Восьмидесятнику...

Смятый
Ранней осенью,
И мягким синеватым цветом,
Твой мятый профиль
На тефлоновом гербе,
Покинутой фуфайкой в гардеробе
Висит,
Вдыхая дерзкое амбре,
И боль
Иссушенного горла.
Не скучно ли, мой друг?
Опять играешь эту роль:
Непонятого гения,
Компрачикоса
Ушлых пионеров;
Уходишь вглубь себя,
Бросая и жену, и кошку,
И карту на седьмой трамвай в Марсель…
Пугливой куклой,
Скрюченной рукою,
На тонкой марле
Жаришь снег в сухой воде.
Бесплодным, как и ты,
Уставшим и опухшим бунтарям.
Икающая крысами ворона
Уселась грузно
На твоем плече;
Ты путаешь её
С великой Немезидой,
С несбывшейся мечтой.
И бредишь,
Ей, заглядывая в клюв;
Кричишь:
«Ответьте мне, прелестная царица:
Зачем вам перья на груди,
Да жилистые пальцы на ногах?
Душить мои великие стремленья?»
Хохочет взбалмошная птица:
«Во мне ль вопрос?
Ты не один -
В твоем неоновом видении,
Твои друзья,
Адепты керосина,
Алкающие действа,
Смотри - они печальные
Расселись вкруг,
Лаская слух вниманьем
Твоих стенаний,
Под нежный перелив вина.
Достав ошейники
С прибором для собак,
Готовые накинуть поводки».
Царица встала на крыло,
Не дав поймать себя,
Прилежным призракам
Засаленною сеткою мюзле,
И пнула зло гитарным задом
Тугую дверь в культурное наследие,
Застывшее в холодных головах,
И вылетела прочь,
Рассыпав смех на головы,
Судьбу переваривших в ацетон,
В щенячий
Восхитительный триумф -
Ползти в забвенье
На коленях по асфальту
К покошенным погостовским крестам.
2016