по утрам приходилось смотреть на себя в зеркало, бреясь. Эти залысины, делающие лоб обманчиво высоким, калмыцкие скулы, белесые глаза и тонкие губы вызывали у него отвращение и страх разоблачения. Внутри ведь - пустота, абсолютное отсутствие мысли и всякого смысла. И будто для издевки оставлено осознание этого. Ян пробовал и сам писать стихи, но выходило натужно и вторично. Как дельный редактор, он это понимал. «Есть же где-то другая жизнь, осмысленная, гармоничная, полная труда и радости? Наверняка есть, об этом все книги на моих полках, - говорил он себе, - но мне она недоступна».
   Входивший в моду писатель Фаустов, которого критики называли новым Набоковым, с досадой бросил на стол корректуру нового романа. Идиот редактор поправил текст так, что наплывы времен, придававшие повествованию ритм прибоя, превратились в мертвый штиль, ирония неточных цитат, выражавшая аберрации изменчивой памяти героя, совершенно была выхолощена, а так удачно подобранные эпитеты были сплошь подчеркнуты красным и отмечены вопросительными знаками. «К черту, надо менять издательство! И тут заповедник тупости», - решил он и засвистел призывно.
     - Лолита, Лолита! Ко мне, моя хорошая, гулять, гулять пойдем! На призыв писателя откликнулась, извиваясь всем телом, молоденькая такса. Она умильно смотрела на Фаустова с искренней любовью и незамутненным восторгом, будто говоря - вот мой Бог и лучшего мне не нужно.
    Выйдя из дому, Фаустов отправился в скверик у Большого театра. На улице к Лолите опять привязался престарелый бульдог, выгуливающий своего хозяина, толстого оперного певца из соседнего подъезда. Бульдог хрипел, пускал слюни, косил красным глазом и порывался понюхать у Лолиты под хвостиком. Та скулила испуганно и всячески увертывалась. Фаустов, чтобы пресечь это неприличие, взял таксу на руки и хотел уйти, но тут к нему пристал хозяин похотливого пса. Пригладив воронова крыла, крашенные волосы и дрожа бородкой клинышком, он принялся клянчить денег до получки якобы на сигареты. Глядя брезгливо на свинцовые круги под глазами тенора, Фаустов извлек из кармана сторублевую бумажку. Сосед сгреб дрожащей рукой купюру и поспешно удалился, волоча за собой разочарованного пса, дергая за поводок и крича «Пошли, Гумберт!» Вокруг была развороченная Москва - десятки азиатов в оранжевых жилетах с грохотом и пылью меняли плитку на плитку, по указу городничего у театра плясали фиолетовые пингвины в балетных пачках. Квадрига Аполлона, покровителя искусств и предводителя муз, на фронтоне Большого волокла тяжелый татаро-монгольский корабль ослепшего города  под грохот отбойных молотков и скрежет болгарок навстречу неизбежному закату. Черный силуэт  человека с собачкой, рассыпаясь в тенях, удалялся в сторону Тверского бульвара.