И небо - в чашечке цветка гл. 16

Глава16.
Растения и православные праздники.
1. Вербное воскресение

За неделю до Пасхи христиане празднуют «Вход Господень в Иерусалим». Символом этого праздника являются пальмовые ветви (вайи), которые люди постилали на дороге перед Иисусом Христом.

Евангелие от Матфея:
21. ...Привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их. Множество же народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге; народ же, предшествовавший и сопровождавший восклицал: Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних! И когда вошел Он в Иерусалим, весь город пришел в движение...
Евангелие от Иоанна
...На другой день множество народа, пришедшего на праздник, услышали, что Иисус идёт в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли на встречу Ему и восклицали: Осанна! Благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!..
В России символом этого праздника считаются ветви вербы, цветение которой приходится как раз на это время и праздник издавна называется – Вербное воскресение. В этот день освящают цветущие ветви вербы и хранят их потом целый год у икон. В деревнях освященными ветвями вербы («свяченой вербой») в первый раз выгоняли коров на пастбище и вешали пучочек её в коровнике.
Верба – это ива остролистная, или краснотал (Salix acutifolia), растёт в виде куста или дерева по берегам рек, цветёт в марте-апреле до появления листьев. Её легко узнать по тонким длинным ветвям красно-бурого (реже ярко-красного) цвета с беловатым налётом.   
Отрывок из рассказа Ивана Шмелёва «Вербное воскресенье»:
«... У лужи, на бережку, стоят стариковы дровянки с вербой – совсем роща, будто верба у лужи выросла, и двор наш весь словно просветился, совсем другой, - радостный весь, от вербы. На речке Сетуньке, где росла, - высоко росла, высокое дерево-верба, птица только присядет... Я смотрю на вербу и радуюсь: какие добрые – привезли! Сколько дней по Сетуньке в талом снегу топтались, все руки ободрали, а теперь сколько же народу радоваться будет в церкви! Христа встречать!!! И Горкин не нарадуется на вербу: задалась-то какая нонче, румяная да пушистая, золотцем тронуло вербешки! Завтра за всенощной освятим, домой принесем свяченую... И как премудро устроено: только зима уходит, а уж и вербочка опушилась – Христа встречать.
- Всё премудро сотворено... – радуется на вербу Горкин, поглаживает золотистые вербешки. – Нигде сейчас не найти цветочка, а верба разубралась. И завсегда так, на святого Лазаря, на Вход Господень. И дерева кланяются Ему, поют осанну. Осанна-то?.. А такое слово, духовное. Сияние, значит, божественное – осанна. Вот она с нами и воспоет завтра осанну, святое деревце. А потом дома за образа  поставим, помнить год целый будем.
Я спрашиваю его – это чего помнить?
- Как – чего?.. Завтра Лазаря воскресил Господь. Вечная, значит, жизнь всем будет, все воскреснем. Какая радость-то! Так и поется – «Обчее воскресение... из мертвых Лазаря воздвиг Христе Боже...» А потом осанну поют. Вербное воскресение называется, читал, небось, в «Священной истории»? Я тебе сколько говорил... – вот-вот, ребятишки там воскликали, в Иерусалим-граде. Христос на осляти на муку крестную входит, а они с вербочками, с вайями... по-ихнему – вайя называется, а по-нашему – верба. А фарисеи стали серчать со злости, зачем, мол, кричите осанну? – Такие гордые, досадно им, что не их осанной встречают. А Христос и сказал им: «Не мешайте детям ко Мне приходить и возглашать осанну, они сердцем чуют...» - дети-то все чистые, безгрешные, - «а дети не будут возглашать, то камни-каменные возопиют!» - во как. Осанну возопиют, прославят. У Господа все живёт. Мёртвый камень – и тот живой. А уж верба-то и подавно живая, ишь – цветёт. Как же не радоваться-то, голубок!..
Он обнимает вербу, тычется головой в неё. И я нюхаю вербу: горьковато-душисто пахнет, лесовой горечью живою, дремуче-дремучим духом, пушинками по лицу щекочет, так приятно. Какие пушинки нежные, в золотой пыльце... – никто не может так сотворить, Бог только. Гляжу – а у Горкина слёзы на глазах. И я заплакал от радости... будто живая верба! И уж сумерки на дворе, звёздочки стали выходить, а у лужи совсем светло, будто это от вербы свет...» [Иван Шмелёв «Лето Господне». Сибирская Благозвонница, М., 2015].

 
2. Троицын день

В День Святой Троицы принято украшать и дом, и храм ветками березы, цветами, травой...
 «...Однажды накануне праздника Святой Троицы мы с отцом Рафаилом и с Ильей Даниловичем с утра пошли в рощу за молодыми берёзками, чтобы, как и положено к этому празднику, украсить ими храм. Но когда мы принялись рубить деревца, мне вдруг стало за них грустно – росли, росли, и вдруг мы их рубим, чтобы они каких-то два дня постояли в церкви. Мое нытье возмутило отца Рафаила.
- Ничего вы не понимаете, Георгий Александрович! Березка будет просто счастлива, что украсит собою храм Божий» [Архимандрит Тихон «Несвятые святые», изд-во Сретенского монастыря, М., 2011].
     «...Всякое дыхание да хвалит Господа.» («...Все дышущее да хвалят Господа!») [Псалтирь. Псалом 150].

 Конец XIX века – в Москве за ветками берёзы для украшения храма едут ни куда-нибудь, а на Воробьевы горы:
«Едем на Воробьевку, за березками... Едем мимо садов, по заборам цветёт сирень. Воздух благоуханный, майский. С Нескучного ландышами тянет. Едут воза с травой, везут мужики берёзки, бабы несут цветочки – на Троицу...
Едем берёзовой рощей, старой... Дальше - берёзовая поросль, чаща. С глинистого бугра мне видно: все заросло берёзкой, ходит по ветерку волною, блестит и маслится.
- Дух-то, дух-то леккой какой... берёзовый, а? – вздыхает Горкин. – Приехали. Ондрейка-озорник, дай-ко молодчику топорик, его почин. Перва его берёзка.
Мне боязно. Горкин подталкивает – берись. Выбирает мне деревце...
- Крепше держи топорик. В церкву пойдет, молиться, у Троицы поставлю, помечу твою берёзку... – и он завязывает на ней свой поясок с молитвой» [Иван Шмелёв «Лето Господне»].

 Почему в Троицын день принято украшать Храмы берёзовыми ветками, цветами, травой?.. Процитирую здесь ещё один отрывок из книги Ивана Шмелёва «Лето Господне», вот как объясняет это Горкин, он не богослов, не священник, он – плотник:
«...Я иду по доскам к сирени. Ее клонит от тяжести кистями. Я беру их в охапку, окунаюсь в душистую прохладу и чувствую капельки росы. Завтра все обломают, на образа. Троицын день завтра.
Горкин совсем по-летнему, в рубашке, без картуза...
- А почему – «и страх, и радость...» - вчера сказал-то?
- Троица-то? А небось, учил в книжке, как Авраам Троицу в гости принимал... Как же ты так не знаешь? У Казанской икона вон... три лики, с посошками, под деревом, и яблочки на дереве. А на столике хлебца стопочка и кувшинчик с питием. А царь-Авраам приклонился, ручки сложил и головку от страха отворотил. Стра-шно, потому. Ангели лики укрывают, а не то что... Пойдет завтра Господь, во Святой Троице, по всей земле. И к нам зайдет. Радость-то кака, а?.. У тебя наверху, в кивоте, тоже Троица.
Я знаю. Это самый веселый образ. Сидят трое Святых с посошками под деревцем, а перед ними яблочки на столе. Когда я гляжу на образ, мне вспоминаются почему-то  гости, именины.
- Верно. Завтра вся земля именинница. Потому – Господь ее посетит. У тебя Иван-Богослов ангел, а  мой – Михаил-Архангел. У каждого свой. А земли-матушки Сам Господь Бог, во Святой Троице... Троицын день. «Пойду, - скажет Господь, - погляжу во Святой Троице, навещу». Адам согрешил. Господь-то чего сказал? «Через тебя вся земля безвинная проклята, вот ты чего исделал!» И пойдет. Завтра на коленках молиться будем, в землю, о грехах. Земля Ему всякие цветочки взростила, березки, травки всякие... Вот и понесем Ему, как Авраам-царь. И молиться будем: «Пошли, Господи, лето благоприятное!» Хо-рошее, значит, лето пошли. Вот и поют так завтра: «Кто-о Бог ве-лий, яко Бо-ог наш? Ты еси Бо-ог, тво-ряй чу-де-са-а!» [Иван Шмелёв «Лето Господне»].
И вот, наконец, праздник Святой Троицы:
«...Солнце слепит глаза, кто-то отдернул занавеску. Я жмурюсь радостно: Троицын день сегодня! Над моей головой зеленая березка дрожит листочками. У кивота, где Троица. Тоже засунута березка, светится в ней лампадочка. Комната кажется мне другой, что-то живое в ней.
На мокром столе в передней навалены всякие цветы и темные листья ландышей. Все спешат набирать букетцы, говорят мне – тебе останется. Я подбираю с пола, но там только рвань и веточки. Все нарядны, в легких и светлых платьях. На мне тоже белое все, пикейное, и все мне кричат: не обзеленись! Я гуляю по комнатам. Везде у икон березки. И по углам березки, в передней даже, словно не дом, а в роще. И пахнет зеленой рощей.
На дворе стоит воз с травой. Антипушка с Гаврилой хватают ее охапками и трусят по всему двору. Говорят, еще подвезут возок. Я хожу по траве и радуюсь, что не слышно земли, так мягко. Хочется потрусить и мне, хочется полежать на травке, только нельзя: костюмчик. Пахнет, как на лужку, где косят. И на воротах наставлены березки, и на конюшне, где медный крест, и даже на колодце. Двор наш совсем другой кажется мне священным. Неужели зайдет Господь во Святой Троице? Антипушка говорит: «Молчи, этого никто не может знать!» Горкин еще до света ушел к Казанской и с ним отец.
Мы идем все с цветами. У меня ландышки и в середке большой пион. Ограда у Казанской зеленая, в березках. Ступеньки завалены травой так густо, что путаются ноги. Пахнет зеленым лугом, размятой сырой травой. В дверях ничего не видно от березок, все задевают головами, раздвигают. Входим как будто в рощу. В церкви зеленоватый сумрак и тишина, шагов не слышно, засыпано все травой. И запах совсем особенный, какой-то густой, зеленый, даже немножко душно. Иконостас чуть виден, кой-где мерцает позолотца, серебрецо – в березках. Теплятся в зелени лампадки. Лики икон в березках кажутся мне живыми – глядят из рощи. Березки заглядывают в окна, словно хотят молиться. Везде березки: они и на хоругвях, и у Распятия, и над свечным ящиком-закутком, где я стою, словно у нас беседка. Не видно певчих и крылосов – где-то поют в березках. Березки и в алтаре – свешивают листочки над Престолом. Кажется мне от ящика, что растет в алтаре трава. На амвоне насыпано так густо, что диакон путается в траве, проходит в алтарь Царскими вратами, задевает плечами за березки, и они шелестят над ним. Это что-то... совсем не в церкви! Другое совсем, веселое...
...Это не наша церковь: это совсем другое, какой-то священный сад. И пришли не молиться, а на праздник, несем цветы, и будет теперь другое, совсем другое, и навсегда. И там, в алтаре, тоже – совсем другое. Там, в березках, невидимо смотрит на нас Господь во Святой Троице, таинственные Три Лика с посошками. И ничего не страшно. С нами пришли березки, цветы и травки, и все мы, грешные, и сама земля, которая теперь живая, и все мы кланяемся Ему, а Он отдыхает под березкой. Он теперь с нами, близко, совсем другой, какой-то совсем уж свой. И теперь мы не грешные. Я не могу молиться. Я думаю о Воробьевке, о рощице, где срубили березку, ...о зеленой чаще... Все это здесь, со мною, пришло с березками: и березовый легкий воздух, и небо, которое упало, пришло на землю, и наша земля, которая теперь живая, которая – именинница сегодня...
 Ночью я просыпаюсь... – гром? В занавесках мигает молния, слышен гром. Я шепчу: «Свят-свят, Господь Саваоф!» - крещусь. Шумит дождик, и все сильней – уже настоящий ливень... Прошел по земле Господь и благословил, и будет лето благоприятное.
Березка у кивота едва видна, ветки ее поникли. И надо мной березка, шуршит листочками. Святые они, Божьи. Прошел по земле Господь и благословил их и все. Всю землю благословил, и вот – благодать Господня шумит за окнами» [Иван Шмелёв «Лето Господне»].
       (продолжение следует...)