Тьма ради Света

      












               

 

 
Пролог
диалоги в подсознании...


Вокруг царил полумрак. Темнота окутала собой всё пространство, и лишь два прямоугольных проёма, высотой в человеческий рост, выделялись на фоне однообразных красок. Из первого проёма вырывался небесно-белый свет, который, не смотря ни на какие законы физики, останавливался в своих, человеческому уму недоступных пределах. Этот свет был нежным, он не резал глаза. Он тихонько, без наглости проникал в наш мир и сливался с пространством. Сознанию не удаётся уловить его источник, глаза видели просто белую неземную пелену.
Второй проём был чёрным. Не было ни единой краски, в том месте существовала лишь космическая пустота.
Я сидел в вагонетке, вагонетка стояла на рельсах в самом начале моего пути. Я не понимал, где нахожусь, однако ощущал, что моё нахождение здесь является делом неотложным и неоспоримым. Не было желания встать и разведать обстановку вокруг. Над моей головой был каменный потолок, стены, к слову, тут тоже были каменные. От них веял холод, но холод этот был земным, не чуждым моему организму. От него мне было легче. Громкая тишина била битом в мои уши.
В паре метрах от меня загорелись два огонька. Как будто человек-невидимка курил сразу две сигареты. Огоньки переливались, расположившись как раз на уровне головы. Я прищурился и всмотрелся. Огоньки двинулись с места и исчезли в сопровождении со скрежетом чего-то острого о жёсткий пол. Становится понятно, что это не огоньки, а глаза.
Существо издало невнятный звук и редко и громко задышало. Воздушная масса, которая выходила из лёгких невидимого, уверенно достигала моей щеки и обжигала её. От этого я повёл головой в сторону, в надежде разглядеть «огнедышащего». Но нет, никак не выходило. Существо прошло вдоль вагонетки и теперь стояло в метре за моей спиной. И снова вдох, и снова выдох. Я поёжился и вздрогнул. Затылок обдало жаром, а по всему телу пробежались мурашки. Маломальский необычный уют помещения куда-то улетучился. Я почувствовал, как эти глаза просматривают мои мысли. Листают историю моей жизни, как чтец листает страницы своего любимого романа.
– Вы не торопитесь? – неожиданно, как падение метеорита, сказал некто сзади.
В ответ никто ничего не произнёс. И тут я понял, что эта фраза адресовалась мне. Моя голова качнулась в знак отрицания. Нет, куда уж мне торопиться.
– Хорошо. У меня осталась пара нерешённых дел. Думаю, что в пять лет я уложусь. Подождёте?
Я утвердительно кивнул. Подождём. Меня распирает любопытство посмотреть на тебя, и ради этого я не откажусь подождать несколько лет. Уверен, ты знаешь, что делаешь.
– Не сомневайтесь, – прочитав мои мысли, ответило существо.
Я ухмыльнулся настолько, насколько это было приемлемо в этой ситуации. Через мгновение за спиной вновь зацарапали когти об асфальт. Существо ходило взад и вперёд, проводя какой-то неизвестный ритуал. Мне нельзя было на это смотреть. Это точно.
– Вы чересчур догадливы, молодой человек. У меня есть много образов, но сейчас подойдёт именно этот. Я знаю, что не ошибся, выбрав для Великой миссии именно Вас. Можете навести на себя транс, чтобы скоротать время. Просто подумайте об этом.
В моей голове появился образ монаха, который медитирует на вершине снежной горы... сознание уплыло, сердцебиение упало до максимально возможного, предсмертельного. Я находился в состоянии самогипноза. Подсознание уверенно открыло невидимые двери, вырвалось из тела вместе с душой. На ближайшие пять лет я поднялся на одну ступень выше в лестнице развития. Теперь я бессмертный, теперь я полтергейст, теперь я ночной кошмар для любого скептика. Но только на пять лет.
Я существовал в другом, параллельном мире. Сквозь любые преграды, можно было заметить, как полтергейсты, подобные мне, путешествуют по миру. Они переливались самыми разными красками, такими, какими захотят сами. Я хочу быть чёрно-белым. Готово! Вокруг души кружили мириады огоньков, окрашенных в соответственные цвета. Мне это нравится!
Я... нет, не я, полтергейст, который вышел за рамки личного саморазвития, и который перешёл на новую ступень эволюции теперь летел туда, куда хотел. Сперва он осуществил давнюю мечту и слетал в космос. Там он долетел до Луны, хотел посетить её Тёмную сторону, но вдруг раздался мягкий и вежливый голос существа подземелья, которое отправило душу «погулять»: не стоит, не нужно туда направляться, это лишнее.
Полтергейст сделал вид, что опечален. Затем подумал и полетел обратно.

Прошло четыре года и триста шестьдесят четыре дня. Моя душа посетила все места на планете. Она поняла принцип жизни и принцип смерти, она повеселилась с другими полтергейстами, попугав искателей приключений в старых разрушенных церквях. Полтергейсты не могли любить частично. Они любили всех своих сородичей, всех без исключения. Они наслаждались жизнью, возможностью общаться друг с другом в любой точке мира. Эта жизнь была великолепная...
– Да, и мне она нравилась, - сказало существо и шумно выдохнуло.
Я  с великим усилием открыл глаза. Никакие другие мышцы тела не слушались.
– Это пройдёт, не переживайте.
А я переживал. Очень переживал. И ещё мне было обидно за то, что бесценный опыт, который я накопил за время «путешествий» исчез без следа.
– У вас представится ещё возможность самому развить свою личность, и тогда всё будет в вашей воле. А сейчас нужно вернуться к основной нашей цели.
Существо тяжело запрыгнуло в вагонетку. Она тронулась с места. Оказывается, что в нескольких метрах впереди был крутой наклон. Тележка накренилась и за секунду до ошеломляющего спуска, существо прошептало: поехали.
 
   
   Часть первая.
Глава первая
                Бес
«Время не лечит.
 Оно лишь притупляет острую кромку горя.
И горе уже не режет, а рвёт»
Стивен Кинг.


Я разлепил наполненные сном веки и недоуменно посмотрел вперёд. Передо мной важно стоял человек в очках. Он стряхнул киношным жестом с куртки крупинки снега и уверенно взглянул на молодого человека, которого разбудил.
– Что надо? – зло ото сна спросил я.
– Мне – ничего. Это вам надо. Вы ведь туристы?
Я огляделся и увидел спящих в самых разных позах людей.
– Ну… видимо мы. Я здесь с другом. Остальных не знаю. Наверное, всё-таки собрали желающих отправиться в поход. Нас вдвоём привезли ночью. Спальных мест не выделили, твари, сказали спать здесь, – мой язык не останавливался и я произносил выражения раньше, чем их успел обдумать мозг. – Я с другом по объявлению из газеты, – продолжал я, – желаем пойти в поход на север Урала. А ты–то кто?
– Ваш провожающий.
Я осмотрел мужчину оценивающим взглядом. Он был ни высок, ни низок. Тонкая шея неуклюже выглядывала из обширной куртки. Взирая на неё, можно предположить, что телосложение он имел неспортивное. Однако кисти его рук были широкими, а пальцы цепкими и длинными, как у музыканта. Стоял человек ровно, ни на что не облокачиваясь и не кривя спину ни вперёд, ни назад. Голос имел ровный и уверенный. Лицо ничем особенным не отличалось. Если увидишь такого человека в толпе, не запомнишь. Даже очки, выделяющийся атрибут одежды, не оставляли след в памяти. Их линзы имели обычную и правильную прямоугольную форму. Судя по заметному искажению лица через стекло, обладатель очков имел немалую близорукость…
– Опять уснул? – вопросил объект осмотра.
– Ага, с тобой уснёшь, – огрызнулся я. – Лучше скажи, почему «провожающий»? Ведь «проводник» звучит красивее.
– Мне как-то побоку до красоты слов. Тем более, что я вас только передам в руки местному старожилу. Он–то и поведёт вас.
– Понятно, – зевнул я. – А когда выходим?
– Через шесть часов. Наполняйте рюкзаки, готовьтесь. Всё к вашим услугам. Конечно, за отдельную плату.
– Всё в нашей стране за отдельную плату и через…
–  А ты что дерзишь? Не я придумал, не я реализовал. Так что зубки закрой, губки прикрой и занимайся чем хочешь, ограничение по времени я тебе сказал. Всё, свободен.
Я покрутил затёкшей шеей и начал искать глазами Макса, но его нигде не было видно.
– Просыпаемся, молодые люди! Нам сегодня выходить, – расталкивал туристов провожающий. – Девушка, хватит кемарить, подъём!
– Эй, Сусанин, – выкрикнул я. – Не видел здесь парня, белобрысого?
– Там, за домом, – он указал пальцем. – Твой хорёк ножи кидает.
– О, как, – удивился я, – у вас ещё и развлечения есть?
– Я же сказал, есть всё, только за отдельную плату. 
Я встал, слегка пошатываясь, направился по тёмному коридору. Стрелки на жёлтых стенах привели меня к выходу. Сбоку, за гарнитуром, восседала грузная женщина и нервно покусывала карандаш. «Одна тысяча двадцать судоку!» - вот что заставило её мозг слегка покипеть.
– Здравствуйте.
Она посмотрела на меня тяжёлым взглядом и слегка кивнула.
– А туалет где?
– Выйдешь, двадцать метров прямо и пару налево, – тихо пробурчала она.
–  Спасибо, - я глянул на журнал,– Вам помочь?
– Себе лучше помоги, – зло сказала она.
– Какие вы тут все добрые! Я аж дивой давлюсь.
– Уж, какие есть.
– А не боитесь, что я скажу вашему начальству, и оно живо выгонит вас с тёплого места?
– Нет.
Мда, таких глаз, как у неё, я ещё не видел. В них не читалось ничего, совершенно ничего. Ни страха, ни гнева, ни добра. Одна лишь пустота. Я невольно остолбенел от такого слова. Правильно говорят, что самое страшное моральное насилие – это молчание. Пускай молчание не языка, а глаз. Ведь глаза – зеркало души. А что у тебя в душе, если в глазах нет ничего?
Я быстро вышел из нагоняющегося транса, и, открыв дверь, поспешил покинуть помещение. Свежий, зимний воздух охладил мой рассудок. Подобно ледяной воде в пустыне, дыхание холода взбудоражило моё сознание.  Я поправил куртку и осмотрел турбазу.  Даже не знаю, что сказать. Какое-то половинчатое ощущение. Глаз не радуется и не гневается. С одной стороны, размеры базы меня удивили. Вчера, в потёмках, я и не разглядел её масштабов. Чуть меньше десятка двухэтажных домов стояли в форме сетки, и некоторые из них даже соединялись небольшими надземными коридорами. Аккуратные двухметровые в ширину тропинки были вырыты в сугробах снега. Таблички с надписями, насаженные на колышки, оповещали приезжих, где находится кафе, где здание администрации, где общежитие, а где библиотека. Вот эти параметры меня и удивили. С другой же стороны, почему такая огромная база имеет санузел на улице? Или это только для приезжих туристов, профукавших свои, наверно, уютные места в менее же уютном общежитии?   
После мысли о туалете, организм сразу захотел избавиться от лишней жидкости. Я двинулся с места и пошёл примерно туда, куда указала вахтёрша…
    Хм, а догадки мои были не верны. Пятеро мужиков стояли друг за другом в честной очереди перед небольшой, в высоту менее двух метров, крытой шифером деревянной коробкой. Они все были в однотипных синих куртках, и на их спинах было ясно пропечатано слово «Восход». Видимо, рабочий персонал.
– Здорово, ребята, – поздоровался я.
Они молча посмотрели на меня. Только пара человек проронило «привет». Ну да ладно. Закончив утренние дела, я отправился на поиски Макса. По словам провожающего, он должен быть где-то недалеко. Поспрашивав встречный персонал, я быстро отыскал друга…
Погода стояла морозная, но ясная. Северный ветер слегка царапал своими колючими языками задворки турбазы. Крупные снежинки в виртуозном танце кружили над нашими головами, оседая и покрывая собой видавшую многое землю. Белое небо куполом воздвигалось над нами, захватывая широкие поля и небольшие сёла, молчаливые реки и спящие леса. Природа имела таинственный и одновременно манящий оттенок. Своими молочными пейзажами она призывала людей к себе, хотела,  чтобы те обуздали её дикие просторы, насладились красотами лесной жизни… 
  …Первый нож звучно вошёл в деревянный брус, второй же прилетел в дерево гардой и отскочил. Метатель тихонько выругался, затем пошёл и поднял холодное оружие.
Я стоял и молча смотрел на Макса. Голову терзали странные мысли, да и просто не хотелось говорить. Сердце подрагивает, я предчувствую какую-то беду. Может, сам себя нагоняю, и это просто эмоции последних дней? Даже не знаю.
Макс отошёл на небольшое расстояние от щита и посмотрел на меня.
– Объявление выставил? – спросил он меня.
Я офигевшими глазами посмотрел на него.
– Ты дурак? Нет, просто ответь, ты дурак?!
– Не ори хоть… – он огляделся и продолжил. – А что ты предлагаешь, умный?
Повисла минутная пауза.
– Не знаю, - покусывая ноготь, сказал я. – Можно её где-нибудь спрятать, пока всё не уляжется. К тому же твой «надёжный» информатор мог слегка и наврать.
– Спрятать? Где? И как тут проверишь верность его слов…
– Мда, а может, её просто уничтожить?
– А может, получше спрятать?
– Если так, то где? Мы скоро отчаливаем в поход. Власти могут проверить все близлежащие пункты. Где за пять часов спрячешь?
– Твою же мать!
  Макс со злостью швырнул нож в деревянный щит, а тот отскочил, повернув градусов на двадцать, и полетел в мою сторону. Резко пригнувшись, я закрыл голову руками. Нож полетел по дуге, и попал остриём мне точно в кисть.
– Метатель фигов!
– Извини…
– Из-ви-ни, – передразнил я его. – Хоть не убил.
Я прижал кисть, из которой текла кровь, к губам.
– Ладно, давай так. Насчёт проверки я загнул. Иди, поспрашивай у персонала насчёт какого-нибудь неприметного гаража.
– Так бы сразу. Ходим вокруг да около, а не видим, что решение у нас под носом. Глупо… А насчёт «уничтожить», это ты серьёзно говорил?
– Нет, конечно, нет.
– Слава богу, а я уж думал! Каким человеком ты бы был, если бы своими руками сжёг или утопил Dodge Challenger?
– Наверное, плохим. Ладно, иди. Встретимся через час-другой в столовой.
– Договорились. Я пошёл.
– Давай.
Макс сунул мне в руку два метательных ножа.
– Отдашь очкастому.
– Ха. Я вижу, вы тоже подружились.
– Вообще гад. Это не бери, туда не ходи, ножи всунул паршивые, да двести рублей за них взял.
– Ужасное обслуживание. Надо будет попросить книгу жалоб, – с серьезным выражением лица сказал я.
– И не говори. Эх, ладно, я пойду.
– Иди уже.
Макс развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал прочь.
А что касается ножей, так они действительно паршивые. Мягкий металл, скользкая ручка, неправильный центр тяжести, неприлично длинный и загнутый ограничитель. Такое ощущение, что раньше эти ножи были траншейными. Вернее, не полностью, а только их рукоятки. Метнуть такой нож безоборотно очень сложно. Хотя если руки прямые, то можно. Было бы желание. Я решил отдать ножи и готовиться к походу, тем самым отвлечься от плохих мыслей.
Когда я заходил в зал ожидания, вахтёрши не было на своём месте, и я почему-то невольно этому порадовался. 
Тёмная, душная комната приняла меня в свои объятия. Уже никто не спал, все сидели и «пинали балду». На высокой громкости звучала какая-то попса, глубоко чтимая в богатых кругах.
– Здорово, - громко сказал я. – Не видели провожающего?
– Кого? – вопросил тот, из кармана которого играла музыка.
– Ты громкость приубавь, а затем говори, – посоветовал ему я.
– Зачем? Так не интересно.
Я посмотрел этому нахалу в глаза.
– Ушлёпок.
– Что, я не слышу? – продолжал издеваться он.
– Провожающий ушёл на склад договариваться о чём-то – громко сказала мне девушка симпатичной наружности.
– Спасибо.
Я вышел из комнаты, «нечаянно» пнув рюкзак любителя музыки.
– Себя пни! – услышал я в ответ…
Спустя десять минут поисков я, наконец, нашёл того, кого искал.
Он беседовал с мужиком за прилавком на какую-то тему.
– О, чего тебе? – вопросил он, увидев меня за своей спиной.
– Ножи хотел отдать, - ответил я.
– Вот, Михаил Сидорович, – провожающий обратился к грузному мужчине напротив, – смотри, честный человек! Я уже было и забыл о них. Другой на вашем месте
забрал бы их себе. Ну да ладно. Давай.
Он принял безделушки и посмотрел на меня.
– Что–то ещё?
– Да, у нас с собой нет нужных вещей, можно здесь купить?
– Не можно, а нужно! Чего у вас нет?
– Ну,… в принципе, всего. Имеются только пара консервов, фонарь и нож.
– Ха, турист! Запасайся здесь по полной. Вот, знакомься, Михаил, наш завсклада. Спрашивай, если что, у него. Всё, я пошёл.
– Ага, иди, – пробурчал Михаил.
Мы смотрели молча секунд двадцать друг на друга.
– Ну и что? – вопросил он.
– Не знаю что… А у вас есть снаряжения сразу наборами?
– Конечно, есть. Вот, смотри.
Он положил на стол обширный рюкзак.
– Комплект «Дары Восхода». Пять банок тушёнки, саморазогревающийся сухпай, фосфорные спички в непромокаемой оболочке, швейцарский ножик, сапёрная лопатка, фляга воды, кружка. Возьмешь ещё немного еды, хватит дня на три. Можешь дополнительно взять спальный мешок.
– А разве он не выдаётся турфирмой?
– За счёт турфирмы только общая палатка, лыжи, карта, компас. Всё остальное приобретается отдельно. В объявлениях и брошюрах, кстати, об этом всё сказано.
– Интересно. А что насчёт тёплой одежды?
– Ну, ты даёшь! Зимой и без тёплой одежды? Конечно, кое-что тут приобрести можешь. Комплект плюс спальный мешок стоят четыре тысячи. Скидка за счёт самой путёвки.
– Ага, давай два комплекта, два мешка. Качество, я думаю, не очень. Да?
– Какое есть.
– Ну, хоть честно ответил. Ладно, держи деньги. А еду где можно купить?
– В столовой, там есть небольшое кафе.
– Бывай. – сказал я.
– Прощай.
    Повесив рюкзаки на плечи, я вышел со склада и направился к столовой. Вывески опять помогли мне, и я быстро её отыскал. Когда я зашёл внутрь, то удивился  чистоте и порядку вокруг. Аккуратные столики, табуреты, матовые потолки и красивый линолеум. В углу потрескивал камин, придавая окружающей атмосфере тепло и уют. 
Людей в комнате было немного: двое из техперсонала, видимо, решивших перекусить и одинокий человек в тёмно-серой куртке с мехом, склонившийся над столом и медленно мешающий свой чай. Лица его не было видно из-за меха, да и склонил голову он порядочно.
Я положил рюкзаки на стол и пошёл к кассе заказывать еду. После того, как расплатился, взял продукты и пошел за стол.
Удобно расположившись на стуле, я слушал тёплое шипение камина и попивал морс. Пара мужиков, закончив трапезу, встали и не спеша покинули помещение. Я посмотрел на часы, что были на моём запястье. 8:53. Мда, быстро летит время.
    Сделав последний глоток смородинового морса, я встал и захотел выкинуть пластиковый стаканчик. Чёрт… А куда делся тот безликий мужчина? Он сидел на крайнем столике у стенки в стороне прилавка. Я подошёл к тому месту, где он сидел, желая унять свою параноидную натуру. Дважды Чёрт! Обои приклеены к монолитной стене, второго выхода нет. Хотя возможно, он вышел через кассу. Фуух! Проблемы с машиной и с матерью сделали своё дело, и я теперь параноик. С машиной и с матерью… Так, не думать, не думать об этом! Прошлого уже не вернёшь, так зачем калечить будущее? Я, стараясь держаться уверенно, подошёл к прилавку, в надежде полностью успокоиться.
– Извините.
На лице продавщицы сияла улыбка.
– Конечно, чего вам?
– А тот мужчина, который сидел в конце комнаты, он вышел? Просто я не заметил, а дело есть к нему срочное.
    Она посмотрела мне внимательно в глаза
– Какой мужчина? Здесь были только вы, пара из техперсонала и я. Никого более. Наверное, вам показалось.
– Наверное…
Я, тихонько шатаясь, отошёл и сел за свой стол. Никакие мысли не приходили на этот счёт… Показалось?! Я видел его собственными глазами, он ещё попивал чай, я слышал звуки ложки, касающееся кружки. Не может быть глюк настолько явным!
– А может, вы его просто не заметили?
Она выглянула из-за прилавка и лицо её начало приобретать серьёзное выражение.
– Не заметила? Нет, этого не может быть. На этой неделе я записываю всех посетителей, чтобы знать, сколько их примерно будет в месяц. Мы недавно открылись, нам нужна точная информация посещаемости,… а вы говорите!
Я поник окончательно. Да уж, нервы нужно беречь, не доводить себя до такого. Раскис я полностью.
– Водка есть?
В этот момент в кафе ворвался верзила, ростом  под два метра. По ходу он снёс ногою питьевой кулер, и тот громко упал, бутыль отделилась от основания, и начала течь вода, покрывая собой линолеум. Парень не растерялся и одной рукой поставил кулер на место, а другой поднял бутыль, с лёгкостью, будто та обыкновенная фляга. Да, в силе ему не откажешь. Он соединил конструкцию и зашёл вглубь кафе.
– Извините, – низким басом прогудел он.
– Да, ничего, – тихонько ответила женщина со стеклянным лицом.
Далее он обратился ко мне.
– Ты Андрей Макаров?
– Да, - без эмоций сказал я. – Что нужно?
– Экспедиция начнётся через час, пойдём,   
– Как через час? – удивился я. – Ведь провожающий сам сказал, что всё начнётся в обед.
– Это да, но из-за опасности возникновения шторма мы выйдем раньше.
Мой взгляд невольно устремился туда, где сидел мужчина.
– Ладно, идём.
Парень кивнул головой и направился к выходу.
– Спасибо, - чётко и внятно, но тихо сказал я.
Продавщица ничего не ответила, а быть может, просто не услышала. Развернувшись, я пошёл быстрым шагом прочь из кафе… прочь от моих страхов.
– Меня, кстати, Семён зовут, – тихо сказал верзила.
Мы направлялись умеренным темпом к месту сбора.
– Ага, очень приятно, а меня – Андрей, хотя ты уже знаешь.
Дальше шли молча. Мне не хотелось говорить из-за испорченного настроения, смятения в душе. И Семён не такой уж разговорчивый парень. Который раз я говорил себе, что все мои волнения – это прилив моих собственных отрицательных эмоций. Возможно, дальше всё шло бы хорошо, если не один попрошайка…
До точки сбора оставалось пройти пару домов, внешний вид которых уже меня достал. Мы с Семёном свернули за угол и пошли вдоль стены. Я заметил, что они крашеные, синего цвета. Как говорил один психолог, синий цвет успокаивает наше сознание, он, как вода, тушит временный пожар наших разъярённых мыслей. Он символизирует небо, то место, куда тянулся человек, где он хотел жить после жизни. Мой взгляд скользил по этой стене, подобно коньку, который скользит по льду. Я как будто плавно ехал, отталкиваясь ногами. Ехал, не торопясь, и вдруг наткнулся взглядом на посторонний объект, который был прямо на моём пути… На жизненном ли?
– Извыныте, не будет лы у вас пару лышных денег? Кушать очень хочется.
Мы остановились и посмотрели на человека, сидящего у стены дома. Его одежда оставляла желать лучшего в такую погоду: рваные штаны и кофта, которая отличалась большими размерами. Человек был не славянин. По чертам лица можно было бы предположить, что относился к какому-нибудь народу, исконно живущему на Урале.
– Денег лишних не бывает, – флегматично ответил Семён.
Я посмотрел на спутника с удивлением. Мне почему-то стало жалко этого нищего.
–Ты пожалеешь сто рублей для нуждающегося?
– Да. Потому что нужно работать самому, а не требовать денег с  каждых встречных. Возможно, он ещё и наркоман.
– Даже так? А может жизненная ситуация заставила его спросить денег.
– Конечно, заставила. В нашем мире, Андрей, всё не так просто. Все хотят сорвать больший куш. Причём, многие хотят, чтобы этот куш им сорвали другие и принесли на тарелочке.
Пока Семён это говорил, его взгляд твердел, и он смотрел в одну точку. Да, недооценивал я этого верзилу в умственных способностях. После таких слов я и не знал, что сказать.
– Твоя правда, - тихо сказал попрошайка.
Я всё-таки вытащил из кармана двести рублей и протянул их нищему.
– Вот, держи.
Его глаза посмотрели на меня, тяжёлый взгляд очей накрыл моё сознание с головой. Вдруг, из глаз его полилась пара одиноких слёз. Он вытер лицо рукавом и спрятал глаза.
– Не надо. Я же наркоман.
Я застыл на месте, не зная, что делать.            
– Надоело, надоело просыть, – с горечью в голосе продолжил он. – Что вы знаете о моей жызны, что? – Бедняга посмотрел мокрым взглядом в глаза Семёна. Тот, будто случайно, отвернулся в сторону. – Тебе, поды, всё далы родытелы. Теперь ты ы говорышь так ярко, – далее он посмотрел на меня. – Спасыбо, но не надо, уберы.
Я начал сопротивляться.
– Нет уж, возьми.
– Не буду!
– Тогда давай, ты что-нибудь сделаешь для меня, а я оплачу.
Он недоверчиво посмотрел на меня.
– Что я могу сделать?
– Ну не знаю, расскажи что-нибудь.
– А что рассказать?
– Хоть что-нибудь.
Нищий посмотрел вдаль и задумался, а затем сказал.
– Берегысь бысов, получышь от ных беды.
Я удивлённо посмотрел на него.
– Кого?
– Бысов. Ты поймёшь.
Несколько секунд я стоял молча.
– Ну, хорошо… держи деньги.
– Нет.
– Но мы же договаривались.
Вытерев последние слёзы, он посмотрел мне добро в глаза и улыбнулся, не обнажая зубов.
– Ты мне уже заплатыл тем, что выслушал. Спасыбо.
– Но за информацию не заплатил.
– Ты так сыльно хочешь отдать мне деньгы?
– Да.
– Давай.
Он протянул худую руку, и я положил в неё купюры. Нищий их взял, помусолил, посчитал, а затем… порвал.
– Ты что делаешь?
– Я лышнего не беру. Ступай с богом.          
Не зная, что сказать, я удивлялся этим человеком. Именно Человеком.
Я посмотрел через плечо на Семёна. Тот стоял, опустив голову.
– Пошли, – сухо сказал я, а затем обратился к собеседнику. – Береги себя.
Он тихо качнул головой и, всхлипнув, спрятал лицо в рукаве. Чересчур много добрых слов для него сегодня.
Я повернулся и зашагал к месту сбора. Семён тихо поплёлся за мной.

– Давайте всё проверим последний раз.
Провожающий застегнул куртку, натянул сильнее шапку и воткнул лыжи в снег, а затем снял со спины большой рюкзак, раскрыл его и начал осматривать снаряжение.
– Спальный мешок? Отвечаем хором.
– Есть, - проговорили участники похода.
– Еда на два – три дня?
– Имеется.
– А что значит на два – три дня? – выкрикнул молодой человек в очках. – Вы не знаете, сколько мы там будем? 
– Не знаю, – ответил мужчина и посмотрел парню в глаза. – Если погода будет хорошая, останетесь, может, на большее время. Посмотрим по ситуации. Еды всегда надо брать больше чем нужно, говорю раз пятый.
– А разве геометеоцентр не может определить точную погоду? – продолжал бурчать умник. – Это же поход, а не прогулка.
– Трудно определить точную погоду в наших местах. Вокруг низменности, возвышенности, леса, поля, вообще: полный набор изменений микроклимата. Тем более… рядом перевал Дятлова.
– Рядом? – удивился молодой человек. – Я думал он далеко на северо-востоке. А мы посетим его?
– Нет, конечно. Не хватает мне ещё проблем. Эта тема давно закрыта.
– А что там такого страшного?
Провожающий нахмурился и недовольно взглянул на парня.
– Что страшного? Ничего. Просто некоторые из вас могут сами запустить себе фантазию в голову, а на крутых склонах этого делать не следует. Ещё вопросы?
– Да, последний…
– Да заткнись же ты, наконец, ботан, – выкрикнул Семён. – Давайте продолжим пересчёт припасов.
– Да, хорошая мысль. Тёплая одежда?
– Есть, – хором выкрикнули все, включая надутого умника.
– Лыжи, палки?      
– Есть.
– Фонарь, батарейки?
– Есть.
– Личные вещи, документы?
– Есть.
– Нет! – выкрикнул один из нас. – Я сейчас!
– Ага, давай, – буркнул провожающий. – Ну, вроде всё. Запомните, вы – взрослые люди, и должны сами следить за собой и своим снаряжением. В этом плане вам никто не поможет. Всё, ждём всех и идём.
Я надел рюкзак, поправил лямки, чтобы ничего не сползало. Затем надел лыжи и стал застёгивать плотно куртку. Максим подошёл ко мне и начал одеваться рядом.
– Что с машиной? – тихо спросил я его.
– Всё хорошо. За отдельную плату нашёл гараж, закрыл её. Ключи у меня.
– Понятно, – лаконично сказал я.
– Чего-то ты угрюмый. Вон, посмотри, какие девушки красивые с нами идут в поход, – он показал рукой на пару спутниц. – Интересно, они подруги? Если так, то было бы хорошо.
– Нет, они не подруги.
– С чего ты решил? А, видимо, уже познакомился!
– Нет, не познакомился. Они просто стоят на разных концах группы и друг на друга даже не взглянут. Настоящие подруги не отходили бы друг от друга в незнакомой компании, кудахтали бы вместе.
Макс посмотрел оценивающе на них
– Ну да, ты прав. Ладно, разберёмся с ними по ходу. Как твоё здоровье?
После этого вопроса я сразу же вспомнил одинокого мужика в кафе и попрошайку. Настроение, будто ртуть в градуснике, скоро сожмётся окончательно.
– Пока ты не спросил, всё было немного лучше.
– Ну, извини…
– Да ладно, пройдёт.
Я достал из кармана солнцезащитные очки, надел их, посмотрел на Макса и улыбнулся.
– Что было, то было. Не будем ворошить прошлое.
– Да, согласен. Пошли к выходу, все уже идут. Ты лыжи зачем сейчас-то надел?
– Задумался, - сказал я и принялся отцеплять ботинки.
Мы взяли в руки все вещи и пошли на выход. Облачный снег мягко шуршал, провожая нас в путь, и желая всего лучшего. Возможно, он сказал что-то другое, но именно так я его понял, или же хотел понять.  В нашей жизни мы ждём только лучшего, а если приходит что-то плохое, мы надеваем на него маску хорошего и с этим живём. Мы не хотим разоблачить свои истинные эмоции, а живём только поверхностными, не свойственными нам, нашей душе на самом деле. Все тянутся к сильным людям, не осознавая, что сильные – они сами. Слабый человек может надеть маску сильного, и никто НЕ ПОСМЕЕТ стянуть эту маску с его лица. К сожалению, так сейчас устроены люди. К сожалению, так сейчас устроены некоторые государства…

***

На часах было 10:30, когда природа взяла нас в свои объятия. Мы ехали на лыжах по застеленному белым одеялом полю. Солнечный луч, словно свет от сварочного аппарата, так и норовил попасть в глаза. Яркая окружность светила над нами так же, как надежда и вера светят над человеком, теряющим смысл жизни.
Редкие кучки елей и сосен окружили нас. Деревья, будто люди, живые люди, наблюдали за нами. Они следили за каждым нашим шагом, за каждым движением, молча шевеля хвоей на ветру и записывая информацию, словно на компьютерный диск, на новые кольца жизни, которые находятся внутри древесного ствола. Срубив дерево, по этим кольцам мы можем прочесть возраст дерева. А сможем ли мы с них считать полную информацию того, что было вокруг дерева, и кто существовал рядом с ним? Нет, определённо нет. Для того, чтобы больше узнать части нашей природы, нужно и относиться к ней, как к брату, а не вонзать нож в спину. Ведь в какой-то момент этот нож алчности может оказаться в нашей спине. Не стоит думать, что природа – это лишь мёртвый наполнитель того, что нас окружает. Природа – это каждая травинка, каждое насекомое. Безусловно, многие живые существа не обладают интеллектом, который присущ людям. Но у них есть то, чего нет у нас. То, благодаря чему они могут сплотиться и возвыситься над нами. Не все люди поймут, что это. А те, кто поймут, предпочтут молчать, так как другие могут объявить их глупцами…
– Быстрее темп.
От непривычки, моя дыхательная система сбилась и теперь бунтовала. Провожающий шёл впереди колонны, делая широкий шаг и невысокий взмах палкой. Он шёл аккуратно и уверенно, что выдавало в нём человека, который часто встаёт на лыжи, чего нельзя сказать об участниках группы. Да, два-три человека бежали на лыжах неплохо, даже хорошо. Остальные же, как пингвины, едущие на роликах по небу. Абсурд? Да, полный, но иначе про них не скажешь. Городская жизнь или что-то другое потопили в них выносливость. Да что в них, во мне. 
Наша группа состояла из девяти человек без ведущего. Две девушки и семь парней. Странно, что я раньше не подумал познакомиться или хотя бы просто посмотреть на них.      
– Группа, быстрее. Время поджимает. Вас уже ждёт проводник.
Эх, ладно. Рассмотрю их позже. Сейчас нужно уделить большее внимание бегу.
– Лыжню! – прокричали сзади меня.
Я, запыхавшись, глянул назад. Макс шёл уверенным и бодрым темпом. Да, такой человек выдохнется не скоро.
– Ага, щас! – недовольно проговорил я, отчего моё дыхание начало сбиваться окончательно.
– Андрей, ускорь темп. Я хочу хоть чуть-чуть пробежаться! – отрывочно проговорил Макс.
«Вот гад! А до этого он полз, что ли?»
– Как я ускорюсь? Все так едут.
– Эй, сзади! – донёсся голос «рулевого». – Вы хотите уже на втором километре выда… выдахну… чёрт! Заткнулись, в общем!
– Видишь, Андрей, – обронил спустя секунд десять Макс. – Твоя болтовня уже разозлила ведущего.
Я зло обернулся и посмотрел на улыбающегося друга.
– Доиграешься, суслик!
– Всё, молчу, молчу.
Впереди меня ловко бежала девушка. Вдруг у неё отстегнулась правый ботинок, а сама девушка не удержала равновесия и упала вперёд. Она во время полёта развернулась и упала на спину.  Я наехал на эту лыжу, резко остановился и улетел прямо на лежащую. Та крикнула от навалившейся массы.
– Съезжайте вбок! – повернулся назад и коротко бросил Макс.
Те, кто ехали позади, молодцы, съехали. А вот эта белобрысая сова наехала и упала прямо на меня. Браво! Сам отдал приказ и сам же вляпался. Девушка прокричала сильнее и вошла в снег чуть глубже, ибо масса, что была сверху, удвоилась, или даже утроилась.
Около минуты мы лежали неподвижно. Я созерцал её черты лица, а она мои. Далее наши глаза встретились, и я чувствовал, что тонул в них…
– Всё, вы кончили, вернее, окончили, вернее, закончили? – утомительно вопросил Макс. – Я могу вставать?
Раздался групповой смех, и я почувствовал неловкость ситуации. Девушка же смущённо спрятала глаза.
– Вставай, умник. 
– Уверен?
Тут раздались широкие шаги, которые приближались к нам.
– Вы что за цирк устроили, засранцы? – недовольно прокричал ведущий. – Встали быстро, надели лыжи и все вместе пошуршали дальше. Время не ждёт.
– Старший сказал «надо», значит «надо», – проронил Макс.
Наш тройной узел начал потихоньку распутываться, и мы вскоре приняли вертикальное положение.
– Извини, – так же смущённо проговорила дама.
– Да ладно, – показывая зубы, бросил Макс и потрепал меня по плечу. – Ему понравилось!
Группа так же яро заржала, а девушка даже покраснела.
– Ну всё, ты меня достал! – тихо сказал я.
Через секунду после слов я присел, быстро слепил из слегка мокрого снега снежок и кинул его в главного клоуна.
Снежок ударился о лицо Макса, и тот от неожиданности упал.
Все опять засмеялись.
– Ладно, – тихо проблеял он, убирая снег с лица. – Ладно, заслужил.
–Конечно, заслужил. Чёрт, что за день?
– Вторник, брат, - улыбаясь, сказал Макс.
Второй снежок полетел следом. Опять смех.
– Вы не понимаете, что я говорю? – возмутился провожающий. – А-а, фиг с вами! Делайте что хотите. Группа, продолжаем путь, – далее он посмотрел на меня. –
Захотите, нагоните.
Лыжники принялись вставать в колонну и потихоньку покидать нас. Мы остались втроём.
– Давайте, наверное, двинемся за ними, – сказала девушка, поправляя свои волосы. – она улыбнулась и взглянула на мне в глаза. – Кстати, меня Женей зовут.
– Андрей, – коротко сказал я и улыбнулся встречно.
– А меня зовут  Максим.
Я посмотрел на него.
– Максим… собирайся и иди вперёд. Тебе же нужна была лыжня.
Он кивнул головой и начал поправлять снаряжение. Около минуты мы надевали лыжи, а затем начали нагонять отряд, который ушёл, как мне показалось, уже далеко.
Я, Макс и Женя. Женя… Интересное имя. Или мне это просто кажется?
Нет, остальные туристы не сильно от нас оторвались. Благодаря чёткой лыжне и активному ведущему, который нам задавал бодрый ритм, догнали братьев по лыжам мы быстро. Пейзаж вокруг не менялся, как, впрочем, и настроение. Утренний мороз холодил дух, я вымотался уже прилично.
– Клоуны нагнали? – вопросительно прокричал основной ведущий.
– Да, – донеслось ему в ответ.
– Быстро. О, смотрите, вон проводник.
Все начали по сторонам вертеть головами и увидели одинокую фигуру, стоящую левее, у большой сосны. Лыжня начала поворачивать в сторону проводника. Видимо, данным маршрутом прошёл уже не один турист. Этот факт радует. Через несколько минут наша группа, словно паровоз, шумно остановилась около мужика, мощно экипированного. Широкие охотничьи лыжи, длинная дублёнка, шапка-ушанка и внушительная борода выдавали в нём любителя долгого отдыха на дикой природе.
– Группа, привал!
Все вздохнули с облегчением, ведь отдыха ждал каждый. Пара человек даже упала, а затем села на снег.
– Что вы делаете? – вопросил провожающий. – Лыжи хоть постелите, в самом деле, как дети малые.
Он тихо заехал под сосну к проводнику и поздоровался с ним. Я же воспользовался его советом и сел на лыжи.
– Ладно, слушайте, – начал говорить провожающий нас парень, и все повернулись на его голос. – Мой путь здесь кончается, далее вы поедите с ним, – он указал рукой на бородатого мужика. – Знакомьтесь, Иван Григорьевич Громов, ваш проводник и старший товарищ. Работает лесником, так что не заблудитесь. Всё, я поеду. Доброго пути.
Он взял палки в руки, вышел на лыжню и направился обратно. Все смотрели ему вслед.
– Десять минут отдыха, и в путь, – проговорил Громов.
Да, немногословный он человек, хотя по первым впечатлениям судить не нужно. Как говорится, в тихом омуте бесы водятся. Или не бесы? И здесь я вспомнил слова нищего. «Берегись бесов». Чтобы это могло значить? Тем более, он сказал не «бесов», а «бысов». Возможно, просто проблемы с дикцией. Или он это сказал намеренно? Может, он просто сумасшедший? Всё может быть. И этот вариант, скорее всего, верен. Будь он предсказателем, заработал бы немалые деньги. Ладно, не стоит зацикливаться на пустых словах. Поживём, увидим.      
Группа во время отдыха разбилась на части. Одни о чём-то тихо говорили, другие перебирали припасы, а мы с Максом сели под сосну и тихонько попивали чай из его термоса. Позже к нам присоединился Семён. Проводник воткнул палки в снег и облокотился о дерево.
– Можно вопрос? – отпив немного чая, обратился Макс.
Иван Григорьевич взглянул на него сверху вниз и поправил шапку.
– Ну, давай, - баритоном проговорил тот.
– А можно топить снег и впоследствии эту воду пить?
– Да.
– А почему учёные в интернете говорят: нет?
– Учёные в интернете… – хмыкнул проводник. – Всё дело в том, как ты её будешь пить. Конечно, после длительного отсутствия воды, хлебать топлёный снег не стоит, можешь умереть. Нужно всё делать размеренно и по небольшим дозам.
– Понятно, – звучно протянул Макс и отхлебнул ещё чаю. – А вы часто ходите в походы?
– С туристами не часто. Ещё вопросы?
– Никак нет.
– Это хорошо, – сказал Иван Григорьевич и посмотрел на небо. – Ладно, пойдёмте. Тучи густеют, а это как раз нехорошо.   
Все без лишних слов, но со стонами начали покидать тёплые места. Мы собрались и выстроились колонной, как прежде: позади Макс, а впереди Женя.
– Сильно уж не гони, - не торопясь, проговорил я.
Женя обернулась и мягко улыбнулась.
– Ну, хорошо.
Итак, мы снова двинулись в путь. Мышцы неохотно поддавались, но работали без сбоев. Толчок одной палкой, второй, одной, второй. Я начал находить нужный ритм и вливаться в него. Так я проехал около двух километров. Во время длительной поездки на лыжах у новичка, а может, и некоторого профессионала отключается прямая связь с окружающим миром. Человек зацикливается только на беге, и всё, что вокруг, кажется ему не действительным, чем-то другим, чуждым. Человек впадает в транс. Многие люди боятся этого слова, так как, по их мнению, оно относится к чему-то мистическому, экстрасенсорному. Людям легче закрыть для себя новые знания, слова, мысли, чем понять их природу. Что же такое транс? Это всего лишь сосредоточение на чём-то одном, главном. Это состояние, когда отключаются мысли, и открывается дорога к подсознанию. С этим состоянием мы сталкиваемся повседневно, но всё равно его боимся. Буддисты – мудрецы используют транс, самогипноз, медитацию (в некотором понимании это одно и то же), чтобы достичь пика саморазвития. Эти люди хотят стать лучше, и что же в этом плохого?
Некоторые ищут путь саморазвития через спорт. Этот путь достаточно хороший, но с помощью него ты не откроешь для себя Жизнь. Спорт не способен открывать новое, он способен закалять и улучшать старое, а это тоже очень важный момент в нашей жизни. Нужно уметь совмещать и думать. Нужно делать то, что только Ты считаешь нужным.
Например, собираешь ты из деревянного конструктора военный корабль. Делаешь всё правильно, следуешь инструкции. Ты строишь его так, как нужно. Но что выйдет в итоге? Красивая модель, которая важно стоит на подставке. Любое неловкое и враждебное действие могут уронить этот результат долгого труда. Корабль упадёт и разобьётся опять на составные детали. Ты выстроил свою мечту, но ты её не закрепил. Если же смотреть вперёд, нужно было смазать каждый уголок каждой детали клеем. Не каждый человек решится строить всё заново, с учётом прежних ошибок. Проще выкинуть эту «ужасную» модель, созданную «ужасными» руками. Проще сказать о чужой вине, затмив свою же вину перед собой гневом. Повторюсь, не все смогут начать возводить свой путь к цели сначала. И если ты решишься на это, то удовольствие тебя будет подстерегать неописуемое. Ты снова начнёшь собирать корабль своей мечты, вопреки упрёкам и насмешкам окружающих. Каждую минуту своей жизни ты будешь посвящать мыслям об этом корабле. Каждую деталь этого корабля ты будешь аккуратно промазывать клеем. Делать всё это ты будешь внимательно и не торопясь. И через некоторое время ты увидишь результат своей работы. Военный корабль грозно стоит на подставке и смотрит устрашающими пушками на тебя. Он стал для тебя намного значимее и лучше, но ведь корабль с виду не изменился. Присмотревшись, ты можешь заметить вмятины и царапины от удара о пол. Несмотря ни на что, этот корабль – лучший. Каждая мелочь в нём напоминает о трудной работе. Твои недруги попытаются сломать этот корабль. Они будут его кидать, топить, пытаться разбирать, но на деле только сами пострадают от этой затеи. Пострадают от тебя, ведь эта вещь для тебя значит много. Но больше они пострадают от самого корабля, который хранит в себе часть твоей души. Не нужно волноваться далее о нём. Корабль широко распустит парус и поплывёт по буйным морям, отталкивая от себя всех неприятелей. Возможно, спустя месяцы или годы ты потеряешь из виду этот корабль. Не стоит расстраиваться, ведь этот корабль не сможет так просто погибнуть. Он – твоя память, а память погибает вместе с человеком…
Я встряхнул головой и отвлёкся от философских мыслей. Руки и ноги работали сами собой, я их не контролировал. Моё сознание начинало пробуждаться от сна навалившихся мыслей. Я не знал, сколько мы уже проехали, морозный воздух действовал на меня, усыпляя и бодря одновременно. Я поднял голову и посмотрел на солнце. Уже слегка начинало клонить к закату. Ах, как летит время!
Вдруг, я услышал звуки прессующегося снега в нескольких метрах позади, справа. Интересно, кого это сбило с лыжни. Я хотел было повернуть голову и посмотреть назад, но шея отказывалась от такого поступка. Судя по звукам, объект двигался быстро и скоро должен был бы нагнать меня. Отлично, сам подъедет. Звуки лыж всё приближались. Вот они уже были в метрах пяти от меня, если смотреть по диагонали. В четырёх. Потихоньку мысленный квадрат между мной и приближающимся человеком стал превращаться в прямоугольник.  Интересно, кто это? Один из группы, что ехал позади? Боковым зрением я уловил движение справа и с усилием повернул голову. Моё сердечко ёкнуло.
– Стой, – только и успел проговорить тихо я.
Макс и те, что ехали сзади остановились.
– Что такое, Андрей? – тяжело дыша, проговорил Макс.
– Да не тебе говорю, ему! – я ткнул пальцем в спину человека, который, как ни в чём не бывало, просто шёл дальше.
Что же меня привлекло в нём, что заставило позвать? Ответ прост. Это был тот самый человек в серой куртке, который тихо сидел в углу кафе, а затем исчез.
Из-за него, я чуть не присвоил себе звание психа…
– Кому ты говоришь, Андрей?
Да, словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести, как сказал Вадим Шефнер. В моём случае – убить. От слов Максима у меня начало пошаливать сердце. Я схватился за грудь, тяжело дыша, устремил взгляд в пол.
– Андрей, господи, тебе плохо? – испугался Максим и схватил меня за руки.
Я тяжело посмотрел ему в глаза. Сердце никак не отпускало.
–Ты видишь его? – Я ткнул пальцем в человека, который прошёл уже мимо и спокойно направлялся по свои дела. – Ты его видишь?
– Кого??? – с большим испугом протянул Макс и посмотрел туда, куда я показывал. – Там никого нет.
Вся группа обернулась и смотрела на меня.
– Пусти! – проревел я и вышел на лыжах из колонны. Сердце защемило сильнее.
Я бросил одну палку, схватился рукой за грудь, чтобы сердце не выскочило, и отталкиваясь второй рукой тихо поехал к одинокому путнику. В сердце ударило сильнее, и я крикнул.
– Твою мать, Андрей, – не зная, что делать, проговорил Макс. – Держите его.
Некоторые лыжники поменяли направление и поехали за мной.
– Что такое? – страшно испугавшись, спросила Женя у Макса. – Что с ним?
– Хрен знает. За сердце схватился, и его потащило куда-то. Поехали быстрее.
Я должен дойти…  Я должен доказать, что не сошёл с ума… Фигура в серой куртке шла не быстро, и я её почти догнал. Осталось три метра.
– Стой, дурак. Ты куда? – донеслись возгласы товарищей. Они ехали за мной.
Нет уж. Я догоню его. Я ускорил темп, отчего моё сердце адски кольнуло. Я выкрикнул. До фигуры оставалось два метра. Оглянувшись, я увидел, что меня почти нагнали. Последний рывок. Я должен узнать, кто ты, даже если ты – галлюцинация. Но какая-то ты явная галлюцинация! Я вижу, как втыкаются твои палки. Я вижу, как ритмично едут твои лыжи. Я вижу, как от тебя отскакивает снег… остался метр.
Слева от меня появился проводник.
– Остановись.
– Нет.
Он сделал выпад ко мне. Я рванулся вперёд, протянул руку, чтобы дотронуться до фигуры. Нет, не достаю! Иван Григорьевич начал заваливать меня на снег. Я сопротивлялся, вернее пытался.
– Андрей! – услышал я голос девушки.
Сознание начало покидать меня. Оно уходило от меня спокойно и плавно, как фигура в серой куртке. Я ничего не мог поделать. Я лежал на снегу и смотрел Ему вслед. Глаза плавно закрывались.      
– Что с ним? – услышал я голос Макса над собой.
– А я почём знаю! Вы же были с ним, а не я!
– Чёрт! Вы проводник или кто! Сделайте что-нибудь!
– Я за такие фразы сейчас тебе в лицо ударю! Он наркоман?
– Пошёл ты! Андрюха ни разу ничего такого не брал!
– Я просто предлагаю варианты. Надо знать, от чего он так.
– За сердце схватился, пока шли…
– Ага, значит сердечник. Возможно инфаркт или ещё что, я не медик…
– Боже, рация есть? Вызови центр!               
– В рюкзаке посмотри…

***

Да, интересная штука – жизнь, а так же очень разная. У каждого она течёт по-своему. У кого-то на манер водопада, события в жизни бурлят, извиваются, а затем резко падают. У другого человека наоборот: спокойная река тихо и бесшумно течёт по полю. Ни тебе скандалов, ни ссор. Но в основном, у многих жизнь – это череда рек и водопадов, имеющих разные длины и высоты. Прямо как у меня. Ты плывёшь спокойно на плоту по тихой реке и ни о чём не думаешь, живёшь лишь в облачных грёзах. Все тревоги, все опасности кажутся тебе сторонними, параллельными твоему пути. Ты их видишь, ощущаешь их близость, их жаркое дыхание, но ты и подумать не можешь, что эти жизненные вещи могут попасться на твоей дороге. И вот – первый знак. Валун, лежащий посреди твоей реки, быстро приближается к тебе. Ты был уверен, что это просто маленький камушек. Ты не был подготовлен к встрече с ним. У тебя есть запасной вариант: можешь причалить к берегу и спокойно обойти препятствие, таща за собой плот. Но воспользуется ли человек такой возможностью? Да, воспользуется, но это сделает лишь тот, который уже разбивался о камни и выжил. Если у человека нет опыта, он поплывёт на таран и разобьётся о свои же мечтания и доводы. Разобьётся и с ранением поплывёт дальше сам, без судна. Конечно, человек может схватиться за бревно, бывшую часть плота, и поплыть на нём. Но откуда он может знать, что за следующим поворотом не будет водопада? Ведь он не смотрел на свой будущий путь, пока падал в воду. Человек не смотрел ни назад, ни вперёд, он только лишь смотрел на приближающуюся проблему, которую можно было избежать…
Я открыл глаза. Около меня сидел Громов и тихонько ел тушёнку из банки, сам же я лежал, прислонившись к дереву. В поле зрения попадали и другие участники тургруппы, которые сидели по разные стороны. Макс стоял в стороне и смотрел куда-то вдаль.  Я тихо пошевелил головой и слегка промычал. Иван Григорьевич на миг замер, видимо переваривая услышанное, а затем посмотрел на меня.               
– Очнулся, – тихо проговорил он. – Лежи, не дёргайся, всё хорошо. Макс, – позвал проводник парня. – Подойди сюда.
Макс обернулся и со стеклянным лицом начал идти в нашу сторону. Когда он увидел, что я открыл глаза, в его сознании развели огонь надежды.
– Слава богу! – он подошёл быстро ко мне. – Как ты, можешь говорить?
Я поводил ещё раз головой по кругу, а затем вдохнул полной грудью и прислушался к собственным ощущениям. Боли в сердце не было. Затем я открыл рот и начал произносить разные звуки, пробуждая голосовые связки.
– Могу, - тихо сказал я. – Вроде всё нормально.
Я поднял обе руки, чтобы полностью убедиться в том, что сказал. Мышцы работали, как обычно.
– Что со мной было?
– Кома, - лаконично сказал проводник и облизал ложку.
– Кома? – удивлённо переспросил я. – И долго я в ней был?
– Часа два.
– Повезло тебе, – сказал Макс. – Мог бы пролежать намного больше, а то и вообще не встать.
Тут он плюнул три раза через левое плечо и постучал по дереву. Затем наступила минутная пауза. Со всех сторон начали подходить туристы и смотреть на меня.
Кто-то смотрел с испугом, кто-то с удивлением. В толпе окруживших меня людей я увидел Женю. Она смотрела с радостью.
– О, смотрите: псих из мавзолея встал, - сказал один из группы.
Я посмотрел в сторону пророненных слов. Их сказал тот, у которого на базе играла музыка из колонки. Имени его я ещё не знал. 
– Что будем делать? – коротко спросил я, игнорируя полученные слова.      
Проводник посмотрел на меня усталым взглядом, а затем убрал пустую банку в рюкзак.
– А что предлагаешь ты?
– Я даже не знаю… Пойдём дальше?
Громов кивнул.
– С твоим здоровьем только дальше и идти.
– Ну, тогда возвращаемся.
– Хорошее предложение. Только связи с центром нет. Возможно, началась буря.
– Тогда точно я не знаю, решайте сами.
– Вот! – воскликнул проводник. – Я должен был всё решать, потому что, это моя обязанность. Я должен был знать, с кем иду, во избежание таких ситуаций. Драные бюрократы, бизнесмены! Ненавижу их! Ведь просил, чтобы у каждого туриста была справка от врача. Нет, что вы, я ведь несу полную чушь! Что вы, ведь меньше людей из-за этого положат деньги в их широкие карманы, меньше прибыли будет. Лучше сделаем так: кто хочет, идёт путешествовать, а в случае смерти из-за здоровья, запишем всё на проводника. Действительно, он же не уследил, – продолжал причитать и брызгать слюной Громов и с яростью взглянул на меня. – Ну, а ты-то что?! Если плевать тебе на своё здоровье, так зачем же других гробить? Эх, тупое поколение!
Я и не знал, что сказать. С одной стороны, проводник прав, да что там с одной стороны, он прав во всём. Не нужно было идти сюда, зная о проблемах со здоровьем. Сам виноват, сам и получил.
– Знаешь что… – начал, было, Макс.
– Нет, не надо, он прав. Мы сами во всём виноваты.
– Мы?
– Нет, прости. Я.
– Да ладно. Ты ведь не знал. В этом всё-таки есть и моя вина.
Я взглянул на Ивана Григорьевича.
– Простите за то, что подставил бы вас под удар.
Проводник явно не ждал услышать такое от меня.
– Всё, проехали. Так собирайтесь, тушите костёр. Мы идём на базу.
Многие начали протестовать.
– Мы заплатили, а теперь всё пропадёт!
– Что пропадёт? Экспедиция не состоялась, трясите деньги с начальства. Я замолвлю слово.
– А может, лучше оставим Андрея на базе и заново двинемся в путь? – предложил Семён.
– Хрен вам! Идите с другим проводником. Я беру отпуск.
Тут в центр круга вбежал парень в очках и протянул рацию Громову.
– Вот, связь появилась.
Проводник взял аппарат в руки и включил громкую связь.
– Слушаю, приём.
– Иван, приём. Уходите на север, разбивайте лагерь. Часа через два, где-то в пять, около вас пройдёт мощный буран. Пойдёт он с юго-востока, будьте аккуратны.  Как слышно?
– Слышно хорошо… Чёрт! – Иван взглянул на часы. – Как в пять? Уже без десяти минут? Приём!
– Иван, вы меня слышите? Иван?
– Да, слышу, слышу. Я спрашиваю…
– Иван, да ответьте же.
– Вы глухие? Я вас прекрасно слышу!
– Чёрт, Миша. Группа Ивана не выходит на связь.
– Да здесь я! – прокричал проводник.
– Может, укрылись где, – послышался другой голос из рации. – Там, на перевалах ловит плохо.
– Желательно бы так и было, – сказал прежний голос.
– Приём, – опять крикнул Иван.
Шипение из микрофона. Группа переглядывалась, не зная, что и сказать друг другу.
– Кто-нибудь объяснит мне, что это за хрень?! – риторически вопросил проводник, вытирая шапкой пот с лица.
Никто, конечно, не ответил на вопрос.
– Ладно, думать будем позже. Пока нужно уходить. Радуйтесь, поход продолжается. Сам сможешь идти? – спросил Иван Григорьевич меня.
– Смогу.
– Отлично, выдвигаемся.
Макс помог мне встать с лежака и надеть лыжи.
– Давай, брат, ты сможешь, – приговаривал он.
Мы построились в привычную для меня колонну, и двинулись в путь. Медлить было нельзя. Так мне подсказывало больное сердце.
С каждой минутой снег всё усиливался. Поначалу крупные и мягкие хлопья неба покрывали горизонт вокруг. Они ложились тихо и не спеша, подминая под себя очередной миллиметр молчаливой земли. Затем в считанные минуты всё начало меняться. Будто эмигранты из России во время 90-х годов, снежинки норовили покинуть родное место, в нашем случае небо. Смешно. Что же их там не устраивало? Политический режим? Локальный беспредел и неравенство? Или же просто им, снежинкам, надоела жизнь в государстве, которое на манер чугуна было твёрдым, но хрупким. А иностранная железная кувалда наносила удар за ударом. Понятное дело, что через некоторое время чугун рассыпался на части. Он раздробился на кусочки разной величины. Ну и что? Чугун всегда останется чугуном, и каждый его кусочек по отдельности также очень твёрд. Мало ли, придёт время, и чугун сплавится в однородную массу опять, а западная железная кувалда будет с каждым годом ржаветь из-за отсутствия надлежащего ухода.
Буран становился всё сильнее. Мощные и отрывистые порывы ветра чуть не сбивали нашу группу с ног. Небо начало затягиваться тучами, и вскоре они затмили всё высотное пространство. Берёзы, сосны, ели всё чаще начали встречаться на нашем пути. Они шумно покачивались из стороны в сторону. Уже значительно начало темнеть. Мгла пробуждалась и начала принимать нас в свои ледяные объятия.
– Включаю фонарь, – послышался усталый голос Громова.
– Давно надо было, – выкрикнул кто-то.
– Электричество не резиновое.
Хм, странно. Время почти шесть часов, а стемнело только час назад. Обычно всё начинается часа в три – четыре, или, может, мне просто кажется.            
– Что-то поздно стемнело, – выкрикнул кто-то. – Почему?
Ага, значит, мне не одному так кажется.
– Бес его знает, почему, – прорычал Иван Григорьевич. – Идите молча.
Бес? Это слово меня скоро доконает. Нет, не слово, а здоровье. Моё психическое здоровье…

Глава вторая
Мы не спим на перевалах
«Вы думаете, всё так просто?
 Да, всё просто.
 Но совсем не так»
Альберт Эйнштейн.
 
– Что за погода?! – выкрикнул проводник, и мощный ветер сбил его, а также ещё нескольких человек с ног.
Женя покачнулась и начала заваливаться вбок. Я выбросил руку и успел её схватить за рукав. Она была в состоянии, похожем на сон. Я еле подтянул её к себе и посмотрел ей в лицо. Прежний румянец сошёл с её щёк, оставив только серые разводы. Голубые её глаза смотрели в одну точку. Веки слабо моргали, а ресницы уже облепил белый снег. Русые волосы слегка выглядывали из-под шапки, выпрямившись, будто сосульки.
– Я устала, хочу спать, - тихо пролепетала она.
– Нет. Нельзя. Ты замёрзла?
– Чуть-чуть, – мягко ответила Женя.
– Собрались с силами и едем за мной, – донеслись слова Громова. – Главное – проехать лес. Потом разобьём лагерь.
– Я не хочу уже никуда ехать, - всхлипывая, бормотала Женя. – Я устала.
Новая порция снега ударила больно нам в лицо. Я отряхнул перчаткой снег со щёк, которые уже почти не чувствовал, а потом посмотрел на Женю. Она стояла, не шевелясь, а снег уже заковывал её лицо.
– Очнись, – испугался я и стал тихонько бить её по щекам. – Нам нужно ехать. Спирт, водку дайте, – выкрикнул я.
– Держи, – Макс ткнул мне в спину чем-то твёрдым.
Я повернулся и взял «горючее». Лицо друга слегка покрылось усталостью и льдинками, но состояние его было более-менее хорошим.
– На, выпей, – протянул я небольшую флягу Жене.      
Та, не спрашивая не о чём, взяла и сделала приличный глоток.
– Ну, зачем столько…
Дикий кашель продрал её горло. Она пыталась вдохнуть побольше воздуха, но втягивала его по миллилитру.
– Мне дурно, – только и успела проговорить она, после чего её вырвало.
– Вот чёрт, – тихо сказал я,затем помог ей встать полноценно на ноги.
– Послушай, – я взял её слегка за подбородок и направил взгляд на себя. – По-слу-шай. Соберись с силами, нужно продолжать движение, иначе замёрзнем. Это сделать надо.
Она опустила взгляд и тихонько покивала головой.
– Хватит переводить силы, – хрипловато гаркнул проводник. – Все в порядке?
Никто не отвечал. Ветер завывал всё сильнее.
– Ну, хотя бы все на месте?
Группа переглянулась и посчитала друг друга.
– Да, - крикнул Максим.
– Хорошо. А теперь продолжаем путь. Осталось совсем немного.   
Скрипя костями, мы стали переходить на медленный шаг. Женя шла впереди, слегка покачиваясь от ветра. Я воткнул палку в снег и оттолкнулся. Нужно, нужно ехать.
– Увеличим скорость, - предупредил Громов.
Вместе с нашей сбившейся с пути группой скорость увеличил ещё и ветер. Он будто соревновался с нами в быстроте, в выносливости. Легко соревноваться с теми, которые проиграют хоть как в этом забеге.
И вот, мы едем по лесу. Планка настроения и самочувствия упала ниже некуда. Ветер всё завывает, играя на кронах деревьев, как на струнах гитары. Что-то сильно заскрипело, и все начали крутить головами, но увидеть в этой ледяной тюрьме нельзя было ничего.
– Что это? – крикнул Макс.
– Стволы деревьев лопаются, – хрипло, но слышно ответил проводник. – Посматривайте по сторонам.
От этих слов по моей спине пробежали мурашки. Никогда не желал умереть под упавшей сосной.
Скрип, между тем, то слегка нарастал, то затихал вовсе. Были видны деревья в радиусе метров трёх, и потому мы не могли полностью увидеть опасность. Только услышать.
– Зачем я вообще пошёл сюда?! – тихо хныкал парень в очках, следующий позади Макса.
– Стоять, – выкрикнул Громов.
Мы начали тормозить, как поезд, метр за метром. Мои мышцы скрипели, будто тормоза, но все же работали.
– Идём тихо, здесь густо стоят деревья. Не наткнитесь на сучья.
Наша группа последовала указанием проводника. В такие нелёгкие минуты ты будешь слушать любого, кто возглавит слабую группу, возьмёт под свою ответственность. В такие минуты каждому человеку нужна какая-то опора. Для нас опора – проводник. Для него – мы. В такие моменты жизни все соединяются в одну большую и прочную массу, как, к примеру, чугун…
Мощный взрыв или грохот, точно не знаю. Как будто сам чёрт вылезает из ада и нашёптывает тяжёлый рок тебе в оба уха. Просто словами не передать эти ощущения.
Ощущение от взрыва, настигшей ударной и звуковой волны. Те, кто прочувствовал на своей коже, в своём разуме этот эффект, не забудут его никогда. Именно те, кто выжил. Хотя, конечно, мёртвые тоже помнят эти моменты. Например, это помнят те, кто жил в Хиросиме, Нагасаки и в Помпеях, а также это помнят те, кого разбудил треск разрывавшихся бомб в четыре часа утра. Многие знают об этих местах, но только понаслышке. А ты попробуй, увидь… Нет, лучше не пробуй. Не нужно тебе калечить тело и душу железными осколками, каменными, кирпичными. Не дай бог кому-то испытать на себе действие всепроникающего фосфора или же радиации.
Кто-то это испытал и помнит, лежа в братской могиле или просто глубоко в земле, а кто-то разделён на части и лежит в двух местах. Думаете, они погибли от огненного взрыва? Нет. Они умерли от того, что увидели, от того, что услышали, от того, что почувствовали. Те, кто прочувствовал на своей коже, в своём разуме этот ужас, не забудут его никогда… Земля задрожала. Шквал поломанных веток полетел прямо на нас. Я только и делал что закрывал лицо руками, бросив при этом палки. Затем мощный толчок воздуха, и я уже лежу на снегу.
– Головы прикройте!
Я так и сделал, свернувшись в позу эмбриона. Земля вибрировала, как старый мобильный телефон NOKIA. На самом же деле, мне было не до шуток.
Скрип возвратился, да ещё с удвоенной силой. Будто вертолет, он сделал крюк и пошёл на новый вираж. Мне было страшно. Близкое присутствие смерти туманило мою голову. Я плотнее прижался сам к себе, сильно захлопнув глаза. Этим бы я себя не спас от локальной катастрофы, но некую зону безопасности я все же сделал. 
Скрип утроился. Повелитель бездны как будто выбрался из своего логова и стал играть на арфе заточенными когтями…
Рядом что-то сильно упало, от чего я даже слегка подпрыгнул, лежа на утрамбованном снегу. Осмелившись, я высунул голову и посмотрел в сторону. Глаза мои слезились, картинка была нечёткая, но все же я увидел. В метре от меня лежала поваленная сосна. Широкие ветви её расходились по разные стороны. Я проскользил взглядом по одной из них. Извиваясь, как змея, она остановилась в сантиметрах двадцати от моего глаза. Повезло?
– Берегись!
Далее грохот повторился, и на землю упало ещё одно дерево. Звук был отчётливее и сочнее. Второе дерево приземлилось перпендикулярно на первое.  Между ними двумя я увидел небольшое укрытие и пополз туда. Лыжи и рюкзак отнимали у меня скорость, но остановиться, чтобы их снять, я боялся. Рыхлый снег я раздвигал рукой, как воду. Он только и норовил попасть в перчатки, холодя при этом кожу запястья. Но это большая мелочь. Я полз, смотря на эту ложбинку, как на Святой Грааль. Послышался знакомый до боли скрип.
– Ещё!
Я уже летел к месту спасения, отчаянно гребя и молотя снег. Да, есть. Я забрался под сосну и прижался к белому снегу. Послышался ещё один глухой удар о снег, и распространилась вибрация. Начал нарастать какой-то гул.
– Ещё раз рванёт, - громко хрипел проводник.
«Как ещё раз? Двойной взрыв? Ведь такого не бывает! Хотя чушь. Может, просто не все знаю» – подумал я.      
Я снял рюкзак и отложил его в сторону. Руками начал быстро выгребать снег из-под сосны, чтобы глубже укрыться. Чёрт, не успеваю! Гул переходил на более высокие ноты, и вскоре вовсе сошёл на нет для человеческого понимания и осознания. Дурной знак. Я залез под дерево и положил на себя рюкзак.
Взрыв. Вспышка света, а затем толчок, настолько сильный, что я ударился головой о дерево сверху и вылетел из укрытия метра на два, головой погрузившись в снег. Твою мать, что это?! Как ударная волна может быть такой сильной, если звуковая, по данным меркам, очень низкая?
Началась яркая головная боль, которая эхом переходила в сердечную. Это очень нехорошо. Я поднял голову, отряхнул её и пополз к родному убежищу. Опять взрыв и толчок. Не успел я отползти и метр, как меня отбросило назад. Толчок уже был слабее, и я отлетел обратно на метр. Вернее отскользил назад, въезжая в снег, как нож в масло. Жестокое давление. Кровь брызнула из носа. Я залез в снег почти по пояс. Попытался сделать рывок, но не получалось.
Знакомый скрип. Я лежал параллельно первой упавшей сосне, сильнее вжавшись в снег. Новое дерево упало, отломившись и закрыв под собой меня. Придавила порядочная масса. Хорошо, что хоть не покалечила. Ну как не покалечила… Тупая, ноющая боль в спине, в данной ситуации это – царапина, по сравнению с тем, что могло быть. А быть-то могло многое…
Ветер начал потихоньку снижать обороты, а шум, гул и скрип полностью прекратились.
Чёрт, как же я устал! Лучше закрою глаза и усну. Не смотря ни на что, усну. Усну на столько, на сколько получится. Главное – проснуться.

*** 

Кто-нибудь из вас слышал биение своего сердца? Именно слышал, а не чувствовал? Ощущать ритмичные удары – одно, а вот слышать – совсем другое. Некоторые говорят: «Мы замолчали и слышали, как колотятся наши сердца». Чушь. Чтобы услышать биение своего сердца, должен замолчать не только человек, но и всё, что вокруг. Иными словами, должна замолчать природа.
Вы когда-нибудь видели, как молчит природа? Думаю, нет. Возможно, вы выходили в широкое поле, где не слышали почти ничего, за исключением своих движений. И главное: почти ничего. В любой тихой окружающей среде всегда найдётся то, что издаст звук и донесётся до нашего слуха. В поле этим может оказаться трава или мышь, в лесу одинокий дятел, который звучно слетел с ветки, в пустыне змея или скорпион, которые потихоньку вылезли из песка. Думаете, в кромешной тишине вы не услышите этих действий? Вы будете слышать глухой удар каждой песчинки, которая упадёт с хитина скорпиона, вы будете слышать вибрацию ветки, на которой секундой ранее сидел дятел, наконец, вы будете слышать, как трава в степи колышется и трётся друг об друга.
Смеете ли вы называть это тишиной? То-то же. Конечно, я не говорю, что в таких безлюдных местах вы не сможете расслабиться и отдохнуть от людской суеты. Сможете, точно сможете. Речь идёт о полной тишине, которую слышали не все люди. Для кого-то тишина оставляла давящие, гнетущие ощущения, а для кого-то чувство безопасности и умиротворения. Если вы были, находились в тишине, замечали, будто посторонние шумы не исчезли, а наоборот, наросли? В тишине просыпаются не слышанные ранее звуки, которые для каждого побывавшего ТАМ человека сугубо индивидуальные. Кто-то начинает слышать звуки морской волны, которая облизывает своим синим языком бок камня или гальки. Кто-то слышит в тишине то же степное поле, в котором жёлтые колоски извиваются и трутся между собой. Кто-то слышит живой лес, а так же дятла слетевшего с ветки… Какой-то круговорот и течение событий, не правда ли? В лесу ты не можешь услышать тишину, но в тишине ты можешь услышать лес. Правильно говорят, что музыка жизни – это тишина. Бред? Нет, точно нет. Так скажет только человек, не бывавший в настоящей тишине и не умеющий в нужные моменты включать фантазию, философский навык, а порой, настоящего себя…
Капля крови одиноко упала на мою перчатку. Снег покрывал мою руку полностью, кровь окрасила и растопила маленький участок белого и рыхлого небесного молока. Я открыл второе веко и проморгался. Головная боль ударом кнута по мозгу дала о себе знать. От неё сморщился и прикрыл глаза. Что-то тёплое потекло по моему замёрзшему лицу прямо к глазу. Хотел было пошевелить кистью, чтобы смахнуть каплю, но мышцы руки отозвались сильной болью. Особенно болело место рядом с локтем, в районе предплечья. Я повернул шею и посмотрел. Острый сук воткнулся в куртку, но не порвал её. Чёрт, неприятно. Пошевелил левой рукой, и это далось мне без заметных последствий. Уже лучше, вот только она лежала параллельно моему телу, вытянувшись в сторону ног. Хотел вдохнуть полной грудью, но диафрагма не желала подниматься до конца. Меня прижимало к снегу дерево, которое спикировало последним в этом смертельном урагане. Потихоньку, не торопясь, потянул левую руку к лицу, поворачивая при этом локтевой и другие суставы. Через некоторое время рука уже находилась непосредственно передо мной. Теперь надо попробовать освободиться от древесных объятий. Я поставил руку перпендикулярно снегу в надежде упереться и сделал ею движение вниз. Рука вошла в снег и не коснулась дна. Это уже не очень хорошо. Хотя можно попробовать иначе. Запустил руку под себя и начал выгребать с помощью неё снег в стороны.   Я медленно опускался всё глубже. Устав и погрузившись на достаточное расстояние, решил передохнуть и продолжить. Пошевелил челюстями, которые замёрзли, размял пальцы ног, которые почти не чувствовал, и просто опустился неподвижно на пару минут. Вокруг была мгла, и я не слышал никого и ничего, за исключением своего дыхания и биения сердца. Слышал, как оно профессионально и ритмично выполняло свою работу, как оно уменьшалось и расширялось, не давая организму умереть.
И тут я вспомнил про других людей. Про Ивана, про Макса, про Женю, про всех. Вспомнил, как здесь оказался и почему. Вспомнил, что могу крикнуть, позвать их на помощь. Но этого не делал. Я боялся, что мне никто не ответит. Боялся одиночества, голодной смерти в незнакомом лесу и того ужасного взрыва с последствиями, повторения которых никто не отменял. Боялся дальше жить.
Я всхлипнул. Горькая слеза капнула из глаза и упала в снег. Не мог сдерживать в себе всего того, что произошло со мной. Уткнулся лицом в рукав и заплакал. Что это происходит со мной? А может не со мной, а со всеми моими спутниками? Не знаю. Бес, серая куртка, кома всплыли в памяти. Только сейчас осознал тот ужас, который был со мной, ведь мог легко умереть. Всхлипнув сильнее, надрывно зарыдал. Почему это всё происходит со мной, почему? Почему вся жизнь моя тянется таким чёрным градом? Почему меня не любил собственный отец? Почему всё это со мной?
Я повернул голову и положил мокрое лицо на бок. Ласковые снежинки падали на мои веки, охлаждая мою печаль. А вдруг все живы и здоровы, только ждут или ищут меня? Если так, то нужно непременно крикнуть. А вдруг они все погибли? Лежат в двух метрах от меня и покрываются бездушным снегом. А вдруг я один. От таких повторных мыслей в душе защемило сильнее. Нужно всё-таки собраться с силами и крикнуть. Нужно перебороть свой страх.
– Эй, кто-нибудь! – в меру сил проголосил я.
Никто не ответил.
– Кто-нибудь! – ожидая чудо, повторил я.
Нет ответа. Лишь маленькая шишка или просто щепка сорвалась с верхушки сосны и упала мне на лицо, причиняя слабую физическую и сильную моральную боль.
– Твари! – заплакав снова, крикнул я. – Ответьте живо!
Ответа нет опять.
– Пожалуйста, - всхлипнув, прошептал я и спрятал лицо в рукав.               
Никому, слышите, никому не дай Бог ощутить на себе такое! Ощутить на себе мощнейший психический удар от потери близких, знакомых и даже незнакомых людей, оставшись одним. Уважайте и любите друг друга до, а не после потери…
От страха подступил рвотный рефлекс. Нервы начали играть на кишках и на желудке, отчего тот сокращался впустую, потому что переварил пищу уже давно. Я дергался, будто в припадке. Наконец я чуть-чуть успокоился, и желудок тоже.
Надо брать себя в руки, вдруг кому-то нужна моя помощь. Я вытер слёзы, растер лицо и похлопал себя по щекам, затем шумно выдохнул и вдохнул, заглушая всхлипы. Левой свободной и невредимой рукой отталкивал себя от прежнего укрытия, заходя с головой в снег. А тот залезал за шиворот и неприятно щипал. Да, получилось. Я освободился от деревянных объятий, но попал в снежные. Левой рукой грёб снег и будто по волнам шёл вперёд. Постепенно я преодолевал расстояние. Вертел головой, но ничего толком не видел. Мгла поела всю округу. Наконец я полностью освободился от плена.  Сильно шатаясь, я вытащил ноги из зыбучих снегов и медленно перебрался на дерево. Когда закрепился на нём, огляделся. Было видно плохо, но некоторые детали я все, же увидел.
Рядом со мной находились два тела. Одно сидело в метрах четырёх от меня, оперевшись спиной о дерево, печально свесив голову на грудь. Второе лежало дальше, в метрах шести. Оба тела не подавали признаков жизни. Нет, возможно, они и живы, но только не шевелились. Я не знал, кто это был. Нужно проверить.   
Я сполз, сильно шумя, в снег и побрёл через сугробы к той фигуре, которая сидела у дерева. Приближаясь, чётче видел человека и стал его узнавать. Макс. Синяя куртка с широким капюшоном без меха, чёрные плотные штаны, лыжные ботинки, а рядом рюкзак, который купил на базе. Вот я уже почти около него.
– Макс, родной!
Капюшон закрывал его лицо. Я поднял рукой его голову и посмотрел на лицо…
Кожи не было. Не знаю, какая сила нужна, чтобы снять кожу с лица человека. Мышечная ткань и сухожилия покрывали череп моего друга. Слегка опустил голову и посмотрел на шею. Аорта сжималась и разжималась, перенося через себя кровь. Макс жив, но как? Это же адская боль! Голова друга дёрнулась и поднялась, я резко убрал руку и слегка попятился.  Он смотрел на меня. Уверен, это был именно Макс. Глаза наполненные болью и страданием посмотрели мне в душу.
– Это я, Андрей. – тихо пробормотал я.
Макс наклонил голову и внимательно молча смотрел на меня.
– Тебе больно?
Он слегка покачал вертикально головой. Затем его взгляд осмыслялся и твердел. Макс смотрел куда-то сквозь меня.
– Что такое?
Он поднял руку и указал целой кистью куда-то мне за спину. Я чуть-чуть поглядел на бедного друга, а затем повернулся. Глаза мои резанул пучок яркого света. Я инстинктивно прикрыл их рукой. Сквозь лучи я видел силуэты трёх людей, стоящих передо мной. Они были настолько тёмными, что мгла вокруг прорезала их очертания.
– Кто вы? – дрожащим голосом вопросил я.
Фигуры не шевелились.
– Что вам надо?
Молчание, а затем послышался звук, и дуло пистолета посмотрело мне в лицо…

– Раз, два, три. Взяли.
Я дёрнулся, крикнул, уходя с траектории выстрела. Глухой удар головой.
– Лежи спокойно.
Голову прорезала боль. Я сфокусировал зрение и посмотрел перед собой. Слева сосна, подо мною снег, да и надомною он шёл тоже. Мгла была всё та же. Спустя секунды раздумий, я понял, что лежу в укрытии под сосной. Так это что получается, всё сон? И три силуэта, и ободранное лицо Макса, и взрыв? Нет, скорее всего, взрыв был, а остальное приснилось, пока я спал.
Словно тиски, сосна и снег разжались, освобождая меня из плена.  Пошевелил правой рукой, и ту словно ножом прорезала боль. Интересно, во сне всё было так же. Меня ухватили за куртку и подняли. Голова кружилась в бешеном вальсе. От этой мысли меня затошнило.
– Андрюха, ты как? – спросил знакомый голос, и меня начали бить по щекам. Тошнота усилилась.
– Перестань! – крикнул я и остановил бьющую руку.
Вальс в глазах и не только, потихоньку утихал. Передо мной стоял Макс, широко улыбаясь. Голова была перебинтована, а от глаза до уголка рта расходился синяк.
Один глаз был чуть прикрыт из-за гематомы. Черт, как я рад этому живому уроду!
– Я пойду ко всем, - донёсся голос Семёна.
– Ага, давай, – говорил Макс. –  Жив, с тобой всё в порядке?       
– Да, - протянул я. – Более-менее. А ты похож на деревенского алкаша!
– Пошёл ты! – улыбаясь, сказал он. – Блин, такое чувство, будто кожу с лица содрали.
– Ага, кожу с лица… А как все?
– Один ногу сломал. Главное – найдены все, и все живы. Что за чертовщина творится?
– Не знаю. А та, которая упала на лыжах, как её, – говорил я, показательно забыв имя.
– Женя?
– Да, Женя! Она в порядке?               
– Ой, лучше всех. По крайней мере, выглядит лучше меня.
– Лучше тебя выглядят даже фекалии собаки.
– Хватит издеваться. Всё-таки больно.
– Ладно, не буду.
Мимо нас проходил парень в очках, жуя на ходу банан. Есть мне хотелось сильно.
– Андрей, рад, что жив.
– Да, я тоже рад. Ну, то есть тебе. А как тебя кстати зовут?
– Антон Зайцев, - он посмотрел на Макса, – Сильно болит?
– Нормально.
– На, – Антон доел банан и отдал кожуру Максиму. – Приложи к синяку. Если повезёт, синяк пройдёт, но боль нет. Желательно это делать сразу после травмы.
Макс недоверчиво посмотрел на него.
– Я серьёзно.
Кривя лицо, он взял из рук Антона банан, подумал и приложил его к глазу. Я не сдержал смех.
– Андрей, хватит. Пошли лучше ко всем.
Поддерживая друг друга, мы поплелись через сугробы снега. Ветра почти не было, но снег все же шёл. Темно было также. Пройдя метров десять, мы пришли к собравшимся в круг людям. По дороге к группе были видны поваленные деревья, многочисленные следы, отпечатки от тел. Да, тяжёлый выдался вечерок. Проводник сидел на невысоком пне, оперев голову о руку. Те из участников похода, кого сковал холод, выполняли несложные упражнения в виде приседаний и бега на месте. Остальные молча стояли, опустив головы и потирая былые травмы. Кто-то из них курил, кто-то бормотал что-то на манер молитвы, а кто-то тихо всхлипывал.
Когда мы подошли к группе, все молча взглянули на нас. Страх овладевал людьми всё сильнее.
– Что мы имеем? – отпрянул от молчания Громов и начал говорить. – Сломанную ногу – раз, пара сотрясений – два, многочисленные травмы и ушибы – три. Но это пустяки по сравнению с другим. Связи нет – раз, прошедший взрыв – два, прошедший буран – три, возможность повторения того, что говорил – четыре. За исключением связи, её не было, нет, и не будет.
Повисла тревожная и грустная пауза.
– Вы знаете, где мы сейчас? – вопросил Антон.
– Да, знаю, – ответил проводник. – Мы в жопе.
Туристы хмыкнули, а кто-то слегка заржал. Правильно, нужно смягчить обстановку.
– А серьёзно?
– Серьёзно… Мы где-то на севере от базы, на каком километре, не скажу точно.
– Знаете округу?
– Более-менее, – сказал Иван Григорьевич, а затем встал. – Значит так, думать, решать и обсуждать будем позже. Сейчас нам нужно разбить лагерь.
– В лесу?
– Ага, сто раз. Повторись буран, какое-нибудь старое дерево упадёт и всё. Нет, пойдём на… - он достал из глубокого кармана компас и зафиксировал его в руке.
– На северо-запад. Если мне не изменяет память, выйдем в поле, по правую руку, метрах в пятистах будет перевал.
– Что за перевал?
– Откуда я знаю? Обычный перевал, таких в округе пруд пруди. Лучше не будем терять времени. Все могут самостоятельно идти?
Рыжий паренёк, со сломанной ногой поднял руку.
– Да, забыл. Как твоё имя?
– Виталий.
Я прошёлся взглядом по его ноге. С двух сторон та была прижата ровными ветками и обтянута верёвкой.
– Хорошо Виталий, соорудим сани. Так что касается лагеря. Будем разводить костёр, а для этого нам понадобятся дрова. Кто не сильно больной, берём ножи, топоры, если есть, и идём за топливом. Далеко идти не надо. Упавшие сосны старые, поэтому более сухие. Скалывайте сучки, ветки. Также нам понадобятся еловые ветки, рубите не жалея. Разводить костёр будем берестой, следовательно, нужны берёзы. Здесь они редки, если увидите по дороге, стягивайте. Сразу говорю, это всё непросто. Так, если хотите жить, организуйтесь в группы и вперед. Чем быстрее сделаем, тем быстрее отдохнёте.
– А нельзя на месте поискать дрова? – спросил Семён.
– Самый умный? Конечно, мы там тоже посмотрим, но готовиться нужно заранее. Ветром сюда занесло порядком сухих веток, так что дерзайте, желательно без вопросов.
– Так, – Громов посмотрел на нас с Максом. – Любитель бананов и звезданутый идут сооружать сани. Да, насчёт лыж…   
– А вежливее можно?
– Ситуация не позволяет. Насчёт лыж и палок, ищите их все и тащите сюда. А вы двое, держите верёвку и делайте сани. – Проводник подошёл к своему рюкзаку, достал её и кинул нам под ноги. – Всю не тратьте. Что стоим? Всё. За работу! Все.
Группа сама собой разбилась на части и разошлась в разные стороны. В тяжёлой ситуации люди умеют всё-таки не халтурить, а работать, ведь промедление может стоить им жизни.
– Восемь уходят, столько же чтоб вернулись!
«Да, ведущий, непременно! Сегодня никто не желает пропасть» - мелькнуло в мыслях.
Мы с Максом, взяв от Ивана Григорьевича по ножу и фонарю, пошли вглубь леса, ноги сами собой погружались сугробы.
– Как делать будем? – спросил Макс, выкидывая кожуру банана.
– Не знаю. Свяжем лыжи, ветки. Срезай, наверное, ветки ёлок.
Орудуя ножами, мы пилили части деревьев. Получалось не так ловко, но все же получалось.
– Столько хватит? – спросил друг спустя десять минут работы.
– Давай ещё чуть-чуть, чтобы наверняка.
Отрезав ещё несколько веток, мы пошли к месту сбора. Виталий грустно и одиноко сидел на пне, а Громов был недалеко, кроша и рубя на дрова ветки.
– Свои вещи нашли? – крикнул проводник, а затем глянул на нас.
– Да, я нашел, – сказал Макс, шумно положив на снег гибкие ветки.
«Чёрт, вещи! Как я про них забыл?» - с досадой подумал я и ответил Громову.
– Я сейчас. Скоро приду.
Побродив немного по небольшому участку леса, я нашёл своё укрытие. К счастью, лыжи, рюкзак и палки были целы. Взял всё это и положил в общую кучу.
Желудок напомнил о себе, и я решил быстро перекусить, достав нож и банку тушёнки. Жадно откупорив крышку, я подцепил ножом кусок жирной свинины, сунул его в рот и смачно зажевал.
–Ты будешь? – спросил я Макса, когда тот подошёл ко мне.
– Буду.
– Доставай свой нож.
Я вынул из рюкзака ещё одну банку и передал её Максу. За пять минут мы управились с едой. 
– Где твои лыжи? – спросил я парня со сломанной ногой, вытирая губы, убрав нож и бросив в сторону пустую банку.
– Вон, в стороне. А что?
– Тебе они пока не нужны.
Я взял и положил эти лыжи параллельно на снег. Рядом встал Макс, притащив обширную кучу из веток.
– Приступим? – спросил он.
– Да.
Прошло двадцать минут, и вот сани готовы. Где-то немного криво, где-то немного косо, но мы сделали, как могли. Навыков в таких делах у нас ещё не было.
– Иван, сани готовы, – крикнул проводнику Макс.
– Да здесь я, чего орёшь?
Проводник, шурша валенками, появился за нашими спинами с охапкой дров. Он положил груз на снег, а затем придирчиво осмотрел сани.
– Мда, кто же так делает? Верёвкой обвязали перпендикулярно лыжи. Это же отяжелит их перевозку. Ветки жидко положены. В общем, плохо!
– Нормально мы делали, всё сойдёт, - обиженно проговорил Макс.
Громов поправил шапку, погладил усы и посмотрел ему в глаза.
– Ну, коль вы говорите: нормально, значит: нормально. Повезёте вещи и раненого товарища всё равно вы. Пусть только развалится конструкция, на руках понесете все наши пожитки и Виталю. Не дай бог не успеете за всеми! Кожу сдеру с лица топором.
Тут я опять вспомнил тот страшный сон про Макса, троих незнакомцев и одиночество. Я помотал головой, отгоняя наваждение. 
– Что «нет»? Не сдеру? – Громов оценил моё движение как отрицание. Его было можно понять, он очень за сегодня устал. – Ты думаешь, я не смогу этого сделать?
– Да я не про то…
– Все вы так говорите. Воображаете себя зрелыми, опытными людьми, а сами для себя же не можете что-то сделать нормально. Эх, да ну вас. Я предупредил.
Мы с Максом молча, переглянулись, а проводник потерял к нам интерес и ушёл. Минут через пять к нам начали подтягиваться остальные. Кто нёс заготовленное топливо для костра, кто еловые ветки, а кто-то вовсе шёл с пустыми руками. Лица у всех были тяжёлые, глаза тусклые и угрюмые. Такое иногда за десять лет жизни не увидишь, а тут всё в один день. Бедолаги всё подходили и подходили к месту сбора. Вот пришёл Семён, таща на своей могучей спине порядочное количество сосновых веток. За ним тихо плёлся Антон, волоча по снегу пышные хвойные ветки. Ещё через минуту пришла Женя, неся с собой очередной запас древесины. Я подошёл к ней и помог, взяв часть груза, на что она только кивнула и холодно улыбнулась. Вскоре к нам подошёл Громов.
– Набрали много, молодцы, - он осмотрел участников похода. – Пришли тоже все, молодцы.
Один парень тяжело вздохнул, сунул руку в карман и достал пачку сигарет. Достав одну, он её помусолил, а затем сунул в рот. Проводник, увидев это, подошёл к нему и вырвал из зубов сигарету, а затем размахнулся и выбросил.
– Вы чего?
– Ничего. Ты сегодня курил.
Парень удивлённо посмотрел на Громова.
– Это было давно.
– Ничего. Факт в том, что ты сегодня курил. Будешь стрелять одну, максимум две в день, а лучше вообще брось.
Паренёк обозлился. Я узнал его. Это тот любитель громкой музыки. Надо бы узнать его имя, а то как-то неудобно его звать так.
– Ты мне кто? Мать или отец? – начал ненужно заводиться курильщик. – Ты мне никто! Решать, что делать мне, буду я сам. Ещё одна такая выходка, пожалеешь, что стал лесником. С моими связями тебя навсегда изолируют от белочек, грибочков и прочей… фигни. Ты понял?
Глухой удар кулаком по лицу. Послышались вздохи окружающих. Парень поднял голову, прижимая рукой горящую огнём скулу.
–Ты охренел, тварь?! Аркадий Белозубов. Это имя тебе о чём-нибудь говорит? Я тебя похороню, Обломов, за такие выходки.
Проводник потёр кулак и ухмыльнулся.
- Обломов? Нет, меня зовут Громов. Иван Громов. Вот и познакомились. Советую тебе, Аркаша, мясорубку прикрыть и помолчать, а то прилетит ещё раз.
– Да пошёл ты на…
Парень не договорил. Он отвернулся, а затем резко развернулся, занося руку для удара. Громов поставил блок, а затем левой рукой ударил Аркадия ещё раз, теперь в солнечное сплетение. Тот всхлипнул, согнулся и закашлялся.               
– Ну что хлопцы? Кто-нибудь ещё желает поспорить со мной? Нет? Ну и славно. Поймите одну вещь. Здесь я говорю, здесь я несу за вас ответственность. Если скажу: «лечь», значит, вы упадёте на снег, не высовывая своих задниц. Если скажу: «прыгать», значит, вы должны прыгать, как бешеный тушканчик, - Громов посмотрел на Аркадия. – Если я скажу: «брось курить», значит, вы все расстаётесь с этой дымной пакостью. Первый раз поясню: неизвестно, сколько нам ещё торчать на дикой природе, неизвестно на какое расстояние мы будем бегать марш-броски, поэтому нам нужны сильные лёгкие. Сигареты, во всяком случае, будут вредить. Понял меня, Аркаша?
Но парень никак не мог угомониться.
– Нет, не понял. Свою собаку, прыщ старый, будешь звать Аркаша, а меня зови Аркадий Герасимович.      
– Зря… Не такой уж я и старый.
Иван Григорьевич сделал шаг к бойкому мальцу.   
– Только попробуй! Мой отец работает в администрации города, на высокой должности стоит.  Только ударь ещё раз, подкупим суд и посадим тебя лет на пять, лучше на десять. Сядешь за причинение тяжких телесных, а ещё за изнасилование… Так ведь, девчонки? – стал угрожать Аркадий.
Тут наша группа затихла, и все смотрели на Громова и Белозубова. У Ивана Григорьевича в глазах запылал огонь. Чёрт, чувствую, просто так не потушишь.
– Ну и дурак же ты. Иван Григорьевич, не нужно... – сказала Женя.
Громов сжал кулаки и подошёл к Белозубову.
– За тяжкие телесные? – говорил проводник, входя в гипноз берсеркера. – Ну, так получай! – послышался двойной удар по лицу и всхлип. – Держи больше, чтоб на дольше засудил, – удар по печени. – Возьми ещё за изнасилование. На, мне не жалко! – удар в пах и громкий всхлип. – Ну что, лет пятнадцать есть? Давай до двадцати!
Все стояли в жутком оцепенении.
– Разнимите их, он же его убьёт, – выкрикнула вторая девушка, имени которой я ещё не знал.
Никто из парней не осмеливался подходить к Громову.
– Что вы стоите?! – опять воскликнула она, но не решалась сама подойти.
Семён сделал пару шагов в сторону драки. Он схватил Ивана Григорьевича за рукав, когда тот занёс руку для удара.
– Уйди! – заревел проводник и оттолкнул верзилу.
– Помогите! – захрипел Белозубов.
– Пошли, - сказал Макс, и мы пошли помогать Семёну.
– Я помогу тоже! – выкрикнул Антон Зайцев и рванулся за нами.
Все вместе мы навалились на Громова, будто на Геракла. Тот брызгал слюной и пытался вырваться, но попытки были тщётными. Мы крепко схватили его руки и ноги, не давая ему бить Белозубова. Да, а побили его сильно.
Аркадий мешком лежал на спине, прикрывая сломанный нос рукой. Оба глаза его были в порядочных синяках. Правой рукой он держал свой бок, слегка скрючиваясь каждую секунду. Вокруг его головы снег окрасился в красный, даже бордовый цвет. 
– Успокойся! – кричали проводнику с разных сторон.
– Спокоен я, спокоен! Пустите!
Никто, не знал верить ли проводнику или нет.
– Не трону я его, пустите. – остывая, сказал Громов.
Парни слегка отпустили его. Он дёрнул руками и вырвался от них. Далее он молча смотрел в глаза того, кого бил. Аркадий выражал своим взглядом полную ненависть к Громову.         
– Всё, перерыв окончен, – сказал проводник. – Собираемся, выходим через десять минут.
Он сплюнул вязкую слюну в кровавый снег, развернулся и пошёл к своему рюкзаку.
– Он мне нос сломал, – промычал Аркадий, стараясь удержать руками потоки льющийся крови.
– Псих, - посмотрев в спину проводнику, тихо сказала девушка – блондинка и подошла к пострадавшему. – Потерпи, Аркаш, я помогу.
Она достала из сумки бинты, фонарь, флакончики с жидкостями и иные приспособления.
– Да, действительно перелом, - сказала девушка, осмотрев парня. – Потерпи пару минут.
От манипуляции её рук парень закричал.
– Больно!
– Терпи.
– А, чёрт!
Я взглянул на Женю, которая молча, стояла в стороне.
– Вы знакомы? – спросил я её и указал пальцем на «хирурга и пациента».   
– Толком нет, вернее, совсем нет. Знаю только, что они студенты–медики.
– А ты?
– Что я?
– Ты тоже медик?
– А, нет. Учусь на журналиста.
– Понятно.
– А ты? – спустя минуту молчания спросила она меня.
Я убрал взгляд, будто не слыша вопроса. Мда, не скажешь же ей, что не состоишь ни в каком институте из-за того, что работал чуть не круглосуточно, дабы прокормить себя и мать, а так же продолжать снимать квартиру. Хорошо, что потом на моём пути подвернулся Макс. Конечно, я рад этому факту не только из-за его собственной квартиры, куда мы переехали с матерью по его же просьбе. Ещё я рад от того, что на моём пути появился второй человек, которому я мог бы доверять.
Нет, конечно, у меня до этого были друзья… Ну как «друзья». Называясь моими корешами, они чуть лбом не бились о заклад дружбы. Звали пить пиво, естественно на мои деньги. Их было пятеро. С каждым по отдельности я общался вроде бы неплохо, а вот когда собиралась целая компания, я чувствовал себя в ней лишним.
Какие это друзья? Постоянные насмешки и упрёки лились в мой адрес, если я что-то говорил неподвластное их теме общения. Говорят о машинах, я поддерживаю разговор, называя машины частью искусства. Мягкотелый дурак, тряпка, которому не свойственны простые мужские мысли. Из-за таких разногласий у нас частенько случались драки, причём дрались не пять на одного. Кто-то переходил на мою сторону, чтобы поддержать, а на деле просто весело подраться, ведь в жизни так мало веселий. Далее мы прозрачно мирились, опять называясь корешами и опять отдавая дань «дружбе». На следующий вечер разговор заходил о девушках.
Естественно они говорили, вернее, базарили, на правильном языке, только о женских формах и объёмах. Слегка я был согласен с ними, телосложение не такой уж и маленький фактор красоты девушек, но меньший по своим значениям, чем душевная красота. Например, захочешь ты связать свои узы с симпатичной и манящей к себе девушкой, но она оказывается, в простонародье, дурой. Думаю, не нужно объяснять, кто является таковым человеком. Важно не это, а другое: захочешь ли ты прожить всю жизнь с такой? Думаю, нет. Возможно, эти мои «друзья», и ищут себе таких, красивых внешностью, но плоских разумом. Не понимаю, если честно. В первую очередь нужно глядеть в душу, а потом на всё остальное.  Немного поменял ракурс монолога, вернусь. После таких высказываний о «чёткой тёлке», от моих корешей, я никак не мог не вставить своё слово о внутренней красоте. Опять насмешки, оскорбления, драка, опять вечные друзья. Некоторые скажут: чёткие, реальные друзья, вот бы мне таких «братух». А некоторые спросят: почему я терпел все время это непонимание моего собственного мнения, почему не послал этих дружков подальше и не ушёл? Всё очень просто: я боялся стать одиноким. Я боялся вновь ощутить ту глобальную ненависть со стороны и остаться одному. К счастью, я встретил этого весёлого сироту, которого жизнь ломала, ломала, да не сломала. У нас было что-то общее, возможно, то самое одиночество…
– Андрей?
Я дёрнулся, провожая наваждение.
– А. что?
– Ты где учишься?
– Я… учусь на архитектора, - выдавил из себя я, соображая на ходу.
– Серьёзно? Я тоже хотела идти туда, но отец настоял на журналистике. А Максим где учится?
Я повернул голову и посмотрел на него. Тот стоял, нервно покусывая палец и поглядывая вдаль.            
– А он тоже учится на архитектора.
– Да? – тихо спросил тот.
– Да, - твёрдо сказал я.
Женя недоверчиво взглянула на нас.
– Ах, да. С этими планами зданий, топографией местности, я совсем забыл, где учусь. Ну, ты же меня понимаешь?
– Конечно, понимаю, – пропела та, с наигранными нотками. – Слушай, чем отличается барокко от классицизма? А то я подзабыла. Ты как мастер, может, освежишь мне память?
Мда, пропала легенда!
– Без проблем. Барокко зародился в Ватикане, существовал в искусстве до второй половины семнадцатого века. Затем ему на смену пришёл классицизм. Для барокко присущи чёткие геометрические фигуры. Для классицизма – грация и красота форм. Ну, это вроде основы.
Я офигел от услышанного. Откуда этот чудак знает об архитектуре? Да ещё так сказал!
– Да, всё верно, - сказала Женя. – Извини, я сначала не поверила, а теперь вижу, ты – знаток искусства.
– Ясен чёрт! Я и Андрюха – лучшие ученики на потоке. Надеемся на красный диплом.
Ох, тут главное – не переборщить.
– Ладно, хватит разговоров. Нужно собираться и идти. Вы не замёрзли? Лично я – да.
– Я тоже, – сказал как обычно лаконично Семён и пошёл собирать вещи.
Хирург, уже без кавычек, закончила чинить своего друга, встала, вытерла инструменты и отряхнулась.
– О-ла-ла, какой красавец! – выкрикнул Макс, закрывая от наигранного удивления лицо. – Прям как новый!
Белозубов тихонько потрогал нос, скулу, усмехнулся, шипя, поднялся и посмотрел на нас.
– Пошёл в пень.
– Фу, как скучно, - Макс махнул рукой, а затем обратился к доктору. – Медсестричка, а можешь меня также подлатать? Плюс, у меня что-то бок пошаливает. Может, посмотришь?
Она усмехнулась, достала скальп и поиграла им в лучах фонаря.
– Боюсь, тебе лечение уже не поможет. Давай лучше тихонько отойдём за тёмное далёкое дерево, чтобы нас не видели. Там я и это лезвие сделаем тебе... кровопускание. Раньше так лечили многие болезни.
– Садистка? – Макс улыбнулся. – Как тебя зовут?
– Настя, – её красивые голубые глаза приветливо блеснули под преломлённым светом. 
– А меня Макс.
– Ой, да знаю уже.      
Тут к нам подошёл угрюмый Семён.
– Все быстро к проводнику. Пора идти.
Антон поправил очки, развернулся и пошёл прочь от побоища. Настя и Женя пошли вслед за ним.
Я подтянул Макса к себе.
– Ты откуда знаешь об архитектуре?
Он моргнул неподбитым глазом и уставился на меня.
– Чувак, ты не веришь в меня? Обидно. Вроде вместе через Такое прошли, и Такое пережили, а теперь ты не веришь в меня. Аж душу терзает…
– Перестань паясничать.
– В журнале прочитал, что лежал в бардачке.
– Вот жук, – улыбнулся я. – Ты хоть всё правильно сказал?
– Пффф, память у меня хорошая. Что там было написано, я всё запомнил.
– Ну и ладушки.
    – Все здесь? – вопросил проводник и осмотрелся вокруг. – Вроде все. Значит так, вы клоуны, - он указал пальцем на нас с Максом. – Тащите сани. На санях Виталий, на Витали все наши вещи. Думаю, поняли ход ваших обязанностей. Идём дальше. Вы, блаженные, - Громов указал на Антона и Семёна. – Вы тащите сосновые ветки и немного еловых. С помощью верёвки, думаю, сообразите, как упростить себе задачу. Вы барышни, – палец устремился к Жене и Насти. – Берёте в руки оставшиеся ёлки. Ну и наконец, мой любимый мажор, - Громов направил две руки к избитому парню. – Ты возьмёшь оставшиеся вещи, которые не уместятся на сани, и понесёшь их позади колонны. Позади волчьей группировки, как последний отброс.
– Позади колонны волков идёт лидер… - вставил своё слово Аркадий.
– Отбросам слово не давали. Не порть окончательно со мной отношения. Ситуация складывается так. Впереди иду я, позади клоуны с санями, позади них чешут блаженные, за ними летят барышни, а там дальше плетётся Аркадий Белозубов! По пути будешь подбирать упавшие ветки, если будут таковые. Ну, вроде бы всё. Времени уже много, все устали.
– Кто-то неудачно упали, – бросил Макс и указал на побитого. Тот в ответ показал ему средний палец.
– А кто-то полную ненужную чушь сказали! – рявкнул Громов. – Всё, хватит говорить.
Наша группа разошлась и принялась собираться. Тянуть время дальше было нельзя, я только сейчас начал замерзать. Мороз невидимыми нитями покрывал слой за слоем моё тело, вселяя в мою голову истинный страх перед этим явлением. Мы с Максом подошли к саням и взяли в руки, сделанные нами же вожжи. Парень Виталий молча сидел на санях. На него свалили все сумки и вещи. Он усердно цеплялся за них руками, тихо постанывал от боли, но не сопротивлялся от навалившейся массы, чтобы тоже хоть как-то помочь команде и не чувствовать себя обузой. Всё, что не уместилось на сани, сунули в руки бурчавшему Аркадию. Семён и Антон обвязывали круговыми движениями палки, приготовленные на растопку, а затем закинули эти охапки за спины. Семён спокойно держал на себе этот груз, что нельзя было сказать об Антоне. У парня напрягалась каждая мышца на шее, но тот даже не подавал виду, что ему тяжело.
– Встаем в колонну, – крикнул проводник, взял палки в руки и полностью приготовился к продолжению движения.            
Мы с Максом уже хотели было пристроиться за Громовым. Тот оглянулся и посмотрел на нас.
– Вставайте справа и слева от лыжни. Иначе будете спотыкаться.
Мы послушали его и встали по бокам от саней. Макс потянул вожжи, и я решил попробовать сдвинуть их с места тоже. Мда, прав был проводник, бараньи наши головы! Не нужно было обвязывать верёвкой скользящую поверхность лыж. Получается, что мы будем тащить, тараня снег, связку веток и лыж, а не тянуть их на манер настоящих саней. Безусловно, по снегу такая повозка пойдёт не так тяжело, как по земле или асфальту, но задачу мы всё-таки могли себе облегчить. Иван Григорьевич глянул на то, как ехали сани, а затем посмотрел на нас.
– Ну, что, хорошо едут?
– Да, замечательно, - ответил сразу Макс.
– Ага, вижу по вам.
Мы с товарищем переглянулись.
– То есть пойдём без них по сугробам?       
– Я б советовал. Говорил ведь до этого: переберите сани. Эх, тупое поколение!
– Тупое да тупое. Тьфу! Как будто ваше поколение было лучше, - фыркнул Макс и глянул на проводника.
– Да, было, - твёрдо сказал тот. – Нет времени больше фразами кидаться, едем. Торчим в этой глуши. Эй, сзади! – крикнул Громов. – Трогаем.
Он оттолкнулся палками, а лыжами проскользил по снегу. Мы же с Максом сняли лыжи, положили их в руки Виталию и погрузились в снег по колени, а затем начали тянуть сани. Шло туго, но мы через силу справлялись. Я заправил штаны в носки и пошёл с верёвкой в руке, вслед за проводником…
Сосны с нами прощались, ели с нами прощались, весь побитый взрывом лес с нами прощался. По пути из леса мы встретили штук пять упавших деревьев, лежащих в поле нашего зрения. Да, мы, наконец, покидаем этот ужасный лес. Деревья стояли, угрюмо наклонившись, всё реже на нашем пути. Чёрт, пережив сегодняшний день, буду вспоминать его до старости. Всё-таки интересно, какая неведомая сила могла так посмеяться над лесной природой? Подумаем об этом позже, на досуге.
Хотя тот факт, что наша группа так легко отделалась от такого танца стихий, меня слегка настораживает. Ну ладно, эти мысли лишние. Наша группа всё идёт вперёд, не подавая признаки слабости и страха перед жизненными трудностями. А может, всё от того, что мы ещё не поняли, что же с нами произошло? Или это защитная временная реакция организма на введенный шок? Это сравнимо с наркозом. Тебе ставят болеутоляющий укол, например, в десну, дабы провести какую-нибудь сложную операцию на зубах. Боль во время операции заметно притупляется, а после этой процедуры лечения ты идёшь домой без всякого намёка на боль. Тебя только предупредили, что часа через два наркоз пройдёт и будет больно. Но тебя это не волнует. Ты бредёшь домой, в слегка туманном состоянии от анестезии, и не переживаешь. Но вот часики тикают, время приходит. Наркоз, будто спаситель, покидает тебя, оставив организм на волю боли. Да, возможно, всё так и есть. Знать бы только, когда сойдёт наркоз с нашего разума.
Снега было всё больше и больше, мы почти вышли из леса. Ноги поднимать уже было почти невозможно. Вся одежда на спине была мокрая, как от ведра воды, вылитого изнутри.
Проводник заметил увеличение снежного покрова и посмотрел на нас.
– Нет, так дальше не сможете грести. Надевайте лыжи.
Тяжело дыша, я взял у Виталия свои палки и лыжи, а затем надел их. Макс проделал то же. Я поднялся, балансируя телом.. В одну руку взял палку, в другую верёвку. Вторую бросил обратно в сани. Я посмотрел на уставшего Максима и кивнул ему. Он сделал также. Я оттолкнулся лыжами, скрипя зубами, и сделал движение вперёд. Лыжи скользили на месте.
– Опирайтесь на палки. Лыжи, видимо, совсем мазью антискользящей не покрывают.
Мы так и делали. Работали только руками. Одной тянули, другой отталкивались от снега. Метров через тридцать мы полностью покинули лес. Вышли в широкое поле. Вдалеке, на горизонте, виднелись края других лесов. Яркая и полная луна протянула от себя лучи отражающегося солнца к нашим векам. Белый пейзаж успокаивал сознание, морозный воздух всё пробирался и пробирался в усталые лёгкие. Усталость тяжким бременем упала на меня, да и на других. Спать хотелось всё сильнее.
– Молодцы, ребята, – проводник, отдышавшись и остановившись, оглядел наши поникшие лица. – Давайте минуту передохнём и идём. Время терять не стоит.
Так и поступили. Через минуту, толком не отдохнув, мы двинулись вперёд. Начали появляться стоны о мечтательном полном сне. Мы брели и брели дальше по широкому полю. Руки мои уже не могли больше напрягаться, но разум их заставлял. Так мы и прошли метров тридцать вперёд.
– Стоять, – запыхавшись, сказал Громов.
Все вняли его словам и со стонами остановились. Проводник крутил головой, видимо ища тот самый, нужный нам перевал.
– Идём направо.
Поменяв направление движения, мы проехали в другую сторону света ещё метров сорок.
– Всё, не могу больше! – выговорил я, бросил верёвку, палку и упал на снег. На мягкий, понимающий снег. Громов обернулся и взглянул на меня, останавливая полностью движение. Макс тоже дышал как слон с заложенным носом. Он повторил мои действия и упал на снег. Остальные участники группы восприняли этот акт за отдых. Они тоже сели или легли на снег.
Ветер начал завывать мелодии. Они были не тяжёлыми и страшными, нет. Скорее всего, они звучали, как колыбельные. Это были нежные и приятные колыбельные, которые погружали тебя в сладкий сон.      
– Так, быстро подняли свои задницы и двинули! От такого у вас не останется сил, чтобы копать снег под палатку, вообще на всё остальное… Чего я распинаюсь? Живо, сволочи! Не хватало ещё из-за вашей слабости сдохнуть тут, посреди поля.
Все что-то промычали, но так и остались лежать на месте.
– Вот значит как. Ну ладно.
Проводник бросил палки и тяжело подошёл ко мне. Суровый его взгляд уперся мне в лицо.
– Я же предупреждал вас, уроды. Знаешь, что делали в Афгане с теми, кто спал на постах?
Мой взгляд устало молчал.
– Их пристреливали, как последних собак.
После слов он размахнулся и ударил меня ногою без лыжи в бок. Боль пронзила моё сознание, но усталость была сильнее её, она вводила меня в сон.
– А знаешь почему? – спросил проводник, взяв мою безвольную руку и выгнув запястье.
Я выкрикнул от неприятного ощущения. Сон, подойдя, начинал отступать. Снег начал слегка покрывать наши лежащие тела. Удар ребром ладони по моему лицу. Не такой уж сильный, просто неприятный. Или мне так кажется оттого, что лицо моё замёрзло.
Запястье отпустили и напоследок пнули в другой бок. Я полностью отошёл ото сна и закричал.
– Ты чего?
– Ничего. Так вот, насчёт расстрела.
Громов направился к лежащему Максу. Тот всё видел, но не стал сжиматься, делать блоки или бить в ответ. Он понимал, что тоже заслужил.
– Их убивали, чтобы закалить сознание и осознание других бойцов.
Пара ударов по телу моего друга руками и пара ногами. Сильный вздох.
Я видел, что Громов направился к другим, но дальше я не видел, только слушал.
– А меня за что? – выкрикнул испуганно Антон. – Я же лёг за всеми.
– Лёг, поддержал, сдался. – Громов был неприступен.
Опять удары, опять стоны. Теперь сильнее.
– Только попробуй сопротивляться, тугой, – видимо, говорили Семёну. – Сразу прикончу на месте.
Пара-тройка ударов, но без всхлипов.
– Так вот, убивали их и с другой целью. Дамы, не беспокойтесь, вас бить не буду.
– Я не лежу, не лежу! Готов идти.
– Молодец, иногда соображаешь, мажорик. Продолжу. Расстреливали их на глазах у всех или же в тенёчке, не важно, чтобы остальные солдаты поняли, что значит команда. Чтобы они поняли: жизнь каждого в роте или отряде зависит от всех остальных, а жизнь всех зависит от одного. Поймите, ущербные, вы должны быть командой в такой сложный период, вы должны не подводить друг друга. Неизвестно, что взорвалось на самом деле. Это может быть какая-нибудь бомба, метеорит упавший, или же авария на какой-нибудь станции. Никто ничего не обещает. Как, например ваше дальнейшее выживание. Вы меня поняли? – все невнятно и не вместе протянули: да.
– Не понял?
– Да, – более слаженно гаркнули избитые парни и целые девушки.               
– Вас Господь Бог не наделил голосом что ли? Повторите, слабаки.
– Да!
– Ещё раз!
– Да, да! – хором и громко крикнули мы.
– Отлично! А теперь встаём и идём дальше. До перевала метров двести, если не ошибаюсь. А я не ошибаюсь. Всё, разговор окончен.
Тяжело напрягаясь, мы встали и отряхнулись. Белозубов стоял в конце, опершись всем телом о палки. Не знаю, что поднимало меня в тот момент. Сам вставать не хотел, несмотря ни на какие побои. Наверное, какое-то новое, неизвестное доселе чувство, которое вселил в меня Иван Григорьевич Громов. Этот железный человек не глядел на нас, а просто шёл вперёд. Он был уверен, что мы последуем за ним, и он не ошибся. Стиснув зубы, я шёл ещё быстрее, продолжая тянуть за собою Макса.
Тот, заметив ускорение, тоже вошёл в ритм ко мне. Далее ускорились и остальные.   
– Не отставайте, хлопцы!
Некоторое время мы прошли налегке. Мышцы болели, голова трещала, но мы шли налегке. Энергия, которую нам даровал Иван Григорьевич, оказалась намного сильнее нашей собственной, запасы которой были заложены с детства.
Вот уже виднелась верхушка горы, небольшое повышение, и на том месте перевал.
– Давайте, почти дошли. Выспитесь, не переживайте.
Я бы надеялся на это.
Мы проехали ещё метров сто…
– Да, можете же, когда нужно. Пять минут перерыва, не сметь садиться.
Запыхавшись, как лошадь, пахавшая землю, и дыша, как осёл после марафонского забега, я остановился и облокотился на палку, затем взглянул вперёд себя. Передо мной была гора. Не знаю законы, по которым горы отличают от возвышенностей, но мне легче говорить, что это гора. Не такая уж она большая, но и не слишком малая. Гордо возвышаясь над нами, она показывала в очередной раз, какие бывают творения природы, и как они велики по сравнению с человеком.
Бархатистый снег шубой покрывал эту гору, будто снежную королеву этих бумажных степей, необъятных лесов и других гор, ничтожно малых перед ней. А шуба меж тем всё увеличивалась. Маленькие снежинки головокружительно падали, выполняя разные трюки высшего и среднего пилотажа. «Бочка», «мёртвая петля» и многое другое сливались, будто по кадрам в один короткометражный фильм, под названием: «жизнь снежинки». Гора не была против новых частей своей шубы, которая имела цвет, как бумага в новом офисном принтере, если взглянуть на неё днём, сейчас же было темно и воображение подливало белые краски.
Странная, очень странная энергия доносилась до моей души от этой горы. Может, это потому, что я никогда не видел других гор? Нет, нет, видел даже выше, намного выше этой. Но все они были какие-то другие, мёртвые, что ли. А возможно, всё наоборот, Уральские горы стары, и теперь они медленно умирают. Умирают, напоследок рассказывая путникам о своей интересной и скучной в то же время жизни.
Уверен, горы, как и деревья, за свою жизнь наблюдали многое. Вот только, они не говорят на нашем, человеческом языке, а сказать, передать нам, им хочется всё. Поэтому они и передают информацию о своём горе и радости в виде энергии. А что, если они говорят не о своём, а о людском горе?
– Перерыв окончен, пойдёмте.
Громов выдохнул и начал забираться на гору. Остальные последовали за ним. Проводник шёл точно к вершине, а затем свернул влево и пошёл, видимо, к другому склону.
– Григорьич, я думал, мы полезем к вершине, – сказал Макс, сняв лыжи, как впоследствии и я, и начал, опираясь о склон, тянуть сани.
– Ветер может подняться, я так не хочу рисковать, – он остановился, не дойдя до наивысшей точки, и посмотрел вниз.
– Нормально, вон там переночуем, на перевале.
Я посмотрел по сторонам и увидел продолжение этой возвышенности, которая тянется и вливается в лес.
– Может, перейдём правее, к деревьям?
Громов посмотрел на то место, которое я имел в виду.
– Нет, здесь будем.
Мы с другими переглянулись.
– Там, так там. Тебе виднее, – сказал общее мнение Семён.
– Это точно. Багаж сбросьте, возьмите лопаты у кого есть, и идите сюда. Человека три-четыре достаточно.
Семён наклонился к саням, пододвинул Виталика, и достал из своего рюкзака пару сапёрных лопаток. Он внимательно посмотрел на меня, Макса и Антона, видимо решая, кому доверить свою вещь.
– Давай сюда, – я протянул руку, уставшие мышцы не могли её долго удерживать в таком положении, и она медленно опускалась вниз, напротив моей воле.
Верзила всунул короткую лопату в мою ослабевшую кисть и пошёл вверх, к Ивану Григорьевичу. Я побрёл за ним.
– Я сказал три-четыре человека.
– Ладно, копатели, я к вам, – услышал я голос Макса. – Меняться будем.
– Костёр будем разводить на склоне? – задал я вопрос Громову, когда мы поравнялись с ним.
– Что тебя не устраивает? Давайте, я буду руководить. А вы заткнётесь. 
Он отошёл метра на три в сторону и поманил пальцем за собой.
Далее мы прошли ёще метров двадцать, обходя вершину горы. Из-за корочки плотного воздуха показалась ещё одна возвышенная гора. Эти две горы, подобно двум рекам слились в горячем стихийном поцелуе. Эти тяжёлые, природные уста уже не разъединишь друг от друга, как бы этого не хотелось. Так вот, это понижение, относительно ровное и широкое, видимо и называлось перевалом. 
– Ройте ровный квадрат до земли. Метра четыре, не меньше сторона, – проговорил Громов, сняв лыжи и спустившись на земной перешеек. 
Громов ладонью по снегу прочертил границы предполагаемого лагеря.
– Всё, приступаем. И нет тут никакого склона.
Семён сразу воткнул лопату в снег, встал в середину обозначенного квадрата, и стал чётче размечать границы. Я зашёл к нему за линию и принялся помогать.
Посмотрел на часы. Чёрт, стекло их треснуло, а я этого и не заметил. Несмотря на это секундная стрелка их шла, и доносила до моего слуха тиканье. 22:15. Желудок жалобно заурчал, вспоминая, когда последний раз принимал пищу. От лёгкого голода заболела голова.  Метр за метром кубическим расчищалась площадка. Мне было и жарко и мокро от пота и холодно от мороза. Как бы не заболеть, с моей-то иммункой.
– Давай покопаю.      
Макс сошёл на копаемую часть и взял у меня лопату. Я вышел за пределы квадрата, положил лыжи и присел на них.   Из белой пелены снега, который был на горе, на поле, да и на небе, вышли семеро человек, неся с собой подмокший хворост, рюкзаки, еловые ветки и Виталия.
Громов и Антон, по фамилии вроде бы Зайцев, обхватили руками Виталия свои шеи и так передвигались по сугробам. Подойдя к нам, они положили вещи и парня на снег, после чего посмотрели на Ивана Григорьевича, ожидая дальнейших указаний.
– Выройте место для костра внутри этого периметра, – Громов указал на остатки снега и на нас троих, копающих. – Пока они не выгребут всё остальное, костёр должен уже быть сложен, и подожжен, еловые ветки приготовлены, мы их под низ положим. Приступайте.
Проводник вынул из рюкзака флягу, отхлебнул жидкого, шумно выдохнул затем также оттуда достал спички и свёрток каких-то газет, видимо для растопки. Всё это он отдал Антону.
– Сделайте по маленькому глотку, работать будет веселей. Плесни ещё на ветки, чтобы лучше горели.
Антон кивнул, отвинтил у фляги крышку, и хотел было глотнуть.
– Это ж, спирт! – учуяв носом пробивающие градусы, он закрыл рот и опустил фляжку.
– Ну не минералка же. В такую погоду. Не хочешь, дай другим, студент, – Иван Григорьевич «со вкусом» протянул последнее слово.
Из рук очкарика, уже вырвал флягу Макс и пригубил. Затем он передал её Семёну, Семён мне, я Виталику. Тот сделал пару глотков.
– Ох, хорошо! – глаза его наполнились жгучими слезами.
Далее он протянул «резервуар жизни» Насти. Та не отказалась и глотнула совсем чуть-чуть. Фляга потянулась к Жене.
– Нет, нет. Я не хочу.
– Дай сюда.
Аркадий взял флягу и пошёл на новый круг.
– Э, ребят, оставьте для топки, – промямлил Антон.
– Не ссы, я дыхну на костёр! – говорил заметно повеселевший Белозубов.
– Нет, лучше просто оставь…
– Заткнись, и разводи, молча костёр! Ты у нас умный, вон лоб, как у гуманоида. Что–нибудь придумаешь.
Антон оборачивался по сторонам, ища в чьих-нибудь глазах поддержку. Но все были заняты делом.
– Иван Григорьевич…
Проводник обернулся на голос. Антон тихо показал пальцем в сторону пьющего.
– Бутылку отдал, - грозно тявкнул Громов.
– Эх, везде стукачки найдутся. Упал ты в моих глазах, ох, упал.
Белозубов швырнул фляжку к ногам Зайцева. Тот на излёте успел схватить её руками и глянул вслед обидчику.         
Мы с Максом поменялись, и теперь опять копал я. Рыхлый снег никак не хотел выровняться в прямую стенку. Он рассыпался и падал, подминая под себя очищенное пространство. В голове от спирта стоял приятный слабый гул, а с души будто свалился камень. Руки работали легче, но промахивались всё чаще. Мышцам будто прибавили бонусной силы. Покопав, я отдал лопату Максу и решил отдохнуть. Площадка уже скоро будет чистой. Рядом со мной возился с огнём Антоха. Выстроив простейший костёр «шалаш» из мокреньких веток, он подлил немного спирта на тоненькие дрова и чиркнул спичкой. Пламя. Подминая всё в созданном «шалаше», оно потянулось ко мне яркими язычками. Сначала кисточки зелёного, а потом обычного красного огня начали кружиться и летать в мазурке. По правде говоря, было больше дыма, чем огня и тепла. Но, несмотря на всё это, душа моя начала оттаивать. Треск веток, запах тёплого дыма и непосредственно само тепло. Всё это, в совокупности со спиртом, подарили моему уставшему сознанию кусочек счастья.
Потихоньку, бросив свои дела, все начали подтягиваться к огню. Кто-то хотел немного погреться, кто-то посмотреть на будущее убежище, а кто-то просто не работать. К счастью, работа была почти выполнена. Площадку в форме квадрата мы закончили рыть, хотя правильным квадратом её и не назовёшь. Где-то было меньше снега, где-то больше, где-то снег сыпался, а где-то нет. Но проводник, взглянув на наши усталые лица, сказал, что сойдёт. На этом мы отошли в сторону, и другие начали сооружать ночное убежище. По периметру убежища, буду называть это так, воткнули палки от лыж. Громов достал из своего нескончаемого рюкзака палатку, отчего тот заметно сузился. Сначала плотно связали и постелили еловые ветки на снежный пол убежища, затем в виде шахматной доски соорудили забор из сосновых голых веток, а между ними также плотно, как на пол, вплели еловые. Примерно рассчитав рост лежащего человека, Иван Григорьевич воткнул импровизированный забор в снег, засыпая одну его сторону, если смотреть от костра, снегом. Соорудив вторую такую же деревянную решетку, он прикрепил её к той стене, у которой мы будем спать головами.  На вопрос: зачем, проводник отвечал, что всегда делал так. Видимо, не столько это было крайне необходимо, сколько являлось обычной традицией. Да, у всех свои в голове тараканы. Уверен, у меня их ничуть не меньше. Сверху Громов с нашей помощью натянул ту тёмно-зелёную ткань, которую я принял за палатку. Вспомнив о том, как будем забираться туда, откупорили крышку убежища, вырыли небольшой лаз у наших ног, и опять затянули крышу. Затем мы залезли по одному туда. Большинство дров оставили на улице, затащив внутрь приготовленные на ночь.
Пока всё шло хорошо, но мы не поспали на том перевале. Мы не погрузились в сон, не отдохнули вообще. Может, от того, что нас занесла случайность на этот перевал? Нет, нет! Это не случайность. Из череды случайностей складывается судьба, подобно мозаике. Ничто в жизни не случайно, как и тот факт, что судьба переменчивая  занесла нас не куда-нибудь, а на страшный перевал. На перевал, где поломались судьбы девятерых комсомольцев. На перевал, вокруг которого расползаются слухи и сказки. Но ведь иногда сказки – не вымысел…               

***
Челябинск,
многими годами ранее...


Звонкий и отчётливый удар по дереву, как будто молот бога Тора упал на землю и ударился о сталь. Этот звук, будто луч ослепительного света, распространился по помещению, действуя на всех присутствующих людей по-разному.
Душа прокурора открыла свои веки и подставила лицо под этот палящий свет. Этот человек понял, что выиграл своё дело, и от этого теперь ему будет золотая награда. Может, съездит в Египет, может, сделает ремонт в ванне, а может, лучше всего, попросит больше денег, ссылаясь на тяжёлый судебный процесс, в котором ему пришлось напрягать свои седые по возрасту извилины и своё немолодое лицо, обвиняя и критикуя при этом подсудимого. Если пройдёт этот фокус, он купил бы себе старенький Мерседес, под стать новому владельцу. От этой мысли на лице прокурора натянулась едва заметная улыбка. Шире её делать нельзя, присяжные и свидетели могут понять неправильно, ведь он – гроза преступников, и служитель закону… А всё - таки чёрный Мерседес смотрелся бы лучше белого. Оставим этого человека и полетим со светом дальше.   
Извиваясь и виражируя в воздухе, лучи справедливости нащупали душу адвоката. Тот явно ожидал этих лучей, но не как наслаждения, а как должного, очевидного. Его сангвиническая душа знала, что это дело проиграет, и особо не тревожилась. Ведь он – государственный адвокат, а не частный. Если бы был какой-нибудь финансовый интерес поддержать подсудимого, адвокат бы настойчиво бился с прокурором, вплетая нити логики и дедукции в это сложное дело. Но его никто не нанимал за доплату, и поэтому ему только и оставалось, как тихонько мямлить в сторонке, мол, он не виновен, пощадите его, и зевать на речь судьи, поглаживая при этом свою хрустальную голову, расчёсывая редкие волосинки.
Посетив ещё одну душу, свет Фемиды полетел дальше. А, кто это теперь? Потерпевший. К сожалению, сам участник аварии не смог прийти на суд, у него были важные дела в клубе. В каком, спросите вы. В клубе КПРФ? Нет. В клубе ЛДПР? Нет. В клубе Единой или Справедливой России. Пф, нет, нет. Наш пострадавший был в клубе «Ночная бабочка», что недалеко от Бильярдного клуба и клуба любителей экстремального вождения. Просто, у молодого человека важная встреча, должны же понять, и поэтому в суд явился, глубоко и уважаемо шагая, Павел Кириллович, отец своего отпрыска.
Он был Человек, с большой буквы, голубой крови, и с важным сидячем местом в администрации города. Именно в сидячем, по его мнению, потому что стоят на работе только холопы. Придерживаясь такого жизненного правила, Павел Кириллович, чистокровный славянин, улыбаясь снежными зубами, гордо шёл по дороге судьбы. Многие восемнадцатилетние и тридцатипятилетние незамужние девушки были по уши влюблены в этого Человека, и в занятого сына Человека. Почему же они так любили Павла, почему жить не могли без него? Может, это всё от его денежных средств, небольшого числа Газпромовских акций или от белоснежной яхты, стоявшей и ожидавшей молодожёнов в порте Сочи? Нет, какие вы алчные люди, если подумали так! Все любили Павла Кирилловича за чистоту его души, за то, что он перед
тысячами телезрителями говорит, что отдаёт свои деньги благотворительно в клуб бильярда и экстремального вождения.
Коротко рассказав об Идеале, продолжим. Вот свет правосудия дошёл до души Павла, который гордо восседал на удобном стуле, поменявшись своей табуреткой с судьёй. Этот свет честности и правдивости был так ему хорошо известен, что он даже не сомневался в другом исходе судебного процесса, ведь пострадал его любимый сын, его кровиночка. Отразившись от широкой души, свет, порхая крыльями, направился дальше. Он облетел всех простых людей сидящих в зале: свидетелей, понятых. Только этот свет не застал главного друга и свидетеля подсудимого. У того были важные доказательства в пользу невиновности товарища, но, к сожалению, свидетель сильно заболел и лежит сейчас в больнице, в отделении травматологии.
Пройдя всех, кто был в зале, свет направился к самому главному объекту Закона, к самому судье. Что почувствовал тот? Наверное, только искреннюю гордость воина весов и меча, за то, что ему удалось осудить преступника. Плохо, что не посадил негодяя, зато вручил условный срок. На этом путь Света закончен, и теперь тот эхом пойдёт по второму кругу.               
– Приговор окончательный и обжалованию…
– Протестую, товарищ судья! – выкрикнул слегка бородатый подсудимый и посмотрел на своего адвоката. Тот опять зевнул и показал пальцем, мол, не стоит. Но человек был несгибаем, – Я протестую…
– Как ты смеешь, такое говорить, ничтожество! – крикнул прокурор, – Твоя семья в больнице, и ты ещё смеешь говорить такое?!
– Что??? – не в силах слушать это опять, подсудимый закрыл уши, крикнул, будто зверь и спрятал лицо.
– Было последнее устное предупреждение, подсудимый. Вы оштрафованы на… пять тысяч.
Человек за решеткой не мог больше ничего слышать, его сознание отуманилось.
– Я ни в кого не въезжал!!! Где это дерьмо, что врезалось в меня, ехав на БМВ, где? Я был трезв.
– Первое устное предупреждение, – судья устало проговорил эту фразу. Ему нравилось так играть с подсудимым на деньги.
– Ты что себе позволяешь, щенок? – забрызгал слюной прокурор. – Сам набухался, посадил в машину рядом с собой дочку, жену и поехал, врезался с большой скоростью на стоящего, на парковке Льва Павловича, в результате чего, пострадала твоя жена и твой ребёнок. Ты сам их изувечил. Товарищ судья, у него просто такой момент отрицания…
– Заткни свой рот, ничтожество продажное! Люди, – подсудимый обратился к слушающим. – Смотрите, как вершится суд!
Он ударил ногой о решетку, отчего та, слегка прогнулась. Конвой очнулся от звука, перезарядил АКСУ, поднял упавший патрон и нацелился на подсудимого.
– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – испуганно проговорил судья. – Конвой, увести подсудимого.




Глава третья.
Чёрный
«Россия – это даже не страна,
 это секрет, завёрнутый в загадку
 и укрытый в непроницаемый слой тайны»
   Уинстон Черчилль.
 
Яркий огонёк освещал наше уютное укрытие, которое станет на эту ночь нашим вторым домом. Его лучи отражались от белого снега, открывая нашу душу и согревая её. Мы сидели ввосьмером бок о бок под тканью, скрывавшей нас от всего остального мира. Дымок от костра мягко и легко, будто на эскалаторе, поднимался через запланированное сетчатое отверстие в крыши на второй, на третий этаж ветряной свободы и анархии. Свои рюкзаки мы сложили под ноги. Готовясь ко сну, да и не только из-за этого, мы натянули на себя спальные мешки. Кто поумнее, взял с собой в этот особый поход плед. Таких умных было два: Белозубов и Женя. Женя поделилась с Максом и со мной небольшим, но приятным кусочком покрывала. Макс расположился у стенки, за ним Женя и я, далее угрюмо полулежал, скрестив на груди руки, Семён, а за ним другие. Кто-то из нас восьмерых просто лежал, глядя в извивающийся потолок, слушая при этом не отчётливую, но успокаивающую музыку ветра. Кто-то сидел, оперев голову о деревянную решётку, а кто-то свернулся в позу эмбриона и пытался заснуть у стенки. Этим единственным человеком был Антон. Белозубов, скинув своё одеяло, потянулся вперёд и взял одну сосновую ветку, затем лёг на своё место. Покрутив и поиграв ею над собой и нервами лежащего рядом Семёна, он потянул ею в правый угол, где дремал Антон. Палка потормошила снег у стены над его головой, отчего отделился белый кусочек и упал прямо на лицо. Антон испугался, вскрикнул и поднялся. Увидев ржущего Аркадия, он убрал снег с лица.
– Дурак.
Лежавший около меня Семён хмыкнул. Аркаша, взглянув на него и получив моральную поддержку, ткнул палкой в улёгшегося Антона.
– Тоха, брат, ты спишь?
– Пытаюсь, – чувствуя, что над ним издеваются, проговорил парень.
– Ну, спи, не будем отвлекать.
Пролежали минуту в тишине.
– Тоха, То-о-ох.
Парень обернулся.
– Чего тебе?!
– Я разбужу тебя, когда надо будет вставать, спи.
Антон сжал губы, отвернулся, полностью натянув на себя спальник.
– Тох, последний вопрос, – палка немилосердно втыкалась в спину.
– Ай, больно! Ты мне надоел, отстань!
– Как грубо. Ладно, раз лев злится, так не будем его тревожить. Побьёт, не дай Бог.
Раздались немногочисленные смешки.
– Антон Зайцев, Антон Зайцев, срочно.
– Чего? – Антон повернулся, еле сдерживая обиду.
– Ты на кого учишься?
– На экономиста.
– Это хорошо, брат. Ну ладно, спи, хватит отвлекаться.       
– Ты меня отвлекаешь.
– Да иди ты.
Антон отвернулся последний раз, больше не поворачиваясь.
Раздался звук трамбующегося снега, и Громов залез к нам, под снег. Он шумно бросил свой рюкзак, снял верхнюю одежду, достал спальник и подбросил дров.
– Подвиньтесь.
Семён начал пододвигать свою тушу ко мне, а я начал теснить собой Женю. Было ощущение, что она вжалась и сидела на месте, не пододвигаясь к Максу. Хм, меня не стесняет такая теснота. 
Громов прижал руки к груди, и просто упал на Белозубова.
– Ты что творишь?
– Промахнулся.
Потирая придавленный бок, Аркадий взглянул на Антона. Тот высунул своё лицо и ехидно улыбался, но когда заметил взгляд Аркадия, отвернулся.
– Ну как там, со связью? – Спросил проводника Макс.
– Нет её, родимой.
Повисла пауза. Громов достал из рюкзака хлеб, банку шпрот, кусок колбасы и ложку. Далее, он оглядел нас.
– Вы ели?
– Сразу, как легли.
– Оперативно.
– Как вы думаете, что взорвалось?
Иван Григорьевич облизал ложку и посмотрел на меня.
– Не знаю, сам был в Афгане, но никаких похожих взрывов не слышал и не видывал.
– Пф, а говорил, не старый, - вставил Аркадий.
– Понятие старости, вещь относительная. Но тебе, засранец, этого не понять. Это сейчас не важно.         
– А это могла быть, какая-нибудь бомба, ядерная, например?
– Знаешь, даже не знаю. С такими масштабными взрывчатыми веществами, я не сталкивался. Всё может быть.
Все, вылупив глаза, взглянули на Громова.
– То есть, как, ядерная бомба? – спросила Настя. – От неё же должна расходиться убийственное количество радиации, как например, в Чернобыле.
– В Чернобыле, - передразнил проводник. – А ты знаешь, что граждане Припяти несколько дней жили в отравленном излучением городе. Никто и представить не мог, что с ними будет в дальнейшем. В нашем случае был взрыв. Ударная волна, конечно, была очень странная, но ведь никто не отрицает, что мы находимся в месте, смертельно отравленном радиацией.
– Мы можем погибнуть? – не веря своим ушам, вставил Антон.
– Только сейчас допёрло? Не знаю, почему раньше не додумались до этого. Вам все шуточки.
Все замолкли.   
– Но я не хочу умирать… – проговорила Настя. Её глаза увлажнились.
– Так, мать, успокойся! – чувствуя, что пробудил в ребятах страх перед смертью, быстро сказал Громов. – Никто не собирается умирать. Это я сказал так, для серьёзности ситуации. Нельзя себя хоронить раньше времени. Могли просто упасть два самолёта и всё.
– Но тогда, куда они упали? – сказал Семён.
– Я тебе, что, гендиректор РенТВ, знать обо всех мистических ситуациях и катастрофах?!  Я был с вами, и понятия не имею, что было Там.
Все молчали, не желая ничего говорить. Я подумал и решил смягчить ситуацию. Вот только, смягчил ли в последствии?
– Вы знаете что-нибудь о перевале Дятлова?
Проводник устроился удобнее на своём месте.
– Тебе интересно услышать что-нибудь интересное о нём, или ты хочешь похвастаться? - уточнил он.
– Хочу услышать.  Как я понимаю, он ведь недалеко от нас.
Некоторые переглянулись, в их глазах прослеживался всё отчётливее зародыш древнего, часто появляющегося в жизни чувства. Страха.
Громов осуждающе просверлил меня взглядом, а потом задумался... В тот момент он подумал о многом.
– Девять молодых людей заночевали на перевале. А всё, что было дальше, я не знаю, – скупо сказал Иван.
– Прям как нас, – Усмехнулся Аркадий.
– Что? – не понял Семён и посмотрел на него.
– Как нас... девять к девяти.
– И что?
Белозубов закатил глаза.
– Ничего, всё в порядке. 
–  Давай, все страшилки перенесём на завтра. Утро вечера мудренее. А теперь, спать, – сказал Громов.
Спать…
Виталий, потихоньку встал, и поковылял к выходу.
– Ты куда, малой больной? – осведомился проводник.
– В туалет.
– Тебе помочь?
– Нет, спасибо, я сам.
Рыжий паренёк подошёл к выходу и открыл импровизированный люк. Далее он не пошёл на воздух. Он стоял, не шевелясь и не моргая, смотрел перед собой в открытое пространство…
– Давай, лучше тебе помогут. Парни, подсобите ему.
Я покинул своё тёплое место рядом с Женей, а за мной встал и Макс. Переступив через других, мы остановились около парня. Что-то было не так. Ни одна часть тела его не двигалась, только грудная клетка поднималась и опускалась, в такт быстрому дыханию. Глаза его смотрели куда-то за выход убежища.
– С тобой всё в порядке? - почуяв неладное, встал проводник.
У Виталия открылся рот. Он, наверное, хотел что-то сказать, но не мог. Рука его медленно поднялась и указала пальцем куда-то, в сторону люка. Он сделал шаг назад. Ещё шаг.
Огонь выпрыгнул из костра и обвил своим языком штанину парня. Тому было всё равно, он… не чувствовал?! Раздался женский визг, мы с Максом бросились к парню, вытягивая его из костра и туша штанину. Рыжее молодое лицо Виталия исказилось до неузнаваемости. Карие глаза его будто покрылись прозрачной плёнкой.
Проводник оттолкнул нас в стороны, подошёл к нему, пощупал пульс.
– Пульс, как у здорового. Э-э-эй.   
Громов похлопал ладонью по щекам парня. Мышцы шеи напряглись и сжались на полную, голова от ударов даже не двигалась. Согнутая его рука, палец, ранее куда-то показывающий, так и остались в одном положении.
– Чёрт.
Я поднял голову и посмотрел на других. На их лицах было непонимание ситуации и испуг.
– Да, что же с тобой то, брат? – не зная, что делать говорил Громов.
– Он… куда-то показывал, - проговорил я, кивая головою в сторону согнутой руки.
Громов на мгновение задумался, а затем глянул в сторону отверстия, ведущего наружу. Оно было вырыто у правой стены, и мы не могли с места видеть, отчего у Витали случился припадок, или что-то другое.
Сидевшие парни и девушки у стены переглянулись, и от страха прижались друг к другу. Один глыба–Семён встал и тихо подошёл к нам.
– Не шуми. Всем тихо.
Мы все замолчали, и прислушались. Я поднял голову и посмотрел на слегка извивающуюся ткань. Ничего не было слышно, кроме тихого урчания ветра и поскрипывания крыши.
– Пойду, посмотрю, - сказал и встал Семён.
– На место сядь! – грозно прошептал проводник. Тихими шажками он подошёл к своему рюкзаку, покопался в нём и достал небольшую коробку. Оттуда он вынул старый, но блестящий и ухоженный пистолет марки ТТ. все взгляды приковало к себе это оружие.
– Фига се! – прошептал Белозубов. – Мужик, а ты точно лесник?
Громов хмыкнул. Кроме него никто из присутствующих не понял нотки юмора, все смотрели серьёзно на проводника. Вынув магазин, он проверил его на наличие патронов, затем всунул обратно, перезарядил пистолет и снял предохранитель. Все с замиранием сердца прислушивались к обстановке снаружи, и к небесному звучанию металла живого оружия, сделанного руками тульского мастера.
– Сидите на местах, я посмотрю.
Мы опять переглянулись, понимая, что это оружие одновременно внушает безопасность и одновременно дополнительный страх в наши головы.  Проводник пригнулся и сделал два шага. Подойдя вплотную к стенке выхода, он выдохнул, а затем резко прорезал своим телом воздух, и направил пистолет на отверстие в снегу.
Сделав шаг вперёд, и ещё один, он выглядывал под максимальным углом, из-за укрытия, пытаясь разглядеть хоть что-то в чёрно-туманном ограниченном горизонте.
– Вроде никого. Сделаем так. Я встану на середину, а вы потихоньку будете приподнимать края крыши, осматривая пространство.   Все встали и понемногу начали поднимать ткань. Я отошёл подальше, за костёр, и сделал небольшое отверстие между укрывной тканью и стенкой. Посмотрев в образовавшуюся щель, я ничего не мог видеть, кроме зимнего ночного беззвёздного неба и кромки снега. Я пошел крошечными шагами по периметру ткани, пытаясь разглядеть хоть что-то. Ничего не было видно, оно и понятно, я смотрю чуть ровно не в небо, что я могу увидеть? Минута за минутой, все участники группы смотрели сквозь отверстия, с адреналином, что потихоньку капал на душу. Видно было только небо, а слышен был только ветер.
- Может, пацан просто больно башкой? – тихо спросил Белозубов и указал на парня, всё ещё лежащего в одной позе, но явно дышавшего, и понимающего, что происходит вокруг. Он тихо двигал широко открытыми глазными яблоками и вдруг невнятно промычал, в опровержение сказанных против него слов. Что же это с ним?
Паралич?
Никто не отвечал на вопрос Аркадия. Громов нагнулся и осмотрел Виталия.
– Всё может быть, - тихо проговорил проводник, вставая с корточек. – Лучше всего пересмотреть, чем недосмотреть. Наблюдайте дальше. Мы пошли уже по второму кругу, а ничего приметного не увидели. Только привычное небо, да снег. Я смотрел в щель на наскучивший пейзаж. Вдруг, меня смутил какой-то тёмный объект, слегка виднеющийся сквозь корочку снега, сантиметрах в двадцати у моей головы. На том круге этого объекта не было.
– Иван, Иван, - позвал я проводника охрипшим от страха голосом. Дрогнуло сердце, отозвавшись туго болью в голову.
– Что? – быстро подскочил тот и посмотрел на меня.
Я успокаивал своё больное сознание, вдохами и выдохами.
Сердце, успокаивалось, и входило в нужный темп. Я показал Громову пальцем на местечко ткани, у края.
– Посмотри.
Тот опустил пистолет и всмотрелся в отверстие. Около минуты он глядел туда, а остальные, покусывая ногти, смотрели на проводника.
– Ничего не видно, - он отстранился от щели. – Ничего примечательно. А что ты видел?
Я разинул, было, рот, но тут послышался полный страха голос Антона.
– Что-то мелькнуло!
Громов подскочил к нему и глянул под ткань.
– Чёрт, не вижу ничего. Что заметил?
– Я не знаю, – поправляя очки, возбуждённо бормотал Антон. – только увидел, как что-то тёмное, даже чёрное мелькнуло, будто пробежало, но я не слышал шагов.
– Да, я тоже заметил, чёрный объект круглой формы. – Я подтвердил описания Антона.
Все переглянулись и испугались ещё сильнее.
– Мама, – чуть не плача пробормотал Антон.
– Отставить сопли. Повернитесь и смотрите дальше. Это существо, возможно, кружит вокруг нас, странно, что его не слышно. Если бы оно хотело причинить нам вред, проникло бы под палатку. Выходить отсюда пока опасно, надо приблизительно понять, кто это. Так что смотрим дальше.
Мы приникли к щелям и смотрели дальше.
– Если кто увидит, говорите…
– Есть движение!
– У меня тоже!
– Вижу!
– Твою мать!
– Что это?!
Донеслись наши голоса, которые мы произносили по кругу.
– Действительно, оно кружит, – проговорил Антон.
– Хорошо, какой оно формы? – спросил проводник, встав наизготовку с пистолетом.
– Непонятно.
– Как-то видно отрывисто.
– Да, лишь малая часть показывается.
– Оно над нами!!! – провопил Антон и упал на снег.
Что-то чёрное, будто тень, прокатилось по нашей крыше, но ничто её не касалось. Существо будто парило.
Громов присел, вытянул руки с пистолетом к потолку, и сделал два оглушительных выстрела. Мы упали и закрыли уши руками. В голове продолжался гул от выпущенной пули, будто всё ещё стреляли, но делали это с глушителем звука выстрела.
– А-а-а. Чёрт!
– Попал? – выкрикнул Семён и приблизился к Громову.
– Хрен знает. Стрелял точно по тёмному пятну.
– Иван Григорьевич! – подбежал Антон с распухшими глазами. – Иван Григорьевич, я Видел. Это не описать.
Тот закрыл лицо руками и заплакал, не взирая ни на что.
– Как там тебя? Антон? Вот значит, Антоша, успокойся. Объясни, как оно выглядело, хоть примерно. Это очень важно.
- Как? Не поверите! – он дёрнулся к костру, подобрал оттуда газету, приготовленную для повторной растопки костра. – Вот как, - он оторвал один листок, сжал его руками и превратил в плотную ребристую фигуру. – Вот как! Только чёрное как… как… - он закрыл своё лицо руками, упал на спальники и заревел дальше.
Громов посмотрел удивлённо на свою ладонь, в которой лежал смятый листок.    
– Господи Боже, – сказал он и выбросил лист газеты. – Парни, кто не боится, идём за мной, я выйду на улицу.
Семён, сообразив, вынул из своего рюкзака нож, взял его обратным хватом и подошёл к Громову. Тот посмотрел на остальных мужчин, которые стояли или лежали у стенок.
– И это всё?! Трусы…
Перезарядив пистолет, он достал из рюкзака ещё одну обойму, посмотрел на Семёна и покрутил головой, мол: идём. Они тихо подошли к большому отверстию, ведущему наверх…
– Ни… – начал говорить Семён, бросил нож, сделал шаг назад, споткнулся и упал.
Громов стоял в оцепенении, целясь из пистолета куда-то наружу.
– Стреляй! – закричал Семён, подобрав нож и отбежав от входа, чуть не упав на тлеющий костёр, в который забыли подкинуть дров…
Раздались пять выстрелов, шедших друг за другом, будто по конвейеру.
– Идёт, он идёт – тихо сказал проводник и опустил пистолет. – К нам идёт… Срывайте крышу, бежим!
В панике все подбежали к стене, дальней от выхода и начали руками срывать ткань над головой…
Головы наши начал посещать скрежет. Но он шёл не снаружи, он шёл изнутри…
«Вы… пришли сюда»
Мы быстро переглянулись.
- Кто сказал? – оглядел нас проводник, зная, что никто из группы не проронил ни слова. Страх перед неизвестным врагом отуманил голову этому смелому мужчине, прошедшему через финансовую войну. Громов отвернулся и с силой оторвал приличный кусок крыши. Небо, молчаливое небо было над нами. Мы смотрели на него, а оно на нас, сдерживая при этом стоны испугавшийся души, крики разума, атакованного безликим врагом. Такая игра в гляделки с земным одеялом длилась пару секунд, но это время в мозгу искривилось, превратившись в вечность…
«Вы… пришли не случайно»    
Кто же это говорил, причем, не произнося звуков, подавая информацию прямо в голову? Снег у входа зашуршал, первый раз именно зашуршал. Что-то, видимо, хотело проникнуть в наше убежище. По стенке, противоположной выходу, проскакала безмолвная тень. Увидев это, я прокричал. 
– Громов, Оно пробирается внутрь!
Иван Григорьевич развернулся и выпустил из пистолета две пули, они не нашли перед собой ничего, и поэтому летели дальше перемалывая собой метр за метром снега.
«Вы – гости, а я – хозяин…  »
Виталий, лежавший на полу в одной позе, начал дрожать. Мы перевели взгляды от входа к нему…
«Негоже гостям так вести себя…»
Его холодные уста двигались, и двигались они в такт словам, которые рождались у нас в головах. Так это он говорит?! Или же он – просто проводник чужой воли, чужой речи?
Антон, не веря своим глазам в который раз, звонко закричал и упал в обморок. Я сделал шаг назад и упёрся спиной, вспомнив, что недавно стоял у стены. Мои мысли путались, и думал я странно.
Громов, недолго думая, вставил в пистолет первый магазин, от которого отчеканил пару патронов, потратив их на стрельбу по нашей тонкой крыше.
– Хватайте свои рюкзаки, – он прицелился и начал одну пулю за другой вгонять в снежное пространство, в направлении, где может появиться враг. Присев, мы с Максом и с Семёном быстро сделали рывок к куче общих вещей, хватая что попадётся под руку. Виталий, лёжа на спине, задрожал сильнее, будто в него вселился демон.
«Бегите от моего гнева, бегите, вы хотите жить, но я гарантирую, часть из вас сложат головы, ибо вы затронули ту запретную область, где находиться просто для вас нельзя»
Проводник зарычал и выпустил оставшиеся пули куда попало.
– Быстрее!
Что смогли, ухватили, мы втроём резко перебежали дёргающегося парня, подскочив к группе. 
Макс отдал Громову свой рюкзак, и принялся в широком завале вещей, что покоились у него на руках, искать свои…
И тут вошёл ОН. Просто, не спеша, пролезая через узкий снежный покров, он предстал перед нами. Громов хотел вогнать в него пару пуль, но они закончились в обойме. Все вещи, которые люди не понимают, принимают на себя табличку мистических, не свойственных этому миру. Такую табличку можно было бы повесить на шею этого… человека. Да, существо, что испугало нас до глубины души, есть человек, по крайней мере, имеет форму, полностью присущую человеку. Не знаю, о каком бумажном шаре хотел сказать взволнованный Антон, скажу просто, то, что мы увидели, удивило нас ещё больше. А кого в такой ситуации ожидали бы увидеть вы?
Огромную сутулую мускулистую тварь, глаза которой красны, как у беса, а клыки, будто арабские сабли? Или же вы ожидали увидеть маленького симпатичного зайчика, из пушистой спины которого будет выглядывать листок бумаги, с подписью: «розыгрыш»? Не знаю, как вы, а я не знал, что представиться моему взору. И когда передо мной возник образ человека, я испугался вдвойне. Ведь люди – самые хитрые и опасные твари, что жили когда-то на планете Земля. Один такой выродок будет опаснее десятка тигров. А знаете из-за чего? Из-за глобальной хитрости и интеллекта. Если тигров и простого человека оставить вместе, что будет? Тигры растерзают беднягу, безусловно. А если этот бедняга был бы не беднягой, а человеком, умеющим творчески мыслить в критических ситуациях? Я уверен, будь он рядом с тиграми, его никто не тронет, потому что он смог бы договориться. Как бы это не звучало абсурдно, человек смог бы договориться с тиграми для достижения какой-нибудь общей цели. Но вот вопрос, смогли бы тигры договориться с человеком? Нет, не смогли бы. Звери не ищут обходного пути, для них есть две дороги: победить или умереть. И что именно они будут делать, это зависит от их врождённых привычек. Тот же самый заяц, попав в клетку с тигром, не будет пытаться уничтожить хищника. Да, он попытается убежать от опасности, не перебороть её. Но если в трудной ситуации окажется человек, и не просто человек, а самоуверенный, опытный не по книгам, а по жизни человек, он найдёт из неё какой-нибудь компромиссный выход. Спросите, как человек выживет в клетке с тиграми? Я не знаю, это был просто пример, характеризующий наше поведение при опасностях. Другое дело, как бы поступили вы? Стали бы молить о пощаде, искать компромиссы или же бороться? Каждый ответит по разному, а количество ответов и будет показывать, как многогранно может мыслить человек…
Чёрное элегантное пальто, штаны тёмные, цвета моря на километровой глубине. Лица человека, скорее всего мужчины, не было видно. Широкий капюшон покрывал его голову, и по периметру этого капюшона была натянута ткань, угадайте, какого цвета? Всё в этом человеке выражало какую-то веющую грациозность, незримую красоту. То, как он прямо неестественно стоял, расправив плечи, и дышал размеренно, будто маятник, покачивающийся под действием природной силы, оставляло на нас неизгладимое впечатление. Чего-чего, а такого персонажа в конце этого тяжёлого дня, никто не мог вообразить в своих головах, покрытых незримой тканью, под именем: неизвестность. Каждая, каждая мелочь в нём казалась странной и пугающей. Пугало это так сильно, что в итоге наоборот, манило к себе, просило перенаправить взгляд глаз. Явный парадокс, но в жизни бывают ситуации, которые только так и можно объяснить.
Белозубов поднял сосновую палку с пола и с криком швырнул её в этого безликого.
Мужик в чёрном даже не пошевелился. Палка сделала пол оборота именно в том месте, где стоял он. Таким образом, она только проскользила по его одежде, не причинив никакого вреда, воткнулась в снег аккурат у его головы.
– Ты кто? – жалобным голосом вопросил Аркадий. Остальные молча стояли, прижавшись, друг к другу и глядя на явившегося.
– Твой ночной кошмар, - пробурчал, перестав дёргаться, рыжий на полу, и снова приняв скорченную позу.
Белозубов закатил глаза, отвернулся и упал на снежную стену, впившись пальцами в неровные участки.
Громов в это время перезарядил пистолет и направил его на голову чёрного.
– Что тебе надо? Пуля – не палка, в голову попадёт.
Мужик в пальто пожал плечами, склонил капюшон и его содержимое набок.
Я схватился за голову и отвернулся к стене. Тысяча звуков от разных людей посетили мою голову. Я слышал плач ребёнка, сухие мужские стоны, женские едва слышащиеся всхлипы и старческие крики. А-а-а, жуть!
– Пожалуйста, прекрати, па… – на высокой ноте прокричала бедная Женя.
Рядом со мной кто-то упал. Я посмотрел, это был Макс. Зажав плечами уши, он мерно покачивался из стороны в сторону.
– Меня стошнит…
– Спасит…
– Туристы, послушайте меня внимательно, – на фоне звуков из ада, звучал голос Виталия. – Сыграем в игру, назовём её, эээ, Тьма ради Света, интересно, не правда ли. Галить буду я. В любой день, в любое время суток, я буду посылать вам сигнал. Давайте возьмём этот, что вы слышите сейчас. Мелодично, не правда ли. После того, как получите сигнал, отмеряйте минут двадцать, больше не надо. Через это время один из вашей группы погибнет, но убью его не я. В чём заключается ваша задача? Вы должны выжить, все дела. Отказы играть в игру не принимаются. У вас две минуты, чтобы взять свои вещи. Время пошло.
    Адские звуки стали всё тише и постепенно прекратились. Я поднял голову и посмотрел на других. Макс лежал на полу, содрогаясь и извергая из себя недавно принятую пищу. Женя раскачивалась из стороны в сторону, глаза её покраснели, а лицо побледнело. Я тихо поднялся, потянул её за рукав и прижал к себе.
Отвернув её усталую голову от Макса, Виталия и этого монстра, я крепко обнял её двумя руками. Надо хоть как-то снять стресс и тяжесть с души. Иначе беды и обида связываются плотной нитью в нашей личности, и просто так их уже не вытащишь. Нужно всё делать вовремя, оставаясь в любой ситуации человеком. Женя ответила на объятия, повторив мои действия. Лицом она сильно вжалась в мою куртку, в надежде там найти убежище от ужасной ситуации. Так мы простояли около минуты, пока другие собирали вещи. Я то свои собрал, а вот Женины, надеюсь, кто-нибудь догадается сложить и отдать. Ещё я смотрел на чёрного. Смотрел ему примерно в то место, где должны быть глаза. Мужик не шевелился, но я уверен, мой взгляд он прочитал. Все собрали свои вещи, со страхом глядя на молчавшего, которые лежали около подрагивающего рыжего парня. Семён тихо наклонился и прикоснулся к Витале.
– Не трогай, – промычал тот и сильно дёрнулся.
Семён отшатнулся и переместился к основной группе. Жене передали рюкзак, молодец Макс.
– Настало время, – пробурчал Виталий.
– Андрей, – робко прошептала Женя.
– Что?
– Я…
Глядя на девушку, вжавшуюся в меня, я краем глаза заметил, как мужик в пальто поднял ровно, горизонтально руку.
Семеро людей от такого резкого движения слегка пригнулись и остановили взгляд на перчатке, это сделали все кроме Жени и Витали, или как его теперь называть?
Грациозно расправив ладонь, существо сделало выпад этой рукой, будто толкало тяжёлую тележку, причём делало это оно также, замедляя движение.
– Я… – хотела было что-то сказать Женя.
Тут некая незримая сила отстранила её от меня, не дав договорить. Почти все участники группы глянули на нас. Смотрели они уже не тем мистическим взглядом, а привыкшим за это короткое время ко многим странностям и непонятным явлениям.
– Настало время…



Дальнейшее осознание того, что я делаю, вернулось ко мне. Не знаю, сколько времени я бежал, но я всё-таки бежал. Бежал я за кем-то, не понимая за кем. Опять сугробы, опять тяжёлая нагрузка, опять передвижение. Луна была ясна и светила прямо на мой путь. Она меня понимала, она верила, что мне трудно, потому и помогала своим светом, который разбрызгался, будто сочный апельсин от удара молотка, прямо на мою дорогу. Спасибо тебе, мать мечтателей, младшая сестра Земли! Спасибо за то, что только ты, да Макс, да Женя понимали меня на этом коротком перекрёстке судеб, на этом перевале сердец. А всё-таки никто кроме тебя не мог понять моей истинной печали. Ты одна стоишь тысячи слушателей. Ты, как опытный психолог, выслушиваешь проблемы пациентов, ты освещаешь им путь во тьме, чтобы те не упали, споткнувшись о булыжник обиды. Ты ярче сотни звёзд, потому что те оставляют свой след на сетчатки зрительного органа человека, а ты оставляешь свой мягкий, иногда морской, иногда небесный, а иногда сырный цвет на самой душе. Ты была мне вместо отца. Пройдя путём, что ты диктовала в мои уши, я и стал таким, каким есть. Не считаю себя хорошим, не считаю себя плохим. Ты творила меня на своё усмотрение, тебе было оттуда виднее, что для меня лучше, что хуже. О, Луна, бескровная мать приливов и отливов, даю тебе низкий поклон до земли, чтобы хоть как-то показать тебе свою искреннюю благодарность!
– Ребят, ребят!
Я слышал голос Антона. Ага, скорее всего это он бежит впереди меня.
– Антон?
– Да, это я! Кто говорил, ответьте, я не могу остановиться от бега, не могу повернуться.
А ведь, правда, я бежал не по своей воле, что-то вело меня.
– Я, Андрей.
– Как я рад, что не один! Кто бежит впереди меня, отзовись.
Ответа не последовало. Я попробовал отклониться в сторону, получилось сделать шаг, а потом Сила опять меня направила на прежнюю тропу.
– Это…вроде…Громов, – сказал Антон, выбиваясь из сил.
– Давай замолчим. Нас куда-то ведёт…
Начался снегопад. Снежинки падали, глядя по дороге на нас. Конечно, таких персонажей как мы, они ещё не видели. Или видели? И это у них эффект де-жавю? Чёрт...
Пробежав ещё метров десять, мы упали у дерева. Просто упали, и всё. Мышцы свело так, что я не мог пошевелить. Пролежав на снегу около минуты, я убедился, что у двоих спутников то же самое.
Я пролежал ещё минут пять… пятнадцать… тридцать.
Глаза всё это время были открыты, и снег неприятно облепил их, лишив окончательно видимости. Будто конструктор, он сцепился друг с другом, образовав корочку.
Не лишиться бы зрения от такого мороза. Да ладно зрения, белки глаз не чувствуют холода. Желательно бы не лишиться рассудка. Кома, взрыв, ментальные удары – не полный перечень навалившихся опасностей. И главное, всё в один день! От одной такой проблемы в повседневный день у обычного человека съехала бы крыша. А у нас, видимо, она давно съехала, мы просто не хотим в этом признаться. У кого-то она съехала во время мощного взрыва, у кого-то во время ночного гостя. Лично у меня она съехала после того, как узнал, что был в коме, да и была ли это кома? Кто вообще решил, что это была она? Громов? Не думаю. Возможно, так сказала Настя, а она учится на медика. На Белозубова я бы не рассчитывал в этом плане, да и вообще, в любом. Гнилой он человек. Не пошёл бы я с ним в разведку…
Меня со вздохом приподняли за плечи.
– Ох, ты блин. Мордой к небу лежал. Родной, просыпайся.
Я не видел, но понял, что это был Громов. Послышались глухие удары тяжёлой ладонью по лицу.  Моя башка двигалась в такт ударам. Я не мог им противиться, потому что не мог шевелиться. Я слышал эти удары, но не ощущал их.
– Да что же ты.
Громов положил меня на снег, сухим пальцем извлёк из моих глаз снег, подвигал веки, и дал мне возможность видеть. Слёзные железы работали, помогая мне возобновить правильную работу глаза, видеть чёткую картинку.  Лицо моего проводника изменилось. Из довольно зрелого, полного сил мужика, он превратился в усталого старика. Темнеющие мешки под глазами, пропавший былой румянец щёк, более глубокие морщины, и тусклый, полный сильной усталости взгляд. Да, удивительно, что с человеком может сделать один единственный день, даже года иногда не делают ничего. Они не старят, не добавляют ни опыта, ни мудрости. Это ещё одна философская загадка – время. Кажется, что современная наука ушла далеко, и это на самом деле так. Проблема в том, что копает она не всегда в том, в нужном направлении. Скорее всего, когда она двигалась к цели, на её пути встал камень. Усталость поиска одурманила, заставила отказаться от усилий. Хотя, зачем я сужу так, многого не зная.
Ура, сознание начало возвращаться. Невидимые руки ослабили блокирующий захват, давая возможность пошевелить шеей. Иван Григорьевич пощёлкал пальцами у меня над головой. Я перевёл взгляд на них. Затем по квадрату мой взгляд нарезал пару кругов, двигаясь за рукой проводника…
До чего же красив, богат и не понятен иным людям Русский Язык! Сколько же интересных слов, фраз, предложений он содержит в себе. Будучи школьником, я не понимал, да и не хотел вникать в его глубины, в вертикали красноречия, до которых ты можешь дотянуться. Чушь, бред, я думал так. Теперь думаю, каждый  школьник, естественно с исключениями, принимал свой язык, как должное, как часть быта, от которой никак не отвертеться. Жи-Ши, Ча-Ща, фу, меня аж наизнанку
выворачивало от этих «тупых» правил. А учитель всё что-то бубнил о Языке, о великих поэтах, писателях. Через некоторое время стержень внутри меня переломился, и половинки его поменялись местами. Не знаю, почему, но я стал любить свой язык, я стал понимать его значимость и превосходство над другими. Закончив школу, я даже подумывал о том, чтобы стать филологом. Но обстоятельства судьбы взяли своё, и я не поступил никуда. Не смотря ни на что, моя любовь к языку не утихла, а наоборот, обострилась. Возможно, это была дополнительная причина разрыва дружбы с «братками». Каждый, ну, или почти каждый свой вечер я листал альманахи  русских стихов, и находил, что в них всё-таки есть что-то притягивающее, свойственное каждому стиху разное. Красота рифм, блеск метафор буквально сводили меня с ума. Мама даже удивлялась этому, да не только она, удивлялся Макс, удивлялись мои немногочисленные, но близкие подруги. После того, как я открывал им свою, в отношении стихов и произведений душу, у них буквально крышу срывало, и они уже становились моими девушками. Способность выражаться без мата, пристрастие к литературе, пробуждали в их душах любовь. Жаль, что это любовь была не такой долгой, но факт в том, что она была. И не говорите потом, что школьная литература в жизни не пригодиться! Заметив эту фишку, я стал её использовать в дальнейшем. Что же ещё можно сказать о нашем Языке? Говорить можно многое, что не увяжется даже в серии из десяти томов. Важно не просто говорить так пафосно о языке, важно душою быть с этим согласным. Любите Русский язык, не прибегая к использованию мата, и не смотря на западный фильтр, что втягивает в себя не просто наборы букв, а всю нашу неразделимую культуру!
Сознание, уже который раз где-то погуляв, возвратилось ко мне, принося с собой дрожь по всему телу. Я, кажется, понял, что испытал Виталя. Вот только меня молотило от холода, а в нашем укрытии, где он лежал, температура была выше. Да и пролежал он меньше по времени.
Я повертел затёкшей шеей, загребая за шиворот порцию снега.
– Помоги встать.
Громов схватил меня за руку и потянул вверх. Я нагнулся и хотел вытряхнуть снег, но на деле получилось, что я его спрессовал, и тот ушёл ещё дальше, под куртку.
– А-а-й, холодно.
Громов отошёл, извлёк из погружённого на треть в снег рюкзака маленькую лопатку, и протянул её мне.
– Что? – я удивлённо глянул на проводника.
Он махнул лопатой куда-то в сторону. Прищурив глаза, я увидел шевеление возле одной ели.
– Иди, копай.
– Опять? Я же под палатку уже рыл снег.
– Ты не очнулся что ли? – Проводник сказал громче. – Я сказал лопату в руки, и вперёд. Антон объяснит, что делать.
– Но ведь я копал уже снег.
– Ты отморожен? – он сунул мне уверенно лопату. – Али позабыл? Не хочу распинаться, иди просто и работай.
Мой действительно отмороженный разум продолжал сопротивляться.
– А если он опять придёт сюда, что, опять всё бросим и убежим?
Громов разозлился, подошёл ко мне и ударил ладошкой меня по лицу.
– Убежим? Да, убежим! Дорогой, просыпайся, и вспоминай. Лично я не хотел бежать, меня что-то тянуло за собой, подключая мои мышцы. Я ни хрена не понимаю, что творится сегодня, не знаю, что это был за клоун. Придёт ещё раз, убежим. Опять будем рыть нору, чтобы поспать. Не знаю, как вы, но я буду бороться до последнего. Соберёмся с силами, и пойдём обратно, к базе. Проблема большая в том, что мы без лыж. Придётся идти обратно. Ну да ладно, утром решим. Сейчас нужно попытаться поспать.
Громов повернулся, разведя руками, взял свой рюкзак и пошёл. На ходу он развернулся и показал на меня пальцем.
– Хочешь, не копай. Оставайся здесь, тебе виднее. Вот только твой рюкзак с едой у нас. Одумаешься, вернёшься, а мы не пустим. У меня к ТТ остались патроны, не суди меня строго. На войне, как на войне.
– На какой войне? – удивился я.
– На локальной, небольшой. Не знаю, кто её придумал, но меня не спрашивали, участвовать в ней, заставили. Бывай, парниш.
Я смотрел вслед уходящему человеку. За один день он не только постарел, он поменял своё течение понятий. Утром, он был человеком,  который серьёзно относился к своей профессии, для которого чужая жизнь подчинённых была важнее собственной. Но посмотрите на него теперь. Из гордого льва, он превратился в отчаянного волка, желающего сохранить свою жизнь и выжить в этой воронке. На войне, как на войне. Вот только я не бывал на настоящей войне, не видал её тяжести и невзгоды, а он видал. Видимо, даже когда они там были одной монолитной командой, в душе каждый всё равно оставался изгоем. Война она такая, сугубо индивидуальная.
Я подкинул в руке лопату и отправился по следам за проводником. Пройдя немного, я увидел, как тот оценивающе смотрит на реализацию своих замыслов, а Антон её потихоньку воплощает.
Когда я подошёл к ним, Антон, глубоко дыша, радостно кивнул мне, а Громов только мельком взглянул на меня, и стал опять заниматься созерцанием нового строящегося ночлега. Чёрт, он был уверен, что я приду! А вдруг, я бы решил самостоятельно скитаться по лесу, выживая, как могу. Нет, конечно, это бред, я бы так глупо не поступил, но всё-таки. Что для него важнее? Индивидуальная безопасность или безопасность всей группы. Мои рассуждения насчёт войны заходили в тупик… А, ну их! Лучше делом займусь.
– Где копать?
Громов бросил на меня взгляд, и сразу ответил.
– Помогай Антону. Нужно убрать из-под этой берёзы снег, чтобы там уместились мы втроём. Пойду пока наберу веток.
Взяв лопату крепко в руки, я встал около Антона, и принялся очищать спальное место от снега. Знаете, у меня нет желания описывать, как мы копали надоевший снег, скажу просто: через сорок минут мы уже лежали под укрывшей нас елью. Вырыв круг радиусом чуть больше метра, мы застелили пол мягкими ветками ели. Сверху накидали веток побольше и кучнее, но всё равно, через маленькие отверстия, в наш дом попадали крошки снега. Слава богу, спальники были у каждого, и мы укутались ими и другими вещами, что нашли в рюкзаках.
Плохо, а вернее очень плохо было то, что я заболел. Меня колотило, как колотило Виталю на голом полу. Мороз всё пробегал по коже, оставляя ощущение того, что я лежу в ванне с растопленным куском льда. Ох, ребята, как я не люблю болеть, особенно в таких ситуациях. Дышал я будто над пропастью лавы, недалеко от смертельно-красной жидкости. Громов, заметив это, потрогал мой лоб, выдав информацию о том, что у меня высокая температура. Из своего рюкзака он вынул пару таблеток и дал их мне. Одежда у меня была влажная в некоторых местах, и Иван Григорьевич заставил раздеться, отдав при этом мне часть своего согревающего материала. Антон нехотя, повторил его действия. Как же это фигово–то так болеть. Ладно, дома на удобном диване, под пледом, и с подобающим лечением. Но тут я лежал под разной одеждой, практически на снегу. Не люблю болеть.
– Иван Григорьевич, - послышался голос Антона сквозь мою лихорадку.
– Что? – устало и неохотно сказал тот.
– А что будем делать, если придёт он?
– Кто, Он? – понимая вопрос парня ответно бросил проводник. Он сам не знал, что будем делать в этом случае.
– Ну как же. Если придёт это существо.
– Если придёт, будем делать то, что оно захочет.
– Как это так? Мы просто ему сдадимся?
– А что ты предлагаешь?
– Нуу, у вас же есть пистолет. Пристрелите его.
– Он же сказал, что это бесполезно. Видел же, как мимо него пролетела палка.
– Как-то всё это странно.
– Ха, только этого я и не ожидал услышать.
– Как-то всё завязывается с взрывом.
– Ты это про что?
– Как, про что? Неполадки со связью, помните?
– Да, помню.
– Как я подозреваю, не может же быть такого с радиосигналами, чтобы вы слышали, но не могли говорить.
– Отчего же, нет? Может, у меня просто сломался микрофон.
– И всё из-за этого?! А время, время, когда они говорили об урагане?
– К чему ты клонишь? – не понимал проводник.
– Может, ну это конечно просто немыслимо, у нас случилась разница во времени?   
– Пффф, я думал ,что-нибудь лучше скажешь. А не приходило тебе в голову, что это могли сказать так специально, не знаю зачем, или сигнал просто запоздал.
– Я и говорю про это! Сигнал запоздал, потому что переходил из разных временных поясов.
– Кто его знает. Меня больше интересует этот клоун в чёрном, и та круглая штука, что парила над нами. Не верил до этого в мистику. Господи, спаси!
– А что если это просто цирк? Кто-то специально всё так устроил и…
– Конечно, специально! А как в твою версию укладывается вся эта паранормальная хрень.
– Да кто его знает…
– Вот именно, не знаешь, не говори. Так смело рассуждаешь, хочешь, дам тебе пистолет, появится какая-нибудь тварь, и ты попробуешь её убить? Мне не сложно, компаньон, на.
Громов поднялся, достал из рюкзака пистолет, перезарядил и протянул парню, держа за ствол, через меня.
– Да что вы, – тускло пробормотал умник. – Я же просто предположил.
– Ложись и спи, предполагатель! Не нужно больше бормотать.
Проводник поставил пистолет на предохранитель и положил его около себя. Я в это время уже погрузился в состояние, похожее на сон. Я думал, что это был не он, потому что во сне человек должен отдыхать, а не напрягаться. Каждую минуту ко мне приходил какой-нибудь чёрт и просил у меня соли. Или же прилетал воробей, стреляя по мне в упор из ружья. Я бредил. Бредил уже около двух часов, пытаясь просто нормально уснуть. И тут в моей голове раздались стоны. Нарастая и нарастая, постепенно они отражались о стенки моей черепной коробки, несся собой высокие тональности и низкие.
– Вы тоже это слышите?! – испугавшись, пролепетал Антон.
– Да, – сказал угрюмо проводник, и глянул на меня, погружённого в дремоту. – Уверен, и он слышит.
– Помните, что сказал этот безликий? Через двадцать минут после Такого, должен кто-то погибнуть.
– Вот и трепещи эти двадцать минут, мой трусливый дружок. А я устал похлеще страха смерти. Вообще, идите в баню. Я не хочу больше говорить.
Да, это не воображение, другие тоже слышали стоны. Интересно, безликий говорил серьёзно или просто запугал нас, чтобы мы убрались восвояси. Тьма ради Света, что это значит?
У меня уже не оставалось сил на дальнейшие рассуждения, и я отпустил от себя здравый смысл и рассудок, упав в яму своих фантазий и страхов…

***

После того, как вторая порция мерзких стонов прекратилась, Семён и Женя поняли, что за ними погоня. Пробежали они вдвоём расстояние порядочное, и теперь заметили силуэты, что двигались по их пятам. Выдавали себя новоиспечённые охотники за людьми редко. Как художник мелко штрихует картину, оставляя карандашом полоски погрехов потемнее, так и эти существа маскировались среди редких деревьев и лысых кустарников. Если бросить невзначай взор, толком не увидишь, а вот если приглядеться, можешь и увидеть низкие фигуры. Женя бежала, тратя последние силы, еле поспевая по сугробам за Семёном. Хорошо хоть тот посматривал назад, на девушку, что бежала за ним, а то она давно бы отстала от этого богатыря.
– Поспевай, – по-своему коротко проговорил верзила.
– Да, – на выдохе сказала Женя. – Сёма, ты заметил, что за нами гонятся?
– Давно.
– А кто это?
– Волки.
Вот как? Такого ответа Женя никак не ждала. Продолжалась бы эта фантастическая сказка со своими Безликими и летающими полтергейстами. Ну, или как звать их? Зачем эта сказка вмешалась в обычный, живой мир, задействовав его ресурсы? Волки – это жестокость, коварность, ум и хитрость. «Не люблю собак.» - подумала Женя и ещё раз обернулась.
– Не оборачивайся, беги, – будто увидев всё спиной, сказал Сёма.
– У меня не хватит сил.
– У меня тоже. Добежим до дерева, остановимся.
Девушка глянула через спину спутника. Далеко ведь то дерево! Но нужно бежать, бежать от этих убийц. До чего же она не любила псин, вернее всего, боялась. Моральные травмы из детства проходят долго, а чаще всего, вообще не проходят. Да, скоро они вдвоём уже добегут до спасительного дерева, и всё будет хорошо. А чем оно собственно-то спасительно? Дерево оживёт, расправит ветви и спрячет их? Как в сказке: «Гуси-лебеди». Вот только там была яблоня с широкими листьями, да и враги само по себе были менее страшны. Проблема в том, что не верит Женя в сказки, да и в дальнейший счастливый итог. Вся надежда оборвалась.  Ох, как долго они бежали. Девушка чувствовала, как её сердце бешено колотится в ритм быстрым шагам. Взгляд то затемнялся, то вновь осветлялся, придавая своему владельцу дополнительную долю дискомфорта. Вот оно, дитя земли, а теперь преобразившийся и постаревший могучий воин. Берёза развесила свои ветки во все стороны и ждала их, вдвоём. Она молча звала всех тех сородичей, что покинули её, оставив, будто старушку в доме престарелых. Дерево раскинуло свои жёсткие руки, в надежде этим жестом призвать своих друзей, которых уже не было видно несколько лет. А что же случилось? Массовая вырубка? Тогда почему не срубили её? Эпидемия? Тогда почему не заболела она? Даже беды отвернулись от берёзы, настолько ею все пренебрегали. Очень тяжело было дереву это всё чувствовать на своей коре. Но вот теперь, спустя годы мучительного ожидания увидеть хоть одну живую душу, дерево добилось своего. К ней бежало два молодых человека, с отчётливым намерением пообщаться. «Эй, сюда! Я здесь!» - шептала она и махала неподвижно своей самой большой веткой. Да, ура! Люди бежали к ней всё быстрее и быстрее, сбиваясь с шага и изредка падая. Да, всё о чём мечтало дерево, сбылось  и осуществилось. Не зря она всё время нашёптывала просьбу к Богу, часто пуская смоляную слезу, только для того, чтобы не оставаться одинокой. И теперь, час настал…
– Давай уже! – громко говорил Семён, прислонившись спиной к тёплой берёзке и подгоняя Женю, отставшую от него метров на десять.
Женя, опустив голову, бежала на последнем вздохе. Вдруг её ноги подкосились, и она упала на снег. Сёма подбежал к ней, пропустил её руку над головой и дотащил до дерева. Он посадил её на снег, а сам облокотился о сосну и тяжело дышал. На горизонте не было видно никого.
– Ты уверен, что это волки? – отдышавшись, спросила Женя.
– Уверен.
– Давно они за нами гнались?
– Давно, примерно, как мы вышли из леса.
Женя недоумённо посмотрела на Семёна Забралова.
– Из какого леса?
– Из того, ну когда взрыв был, когда Аркашу били.
– Не может быть! Ты хочешь сказать, что…
– Да. Когда мы шли полной группой, за нами следовали волки.
– Ты знал об этом и не сказал Громову?! – взбесилась Женя и вскочила, яростно глядя на Забралова.
– А что толку? – развёл руками тот, – прятались звери лучше, чем сейчас. Зачем было поднимать суматоху? Тем более, думал, они шли не по наши души, а шиш там, по наши!
Женя сразу остыла, после услышанного объяснения. Ну да, с одной стороны разумно.
– Не понимаю одного, – говорила она. – Как никто этого не заметил, кроме тебя. Я думала, Громов – профессиональный лесник.               
– Люблю волков и всё, что с ними связанно, – слегка смущённо сказал Семён. – Эти хищники красивы, охотятся стаями. Читал я много про них. А Громов, что Громов? Он же не всевидящий, у него не сто глаз, чтобы глядеть по сторонам, а только два, которыми он смотрел за нами.
Женя покивала головой, соглашаясь со всем.
– Не погибнуть бы нам только от твоей любви.
– Сплюнь, – проговорил тот, сделав это сам, и постучал три  раза о дерево.
Женя сделала то же. На все люди готовы в моменты встречи с врагом, даже на неожиданную веру в суеверия.
– Ненавижу волков, – сказала она.
Семён снисходительно посмотрел на неё. Затем он поправил налобный фонарь и посмотрел вдаль. 
– Вон они, - громко рявкнул он, одновременно с торжеством и с лёгким испугом.
Женя вообще не хотела слышать этого. Ожидала, но не хотела. Она встала, подошла ближе к Семёну и посмотрела вдаль, прищуриваясь.
– Где? – спросила она, не находя ничего глазами.
– Да вон, - прокричал Семён, и второй раз ткнул пальцем в воздух.
Женя прищурилась сильнее, напрягая свои слегка близорукие глаза.
На фоне тёмного неба, тёмных кустов слегка виднелась низкая медленно движущаяся фигура, в метрах ста, слева. Эта фигура вышла на белый снег и остановилась. Женя не видела ничего, кроме силуэта, но она почувствовала на себе взгляд. Животное не двигалось, замерев на месте. Женя могла поклясться чем угодно, что взгляд убийцы – волка был направлен именно на неё. Не на Семёна, не на дерево, а на неё...
«Шарик, нет!»
Девушка пошатнулась и упала назад, она заработала руками и отползла назад.
– Ты чего? – удивился Семён, переводя взгляд с хищника.
– Чего? Чего?! К нам приближаются дикие звери, что будем делать?
Семён секунду простоял в оцепенении.
– Залазь на дерево, а я останусь здесь.
– Сём, ты чего? Полезли вместе.
– Нет уж, умру, как рыцарь, в пасти кровожадной твари.
Женя обомлела.
– Ты серьёзно?
Парень смотрел на неё величественным взглядом, будто сокол, а затем улыбнулся.
– Шучу. Хочу посмотреть на них ближе, а потом залезу к тебе.
– Ты сдурел? А если они успеют быстрее тебя?
– Я же сказал, только посмотрю. Когда полезу на дерево, ты громко заговоришь, а в последний момент кинешь палку.
Женя обдумывала его слегка наивный план, а затем посмотрела вдаль.
– Смотри!
Семён повернулся. К силуэту того волка прибавилось ещё пять штук. Они вставали не спеша на свои места в группе. Вставали они, видимо, клином, готовясь к атаке.
– Что замерла? Лезь на дерево.
Женя развернулась и подошла к сосне. Она вытянула руки, даже подпрыгнула, но до первой ветви не доставала. Девушка обошла дерево, выискивая другие низкие ветки, но ближайшей оказалась та, первая. Семён заметил это, оторвался от созерцания хищных тварей и подошёл к Жене.
– Они движутся к нам. Я тебя подсажу.
Он встал спиной вплотную к дереву, положил одну ладонь на другую и вытянул руки вперёд. Женя всё поняла, встала ногою на сцепку рук и приготовилась. Семён потянул руки вверх и подбросил её. Та успешно схватилась за ветку и акробатически на неё забралась.
– Крепкая? – спросил парень снизу.
Женя, обхватив ствол и прижавшись лицом к коре, постучала ногой.
– Нет, полезу выше… Сёма, они приближаются!
– Да знаю, погоди, - он снял свой рюкзак и протянул его вверх.
Женя запыхтела от натуги, но приняла груз и поставила его сзади себя, держа одной рукой.
– Там, в нём, верёвка. Поднимись выше, закрепись и завяжи её о прочный сук.
– Каким образом я это сделаю? – спросила она, балансируя на ветке.
– Мне без разницы. Если не сделаешь, я возможно – труп, а значит, ты тоже.
Женя ухмыльнулась от его самонадеянности, но спорить не стала. Она сняла свой рюкзак, осторожно манипулируя одной рукой. Он у неё был не настолько тяжёл, просто неудобен. Девушка повернула слегка голову, боковым зрением увидев свою руку с её же рюкзаком.
– Куда мне теперь их девать? – спросила она.
– Ты можешь хоть что-нибудь сделать сама? – недовольно выкрикнул Семён, затем достал из-за пазухи нож и прописал им лихую восьмёрку в воздухе. Приняв упрёк, как должное, Женя ещё повернулась до возможного упора и начала набрасывать в голове возможные действия. Легко сказать: сделай сама! Произнёс бы он эту фразу ранее, а сейчас бы помог.
– Женя, давай быстрее, твою мать! – занервничал, наконец, Семён, - Метров семьдесят. Они расходятся.
Девушка это уже увидела. Посередине уверенно и не спеша бежал  вожак, да, это был он, скорее всего. За ним тянулись сородичи, с дистанцией метр, два. Затем они перестроились из птичьего клина в ряд, захватывая под свой марш всё больше и больше пространства. Между чёрными точками расстояние увеличивалось.
– Что они делают? – спросила девушка, ожидая беды.
Семён завороженным взглядом смотрел на приближающуюся опасность, а затем развернулся и подошёл ближе к дереву.
– В кольцо нас возьмут. Бросай свой рюкзак на конец ветки. Упадёт, не так страшно. 
Женя начала раскачивать рюкзак, придавая ему ускорение в полёте. Когда он пошёл по максимальной дуге, она его отпустила. Рюкзак пролетел метра два и зацепился лямкой за сучок. Двое с волнением смотрели, как тот качается, норовя слететь и упасть на снег. Но, нет, его колебания успокоились.
– Молодец. А теперь из моего достань верёвку и брось его также.
Женя присела, на ощупь отыскала молнию на ткани. Пройдя пальцами по ней, она нашла собачку. Потянула за неё и открыла рюкзак. Порылась в нём и нашла верёвку, затем достала. Свёрток в виде толстого кольца, закреплённый скотчем, возник из глубин сумки. 
– Не застёгивай, кидай так! – послышался наполненный страхом голос Забралова.
Женя с тяжёлым усилием, держась за ствол берёзы, раскачала, а затем швырнула рюкзак на другую ветку. Мимо. Тот упал на низ, выталкивая из себя содержимое.
– Пойдёт, лезь.
Семён медленно подошёл к своим вещам, собирая их со снега и суя обратно. Женя, освободив руки, взялась ими за ствол и начала оглядывать дерево. Да, выше залезть можно. Она встала надёжнее на ветке берёзы и поднялась на цыпочки, перемещая руки по дереву, как узел по палке. Девушка потянулась одной рукой, нащупав ветку, она плотным хватом обвила её. Заметив на стволе, на уровне её груди сучок, она перенесла на него ногу, а затем оттолкнулась вверх. Взявшись и подтянувшись обеими руками, она забралась на ветвь, которая под её весом раскачивалась. Слегка выше было заметно, почти горизонтальное искривление кроны. Идеально. Женя, ухватившись, забралась ещё выше, сев впоследствии на ствол и отдышавшись.
Волки подходили. Бойцы второго порядка, что были меньше и худее, шли по бокам, несся на себе грязно-серую шерсть. Ближе к центру шли элитные войны, более мощного телосложения и более тёмные внешностью. Ну и наконец, в центре шел вожак, чёрный, как уголь, ну или как безликий… Женя не поверила, что это были обычные волки.
– Сёма, они не такие, как должны быть. Они странные, – глядя сверху сквозь мешающие ветки, прокричала она.
– Заметил уже, - громко сказал парень. – Я сказал, не ори. Где верёвка?!
Ах, чёрт верёвка! Женя сама подставляла его под удар своей несообразительностью. Она с силой дёрнула скотч с верёвки, которая до этого лежала под её курткой, прижатой внутри одеждой, для большей гарантии. Отцепив быстро скотч, она сломала ноготь, но на это не обратила внимание, только взглянула. Обвязав несколько раз крону и ближайшие сучья, она сделала узлы, какие только знала и скинула один конец вниз.
– Сёма! – громко и в меру, как  мог дрожащий голос, сказала Женя.
– Вижу. Забраться смогу. Сейчас.
Он уже отошёл к дереву, потянул верёвку, проверяя качество, кивнул сам себе. Позади себя он услышал душепроникающий рык.               
Самое главное, что внушало ему страх, было слуховое расстояние. Не более десяти метров. Он грустно улыбнулся, а потом тихо и не спеша повернулся лицом.
Волки взяли их в плен, этому нет сомнения. Каждый из них встал чётко на своё место вокруг дерева, ожидая начала штурма. Они успели так быстро приблизиться, но как? Они это сделали, пока жертвы отвернулись. Как они заметили отсутствие направленного взгляда Жени? Теперь девушка увидела свой детский страх почти лицом к лицу и боялась что-либо сказать.
Волки пригнули морды и обнажили свои зубы. Они теперь не стояли на месте, а тихо ходили взад, вперёд, влево, вправо, только и глядя на людей. Глаза их не излучали привычной ненависти к людям, они выражали только желание убить. Просто убить, не для еды, не для защиты детёнышей, в общем, по каким-то другим причинам. Кровавый взгляд вожака был направлен только на Семёна, для того, чтобы подавить его психику. Семён, не отрываясь, смотрел на два огненных шара, держа в опущенной руке оружие поражения. Волк всё пристально смотрел и всё пристально извивался, виляя из стороны в сторону змейкой. С каждым новым витком, он приближался понемногу всё ближе и ближе к парню.
– Сёма! – забыв обо всём, закричала Женя.
Младшие волки во время крика поджали хвосты и спины, выискивая взглядом его объект, но когда взглянули на своих старших сородичей, поняли, что опасность стае не угрожает.
– Я что говорил насчёт криков, – громко и чётко сказал Семён. – Я говорил насчёт криков, нельзя. Нельзя кричать, использовать крик и говорить криком, – волк, что подходил, приостановился, услышав речь. – Нужно говорить всегда чётко и по делу. Согласны, товарищи? – волки, не ожидая такой говорливость, во все злые глаза смотрели на него. Естественно, это делали те, что стояли около вожака, не за берёзой. – Товарищи, мои любимые товарищи, я вас так люблю, – продолжал
выдумывать что угодно парень, стоя столбом и нервно дыша. – Э-э-э. Если выдумаете, что Ленин мёртв, нет, он жив. Жил, жив и будет жить, – Сёма сделал крошечный шаг ногой назад, к дереву, и волки взглянули ему под ноги. Чёрный вожак наклонил голову, почувствовал неладное. Семён это заметил и продолжил разговор, потихоньку отходя. – Всё у нас с вами хорошо. Вам нравится рэп? Лично мне, да. А вы ели оленей, зайцев? Ешьте побольше, вам надо быть здоровыми. Вы же хищники, санитары леса…  Женечка, милая, приготовь-ка палки, будешь оттуда, свысока, кидать их в зверьё, когда я скажу. Только, когда скажу, – Макс прошёл уже метра пол назад. – Что же вы молчите, братцы? Нам нужно доверять друг другу.
На этих словах волки, что были позади парня, захрипели и клацнули челюстями. Семён остановился.
– Они идут, сзади, – сказала Женя, держа в руках палки и ломая ещё ветку.
Главарь собачьей банды вытянул вверх шею и завыл.
– Остановились на месте.
Волки, что были подле чёрного, сделали несколько движений назад. Чёрт, до чего же синхронно они делали всё это. Вожак показал отчётливее свои клыки и направился прямо к Забралову, без каких-либо дальнейших посторонних волчьих охотничьих традиций.
– Женя, приготовь… - начал говорить Семён, но от навалившегося жара, его рот осушился, отбивая желание говорить далее.               
Он поднял внезапно отяжелённую руку с ножом, и не так точно повторил им цифру бесконечности в воздухе. Волк на его действия только внутренне ухмыльнулся и без колебаний направился далее. Зверь понимал, кто истинный хозяин положения…
Справа, по полю раздались глухие шлепки, будто кто-то скакал на лошади. Молодые волки посмотрели в ту сторону, поджали хвосты и отбежали подальше, покидая свои позиции. Старшие же тоже отходили в противоположную сторону от источника приближающегося звука, но при этом, успевали на своём критиковать действия молодых и вяло угрожать кому-то справа клыками. Один вожак не изменил своей цели. Он не слышал ни приближающихся прыжков, ни «голосов» соплеменников. Он был непоколебим. Семён сосредоточился только на враге. Вспоминая технику ножевого боя, он выставил руку вперёд, готовясь обороняться. Вожак издал устрашающий звук и прыгнул, разинув пасть на парня.
Белое, расплывчатое из-за скорости пятно сбило на лету чёрного хищника, упав вместе с ним на снег.
– Давай! – крикнула Женя, увидев за сегодняшний день изрядно фантастического.
Семён рванулся к дереву, хватая верёвку и начиная подниматься вверх. Средний, по животной должности волк заметил вертикальный побег с поля битвы и кинулся к парню, огибая находящегося в схватке вожака и чужого.
– Быстрей, быстрей! – закричала, чуть не переходя на визг, Женя.
– Кидай.
   Тёмный волк обежал палку, что неопытно запустилась в него, затем вторую, брошенную уже точнее, и нацелился на ботинок Семёна… Он клацнул зубами то место, где долей секунды ранее находилась нога. Волк извился в воздухе после промаха, чтобы не удариться о дерево и отбежал в сторону, выжидая следующего момента. Забралов,разрезая голые руки о тонкую и тугую верёвку, забрался наверх, и разместился около девушки. Поднял голову вверх, приходя в себя.
Внизу творилось нечто.
То существо, что налетело на вожака, оказалось волком, но непростым, огромным по сравнению с тёмным молодняком и немногим больше, чем сам чёрный. Да ладно это, волк был белоснежным, чистым. На фоне его даже девственный снежный покров казался грязным. У него была более густая и кучерявая шерсть, нежели у чёрного. Они сцепились в схватке, где белый был более мощным, но медлительным, а чёрный выражал абсолютную злобу и ненависть ко всему. Быстрыми движениями, делал вылеты к врагу и старался прокусить его шерсть в более уязвимых местах. Они оторвались друг от друга, и пошли кругом около невидимой оси. Что же это такое? Инн-Ян? Или просто противостояние двух лесных группировок. Видимо, белый был сам цельной группировкой. Только взглянешь на его мощь, на мускулы, что были не видны, но отчётливо прорисовывались  в человеческом воображении, внушая мощь некоторых живых существ. Они сделали половину круга, будто жгучий кофе, мешающийся с ледяным молоком. Было видно, как чёрный хотел напугать врага, да вот только сам был искренне напуган. Но главарь не должен показывать слабости, даже если подчинённые отступили. Он то играл ушами, то мощно придавливал под лапами снег, то напрягал мышцы хищной морды, создавая величественные морщины. Белый же был спокоен. Он без того лишнего притворства шёл и закрытой пастью не водил даже из стороны в сторону. Голубые небольшие, однако, довольно выразительные глаза смотрели на противника, с твёрдой и нерушимой уверенностью. Шаги его были широкие, но мягкие.
Чёрный прошёл ещё немного, а затем прыгнул на врага, целясь в массивную шею. Белый навалился своей массой вправо, давая чёрному пролететь ещё немного лишнего расстояния, а потом резко выпрямился, придавая мордой, которая двинулась быстро, будто праща, дополнительный толчок. Вожак тьмы отлетел в сторону и упал на бок, оставляя открытыми живот и грудь. Белый уже хотел прикончить противника, но тут на его собственную спину налетела та молодая, да средняя по возрасту гвардия, что ранее отступила. Двое вцепились в его спину когтями и клыками, а другие пытались задеть тем же оружием сухожилия на лапах.
– Сёма, надо помочь ему, - сказала Женя, наблюдая за происходящим.
– Ага, идея превосходная, спускайся.
– Нет, ну он же спас тебя, надо ему помочь, и он победит тех волков…
– Какая наивная! Может, он просто хотел отбить у них пищу, то есть нас, и прогнать чужих со своей территории.
Женя сжала губы…
Белый волк тряс спиной, отбежал чуть дальше, а затем лёг и прокатился кувырком по снегу, вминая в него врагов. Тёмный волк сразу поднялся со снега, уходя под прикрытие товарищей, прихрамывая на лапу. Молодой же волк, что тоже был придавленным к снегу, промедлил секунду, и она стала роковой для него. Когда обширная белая масса подошла к нему, лежащий вскочил, но его обратно книзу прижала сильная лапа. Белый поднялся над ним. Волк из тёмной своры жалостно заскулил, моля о помощи… Белый вгрызся ему в глотку, руша жизнь противника и отправляя его на свет иной.
– Что он делает? – спросила Женя.
– А ты как думаешь?
Белый в этот момент повернул морду и посмотрел в глаза девушки, мол, смотри на меня. Тёмно-красная кровь затмила его чистую пасть, нос, даже глаза. Капли крови, что не нашли своё место на чистой шерсти, стекали с неё на снег.
– О боже! – крикнула Женя и убрала взгляд.               
– А ты помочь хотела…
Чёрный волк, смотря, как погибает его младший товарищ, завыл, и три его подданных кинулись на убийцу. Убийца между тем не дремал, широко расставил передние лапы и втянул шею. Не нужно говорить, что было потом, главное то, что из всей тёмной своры выжил только чёрный. Он не вступил в этот бой, стоя рядом и равнодушно слушая стоны собратьев…
Белый осмотрел поле сражение, где лежали три свежих трупа. Снег уже порядочно замешался с кровью, поэтому в основном он был розовым, правда, под одним свежим телом, красный цвет расходился всё больше и больше. Даже в позднее вечернее время, молодые люди различали цвета на снегу. Возможно, в голове это дорисовывало воображение.
Белый глянул на свою одну разодранную лапу, но залечиваться пока не стал. Он посмотрел на чёрного. Вожак потусторонней стаи опустил голову и смотрел себе под ноги. Он испугался? Нет. Волк понял, что проиграл эту битву, принимая временное поражение. Белый сел на снег в двух метрах напротив него и продолжал созерцать угольную морду врага и глаза, которые становились всё тусклее и тусклее. Чёрный последний раз взглянул на своих растерзанных братьев, сыновей и пошёл тихо прочь от места побоища. Белый наклонил набок голову и смотрел вслед уходящей тьме.
– Он его просто так отпустит? – тихо спросила Женя.
– А чего ему добивать стаю. Враги поняли, кто тут хозяин и смотались. Чёрт, делают они всё так церемонно, будто самураи.
Белый волк посмотрел вверх, на людей, а затем прилёг, зализывая собственную кровь на лапе. Минут десять он так полежал, затем пошёл к одинокой берёзе.
Девушка отскочила назад.
– Сёма, что делать?
Уставший порядочно парень вздохнул, неохотно достал из ножен оружие и воткнул его в толстую ветку.
– Ждать.
Тем временем белый громадный волк ходил вокруг дерева, тихо скуля себе под нос. Он сделал пару кругов, остановился и встал на задние лапы, придерживаясь за берёзу передними. Девушка этого не видела, она просто лежала в неудобной позе, прижав ноги и руки к телу. А вот Семён видел всё. Волк встал на задние лапы, выпрямился во весь рост и смотрел, по обыкновению молча на парня. Морда его была красная, но через чужую грязную кровь всё же исходили невидимые нити чего-то знакомого, чистого и красивого. Семён не знал, что это за нити. Добра? Хотя, как может лучится добро от существа, которое несколько минут назад жестоко расправилось с врагами? Это то же самое, что человек с помощью бензопилы или ружья заберёт жизнь у кого-то на глазах собаки, а потом погладит её мокрой рукой и пойдёт на любимую работу получать новую долю радости и смеха. Какой человек так поступит? Больной на всю голову, по которому плачет тюрьма или лечебница? В наших кругах, скорее всего и да, но тут другие устои. Устои диких джунглей? Не ты, так тебя. Устои снежной тайги? Выживает сильнейший. Эти устои похожи между собой, но вот что, если эти волки живут совсем по иным законам? Нам кажется, будто всё просто, а вдруг всё настолько тяжело, что не уляжется в нашей скептической головушке.
Волк бесшумно оттолкнулся от дерева и встал четырьмя лапами на волнистый снег. Он около минуты смотрел вперёд себя, на кору дерева, а затем вонзил в неё свой острый коготь и двигал им из стороны в сторону. Закончив, если смотреть сверху на движения руки, свой замысловатый узор, он отошёл в сторону, и, как кошка, закапал результаты своих кровавых деяний. Он не жалея сил и снега покрыл трупы толстым белым слоем, а потом развернулся и убежал прочь, в противоположную сторону, куда не побежала тьма…               


Глава четвёртая.
По всем тяжким
«Как же люди любят исчезать.
Особенно тогда, когда ты к ним уже привязался»
   Антон Чехов.

Его кулаки сжались, вцепившись в неплохую куртку. Его взгляд ударился о испуганное лицо. Его душа жаждала причинить боль тому, кто завёл всех сюда. Его ноги опирались, используя все мышцы, о твёрдую редкую чисто-каменную поверхность. Его лицо, с виду больное, получило за сегодняшний день немалую дозу расстройств. Его воля была тверда, а слово, обоснованное делом, было чётким. Он был неприступен.
– Тварь, тварь!
Парня в куртке ударили о каменную стену.
– Я не знал, это был не я…
– Кто тебя просил, а? – схватив сильнее за куртку, Макс подтянул к себе, а затем швырнул Белозубова к противоположной стенке пещеры.
– Успокойся, успокойся, – милым и приятным голосом повторяла Настя, ударяя маленькими кулачками о спину Макса.
Тот, вытерев от ярости слюну, подскочил к своему рюкзаку и вынул оттуда нож и фонарь.
– Чувак, ты чего? – вылупив глаза, а затем прикрыв их от яркого света, прокричал Аркадий и помахал перед собой рукой.   
Девушка встала на пути Макса, загораживая пространство.
– Это лишнее, не надо.
– Не надо? Не надо! Не надо было нас сюда заводить.
– Я же говорю, не знаю, что меня вело, будто кто-то управлял моим телом.
– Да, кстати. Я тоже чувствовала такое.
Макс начал остывать. Они сидели в замкнутом пространстве, метра два на два. С той стороны, с которой они забежали в эту неприметную пещеру, лежали грудой наваленные друг на друга камни. Эти глыбы плотно прижимались своими собратьями, так что попробовать их сдвинуть, не было смысла.
– Дай фонарь.
Макс отдал источник света Насти, а сам опустился на корточки, прижимаясь спиной к стенке. Девушка не теряла ни минуты времени, и метр за метром осматривала плотный слой камня, в надежде найти выход. Аркадий тихонько подошёл и сел рядом с Максимом. Он глянул на успокоившегося парня, а затем на его опущенный клинок.
–У меня клаустрофобия.
Макс хмыкнул.
– Мне без разницы. Сам сюда забежал, теперь наслаждайся.
Аркадий виновато взглянул в глаза собеседника, ища там хоть каплю понимания.
– Я не хотел. Честно, я даже не думал забегать сюда. Мои руки, ноги работали сами, без моих приказаний.
– Не надо оправдываться теперь. Привёл нас к верной смерти, что теперь это обсуждать.
– Ты мне не веришь? – в надежде полностью снять вину с себя, спросил Аркадий.
– Верю. Я почему-то даже не рассмотрел вариант того, чтобы плюнуть и не бежать за вами. Хрен знает, наверное, это – наша судьба.
– Братишка, найдём способ выбраться отсюда, не волнуйся.
–  Не думаю, – сказала Настя, присаживаясь около нас. – Все те стены без малейшей трещины, что уж говорить о проходе.
Погас луч яркого фонаря.
– Насть, включи его! – проголосил Белозубов.
– Не орите только, дайте отдохнуть.
Луч возродился, и теперь вяло скакал по стенам.
Минута спокойного молчания.
– Какие предложения? – нарушил тишину Аркадий.
– Сдохнуть, да и всё, - не понимая самого себя, говорил Макс.
Настя посмотрела на него, прикусив губу. Она подвинулась к нему и прижалась, положив голову на плечо.
– Я не верю, что это конец.
Аркадий ревниво глянул на них, и вскочил, расхаживая из стороны в сторону.
– Давайте думать резвее, друзья. В камнях есть щели, а значит, у нас будет воздух. Кто-нибудь по-любому придёт к нам и поможет.
– Мечтать не вредно, – обронил Макс и посмотрел на прижавшуюся Настю.
Аркадий ухмыльнулся.
Повисла очередная пауза. Эти трое бросали взгляды то на твёрдые стены, то на завалившие камни, то на друг друга.
– А помните, что сказал тот уродец? – девушка нарушила молчание.
– Он сказал, что у него клаустрофобия.
Настя обнажила свои белые зубы и слегка посмеялась.
– Очень смешно, – закривлялся Аркаша. – На себя посмотри.
– Давайте не ссориться, – продолжила она, помните, что говорил тот безликий хрен?
– Что-то про игру.
– Вот-вот, про игру. Вам не показалось странным то, что говорил Виталя, даже не тот факт, что говорил именно этот бедолага, я уверена, он передавал нам информацию через него.
– А что такого он говорил?
– Важно не что говорил, а как говорил.
Белозубов снял наручные часы, и начал их перебирать, будто чётки.
– И как он говорил?
– Как-то… неестественно. Он говорил это так быстро, даже не делая паузы.
– Будто с шаблона… – задумчево обронил Макс.   
– Да, точно! Как с языка снял. Он говорил это, будто всё предвидел.
– Кто знает, - сказал Аркаша, рассматривая глухую стену пещеры. Затем он повернулся и глянул на других.
– У кого есть телефон.
– У меня, – сказала Настя – Связи только нет.
Аркадий опять повернулся и продолжил созерцать стену.
– Тьма ради света…
– Что? – Макс посмотрел на девушку.
– Безликий сказал: Тьма ради света. Что бы это значило?
– Ой, брось, всё это чушь, просто какой-то маньяк пришёл к нам и изверг свои желания.
– Да? – не согласился Макс. – А как в твою теорию входят эти фокусы с промыванием мозгов?
– Ну, может мы просто нанюхались какой-нибудь дурманящей травки. Не зря же какая-то хрень кружила над нами.
Макс с Настей молчали, не найдя, что сказать в ответ. Возможно, парень и прав, так как в то время все находились в необычном состоянии. Кто знает, что это было, и как именно оно давит на психику, вернее говоря, с какими последствиями оно это делает.
– Меня до сих пор не отпускает, – бросила Настя.
–  Меня тоже, – сказал Макс. – Я даже предположить не могу, что нам теперь делать.
– Нужно выбираться отсюда.
– Давайте ещё чуть-чуть посидим, – промолвила Настя, прикрыв глаза и устраиваясь поудобнее.
Аркадий пожал плечами, достал из своего рюкзака какую-то тряпку, бросил её на каменный пол, а затем сел. Он достал из рюкзака бутылку с чаем, стопку бутербродов, свёрнутых ранее в пакет, и принялся их тщательно их пережёвывать, поглядывая при этом по замкнутым сторонам.
– Не слепи, – чавкая, проговорил он, щурясь от направленного света.
Фонарь перевернулся в другое направление.
Макс глянул на жующего парня, и поспешил убрать взгляд. Его желудок не давал мозгу даже возможность думать о приёме пищи. Настя протянула руку к Аркадию, и тот поделился с ней колбасой и хлебом.
– Ребят, как поступим? – облизав губы и откусив кусок, сказала девушка.
– Не переживай, что-нибудь наверняка придумаем, я уверен, – говорил Макс, то отворачивая голову, то снова смотря на сидящую рядом. – Не может всё закончиться вот так. Мы ещё поиграем в игру этого психа.
Он встал, размяв шею, и взял фонарь начал осматривать каждый метр стены и пола.
– Доедите потом, давайте сначала найдём выход.
– Но я осмотрела все стены.
– А надо было ещё оглядеть потолок и пол.
Аркаша взял из сумки карманный фонарь и принялся его лучом знакомиться с окружающим пространством. Макс отдал Насте её фонарик, взял из своей сумки агрегат ещё мощнее. Десять минут улетели незаметно.
– Ничего, - выдвинула приговор девушка. – А я не знала, что в Уральской глуши есть такие пещеры.
– Сам в шоке, – сказал Аркадий, опять сев на пол, и продолжил трапезу.
– Чего расселся? Пошли, попробуем поднять камни.
– Дай поесть нормально. Сам начни, я подойду.
Макс не стал спорить, просто отошёл в сторону и посмотрел на груду завалившей  выход твёрдой породы. Камни были ровной овальной формы. В размерах разные, от полуметра до метра в диаметре. Складывалось ощущение, что они осыпались не случайно, и действительно, сравнив оттенок стены с каменным, Макс нашёл их разными. Он не был знатоком в науке и поэтому сослал всё это на перепады высоты. Упавшие камни были потемнее. Пощупав стену и отдельные кусочки, он сделал вывод, что по плотности они не отличаются. Естественно, это ж камни! Вот только необычна была их форма. Они были выпуклыми, как ранее говорил, овальной формы. Если бы произошёл разлом, то обязательно должны присутствовать камни с вогнутой стороной. Но таковых не было. Конечно, можно предположить, что «нужные» ему камни повернулись во время падения «нужной» стороной назад. Не могли же они все так повернуться! Отсюда можно было сделать вывод: эти камни уже были сломанными, когда падали. Что это нам даёт? А вот что. Как они втроём могли так спуститься в пещеру, чтобы своими действиями разрушить потолок, ну или стену в высоком месте, как? Это невозможно. Другое дело, эти валуны были отколоты ранее, или даже приготовлены. Приготовлены заранее, чтобы вовремя упасть.
Макс выругался. Он положил фонарь на пол, направив свет в нужную сторону, и нагнулся к ближайшему камню, рассматривая его. Камень был гладок и отполирован.
– Слышь, помоги.
Аркадий со вздохом отложил очередной бутерброд и подошёл к склонившемуся.
– Возьми за один конец, давай оттащим его.
Вдвоём они подцепили руками булыжник.
– На счёт три.
– Вам помочь? – подошла Настя.
– Отойди, - вякнул Аркадий.
– Раз… Два…
– Постой, - Белозубов нагнулся и посмотрел за камень. – Под ним что-то есть.
Макс выпрямил шею и увидел Маленький оранжевый кусочек, переливающийся чуть ли не золотом, под ярким лучом мощного фонаря.
– Раз, – Макс отложил всё ненужное в сторону и с силой взялся за камень. – Два, три. Давай.
Тужась и фыркая, они вдвоём откатили правильный камень
– Осторожно!
Яркий крашеный прямоугольник показался на глаза, и тут же его придавил следующий камень.
– Катятся, в стороны!
Отбежав и прижавшись к стене, трое заблудившихся во тьме путников дали дорогу валунам. Аркадий молниеносно подскочил на месте и через мгновение там, где он стоял, прокатился камень, ударившись о стену.
Урчание каменных глыб прекратилось.
– Все живы? – осведомился Макс, тихонько приподнимаясь со своего места.
– Да, – раздалось с двух сторон.
Аркадий закашлялся, споткнувшись о валун и отмахивая от себя поднятую с недр пыль.
– А где мой фонарь?
Макс осмотрелся и нашёл свой прибор привязанным к руке. Через минуту он увидел и фонарь Белозубова.
– Вон, - он указал пальцем на мелкие отломанные и отлетевшие детали, что лежали в метре от него, закрывшись слегка валуном. – Камнем придавило, наверное, твой.
–Наверное. Гребаные глыбы.
– Успокойся, надо было держать, - приговаривал Макс, помогая встать Насте. – Лучше рюкзак найди свой.
– Фуух, целы рюкзаки, их даже не тронуло. Повезло.
– Даже не представляешь, как.
– Ребят, смотрите.
Настя указала фонарём и пальцем на щель полуметрового диаметра между камней, что свалились у выхода.
– Пошли, – сказал Макс, взяв рюкзак и Настю за руку.
Они начали карабкаться по камням и увидели на полу тот оранжевый плоский предмет. Его завалило последующими камнями, так что пытаться достать было бы бесполезно. Можно было бы только рассмотреть пару букв, написанных чёрным крупным шрифтом на нём. «ТЛ».
– Что это, табличка? – спросил Аркадий, переваливаясь позади колонны. 
– Тебе ли не пофиг? – бросил Максим и перелез через преграду, помогая Насти.
Они оказались в примерно таком же по площади пространстве.
– Мы не здесь спускались, – глухо говорил Аркадий.
– Верно, – подтвердила Настя, водя фонарём из стороны в сторону. – Это, скорее всего, смежное помещение. Только посмотрите, как всё ровно. Это же естественный рай для перфекциониста.
– Ты думаешь, естественный?
– Думаю, да, смотрите! – она посветила фонарём в угол комнаты, и маленький участок всё ещё оставался чёрным.
Макс подошёл к нему и осмотрел.
– Это лаз, он куда–то ведёт, – парень достал из ближайшего кармана зажигалку, и чиркнул пластиной о кремний. Статуя огня сначала тихо и ровно стояла, а затем наклонилась в сторону дыры. – И куда-то выводит. Ну что, пошли.
– Эээ, стоп, – Аркадий развёл руками. – А что, если застрянем? Не подумали.
– Точно, ты же замкнутого пространства боишься.
– Ну, вот видишь…
– Пойдёшь первым.
– Что?
– Что слышал. В случае чего, нам вдвоём легче тебя будет вытащить.
– Я на это не подписывался.
– Предложения?
Белозубов шумно вздохнул.
– Давайте монетку бросим.
– У тебя есть?
– Есть.
– И зачем?   
Аркадий отвёл взгляд и скрестил руки на груди.
– Не знаю. Я, я не хочу лезть туда.
– Вообще не хочешь лезть или первым не хочешь?
– Первым не хочу.
– А, ну нет проблем, - сказал Макс, встал и отряхнулся. – Тогда иди последним. Не сможешь спуститься, будешь пенять на себя.
– Да что ты из крайности в крайность бросаешься. Пойду в середине.
– Да ты ж мой умный! – зааплодировал Макс - Девушке не хочешь уступить место? Первой она не пойдёт, хрен знает, какой там спуск. Последней тоже не резон. Золотая середина.
– Хватит собачиться, – вклинила Настя и опустилась ближе к лазу. Она взяла маленький камушек и скинула его вниз. Спустя меньше секунды он отчётливо ударился.
– Подержите меня за ноги, я опущусь с фонарём и посмотрю.   
– Сейчас, подержу…
– Какой резкий! – возмутился Макс. – Значит, как лезть первому, нет. А как… подсобить в такой ситуации, так он уже впереди. Кури в стороне. 
Настя закатила глаза и недовольно улыбнулась.
– Все, решили свои проблемы? Мачи недоделанные.
Она вынула из карманов то, что было, положила около себя на пол и заправилась. Затем она включила фонарь и легла на промёрзший каменный пол.
– Спускаюсь.
С помощью локтей она передвинулась тихонько к спуску и посветила фонарём. Её страховали. Потихоньку, двигая плечами, она погружалась глубже и глубже в обитель неизвестного мрака. Опустившись на максимум, что возможно, она застыла в таком положении секунд на пять.
– Поднимай.
Её тихонько потянули за ноги и вытянули из бездны.
– Не так уж всё и страшно, – говорила она, поднимаясь и щурясь от рядом работающего фонарика товарищей. – Толщина, на которой мы стоим, с полметра. А до следующего уровня чуть больше полутора метров. Ну это так, на глаз. Если там пол такой же, прыгать можно уверенно. Эта стенка, – Настя похлопала по стене, над отверстием. – Идёт по диагонали в сторону. Как далеко, не рассмотрела, но ясно одно: там ничего не мешает. 
Макс покрутил головой, прижав руку к подбородку.
– Хорошо. Ну, так, идём?
Девушка коротко кивнула, а Белозубов пялился в сторону.
– Идёшь последним, – Макс указал на него пальцем, а затем снял свой рюкзак. – Кинете.
Ногами вперёд он залез в ущелье, опёрся руками, а затем оттолкнулся и спрыгнул. Громкий удар эхом прокатился по всем закоулкам этой глухой местности. Макс отпружинил ногами и согнулся, наклонившись к полу. Около десяти секунд он стоял неподвижно, прислушиваясь к окружающей среде. Всё было тихо, и только эхо падения вернулось к нему самому.
– Ты как? – послышался сверху изменённый под плитами голос Насти.
– Нормально.
Макс достал из кармана фонарь, включил его и сунул в зубы, поправляя на себе одежду и разминая ноги. Он очутился в большом замкнутом пространстве. Об этом говорил луч фонаря, освещая только около трёх–четырёх метров естественного каменного пола перед ним. 
– Кидать?
Макс вынул фонарь из-за рта и сплюнул.
– Кидай.
Поймав три рюкзака, он оттащил их в сторону и поставил близко друг к другу.
– Другой пошёл, – крикнул громко Максим, встав под лазом.
Послышались тихие переговоры сверху, а затем что-то зашуршала и спрыгнула Настя. Неправильно приземлившись, она завалилась на бок и чуть не упала. Макс успел её подхватить и оттащил в сторону.
– Ай…
– Ноги надо поджимать. Слава богу, что не сломала. Постой здесь, разомнись.
Третий мощный удар о камень. Аркадий встал, отряхнулся и попрыгал на месте. Макс мимолётом посветил на него фонарём.
– А ты боялся.
– А ты боялся, – передразнил Белозубов, вытянув губы и невнятно проговорив.
– Я в порядке, можем идти?
– Да, – сказал Макс, взяв свой рюкзак. – Идём.
Они собрались и пошли вглубь пещеры…
– Никогда бы не подумала, что такая красота действительно существует, – заворожено сказала Настя, после двадцати минут блужданий.
Они наткнулись на подземное озеро. Ровная серая гладь, будто расплавленная ртуть, покрывала собой немалое расстояние. Каменные сосульки, будто стрелы Аполлона, который выпустил их из своей золотой небесной колесницы и попал раз сорок сюда. Такие же сосульки росли и снизу, роем обсыпав бока озера. Они были темнее, а кто же их тогда пускал? Аид? Или же грустный лодочник Харон. А может, это сами мёртвые отпрянули ото сна, взяли в разложившиеся свои руки луки, натянули тетиву и… А из чего тогда у них стрела? Из обиды и потухшей надежды? Определённо. Хм, а может те, кто на небесах развели войну с теми, кто под землёй? Просто они не смогли обменяться стрелами. Не успели. На их пути выросла каменная преграда. Или же кто-то её построил? Например, земные люди, которые не желали войны, которая задела бы их жизнь. А что, если это просто природа сотворила такое чудо, и война – это просто плод воображения? Для кого как…
– Что же здесь красивого? – буркнул Аркадий и бросил камень в озеро. Тот нехотя упал, погружаясь в густую жидкость. – Сталактиты, сталагмиты. Ничего особенного.
– Может твоя рожа мажорская и видала подобное, лично я, нет, – Макс водил из стороны в сторону светом, глядя на объекты природы, как на неземное творение искусства.
Настя нагнулась, чтобы потрогать воду, осевшую у её ног.
– Лучше не трогай, – обронил Белозубов, поправил рюкзак и отвернулся. – Неизвестно, отчего она такая густая.
Девушка уже была в сантиметре от воды, но на фразе товарища, отдёрнула руку. Она почувствовала лёгкое покалывание на кончиках пальцев.
– Пошли отсюда, – прислушиваясь к непонятным и новым ощущениям в пальцах, говорила Настя.
Максим хотел наклониться к воде, но девушка его остановила.
– Нет!
Парни удивлённо глянули на неё.
– Всё в порядке? – спросил Макс, отходя от странного озера, спросил он.
Настя пошевелила рукой и почувствовала лёгкую вибрацию в ней. Не плохую, даже приятную.
– Да, всё хорошо, – промолчав о дрожи, и спрятав руку за спину, с блёсткой в глазах, говорила она.
– Точно?
– Да, точно. Пошли, а то нужно уже скоро спать ложиться.   
Настя подхватила левой рукой рюкзак, повесила на плечо, взяла фонарь и пошла прочь от этого места…
Стоны, стоны, стоны. Повсюду или только в головах троих бедняг звучали они. Стонали женщины, стонали мужчины. Кажется, это делали даже каменные стены и серебряное озеро, по которому еле заметно пошла дрожь. 
– Вы слышите это? – переглянувшись с Максом, сказал Аркадий.
– Да, я слышу. Настя?
Девушка всё ещё шла, и теперь она остановилась, а потом медленно повернулась.
Не дождавшись ответа, Макс спросил ещё раз.
– Насть? Всё в порядке?
Девушка отпрянула от внутренних размышлений.
– А, да, я слышу. Всё хорошо. Пошлите дальше.
Она развернулась и зашагала в пустоту, светя фонарём под ноги.
Максу Глухих и Белозубову ничего не оставалось, как последовать за ней.

Как приятно было руке. Мягко и нежно дрожало каждое сухожилие в кисти, обвивая энергией суставы. Расползаясь, подобно белой змее, дрожь ласково начала подниматься выше. Постепенно захватывая клетку за клеткой женской ухоженной руки, вибрация расширила свою зону действия и усилилось. Блаженство. Как будто домашний накормленный персидский кот лёг прямо на предплечье и заурчал. Настя от неожиданного кайфа прикусила губу и отвела взгляд кверху. Боже, невозможно было это терпеть. Приятно было настолько, что хотелось закричать во всю молодую глотку, поделиться этим физическим счастьем с другими. Настя глянула на свою руку. Ладонь была ядовито-оранжевого цвета. Она засучила рукав. Цвет остальной руки был таким же. Каждая волосинка на руке встала дыбом, и пробудились мурашки. Настя оглянулась назад. Двое парней её почти нагнали. Девушка опустила  рукав, надела на руку перчатку и пошла дальше. Самой рукой она могла двигать как обычно, ничего иного не было, вот только вибрация. Вибрация, как вода под давлением, брызнула из руки и попала прямо на грудь, на сердце. Вместе с ней распространился и цвет. Девушка дрожа, закрыла рот и застонала. Из её глаз потекли слёзы. Она отдала бы всё на свете, чтобы наслаждение никуда не уходило. Будто по эскалатору, вибрация начала распространяться... ниже. Настя закричала…
– Бежим! – крикнул Макс, и они с Аркадием рванули вперёд.
Девушка-медик остановила шаг, отошла в сторону и прислонилась к стене. Парни подбежали к ней.
– Что такое? – запыхавшись, спросил Аркадий.
Настя минуту молчала, опустив голову.
– Голова. Голова болит.
Она опустила свои руки и прижала их к животу, пытаясь остановить оковывающий поток счастья. Макс опустил глаза с её скрывавшего капюшона ниже, на стройную талию, которую можно было заметить даже через зимнюю куртку.
– За живот что держишься? Тоже болит?
– Да, это всё те стоны.
Настя подняла голову, показав лицо.
– Боже, у тебя глаза сверкают, и лицо налилось, – спохватился Макс, испугавшись за недавно обретённую подругу. – Ты не заболела?
– Нет, пусти. Надо идти, ложиться спать.
Она двинулась с места и пошла дальше вперёд. Пройдя пару метров, парни заметили, что пещера сужается.
– Чёрт, что с ней? – нервно сказал Белозубов.
Макс пожал плечами и ничего не ответил. Что можно ответить, когда сам не знаешь ничего.
– Тут пропасть, осторожно, – послышался пониженный голос Насти.
Макс быстро шагая, остановился.
– Ты чего? – спросил Белозубов, тараня пару кубических метров воздуха по инерции.
– Иди вперёд, я подстрахую.   
– С чего так? Испугался оступиться и упасть вперёд?
– Баран стриженый! Предложил, чтобы ты сдуру не упал, клаустрофоб. Ну, если это тебя не пугает, плетись сзади. Аркадий быстро посветил фонариком вперёд и понял, к чему клонит Макс.
– Братюнь, прости, сгоряча ляпнул. Я пойду впереди, не обижайся…
– Заткнись уже. Настя, подожди нас, – крикнул во всю глотку Макс.
Ответа не последовало.
– Пошли быстрее. Шевели граблями, – сказал Макс Белозубову и указал рукой вперёди себя.
Аркадий поспешно, гремя рюкзаком, рысью пошёл вперёд, но уже через некоторое время он существенно сбавил темп. Пещера сузилась. Расстояние между двумя шершавыми стенками было уже около шестидесяти сантиметров. Белозубов, что для него не свойственно, перекрестился и пошёл вперёд. Макс сжал плечи и протиснулся между плитами.
– Больше не сужается, – спокойно проговорил Белозубов. – Чёрт!
Он замер на месте, вжавшись руками в стенку. Макс сходу налетел на него. После лёгкого удара, он отодвинулся от Аркадия, ожидая объяснений.       
Тот вытянул руку и указал пальцем вперёд.
– Вон она.
Среди мглистого тумана, действительно можно было разглядеть фигуру убежавшей, а теперь стоящей на месте спутницы, которая рукой закрывала глаза.
– Ты её слепишь, – Макс дал Аркадию подзатыльник, и тот опустил фонарь. – Что встал, идём.
– Там падение высоты.
– Что?
Макс перехватил из руки в руку фонарь, и посветил им вперёд и вниз, под ноги мажора. Что есть, то есть. Прямо посередине, слегка извиваясь, шла дорожка. По бокам же от неё была мгла. Макс чуть высунулся вперёд Белозубова и посветил по бокам влево и вправо. Видно было, как под прямым углом стена уходит всё дальше и дальше, и концам её нет предела. Макс сглотнул.
– Куда мы попали? – спросил он, обращаясь даже не к спутникам, а к судьбе. Увы, та ему не ответила.
Аркадий повернул голову.
– Слушай, может, уйдём отсюда назад, просто уйдём, а?
– Нет, надо вытащить Настю.
Они одновременно посмотрели на девушку. Та стояла шагах в двадцати от них, почти не шевелясь. Лишь только лёгкие, да частые подёргивания шли от её молчаливо отвернувшейся фигуры. Она дрожит?
– Насть, не шевелись, мы идём к тебе, – крикнул Макс, разминая шею.
– Что с ней? Ты заметил? – испугавшись за свою жизнь, спросил Аркадий.
– Да, заметил. Нам надо помочь. Шагай скорее.
– Нафиг, нафиг! – завопил Белозубов, по сантиметру двигаясь назад. – Что же сегодня творится такое? Что с ней? Что с Виталиком? – он прищурил глаза, чуть не плача. – Что за чёртово место?!    
Макс без размаха ударил ему в бок через куртку.
– Не идёшь вперёд? Дай мне хоть пройти!
Аркадий отпустил одну руку и вжался в стену. Макс попытался протиснуться, но места было слишком мало.
– Чёрт побери! – сказал Макс и ударил ладонью о стену.
Позади них, недалеко, что-то издало звук. Они посмотрели назад, пытаясь своим страхом и фонарём отыскать хоть что-нибудь во тьме.
– Смотри, – выпучив глаза, и указав пальцем, тихо сказал Белозубов.
И Макс увидел: маленький огонёк, примерно, как светлячок, тихо перемещался из стороны в сторону.
– Идём, идём, – быстро говорил Аркадий, поворачиваясь и сделав два первых быстрых шага по цельной каменной тропинке. Макс отстранил свой взгляд от светящегося пятнышка и пошёл вслед за ним. Виляя из стороны в сторону, парни пошли вперёд. Белозубов читал молитву, Макс шёл спокойно. До Насти осталось метра два.
– Что теперь? – спросил Аркадий, не осмелившись подступить к ней ещё на шаг.
Максим взглянул на девушку, которая стояла спиной к ним, опустив руки. Макс не позвал её по имени, так как он посчитал это бесполезным делом.
– Я не знаю, за куртку потяни, – бросил он и оглянулся на «светлячка»
Аркадий выдохнул и тихонько пошёл к Насте. Ему было страшно настолько, что сам страх и вёл его к цели. Он подошёл ближе. Ещё ближе. Он протянул не спеша руку, чтобы дотронуться до сокурсницы. О том, что она – его сокурсница, он уже и забыл. Есть. Он дотронулся.
– Ну, как? – с нетерпением спросил наблюдавший до этого Макс и отвернулся, глядя назад.
– Ещё непонятно.
Аркадий посмотрел вниз. Голова его закружилась, норовя смутить своего владельца и стянуть его в незабвенную чёрную даль. Он сжал кулак вытянутой руки, в надежде найти себе точку опоры. И он её нашёл… Настя слегка покачнулась, а затем тело её от прикосновения начало заваливаться вбок. Белозубов понял, что наглупил, пришёл в себя, успокаивая бег и прыжки зрачков, закрыл одной рукой глаза, а другой поводил по сторонам. Пусто. Он освободил взгляд, и увидел свою подругу, которую быстро проглотила мгла, Настя упала. Он открыл широко рот, пытаясь что-то сказать. Вот так, просто и без звука он столкнул её. Он… убил её? От одной такой мысли дыхание у парня спёрло. Он усердно пытался проглотить воздух, но тот отказывался лезть в глотку. Аркадий повернулся к Максу. Тот всё ещё смотрел назад. Он не видел?! Спустя секунду, Глухих повернул голову и удивительно уставился на Аркадия, стоявшего с открытым ртом. Он наклонился то влево, то вправо, но зрение его всё же не подводило. Насти не было.
– Где она? – спросил он и посмотрел в глаза Белозубова.
Тот опустил свой взгляд и облизал языком губы. Он думал, что сказать. А что сказали бы вы?
– Она… прыгнула. Сама, сорвалась с места и сиганула вниз. Я не успел.
Макс, услышав это, обомлел. Никак он, никак не ожидал такого. Она погубила себя, и зачем? Аркадий сделал выжидающую паузу, а затем проговорил.
– Макс, дружище, мы должны идти.
– Это всё, то озеро! – закричал Макс. – После него, она себя так вела.
Позади что-то громыхнуло, и уже ближе, примерно в месте сужения стен.   
– Бежим! – громко сказал Аркадий, а потом развернулся и побежал. Он не смотрел уже ни под ноги, ни назад, он просто побежал. А Макс задержал свой взгляд на хищной тьме, что была под ногами, а потом посмотрел назад. Маленький «светлячок» стал уже больше и летел вслед за побежавшим человеком… 

***
из воспоминаний...
    – Красавица, проснись.
    Девочка знала, что к ней в комнату зашли, и она сама уже давно встала, но притворившись сонной, замерла в кроватке и прикрыла веки, сдерживая с трудом себя от улыбки. Послышался шуршание бантика из-за двери, но девочка проявила силу воли и всё ещё лежала на месте. Кто-то специально шуршал подарочной упаковкой, надеясь побороть притворство ребёнка и разбудить интерес. Интерес был разбужен, вот только ребёнок попался с внутренним стержнем и никак не поднимался, подавляя внутри себя чувство разрастающегося любопытства.
– Ладно, папа, пошли на работу, не будим будить, – послышался ласковый голос мамы. – У неё сегодня день рождения, дадим малышке выспаться, а подарок подарим вечером. Было слышно, как отец от души хмыкнул. Будто ножницы перерезали алую ленту, так родители и разыграли неописуемый задор чистой души, который потопил всю выдержку.
– Я не сплю, я не сплю! – темноволосая девочка вскочила с кровати, откидывая бархатное одеяло на пол, и подбежала к порогу, поднимая личико вверх, глядя на своих глубоко любимых и молодых родителей. Папа наклонился и подхватил дочку на руки. Она с нетерпением смотрела то на маму, то на папу, ожидая, когда они произнесут слова.
– Солнышко, сколько тебе сегодня исполняется годиков?
– Шесть, – без тени раздумий сказала, приготовившись, Женя.
– А как считаешь, ты уже большая?
Дочь похлопала глазами.
– Да, большая.
– Тогда ты уже можешь ухаживать за питомцами, верно?
– Да, могу, могу, – поняв, к чему клонит мама, вскрикнула девчушка.
Отец на минуту вышел из комнаты, поставив ребенка около матери, а когда он вернулся, уже, держал на своих руках маленького щенка, породы такс. У девочки расширились глаза. Она не могла отнести взгляд от этого живого, лучшего в мире детского подарка.
– Это собака?
– А как же, – сказал папа. – Ты вела себя хорошо и заслужила подарки.   
Он положил щенка на пол, отчего тот, сжавшись, водил во все стороны своей мордочкой, ещё не до конца поняв, где же очутился. Девочка осторожно, боясь навредить, подошла к зверьку и погладила его короткую шерстку.    
– А посмотри, что мы тебе подарили ещё, – сказала мама и поставила у стенки большую коробку, обвязанную сверкающей тканью.
– Да, да, минутку, – проронил ребёнок, который никак не мог оставить своего нового друга.
– Ладно, – быстро сказал папа, поцеловав своих любимых девушек, – Я на работу, не скучайте. С днём рождения!
– Спасибо, я вас люблю, – сказала девочка и крепко обняла каждого из своих родителей.
Были слышны шорохи и шелесты в прихожей, а затем отец отворил дверь и хлопнул ей, ставя железную преграду между ним и дочерью. Навсегда.
Мать, после того, как приготовила завтрак, зашла в комнату к дочери и села на её кровать.
– Пойдём кушать – сказала она, глядя на то, как девочка не отрываясь, всё гладит пса.
– Как назовёшь?
– Шарик.
– Почему Шарик?
– Когда он сворачивается в глубок, то похож на шарик.
Мама ничего не ответила на детскую весомую логику, лишь повторила ранние слова.
– Пошли кушать, и Шарика с собой бери. 
– Ага.
Второй бездушный подарок в тот день так и не раскрылся…



– Вставай, красавица.
Женя открыла глаза, вынула руки медленно из-под пледа и потянулась. Полностью выпрямиться не получилось, ветки мешали. Семён сидел напротив её.  Они провели ту ночь спокойно. Ну, как спокойно. Более-менее. После того, как белый ушёл, они так и не слезли с дерева, там спать и легли. Было довольно тесно и неуютно спать на такой высоте, но иного варианта ночлега они и не придумали. Женя закуталась в одеяло, залезла в спальник и легла на толстые ветки поперёк, что отходили от кроны. Семён её привязал, на всякий случай, верёвкой в нескольких местах, обвивая ветви и делая прочные узлы. Сам парень расположился не столь удобно, прямо на изогнутой кроне, и вообще не ясно, спал ли он в таком–то положении.
– Как спалось? – спросила слегка бледная ото сна Женя.
– Да ничего, – он мотнул головой в сторону, видно было по его лицу, что ночка была для него ещё та. – Вставай, нужно есть, – Семён посмотрел на верёвку, что лишала девушку движения. – Ах, да.
Он пригнулся к ней и развязал надёжные узлы.
– Спасибо, – медленно произнесла Женя.
– За что? За то, что связал? Эт, всегда, пожалуйста.
– Да нет. Вообще за всё. Ты мне вчера жизнь спас, да не один раз.   
Семён улыбнулся.
– Спас, да спас. Ничего такого. Сегодня я тебя, завтра ты.
Они посмотрели в газа друг другу, настала нелёгкая пауза. Женя с усилием отвела взгляд, Семён сделал то же.
– Картошку будешь?
– Да, спасибо.
Девушка спала в одежде, и теперь только надела высокие ботинки, сложила спальник и всё такое в рюкзак. Из еды у неё оказалась опять же картошка быстрого приготовления, да пол палки колбасы, которую по дешёвке втюхивали всем туристам, приговаривая, что она не скоропортящаяся. Колбасу, разрезав на кусочки, положили на пластиковую тарелку.    
Небо запускало сквозь широкие, но голые берёзовые ветки, лучи проснувшегося солнца. Утро было уже не столь ранним, но и не столь поздним.
– Сколько времени? – спросила девушка, ощущая во рту неприятный кислый привкус после сна.
– Девять с лишним, – ответил парень и протянул ей небольшую банку.
Пахло неплохо, но скорее всего от настоящей картошки внутри только название.
Эх, хороший становился день. Морозец, погода ясная, снегопада нет. Красота. Но девушка вспомнила всю тяжесть вчерашнего мистического дня, и её оптимизм будто сдуло ветром перемен. Она со вздохом достала из своего рюкзака ложку и начала кушать.
– Ты лазил вниз? – спросила Женя, отправляя в свой рот первую маленькую порцию еды.
– А как же. Без верёвки получилось как-то не так ловко, но всё же залез. А ты спала, танком не разбудишь.
Она вяло улыбнулась и продолжила кушать.    
– Ты всегда с собой носишь верёвку?
– Почему же? Она не моя.
– А чья? – удивилась Женя.
– Громова.
Она посмотрела, не поняв на парня.
– Не, не украл. Он её выронил, а я, видимо, подобрал.
– Как так, видимо?
– Честно, не помню. Помню только безликого мужика, ну или бабу. Скорее мужика. Так вот, дальше, как будто часть киноплёнки вырвали.
– У меня так же… – сказала девушка, от чего её аппетит слегка упал.
– Может, Этот специально хотел, чтобы я подобрал верёвку?
– А смысл?
– Смысл есть во всём бессмыслье.
– А ты философ.
– Нее, просто говорю всё, о чём думаю.
– Истинные философы так и делают. Только липовые кривляются для показа.
Этот верзила, который несколько часов назад хотел схватиться с волком, слегка покраснел и убрал взгляд. Ой-ой, какие мы интересные внутри!
– А с чего ты взял, что верёвка Громова, – Женя переключилась на смежную тему, заметив смущение, с виду не свойственное этому человеку.
– Так после урагана я заметил, как Макс с Андрюхой сани колотят и именно этой верёвкой обвязывают. Примерная длина, да цвет совпадали, – сказал Семён и налил Жене согревающий чай из термоса, что был зацеплен за ветку.
– Спасибо, – ответила девушка и, сделав глоток, таки вспомнила об Андрее. Этот довольно симпатичный парень как–то сразу запечатлился образом. Но красота – не главное, какая-то душа у него была похожая, подходящая для неё. Можно ли назвать это любовью, почти с первого взгляда, Женя не знала, потому что раньше ничего подобного не испытывала. Макс тоже парень неплохой, хоть и балабол, но он добрый. Эх, как же они?
– Слушай, не знаю. Я видел, Андрей бежал куда-то правее, в сторону. Макса с ним не заметил.
Девушка прикусила губу, от того, что невольно промыслила вслух. Хорошо, хоть произнесла только последнее.      
– Что будем делать теперь? – спросила она громко, затмевая предыдущие слова.
– Пойдём куда-нибудь, а что ещё?
– Обратно, к укрытию на перевал?
Семён придирчиво посмотрел на неё.
– А ты хочешь вернуться?
– Нет, не хочу. Но ведь это единственный верный путь. Что расположено вокруг нас, ты, я думаю, не знаешь. Лыж нет.
– Да, и еды у нас мало, – бросил парень и встал во весь свой могучий рост, посмотрев куда-то вдаль. – Но есть вариант ещё лучше. Смотри.
Девушка отложила в сторону банку, и с чаем в руках осторожно встала и переместилась ближе к Семёну. Он показывал куда-то.
– Что там?
Женя прищурила глаза и вгляделась примерно на указанное место. Равнинная даль там опускалась воронкой, и за лесом виднелось немало серых пятнышек. 
– Деревня. Скажу больше, ночью в одном доме горел огонёк.
– То есть там есть люди.
– Имеешь в виду население, может быть. А если она просто заброшена, то…
– Возможно, Громов с ребятами там ночевали.
– Да, это я и хотел сказать.
– Так чего же мы ждём?
– Тебя ждём. Ты поела?
Женя залпом допила тёплый чай и отдала кружку-крышку.
– Поела, – она бросила свой взгляд на термос, к которому Семён вкручивал треть внешнего верхнего основания.
Термос был чёрно-белым. Нижняя его часть плавно переходила в другую, не используя никакие другие цвета. Чёрное вытекало из белого, а белое из чёрного. Почти как ин-янь, почти как волки…
– Интересный у тебя термос, - сказала девушка.
Семён внимательно посмотрел на него.
– Да нет, обычный. А, точно! – воскликнул он. – Собирайся быстрее и спускаемся, увидишь, что оставил нам ночной мститель. Девушка с парнем слезли, помогая друг другу, встали, полностью выпрямившись. Женя бросила взгляд на три снежные кучки, и, вспомнив, что было под ними, поспешно отвела глаза в сторону, во избежание быстрой потери завтрака.
– Вот, смотри, – Семён обошёл дерево и встал с другой стороны от него, Женя последовала за ним.
На берёзовой коре, примерно на уровне лица среднего, по росту человека, были следы от когтей. Было заметно, что зверь непросто чесал когти, так как был не лихорадочно-быстрый узор, при котором линии в большинстве были бы ровными и параллельными, из-за соблюдения расстояния между пальцами волчьей лапы. Узор был другой, осмысленный, как бы запланированный, что ли. Были ясно видны борозды от острых ножей, была видна береста по краям линий, закрученная в трубочку. Но самое интересное, что из всех этих рваных полосок была составлена буква, принадлежащая к алфавиту возможно русскому, возможно латинскому. И тогда в первом случае, это – буква А.
Женя поделилась своими мыслями с Семёном.
– Нет, я думаю, белый просто поставил свою метку.
– Хочешь сказать, что волкам присущи гербы и всякие родовые знаки.
Семён задумался.
– Обычным, может и не присущи. А этим… Ладно, пошли отсюда.
Семён порылся в рюкзаке и достал на свет телефон. Девушка и забыла про эту вещь. Она обыскала рюкзак, но телефона не нашла. Парень в это время хотел сохранить в памяти мобильного устройства этот знак, сфотографировав его.
– Ай, зарядка села. Ну, не судьба. Может, на твой?
– Найти не могу. Обидно. Сети, нет?
– Сто процентов. Несколько раз смотрел.
Женя с сожалением выдохнула, взглянув ещё раз из-за дерева на три кучи снега.
– Пошли отсюда. Направление помнишь?
– Да. У тебя, кстати, ботинки не промокают?
– Держат более-менее, – ответила девушка.
– Тогда, ладно. Если промокнешь, говори сразу. Двигаем, хватит болтать на месте.
Они обошли дерево, молчаливые тела и пошли в путь. На ходу Семён разгрузил свой рюкзак, чтобы смягчить ношу. У Жени она была и так в порядке. Слабый утренний ветер обдувал потускневшие за двадцать четыре часа лица в надежде приостановить молодых людей. А возможно, этого хотела береза. Она, договорившись с угрюмой и слабой погодой для того, чтобы не отпускать от себя ценных для древесных ушей, разговорчивых людей. Не каждый год встретишь такое информационное сокровище. Берёза унывала всё больше, чуть не плача от разлуки. Имела бы она голос, то крикнула бы силой в тысячи децибел, лишь бы вернуть к себе людей. Не так-то просто иногда отпускать. Ну да ладно, она – берёза, дерево, которому не присущи эмоции. Ждала пятьдесят четыре года, сможет подождать ещё…
Парень и девушка шли с горки. Уклон был небольшой, но чувствовался. Здесь снег был чуть меньше, чем по колено.
– Тяжело без лыж, –  заключила Женя.
– Нормально, на глаз до домов километра два, может, меньше.
Они шли прямо, не сворачивая никуда. Деревья в глазу увеличивались, горка сделалась за пару минут круче, и теперь с большей силой тянула людей к самому низу.
– Через лес? – спросила Женя, через некоторое время спуска. Она шла за Семёном, дышала через нос, но у неё не хватало сил делать это постоянно. Ноги только и норовили соскользнуть с невидимой дороги и остановить тело.
– Идём в обход, по периметру. Вглубь, ну его, – проговорил Семён, балансируя со своим рюкзаком на белом склоне.
Они поравнялись с деревьями и шли теперь по краю леса. Под ногами лежали сломанные ветки да старая кора, что разорвалась на кусочки. Снег в очередной раз по волне стал покрывать промёрзлую землю меньшим слоем. Забралов шёл, с опаской посматривая в лес. Дальше первого-второго деревца он не заходил, если смотреть вглубь спящего бора. Ребята, будто запуганные пауки, плетущие свою паутину от одной точки к другой, передвигались от дерева к дереву. Вот только даже самые пугливые паучки закончат свою работу, очутившись под её конец, в самом центре ловушки. Молодые люди даже и не думали направиться внутрь леса-ловушки.
– Сём, может, отдохнём. Времени у нас много.
– У нас его, хоть вилкой черпай. Не боишься, что не успеем прийти в деревню?
– Она от нас не уйдёт.
– Она нет, а вот Громов да.
– Подожди, – Женя остановилась, прислонившись к дереву. – Я снега начерпала.
Семён остановился, повернулся и подошёл к ближайшей ели, ожидая свою спутницу и поглаживая густую хвойную ветку. Женя вынула ногу из ботинка, вытряхнула снег, и проделала эту операцию ещё раз.
– Ты думаешь, Громов не будет нас искать? – обуваясь, говорила она.
– Будет, но нескоро.
– Отчего же.
– Блин, подумай сама. В такой хрени, где мы оказались, нормальный человек будет думать в первую очередь о своём выживании.
– Но он ведь несёт за нас ответственность.
– Он нёс ответственность за поход, а за это, это… я не знаю, как даже это всё назвать-то правильно, в общем, он не обязан.    
– Банальная мораль и чувство ответственности…
– О чём ты? Какая же мораль может быть там, где каждый сам за себя.
– Да брось ты…
– Кого или вернее, что? – накручивал обороты спора Семён. – Что бросить? Ты ещё не поняла, что нас хотели убить, да не раз. А взрыв? Почему вы так легко к нему отнеслись? – он указал пальцем, разгорячившись на Женю. – Какие иллюзии вы выстроили в своей голове, мадам?
– Ты о чём?
– О том! Как думаешь, что это? – он обвёл руками вокруг себя.
– Стечение странных обстоятельств.
- Стечения не бывает, бывает только течение. Это всё течение обстоятельств, которые специально были направлены к нам.
– Не кричи на меня, – сказала Женя. – Я не виновата в том, что произошло.
– Да никто тебя не винит! Мне просто напросто интересно твоё мнение, что произошло?
Девушка склонила голову, ища в мыслях ней хоть какой-то ответ на заданный вопрос.
– Я не знаю.
Семён помолчал несколько секунд.
– А если не знаешь, будь немножко повнимательней и поосторожней. У меня ощущение, что ты ведёшь себя так, будто уверена в счастливом исходе.
– Надежда умирает последней.
Парень ухмыльнулся. Солнце выглянуло из-за облаков, протянув свои лучи сквозь ветки к его глазам, будто в подтверждение  сказанных ему слов.
– У меня ощущение, будто снимаюсь в дешёвом пафосном боевике. Ау, – парень приложил ладонь к губам и прокричал. – Режиссёры, вы где? Видишь, никто не откликается. Не смешивай, по крайней мере при мне, а лучше вообще никогда фильмы с жизнью, компьютерные игры с жизнью, книги с жизнью. Их писали другие, а свою жизнь пишешь ты. 
Женя убрала взгляд от парня, взглянув на снег. Ей ничего не хотелось больше говорить.
Семён посмотрел и вздохнул. Он не знал, поняла ли ход его мыслей девушка или нет, но он знал точно, что нужно идти.
– Отдохнули, в путь.
Было уже почти двенадцать, когда они вдвоём, подошли к деревне. Лазурное… Так было написано на стальной табличке. По бокам от путников в два ряда, а может, в три, возвышались огороженные участки земли. На участках стояли бревенчатые дома, которые у многих сразу же всплывают в воображении, при слове «деревня». Да, они были именно такие, будто на рекламной листовке: мол, продаётся домик в деревне, номер телефона смотрите ниже. На таких рекламах изображаются только люди, полностью довольные спокойной жизнью, ну или просто делающие такой вид. Также брошюры могут изображать только предмет покупки без лишнего и ненужного
сказочного притворства. Так вот, перед глазами Семёна и Жени именно и всплыла такая брошюра. Не было никого. Вернее, немного не так. Чуть раньше здесь были люди, но что-то заставило их покинуть прекрасный край. Видны были неширокие дороги Лазурного, на которых ещё не успел слежаться мешающий слой снега. Видны были очищенные дворики, ухоженные, негниющие дома, и наконец, что самое странное: были слышны глухие звуки домашних птиц, уток да кур, а звуки были таковыми, потому что отражались от закрытых стен зимних загончиков и специальных сараев. Неестественно всё это было, потому что деревня была пуста в людском понимании. Калитки у домиков, к которым вышли наши путники, были в некоторых случаях отворены, а в некоторых просто неплотно захлопнуты. По дороге и по обочинам были видны, заметённые лукавым снегом, следы валенок и сапог. Были видны только очертания, да небольшие впадины, поэтому о типе обуви можно было только догадываться. Были видны старые стёкла окон, входные двери, которые между собой и створкой оставляли тёмную щель. ЛЭП в данном посёлке отсутствовали, или нет… Нет, они были, но только дальше по улице. Если присмотреться, можно увидеть последний, по направлению к молодым людям столб электропередачи и УАЗик, одиноко стоящий двумя колёсами на заметённой обочине, а двумя на дороге. Сзади, на вертикальном багажнике, зоркому глазу можно было заметить синюю полоску, а вот буквы, нанесённые на неё, с расстояния Забралова увидеть уже было трудновато. Возможно, энергетики, или как там их? Делали работу, да не доделали. Мерзковатый привкус душевной пустоты отчётливо пролазил в головы всех тех, кто пришёл в этот посёлок. Семён и Женя встали бок о бок посередине начавшейся деревенской дороги. Были видны переулки и хозпроезды, но это было дальше, прямее, по направлению к людскому отчуждению. Они посмотрели на дом, что стоял слева. Раскрытая калитка мерно качалась под мерным завыванием ветра. Красивый забор, что тянулся и подминал участок под свою не столько физическую, бетонно-монолитную ограду, сколько психологическую защиту. Оно и понятно, в деревне, как говорят, живут добрые и честные люди. Некоторые просто ещё не отошли от тоталитарного режима, в котором хочешь, не хочешь, а добрым станешь, а некоторые просто переезжают в деревню, чтобы перестроить свои жизненные ценности и предпочтения. Тусовка в клубе? Идите в баню, в прямом и переносном смысле, тем более, смотрите какая природа, свой огород, своё хозяйство. Тишь да гладь… Вот только сейчас эта гладь была через чур гладкая, а тишь через чур тихая. Если посмотреть на окна дома, было видно, что ставни были приоткрыты, а шторы в комнатном мраке были отодвинуты.
– Есть кто-нибудь? – крикнула Женя.
    Скрип чего-то деревянного, возможно пола, послышался в доме напротив. Молодые люди повернули головы на звук и замерли в ожидании. Скрип больше не повторялся.
– Что же всё здесь произошло? Где люди? Взрыв… – начала говорить Женя, а затем вспомнила.
– Не думаю, что он, а хотя… Смотри, – Семён взял спутницу за руку, и подвёл сначала к одной обочине, потом к другой, время от времени поглядывая на осиротевшие дома. – Видишь, следы. От калитки этого дома они ведут вон туда, куда-то за дом. А эти, – он указал пальцем в снег на другие маленькие ямки. – Ведут тоже в ту сторону. По давности примерно одинаковые.
Семён не договорил всего того, что хотел. Раздался ещё один скрип, после чего дверь с виду безжизненного дома отворилась…

***

Сообщение пришло. Пришло с Того, сейчас недоступного для нас света. Я проснулся довольно рано. Антон ещё безмятежно спал, отвернувшись к снежной стенке. Громов полулежа разместился на своём месте, достав и положив около себя банку с чёрной смазкой, и чистил не торопясь и аккуратно свой пистолет. Кошмары отошли от меня под утро, жар спал, и лихорадить перестало. Будто рукой с меня сняло столь короткометражный недуг, но вот чьей. Али мне так похорошело после таблеток проводника? Что это за таблетки такие, от которых снимает почти сразу все болезни? Или это было по–мощнее, чем стандартные фармацевтические препараты?
Наркотики? У Громова? Почему бы нет, он же служил в Афгане. Такие, как он, могут достать многое. Хотя бы взгляните на его оружие. Старого образца, наверняка подлинник, а не подделка. Почему при нём не столь «обычный» ПМ? Много вопросов, а ответы ко мне плывут медленно, или вообще не доплывают. 
Я лежал на боку, укрывшись импровизированными одеялами, и глядел, как сквозь ветки попадает давно ожидаемый нами зачаток солнечного света. Громов быстро глянул на меня, увидел, что проснулся, и принялся дальше беззаботно перебирать пистолет.
– Ну, как спалось? – не уменьшив громкость своего голоса, несмотря на то, что метре от него спал Антон, спросил проводник
– Хреново, - протянул я. – Но сейчас лучше. Твои таблетки оказались очень эффективными. Колёса?
– Что? – не понял Иван Григорьевич.
– Ну, наркотики. Ты мне их дал?
Проводник в это время собрал пистолет и щёлкнул затвором.
– Ишь, чё сморозил, наркотики. Парень, бери выше, аскорбинка и аспиринка. Вам, молодёжи, что, их только и надо?
– А я думал, ты дал мне что-нибудь посильнее.
– С темы не увиливай. Наркоту пробовал?
– Никогда, – ответил я быстро и, что самое главное, честно.         
– Если не врёшь, то хорошо. От неё пользы нет, один вред.
Я помолчал, ожидая, что проводник продолжит разговор, но он, видимо, потерял интерес. Заговорил тогда я.
– А могло меня так с аспирина то подлечить?
– Не думаю. Может, самовнушение сыграло какую-то роль, а может, ещё что-то.
– Самовнушение способно на такое?
– О, мой друг, самовнушение – лучшее лекарство, а иногда и враг неплохой.
– В каком смысле, враг?
– В прямом. Вот, например, эээ, боятся твои родители, скажем, тараканов. Пускай, только мама. Она всю жизнь боялась этих насекомых, и когда появился ты, она тебе рассказала всё о них. Какие они уродливые, жирные, с хитином, передают различные болезни, как они неприятно шуршат за стенкой, а как неприятно, бегают открыто по дому. Будешь ли ты бояться тараканов?
– Да, буду. Ведь через воспитание мне передался тот страх…
– Не, не, не, – проголосил Громов и помотал шеей, Антон на своём месте дёрнулся и закрылся спальником с головой. – Мыслишь не в том направлении, но правильно. Мы говорим о самовнушении, воспитание играет важную роль, но сейчас не нём. Бояться тараканов ты будешь, ведь тебе просто-напросто наговорили много плохого о них. Без всех этих ненужных замечаний ты бы не заметил, как таракан уродлив. Но тебе сказали, и полученную информацию из надёжного источника ты возьмёшь на заметку. Не стоит, конечно, родителям умножать страхи детей, а потом спрашивать: чего ты такой, зачем каждого шороха боишься? Зачем?! Ты понимаешь? Родители задают такой вопрос ребёнку, хотя сами порой неосознанно внушали ему, что бояться стоит. Если сократить, как в математике, то получится, что родители спросили: зачем мы тебе всё это говорили? И спросили не себя, ребёнка.
Я переваривал услышанное, найдя в лице Громов интересного собеседника, с которым можно было обсудить даже воздух.      
– Ладно, бог с ними, с родителями, ты мне скажи, где тут самовнушение? – продолжал я.
– Хорошо, другой пример, волки…
Иван Григорьевич не договорил. Послышалось пиликанье телефона, и по мелодии, я понял, моего. Громов, будто выпал из мира облачной дискуссии и приземлился в суровый, земной мир. Он сразу стал серьёзнее, отложил пистолет и пробежал глазами, по рюкзакам, остановившись на одном.
– Чей? – спросил он, и хотел уже пнуть и разбудить Антона.
– Мой, – сказал я и нагнулся к рюкзаку, дёрнув за молнию, достал из внутреннего кармана мобильник и, не закрыв обратно, сел на своё место.
Телефон пару секунд вибрировал, то погасая, то вновь наливаясь цветами в пиксели. На зелёном фоне было написано: входящее сообщение.
– Что? – не теряя время на ожидания, спросил Громов. – Что там?
– Сообщение.
– Не понял, – он сунул руку в карман и достал на свет телефон старой модели. – У меня связи нет.
– Операторы, наверное, разные… – я глянул в верхний правый угол сенсорного экрана. – Тоже сети нет.
– Читай, – рявкнул Иван Григорьевич.
Я разблокировал телефон, у которого уже садилась зарядка, и с замиранием сердца нажал на вкладку: сообщения…
«Клиническая больница г.Челябинск. Николай Макаров, дата рождения 23 сентября 1970 года, скончался сегодня, в 6:32. Причины смерти: многочисленные ушибы и травмы, полученные от тупого предмета, а также колотое ножевое ранение в грудную полость. Возбуждено уголовное дело, ведётся расследование. Подозреваемые не найдены. Андрей Макаров, приносим вам искренние соболезнования и желаем сил в дальнейшем.  В случае чего, вы будете вызваны в отделение полиции».
Я вскочил со своего места, задел головой ветки, отчего те скатились и упали на Антона. Тот дёрнулся, повернулся к нам, ничего не понимая и потирая сонные глаза.
– Дай сюда, – Громов с силой вырвал у меня телефон, и несколько раз перечитал сообщение.
Я молча сел на своё место, одевшись и уставив свой взгляд в одну точку. В голове моей произошла тотальная стерилизация мыслей. Громов спустя пять минут непрерывного чтения отдал телефон Антону, и тот стал рассматривать полученное известие. Я не сопротивлялся, скрывать было бессмысленно.
– Отец? – отпрянул от раздумий проводник. – Там не указанно, кто это. Отец?
– Да, – медленно сказал я.
Минут пять мы молчали, и каждый думал о своём. Сквозь открытое пространство сверху поступал мороз теперь с большей силой. Громов молча, заложил дыру, а потом сел на своё место.
– Враньё, – сказал Зайцев, и мы посмотрели на него.
Громов покачал головой.
– Я тоже так думаю. Телефон указан, с которого пришло?
Антон подвигал пальцем по экрану.
– Нет, не указан. Номер скрыт.
Мы опять помолчали.
– Сети не было, как оно пришло? – спросил я Антона.
– Не знаю, – ответил тот и надел очки. Антон отцепил от моего телефона крышку, отключил питание. – У нас симки одинаковые, – сказал Зайцев и собрал мой телефон обратно. Он достал свой телефон и покопался в нём. – Сеть была.
– То есть? – спросил Громов.
– То есть, она была, но только, сейчас подождите. Сеть появлялась два раза. В два часа ночи и ровно шесть минут назад. И главное, простояла она ровное количество времени, три минуты.
– Ты хочешь сказать, что кто-то специально включил, а потом выключил сеть, дабы отправить одно сообщение? – заключил проводник.
– Не одно, а два. Ночью же она была.
– Не понимаю. Полностью врубать связь только ради одного человека. Но ведь такими сим-картами, как у вас, пользуются тысячи людей.
– Сотни тысяч, – вставил Антон. – А может, всё наоборот. Связь просто барахлила, а кто-то подстраивался под неё, и когда пошёл сигнал, вуаля.   
– Андрей, не переживай, это просто чья-то шутка.
Мои глаза налились кровью.
– Так ему и надо!
Громов и Зайцев внимательно посмотрели на меня.
– Что, прости?
– Хорошо, что он умер. Туда ему и дорога!
– С тобой всё хорошо? Ты что несёшь?
– Он меня не любил никогда, мама умерла, а он был только этому и рад.
Мои товарищи удивлённо молчали.
– Андрей, я не знаю, что у вас там с отцом, но поверь, больница не рассылает СМСки.   
Я покачал отрицательно головой. 
– Нет, Вань, ты не понял. Это правда.
– Что значит, правда?! Ты знал, что сообщение придёт?
– Откуда? Я не знаю, что за чёрт его отправил, но я думаю, что это правда.
– Ты хочешь думать, что это правда, но откуда тебе знать?
– Ладно, Вань, закрыли тему.
– Андрей…
– Закрыли. Говорю честно, я не знаю, кто прислал, не знаю зачем, знаю одно: это правда.
– Мать же твою! Откуда ты это знаешь?
– Да потому что я его убил!
Глаза Антона остекленели, видимо, он никогда ещё не видел лицо преступника, но ведь не просто преступника. Громов взял, не глядя, в руку пистолет, засунул туда полный магазин, снял показательно с предохранителя и нацелился на меня.
– Рассказывай.
– Что?
– Дурочку не включай. Как убил?
– Вань, да ты чего? Я же, я же не хотел. Думал, только побью, а на деле…
– Суть говори такого поведения. Не думаю, что из-за банального отсутствия внимания со стороны отца, ты его пришил.
Я опустил голову и вспомнил тот день. Хотел было забыть, как страшный сон, вот только никак не получалось. Сколько дней я мучился, сколько страдал.
– С раннего детства, как только родился, отца почти не видел. Видел только монстра, а отца нет. Он ушёл из семьи, бросив нас с матерью, хоть квартиру оставил. Алименты не платил, да и что их платить, ведь они не разводились, – я тяжело вздохнул. – Он ненавидел её. Считал, что я не его сын, думал, что она ему изменила. Но, чёрт возьми, она любила его. Всегда была верна ему и его паршивому характеру. Но нет, у него началась паранойя, и пару раз во время бессмысленного гнева он даже руки прикладывал. Я помню тот злой взгляд, когда он смотрел на меня. Он просто ненавидел, считал меня отбросом, вообще за человека не принимал. У него был свой неплохой бизнес, так что идти ему было куда. Родственников у нас почти не было, а кто и был, тем худо и так жилось. Вроде всё утихомирилось до поры до времени. Я ходил в школу, мама работала. Когда подрос, сам подрабатывал. Потом отец пришёл к нам. Пришёл… забрал квартиру, нас на улицу. Жильё нашли, и ладно. Потом мама умерла. Машина сбила.
– Может, случайность? – спросил Громов, также с пистолетом наготове, он начинал понимать меня.
– Не верю я в такие случайности! Таких не бывает! А знаешь, что является этому доказательством? Перед тем, как отец вновь объявился, она нашла в старых ящиках документы о... о... чёрт! О «Цербере» каком-то. На всю жизнь это запомню. Потом «случайно» они пропали, мы оказались на улице, естественно, «случайно», и маму «случайно» сбила машина. Виноватых не нашли, дело не возбудили, интересно, почему? Потом я стал видеть отца в рекламах, в газете. Никто даже и не представлял, что он за чудовище. Меня всячески игнорировал, а один раз, когда я увидел его в торговом центре, его телохранители меня избили. Затащили в подсобку и отхреначили, нашептав на ухо, чтобы я молчал. Мы хотели отдать должное, увидели его в магазине, взяли клюшки и сели на хвост.
– Стой, погоди. Ты был не один?
– Да, не один, это уже не важно. Мы его всё-таки дождались и побили. Охранников чуть сильнее, но не смертельно.
– Дай сюда, – он протянул руку к Антону за моим телефоном. Тот его послушно отдал. – Здесь написано, ножевое ранение.
Я молчал, вспоминая.
– Нет, ножа у нас не было. 
– Может, у твоего сообщника.
– Нет, Макс… – сказал я и осёкся.
– Ну, так и думал, вы такая парочка, что с виду не скажешь. Всё-таки поступили жестко.
– Жёстко? Через неделю-другую он избавился бы от меня, как от ненужного сына.
– Весь рассказ идёт хорошо, но один момент. Ты утверждаешь, что хотели только избить, а ранее заявил, что убил точно ты. Это как?
– Не знаю. Сорвался после этой долбанной СМСки.
Громов помолчал, а потом опустил пистолет.
– Время только теряем, бог тебе судья. Давайте собираться.
– Не было у нас ножа, получается, не мы убили.
–Легко рассуждаешь, как бил- то?
– Несильно. Я бил несильно, на Максе были охранники.
– Крут он, по твоему рассказу. Один-то на двоих. Я легенде поверю, но репутацию ты себе подпортил. Ладно, не все мы тут беленькие. У меня условный срок.
Антон ещё сильнее мотнул головой и посмотрел на проводника.
– За что? – спросил я.
– Врезался в меня на машине сын богатенького бандита, вину приписали мне, а тот даже в суд не явился, тварь. Ещё мою дочь и жену ранило от удара. Никто и не посмотрел на то, что я воевал. Что за время? На уме у всех одни деньги. Был бы на моём месте другой, возможно ты бы нас покинул, но я тебе поверю. Во всяком случае, замечу любой недобрый взгляд, и ты – труп. Кстати, чего добиться хотел– то таким поступком? Если твой отец – важная шишка, остался жив, вычислили бы мгновенно.
–Да как сказать. На эмоциях.
– На эмоциях нельзя делать ничего. Никого не видели, после того, как побили?
– В смысле?
– Нож-то кто-то вонзил… А, да, сообщение то – бред. Знать бы, кто отправил.
– Возможно, тот, кто напал на нас ночью?
– Возможно. Давайте есть, надоели разговоры.
Антон с опаской поглядывал на нас. Не каждый день узнаёшь, что у твоей спины безмятежно спали нарушители закона. К сожалению, закон этот писался не честной Госдумой, а людьми, у которых в кармане припрятана копеечка на все случаи жизни. И скорее всего, это были даже не законы, устои, по которым кто-то может себе позволить бить, унижать, подкупать, лгать, воровать, изымать, а кто-то не может. А почему? Из-за того, что в детстве одним говорили о моральных основах, а другим о простейших финансовых пирамидах. Кто-то ставил выше себя общественные правила, а кто-то сам их писал. Кто-то любил жить за счёт себя и для других, а кто-то за счёт других и для себя. Как долго можно описывать честность и бесчестность, подбирать метафоры и аллегории, но обидно то, что на всё это и не посмотрят. Разве кто-нибудь станет добрее или честнее от того, что ему всё скажут в лицо? Сорока всегда остаётся сорокой, продолжая разорять чужие гнёзда. Можно взять оружие и снять разбойников маленьким, законным калибром. К сожалению, не всегда пуль хватает…
Мы перекусили, чем могли, делясь припасами между собой. Ветер выдувал из закоулков головы мысли, оставшиеся после злополучного сообщения. Иногда кажется, что мы ничего не боялись. Ага, щас. Мы боялись настолько непонимания вообще всего, что нас окружало, что перестали показывать свой страх. Нет, мы его показывали, но не так часто, принимая неизвестную, новую, пугающую информацию в своё сознание, обматывая изнутри всё чёрно-жёлтой изолентой и вешая табличку «Terra Incognito». Хорошо, можно без «Terra», но «Incognito» убирать было некуда.
Мы собрали вещи и пошли в путь. Громов сказал, что пойдём на запад. Спорить не стали, нам местность была неведома. Проводнику, может быть, тоже, но он все же лесник. Мда, железный аргумент.
– Иван Григорьевич, а как же лыжи? – спросил Антон, до сих пор настороженно поглядывающий на нас обоих.
– Нам нужно дальше.
– Куда?
– Там, за лесом будет посёлок Лазурный. 
Я остановился после этих слов и ухватил Антона за рукав, чтобы тот сделал то же. Парень недоумённо посмотрел сначала на меня, а затем на Громова, что всё шёл вперёд.
– Ты говорил, что не знаешь эти места.
Проводник остановился на месте, вдохнул и выдохнул полной грудью, но поворачиваться лицом к нам и не собирался.
– Когда я говорил такое?
Я пытался вспомнить его слова, но в голову лезли только обрывки фраз.
– Где мы? – без лишних аллегорий спросил я.
– Сейчас в лесу.               
– Зачем так говоришь? Я тебя спросил нормально. Имею же право знать.
Громов покачал вертикально головой и повернулся к нам. В глазах его загорался пучок нервного возбуждения.
– Имеешь. Спали мы на перевале Дятлова.
Антон присвистнул.
– Почему раньше не сказал? – спросил я.
– Когда? Когда мне надо было это говорить? Когда к нам пожаловали гости? Или когда мы бежали по лесу после взрыва? Ей Богу, как маленькие. Тупое поколение.  Хотите узнать, что было с нами ночью?
Мы посмотрели ему в глаза, надеясь, что он хоть как-то что-то прояснит.               
– Я тоже хочу, – продолжал он, не дожидаясь ответа. – Но больше всего я хочу домой. Если честно, мне плевать на вас, плевать на других. Кстати, где они? Молчите? Значит и вам также плевать. Здесь каждый за себя, и единственное, что мне дороже жизни – моя семья. Мне нужно в посёлок, посмотреть как, да что.
Оттуда скорым рейсом вы разъедетесь по домам.
– А как же безликий? – спросил Антон.
– Заткнись, ссск… – крикнул Громов, сделав выражение лица, как у хищника, загнанного в угол. – Он тебе кто, жена? Просто псих, начитавшийся историй о перевале и решивший сыграть комедию. Меня волнует мой дом, больше ничего.
Он сплюнул на снег, развернулся и пошёл дальше по лесу.   
– Андрей… – начал говорить парень, обратившись ко мне.
– Тоха, действительно, заткнись. Не до тебя.
Я двинулся вперёд по следам проводника.
– Опять виноват? – развёл руками Антон, а потом тихо поплёлся за мной, поглядывал назад.
Всё это время я думал о другом.

***

Космос. Вы задумывались о том, насколько он велик? Лично я да, и немало раз. Сколько не думал, не гадал, никак не могу его понять. Понять, как он устроен, да и вообще его масштабы. Кто-то говорит, что он бесконечен, кто-то опровергает это мнение, но никаких доказательств не приводит. Попробуйте, представьте себя и Землю, в натуральных размерах. Разница будет просто колоссальная. Но потом, если вы хоть раз заглядывали в энциклопедию солнечной системы и примерно знаете размеры планет, сравните Землю с Юпитером. Воистину гигант, не правда ли? Сравните Юпитер с Солнцем. А потом приложите макет себя к макету Солнца. Чудовищная разница в весе, в объёме, в температуре. А как насчёт того, что Солнце – карликовая звезда. На каждого большого, найдётся ещё больше, принцип жизни и строения вселенной.
Вы когда-нибудь хотели ли стать космонавтом? Согласен, нагрузки очень тяжёлые, нужна мощная сила воли и немалые физические способности. Но только подумайте, вокруг темнота, лишь видны огни звёзд, что светят сейчас и что умерли сотни лет назад. Ты один на один с пустотой. Ты находишься над людьми. Не в плане власти, в плане свободы. Под тобой целая планета с шести миллиардным населением. Ты один на всех. Они тебя не видят, а ты видишь целые страны и континенты. Посмотришь в одну сторону, увидишь двуликую Америку, с её вырубленными лесами и реками, которые, подобно венам под кожей человеческой руки, снабжают жизнью большие территории. Прищуришься и увидишь рой маленьких точек. Что это у нас? Бостон, край начала июльской свободы, Лас-Вегас, город грехов и казино, Нью-Йорк, самое известное и говорливое место всей молодой страны. Опустим взгляд немного ниже. Рио-де-Жанейро, место самых счастливых и богатых, а также несчастных и бедных. О, Бразилия, Колумбия, Аргентина, Перу. Страны превосходного футбола, ярых фанатов, карнавала. Страны, где часто происходит основное действие, в фильмах о наркотиках и работорговле. Отличные места, но глянем правее. Жаркая Африка, чуть выше виднеется Средняя Азия. Какие у вас ассоциации? Львы, зебры, саванны, заповедники, алмазы. Что ж, довольно прибыльно.
Смотрим выше, чуть в стороны. Госпожа Италия и её величество Турция. Ассоциации? Сыр, Феррари, Фашизм, Город на воде.
Ирак, Иран. Такие похожие, но такие разные. Правее Турции виднеется Армения. Лаваш, лезгинка, шашлык? Нет, это всё выше, на северном Кавказе, да отчасти в Москве. Армения – красивая горная страна, со своими особенными мастерами, со своей особенной культурой. Давили, давят, будут давить её со сторон кровные враги, вот только не раздавят никогда. Левее виднеется мать демократии – Греция, выше Украина, у которой из-за прекрасной территории, да тёплого солнца лёг ровный загар, но в горле першит из-за отсутствия газа и обилия долгов.
Ох, сколько ещё стран осталось неописанными, но мой взгляд перехватила обширная, зелёная территория. Я пробежал глазами немало Европейских городов слева, но какая-то сила меня повела вправо. Патриотизм? Отчасти он, но любить эту страну можно не только из-за долга. Россия. Не найдётся слов, не найдётся песен, чтобы вдоволь описать мою, нашу любовь к тебе. Тебя любили, боялись, угнетали, что только ни делали по отношению к тебе. Ну да, как Империю тебя уважали, как СССР боялись, как только родившуюся Российскую Федерацию, над тобой насмехались. Не вини себя, виновата была не ты – люди, что оскверняли собой твои понятия и обычаи. Потом в который раз всё изменилось, ты стала могучей, как прежде. Не любить такую страну может только идиот или тот, кто не боится…
Аркадий дал себе зарок не спать всю ночь. Они прошли немаленький извилистый путь по каменной пещёре. Никто новый им не повстречался, лишь «светлячок» всё наматывал их нервы на невидимый ус, из-за того, что всё время преследовал. Куда они, туда и он. Эти бега не могли быть вечными, поэтому парни сделали рывок и нырнули в очередной полузамкнутый пещерный карман. Дыра, через которую они пролезли, была небольшая, чем они и воспользовались. Заложили её рюкзаками, а сами сели друг напротив друга у стен, и Макс выключил фонарь. Они не говорили ни о чём, лишь сидели на месте и с трепетом в сердце слушали что-то. Про Настю старались не вспоминать, но воспоминания не желали исчезать, появившись утром. Ночью же они сидели на месте, пытаясь уловить хоть какое-то шуршание «светлячка», но тщётно. Было тихо. Через минут десять Макс плюнул на всё, свернулся калачом и лёг на пол, брать свой рюкзак побоялся.
Белозубов внимательно смотрел на закрытое отверстие, через которое они попали сюда. Его мысли были очень далеко. Он думал о доме, думал о том, как сейчас хорошо на юге, да и плохо там, дома не было. Он всячески блокировал мысли о том, что своими неловкими действиями сгубил подругу. Если они проходили в его голову, то Аркадий находил разномастные отговорки, ссылаясь на странное состояние девушки, на неустойчивый пол, на тёмную дорогу, но никак не на себя. Максу он решил не говорить правду, так будет спокойнее и лучше всем. Со временем забудется и ноша уйдёт. Но время может подвести. Аркадий, не отрываясь, смотрел и слушал, что было вокруг него, но находил то, что слушать было нечего, кроме сердца и совести. Глаза его с каждой минутой тяжелели, будто на них нагружали по грамму–другому холодного воздуха. С каждой минутой ожидание чего-то страшного становилось всё тусклее, тише и вскоре вовсе сошло на нет. Аркадию стало просто интересно: что там, за закрытой дырой? Он хотел было встать, но уставшее тело отбило в сторону эту мысль. Он хотел достать свой рюкзак, но рука лени твёрдо прижалась к его макушке. Он хотел спать. Просто закрыть глаза, отпустить этот грешный мир и погрузиться туда, где никто не станет его бить, отбирать сигареты и оскорблять. Обычно оскорблял всех он, но, как известно, на каждого большого найдётся ещё… Он уже прикрывал свои тяжкие веки и проваливался сквозь пучину материи, уже летя навстречу сну. Сну, где нет плохих и хороших, где нет никаких жизненно важных интриг и пряток со смертью. В этом сне был только он, да спокойствие. Когда сделаешь что-то очень значимо плохое, всегда хочешь, чтобы время отошло назад, и ты бы изменил судьбу. Но такого не бывает, и теперь можно только желать спокойствия, чтобы всё забылось, чтобы всё утихло. Ах, сон, великолепный и идеальный сон! Почему ты не можешь перейти из мира воображения в реальный мир? Тогда бы и Аркадий начал новую жизнь, бросил пьянки, гулянки, все денежные понты и стал бы обычным законопослушным гражданином. Он бы пошёл в церковь, тихо и шёпотом попросил бы у Бога помилование, обещая вечно верить ему, всевышнему. Он бы стал волонтёром, помог бы тысячам людям и искупил бы свой долг перед Настей. Нет, в жизни такое не искупишь и не забудешь, только во сне. В сладком, приятном, белом сне…
Вот и утро. Солнце покинуло Приамурские дали и пошло на запад, подминая под себя холодную Сибирь и ничуть не более теплый Урал. Оно билось о материальные преграды, не доходя метров четыреста до снега. Это было или голое дерево или птица, что одна странно летала над остывшей землёй. Красное пятно, что разрасталось и разрасталось на востоке, поливало своей энергией широкие поля, смущённые низины и уверенные возвышения. Всё было в его власти, во власти ярила, что освещало и проявляло души тех, кто был наверху. Увы, под землёй власть луча была мизерной или вовсе не была.
Макс открыл глаза, поводил ими в стороны. В пещере царил полумрак. Фонарь всё ещё работал и освещал под острым углом пространство внизу стены. Серо-коричневое пятно света сияло на каменной плоскости, отражаясь и неприятно действуя на глаз. Отражались и пыль, коей было достаточно в закрытом пространстве. Макс ощущал, что ему не хватало воздуха. Дышать было можно, но душно было так, что хотелось спать снова. Парень поддался этому чувству и закрыл глаза…
– Брат, проснись.
Его плечо трясла неуверенно рука. То она увеличивала силы, то уменьшала, желая вынуть человека из-под крышки сна.
– Ммм, – Макс засопел, а потом открыл глаза.               
Перед ним стоял Белозубов. Красное его лицо, блестящие глаза, потрепанные волосы – всё это отложилось во взгляд Макса.
Он быстро поднял голову, зевнул и мутно посмотрел на Аркадия.
– Который час?
– Двенадцать почти, – сказал Аркадий, и в голосе его звучала неприятная нотка.
– Что-то случилось, опять?
– А сам не чувствуешь?
Макс повернул голову в сторону, прислушиваясь к своим ощущениям. Да, определённо. Стало ещё душнее. В сравнение с тем, что было пораньше утром, сейчас было меньше кислорода. Он вскочил со своего места, суставы его хрустнули, а сам он пошатнулся.
– Дебила кусок! – вспомнил он. – Рюкзаки, почему не вытащил?
Он понял, что проблема в этом, подскочил к отверстию, через которое они пришли. Дыра была открыта. Макс с усилием в мышцах протянулся вперёд, залез в неё.
Количество кислорода было такое же, маленькое, это он понял по ощущениям.
– Чёрт.
Он вылез оттуда, наклонился и поднял фонарь. Тот, мигнув раза три, погас.
– Дебил-то ты, – сказал медленно Аркадий и сел к стене.
Макс молчал и смотрел на свою руку с фонарём. Действительно, почему он не выключил фонарь?
– Я ж выключал его…
Он вспомнил, что во время первого пробуждения, луч искусственного света падал на стену. Перед тем, как уснуть, он нажал на кнопку выключения, и было темно. Он слегка сжал корпус фонаря, и лампочка в нем ожила, а затем опять сдохла.
– Китайская, – он подбирал нужное слово. – Работа.
Макс убрал в ближайший карман «чудо техники» и достал на свет газовую зажигалку.
– Не пропадем, – сказал он, снимая с себя куртку и заталкивая её в рюкзак.

Стон, стон тысяч рабов, стон их хозяев, стон богов, стон людей, стон мёртвых и живых – стон всех и вся проник в головы парней.
Аркадий испуганно и вопросительно посмотрел снизу вверх на Макса.
– Слышу, – ответил сразу тот.
– У тебя есть таймер?
– Где?
– В телефоне, на часах, без разницы. Главное, чтобы работал.
Макс не понимал зачем, но он потыкал в часы и нашёл специальный режим отсчёта времени. Не так и часто он пользовался таймером.
– На сколько?
– Двадцать минут.
– Зачем… – он начал задавать вопрос и вспомнил. – Ты думаешь?
– Братан, к сожалению, уверен. Настя упала минут через двадцать, не больше, после этих криков.
– Давай двадцать пять, это максимум.
– Да, давай.
Макс со вздохом пощёлкал кнопки. Мысль о том, что он может стать проигравшим в этой Игре, посетила его голову. Не хотел он погибать, возможно, как Настя, упав во тьму или ещё от чего-то.
– Надо идти, – сказал он, надевая на себя рюкзак и положив в карманы самые необходимые вещи.
– Отчего воздух упал? – спросил Макс Белозубова.
Тот попил воды из бутылки, снял куртку и складывал её в сумку.
– Воздух – не мяч, чтоб падать. Снизилось количество кислорода. Как же так, а? Вроде всё было в норме, когда уходили, через щели бил свежий морозный воздух.
– Эх, тварь, с чего?!
– Надышали сами?
– Да, скорее всего, но проблема не в этом. Если до сегодняшнего утра воздух был в норме, значит, вентиляция всё же была, сквозняк.
И тут к Максу в голову пришла мысль.
– Её перекрыли.
Аркадии побледнел, отчего его лицо вернулось в обычное состояние.
– Они хотят убить нас.
– Хотели бы убить, сделали бы это, когда мы спали.
– Для маньяков все средства хороши.
Макс покрутил шеей, и посмотрел на Белозубова.
– Пошли отсюда.
Тот покивал, надел рюкзак и вздохнул.
– Да, иди первым, а я за тобой.
Глухих чиркнул зажигалкой, и оттуда вырвался сноп укрощённого пламени. Освещение пещеры то пропадало, то еле заметно нарастало. Пламя отражалось от стен, от глаз и от кожи. Макс подошёл к стене, которая стояла напротив той, откуда они пришли. Дыра в ней была широкая, можно было протиснуться, присев. Огонь освещал только то, что находилось в метре-полуторах от него. Макс глубоко дышал, кислорода по грамму всё забирали и забирали лёгкие, вынося наружу углекислый газ, который занимал собой всё больший процент в воздухе. У парней слегка кружилась голова. Макс поводил зажигалкой влево-вправо, рассматривая стены. Это ему казалось, что смотрит на стены. Огонь манипулировал им, забирая у парня всю внутреннюю энергию, насыщая глаза пристрастием к себе. Он отвлекал парня от всего, что вокруг. Макс только водил рукой, пытался водить глазами, но они без понимания переходили обратно, к яркой точке.
– Что, застрял? – раздался голос Аркадия.
Макс дёрнулся, выходя из цепких лап горящего газа.
– Нет, не застрял.
Глухих для вида того, будто рассматривает камень, поводил зажигалкой из стороны в сторону. Он опустил её вниз, под ноги. Уже собираясь выпрямиться и поднять голову, он увидел, что пыль, покрывающая пол лежит не ровным слоем. Как это он заметил? Легко. Там был ясный отпечаток сапога.
– Ты ходил здесь? – спросил Макс, разворачиваясь.
– Где?
– Здесь, - он указал пальцем на след .
Аркадий подошёл и посмотрел. Затем он аккуратно поставил ногу рядом со следом, навалился на неё всем весом, убрал. Два абсолютно разных отпечатка. У Аркадия ботинки были шипованые, у ночного визитёра нет. То, что он приходил ночью, было ясно на все сто. След Аркадия и посетителя были примерно одного размера. Макс поставил рядом, справа, свою ногу. Узор на подошве был совсем другим. На следе визитёра не было почти никаких линий, подошва была ровная, и лишь небольшая полоска у носка на следе еле отчётливо виднелась.
Белозубов отошёл назад, достав из своего рюкзака вторую зажигалку. Он пытался найти на полу чужие следы, но было тщетно. После их ночёвки пыль разметалась по полу, и понять, где кто ходил, было невозможно. От одной мысли, что кто-то был рядом с ними этой ночью, у Аркадия заскребло на душе. Макс задумался и достал из рюкзака свой неработающий фонарь. Он осмотрел его и хмыкнул своей невнимательности. На него просто наступили, отчего, видимо, отошли контакты. А почему он был включенным? Видать, на всякий случай. До полного разрушения кто-то давить не стал, это могло нас разбудить. Просто оставили разряжаться батарейку, направив сноп света подальше от спящих глаз. Ничего этого он не произнёс вслух, потому что на Белозубова было уже страшно смотреть.
– У меня слов нет! – сказал Аркадий, расхаживая быстрым шагом из стороны в сторону.
– Пошли уже быстрее. Воздух не резиновый.
– Куда?! Туда? – Аркадий указал на широкий проём. – Откуда пришёл он?
– Хочешь, сиди тут, я пошёл, не могу уже, – Макс сделал тяжёлый глубокий вдох.
– Он ведь сам хочет, чтобы мы пришли к нему, ты не понимаешь? – заговорил Аркадий.
– Мне уже плевать, скоро прям тут лягу, если не почувствую свежий воздух.
Макс развернулся и пошёл вперёд. Огонь из зажигалки Белозубова стих, и тот погрузился в частичный мрак.
– А-а-а-й, сволочь, подожди меня! – закричал он и подбежал к отошедшему Максу.



Они шли вперёд. В следующем каменном отсеке различных лабиринтов и карманов становилось всё больше. Дорога–обманщица только и заводила их в тупики, гася в душе надежду на выход. До судного момента на таймере оставалось чуть больше десяти минут. Воздух всё твердел и твердел, туманя уже конкретно людей. Парни находились чуть не в наркотическом состоянии, головы кружились, ноги шли сами собой, а рассудок выкидывал несмешные фокусы. Они вернулись чуть не в самое начало, считая от ночлега, и пошли по следам того, кто затеял Игру. Они уже были уверены, что всё это стоит за Безликим, так они его официально окрестили. Они его уже не боялись, а просто шли, валясь в стороны и сгорая от кислородного голодания. Заметно было, что нужного, жизнеобеспечивающего газа, становилось всё меньше.
– Большие пещеры, – сказал на смоляном выдохе Макс.
– К чему ты это? – спросил Аркадий, стараясь казаться живым и спокойным.
– Если это мы так быстро высасываем кислород, значит, мы должны быть в небольшой комнате, эти пещеры громадные.
– Хрен знает.
Макс, сильно пошатнувшись, врезался в стену и упал, прикрыв глаза…
– Дорогой, любимый.
Он приподнял веки и увидел стоящую перед ним Настю. Она была также красива и обворожительна. Белая улыбка, румяная кожа, мягкие и длинные волосы. Вот только глаза были уставшие, как у каторжников, заключённых в Воркуте.
– Ты жива? – Макс не верил своим глазам.
– А как же, – усмехнулась она, причмокнув молодыми губами.
– Я думал, ты погибла.
– Нет, брось, это чушь. Вставай, мой дорогой.
Она протянула к нему ухоженную руку. Он недоверчиво посмотрел на неё и боялся дотронуться, думая, что она исчезнет, лопнет как пузырь, унеся свою любовь с собой. Он был уверен, что девушка его полюбила. Макс решился, схватился за руку, и к своему счастливому удивлению заметил, что девушка никуда не исчезла, а ещё улыбнулась. Она потянула его к себе и помогла принять вертикальное положение.
– Мы выберемся, и всё у нас с тобой будет хорошо.
Она наклонила по-лисьи элегантно набок голову и приготовилась к поцелую. Макс закрыл глаза и наклонил шею вперёд…
– О, дружище, совсем размяк.
Чёткие хлопки напряженной ладонью по щёкам. Макс открыл глаза, перед ним был Белозубов.
– А где Настя? – испугавшись, спросил Макс, бегая глазами по сторонам.
– Глюки пошли, мне тоже не по себе. Идём, нам надо найти воздух.
– Ты… убил её?
Глаза Аркадия округлились, сердце застучало сильнее, совесть дала знать о себе. Нет, Макс не мог видеть, почему говорит только сейчас?
– Дружище, ты совсем плох. Я никого не убивал.
– Она была здесь, передо мной. Зачем ты её прогнал?
– Тебе приснилось…
– Побоку! Она была рядом со мной…
– Ты ведь видел её только всего несколько часов и уже полюбил…
– Заткнись! – он ударил кулаком в стену, отчего костяшки на пальцах, больно сказали о себе. Он понял, что сходит с ума. – Ты прав, я размяк. Идём.
Они пошли дальше по следам. Дышать становилось ещё тяжелее. До момента «казни» оставалось около пяти минут.
– Я сейчас сдохну! – прохрипел Макс.
– Терпи, живи ещё.
Следы внезапно оборвались. Просто кончились ни с того ни с сего.
– Весело, откуда же он шёл?
Макс измученно вертел головой и увидел что-то нарисованное на стене чёрной краской. Зажигалка выскочила из ослабленных рук, Глухих нагнулся и еле-еле подцепил её кончиками пальцев. Он привлёк внимание Белозубова, так как говорить был уже не в силах.
– И что нам с того? – прохрипел Аркадий. – Коридор продолжается, пошли.
– Иди сам, за мной придёшь потом.
Аркадий сжал сухие губы, и ничего не сказав, пошёл прочь от Макса. Глухих еле дышал, башка его не слушалась. Он расслабил мышцы и упал на пол… Мягкой и красивой мелодией заиграли часы на руке парня, сообщая о том, что заданное время истекло.
– Макс! – кто-то крикнул.
Настя? Уплывающее сознание парня слышало и чувствовало, как что-то сотрясает каменный пол. К нему кто-то направлялся, причём бегом. Рядом с ним появился Аркадий. Лицо парня было счастливым, как никогда.
– Там воздух, воздух, – радостно закричал он. – Отверстие, что ведёт на улицу, было закрыто. Я открыл. Идём.
Он подхватил под руки безвольного товарища, и тужась тащил его вперёд. «Ну почему она ушла?» – думал Глухих, а его лицо уже слегка достигал морозный ветер.
Он открыл глаза. Аркадий еле тащил Макса, но тот сам встал, отцепил руки, и пошёл вперёд, держась за голову. На его пути валялись какие-то тряпки, он их хотел обойти, но на его плечо упали снежинки. Макс с усилием поднял голову вверх и увидел дыру, которая видимо, шла, извиваясь к поверхности.
– Там ещё, – заголосил Белозубов.
Макс послушно шёл вперёд и замечал, что наваждение смерти сходило с него. Он уже не хотел умирать. Аркадий потеснил его и продвинулся вперёд, держа в руке зажигалку.
– Иди за мной.
Макс последовал за ним и через метров десять они вышли ко второй дыре, из которой так и разило холодом. Макс сбросил рюкзак и подстроился под эту струю жизни, вытянув руки в стороны. Сознание улучшалось и улучшалось и вскоре пришло в относительную норму.
– Я есть хочу, – сказал Макс, сев к стенке под вентиляцией и подтянув к себе рюкзак.
– Дело хорошее, мы живы… получается, кто-то другой ласты склеил.
– Не пожелаю никому, тем более Андрею, но, возможно, ты прав, – Макс достал из своего рюкзака банку консервов и почти на ощупь их открывал.
– Держи, – Аркадий бросил под ноги товарища свой рюкзак. – Распаковывай пока, не жалей. Я сейчас приду, посмотрю на тот знак.
Белозубов развернулся и пошёл в сторону от компаньона с источником света.
Макс открыл банку, но кусок в горло не полез. Он думал, что там с Настей, почему же она упала. Он думал, действительно ли успел закрепить в своём сердце ту, которая погибла. Почему жизнь так несправедлива? Почему одних она гоняет во все тяжкие, а другим всё преподносит на блюде? Почему пропадают те, которые стали близки сердцу и появляются те, которые немилы? Макс отложил в сторону банку, облокотил голову на руку и смотрел по сторонам во тьму, которая его чуть не погубила. Которая минуту назад погубила кого-то, и которая подарила ему любовь к неземной пустоте...   

Глава пятая
Доброе Лазурное.
«Упавший духом гибнет раньше срока»
Омар Хаям.
   
Домашняя кошка гордо ступила на деревянные ступени и застыла, уставив свои глаза на Семёна и Женю. По её приглаженной шерсти и сытым бокам было видно, что она была любима у своих хозяев. Кошка выгнула спину, поскреблась когтями о старую доску и вопросительно смотрела на людей.
– Я чуть не… – сказал Семён и шумно выдохнул.
– Да, я тоже, – ответила Женя, оглядываясь по сторонам. – Ты говорил что-то.
– А, да, следы. Они ведут в одном направление и от этого дома и от того.
– Возможно, люди куда-нибудь вышли.
– Да, безусловно, но где они?
Семён прошагал шагов двадцать вперёд, Женя едва поспевала за ним.
– То же самое, взгляни, – Женя взглянула на следующие стоящие дома. – Следы ведут куда-то дальше, за дома, – Семён посмотрел на девушку. – Проверим.
– Сём, мне страшно.
– А мне страшно было ещё со вчерашнего дня. Пойдём, зайдём в дом.
– Ты говорил, что в окне горел свет, я помню. В каком?
Семён, вспоминая, отошёл обратно и посмотрел на дома.
– По моему, в этом, – он кивнул на дом из шпал, который стоял напротив.
Женя слегка отошла от дороги и посмотрела на кошку, которая всё наблюдала за ними.
– Согласен, зайдём в этот дом.
Семён потянул калитку, которая стояла устойчиво благодаря шпингалету, и она свободно поддалась. Забралов посмотрел на Женю, стоящую в нерешительности и поглядывающую на близстоящие дома.
– Идём?
Она неохотно кивнула и подошла к нему. Семён впустил девушку в ограду и притворил калитку.
Слева от дома стоял сарай, рядом баня и заснеженное поле, предназначавшееся летом под огород. Ставни молчаливо смотрели на них, да впрочем, как и всё вокруг. Кошка, не убирая взгляда, тихо поднялась и отступила задом внутрь помещения.
– Сёма, да ну этот дом, пошли отсюда, – Женя повернула голову назад и приостановилась.
– Мы уже вошли на чужую территорию, – Семён напирал своей массой на девушку, не давая ей стоять на месте. – Хоть продукты возьмём.
Женя округлила глаза, твёрдо встала на месте и повернулась к нему.
– Ты предлагаешь своровать?
– Если на то пошло, то да.
– А если хозяева вернутся, а мы тут, – девушка утешала себя этими словами, хотя до конца в них не верила.
– Продуктов наберём и пойдём по их следам, – он её слегка толкнул. – Не пойдёшь, я зайду всё равно.
Парень вырвался вперёд, с замедлением вступил на скрипящие ступени и открыл навзничь дверь.
Тёмный и унылый коридор поприветствовал его. Парень оглянулся, посмотрел на Женю, ничего не сказал, вошел внутрь, прикрывая за собой дверь. Девушка осталась одна. Где-то там, в глубине деревни, что-то проскрипело, и она, позабыв обо всех основах морали, вбежала в дом вслед за своим упёртым спутником. Холодно было, как на улице. Негостеприимный коридор, вытянувшийся далеко вперёд, молчит, подражая вошедшим людям. Серые унылые обои покрывали стены, доставляя глазу только грусть, тем более, что прихожая не была удостоена утренним солнцем. Агитационные картинки советского времени были повешены на уровне среднего роста человека к этим стенам. Поверни голову вправо - «Родина-Мать зовёт», поверни влево - «Как работал, так и заработал». Обувь решили снять, и после этого пошли вглубь дома по дощатому голому полу. Семён шёл впереди, мерно и не спеша переставляя ноги, Женя повторяла за ним. Пройдя метра три, они повернули и оказались на кухне. Всё та же атмосфера отсутствия людей. Небольшой квадратный столик стоял у стенки, под окошком, его покрывала скатерть с рисунком ромашки и цикория. К столу были придвинуты стул и табуретка. По одну сторону от стола стоял ручной умывальник, а по другую — большая прямоугольная вытянутая коробка. Семён снял рюкзак, прислонил его к стенке и осторожно приблизился к запечатанному объекту. Парень хмыкнул уголком рта.
– Холодильник только купленный, – сказал он своей спутнице.
Семён помотал головой по сторонам, ища что-то.
– Где у них еда?
– В погребе посмотри.
– Точно, тут же каменный век.
Парень наклонился и стал исследовать пол на присутствие скрытой крышки люка. Женя повернулась в сторону от Забралова и пошла дальше, в другую комнату.
– Я осмотрюсь, – бросила она, Семен, на это только кивнул, не отрываясь от дела.
Девушка вошла в гостиную.
– Да, посмотри в тех комнатах… - донеслось из кухни. – А, собака, есть! Достойно припрятали.
Жене неприятно было видеть и слышать то, что делал Семён. Конечно, она понимала, что сейчас ситуация позволяла пройти в чужой дом и взять чужое, но от одних таких мыслей ей становилось жутко. Она росла не по тем законам, где в случае глобальной беды люди зверели и превращались в убийц, мародёров и падаль. Звучит грубо, но на то и есть войны, катаклизмы. В фильмах это показывают более романтично, каждый дорожил куском хлеба, не смел разевать рот не на своё.
Войны во многих кинолентах проходили относительно цивилизованно. И не в смысле оторванных конечностей, разодранных частей тела. Голливуд и не только мог создать такие анимации или загримировать, что и не отличишь от живых. Ну, как тоже живых, скорее правильных, соответствующих законам физики и анатомии. Весь такой ужас, что принимал лишь глаз, кино могло изобрести в полном сходстве. Оно не могло передать душевную боль. Даже самые правдивые, дорогие и знаменитые фильмы не могли рассказать о том, как общались между собой, ну пускай, союзники. Везде они показывались, как братья. Но во время чудовищной деградации морали, во время бессмысленного убийства миллионов, во время разбоев из-за того, что кто-то Большой обиделся, недопонял, захотел большей власти, захотел своего места в переписанной и лживой истории, если обобщить всё это, то во время войны каждый выживает, как может. Думаете, все войны были из-за какой-то глобальной цели? Они были из-за жажды власти. Под предлогом Похода во имя Бога, под предлогом очищения земель от неверных, под предлогом национального оскорбления и зарабатывалась власть. Хороших правителей немного, ими считаются только те, кто за свою историю хоть немного подумал о своих гражданах, кто не шёл к далёким, Великим целям по головам простых людей. Именно такие правители и заслуживают статус Великих, а не те, которые сами про себя так говорят…
Зал был небольшим по своим размерам. У одной стены стояла сколоченная кровать со старым пуховым одеялом, а у другой стены стоял большой шкаф с множеством отделов, которые были закрыты деревянными и стеклянными дверцами. На самых красивых, видных и открытых местах стояли чайные расписные и чёрные кофейные сервизы. За другими свободными стеклянными преградами находились книги в разноцветных, потускневших и лакированных обложках. Женя с интересом подошла и взглянула на эту полку. Ну да, стандартный СССРовский набор из русских классиков. Никакого либерализма и вольнодумства, под стать тому времени. Женя сделала шаг назад, споткнулась и чуть не упала, зацепив что-то. Она посмотрела под ноги, это был розовый шерстяной клубок. Женя проследила за изгибами нитки, шедшей от него, и увидела, что она, нить, идёт под одеяло. Девушка аккуратно подцепила плотный и тяжёлый конец, а затем осторожно дёрнула за него, откидывая в сторону. На небольшой белой подушке лежали пара спиц и детская кофточка, которая находилась в состоянии скорого завершения. Красивые узоры, тёплая пряжа, любовь, что веяла от связанного изделия, запечатлились надолго в голове. Ей вдруг отчего-то стало совестно, и одеяло вновь покрыло кровать, пряча в своих недрах кусочек души невидимого в тот момент работника. Женя хотела уже пройти в следующую комнату, но над кроватью она заметила небольшой листок бумаги, который сливался слегка с обоями и был закреплён скотчем по краям. Девушка наклонилась ближе и разобрала, что было на листе. Яркими фломастерами была старательно написана следующая запись: «Дарогие Бабушка И дедушка. Паздравляем вас с днём Свадьбы, желаим чтобы жили долго и счастливо. Холодильник берегите. Ваша Соня, Мама, Папа» и подпись взрослой рукой, а следом дата: 14. 02. 2013. У Жени, прочитав это, заскоблило в сердце. Она помнила, как сама писала похожие открытки, как мама её исправляла и хвалила. Ещё раз взглянула на дату. Два дня назад, холодильник ещё не распаковали. Выходит, вчера после взрыва что-то случилось, и они покинули дом. Причём сделали это поспешно, оставив свои дела.
– Жень, пошли поедим, – громко позвал из кухни Семён.               
Девушка поспешно повернулась и пошла на кухню. В полу, посередине комнаты была дыра. Край сваренной из железных прутов лестницы выглядывал из подвального мрака. Семён сидел за столом, ни о чём не думая, попивал из кружки и ел бутерброд. Перед ним стояли разномастные салаты, ранее упакованные в плотные контейнеры. Также были огурцы, хлеб, варёная картошка.
– Это что? – изумилась девушка.
– Это? – Семён пережевал. – Это, моя дорогая, удача. Прикинь, залезаю в погреб, а там соленья, варенья, до хрена всего. В уголку стояли, вот, – он указал на всё то, что на столе. – Видать, праздновали что-то.
Женя не могла произнести не слова.
– Ты… ты что творишь?
– Не понял, - парень отложил бутерброд. – Опять предъявы?
– Опять. Я думала, ты только немного возьмёшь там, попить например. У нас же есть консервы.
– Отличная мысль, вскроем компот, перельём его по нашим бутылкам, забыл про питьё.
– Ты меня не слушаешь?! Знаешь, сколько лет дадут за проникновение в чужой дом?
– Не бойся, сядем вместе, – подмигнул Семён, но Женя не поняла шутки и уставилась на него строже. – Какое проникновение? Дом был открыт, всё стояло на столе. Тем более, кто нас осудит, вокруг никого. Наедимся и осмотрим окрестности.
– Нельзя так.
– Ой, какая нашлась, великое сердце! Что тебе не нравится? Я ж не ем втихушку, тебя приглашаю. Не нравится, что забесплатно, а, точно! Ну, тогда вот, - Семён вытащил из кармана рюкзака сто рублей, скомкал их и кинул в погреб. – Заплатили!
У девушки на глаза навернулись слёзы.
– Придурок, – Женя перебирала в голове подходящие слова, но её правильное воспитание не могло произнести и мата. – Ешь сам.
Она развернулась и прошла в зал, вытирая слёзы. Девушка угрюмо села на пол, прислонившись спиной к кровати. Есть хотелось, но несильно. Она уже почти достала из рюкзака еду, открыв его, но передумав, дёрнула молнию обратно и сложила руки. В комнате, которую она ещё не посетила, послышалось урчание. Девушка дёрнула головой, но оттуда вышло существо не страшнее кота, то бишь сам кот. Он с опаской подошёл к девушке и осматривал её. Женя шмыгнула носом и поднесла руку к существу, чтобы его погладить. Кот сначала испуганно уклонился, но затем спустя раздумья доверился и сам протянул макушку к ладони. Шерсть его была мягкая. Спустя секунды блаженства он заурчал. Живая и понимающая мелодия успокоила девушку и та перестала переживать.  Раздался скрип досок и в комнату вошёл Семён, без слов разглядывая сидящих на полу. Женя специально отвернулась, а вот кот внимательно смотрел на парня, не спуская глаз.
– Иди, поешь, – тихо проговорил он.
Женя ничего не отвечала.
– Обиделась?
Девушка не отвечала. Семён подошёл и сел на кровать рядом с ней.
– Прости, если что не так. Ругаться нам пока не нужно. Мы с тобой должны пойти и помочь жильцам.
– Помочь? – подала голос Женя. – Сначала навредил, а теперь: «помочь».
– Глупая, – не ради оскорбления сказал парень. – Чем я им навредил? Поел салаты? Извини, нам нужнее. Я ведь не крушу всё подряд в этом доме, я просто поел.
– Каково было бы тебе, придя домой, увидеть двоих преступников? 
– Неприятно, само собой. Но мы ведь - не преступники. Как ты не поймёшь?
– Ладно, бессмысленно спорить, – вздохнула Женя.
– Ну вот, – обрадовался Семён.
Он встал с дивана, обошёл комнату и зашёл в соседнюю.
– Ба! Женя, иди сюда.
Девушка встала и послушно зашла вслед за Семёном. Комната, скорее всего, предназначалась, как хранилище, или менее пафасно, как подсобка. На полу стояли многочисленные картонные коробки, а на них стоял ящик. Ящик был длинный, очевидно новый, и главное, открытый. Но самое интересное то, что внутри него было ружьё. Двуствольное охотничьё ружьё. Парень аккуратно взял его в руки и осмотрел.
– ТОЗ тридцать четвёртый, – он переломил с острым звуком ствол, - Двенашка, – сказал он, посмотрев в дуло. – У отца похожее.
– Ты…
– Значит так, - он защёлкнул ствол обратно. – Никаких протестов, я его беру.
Женя попыталась возразить.
– На время, – добавил парень и выставил примиряюще вперёд ладонь. – Побродим по окрестностям, вернём на место.
Женя посмотрела за спину парня, нагнулась и сняла со стены фотографию. На ней были изображены пожилые люди, обнимающие друг друга на фоне улицы, ведущей вперёд. Фото было сделано летом, и очевидно на той самой улице, где они живут.
– Тебе не жалко их? – Женя развернула фотографию и чуть не ткнула ею в лицо парня. Семён секунду другую смотрел на фотографию.
– Жалко, и именно поэтому я хочу им помочь, – Семён быстро оглядел комнату, отодвигая каждую коробку.
Женя поняла его намерения.               
– Патронов нету, не судьба, – сказала она.
– Судьба, – парень выпрямился, держа в руке маленькую красную гильзу. – Капсюль не повреждён, патрон заправлен на полную, видимо, обронили.
– Сёма, а если его специально оставили?
– Сто раз. Надо на улице посмотреть, вдруг лента висит где. Но сначала, пошли кушать.
Парень заботливо прижал к себе оружие и вышел из подсобки. 
Семён сидел за столом и продолжал трапезу. Компот, как и хотел, достал, перелил во все имеющиеся бутыли и налил в две кружки. Девушка не сопротивлялась и теперь спокойно ела салаты, стараясь не думать о хозяевах дома. После того, как плотно поели, Семён пошёл обследовать участок, а Женя раскладывала всё по местам. Пустые стеклянные банки и пластиковые контейнеры она аккуратно сложила в уголок погреба, недолго думая, написала на каменной стене гвоздём небольшими буквами: «спасибо», отчего ей стала немногим легче. Затем она заложила деревяшками в исходное положение погреб, разложила всё по местам, примерно как было, укомплектовала два рюкзака и села на стул, ожидая Семёна. К ней прибежал пушистый знакомый, запрыгнул на коленки, свернулся калачиком и замурлыкал Лунную сонату вновь.
Спустя минут двадцать Забралов, скрипя ступенями, вбежал в дом с радостным лицом.
– У меня к тебе две новости. Одна хорошая…
– Другая плохая, - продолжила Женя, зевнув. – Давай с плохой.
– В том то и дело, что обе новости хорошие. В сарае я нашёл «Буран».
– Кого?
– Снегоход. Ничего не говори, это я так, на всякий случай. Бак почти полный. Живут же люди в деревне, а!
– А вторая новость?
– Под сиденьем, в отсеке, я нашёл вот это, - он вынул руку из-за спины и показал жилетку. На вид она была обычная, почти не примечательная. – Тринадцать дробных зарядов.
Женя покачала головой, не услышав относительно ничего хорошего.
– Оружие – это зло.
– Согласен, но иногда и зло может помочь. Ты собралась?
Девушка указала двумя руками на два рюкзака.
– Отлично, идём.
Женя осторожно взяла кошку на руки, поднялась и положила недоумевающего питомца на пол. Подумала, открыла предпоследнюю из своих запасов консервированную банку сардин и поставила её рядом с котом. Животное, недолго думая, накинулось на еду, жадно фыркая и кряхтя. Семён промолчал, нерадостно взглянув на трату припасов, надел поверх куртки жилетку, что ему вполне подходила по размерам, закинул за спину ружьё и вышел из дома. Женя вздохнула, последний раз посмотрела на кота и вышла вслед за парнем, прикрыв плотно дверь. Они вышли через калитку, зафиксировав её с помощью жидкого шпингалета, и подошли к середине утрамбованной снежной дороги.
– Там, в сарае, были ещё лыжи широкие, забыл.
– Зачем ты мне это говоришь?
Семён натянул выше воротник куртки, глядя вдаль.
– На всякий.
Он сделал пару шагов к обочине, на которой начинались следы, и пошёл по ним, дождавшись, подошедшую Женю. Вдруг послышалась тусклая мелодия вдалеке.
– Это что? – спросила девушка, прислушиваясь.
– Похоже на сигналку машины. А ты ружьё не хотела брать! Ладно, пошли…
Следы нескольких пар сапог вели через узкий переулок. Сначала они испуганно виляли, но метров через пять слились в два глубоких и отчётливых следа. Наверное, кто-то в валенках прочищал путь, а другие люди шли по проложенной тропинке. Да, в те дни был снегопад немалый, это сейчас затишье, а тогда навалило порядочные сугробы.
Семён, широко шагая, внимательно следил за перемещением следов. Вокруг было тихо, лишь звуки собственных шагов откладывались в ушах. Парень пригнулся, обходя разросшуюся вишню, чьи ветки пробивались сквозь щели забора и над забором. Следы вели всё прямо. Слева, около сетчатого металлического забора, выглядывали из под снега головы тупых арматурин. Следы, не видя опасности, шли прямо, лишь перепрыгнув старый металл.
Справа, где шел непроглядный деревянный забор, началась стена из шлакоблока. Это была стена гаража, и действительно, в ней оказался выход в рост, без дверей, смотрящий прямо на переулок. Молодые люди осторожно заглянули туда и увидели остов старого москвича, несколько десятилетии назад покрытого голубой краской, а теперь всевластным гидроксидом железа, который проходит не только сквозь твёрдые материи, сквозь время, оставляя о себе память не одному поколению.
Машина подмигнула своим единственным небитым глазом и проводила им в дальнейший путь людей. Из-за этой дыры в стене казалось, что машина сама её сделала. Она постигла всех глубин одиночества и теперь желала найти себе друга. Автомобиль стал никому ненужным, пригодный лишь для прессовки, хотя и в этих целях им бы побрезговали. Кому нужна гнилая развалюха, когда уже давно изобрели достойнее её западную замену. Эх, перетащить бы грузовиком эту рукотворную старушку к нерукотворной берёзе, которая проявляла не меньшую потребность к общению.
Переулок заканчивался, и теперь два следа разделились в массу. Они бежали наперегонки к чему-то таинственному и неясному. К чему? Заборы прекратили идти вперёд, повернув перпендикулярно в стороны и заступая на новый круг. Парень, а за ним и девушка вышли на болотистую, засыпанную грязным снегом местность.  Дома стояли вокруг этой топи. На ней были разномастные кустарники, кочки, лежали мусорные пакеты, где рассыпанные, а где нет. Если посмотреть по периметру этой своеобразной помойки, метким глазом можно заметить, что с разных сторон сюда стекались следы. Где взрослые, где детские, где гурьбой, а где в линию все они шли к центру болота, который не просматривался глазом. Следы, по которым двигались Семен и Женя, тоже вели туда.
Парень посмотрел на взволнованную девушку, грызущую ногти. Ох, сам он переживал не меньше. Вся эта атмосфера невидимой опасности заставляла биться сердце сильнее и пробуждала в Забралове охотничий инстинкт. Когда за спиной оружие, хочется пойти туда, куда нельзя, узнать то, что знать бы не следовало, ты не предоставляешь себе никаких запретов. Семён переломил с приятным звуком ружьё, посмотрел на два патрона, сидящих по своим местам, защёлкнул обратно, снял с предохранителя, но пальцы на спусковые крючки не положил.   
– Пошли, не будем торопиться.
Семён поднял ружьё, смотря теперь на мир сквозь придуманный коридор, в котором в любую секунду могли сорваться с цепи два льва и наброситься на что угодно, кромсая всё своими мелкими чёрными зубами.               
Они шли всё дальше и дальше, приближаясь к закрытой середине. Ноги находили твёрдую землю под ногами, отчего шли увереннее. Следы огибали кустарник за кустарником, яму за ямой, и наконец, пролезли под кронами двух деревьев, выходя к точке сбора всех близкорасположенных деревенских душ…
Людей здесь не было, никого. Ожидая найти хоть какие-то ответы, молодые люди запутывались в мыслях всё сильнее. Снег под ногами был неровный и опустился на уровень от того, что его изрядно истоптали.
– Что здесь случилось? – риторически спросила девушка, потому что её спутник сам был в недоумении.
Они вдвоём нашли не только следы. Были порядочные вмятины от тел, части одежды: ботинки, валенки, перчатки, куртки. Всё, что имело пару, находилось в одном экземпляре. Куртка была неимоверно растянута и в некоторых местах разорвана. Нашли один телефон, но он не работал.
– Смотри. Твою же мать…
Женя подошла к напарнику и ужаснулась не меньше его. На берёзе, что стояла недалеко, был шарф. Один конец был зацеплен за ветку, которая остро пробила его насквозь, а второй конец тянулся к коре, обмотавшись вокруг неё, свисал. Ветка была небольшая, сделать такое с элементом одежды было не так уж и сложно, но неожиданность была в другом. На чёрно-белой коре дерева была отчётливо видна кровь, размазанная местами, и застывшая на морозе.
– Он шарф, что, лицом снимал, без рук? – с глазами навыкате проговорил Семён, опустив ружьё.
Женя, представив это, отшатнулась, и удалилась от этого места, закрывая рот рукой, чтобы ненароком от увиденного не проститься с завтраком.
Чёрное пятнышко нарезало круг вокруг поляны и приземлилось на ветку кровавого дерева в виде ворона. Птица осторожно прошлась по тонкой поверхности, покрутила головой, устроилась удобнее и каркнула.
– Пшла отсюда, – фыркнул Семён, беря в свободную руку немного снега и кинув им в птицу. Белые кусочки пролетели мимо крылатого создания, ворон даже не шевельнулся.
– Тварь, – сказал Семён, вскидывая ружьё и беря птицу на мушку.
– Не надо… – девушка увидела парня, хотела его остановить, но громовой раскат резанул уши, отразился от домов и опять закрепился в слуху.
Плечо Забралова дёрнулось, из верхнего ствола пошёл дымок, десятки дробинок рассеяли собой воздух, срезали ветки, но ворона не зацепили. Птица за мгновение до выстрела взмахнула крыльями и стрелой разогналась вверх, улетая от обидчика.
– Ты сдурел, птица причём? – девушка чуть не шёпотом заговорила. – Зачем?
– Пошли отсюда, нечего тут смотреть, – глядя в сторону, сказал Семён.
Он пошёл обратно по своим следам и по следам пропавшего населения Лазурного. Парень не хотел ничего объяснять и говорить. После того, что он увидел на этой поляне, ему сразу захотелось убежать, если не получиться идти, уползти с этого чёртового поселения. Какая сила могла так издеваться над жителями? Но следы говорят о том, что люди пришли сами. Сами?! Они сами пришли к своей смерти, и, возможно, уже получили её. 
Семён вышел из островка насилия, закинул оружие за спину и сел сходу на снег. Он видел вокруг себя пустые дома, которые смотрели на него неприятно оконными зрачками. Семён через силу убирал свой взгляд от них, полностью обратив своё внимание на спутницу, идущую через сугробы к нему. Девушка, опустив голову, не спеша села рядом с парнем. Она молчала, зачерпывая руками снег и кидая его обратно. Так они просидели минут пять.
– Вернёмся назад и уйдём? – спросила Женя.
Парень помолчал, а затем без слов кивнул. Он всеми силами пытался спрятать свой страх, не показывая его напарнице. Он хотел встать, бегом добраться до крайнего деревенского дома, завести снегоход и уехать…
– Эй, люди! – донеслось с того болотного берега.
Забралов, услышав это, вскочил, снимая с плеча ружьё. В голове замутило, поплыло.
Женя также быстро поднялась с места, положив свою руку на плечо парня.
– Эге-ге-ге-гей! – незнакомый голос надрывался сильнее.
– Пошли обратно, – сказал Семён Жене, развернулся и пошёл вдаль от крика.
– Но там живой человек.
– Не зарекайся.
– Сёма, ты же сам хотел помочь пенсионерам.
– Кому?
– Хозяевам дома.
– После того, что я видел, нет.
– Пропадаю-у-у! – почти истерично завопил голос.
– Только посмотрим, – умоляюще взглянула Женя. – Втроём нам легче будет выбраться.
– Зараза ты! – парень чувствовал, что его сила духа не так велика, как у девушки. – Пойдём, посмотрим. После этого вернёмся и на «Буране» поедим, куда глаза глядят!
– На «буране»… Да, дорогой, поедем, возражать не буду! Только пошли быстрее.
Семён выдохнул, и с оружием наготове пошёл в обход болота…
Как гласила надпись на куртке, это был электрик. Он сидел около вездесущной берёзы  на корточках, спиной к тем, кто пришёл на помощь. Семён почти без шума поднял охотничью вертикалку, и начал подходить ближе к человеку. Было видно, что он двигал руками, но невидно, что он делал.
– Руки вверх, - попытался грозно сказать Семён, но от волнения вышло сипло.
Электрик не поворачивался.
– Руки. Вверх, – повторил Семён громче, и теперь увереннее.
Человек в синем замер, затем аккуратно встал в полный рост, заложив руки за голову.      
– Сойдёт, – сказал Забралов, подходя всё ближе и остановившись метрах в десяти. Женя шла и внимательно наблюдала за всем немного в стороне.
– Повернись.
Человек сделал полукруг. Голова его была седая. По лицу не скажешь, что он был стар. Немного за тридцать, больше ему дать невозможно.
– Звал ты?
Электрик молчал, смотря себе под ноги.
– Звал ты?! – от подступающего страха крикнул Семён.
– Я, – сухо и без эмоций ответил мужик.
– Что случилось? – сглотнув вязкую слюну, с дрожью в руках спросил Забралов.
– Такое дело… Можно руки опущу?
– Говори так!
– Ладно, - сказал электрик и замолчал.
– Ну!!! – не выдержал Семён и чуть не выпустил человеку заряд дроби в грудь, отвёл ружьё в сторону, на всякий случай.
– Шапку помоги достать.
Семён обмер после этих слов. Парень никак не ожидал их услышать. Забралов глянул на Женю, та выглядела ничуть не лучше его самого.
– Какую шапку?! – Семен, деря горло, прохрипел. – Что тут твориться?
– Можно руки опущу, а то неудобно?
– Так объясни. Держи их за головой.
– Хорошо, хорошо… хорошо. Хорошо, хорошо.
– С тобой всё в порядке? – спросила Женя.
– Да, всё хорошо. А шапка вон, надо мной висит.
Семён глянул выше. Шапка-ушанка зацепилась за ветку в метре от головы мужика.
– И из-за этого ты звал нас сюда? Только из-за этого?
– Ну да, – на полном серьёзе кивнул электрик.
– Где все жильцы?
– Жильцы? А, это те, которые живут, да?
– Отвечай, ушлёпок, колено прострелю! – закричал Забралов. – Ты их убил?
– Я? Нет, не я. Угадал, их убили, но не я. Я видел и могу рассказать. Если спустите шапку.
Семён со злобой в глазах поднял ружьё и выстрелил поверх головы электрика. Шапка оторвалась от ветки и отлетела, упав на снег. Мужик в синем костюме опустил руки, повернулся и побежал.
– Стой, пристрелю, – гаркнул Забралов, с дрожью в кисти переломив ружьё и вытаскивая два использованных патрона.
Но электрик убежал недалеко. Только за шапкой. Он наклонился, поднял её, довольно рассмотрел со всех ракурсов и нацепил на голову. Шапку порвало довольно сильно, обрывки свисали на лицо мужика, но это ему не мешало.
– Ты псих, – проговорила Женя.
– Пойдём, поможем, пойдём! – укоризненно повторял Семён, засунув два патрона в ружьё. – Рассказывай, я слушаю! – он обратился к сумасшедшему.
Электрик ужасно ухмыльнулся и повернулся к людям.
– Рассказывать, о чём? Давай, лучше спою. По синему морю, к зелёной земле…
– Я тебя грохну, – Забралов поднял ствол ТОЗа и направил его на голову певца.
– Сёма, оставь его. Пошли, уедем быстрее отсюда.       
Желание покинуть Ад оказалось намного больше желания низвергнуть свою ярость. Забралов закинул ружьё за спину, повернулся и пошёл быстрыми шагами назад.
– Ведь так не бывает на свете… - доносился старательный голос психа.
Забралов заложил руками уши, чтобы не слышать слова известной детской песни. В минуту страха самые мирные игрушки, песни становятся хуже всего остального.
Они с девушкой уходили обратно по своим следам. Вот они уже ушли от болота, вот уже шагают по переулку. Опять старый москвич, опять широкая вишня, опять сетчатый и деревянный забор. Но люди не обращали на это внимание. Они просто спокойно шли всё дальше от судного места. Судного? Что жители этой с виду обычной деревушки сделали такого, что над ними устроили расправу? Семён и Женя шли широкими шагами, точно так же, как два дня назад шагали граждане Лазурного, но в совершенно противоположном направлении. Что их всех могло так приманить, что? Почему они сами решили лечь под нож неизвестного инквизитора?
Семён поверил, что людей просто лишили жизни, но Женя в этом сомневалась. Где тела, где следы того самого преступника, что сделал такое? А может, он пришёл вместе со всеми? Тогда как он уговорил людей собраться на этом болоте, каким козырем?               
Семён подошёл к кончавшемуся забору, сел, прислонившись к нему. Он тяжело дышал.
– Женя, погоди минуту, посиди. 
– Да я не устала, поехали быстрее отсюда, ты же сам хотел.
Семён со стоном встал, отряхнувшись.
– Ты права, но куда мы поедем?
– По ходу решим.
– Ладно, – Семён поправил ружьё, рюкзак за спиной и вышел на середину дороги...            
– Сейчас ты у меня получишь! – сказал он и закинул сумку в переулок, чуть не задев Женю.
– Что?
Забралов грустно посмотрел в её глаза.
– Я не тебе, смотри.
Девушка с опаской подошла к напарнику и посмотрела вдоль дороги. Спокойно идя, по тротуару передвигался силуэт человека. Его лицо было закрыто, всё было закрыто, он полностью был в чёрном.
– Кто это?
– Не узнаёшь? Тот хрен, не давший нам поспать на перевале.
Безликий шёл метрах в ста от них, осторожно приближаясь…

***
   
Может ли болеть душа? Нет, серьёзно, может ли? У каждого в жизни бывали такие ситуации, когда внутри себя чувствуешь боль. И главное, болят не почки, печень, селезёнка, болит та таинственная составляющая нашего организма, которую пытаются изучить и состав которой не могут понять до сих пор. Может ли болеть душа? Если да, то каким образом она заболевает? Заражается бактерией, вирусом? Думаю, нет. Душа болеет от состояния окружающей среды. Если вокруг всё хорошо, все родные физически здоровы, жизнь, будто шар на солнце, переливается масляными красками, в которые его макнули. Так чего же душе унывать? Все внутренние силы будут направлены на работу мышц, костей и т.д., человек получит свежий тонус, от которого ему захочется жить, жить, и ещё раз жить. А если вокруг осенняя унылая погода, слякоть? Нет, дурной пример, у некоторых людей настроение и улучшается от плохой погоды. И это не умственный сбой, не психическая депрессия, это состав той самой души, которую не поймут. Если у здорового человека, не дай Бог, заболеют родные, если он соврал, а чистая душа не позволяла этого, если человеку делают физически больно, если человек, к которому симпатизируете, не отвечает взаимностью, что тогда? Будет ли вам хорошо? Нет, не будет.
Вот и Громову было плохо. Когда они втроём ступили на подчищенную, однако всё более и более искривляющуюся дорогу, у лесника заскрипело в сердце. Нет, ещё ничего нельзя дурного было сказать о Лазурном, просто, предчувствие. Дома как дома, деревня как деревня. Я, Иван и Антон встали посередине дороги, смотря вперёд на постройки и улицы. Минут пять уже стояли. Я не нарушал тишины, смотрел то на слегка покосившийся знак, то на целлофановый пакет, который зацепился за этот знак и извивался то вверх, то вниз, подобно змее, которая застряла между коряг.
Антона явно распирали вопросы, но каждый раз, когда он открывал рот, поднимал голову, видел сердитое лицо проводника, смотревшего вдаль. Желание говорить пропадало само.
– Чересчур тихо, – раздался мощный голос проводника, отчего даже целлофановый пакет стал менее заметно шуршать.
– Чего же… – начал Антон, но голос его, который хотел быть уверенным, соскочил на высокую ноту, парень покашлял в руку и продолжил. – Чего же мы стоим?
Громов без слов рванулся вперёд и быстрым шагом добрался до первого дома. Иван Григорьевич перемахнул через невысокий забор, отряхнулся, подошёл к окну и постучал. Старое стекло дребезжанием ответило проводнику, что так сильно бить нельзя. Громов поправил удар и теперь мягко одной кистью пробил несложную мелодию. Мы с Антоном переглянулись и подошли к забору. Громов стучал, вытягивал шею, чтобы рассмотреть комнату через старый узорчатый тюль,но ничего важного для себя приметить не смог. Он быстро перемахнул обратно, обошёл забор и постучался в стальные ворота. Никого не было видно. Проводник дёрнул за ручку, массивная дверь поддалась и отворилась. Он глянул на нас, а потом через короткое раздумье зашёл внутрь. Вдвоём мы простояли несколько минут.
– Пошли? – мотнул головой в сторону ушедшего Громова Антон.
– Пошли.
Только мы добрались до ворот, приоткрыли их, как из ограды выскочил Громов с поднятым ТТ в правой руке.
– Никого, - пояснил он и убрал оружие в рюкзак. – Ждите здесь.
Широкими шагами он пересёк дорогу и зашёл в соседский дом.
– У них не принято двери закрывать? – спросил Антон.
Я ничего не ответил. Громов вышел из дома, подошёл к дороге, махнул нам рукой, а сам пошёл по прямой. Мы быстро нагнали и подстроились под его шаг.
– Никого? – спросил Антон.
– Никого, - хмуро ответил Громов и ускорил темп.
– Куда идём?
– Ко мне домой.
Мы прошли некоторое расстояние по тихой деревне, а потом свернули направо по условному перекрёстку.
– Что за там здание? – показал качающийся рукой Антон на выглядывающую над всеми крышами трёхэтажку.
– Администрация, - не глядя, бросил Громов.
Он резко перешёл с шага на бег, и мы с Антоном собственно тоже. Пробежав стометровку и запыхавшись, проводник сбавил обороты и подошёл прямо по переулку к дому. Он подёргал за ручку ворот, закрыто. Мы, глубоко дыша, сели на лавочку, что стояла около ворот.
– Двиньтесь.
Мы подвинулись на край лавки. Проводник осторожно встал на неё, покачиваясь, вытянулся вверх и из водосточной трубы, что опускалась с крыши над нашими головами, достал связку ключей. Осторожно спрыгнул, подошёл к воротом, поколдовал над замком и отворил дверь.
– Заходите.
Вдвоём послушно встали и вошли за ворота в небольшую, но и немаленькую ограду. Снег лежал по бокам от нас, расстилая тропинку вперёд, к крыльцу. Громов захлопнул дверь, закрыл на ключ, толкнул нас в стороны и пошёл вперёд.
– Твой дом?
– Мой, – сказал он,  поскрипел ключами, нашёл подходящие и открыл вторую, домашнюю дверь. Не разуваясь, прошёл внутрь.
Антон двинулся по следам проводника, но тут я попридержал его.
– Во всяком случае, чтобы там не было, нам лучше подождать.
Я обошёл парня и сел на крыльцо, облокотился головой о вертикальную балку, что поддерживала крышу пристроя. Вдохнул грудью холодный воздух, выдохнул его, следя за разогретыми струями воздуха, что сначала вместе, а потом раздельно улетали всё выше и выше от меня. Я глянул на небо. Оно было почти чистое, лишь волнистые и редкие облака загораживали синюю даль, что лилась на меня с неба. Зайцев подошёл, смотря себе под ноги и думая о своём.
Отворилась настежь дверь, и мы взглянули на Громова. Лицо проводника излучало сразу несколько эмоций. Глаза его потеряли былую хваткость и цепкость, определённо ни на что не смотря. Мощные скулы отошли на задний план, волосы без шапки взъерошились. Видно, что в глубине души его происходило множество событий, не все из них проявлялись, а которые проявлялись, запутывались между собой, пучками набивая различные части лица.
– Войдите. Обувь снимите.
Я встал, стянул с себя ботинки, прошёл в уютный коридор, где стоял Громов, скрестив руки на груди и закусив губу, смотрел на стену. На самом деле, его взгляд пронзал её и устремлялся куда-то, через несколько десятков домов. Антон вошёл в комнату позади меня, захлопнув дверь.
– Значит, вот какие дела. Я иду на юг по трассе, в сторону Свердловска. Вы со мной?
Мы помолчали, внимая услышанному.
– А как же… Макс, Женя, кто там ещё, Семён? Предлагаешь их оставить?
– Я их оставлю бесспорно. Могу оставить и вас, но спрашиваю на всякий случай, вы пойдёте со мной?
– Почему именно на юг?
– Потому что надо.
– Отвечайте, нет, разбегаемся.
- Я-то отвечу, скажи только зачем мы идём туда, бросив других?
Громов покачал головой, минуту помолчав, и опять смотрел сквозь стену.
– Жена поехала туда, в записке написала.
– Покажи, - сказал я.
– Не покажу. Единственное, что могу показать и дать тебе, так это люлей. У вас тридцать секунд на раздумья, время пошло.
Глаза Антона лихорадочно забегали, как тут не забегать. Довериться почти незнакомому человеку, у которого оружие или самому выживать на незнакомой местности? Это как русская рулетка, только шансы на смерть и на жизнь равны.
– Десять секунд, молчание приму, как отрицание.
– Согласен, - крикнул Антон.
– Хорошо, пять секунд, четыре, три, две, одна…
– Ладно, ладно, не гони пургу, согласен, - громко сказал я. – Только обещай, если мы найдём транспорт, вернёмся сюда и поищем других.
– Обещаю, – без тени раздумий кивнул проводник.
– Какой план? – спросил Антон.
Громов недовольно взглянул на парня.
– План, план есть. Вот тебе первое задание, бери лопату, и шагом за мной.
– Копать? – не без усталости обронил Антон.
– Да, копать. Андрей, найдёшь за домом кладку дров, тащи в дом, естественно не всю, затопишь камин, разберешься, думаю. Обед сообразишь.   
Я кивнул.
– Всё, бегом на улицу, бери лопату, - он ткнул на рюкзак Зайцева.
Мы вышли на улицу, я свернул за угол крыльца и пошёл в обход дома, Громов направился за мной.
– Сюда, - он поманил пальцем Антона и подошёл ближе к забору.
Я наткнулся на деревянную, сколоченную на скорую руку, будку. Посмотрев в щель и убедившись, что именно про это место говорил проводник, я зашёл под навесную крышу. Стоял пропитанный временем запах опилок и гниющей древесины. Над одним концом ряда дров светила немалая дыра, а на самих дровах лежал снег. Я потрогал их. Даже нижние были сырые и тёмные. Потрогал противоположный край дров. Эти были относительно сухие, разгорятся. Взяв приличную охапку, я понёс её обратно в дом. Антон между тем усердно очистил метра два квадратных снега, и теперь ковырялся в земле.
Вошёл в дом, стараясь не поцарапать стены, положил дрова в прихожей и пошёл искать камин. Громов в это время был в спальне, ища какие-то документы и укладывая их в рюкзак. Я наткнулся на выступ в стене, облицованным красным кирпичом. Камин стоял на кухне возле стола. Разобравшись в системе его простой работы, я, предварительно разделив дрова на щепки с помощью топора, благо у Громова всё находилось в нужных местах и под рукой, развёл огонь. Иван в это время зашёл в комнату, не глядя на меня, встал на табуретку и начал осматривать шкафчики сверху.
– Пойдём пешком? – сказал я, подумав немного.
– Не знаю. Спрашиваете меня, будто всё знаю, а я не знаю. Сначала по деревне побродим, может, найдём кого.
– Ваша жена не упоминала в записке, что случилось?
Громов замер, не двигая руками, стоял, отвернувшись от меня.          
– Частично и не точно. Факт в том, что всё это было после взрыва.
– Но нас в лесу раскидало за милую душу, а тут везде чисто.
– Заметил, странно.
– А как же жильцы? Ну, ваши соседи, все остальные, где они?               
– Ушли, просто вышли из дома напротив, жена видела, и ушли. Хрен знает куда, похоже, ушли все. Ничего больше сказать не могу.   
– Может, вскроем машину?
– Да, возможно. Сначала сделаем все дела здесь, потом найдём способ уехать.
– Эй! – донесся крик с улицы.
– Докопал, – Громов закрыл шкафчик, спустился и пошёл на улицу.
Я достал, что было в рюкзаке из еды, решил не скупиться, открыл острый небольшой прямоугольный холодильник, что стоял в углу и достал из него кастрюлю супа. Дождёмся лучше хозяина, а ждать долго не пришлось. Громов вошёл в комнату, несся на руках длинный ящик, положил его на пол, позади проводника извивался Антон, желая увидеть содержимое. Громов нащупал кодовый советский замок, что был прижат к стенке, ввёл код, вернее,покрутил шестью колёсиками, останавливаясь на нужных цифрах. Набрав правильную комбинацию, он открыл ящик, отбросил замок в сторону. Встал, чтобы посмотреть на то, что было закопано в земле, что было спрятано от чужих глаз. Поверьте, я бы закопал то, что увидел, глубже.
В разобранном на составные части виде, лежал АКМ. точно такой, какой изображали на картинках. Старое, но надёжное оружие послушно лежало, глядя своими многочисленными глазами на нас. Оно как хищник, как зверь, знающий, что скоро будет бой, и теперь покорнейше ожидающий своего часа. Вот лежит в своём углублении штык-нож, когти зверя, вот лежат три магазина рядом, клыки зверя. Старенький тактический фонарь с ремнём тоже присутствовал, глаза зверя. Складной приклад был прижат к оружию, и привести его в боевое положение не составляло труда, хвост зверя. Ударно-спусковой механизм лежал разделенный на три-четыре части рядом со стволом, это было сердце зверя. Громов отстучал несколько раз ногтями дробь о цевьё, а затем взял детали оружия и принялся вставлять их одну во вторую, в третью. Вот он закрепил шомпол, вогнал звонко внутрь ударник и другие части, натянул пружину, закрыл крышку, вставил магазин, поставил предохранитель в среднее положение, то бишь на одиночный выстрел, перезарядил вхолостую.
– Держи, - он протянул автомат Антону, и тот его неловко принял.
Далее Громов подцепил пальцем дно, вытащил его, под ним одиноко лежал пистолет Макарова, а также две кобуры, большой нож, масляные тряпки и упаковки с патронами.
– У тебя гранат нет, товарищ Рембо? – спросил я.
– Подкалывать будешь первокурсниц, когда вернёшься. Сейчас давайте и думать о возвращении.
Проводник вытащил у ПМ магазин, пододвинул к себе две табуретки, на одну сел, а на другую положил пистолет, из рюкзака достал ТТ и положил рядом. Он не глядя протянул Антону руку, в которую тот осторожно вложил автомат.
– Иван Григорьевич, а это законно? – вопросил Антон.
Проводник хмыкнул и снял затворную раму с двух пистолетов.
– С моей-то условкой? Ага, всё законно. После  Афгана держал у себя, скрывал неособо. После суда решил спрятать до поры до времени. И знаешь, как чувствовал! На следующей неделе заявилась прокуратура с проверкой в мой дом. Вот такие дела.
– А ТТ? – спросил я. – Он же ещё с Великой Отечественной.
– В афгане чего только не было. Эх, ребята, не дай бог вам увидеть то, что видел я. Оружие – это ещё фигня. Американцы к моджахедам посылали тысячи эМок: шестнадцатых, четырнадцатых, первых. Вот и наши не поскупились.
– Это оружие на троих?
– Ага, разбежались! Всё мне. Только если, не знаю, метеорит упадёт, то дам вам. Больше шансов, что вы себя постреляете, не других. А прежде всего сходим на разведку. Могу сходить один, мне не сложно.
– Да нет, тоже прогуляюсь, – сказал я.
– А я как все, - развёл руками Антон и поправил очки.
– Ну да, - покачал головой Громов, чистя аккуратно и так законсервированное оружие. – Заняться нечем? Всё сделали?
– Да, - ответил я, поглядывая на разгоревшийся огонь и подкинув туда дров.   
Антон ничего не сказал, сел за стол и посмотрел в кастрюлю.
- Суп? Я поем?
Громов глянул на него через плечо.
– Конечно, ешь. И ты садись.
Я двинул в сторону дрова, загораживающие проход, и сел за стол, доставая из рюкзака вилку и ложку. Антон достал из кухонного гарнитура три тарелки, разлил в них холодный суп и попробовал его.
– А разогреть негде?
– Света нет, воды нет, всё отключили.
Я без разговоров уже хлебал борщ, закусывая тушёнкой. Суп был вкусным, хоть и холодным.
Громов закончил чистить пистолеты, распутал две кобуры, одну нацепил на бедро, а вторую на грудь. Теперь он принялся очищать и смазывать автомат.
– А если оружие не понадобится? – чавкая, спросил Антон.
– А если будешь есть, закрыв хлеборезку, будет лучше, - моментально ответил Иван.
Зайцев опустил глаза, отправляя в рот очередную ложку супа.
Я допил остатки моей порции супа, встал и сел на пол ближе к огню. Языки пламени играли с моим зрением, завораживая мою голову. Уже засыпал. Позади меня что-то зацокало. Я оглянулся, Громов снаряжал магазины автомата. После того, как набил их патронами, он достал из того же ящика изоленту и закрепил магазины парами. Затем он спрятал их в карманы рюкзака, откуда их легко было вынуть, когда багаж за спиной. Иван плотно стянул ремни ножен на втором бедре, попрыгал, и принялся снаряжать три магазина двух пистолетов, один от ПМ, два от ТТ. Я с удивлением наблюдал за чёткими отрепетированными действиями Громова. Что ни говори, а война западает глубоко в сердце тех, кто столкнулся с ней. Она проникает на уровень рефлексов, делает из человека робота. И очевидно, что одна лишь мысль о том, что придется повоевать, не только не ослабила Громова, она придала ему сил. Это как игра на аппаратах в казино. Азарт, блеск в глазах и жажда ещё, если ты из десяти поражений хоть раз выиграл. Для Ивана это было как возврат в прежнюю жизнь, законы которой пишут сами воины. Не хочешь жить по ним, получай пулю в лоб. И не будет такой одержимый человек смотреть на потери товарищей, играть, так до конца.
– Какое звание? – спросил я, смотря, как проводник хладнокровно точит о напильник по длине клинка, почти мачете.    
– Имеешь в виду, с каким ушёл? Старшим сержантом.
– Пехота?
– Малой, бери выше во всех смыслах, ВДВ.
Я кивнул и отвернулся от Громова. Тот, закончив подготовку к походу, сел за стол и поел. Через час мы согрелись, погасили огонь в камине, прибрали за собой, закрыли дом и вышли на улицу…
Громов подкинул на ладони ключи, спрятал их обратно в водосточную трубу и уверенно пошёл вперёд.
– Куда идём? – спросил Антон, смотря по сторонам на пустые дома.
– Сначала пройдёмся к администрации, посмотрим на обстановку. По пути проверяем дома.
Так мы с Зайцевым шли по одной стороне улицы, Громов по другой. Стучали в окна, дёргали за ручки дверей, калиток, всё, как ни странно, было открыто.   
На следующем перекрёстке стояло здание администрации. Трёхэтажная постройка вытягивалась вверх, заслоняя собой весь окрестный низменный вид. На крыше администрации вяло колыхался флаг России. Триколор ходил из стороны в сторону, иногда падая одним концом, но потом гордо взлетая и колеблясь опять. У парадного, занесённого снегом и нечищеного крыльца, были припаркованы две машины: отечественная белая и чёрная иномарка. Громов достал из нагрудной кобуры ПМ и, немного посмотрев по сторонам, пошёл к входу. Мы направились за ним.
«Здание Администрации с. Лазурное» – так гласила коричневая табличка, приколоченная к стене. Громов потянул к себе белую новую дверь, пропуская нас вперёд.
Сырой, обыденный и настоявшийся на электротехнике, на многочисленных бумагах и деньгах запах ударил в мой нос. Не люблю с детства такие офисы, затхлые больницы, где так и несёт этиловым спиртом и другими жидкостями. Посередине комнаты с тёмными обоями находилась вахта или, модно говоря, ресепшн. По бокам у стен стояли простенькие лавочки.
Громов обошел пункт записи и приёма, подошёл к прозрачной двери, отворил её и прошёл к лестнице, ведущей выше, на верхние этажи. Я следовал за проводником, а Антон за мной.
– Проверьте второй этаж и стационарные телефоны. Если что, кричите, – сказал Иван, поднимаясь вверх и мотнув стволом пистолета в сторону открытой двойной двери, которая предстала перед нами после первого лестничного пролёта.
– В смысле, кричите? – спросил Антон.
– В смысле открываете пищеприёмник, напрягаете голосовые связки и извергаете из недр горла высокий звук, что за глупые вопросы?!
– Ладно, ладно, понял.
Я продвинулся в длинный коридор, по бокам которого стояло несколько дверей, а на стене, как на заказ, был закреплён телефон. Проверил, не работает, что не особо удивительно.  Прямо впереди, где кончался коридор, стояло широкое окно, через которое солнце освещало эту «кишку». Я шёл не торопясь мимо дверей, читая наименования на табличках. Бухгалтер, Архив, Зал совета.
– Зайду сюда, – сообщил я Антону, кивая на дверь, ведущую в Зал совета.               
– Ага, а я к бухгалтеру заскочу.
Мы синхронно дёрнули с Зайцевым за ручки дверей, и те без сопротивления покорились нам. Я вошёл в комнату. Более качественный линолеум расстилался под моими ногами. Стол цвета дуба растягивался буквой Т от стены к стене. В середине, за пересечением двух прямых стояло чёрное кресло. Над ним, между двух окон висел плакат с изображением президента России. На дубовом столе лежало множество бумаг, сложенных в высокие стопки, а у главного места в этом совете, напротив чёрного кресла, на столе, лежала одна единственная бумажка формата А4. Сначала подошёл к толстой стопке у края стола. Что тут у нас? Планы застройки, графики, всевозможные приказы, инструкции, черновики. Я бросил перебирание бумаг, так как ничего интересного не находил. Подошёл, и не зная, что делать, упал в удобное кресло. Оно было кожаным и мягким, сразу приняло примерные изгибы моего тела. Покрутившись на нём, я увидел тумбочку под столом и подёргал ящики. Опять ничего, одни ручки, бумаги. Ничего нужного. А что собственно искал? Не могу и ответить. Может, что-то, что хоть как-то прояснит ситуацию. Я задвинул с хлопком все ящики. Положил локти на стол и так просидел минуты две. Моё внимание привлекла очередная бумажка, лежащая в сторонке. От нечего делать притянул её к себе пальцами…
«Н… Виктору Николаевичу, главе сельского поселения Лазурного от Г… Арсения Фёдоровича, зама губернатора Свердловской области.
15.02.13 примерно в 9 часов утра, по местному времени, над Уралом в квадрате 54 северной широты, через 60-ю восточную долготу пролетит осколок небесного космического тела. Более подробная информация не разглашается, с целью соблюдения относительного спокойствия граждан. Смею только вас заверить, что небесное тело приземлится либо на Свердловской области, либо на Челябинской области. Вы, получив информацию, должны оповестить людей накануне падения болида, числа 14.02.13. Раньше нельзя ни в коем случае.
Всего доброго вам и поселению, во главе которого стоите вы.
12.02.13.»
Ниже стояла печать. Я пробежался глазами по тексту ещё раз и ещё. Метеорит? Ну, ни хрена…
– А-а-а!
Послышался треск стекла, затем тяжёлый удар, от неожиданности я вжал голову в плечи. Заработала, будто соловей, сигнализация машины.
- Что это было? – вбежал в комнату Антон.
Я опомнился, вскочил, дёрнул в сторону жалюзи и посмотрел в окно, но видно ничего не было, что-то случилось с другой стороны дома. Зайцев подбежал ко мне и смотрел стеклянными глазами.
– Он… выпал?! – пробормотал парень,
– Кто выпал? Ты видел? Иди, спустись, проверь, а я к Громову.
Резко развернувшись, я ударился боком о кресло, выдохнул, скомкал бумагу, которую читал, сунул её в карман и выбежал из зала совета. Перепрыгивая через ступени, взобрался на третий этаж и вступил ногой на коридор такой же по строению, в котором был.
Иван, прислонившись к стенке и держа пистолет на взводе, стоял около одного-единственного дальнего окна. Я быстрыми шагами подошёл к нему и осмотрел злосчастный угол. Оконная деревянная рама была сломана в двух местах и вырвана из пазов. С деревяшек сыпались куски штукатурки, пыль, а сами они держались на соплях, под разным углом болтаясь из стороны в сторону. Я посмотрел через окно: на чёрной иномарке, стоящей под домом, лежал человек, опустив одну руку и едва не достав ею до снежного асфальта. Крыша автомобиля была немного спрессована, сигналка орала всё громче, в сопровождении мигающих фар. Антон стоял под нами, осторожно щупая пульс, он поднял голову и утвердительно кивнул. Я повернул голову и посмотрел на проводника.
– Что? – начал он. – Что? Не такая уж безлюдная моя деревня.
– Ты его столкнул?
– Да.
– Что произошло?
– Прятался в углу, как я его увидел, он кинулся на меня с железякой в руках, вон, - он указал на кусок арматуры, лежавший у нижнего плинтуса. – Вопросов нет?
Я ещё раз посмотрел вниз. Антон пригнулся около упавшего, пытаясь заглянуть ему в зрачки.
– Лучше отойди от него, – лаконично прокричал Громов и посмотрел вниз.
– Что? – Антон из положения сидя поднял голову, и тут в его шею вцепилась крепкая рука,
Парень захрипел, согнулся, выпучил глаза, пытался убрать с горла цепкую хватку, но тот, кто упал даже и не думал отпускать. Мужик поднял голову и посмотрел на парня, которого душил, совершенно пустым, чёрным взглядом.
– Вань! – крикнул я, глядя на это.
– А я предупреждал, - медленно проговорил он, шумно выдохнул, затем молниеносно перезарядил ПМ, высунулся через проём и три раза выстрелил в спину упавшего. Взгляд мужчины откатился, глаза просветлели, он закрыл веки и убрал хватку. Антон молча упал на колени и опустил голову.
– Пошли! – крикнул я Громову и побежал вниз по лестнице.
– Пойдём, – повторил он, убрал пистолет в кобуру и медленно пошёл за мной.
Я вырвался из офисного плена на улицу, спустился с крыльца и подбежал к Зайцеву. Тот поднял голову, держа руками горло, всхлипывал, сильно вздрагивая. Лицо его окрасилось в малиновый цвет, несколько капилляров в глазу лопнуло, слёзы текли маленькими каплями.
– Он… меня…
– Всё хорошо, всё обошлось, дорогой.
Я подскочил к нему, убрал его руки с шеи. Пять ярко розовых точек, отпечатались на горле, обозначая места удара пальцами.
– Проглоти, – сказал я.
– Что?
– Глотать можешь? Внутренности не повреждены?
Парень испугался пуще прежнего, сильнее задёргался и попытался проглотить слюну.
– Могу, - прохрипел он. – Я буду жить?
– А куда ты денешься, - проводник вышел из недр здания, потихоньку подходя к нам. – Ещё всех переживёшь.
Он дёрнул рукой, намекая на то, чтобы мы подвинулись. Я взял парня за куртку и дёрнул вверх.
– Сам! – он помахал рукой.
– Сам, так сам.
Громов обошёл иномарку, взобрался на крышу, положил ногу на тело, а затем толкнул его. Убитый проскользил по покорёженной автомобильной крыше и, тяжело перевернувшись, упал на спину. Я покинул парня и подошёл к автомобилю. Две маленькие дырочки зияли в нём, говоря о том, что пули прошли навылет. Третья, скорее всего, застряла в кости. Я проследил глазами за красными жидкими полосками на чёрном покорёженном верхе и посмотрел на мертвеца. Долго видеть это не мог, отвернулся и отошёл в сторону. Громов наоборот, проявил интерес, спрыгнул на снежный асфальт, сел на корточки над трупом, осматривая его.
– Что же на тебя нашло? – тихо спросил он, но тот не ответил. Послышался выстрел, который излился из глубины деревни.
– А это интересно, – сказал Иван, поднялся, отряхнул куртку и пошёл прочь от администрации.
Я помог встать Антону и тот, первое время, держась за меня, а потом сам, пошёл догонять лесника.
– Что теперь? Ты узнал, что хотел? – спросил я Громова спустя пару минут лёгкого шага.
– Нет, не нашёл ничего, – ответил он, по обыкновению не оборачиваясь. – Пойдём сейчас к магазину, наберём еды и поищем тех, кто стрелял.
– А есть вероятность, что те, у кого оружие не применят его против нас? – нормальным голосом спросил Антон, потирая шею.
– Нет вероятностей.
– А, Вань, постой! – я вспомнил о бумаге, что нашёл.
Громов резко остановился и посмотрел на меня.
– Чего?
Я протянул ему белый свёрток, проводник вырвал его из моей руки, развернул и, щурясь, стал читать. Сначала он это делал без интереса, но потом его глаза налились кровью.
– За день?! – заорал Громов, складывая листок в карман. – За день, твари решили предупредить?! Нет, а что? Паники действительно нет, так зараза, вообще никого нет! Пошли, нефиг стоять!      
Он повернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал по дороге.
– А что там? – спросил Антон.
– Да так. Потом расскажу.       

– Заходим, берём самое необходимое и выходим, – проводник выдавал нам инструкции, набивая магазин пистолета тремя недостающими патронами. – Приоритетнее сейчас сухпаи, шоколад и вода. А так, решайте сами, вам нести.
Громов переложил ПМ в левую руку, отошёл на метр от входной двери, а затем прямым ударом ноги выбил её.
Продуктовый магазин с романтичным названием «Продукты» открылся перед нами во всей красе. Антон прошёлся вперёд, перепрыгнул через кассу и пошёл налево вдоль стеллажей с напитками. Он взял первые попавшиеся бутылки с водой, с минералкой, открыл рюкзак, поставил его на пол, выкинул небрежно некоторые продукты, заложив на их место напитки. Парень встал, прошёлся дальше к алкогольной продукции.
– Фу, чем тут воняет? – сказал он, смотря на стеллажи.
– Мясо разморозилось, - ответил я, взяв массивную упаковку питательных батончиков, ногтём подцепив картонную одноразовую крышку и сдёрнув её.
Антон взял прозрачную и сверкающую в солнечных лучах бутылку водки, рассмотрел её со всех сторон и вздохнул.
– Хочу выпить.
Я обернулся и увидел, как Зайцев натянул очки выше на нос, одним движением сорвал крышку и приложился губами. Через долю секунды он вынул горло стеклянной бутылки изо рта, поставил её на место и дыша, как паровоз на угольном топливе.
– Ну что, полегчало? – спросил я.
– Да чего-то как-то ещё не знаю, – говорил Антон, вытирая выступивший пот со лба. – Думал, лучше будет.
– Индюк думал, да в суп попал. Не пей каку, которую не знаешь, тебя в детстве не учили? – сказал я, не без улыбки смотря на этого «брутального» интеллигента.
– Возьми бутылку с собой.
– Не, больше не хочу…
– Антисептик хоть какой-то.
– А, в медицинском плане, ну тогда ладно.
– Подороже только посмотри.
Я плотно складировал на самое дно рюкзака шоколад, хлебцы, штуки четыре свежих, ну по крайне мере более свежих банок с консервированной рыбой, одно бумажное полотенце и воду из трезвого отдела Зайцева.
– Готов, – громко сказал я, надевая на выдохе потяжелевший рюкзак.
– Да, я тоже, – слегка заплетаясь языком и покраснев, встал Антон, держа сумку в руках.
Мы вышли из магазина и сели на крылечные бордюры.
– Всё? – спросил Громов,.
Антон утвердительно кивнул, и проводник, немного посмотрев на его расслабленное лицо, усмехнулся и вошёл в помещение.
– Как ты думаешь, он понял, что я пил? – спросил, взволновавшись, Антон.
– Что бухал? Конечно, понял.
– Какой бухал?! Я лишь глоток сделал.
– Для тебя это, как для пьяницы целый ящик. Да ладно, не кипятись, сегодня можно, – грустно выдохнул я. – Сегодня всё можно.
Чистый природный ветер обдувал моё лицо, а тихая местность расслабляла глаз. Вот только никак из головы не мог уйти тот мёртвый, который пытался убить моих товарищей. Никогда не видел мёртвых людей, а отец… Он умер для меня ещё давно. Он не вложил в меня ничего, кроме боли и страданий.
Я подложил руку под голову и тихо смотрел по сторонам. Сколько видел фильмов про зомби-апокалипсисы, про концы света, но не думал никогда, что окажусь посреди это всей непонятной вереницы событий. Действительно ли это конец? Ох, трудно ответить, потому что не знаешь, а знал бы - всё равно бы не ответил. Уверен, что всё будет хорошо, в душе будет ходить небольшой сквозняк, шепча о том, что тебя обманывают. Уверен, что всё плохо, в сердце будет блистать надежда, просто надежда на благополучный исход событий. Очень печальна сейчас обстановка для тех, кто находился в туристической группе и кто знает, что дома его ждут родные. И печаль заключается не в том, что родители не знают, где их сын или дочь, дети не знаю, что с родителями. У меня нет никого, только Макс, да похоже и Женя. Эх, где вы там?
Раздался выстрел, затем, через минуты две, второй. В это время Громов уже набил рюкзак, вышел из магазина, прикрывая за собой дверь.
– Там стреляли, – сказал Антон и указал пальцем в сторону.
– Слышал, не глухой, – ответил проводник, фиксируя с помощью рваных тряпок дверь. – Сейчас пойдём и посмотрим.
– А…
– А после уедем. Что-то меня совесть прижала. Вдруг там кто из наших.
Иван Григорьевич сошёл со ступеней вниз и пошёл дальше по улице, приближаясь к звукам выстрелов. Мы с Антоном пристроились под него.
Послышался крик человека прямо впереди нас.
– Стойте.
Мы остановились около проводника, тот достал по пистолету. Мне протянул ТТ, одну дополнительную обойму к нему и горстку патрон. Я немедля с трепетом принял оружие в свою ладонь.
– Предохранителя нет, чтобы случайно себя не раскромсать, делаешь вот так, - он отобрал у меня пистолет и взвёл курок. – До середины примерно, – пояснил он и вернул оружие, – чтобы пальнуть, откатываешь крючок полностью на себя. Совмещаешь прицел с мушкой, ну думаю, разберёшь. Стрелять только в самом экстренном случае. Держи стволом либо вниз, либо вверх. На своих не направляй, - скороговоркой говорил Громов. – Не дай бог потеряешь или стрельнешь в мою сторону, эти факты, если что, равнозначные, тебе белый лесной зверёк. Вопросы?
– Никак нет, - на полном серьёзе сказал я.
– А я? – обиженно спросил Антон.
– Головка... – Громов не произнёс последние слова широко известной фразы, протянул пистолет Макарова тоже мне. – Возьми два, вон у ПМ предохранитель, не ошибёшься. Если что, отдашь ему.
Я спрятал второе оружие в кармане, осторожно держа непривычную рукоять ТТ. Проводник вынул из рюкзака спаренные магазины, вставил их в автомат и передёрнул затвор.
– Чую, ребятки, тут всё не так легко. Идёте по улице Комсомольской, вон она, там, – проводник указал на некрутой поворот. – Пойду прямо. Услышу, что стреляете, перейду к вам, поступаете аналогично. Бывайте.
Иван поднял ствол АКМ и пошёл быстрым шагом вперёд. Я тронулся с места и завернул в поворот.
– Андрей, дай пистолет.
– Слышал, что Громов сказал?
– Буду осторожно.
Поняв, что Зайцев от меня не отстанет, я вынул из кармана огнестрел и дал его напарнику.
– Обращаться умеешь?
– Умею.
Я недоверчиво кивнул и продолжил идти. Через десять метров узкий переулок закончился, и мы пошли по улице Комсомольская, как сказал проводник и как говорили нам таблички немых и слепых домов. Затемнённый металл приятно холодил руку, а само понимание того, что вооружён, неплохо поднимало самооценку обычного гражданского человека и придавало силы. Я ощущал тяжесть в правой опущенной руке, и эта тяжесть меня дурманила. Вообще, любой дискомфорт, который представляет собой переноску оружия, полностью закрывается ощущением уверенности и правоты твоего слова и действия.
В голове что-то зашуршало, заскрипело и застонало.
– Ты слышишь? – спросил Антон, подняв пистолет вверх и держа его двумя руками.
– Слышу, - ответил я, продолжая ногами наматывать на сердечный одометр новые и новые метры.

***
         
– Какого хрена?! – орал Антон, когда второй заряд дроби снёс пару листов зелёного сайдинга у стены дома, к стене которой прижался Зайцев.
– Кто, кто стрелял? – прокричал я, сев за стену противоположной уличной постройки.
Я поднял ТТ на уровень головы, хотел выглянуть за деревянный угол дома, чтобы посмотреть, но прямо перед моим лицом десятки дробинок со свистом покромсали бревно, вытянув за собой немало щепок. Сжав губы, присел на колено, максимально вжимаясь в вертикальную, спасательную стену, не смея больше рисковать головой. Антон перепугался также как и я, присев на колени, опустив пистолет и с ужасом смотря на зелёные пластмассовые искорёженные листы, что приземлились у его ног.   
Я поднял трясущейся рукой ТТ, быстро вынул ствол за угол и пощёлкал спусковым крючком. На предохранителе, твою мать! Вернув руку, опустил курок до упора и снова высунул пистолет на обстреливаемую территорию, нажав один раз на спуск. Затворная рама дёрнулась, толкая руку назад, в укрытие, выкидывая пустую горячую гильзу и досылая следующий патрон в патронник.
Антон, увидев мои действия, сделал то же самое, после чего вопросительно взглянул на меня. Воин хренов. Я показал ему жестами, чтобы обходил дом, и тот, прищурившись близорукими глазами, закивал головой, развернулся и побежал в густые сплетения ограждений. Я прислушался, услышав приближающиеся по дороге похрустывания снега, развернулся и спешно пошёл к низкому забору, через который перешагнул и посмотрел назад. Солнце светило ярко, и тёмное пятно тени вынырнуло из-за угла, покрывая всё больше собой истоптанный снег. Новая порция адреналина хлынула в кровь, и я побежал через занесённый ветрами огород, прячась от глаз вооружённого нападавшего. На ходу перепрыгнул торчащие кверху остриём вилы, обогнул стог связанного и утрамбованного сена, а затем остановился в раздумьях, куда бежать. Дальше были заборы, но если бежать туда, откроется дорога, которая может наблюдаться сообщниками этого бандита. Побегу через ограду во внутренний двор этого дома, кто же тогда может отрицать, что нападавшие не смогут зайти через парадный вход, не встретившись, лоб в лоб со мной?
Позади послышался удар и звук ломающегося деревянного забора. Антон всё же успел улизнуть и спрятаться, да так, что бандит, или кто это, не заметил. Молодец, Зайцев! Теперь убийца пошёл по мою душу.
Я плюнул мысленно и бросился к дому, прикрывая левой рукой глаза и прорываясь сквозь густые яблони и груши. Когда дошёл до пустующего двора остановился возле крыльца дома и обернулся. Пока никого не было. Решил забежать и спрятаться в наверняка открытом доме. Взбежал по ступеням, дёрнул ручку двери и вошёл в тёмную, заставленную всяким ненужным хламом комнату. Посмотрел в маленькое окно. Там, через заросли домашних и голых деревьев шла тёмная фигура с ружьём наперевес. Хотел уловить в водовороте его движений лицо, но бандит меня заметил и от бедра быстро выкинул спарку стволов в мою сторону. Я просто подогнул ноги и упал мешком на гниющий пол, закрывая плечами голову. Раздался выстрел, и стекло развалилось на части, врезавшись, будто под реактивной силой, в противоположную стену, ну и отчасти в меня. Громыхнул второй выстрел, видно, нападавший не берёг патронов, дробь выбила маленькие кусочки красного кирпича, толкнула слегка в рюкзак и пролетела по похожей траектории в стену, только чуть выше. Я не стал дожидаться, пока он зайдёт, на четвереньках пополз дальше, по ходу вставая на ноги и сильно пригибаясь. Свернул в коридор и выбежал в широкий зал, быстро озираясь по сторонам. Посередине стоял большой древний телевизор. Обогнув его, я подбежал к окну. Левой рукой потянул по очереди за две защёлки, а потом тихо открыл его. Совсем рядом послышался жестокий выстрел, которым нападающий открыл для себя дверь, ведущую в дом. В моё побелевшее лицо дунул ветер. Я перекинул ноги через подоконник, спрыгнул на промёрзлую землю и сиганул к калитке, ведущий на улицу. Не подведи, родная…
Та открылась. Я выскочил через неё на улицу, предварительно тихо защёлкнув. Далее, ни о чём не думая, побежал вперёд через дорогу. Слева, метрах в двадцати, лежало тело. Я хотел пробежать мимо, но знакомый вид куртки меня остановил. Повернув, побежал к лежащему человеку, пригнув голову и работая ногами на всю силу. До него оставалось пять, четыре метра, я заметил радующие день назад глаз женские очертания…
– Женя!
Я взял девушку под мышки и оттащил в рядом расположенный переулок. Следы вели из него, видимо она пришла оттуда. Одна?! Положив Женю на снег, снял осторожно с ее головы капюшон и поднял шапку. Высоко у лба зиял порядочный синяк и небольшая, но глубокая царапина, откуда медленно шла кровь, рассекала не слишком длинно тот же лоб. Снял рюкзак, быстро расстегнул его молнией и вытащил бутылку с водой. Ох, тварь, она протекала из-за крошечной дыры у самого низа, из-за попавшей дроби. Вытекло уже чуть меньше половины. Я потрогал внутренности сумки, и там всё намокло. Рядом лежали ещё два рюкзака, но их трогать не стал. Ладно, это потом. Открутил следом крышку, сделав небольшой глоток, осторожно смочил рану, смывая выступившую кровь со лба. Потом отбросил бутылку в сторону, немного расстегнул куртку и принялся несильно хлопать по щекам.
– Очнись, ну давай же! Что тебя, поцеловать?
Я думал, воодушевить ли последние свои слова, и тут девушка приоткрыла свои глаза, через секунду закрутив головой, осматривая всё вокруг.
– Как в сказке, - я вяло улыбнулся.
– Что? – приподнимаясь, спросила она.
– Ничего. Ты как?
Она сама села и дотронулась до своей головы.
– А-я-яй
– А-я-яй. Болит?
– Да.
– Что случилось?
Девушка остановила свой взгляд в стороне и на месте, а я аккуратно выглянул из-за угла, на улице никого не было видно.
– Сёма…
– Кто? – переспросил я.
– Забралов Сёма. Ударил меня.
– Забралов? Он был с тобой?
– Да?
– Как так, ударил? – не понимая, спросил я
– Прикладом.
Я помолчал несколько секунд.
– За что?
– За то, что я его пошло соблазняла. Блин, не знаю за что, Андрей. Помню только, что он увидел Безликого.
– Какого Безликого? Ничего не понимаю…
– Ребят, - тихо сказал голос.
Мы повернули головы, и через деревянный забор перелетел пистолет Макарова, а потом и его обладатель прыгнул и подполз к нам.
– Антон? – изумилась девушка.
– Нет, дятел, - тихо рявкнул я. – Кто своё оружие кидает?
Парень, опустив голову, сел у забора, выглядывая в стороны.
– Вы не видели его? – спросила Женя, взяв в руку снег и приложив его ко лбу.
– Ребят, там дверь открывается, - испуганно сказал Антон и поднял пистолет.
– У него двустволка? – спросил я девушку.
– У Сёмы? Да, взяли в одном…
Я не дослушал, повернулся и посмотрел на Антона. Тот, прицелившись, держал пистолет. Его палец лёг на спусковой крючок.
– Тох, не стреляй! – крикнул я, но перед этим пистолет выпустил одну пулю.
Мы с Женей внимательно смотрели на Зайцева.
– Я попал, попал, - сказал он, опуская пистолет.
– В кого попал? – спросила Женя, судорожно поднимаясь на ноги.
– Схожу, посмотрю, – хмуро сказал я, взводя курок ТТ.
– Пойду с тобой! – девушка дёрнулась ко мне, - Блин, - она потрогала голову, в которую будто залили расплавленный свинец.
– Антон, останься с ней, перевяжи рану.
– У меня бинтов нет.
  Я указал ему на мой рюкзак.
- Полотенце разрежешь, сидите, не высовывайтесь. 
Я вышел из-за угла на белую улицу, посмотрел по сторонам и пошёл к открытой двери, через которою я спасся от убийцы. От убийцы ли?
Семён лежал на спине, смотря на голубое небо, и тяжело поднимая грудную клетку. Одной рукой он дотрагивался до упавшего ружья, а другой осторожно пытался удержать кровь, что текла равномерно из бока.
Я спрятал пистолет за пазуху и нагнулся к товарищу по несчастию.
– Сёма, – тихо сказал я, не веря своим глазам. Казалось, вот только, день назад этот верзила вбежал в кафе и первый раз предстал передо мной, а сейчас он лежал с огнестрельной раной, полученной от своего знакомого. Почему «казалось»? Всё так и было….
Парень ловил ртом ускользающий воздух и с усилием посмотрел в мою сторону, не поворачивая головы. Его взгляд, будто игла разрезающее сливочное масло, проходил сквозь меня, пытаясь отыскать голубой небесный закоулок, что звал его.
– Андрей, – прошептал он. – Андрей, прости.
Я отвернул лицо в сторону, чтобы умирающий не видел моих горьких слёз.
– Ты будешь жить, мы тебя подправим, - сказал я, стараясь сделать это ровным голосом.
– Андрей, - продолжил он, и из носа его брызнула кровь. Парень перестал держать ружьё и дотронулся рукой до носа, зажимая его.
– Андрей, я не знал, что это был ты, я тебя чуть не убил. Андрей, прости меня, меня изнутри заставляли продолжать стрелять, я не мог противиться.
Сзади послышались шаги, я обернулся, это был Громов. На ходу он сбросил рюкзак, достал оттуда автомобильную аптечку, открыл её, достал белый флакончик, открутил крышку, достал бинт, оторвал его упаковку и наклонился к Забралову.
Но Семён дёрнул локтём, отчего застонал.
– Не надо, – сквозь стоны говорил он.
– Надо, – сказал проводник и наклонился ближе к нему, но парень сопротивлялся в меру сил. – Это всего лишь перекись водорода. Рану нужно промыть.
– Мне лишнего не надо, - пробормотал Забралов.
– Что? – не понял Громов.
– Я лишнего не возьму.
– Какого лишнего, ты что несёшь?
Сначала я тоже не понимал, но потом воспоминания о попрошайке резанули хлестко мои мысли, я поднялся на ноги, вышел за забор, с силой ударился об него головой и зарыдал, низвергая всю душевную боль. Эх, Сёма, зачем ты начал стрелять, почему не сфокусировал взгляд, не увидел товарищей, которые шли к вам на помощь. «Игра началась, каждые двадцать минут…» – я вспомнил слова Виталия, одержимого Чёрным. Размахнулся и со всей силы ударил в ворота из профнастила, прогибая металл и калеча руку. Не может этого всего быть на деле, не может! Это всего лишь иллюзия, сон. Я наклонил олову и посмотрел во двор, всё также лежал Забралов, и чуда с ним не происходило.
– Андрей, иди сюда, – крикнул проводник, и я оторвался от гладких ворот и поспешно подошёл к Семёну, который дёргал губами, пытаясь что-то сказать.
- Анд… рей. У меня мама… скажи ей, чтобы не переживала… несчастный случай… в Челябинске живет… адрес… улица Ленина… дом… дом…
Парень затих, дёрнулся последний раз и склонил бессильно голову на бок. Пять минут мы молчали и смотрели на безвольное лицо Семёна. Проводник провёл рукой по его лицу, закрывая светлые юношеские глаза раз и навсегда. Послышалось карканье, и одинокий ворон спикировал над нашими головами, садясь на ветку яблони и внимательно следя за нашими движениями, но мы на него и не смотрели.
– Где ты был? – нарушил я тишину.
Громов тихо повернул своё усталое лицо.
– К вам шёл. Там всё заросло, тяжело пройти. Лучше скажи, как вот так получилось? – он указал двумя руками на мёртвое тело.               
– Долго рассказывать.
– Ну, понятно. Ты в него попал?
– Антон.
– Понятно… Я сейчас.
Проводник поднялся и пошёл в дом. Через пять минут он вернулся, несся в руках свёрток мусорных мешков и бумажный скотч. В это время, в ограду ковыляя, вошли Антон и Женя. Описать их лица? Да, впрочем, зачем? Мы сняли с убитого верхнюю одежду, поместили его в мешки и замотали скотчем. Потом мы с Антоном пошли в огород, очистили место от снега и принялись выкапывать ледяную землю. У Зайцева лицо побелело, белки глаз покраснели, да и выглядел он очень плохо.
Пару раз его стошнило в сторону, но парень, несмотря на всё продолжал копать. Прошёл час, и вот мы уже взяли на руки тяжёлое тело друга и понесли его в огород. Затем аккуратно положили его в прямоугольную яму, позвали Громова. Он нёс в руках сколоченный могильный крест и одежду покойного. Мы положили её сверху, крест вбили в землю и встали все вместе над погибшим.

– Ну, давайте, последние слова, – тихо сказал Иван Григорьевич.
– Наверное, я начну, – проводник шумно и тяжело выдохнул. – Семён, пусть земля тебе будет пухом, если у нас с тобой были недопонимания, прости. Я хотел, как лучше, но течение смерти тебя унесло от нас, – Громов кашлянул в кулак. – Знай, всю свою жизнь я буду помнить о тебе и поминать добрым словом. Покойся с миром.
Иван взглянул на нас, намекая на то, чтобы мы продолжили обряд.
- Давай, ты.
– Ладно, - Антон сделал шаг к земельному углублению и опустил глаза. – Сема, прости, я не хотел… Сёма, Сём… – Зайцев закрыл лицо руками, развернулся и пошёл прочь от места будущего захоронения.
– Посчитаем, что он всё сказал, - произнёс проводник.
Настала моя очередь.
– Семён, - начал я, смотря на черное обмотанное тело. – Я буду помнить тебя, как мужественного человека. Судьба нас свела и познакомила, я ей за это благодарен. Ты жил без страха и умер без страха, как и подобает настоящему человеку. Не переживай ни о чём, для тебя откроется новая дорога в новую жизнь, более хорошую и добрую. Не держи зла на нас, мы все будем помнить тебя и уважать. Покойся с миром, – я тяжело вздохнул и посмотрел на Громова. – Осталось сказать Жене?
– Девке сейчас и так тяжело, - он махнул рукой. – Пусть она этого не увидит.
Иван взял в руки холодную и сухую землю, а затем кинул её вниз, я поступил также.
– Закапываем.
Мы взяли по лопате и начали закидывать Семёна всё больше и больше. Его могучий силуэт расплылся и исчез от нас навсегда...

***
               
Бутылка водки откупорилась и разлила согревающее содержимое на четыре пластиковых стакана. Мы молча выпили, открыли консервы, я достал шоколадные батончики, но никто толком не ел. Настроения и аппетита не было.
– Вскрываем машину и уезжаем отсюда, – говорил Громов, тыкая без цели в куски сардин. – Нас четверо, вместимся как раз.
– Белую семёрку помнишь? – спросил я проводника. – Она стояла у администрации. Может, в неё?
– Да, отечественную легче вскрыть.
– А как же Макс, Настя, Аркадий? – сказала Женя, тяжело держа голову.
– Мы о вас двоих тоже думали, - вставил Антон, глядя на неподвижную бутылку. – Видишь, как получилось. Тем более, где их сейчас искать?
- Поддерживаю, - сказал Громов, всё-таки подцепив сардину и засунув её в рот. – Пойдём искать, время потеряем, да их не найдём. Лучше поедем за всеми вопросами на юг, ближе к городу.
Я наклонил шею и потряс головой.
– Вань, жена твоя куда-то именно направилась или просто?
– Не знаю.
Мы посидели ещё минут десять в грязном доме, собрали вещи и вышли на улицу. Рюкзак покойного товарища оставили в доме, а вот ружьё и шесть патронов к нему прихватили с собой, понёс я. Мы перешли улицу, прошли магазин и возвратились к зданию администрации. Женя рассказала о том, что видела, о безумном электрике, о волках, о следах.
– О чёрт, кто это? – спросила она, глядя на выбитое окно и на мёртвого, лежащего у колеса Форда, человека.
– Видимо, – говорил Иван Григорьевич. – Аномальный взрыв потрепал его сознание, так же как и электрика. Они просто сошли с ума. 
– А где тогда все остальные? – спросил Антон, осторожно водя стволом ПМ из стороны в сторону.
– Зайцев, иди-ка принеси мне длинную линейку.
Парень кивнул, бросил взгляд на нас и пошёл в здание.
Громов подошёл к Ладе 2107,  осмотрев её салон, затем открыл крышку бензобака и удовлетворённо кивнул, захлопнув её. Потом он закинул АКМ подальше за спину, снял рюкзак, положил его на белый капот и подозвал меня. Вместе мы оттащили в сторону мёртвое тело, закинув его от наших глаз за угол здания.
– Держи, – к проводнику подбежал Антон, держа в руках стальную линейку.
– Лучше и не надо.
Иван Григорьевич взял её в руки, покрутил в пальцах, нарезая круги вокруг отечественного автомобиля. Он остановился у двери, со стороны водительского сидения, просунул линейку вглубь двери, прижав её к стеклу, и надавил. Заработала сигналка ВАЗа, играя более скучную мелодию, чем иномарка. Громов открыл дверь, сел на сидение, положив на соседнее кресло свой автомат, нашёл в бардачке отвёртку и принялся ей орудовать, откручивая винтики в коробке, под рулём.
Я запрыгнул на кузов Форда, устроился на нём, подтянув под себя ноги. Женя подошла и встала рядом со мной. Сигнализация у машины замолкла.
– Интересно, – сказала девушка, шмыгнув носом. – Где там Макс?
– Мне тоже хочется знать, – я кивнул.
– Как ты думаешь, за что нам это всё?
– Не знаю, может, мы провинились, и Боги пустили на землю метеорит?
– Возможно, ты прав, и мы действительно в чём-то виноваты.







Интерлог
диалоги в подсознании...


– Виноваты мы в том, что происходит в мире, или нет? Вот в чём вопрос. Вопрос о будущем и прошлом. 
Мы с НИМ ехали на тележке сквозь время и пространство. События, все события мелькали перед очами с такой скоростью, что стали похожи на сияние звёзд.
– Виноваты ли мы? Как вы думаете? Виноваты ли мы в том, что прошлое было таким плохим?
– Думаю, да, – ответил я. – Виноваты.
– Отлично. Мы приехали.
Тележка остановилось, а реалия вокруг нас перестала рябить, приостановилась и время потекло в привычном  темпе.
Воздух был свеж, как на берегу Тихого океана. Однако я стоял у калитки кладбища... Сотни крестов, сотни надгробий. Туман являлся забором между миром мёртвых и миром живых. Стояла тёмная ночь, но голубой месяц упрямо освещал тусклым светом мою макушку. Я решился, собрался с силами и оглянулся.
Не было никого, ровная поляна кладбища позади меня. Впереди меня.
– О, не переживайте, я всё ещё с вами.
На моих глазах из-под земли выросла берёза, а также аккуратненькая лавочка под прикрытием её ветвей. Я верил, что это дерево росло здесь всегда. На краю лавочки в аккуратном пальто сидел человек и листал газету.
– Что вы видите, молодой человек?
– Кладбище, могилы... сырость.
– Посмотрите ближе.
Я послушно пошёл вперёд по мягкой и чёрной траве. Подошёл к каменному кресту.
– Так это же... я.
– Вы, – утвердительно кивнул мужчина и перелистнул страницу.
– Но ведь... я жив.
– И не поспорю. Это будущее перед вами.
По моему телу пробежали мурашки.
– Через сколько?..
Человек вздохнул.
– Вы меня не поняли. Это будущее. Оно не имеет степени счёта, расчёта. Оно будет. И это факт. Это нельзя изменить.
Меня бросило в жар, я упал на колени. Каждый раз, когда я моргал, перед моими веками появлялся маленький ребёнок, улыбающийся ребёнок.
– А... что... Я не пойму.
– Это вы.  И это ваше прошлое. Давно забытое прошлое. Скажите, вы можете изменить судьбу и родиться, скажем, в другом месте, другим человеком?
– Нет, мне это не под силу, – прошептал я, закрыв глаза руками.
– И вы до сих пор будете утверждать, что жестокость и ужас минувшего и грядущего зависят от вас?
– Гм...
– Прошлое существует лишь у нас в головах, а на деле... его нет. Нет его. Оно ушло.
– Память..
– Да, память, это и есть прошлое. Всё... больше никакой опоры у прошлого нет.
Я открыл глаза, опустил руки, стоя на коленях. Опять увидел могильный крест.
– А будущее?
– Наше воображение – это будущее. Оно хрупко и податливо, как и прошлое. Представьте себе ситуацию, – мужчина отложил газету. – Вы сбили на машине человека. Вы были не пьяны, вас мучило, к примеру, сердце, вы ухватились за грудную клетку и дёрнули руль... Человек в больнице.
– Я монстр...
– Вы монстр только в своей памяти! Сотрите её. То, что было, того не поменять. Живите настоящим, живете по фактам. У вас есть вина, это раз, и обязанность помочь пострадавшему, это два. Забудьте о том, что было и не думайте о том, что будет. Ведь прошлого и будущего нет! Оно виртуально. Есть настоящее и оно существует лишь миг. Делайте.
– Что делать?..
– А что должны, то и делайте. Ухаживайте за человеком, ухаживайте за ним в настоящем. Если вы будете с ним тесно общаться, то можете обрести друга или подругу, или даже кого-то большего. А теперь скажите, виноваты ли вы в том, что произошло?
– Нет, не виноват.
– Да, я чувствую... Отлично. А теперь, едем дальше...
   
 

Часть вторая.
Глава шестая
Разъярённые Боги.
  «Смерть не имеет отношение ни к мёртвым, ни к живым.
Одних уже нет, а других она не касается.»
Марк Тулий Цицерон
 

Челябинск,
несколькими днями ранее

– Ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку,- выпрыгнула птичка из настенных часов и, добросовестно выполнив свою работу, забралась спать в импровизированный скворечник обратно, дожидаясь следующего часа и момента оповещения.
В квартире было холодно и мрачно. Отапливающий всю квартиру котёл работал на полную катушку, гудел, тужился, но выдавал своей работой с каждым годом всё меньше и меньше тепла. Купить новый котёл? На какие шиши, если у обладателя этой квартиры каждую пятницу разгульное настроение и каждый день мечта о спортивной машине? Всё, что можно было купить с трёх, а теперь и с двух мизерных зарплат – это несветскую еду, и раз в два месяца одежду. Очень тяжело жить и понимать, что с каждым днём ты погружаешься всё глубже и глубже в антиутопическую и социальную воронку. А ещё тяжелее жить, когда ты осознаёшь своё положение, но никак не можешь выровнять, поднять его, а вместе с ним и себя. Очень непросто тратить свои силы лишь на то, чтобы оставаться на плаву, нет уж разговора о всплытии вверх. Первый месяц ты тратишь все силы, и вроде всё налаживается, но во втором месяце тебе не хватает сил, и ты со всхлипом тонешь, утешая себя тем, что устал и хочешь отдохнуть.
Окна, выходящие на ночной оживлённый город, похожи на дырочки, которые зияют в муравейнике. Поднесёшь взгляд, увидишь тысячи разнообразных насекомых. Одни просто выполняют свою работу, другие халтурят, деспотируя над подчинёнными, третьи заботятся о своих яйцах, о своей семье, принося в дом всё самое лучшее, четвёртые берут на себя такую ношу, которую пятые не могут и в ужасном сне представить. Под этими окнами проезжает в день столько машин, что жильцы могут устроить тотализатор, ставя на цвет и марку той, которая проедет через минуту. Эти окна своими старенькими рамами наблюдали ещё падение социалистической империи, уныние федерации и её блистающий расцвет. Эти окна под собой слышали не раз: товарищ, красный октябрь, пионеры. Эти окна могут полноценно вступить в КПРФ, потому что знают о коммунизме больше, чем Карл Маркс.
Стены этой квартиры видели около пяти различных пар жильцов. Причём почти каждый из них покрывал эти стенами своими обоями. Те, кто радовался жизни, клеили зелёные обои, патриоты красные, следящие за стилем - чёрно-белые. Каждый человек стремиться перенести с собой в любой дом, не важно, будь то школа, работа или своё жилище, кусочек своей жизненной позиции. Он пропагандирует свой образ жизни не только через психическое состояние, но и через окружающую обстановку. Придёшь в дом к алкоголику, увидишь старую, чахлую мебель, пустые бутылки и его самого, так и находиться здесь не захочешь, несмотря на то, что пьяница утверждает свою жизнь самой лучшей и правильной. Современная, не вся, но в большем количестве молодёжь ходит в клубы, фотографирует себя на фоне всякой фигни, без всякого смысла, для того только, чтобы доказать другим, что их жизнь лучшая. Какая жизнь? Уж не та ли напыщенная и показная, в которой истинные друзья могут стать врагами из-за того, что не поделили бутылку виски? Уж не та ли жизнь, в которой наиумнейшие девушки соревнуются в пышности губ? Уж не та ли жизнь, где все используют друг друга в корыстных целях? Это ли лучшая жизнь!?               
Я ходил из стороны в сторону уже около пяти минут. Тело болело, но не так, как душа, ей досталось больше. В голове путались мысли, не намереваясь связаться плотно друг с другом. Макс сидел на стуле, молча смотря в пол и крутя в пальцах сотовый телефон. Ему хотелось задать мне больше вопросов, а мне хотелось поддаться его желанию и рассказать всё, но сознание устало и просилось спать, а ноги ради приличия всё двигались, в надежде на то, что друг всё поймёт из моих телесных жестов. Но, увы, он не всесилен.
– Кто? – второй раз спросил Макс.
Я приостановился, хмыкнул и облокотился о холодильник.
– Угадай.
– Гопники?
– Мимо.
– Неужели полиция?               
– Опять мимо.
– Тогда сдаюсь, – он положил мобильный на стол, подняв руки вверх.
– Личная охрана отца.
Лицо Макса изумилось до неузнаваемости.
– Да ты гонишь…
– Нет, не гоню.
– Как это произошло?
– За хлебушком сходил. Зашёл в ТК, в продуктовый, уже возле кассы лицом к лицу увидел его с двумя амбалами. Он сделал вид, что не заметил меня, спокойно пошёл дальше, расплатившись. Я нагнал его и повернул к себе. Цепные псы уже приготовились. А в этот ненужный момент голова отключилась, всё, что хотел сказать ему, забыл. Хотел спросить, почему не пришёл на похороны, за что он меня так не любит. Знаешь, что я первое ему сказал? – Макс, не отрываясь, слушал мой рассказ. – Я ему сказал, что ВСЁ ЗНАЮ. Знаю, что он нанял убийцу, который сбил мою мать, знаю, что дело замяли…
– А откуда ты всё это знал?
– Да не знал я ни черта! На эмоциях предположил, а оказалось правдой. Тогда эти верзилы меня взяли боевым хватом, заломив руки, и не спеша пошли через весь торговый комплекс. Через посты охраны, через десяток людей! Никто не удосужился спросить обо мне, все лишь вежливо кивали. Отец тогда, когда мы уже подходили к судному месту, встретил своего знакомого. Они заговорились, смеялись, а меня в это время продолжали скручивать громилы, ударяя по печени. Вот и демократия, правосудие!
– У кого в руках деньги, у того в руках и правосудие, – заметил Макс, опустив голову, но продолжая меня слушать.
– Согласен! Потом они затащили меня в туалет для рабочего персонала, отец сказал, чтобы я молчал, если хочу жить, а своим немецким породистым сучкам, чтобы стёрли, когда вышли бы из ТК, записи с камер наблюдения. Попрощался и ушёл, добавив своим отморозкам, что они знают, что делать.
Макс утвердительно покачал головой и помолчал, как и я.
– Что делать будем?
– Пить. Сбегай в магазин.
Весь следующий день, до вечера, мы ничего не делали. А когда уже стемнело, Макс предложил мне прогуляться до того самого ТК, где меня били, хотел посмотреть, где и как это было. Я сначала сопротивлялся, но потом плюнул и пошёл вместе с ним. Мы взяли немного денег, я натянул до лица капюшон, чтобы никто не видел мою разукрашенную харю, и через полчаса мы уже заходили внутрь. Сверкающие потолки, толпы народа и куча товаров, которые приготовлены для продажи представились моим глазам. Я старательно опускал голову, потому что каждый раз, когда я поднимал глаза, мне казалось, что каждый проходящий мимо меня человек старательно избегал возможности созерцать мои травмы. Я не хотел их смущать, и потому так просто поступал.
– На первом этаже этот туалет? – спросил меня Макс.
– Да.
Мы не спеша прошли вдоль стеклянных прилавков, стоящих посередине широких коридоров. Затем свернули в сторону и прогулялись до следующего крыла здания. Прямо стояла дверь, с табличкой «Для персонала».
– Здесь, – сказал я, и моя голова закружилась, вспоминая, что вчера пережила.
Мы подошли поближе к двери, и оттуда, чуть не врезавшись в нас, вышел молодой парень со шваброй в руках.
– Что вам нужно? – спросил он старательно строго, но в его голосе слышалось сильное волнение.               
– Ты был вчера здесь?
– Нет, - моментально ответил уборщик.
Я поднял голову и посмотрел в его глаза.
– Был он здесь, я помню, – в моей душе просыпалась злоба.
– Зачем врёшь? – сурово спросил Макс у парня, потирая кулаки.
– Ну, был, и что? – дрожащим голосом спросил он и прижался к двери.
– Ты им ещё двери открывал, – сказал я.
– Что? – не понял Макс.
– У амбалов руки были заняты, вот и попросили его.
Уборщик побледнел от страха.
– Ты с ними заодно, – заключил Макс и сделал шаг к нему.
– Ребят, да я их и не знаю! – заголосил пацан. – Чтобы сделали вы на моём месте?
– Человечность проявили, – говорил Макс, занося руку для удара. –    А ты, шакал, поди даже не подумал об этом.
Парень присел, закрывая голову руками. Глухих разжал кулак.
– Пшёл отсюда, сегодня я добрый.
Уборщик подскочил на месте, поднял свою швабру и побежал через нас прочь.
Макс повертел головой по сторонам, но на нас никто не обращал внимание. Потом он вошёл в открытую дверь, пропуская прежде меня.
– Где? – спросил он, смотря по сторонам на туалетные кабинки.
– Прямо здесь, – сказал я. – Не понимаю, зачем сюда пришли.
– Просто, - Макс осматривал под собой пол и стены. – Им можно, а нам нельзя?
– Я пошёл.
– Погоди минуту, – он достал из кармана телефон и сделал пару снимков пола и стен.
– Зачем? – спросил я, держась за дверную ручку.
– Улики.
– Ты дурак? Здесь уже всё вымыли и оттёрли.   
– Ну и ладно, пошли.   
Я, не понимая, хмыкнул, вышел из туалета, и Макс тоже. Потом мы направились в спортивный магазин, что на цокольном этаже.
– А здесь что мы забыли?
– Просто посмотрим. Какой-то ты напряжённый.
– Будешь тут спокойным.
– Тебе нужно отвлечься, заменить плохие эмоции на хорошие. О, хочешь, купи себе ботинки, я денег добавлю.
– Нет, не хочу. 
– Я знаю, почему ты такой злой, - бросил Макс, проходя мимо различных товаров.
– И почему же?
– У тебя велосипеда не было.
Я хмыкнул. Да уж, именно из-за отсутствия велосипеда все мои несчастия. Проходя мимо спортивных тренажёров, я вынул из ящика круглый эспандер для кисти и подбросил его в руке.
– Всё, выбрал. Пошли домой.
Я только выглянул из сети витрин в сторону кассы, как кровь внутри меня похолодела, и я зашёл обратно за зрительную преграду.
– Можно ещё по бабам… Андрюх, ты чего?
Макс оглядел моё взволнованное лицо, затем высунул голову из стены коробок, через секунду спрятавшись обратно.
– Ё-о-о…
Я кивнул и сглотнул слюну.
– Вот тебе и Ё-о-о, – шёпотом пробормотал я.   
Широко расправив плечи, в солидном костюме, под дорогим парфюмом, с ухоженной седеющей бородой и уверенным взглядом смотрел на кассира мой отец.
– С вас десять тысяч, – тихо донеслось из гущи горизонтальных, товарных серпантинов. – Карточкой или…
– Наличными, - тихо произнёс уверенный голос.
– Так, всё в порядке. Распишитесь здесь и здесь. Всё, доставка товара состоится через три дня.
– Интересно, - без нотки напряжения говорил отец. – А побыстрее нельзя.
– Извините, такой товар завезут на склад только завтра. Как ВИП клиенту, вам доставим первому.
Отец помолчал, а затем вынес свой вердикт.
– Хорошо, я сегодня добрый, да и ты парень неплохой. Я вижу. Через три, так через три.
– До свидания, – почтительно вытянулся кассир, смотря вслед уходящему.
– Ага.
Я высунулся из-за угла, а потом полностью вышел на прямую, смотря, как мой отец не спеша уходит всё дальше и дальше, а за ним два амбала с полными пакетами в руках. Макс обошёл меня и встал рядом.
– Что чувствуешь?
– Убить готов.
– Можно не убивать, а отомстить.
Я повернул голову в его сторону, смотря побитыми глазами на его раздумывающее лицо.
– Как? – сухо и без положительных эмоций спросил я.
– Так. – он повернул назад, походил быстро из стороны в сторону и подобрал две детские деревянные клюшки для хоккея.
– Пошли за мной.
Глухих направился быстрыми шагами вперёд, выкладывая на ходу товар на кассу и доставая кошелёк.
– Макс, ты что задумал?
– Кровь за кровь.
Кассир попеременно посмотрел то на меня, то на друга, а потом пробил товар, думая, мол, это – не моё дело. Я выложил эспандер, чтобы его посчитали, а когда уже всё оплатили, Макс подобрал клюшки и вышел из магазина.
– Зачем тебе это? – говорил я, подходя к нему.
– Клюшки? – переспросил он.
– Нет, зачем тебе нужны эти проблемы. Он ведь… убьёт тебя.
– Значит, судьба.
– Мы сами строим свою судьбу. Ты ни в чём не виноват. – я молча посмотрел на него и протянул руку. – Дай одну сюда, а сам уходи, мы не виделись.
Он ехидно улыбнулся.
– Пошёл ты.
Я сделал выпад и схватил за ручку спортивного приспособления, но Макс держал клюшку крепко.
– Дай сюда.
– Отдам на улице, а пока…
– Ты придурок, тебе жить надоело? – я повысил свой голос и смотря по сторонам на людей, что удивлённо обходили нас стороной.
– Послушай, умный. Твоя мать – это моя мать. Твои враги – это мои враги.
– Как-то пафосно.
– Иногда пафос и выручает. Послушай, Андрей, мне жить тоже не зачем на этом свете, у меня никого не стало, как и у тебя. Умрёшь ты, нахрена мне тогда жить?! У меня не образования, ничего. У тебя кстати тоже. Так и будем жить в углу, опасаясь, когда же нас пришьют? Или скажем о себе, чтоб отстали?
– Такие, как ОН, не отстанут, - тихо сказал я, тронутый речью товарища. 
– Ну и ладно. Я хоть как разобью ему харю, ты со мной?
– Да, с тобой. 
– Вот и порешили. У твоего отца Порше?               
– Ланд Ровер, красный.
– Я на улицу, караулить их, а ты купи себе чёрную куртку, только быстро. Деньги есть?
– Есть.
– Отлично, разошлись.
Макс быстрыми шагами подбежал к эскалатору, пододвигая людей, взбирался на ступеньки выше. Я же развернулся, вбежал в соседний магазин с одеждой, взял первую попавшуюся куртку, померил её, купил и быстро поднялся на первый этаж, на ходу меняя одежду и выходя на улицу. Парковка была оживленна. Фонари ярко освещали зимнюю темноту, пронзая своим светом будто мечом рыцарей тьмы. Вокруг стояло большое количество машин, но нужного Ланд Ровера видно нигде не было. Ах, нет, вон она, стоит в самом конце, пустая…
– Витя, мне неинтересны твои доводы, – послышался знакомый голос сзади меня, после того, как автоматические двери ТК в который раз за сегодня распахнулись и закрылись вновь. Говорил мой отец.
Я осторожно повернулся спиной к этому голосу, моля Бога, чтобы меня не узнали.
– Николай Евгеньевич, – сказал грубый и тяжёлый голос телохранителя.
Отец шаркнул ногами в метре от меня и остановился.
– Чего? – недовольно спросил он, опуская к шее сотовый телефон.
Я замер от волнения, после чего моё сердце первый раз за всю жизнь защёмило грудь, отчего не мог полностью дышать, а если при вдохе расширял лёгкие сильно широко, то сердце незримым апперкотом наносило само по себе больной удар. Секунда мучительного ожидания тянулась, как минута, как час.
– Николай Евгеньевич, - повторил голос охранника. – Мне машину разогревать?
Моё сердце потихоньку успокоилось, но не до конца отпустила боль.
– Ты что, сам решить не можешь? – не повышая голоса, говорил отец.
– Может, вы собирались ещё в какой магазин, мало ли? – оправдывался виновато верзила.
– Мозг твой всю жизнь в магазин ходит, чтобы справить нужду, – отец поднял мобильный к уху. - Алё, Вить, слышишь? Да не тебе я! Что там с акциями?
Отец стукнул каблуком и пошёл прочь, вместе со своими охранниками. Я чуть повернул голову и заметил, что в одной руке он держал большого розового плюшевого медведя. Игрушечный зверь смотрел своими добрыми глазами через спину несущего прямо на меня. Да мне легче от этого не стало, скорее наоборот. Я повернулся резко всем телом и тут на меня наткнулся мужик.
– Извиняюсь, - сказал я, а он ничего не ответив и не показав своего лица, пошёл прочь.               
– Андрюха! – Макс растолкал впереди идущих и подбежал ко мне, держа в руках всё те же клюшки. – Ты чего так рано вышел? – спросил он. – Тебя не заметили?
– Нет.
– Видел игрушку? Ещё в детский магазин он зашёл.
– Да, заметил. Идём?
Макс кивнул и рысью побежал к отдаляющимся трем  фигурам.
– Какой план? – спросил я, после того, как он протянул мне клюшку, держа старую куртку подмышкой.
– Хрен знает. Просто колотим, держи.
  Глухих достал из кармана маску свиньи и сунул мне в руку.
– Себе оставь, - на ходу отдал ему морду, после недолгих раздумий. – Пусть видит моё лицо.
– Как хочешь. Не торопись, идём шагом.
Мы пошли медленнее, приближаясь к остановившимся у машину людям. Отец открыл багажник внедорожника и телохранители положили туда пакеты с продуктами.
– Они сейчас уедут, – сказал Макс, обходя кругом припаркованные автомобили и размахивая осторожно клюшкой.
– Не торопись, - остановил его за рукав, и мы спрятались за кузовом пустой Тайоты в десяти метрах от отца.
– Помогите, пожалуйста, другу плохо.
Услышав это, я выглянул под низ машины и увидел пару ботинок, что приблизилась к Ланд Роверу с противоположной стороны.
– Что там? – спросил тихо Макс.
– Помолчи, – сказал я, глядя на остановившегося нового персонажа в этой истории.
– Кому? – донёсся голос одного из громил.
– Другу, другу плохо. Там собаки, помогите, мужики, – говорил истошно молодой голос.
– Иди, посмотри, - махнул рукой отец одному из своих подручных.
– Нет, надо двоих. Друг мой тяжёлый, вдвоём не поднимем, а вот втроём… Ему совсем худо.
Повисла пауза.
– Ну, идите, вдвоём посмотрите, без вас не уеду! – закричал в первый раз мой отец.
– Веди, – буркнул охранник парню.
– Тут недалеко, ребят, спасёте меня, да и его, – на ходу говорил пацан, уводя за собой телок, через Е, и с ударением на эту букву. 
– Андрюха, надо действовать.
У меня во рту после этой фразы пересохло.
– Макс…
– Ты прав, – не дослушав меня, бросил он. – Я пойду за охраной, всё в твоих руках.
Глухих поднялся, натянул капюшон, подбросил в руке клюшку и пошёл быстрыми шагами вслед за телохранителями.
– Макс… – прошептал я, но друг уже не слышал.
Я пригнувшись, смотрел через единственную стеклянную преграду между мной и папой… Он – не отец, он – чудовище. Я должен отомстить за мать, за себя. Организм сразу начал терять силы, перед этой встречей. Я не могу, боюсь… Сжав кулак, вспомнил всю боль, что испытал, затем поднял глаза. Отец сидел за рулём, разговаривая по телефону и улыбаясь. Он улыбался, как улыбаются искренне клоуны и дети. Он ещё не знал, что ждало его. Макс прошёл мимо внедорожника, смотря на него, а затем развернувшись и махнув мне рукой. Чёрт, я не хочу его бить. Какой бы тварью он не был, но всё-таки он мой родитель. Может, не стоит мстить? Месть поначалу сладка, а потом нет. Лучше собрать вещи и уехать из города… А куда? Некуда.
Я решил, что путь должна найти судьба. Достал из кармана штанов монетку, выдохнул и бросил её вверх. Она ударилась о стекло Тойоты и упала к моим ногам, упав решкой кверху. Блин, условия же не сказал. Ланд Ровер завёлся, рыча мотором на холостых оборотах. Отец перестал говорить по телефону, смотрел в сторону, куда ушли его телки и нервно постукивал пальцами дробь по кожаному рулю. Чёрт, а как же Макс? Я перекрестился, сам не знаю почему, вышел из прикрытия Тойоты и пошёл к автомобилю отца, опустив клюшку вниз и цепко взявшись за рукоять. Я зашёл со стороны водительского сидения и остановился у заднего колеса. Отец ни о чём не подозревая обхватил руками руль и задумчиво смотрел вперёд. Через зеркало заднего вида я видел его двуликие глаза, видел каждую морщину его гениального лба. Отец задумался о чём-то своём, для меня далёком и качал головой взад-вперёд, в такт сердцебиению. Он отвлёкся от мыслей и поднял глаза… я встретился на одно мгновение с его взглядом. В следующую секунду я уже сделал шаг вперёд, размахнувшись клюшкой и ударив ею со всей силой стекло внедорожника. Я сделал свой выбор и выбрал месть…
Сигнализация истошно завопила, стекло треснуло, но не разлетелось на часть. Умеют же иностранцы делать машины. Отец громко ругнулся, открыл дверь и встал напротив меня, смотря своими спокойными глазами мне в лицо.
– А я думал, шпана какая-то, – он засунул руки в карманы своих дорогих брюк и наклонил голову.          
Моё тёмное, да притом побитое лицо выражало безжалостность.
– Ан, нет, - продолжил говорить отец. – Сынок дебоширит, - без эмоций говорил он.
– Я тебе не сын…
– Да, в курсе.
– После того, что ты сделал…
– Я делал всегда то, что считал нужным. Проявил смелость, молодец. Не хочу портить себе настроение, сматывайся отсюда, и я о тебе навсегда забуду.
– Руки во время разговора не держи в карманах, – еле слышно сказал я, прищурив глаза.
– Что? –  Николай прищурил глаза и нагнулся. – Что ты сказал? Считаю до трёх и…
– Три! – крикнул я и резким ударом ткнул рукоять клюшки в живот противнику.
  Он согнулся, вытащил руки, а я уже по кривой махнул оружием, хлёстко ударяя отца по лицу. Николай всхлипнул и упал на пол, не теряя сознания и приходя в себя. Я посмотрел по сторонам, свидетелей не было. Отец приподнялся на руке, сплюнул на тонкий слой снега кровь и поднял голову. Губы его были окровавлены, а чуть выше, под носом с левой стороны наливался под кожей темнеющий синяк.
– Родного отца, – начал со скрипом в голосе Николай.
– Заткнись! – крикнул я со слезами, выступившими на глазах. – Не пытайся мне ещё на жалость надавить. Ещё слово, ещё получишь.   
Вот и свершилась месть?! Или же это ещё не конец? Я крутил головой по сторонам, не зная, что теперь предпринять. Макс не возвращался, как бы он там дров-то не наломал.
– Вставай, - сказал я, обходя отца со спины и заламывая ему одну руку.
– Больно, - прошептал он.
– А мне не было больно?! Встань!
Он приподнялся на ногах и не сопротивлялся. Я перехватил клюшку в свободную руку, закрепил на ней старую куртку и ткнул палкой в спину Николая.
– Пошёл.
Отец сделал послушно пару шагов вперёд, а я его повернул в сторону и направил в другое направление.
– Охрана куда ушла? – спросил я шёпотом, так как мы выходили с зоны парковки на более оживлённую часть города.
– Прямо, в переулок,  - ответил он.
Приглядевшись вперёд, действительно увидел, проём между двумя домами.
– Переходим дорогу, я тебя отпущу, но попробуй только убежать.
Я расслабил хват и толкнул Николая вперёд, пряча оружие за спину от любопытных взглядов вокруг. Машин на дороге было немного, и отец, не останавливаясь, пересёк её, подходя к тротуару. Из недр тёмного переулка появился силуэт, быстро направляясь навстречу к нам.
– Андрей? – сказал знакомый голос, а его обладатель уже приближался.
Отец очень быстро для своего возраста дёрнулся и побежал в сторону, поворачивая по тротуару, но Макс оказался быстрее, нагнав его, ударив в бок, и потащив, будто паук-охотник, в своё логово. Я зашёл поспешно за ним в переулок и заметил два тела, что безвольно лежали у двух стенок.
– Андрей, не поверишь, – Макс прижал моего отца к полу, а сам пошёл вперёд, закрывая ему возможные пути для отхода.
– Ты их так? – я посмотрел на тела, которые ранее были охранниками.
– Почти, – сказал он останавливаясь. – Неизвестный мститель помог.
– Тот, что звал на помощь?
– Да, подхожу я сюда и вижу, как он искусно дерется с одним из них, а второй уже лежит у стеночки. Огрел я палкой сзади этого по башке, – он указал на первого верзилу. – А паренёк уже убежал.
– Лицо заметил? – спросил я.
– Хрен там. Он быстро двигался. 
– Ладно, – сказал я, перехватывая клюшку в правую руку. – Что делать с ним будем?
– Кровь за кровь, – мрачно ответил Макс, подходя со своей стороны к сидячему Николаю. Отец подвинулся к стене, протягивая руки в стороны.
– Вы будете бить безоружного? – спросил он.
– Будем, - проговорил Макс, делая ещё шаг.
Николай вздохнул, а затем резко одной рукой перевернул охранника лицом кверху и рванул его измятый пиджак в сторону. На груди телохранителя виднелась чёрная, пустая кобура.
- Не на это надеялся? – Макс вынул из-за спины пистолет и повертел им у головы.
Отец, опустив голову, сел в прежнее положение и закрыл глаза.
– Моя жизнь в вашей власти, - сказал он, не смотря на нас.
– Ух, как заговорил, – произнёс Макс, кладя клюшку на плечо и опуская пистолет.
– Ты убил мать? – я навалился своей фигурой над отцом.
Он устало открыл глаз и поднял их на меня.
– Непосредственно нет, - он сплюнул слюну около себя и вытер губы.
– Скажи просто, зачем? – спросил я, разминая шею.
– Я поступаю только так, как считаю нужным, оправдываться не собираюсь. Скажу только: это было необходимо.
– Почему необходимо?
– Потому. Потому и всё. Вы же... бараны даже не представляете, что в жизни бывают проблемы похлеще ваших. Один человек — ничто перед... перед... Да пошли вы!
Макс наклонился вперёд, а затем вернулся назад, отступая на шаг и ударяя по коленке сверху вниз клюшкой. Отец вскрикнул и схватился за повреждённый сустав. Я размахнулся и ударил Николая по второй ноге, в сопровождении стонов.
– Андрей, пошли отсюда, – быстро проговорил Макс, дёргая меня за куртку и пытаясь увлечь за собой. Отец смотрел на меня вверх, не искажая свой всё тот же спокойный взгляд.
– Идут, – тихо сказал Макс и отбежал на два метра вглубь переулка. – Ну!            
Действительно, какая-то тёмная фигура сошла с тротуара, помахала нам рукой и подходила к месту побоища. Я глянул последний раз на отца, развернулся и побежал, Макс тронулся с места и побежал тоже.
– Ствол сбрось, – прошептал на ходу я.
Друг всё понял, поставил оружие на предохранитель, взялся за рукоять и закинул пистолет подальше и глубже в сугроб.
– Всё, ходу!
Мы побежали дальше от страшного переполоха, подсвечённые полной луной. Своего отца я больше никогда не видел…
 
***
   
Население Лазурного вернулось. Вернулось в Лазурное спустя дни отсутствия. Может, они никуда и не уходили? Просто, сыграли с нами в прятки, а мы искали плохо. Жильцы вернулись, но вернулись не полностью. Даже не знаю, как и сказать.
Первых людей заметил Антон, и сразу указал нам пальцем. Мы встали рядом и смотрели вдаль, на дорогу безумия. Люди шли неорганизованно, толпой. Кто прихрамывал на ногу, а кто шёл прямо. Так просто и не скажешь, сколько их было. Может тридцать, а может тысяча. Возможно, они на ходу сворачивали с дороги, подгребая под свои тела всё большее и большее пространство деревни. Шли они в пёстрой одежде. Так глянешь издалека и не заметишь ничего странного. Люди как люди. С каждым метром, что они приближались к нам, была заметна одна общая деталь сомнения. Как-то шли они… Да нет, шли нормально, может, после массовой пьянки. В деревне каждый друг, друг другу — друг. Нет, дело было не в том, как они шагали, а скорее… как выглядели? Опять же, после пьянок, люди забывают в гостях половину своего гардероба. Вот только к каким гостям можно ходить целой деревней? Значит, дело не в одежде. Как будто леопард мелькнул перед глазами и ушёл восвояси, оставив сознание человека затуманенным. Само присутствие зверя так ли сильно вас испугает, будь вы в его логове? Или вас испугает его окрас, который врезается во взгляд и надолго записывается в мозг? Да, скорее всего, окрас.
Как бы это сказать, у населения Лазурного отсутствовали части тела. Нет, не так, у людей были сквозные и рваные дыры в телах. И они оставались живы?! Да ладно, я видел за два дня многое. Скажите, почему у них держались на месте внутренние органы? Если рассматривать каждого из них с расстояния в метр, то видно, что не по физическим законам они продолжали жить. У одного не было полтела, причём он был разделён так, будто сгоряча порвали вертикально газету, да, именно так. Посмотришь в разрезе, все внутренние органы функционируют, ничто не вываливается из полости в открытое пространство, не выливается кровь, внутренняя жидкость. Желудок был разделён в неравных пропорциях, но он работал и не уходил со своего законного природного места. Врач бы, увидев это, упал в обморок, не от самого жуткого вида, а скорее, от этого непонятного анатомического строения. Но моё удивление возвелось в квадрат, когда при шаге этого получеловека, живая и материальная половина тела исчезла, зато незримая появилась. Никогда не желал бы никому увидеть подобное…
Я никогда не верил в зомби. Что это, ходячие трупы, с разлагающимися мозгами и подчинённые чужой воли? Бред. О таких персонажах, которые запоминаются своей «яркой» внешностью снимают триллеры, делают видеоигры. Что обычно привлекает людей в них, ну, имеется в виду, в фильмах, в играх? Захватывающий дух сюжет, чувство обречённости и одновременно положительного финала у этой драмы, чувство свободы, чувство жизни виртуального человека, которая зависит непосредственно от тебя или от режиссёров. В игре ты можешь только так стрелять в ходячих мертвецов, что от них отлетают части тела и внутренности, которые ещё сохранились и не сгнили в отличии от мозгов. В играх и в фильмах зомби, как правило, враждебны. Может, они просто завидуют, что кто-то в результате апокалипсиса выжил, а кто-то сломался рассудком и телом? Или они просто желали набить свои желудки? Что за чушь, почему нужно обязательно впадать в крайнее каннибальство, почему нельзя поискать пищу в более мирной обстановке? Кто-то скажет, что всё это из-за вируса. Допустим, а почему тогда кто-то остался в живых, кого-то не задело? Чихал я с высоты птичьего полёта на эту точку зрения! Но это раньше. Сейчас и не знаю, что сказать…

– Пошли за мной, – сказал Громов, поднял с пассажирского сидения ВАЗа свой автомат и рюкзак, закрыл двери, взбежал на крыльцо администрации.
– Быстро, все внутрь, – крикнул он, и мы втроём протеснились вовнутрь.
Проводник защёлкнул дверь и смотрел по сторонам.
– Антон, подсоби– - сказал он и подошёл к столу, что стоял посреди холла.
– Иван Григорьевич, что это было? – на ходу говорил парень, суя пистолет в карман и берясь за стол.
– Не знаю. Взяли.
Они подняли кусок обработанного дерева и прислонили к двери, блокируя её открытие.
– Андрей, бери девушку и чешите на второй этаж. Хрен знает, насколько эти существа агрессивны, но лучше перестраховаться. Один следит через окно, другой обороняет комнату.
– В смысле? – спросил я.
– В коромысле! Делай то же самое, что и мы. Не на третьем этаже, на втором.               
– Мы поняли, пошли, - быстро сказала Женя, взяла меня за руку и потянула за собой к лестнице.
– Рюкзаки захватите!
Я сделал небольшой крюк назад, вытянув свою ладонь из руки девушки и принимая от товарищей сумки с пожитками, поспешил наверх. Она взбежала на второй этаж, дождалась меня, и мы вошли в коридор.      
– Отсюда мёртвый выпал? – спросила девушка, указывая на окно, что нетронуто стояло в конце коридора.
– Нет, с третьего этажа, но когда он падал, то был ещё жив. Смотри отсюда, крикнешь меня, если что.
– Хорошо, - она отдала мне свою сумку и побежала вперёд, остановилась у белого подоконника, выглядывая через стекло на улицу.         
Я же открыл дверь, ведущую вбок, и зашёл в столь любимый зал совета. Быстро скидал рюкзаки у стены, положив поверх них ТОЗ, нащупал в кармане родной ТТ, в другом дополнительную обойму и горстку патронов. Пистолет и всё, что к нему прилагается, оставил при себе. Затем нарезал пару кругов вокруг большого стола, придумывая, чем бы зафиксировать дверь. Стол был большой, я попробовал приподнять, только это и получилось, ничего более. Затем вышел из этого кабинета в другой, в бухгалтерию. Пара столиков, как в старой доброй школе, то, что надо. С одного столкнул монитор компьютера, отчего тот квадратный старичок громко упал на пол и разбился. Со второго стола стряхнул стопку бумаг и папок. Далее выволок один за другим через двери в зал совета, благо проёмы в стенах позволяли это сделать, и поставил их друг на друга внутри комнаты, у стены.               
Чёрт, а что же делать дальше? Я подошёл к двери, закрыл её и открыл обратно. И двигалась она по дуге от кабинета, а не к нему. М-да, как-то и не подумал насчёт этого. Конструктор из меня, как из жирафа гитарист.
По ступеням раздались быстрые шаги, и Антон с Громовым вбежали в коридор.
– Идут! – крикнула девушка и отвернулась от окна.      
– Хороши помощники, – он глянул внутрь зала и посмотрел мне в лицо. – Ни хрена не сделали, я же вас просил.
Проводник вошёл в комнату и взялся за массивный стол. Втроём мы его подтянули к открытой двери, сваливая со стола все бумаги, канцелярию и ставя преграду, через которую бегом уже не пройдёшь.
– Следите за улицей, – сказал Громов, положив АКМ на стол, скинул с себя куртку, набедренную кобуру отдал мне, нагрудную Антону, что лихорадочно ходил взад вперёд, не находя занятия.      
– Иван Григорьевич, – говорил Антон, тоже расстёгивая и скидывая куртку. – Вы думаете, что они нападут на нас?
– Лучше перебздеть, чем недобздеть. Кто у окна? – крикнул проводник.
– Я, – ответила из коридора Женя. – Они в ста метрах, ещё идут по дороге.
– Сколько их?
– Много. Идут в ряд, человека по пять.
– Оружие?
– Вроде нет… Их около сорока, я посчитала!
– Это ещё не много, – Громов перезарядил автомат, протиснулся в дверь и подошёл к девушке. Та нервно глядя вдаль, обернулась.
Люди всё шли, блистая своими половинчатыми телами и не останавливаясь.
– Что с ними? – испуганно спросила Женя и отошла назад.
– Сейчас и выясним, – проводник дёрнул окно за ручку и открыл его нараспашку внутрь, затем протяжно и звонко свистнул. – Стоять на месте, я вооружён!
Люди явно заметно подняли головы, приостановились, но в следующую секунду продолжили движение, убирая взгляд с Ивана.
– План Б, – тихо сказал он, вскинул автоматическую винтовку и выпустил короткую очередь над головами идущих. Девушка закрыла уши и смотрела, как три пустые гильзы вылетели по одной траектории из автомата, ударились о стену и упали на линолеум.
Половина людей пригнулась. Ну как «людей», кто согнул одну ногу, кто две, но с отсутствием верхней половины тела. После того, как две ноги согнулись, они сразу исчезли из нашего зримого понимания, но проявилась голова, туловище и руки. Половина тела будто парила над землёй… Мерзость. Не прошло и десяти секунд, как нарезная толпа продолжила движение по направлению к нам.
– Что вам надо? – закричал Громов с ощутимыми какими-то новыми нотками. – Давайте порешаем на словах. Стойте на месте, а то пристрелю.
Люди не сказали ни слова и шли дальше, заходя уже на асфальтовую парковку здания администрации.
– План В, - грозно сказал проводник, бросил взгляд сквозь прицельную планку, поймал в глаза нужный объект.
Опять три выстрела. Послышался крик, два человека из первого ряда упали. Один держался за бедро, а другой за колено, которое не было видно, но которое точно существовало. Ряды полулюдей дрогнули, расступились и остановились. Расталкивая других выродков, вперёд толпы вышел полуголый мужик, ухмыляясь то одной половиной рта, то другой, тело его послушно переливалось, будто песок в часах, он тащил за собой что-то.
Громов подумал, что настало время переговоров, но он ошибался, переговоры уже закончились. Напрягая незримую руку, качок поднял с асфальта опущенные вилы, перевернул их остриём вперёд и кинул в окно, используя технику древних римлян и греков. Иван, предугадав его действия, в доли секунды схватил девчонку за куртку, подтянул к себе, кинул под подоконник, а сам упал сверху.
– Что такое? – спросила быстро девушка, придавленная тяжёлой массой.
Ответ взошёл сам собой, вернее залетел. Импровизированное копьё стрелой влетело из улицы в коридор, врезаясь и пробивая насквозь деревянную дверь зала совета.
– Повоюем, твари, – прошептал взбесившийся Громов, – Быстро к остальным!
Проводник встал, поднял автомат и не нагибаясь высунул ствол из окна почти ровно вниз, расстреливая несколько патронов. Женя пригнулась под вилами и залезла в комнату.
Антон безмолвно смотрел и показывал пальцем на пробитую дверь.
– А я хотел только выйти, – бормотал он.
Женя обошла его и встала у стены, доставая из своего рюкзака воду и делая полные глотки. Я в это время снаряжал магазин пистолета и распределял всё по карманам: нож за пояс, горстку патрон для ружья в карман брюк, второй магазин ТТ туда же…
Громов уже летел вниз по лестнице, готовясь к бою. Когда он спустился, трое полутелых долбили кулаками и ногами во входную дверь. Пытались это сделать больше народу, но места было мало. Остальные окружили здание и хотели взять его разнонаправленным штурмом, да только решётки на окнах это сделать не давали.
- Что засранцы, никак?
Громов направил ствол АКМ на дверь и выпустил до конца первый магазин. Щели в двери, будто в дуршлаге пропускали свет и дарили глазам движение, что было за дверью. В данный момент три человека лежали на крыльце. Иван этого не видел, но знал. Он перевернул спаренный магазин, перезарядил автомат и выбил ногой первую закрытую дверь на нижнем этаже, войдя в кабинет. В комнате стояли шкафы, стулья, и одинокая рука дёргалась из стороны в сторону, запущенная невидимым хозяином через решётку и пробив оконное стекло. Проводник выпустил две короткие очереди в разном направлении офисного окна, рука последний раз дёрнулась и исчезла из виду, так как человек свалился с окна покорённый калибром 7,62. Иван Григорьевич развернулся, сделал шаг за порог, но озверевшая дверь с бешенной скоростью закрылась, выбивая с потолка штукатурку и загоняя Громова кубарем обратно. В ушах проводника стоял нудный свист, в глазах помутнело. Дверь снова открылась, и перед ним появился мелькающий силуэт. Иван потряс головой, а получеловек уже пододвигался к нему в разделённой куртке. Вскидка ствола, выстрел у самого живота. Человек покачался и начал заваливаться набок. Громов ему в этом помог, а сам встал на ноги, отряхиваясь. «Нашли лазейку» – подумал он и вышел в холл. На четвереньках, ползя по столу, ещё один из нападавших проник в помещение через оторванный кусок пластика в двери, за ним уже выстроилась очередь. Иван снял в двух смыслах со стола человека и полностью опустошил второй магазин АК. «Вторая спарка наверху» - мелькнуло в его голове, и Иван отступил с первой оборонительной позиции на вторую, даря противнику время на закрепление.
Проводник перепрыгнул плоскую преграду, ведущую в зал заседания, и вставил в винтовку третий магазин, оставив первые два на столе.
– Ставьте парты сверху! – крикнул он, и мы с Антоном взяли одну из них и поставили на широкий стол. Перед этим я запланированно вынул вилы и занёс их внутрь кабинета. Зафиксировав первую парту второй, мы с Зайцевым вынули пистолеты и приготовились к стрельбе. Женя отошла подальше, к углу.
– Сначала из ружья жахни, – произнёс Иван. – Стреляем по моей команде, по очереди, сначала я, затем Андрей и ты, не торопитесь, патронов немного.
Я поднял двустволку, положив ТТ под руку, на стол. Переломил ствол, увидел, что капсюли были в порядке, патроны готовы…
На первом этаже загромыхало, и толпа людей ворвалась в здание администрации деревни Лазурное. Руки мои и Антона невольно затряслись.
– Не щадите их, – произнёс Громов.
Топот, а теперь и крики нарастали. Цоканье мрамора, будто под дождём, влилось в наши уши. Полулюди уже поднялись на второй этаж. Мои губы затряслись от страха, и я вытер их о плечо, в надежде хоть как-то успокоиться. Толпа хлынула в коридор, представив нашим глазам то, во ЧТО могут превратиться люди.
Половины лиц, если смотреть сбоку, то можно увидеть извилины мозга, черепную коробку. Но разные лица этих бедняг выражали живые эмоции, которые иногда путались между собой. Кто боялся, кто нервничал из них, кто переживал, а кто просто нас ненавидел.
    Женя отвернулась к стене, чтобы этого не видеть. Задние, плотные ряды, что попали в этот коридор, надавили на передние, и два человека прижались головой и телом в зафиксированные столы, что на решающую минуту лишали их движения.
– Стреляю первым, – хладнокровно сказал Иван и одиночным выстрелом вогнал пулю в голову первого урода. Свинцовый чистильщик пролетел ещё два метра, раня задних наступающих и рикошетя от стены. Поверженный противник опустил руку и безвольно стоял, так как упасть ему не давали задние напирающие ряды.
– Андрей, стреляй по всему сектору, – сказал Громов, прижавшись щекой о складной приклад.
Ох, легко сказать «стреляй», а вот сделать это непросто. Я смотрел на существ, которые были людьми, чёрт возьми, да они и сейчас люди! Наверняка у кого-либо из них есть семья, ребёнок, а я должен свершить над ними суд. Ё-моё, какая сила могла сделать с ними такое? Пальцы лихорадочно тряслись, не желая вставать на свои места около двух спусковых крючков.
– Андрей, твою мать! – крикнул проводник, отходя на метр назад, так как деревянная конструкция прогнулась внутрь комнаты под натиском рычащей толпы.  Чувство самосохранения взяло верх над состраданием, и я нажал одновременно на два крючка. Замкнутый хлёсткий удар по ушам, а также по плечу, туча дроби вырвалась вперёд, кроша и съедая всё, что попадётся на пути. В основном попались плечи и головы. Люди ослабили напор, человек пять с криком и стоном свалилось на пол, но на их место встали другие бойцы-смертники.
Я открыл ствол ружья, и оттуда моё лицо обдал горячий воздух, а на губы осели использованные кусочки пороха. Антон поднял ствол ПМ и сделал пару выстрелов, сбивая с цели особо бойкого выродка, что напирал на парня. Громов тремя одиночными выстрелами лишил жизни ещё двух, наступила опять моя очередь. Я поднял перезаряженное ружьё и выстрелил два раза, попав при этом в уже погибших врагов.
– Они мёртвыми прикрываются, – гаркнул проводник, обходя широкий стол и со стороны Антона выпустив две короткие очереди, которые обогнули живые-мёртвые щиты и настигли цели.
Ещё сильнее закричали и навалились на баррикаду с той стороны, несмотря на потери. Я посмотрел через плечо назад, Женя прижалась в углу и не смела высунуть носа. Это правильно. Антон расстрелял свой единственный магазин, и когда затворная рама ПМ дёрнулась и осталась неподвижна, он положил свой пистолет на стол, беря в руки ТТ. Из-за необычной рукояти пули сначала уходили выше цели, но парень приноровился и стрелял с каждым последующим разом всё кучнее. За дверью образовалась уже нехилая гора поверженных, но нападавшим это, видимо, не мешало. Один получеловек протиснулся через щель и, пригнувшись, пробрался в комнату, когда мы втроём в это время сбивали строптивых на противоположной стороне Антона. Существо, недолго думая, скрылось под столом от наших глаз, и тихо поползло к отвернувшейся и беззащитной девушке. Мы этого в тот момент не заметили. Полутелый урод прополз на корячках с полкомнаты, а когда стол закончился, он вскочил и кинулся на Женю. Он схватил её за шиворот куртки, откинул в сторону, да так, что та, ничего не понимая, упала у противоположной стены. Выродок не оставил ей времени для подъёма в вертикальное положение, схватил за ногу и потащил с невиданной силой за стол, чтобы спрятаться вновь от нас. Это жуткое племя поняло его намерения, и закричало во все глотки, привлекая всё наше внимание на себя.
– Спасите… – услышал я сквозь крики и звуки выстрелов.
Когда обернулся, и увидел всё то, что было сказано раннее, разбежался и сам того не ожидая от себя, чуть ли не пролетел по столу и подошвой ботинок оттолкнул урода в сторону, перепрыгнув через Женю. Опустил на секунду голову, увидел девушку под ногами, но поплатился за это. Уродец упал около вил и недолго думая, поднял их и ткнул мне в живот. Хорошо, хоть не остриём. До чего же эти ушлёпки были шустрыми!
   В глазах потемнело от удара и давящего деревянного черенка, но Громов подоспел на помощь, прикладом наотмашь ударяя противника по голове, а когда тот опять упал, надавил ствол на видимую грудь и сделал одиночный выстрел.
– Вань! – крикнул Антон, отходя бегом к окну с опустошённым пистолетом.               
Проводник поднял окровавленный ствол АКМ и выпустил остатки магазина по сектору обстрела парня. Я достал из кармана вторую обойму к ТТ и бросил её Зайцеву. Женю взял под руки и оттащил в угол. Она вцепилась в мой рукав ногтями, от полученного стресса не в силах расслабить кисти. Я резким движением вырвался из её хватки и встал на своё место.
Давки почти уже не было. Тела до середины заполнили дверной проём, а кто остался в живых из той грозной людской кучи, исчезли из нашего поля видимости. Стрелять было не в кого. Мы переглянулись между собой.
– Оружие опустите, – сказал Иван, садясь на дубовый стол, приставляя автомат к ноге. Антон сел в более- менее чистый угол, положив ТТ на пол. Парень смотрел себе в ноги, только сейчас осмысливая то, что он сделал своими руками. В голове было стерильно, и мысли обо всём вокруг потихоньку заползали в головы. Я поставил ружьё у стены и сел рядом с Женей. Она всхлипывала и смотрела в одну точку.
Вот я и лишил невинности душу. На мне по меньшей мере с полдесятка убитых. Что же я чувствовал, когда отправлял людей на тот свет? Ничего. До стрельбы что-то ощущал, а во время её ничего. Я покосился взглядом в двери. Окровавленные тела, окровавленные косяки, окровавленный пол. Струйки свежей крови наперегонки вбегали по низу в нашу комнату. Чёрт, я начинаю понимать, что такое война. Война – это убийства, насилие, разбой, и уж никак не проявление доблести и патриотизма. Война – это уничтожение миллионов жизней. В мирное время кто-нибудь убьёт кого-то, дадут ему от шести до восемнадцати лет тюрьмы. Если на поле боя один человек застрелит сотни противников, ему ничего не будет, даже медаль дадут, потому что, это - война. А за что медаль? За то, что он убил отцов младенцев, за то, что убил мужей совсем юных красавиц, за то, что он погубил сынов матерей, которые ждут своих кровиночек дома и молятся Богу. Мамы ещё не знают, что их сын был сражён в висок Героем, и что теперь лежит где-нибудь в грязи не погребённый. А они всё молятся и молятся, уходя из церкви с приподнятым настроением и ощущением того, что Бог поможет. Бог не воскрешает, он не поможет! Зачем нужны эти войны? Конечно, из-за денег, из-за власти. Если кто-нибудь скажет, что война нужна ради благого, ударьте того человека в морду и пару раз по печени. Войны, все, АБСОЛЮТНО бессмысленны в моральном и нравственном понимании. Войны затевают только зажравшиеся чиновники, которым мало всего. Им мало наличных средств, мало покровителей, в конце концов, им мало жизни. Такие думают, что ещё будут наслаждаться в Раю... Фиг вам! В Рай попадут убитые отцы, дети, мужья, уж никак не вы, твари. Если взглянуть обобщенно на политические дела, то тяжело не рассмеяться. Даже трёхгодовалый ребёнок скажет лучше, чем оборзевший президент богатой страны, потому что ребёнок скажет правду. Президент же будет словесно юлить, прибегая к различным аллегориям, метафорам и эпитетам, говоря полную ересь и чушь. Конечно, ему, президенту будет казаться, что он гениальный политик. Но повторюсь, великие правители – это те, кто хоть чуть-чуть думал о благе общества, кто не толкал подданных на бой, а сам вставал во главе обороняющегося войска. Именно обороняющегося, потому что действительно гениальный человек не допустит планомерных посягательств на жизни других людей от своей армии. Газ, нефть, уголь? Тьфу на тех, кто ценит чёрный литр или золотой килограмм выше души любого из своих граждан.
Я смотрел на лица убитых. На половину прозрачные лица взрослых мужиков, двух женщин и одного подростка. Они, будто договорившись, глядели на меня своими стеклянными, покрывающимися плёнкой глазами. У каждого из них были разные эмоции.
У кого- то не было полголовы, в смысле прозрачной и полголовы от кучного выстрела дроби… Вам всё ещё нравится война?!
Женя дёрнула меня за руку и спрятала измученные глаза в моей кофте, заплакав. Антон тоже угрюмо сидел под наркотиком прошедшего боя, понимая, что мы наделали. Громов сидел, опустив голову и смотря на узоры линолеума. На первом этаже ещё слышалась возня и людские звуки.
– Почти как в Афгане, - невесело хмыкнул проводник, вытер нос и посмотрел на гору трупов.
– А чем отличается? – спросил одурманенный тем же жизненным напитком, что и Иван, Зайцев.               
– В Афгане было страшнее. Злые снайперши норовили попасть тебе в пах, мины, что незаметно спрятанные, не убивали, а только калечили, отрубая наступившую ногу. С теми, кто попал в плен, разбирались, словно с куклами. Здесь же, в основном так жёстко поступили мы.
– Но мы ведь оборонялись.
– Оборона себя – это хорошо, но методы избрали мы плохие... Удивительно, не одного из них я не знаю. Хотя, трудно различить кто кем был. 
– А если бы они нас сожрали, как каннибалы? – спросил Антон. Поправляя и вытирая линзы очков.
– Если бы сожрали, был бы другой разговор, а вернее не было бы, нас ведь сожрали.
Увесистая капля крови протянулась от молодого мёртвого лица по полу прямо к ноге Громова. Он это заметил, вздохнул и поднял ботинок, помогая прокладывать красной жидкости дальнейшую дорогу.               
– Вы видели, что с ними? – спросил я, гладя ладонью мягкие волосы рыдающей девушки.
Иван Григорьевич спрыгнул со стола, наклонился к телам и потыкал стволом автомата в них.
– Интересно, – сказал он. – Плоть чувствуется, но глазом не заметишь. Метеорит коварен.
– Какой метеорит? – проговорил Антон, подняв голову.
Проводник сунул руку в карман, извлёк оттуда свёрнутый лист бумаги и положил его на стол.
Зайцев понял, что ему не поднесут, встал сам и, несмотря на растерзанных мертвецов, быстро поднял бумагу, отошёл обратно и сел на своё место. Он забегал глазами по строчкам, читая письмо.
– Думаете, инопланетное тело способно на такое? – проговорил Антон, отводя глаза. – Почему тогда мы целы?
– Целы? – переспросил Громов. – На нас падали деревья, повезло просто.
– А вы не заметили, что деревня-то ваша целая? Были бы здесь такие же толчки, минимум стёкла повылетали. Парадокс.
Иван сплюнул и подошёл к окну, дёрнув за жалюзи. Он смотрел на пустой административный двор. Тихо и не спеша шёл снег, приглашая людей полететь за собой. Он предлагал им оторваться от той нотки душевной боли, что они испытали за время своего «похода». Он хотел рассказать многое, что действительно произошло за время их отсутствия в человеческих живых городах. Он хотел поведать, в чём же заключается их путь, предназначение. Но белые друзья были молчаливыми из-за того, что ветер уносил всё дальше и дальше новых, появляющихся из-за высокого горизонта информаторов.
– Пять минут на сборы, уходим отсюда.
– Куда?
– Маршрут тот же, на юг…

***
   
Свет в конце тоннеля, что это? Устойчивое сочетание слов или белая полоса жизни? Или же это надежда, которую проявляют люди, заранее обречённые. Если тоннель – это жизнь, то свет – это конец тоннеля, а значит смерть. Поскольку свет – это положительный естественно-физический персонаж галактики, то получается, что смерть – это добро, это всего лишь переход человека в другую оболочку, а значит, дальнейшая жизнь. То есть, смерть – это жизнь, а жизнь – это смерть. Это два близнеца судьбы. Один к тебе придёт на рассвете твоей эпохи, а другой на закате. Кто-то считает жизнью – всё время человека, проведённое до смерти, а кто-то лишь отправной точкой, временной железнодорожной станцией, откуда отправляется покрашенный в разные цвета локомотив«судьба». Кто-то презирает смерть, а почитает жизнь, а кто-то наоборот, уважает смерть и ненавидит жизнь. Это всё равно, что держать у себя в доме две абсолютно идентичных, чистокровных овчарки и любить только одну из них. Нужно адекватно относиться ко всем моментам своего существования и существования своих близких, хотя порой это довольно сложно…
Макс Глухих и Аркадий Белозубов провели почти целый день взаперти. Они дышали красной пылью, ходили по монолитному полу и искали широкую нору из этого лукавого пещерного тоннеля. Было уже почти три часа дня, когда два парня нашли выход из лабиринта. Солнце прорезало мрак и больно, но приятно попадало в глаза через полуметровое оконце, ведущее в обыденный мир. Аркадий бессильно упал на колени, скинул ношу и остался сидеть в таком положении, не шевелясь и почти не дыша, улыбаясь, закрывая глаза и ловя лицом каждый джоуль солнечной небесной энергии. Макс прошёл мимо товарища и загородил собой свет, встав у проёма.
– Отойди, - недовольно прошептал Белозубов, и его эхо гремучей змеёй отразилось от стен, искорежено доходя до Глухих.               
– Чего? - Макс повернулся, сняв перчатку и погружая свою руку в чистый снег.
– Отойди, – более внятно сказал Аркадий.
Макс фыркнул, тоже снял рюкзак, скинул его у каменной стены, а сам влез по пояс в дыру, по пояс в прежний мир. Шёл сильный снег, но ветра почти не было. Глухих вылез полностью и встал ногами, получая удовольствие от похрустывания сугробов и от снежинок, что опускались на его сухую одежду. Впереди от парня была ровная горизонталь, разбавленная кучками привычных елей и сосен. Макс глянул под ноги и увидел цепь почти занесённых следов, ведущих вправо, огибая неширокое возвышение, внутри которого притаился выход из системы пещер. Определённо, кто-то был здесь до них и ушёл за несколько часов. Макс пошёл вперёд, по следам. Ямки снега уверенно тянулись по полукругу, через десять метров меняя свой маршрут и отклонившись в сторону, уходили по прямой вдаль. Глухих вернулся обратно, к лазу, и заметил Аркадия, сидящего в той же позе. Макс слепил снежок и бросил его в Белозубова. Комок попал прямо в голову. Аркадий вскочил, убирая назойливый снег с лица.
– Уснул? – спросил Макс.
– Да иди ты.
– Нет, лучше иди ты сюда.
Белозубов выбрался из подземелья и встал рядом с Глухих.
– Ну? – он вертел головой и, прищурив глаза, смотрел по сторонам.
– Помнишь следы у нашего ночлега? Их обладатель покинул нас несколько часов назад, причём вышел здесь же.
– Эти? – он указал на свежие вмятины снега.
– Дурак, что ли? Это мои, его дальше.
– Пойдём по ним?
– А что нам остаётся? – Макс развёл руки в стороны. – Он наверняка знает местность, выйдет куда-нибудь, выйдем туда же и мы.
– Прекрасно. Кушать будем?
– Будем.
Они вернулись под прикрытие камня и открыли свои сумки, делясь друг с другом едой.
– Одну проблему решили, выход нашли, – говорил Аркадий, жадно съедая кусочки свинины из банки.  – Но припасов у меня почти не осталось, две банки тушенки и полбутылки воды.
– Не, у меня скромнее, – поддержал Макс. – Одна банка и полбутылки.
– Скромность – понятие не всегда правильное.
– Согласен.
После того, как поели, они собрались, мусор оставили на месте и вышли на природу, на тропу неизвестного. Встав в колонну, они пошли друг за другом: Макс — впереди, Аркадий — позади.
Окружающий пейзаж со времени их отсутствия не изменился. Те же краски, та же кисть, тот же холст, и конечно, тот же художник. У него был тот же настрой, то же мнение, то же восприятие действительности, та же жизненная позиция. Этот художник в основном добр, а порой сердит, потому что его нарисованные люди не ведут себя так, как хотелось бы. Это в корне портит картину, а когда у мастера что-то не получается, он нервничает. Но наш мастер особенный, у него ещё осталось терпение и ещё осталось желание закончить работу. А всё потому, что лист ватмана у него один, и все неполадки приходится устранять на оригинале. У этого художника нет черновика, чтобы расписать всё по моделям, но это не значит, что он – дилетант. Он – Мастер с большой буквы, потому что создал всех и каждого.
Эх, какая красивая зимняя пора! Безлюдные панорамы, спокойные цвета и не менее хорошие модели. Всё нужное для человеческого отдыха в себя может включать зима, будь то место для лыжни, естественный каток-озеро или горки для саней. На всё способна рукодельница-зима!
Двое путников уже преодолели с полкилометра по занесённому снегом полю. У обоих из них в головах были вопросы обо всём, вот только выводы не могли прийти им в голову. Сначала, на перевале, им всё показалось столь странным и страшным. Пещера запомнилась, как могила Насти и как убежище неизвестного маньяка, желавшего их убить. За пару сумасшедших дней их внутренний дух очерствел, а перемены в психике не заставили себя ждать. На смену острого психоза пришла мания преследования, а на смену ей ненормальное спокойствие. Макс был сиротой, а вот Белозубов – единственный и горячо любимый единственный сын в семье. Все закрывали глаза на его  недостатки и присваивали его душе мнимые качества, которыми должен обладать истинный человек…
– Давай передохнём, – шумно выдохнул Аркадий и остановился около сломанной берёзы, отряхнул её ствол и присел. Макс, не споря, разместился рядом.
Они молча сидели, восстанавливая силы для дальнейшего похода.         
– Идём? – спросил Макс, вставая на снег.
– Давай ещё пару минут, – говорил Белозубов, приподняв вверх руку.
– Хорошо, но только две.             
Аркадии опустил голову, продолжая глубоко дышать.
– Сейчас бы сигаретку, - сказал он и поводил глазами в сторону.
– Ты и так пыхтишь, как паровоз, какую тебе сигаретку.
– Но ведь резко бросать нельзя, нужно всё делать постепенно.
– Подыхать ты будешь постепенно, куряга.
– Не бойся, не раньше тебя кони двину. Всё решает судьба.
– Ха, судьба, – наигранно сказал Глухих. – Всё решаем мы сами, когда умереть, а когда ещё пожить.
– Ты не веришь в Бога?
– Не верю.
Аркадии покачал головой, не зная, что добавить.
– Ты заметил, здесь нет белочек?
– Кого? – не удержавшись и поржав, спросил Макс.
– Ну, белок, они должны жить в лесах.
– Зоолог недоделанный. Если ты их не видишь, это не значит, что их нет.
– Да ну тебя, я имею в виду вообще всех животных.
– Но сказал-то: «белок».
– Нет птиц, это самое странное, – продолжил Аркадий, не слушая Макса.
Послышалось карканье и чёрный ворон, спикировав, будто истребитель, сел на ветку соседней берёзы, с интересом наблюдая за людьми.
– А ты говоришь, птиц нету, – сказал Макс.
Птица ночи, не моргая, остановила свои глаза-бусинки на Аркадии и замерла.
– Эх, чёрный ворон, что ж ты вьёшься над моею головой, - пропел недурно Белозубов, скомкал снег и кинул им в птицу, но та, будто предугадав, вспорхнула вверх и улетела. – Ты добычи не дождёшься…
– Зачем спугнул?
– Ибо нефиг.
Макс хмыкнул и толкнул в плечо товарища, отчего тот чуть не упал назад.
– Ты что творишь?
– Пошли, засиделись.
Глухих поправил рюкзак и пошёл дальше. Аркадий соскочил с берёзы и пошёл за ним.
Следы так и вели двоих парней за собой, увлекая две души в дальнейший путь. Метр за метром молча тянулся, забирая ещё двадцать минут золотого времени…
Аркадий наткнулся на рюкзак спутника из-за того, что тот резко остановился. Снег стряхнулся с сумки Макса и упал вниз.
– Чего встал? – Белозубов не дождался ответа, потому что нагнулся зашнуровывать ослабленный ботинок и сам увидел, в чём было дело. Почти рядом с его носом был свежий отпечаток ступни зверя, по форме вроде собачий. Аркадий это вслух и предположил.
– Не думаю, – ответил задумчивый Макс. – Скорее всего, волчьи следы. Смотри, какая большая лапа.
Белозубов выпрямился и сошёл с курса, обходя кругом то место, где стоял Глухих.
– Прибежал из леса, – далее сказал Макс, почесав голову. – Наверное, увидел нашего знакомого незнакомого и пошёл за ним.
- Или по следам.
– Или по следам, – подтвердил Макс и обвёл пальцем площадь снега рядом с собой. – Видишь, обнюхивал их.
Парень сделал около пяти шагов вперёд, подставив ладонь ко лбу, чтобы хоть чуть-чуть добавить чёткость видения в снегопаде.
– Да, точно, волк пошёл по следам.
– И мы пойдём по ним?
– Да. Не бойся, волки трусливы, если заметят двух здоровых людей, подожмут хвосты и уйдут.
– Уйдёт стая волков?!
– Стая нет, стая может загрызть, а вот один волк уйдёт.
– Обнадёжил, - огрызнулся Аркадий и посмотрел ещё внимательнее на следы.
– Видишь, – произнёс Макс, – Пришёл один волк, делай выводы из моего рассказа, а когда сделаешь, чеши за мной.
Он повернулся и пошёл дальше, всё так же прикрывая рукой глаза.
– Вот что значит безысходность, – прокричал Аркадий, пнул снег, отчего тот распылился и лёг на седую землю.
Белозубов вздохнул и пошёл, нагоняя Глухих и неприятно косясь на следы санитара леса.
Цепочка отпечатков лап тянулась дальше, рядом с человеческими следами. Причём зверь не наступал на них, шёл своим ходом, в метре от неровной поверхности снега. Было видно, что он через определённые промежутки времени склонялся к хоженой единожды тропинке, но потом менял своё мнение и отходил ещё дальше, но шагая в параллельном направлении.
Макс подложил палец под лямку рюкзака, чтобы перенести тяжесть сумки на кисть, натянул шапку до бровей и коснулся глаза. Парень вспомнил, что на этом месте был значительный синяк и отёк. Он ещё раз провёл пальцем по носу и вокруг глаза, надавливая в разных местах. Боли не было, как не было и отёка. Макс повернулся назад.
- Зеркало есть?
Аркадий, щурясь от снежинок, шагал почти не глядя под ноги вперёд, в нескольких метрах позади ведущего.
– Зеркало есть? – повторил свой вопрос Глухих.
– Тебе что, краса, губки накрасить? – ехидно улыбнулся Белозубов, приставляя ладонь к мнимому козырьку и разлепляя мокрые и липкие веки.
– Не остри. Как тебе моя харя?
– Максима, ты любую топ-модель выиграешь с таким личиком.
– Сейчас по зубам получишь, баклажан в куртке. Отвечай нормально.
– Нормально нужно ставить вопросы.
– Синяк есть? – пояснил Макс, указывая на глаз.
– Нет.
– Чёрт, – Глухих стянул шапку и провёл рукой по макушке. – У меня же ещё повязка-чепец была.
– Ты её снял.
– Когда? – удивился парень, надевая шапку.
– В пещере.
Глухих наклонил голову, вспоминая все прошедшие затемнённые моменты, но ничего подобного не припоминал.
– Для тебя это принципиально важно? – Аркадий стряхнул движением плеча ложащийся снег.
– Нет, просто… А синяка давно нет?
Белозубов покрутил головой и выдохнул, пропуская наружу послушный пар.
– Сегодня с утра не было. Может, пойдём? Сам же подгонял.
Макс утвердительно и отрешённо покивал, развернулся и, глядя на поверхность, где стоял, пошёл дальше.
Следы добровольно вели за собой двух путников, но через сотню метров ни с того, ни с сего исчезли. Просто исчезли, как исчезают звёзды, как уходят бездушные отцы из семей, по-английски. Ни тебе намёка, ни указания – пустота. Всего бы ничего, вот только эти отметины лап и ног были единственным компасом, единственной картой в руках двух молодых людей. В дикой природе компас могут заменить звёзды, мох, а карту память, ты ведь всё равно в неё смотрел и запомнил очертания низин, равнин и возвышений. Но что в такой ситуации могло заменить следы? Тень, которую оставляло животное или оставлял человек? Извините, снег – не фотоплёнка, на него не запишешь картину окружения. А может, путникам мог помочь запах? Запах есть у всего живого, да вот подобающий нюх есть не у всех. А если незримая энергия, с помощью которой читают два зеркальных мира медиумы, экстрасенсы, маги, друиды, жрецы, ведьмы и прочий наполовину шарлатанский, наполовину честный круг людей, если эта энергия протянулась за нужными объектами и царит в атмосфере? Увы, у путников нет третьего ока, шестого чувства и дара сообщения своего разума с тем мистическим и фантастическим миром. Как жалко, что от волка и безликого человека не осталось ничего. Даже мизерной крупинки, которая была бы позарез нужна парням. Поезд ушёл, и ушёл далеко.
– Как сквозь землю! – констатировал Белозубов, пройдя на десять метров вперёд по мнимой траектории.
Макс отмахнулся от навязывающегося снега и оглядывался по сторонам.
– Слышишь? – спросил Аркадий, всматриваясь в горизонт и не видя ничего из-за пуха, сыплющегося с облачного одеяла.
– Да, – ответил Макс, не зная, что предпринять.
– С таким снегопадом, заблудимся! – крикнул Аркадий, подходя ближе к спутнику.
Это точно, у Макса в глазах уже с двадцати метров начала мелькать фигура товарища.
– Куда теперь? – спросил Белозубов, поправляя сползающий капюшон.
Глухих водил очами вокруг, но белый плен окутал их вдвоём, не давая увидеть ничего более.
– Макс, куда?
– Да откуда я знаю? Пошли направо.
– Почему направо?
– Тебе ведь нужно было моё мнение.
Макс повернул тело и поплёлся в сказанном направлении.
Молочный туман подступал со всех сторон, казалось, он исходил прямо от них двоих, подминая под себя сотни гектаров по диаметру. Снег уже валил так, что первый день похода обращался в сказку. Ветер был несильный, но его хватало, чтобы запутывать маршруты снежинок в паутины пауков, накаченных наркотиками. Помню, был у учёных такой занимательны эксперимент с насекомыми...
Идти становилось всё легче. Вокруг всё было бело, можно было подумать, что ты в раю. Тишина и никого из двуногих, если не взглянуть назад. Макс был в нирване. Первый раз за все годы ему начало нравиться спокойствие. Все проблемы отходили на второй план. Проблема о его дальнейшем выживании. К чёрту, главное, что теперешнее состояние организма ему очень понравилось, главное, чтобы оно не прекращалось. Тяжело жить и ощущать каждый божий день, что не имеешь цели. Намного легче пропускать в понимании и зацикливании ненужные дни и приобрести цель.
Глухих раскрыл глаза и насладился жизнью по полной. Сотни бесцветных гвардейцев атаковали его лицо каждую секунду, подморозив кожу и лишая её возможности полного осязания. Снежинки приятно, будто массажируя, ударялись о щёки и падали вниз. Этот звук чувствовался сердцем и был похож на барабанную дробь во время восхода короля на трон. Макс не знал, под какую мелодию происходит коронация, но ему подумалось именно о ней. Эти ритмичные удары, эти полёты и падения звука, всё было мило юному организму, понявшему истинную жизнь…
Аркадий же ненавидел такую погоду. Эти снежинки на манер кинжалов резали его лицо, причиняя боль. Парень подчинялся их деспотическим выходкам, потому что был бессилен перед госпожой природой. Он непонимающе смотрел то влево, то вправо, держа руками капюшон, чтобы тот не слетал. «Непонимающе» от того, что не понимал это естественное и коварное явление - снег. Как химик, он знал его, но как заблудившийся человек не понимал. Аркадий не любил эту застывшую водную стихию и желал задать ей много вопросов, но белая госпожа, сначала ласково провела ладонью по его скулам, а затем отдёрнула руку и воображаемым кнутом ударила парня. «А-а-а» - прошептал он и опустил голову, согревая левой рукой застывающие на морозе щёки. Аркадий поморгал глазами, провожая в путь назойливый кусочек снега с век. Белозубов просто глянул вперёд и его настроение поднялось.
– Макс, дерево! – прокричал он.
– Чего голосишь? – возмутился Глухих, его связь с нирваной ослабела.
– Давай остановимся!
– Нахрена? – лаконично и спокойно вопросил Макс.
– Переждём буран.
Тибетский дух умиротворения сполз с души Глухих и улетучился вместе с порцией ветра.
- Ладно, давай переждём.
Макс шёл, не смотря на дорогу, запнулся о вылезшую кочку и упал.
– Блин, – сказал он, уткнувшись подбородком в снег. – Осторожно, – вдогонку крикнул он.
– Что это, камень? – спросил Белозубов, подходя и помогая встать товарищу. – Если камень, то давай подопрём к стволу и залезем на макушку берёзы.
Макс ничего не ответил, отряхнулся и подошёл к кочке, раскапывая её.
– Давай помогу, – вставил Белозубов и двумя руками принялся счищать снег с объекта. – О, твёрдое, точно…
Под слоем снега показалась чёрная оболочка.
– Это не камень, - прошептал Белозубов.
Макс потыкал в твёрдое образование пальцем, затем положил сверху ладонь и поводил из стороны в сторону. Кисть сначала ходила сама, но потом оболочка неизвестного пришла в движение и ходила из стороны в сторону. Макс нащупал под ней что-то более твёрдое и продолговатое, да не одно. Здравый смысл вернулся к нему вместе с отвращением.
– Это шерсть, – проговорил Глухих и понял, что он трепал под рукой кожу мёртвого животного.
Аркадий попятился назад и присел у дерева.
– Волк? – спросил он.
Макс раскопал снег чуть больше, по изгибам можно предположить, что это была собака. Но какая может находиться собака в лесу? Одичавшая, а скорее всего…
– Волк, – подтвердил Глухих, вытер руку в перчатке о снег и встал.
– Что его убило? – спросил Белозубов.
– Иди сам и посмотри, не хочу копаться в трупе.
– Я тоже, – задумчиво промямлил Аркадий. – На дерево полезем? – он повернул голову и задал вопрос.
Макс снял перчатку с руки и почесал над губами.
– Полезем, – ответил он и подошёл к кроне. – Я первый.
Глухих снял рюкзак, протянул его Белозубову и, поплевав на ладони, ухватился за первую ветку и подтянулся вверх. Парень обоими руками обхватил ствол дерева и посмотрел вверх, оценивая ситуацию.
– Давай вещи сюда.
Белозубов подал первую сумку, Макс её принял и не глядя, забросил вверх.
– А если не долезешь? – сказал Аркадий.
– Твоя сумка? – донеслось ему вместо ответа.
– Да.
– Будет стимул. У тебя. Давай вторую.
Свой рюкзак Макс принял, раскачал и бросил на соседнюю ветвь. Он не долетел немного и упал на снег.
– Подай сюда, - буркнул Глухих.
Аркадий с негодованием взял рюкзак и приподнял над собой. Макс его принял, также раскачал и кинул. Опять мимо.
– Сам спускайся и доставай.
– Без проблем. Ты лезь вверх и снимай свой.
Белозубов поругался сквозь зубы, схватил сумку и снова поднял вверх.
– Последний раз.
– А больше и ненужно.
Глухих взял свой рюкзак за лямку, и не думая просто кинул. Сумка этой лямкой и зацепилась за ветку. Макс победоносно кивнул сам себе, отстранился слегка от кроны и посмотрел вверх, лавируя лицом от низвергающихся, вертикальных по своей жизни, крошечных белоснежных личностей. Далее он вытянулся во весь рост, подстраховываясь боком о крону, и схватился за верхнюю ветвь. Подтянулся и залез вверх, попутно снимая рюкзак Белозубова с соседней ветки и притягивая его к себе. Вершина дерева была идеальной точкой для пережидания снегопада. Крона на её пике изгибалась почти горизонтально, а широкие ветви густо торчали во все стороны, расширяя место ожидания.
– Ну как? – крикнул Белозубов.
– Сойдёт, поднимайся.
Аркадий присмотрел наилучший вариант подъёма и стал взбираться на дерево. Он недовольно кряхтел, когда не получалось подняться на уровень выше, но собираясь с силами, всё-таки преодолевал преграду. Поднявшись к товарищу, он сел подле него и взял свой рюкзак.
– Помоги, - сказал Белозубов, вытаскивая плед из недр сумки.
Макс взял один конец и растянул половину чёрного одеяла на себя, зацепляя за ветку с одной стороны, Аркадии нацепил другой конец на крону, а два других угла зафиксировал ниже. Глухих сел под покров пледа, подтягивая свои ноги под себя и смотря в сторону на то, как белая пелена кружит и улетает вдаль, навстречу к неизвестному…

***
Осторожно выйдя за входную дверь здания администрации, четверо человек покинули парковочную зону. На нашем пути не встал ни один половинчатый, все противники либо разбрелись, либо попрятались по углам. Кровь в здании на втором этаже была везде, на полу, на стенах, особенно на стене, куда вошли десятки пуль, и даже отчасти на потолке. Первый этаж был относительно чистым, если измерять в наличии бездвижных чужих, лестница тоже. Разбаррикадировав заложенную и простреленную из автомата дверь, Громов первый вышел на улицу, а за ним и остальные. Осторожно обогнув три тела на крыльце, они сошли с бетонного пристроя на промёрзлый асфальт. Женю всё это время вёл до выхода я, так как она закрыла глаза руками, чтобы не видеть ужаса, царившего вокруг. Когда она наступила на что-то мягкое, то завизжала и отскочила в сторону,  едва не сбив с ног Антона. На территории администрации не было ни души. Безмолвный половинчатый лежал у одного окна и не шевелился, второй лежал за стеной. Иван проверил салон семёрки, но она оказалась разбита не только снаружи, но и изнутри. Проводник повёл нас опять к себе в дом, говоря, что нужно приготовиться лучше к отъезду, а главное, найти транспорт, потому что без него отъезд из Лазурного невозможен. Если пойдём пешком, не ровен час выбьемся из сил и заплутаем на трассе. Снег шёл всё сильнее и сильнее, ветер разгонял белёсые тела в разные стороны,  иногда жонглируя ими по кругу, как апельсинами. Громов внимательно осматривал местность перед каждым шагом, но враги не показывались нам на глаза, ведь наверняка кто-то остался в живых. Пройдя по известному нам маршруту, мы вошли опять в тихий дом проводника, расположившись на кухне. Я снова пошёл за сухими дровами, снова растопил камин. Женя отрешённо сидела на табуретке и смотрела в стену, покачиваясь то в одну сторону, то в другую. Я же нашёл тряпки, постелил их на пол у камина и сел, согреваясь у огня. Снять верхнюю одежду хотелось неимоверно, ведь как-никак в куртке я уже день с лишним, а это напрягает. Антон повторил за мной и сел рядом, но на голый и холодный пол. Меня-то, конечно, тряпки эти не спасут, просто в детстве всегда учили подкладывать под одно место что-то, когда садишься на холодную поверхность.
Иван вошёл на кухню, закинув свой рюкзак на стол, положив на пол автомат, подле него сев, закрыв глаза и ровно дыша. Женя за сегодня устала окончательно, сложила голову на плечи и заснула. Антон не стал ничего спрашивать, понял, что время отдыха, и продолжал смотреть на огонь. Я делал то же самое, мозг не хотел погружаться в беспамятство, отключаясь от внешнего мира, он просто направлял глаза на огонь, тем самым расслабляясь. Близость тепла, потрескивание дров опутывающе тянули меня в сон, но мозг почему-то препятствовал этому, каждые пять минут усиливая стуки сердца, отчего я отходил от дремоты. Приятное ощущение той атмосферы спокойствия, тепла навеяли на меня спокойствие, и не было уже никакого метеорита, взрыва, Безликого и трупов.
– Андрей, а что ты чувствовал, когда убивал?
    Эти рядом произнесённые слова развеяли туман над моей головой и окунули тело в воображаемую ледяную прорубь. Я повернул голову и увидел Антона, чьё гладкое лицо без намёка на щетину, только на пух играло одной щекой и линзами очков отражающимся от камина светом.
– Что, прости?
– Когда стрелял в живых людей, что ты чувствовал?
Действительно, что я чувствовал? Так сразу и не вспомнишь. Если вспомнишь, то постараешься забыть.
– Чувствовал… страх, сочувствие, отвращение, – сказал я естественные фразы и не стал заглядывать глубже к себе в душу.
– Понятно, - Зайцев кивнул и помолчал. – А я ничего не чувствовал.
– То есть как?
– Обычно. Помню, как стрелял в мужиков, в баб, а не чувствовал ни-че-го.
– Ты же защищался.
– Я этого не понимал, сказали стрелять, ну я и выстрелил.
Антон умолк минут на двадцать, я думал, что он заснул, но нет.
– Это нормально?
– Что «нормально»? – прищурив глаза и разлепляя сухие губы, спросил я.
– Нормально убивать не по своей воле, а по приказу? – пояснил он и вдогонку сказал. – Я – маньяк.
– По твоим суждениям армии всех стран – маньяки. А армии России, США, Франции, Англии и Германии – серийные маньяки.
– Но ведь у солдат нет другого выхода. Не выполнил приказ - под трибунал.
– В нашем случае трибунал выдавался бы половинчатыми.
– Кем? А-а-а, ты так называешь жителей Лазурного.
Я покачал головой.
– А как их ещё называть?
Антон провёл пальцем по дужке очков, вытирая пыль.
– Дров подкинь.
Я одной правой подцепил два небольших полешка и по очереди снарядил ими костёр. Искры выбились из недогоревшего топлива, протягивая свои жгучие руки к моему лицу, но на полдороге остывая и опадая вниз в виде пепла.
– Халфы… Им больше подходит, нежели «половинчатые».
Я улыбнулся уголком рта и протянул руки ближе к теплу. Огонь отозвался взаимностью и обвил своими руками пространство, наклоняясь в мою сторону.
– Расшифруй, – бросил тихо я и зевнул.
– От английского слова «Half», что на нашем половина.
– Мда, подходит-то ладно, только ты так и будешь их называть, больше никто.
– Почему?
– Как бы тебе сказать. Например, когда в СССР вторглись фашисты, мы же их так и называли, никто в горячке не говорил, что они фашист-социалистические захватчики.
– Ну, во-первых, нацист-социалистические, а во-вторых, халфы – как раз и есть тот лёгкий вариант слова, как «фашизм».
– С тобой спорить, что замки открывать зубами.      
Я зевнул ещё сильнее и всё-таки погрузился в сон, которого так не хватало. Мозг это понял только сейчас, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда…
   – Просыпайся, - проводник толкнул меня в бок.
От неожиданности я слегка подскочил на месте и повернул лицо с мутными глазами. В комнате был только я и Громов, Жени на месте не было, Антона тоже. Добрый огонь, что согревал моё тело давно, погас.
– Который час?
– Пятый вечера с небольшим.
– Выходим?
– Да. Поешь потом, а то время потерял.
– Разбудили бы.   
– Мы тоже его потеряли. Сначала дело, потом еда. Где твой пистолет?
Я пошарил рукой по карманам, потом вспомнил, залез в рюкзак и подал Ивану ТТ с дополнительной пустой обоймой. Он вытащил магазин, загнал обратно и вернул мне пистолет.
– Плюс к карме за переноску оружия, - сказал он и поправил шапку. – Внутри четыре патрона, лучше сбереги. На следующем досуге почисти ствол, напомни мне, я объясню. Что сидим? Выходи на улицу, закрываю ворота.
Я поднялся на ноги, хрустнув коленями, и вышел прочь из дома. Антон с Женей сидели рядом на скамейке, бросили взгляд на меня, а потом стали смотреть по-прежнему в сторону. Кожа вокруг глаз Жени немного распухла от слёз, щёки потеряли былой пыл, но она оставалась такой же, даже не могу объяснить, какой именно. Громов вышел из ворот, теперь без рюкзака, только с автоматом. Он закрыл двери на ключ, положил ключи в водосток и, не глядя на нас, пошёл в дорогу. Чёрт, я уже к этому привык, махнул рукой сидящим и вышел на дорогу.
– Ночуем здесь? – вопросил я, догоняя Ивана.
– Определённо. Возьмём снегоход, отыщем машину и рано утром в путь. 
– Какой снегоход?
  – Свою подругу спроси.
  Я посмотрел назад на Женю и задал ей тот же вопрос.
– Мы с Сёмой, когда пришли в Лазурное…
– Отставить разговоры, - твёрдо сказал проводник и ускорил шаг.
– Сам же сказал, «спроси».
– На досуге, ишак. Патронов у нас кот наплакал, увидите халфов, говорите мне.
– Ты хотел сказать, половинчатых, – недовольно произнёс я и обернулся к Зайцеву. Тот победоносно лыбился.
– Свой мозг так называй, – осадил Громов. – Всему должно быть название. Так вот, патронов мало, если иссякнут, вынимаете ножи, девушку в кольцо и защищаем до смерти.
– Радостный план, - промолвил Антон.
– А ты знал, куда шёл. Всё, закупорьте варежки и идём.
Дорога была нам известна и потому пролетала быстро. На этом маршруте мы не видели никого. Халфы, что же, пускай халфы. Соглашусь с мнением большинства, не корову же проиграл. Да, насчёт коров и других зверушек, где они? Ещё мне было любопытно знать, где лагерь половинчатых, то бишь халфов. Тактика наступления у них сомнительная, направили один отряд, получили «крем-брюлей» и не вылезают больше. Копят силы или тщательно обдумывают следующий шаг. Интересно, а эти выродки мыслят сами, или они имеют верховного повелителя, что внушает в их разодранные на вид мозги инструкцию к действиям? Монархия у них, демократия, аристократия ли, тирания, деспотия? Нет, ну какими же за тварями надо быть, чтобы пускать в бой детей и женщин? Война не только беспощадная, она непонятная и лживая для тех, кто наступает, и для тех, кто обороняется.
Раздался пронзительный свист, от которого я выхватил из кармана пистолет, а Иван поднял автомат. Впереди, у конца дороги к нам шли и махали руками два силуэта, если присмотреться, то приятно знакомых и ожидаемо неожиданных…

Глава седьмая.
С волками жить...

«Лицом к лицу — лица не увидать: большое видится на расстоянии»
Сергей Есенин.

  – Уоу, уоу, да тут целая группа боевиков, – Белозубов поднял руки вверх, показал свой оскал под стать фамилии. Он подходил всё ближе к нам. Макс не улыбался, просто шёл вперёд, через снегопад, проявляясь сквозь пелену всё больше силуэтом как человек, слегка покачивая плечами.
Громов опустил ствол автомата, посмотрел по сторонам и остановил взгляд на дороге, что была под ногами. Белозубов ускорил темп, опустил ладони и подошёл к проводнику, не зная, что говорить, протягивая вперёд на ходу правую руку. Иван только поднял голову, наклонил её на бок, сплюнул и стоял на месте.         
Улыбка потихоньку сползала с лица Аркадия. Его взор моментально пробежался по нам, но ничего нужно для себя парень в наших побитых харях не нашёл.
– На перевале было две девушки, я всё помню. Где вторая? – Громов поднял взор на парня, смотря сквозь него и при этом успешно нарушил спокойствие мнимое души.
Белозубов часто заморгал, сжал губы, водя нервно изнутри языком от нижней, к верхней. Его обдало жаром, он молчал.
– Погибла, – бросил Макс, проходя мимо Громова, растянув руки в сторону и обняв меня. Его хватка была такой сильной, что я не смел от неё поворотиться. Макс громко выдохнул, отпустил меня и не стесняясь подошёл к Жене, проделал тот же обряд. От натуги девушка выкатила глаза и глянула из-за рюкзака Глухих на меня.
– Как так, погибла? - спросил я, Макс отпрянул от Жени, вяло поздоровался с Антоном.
– Упала с высоты, - ответил он и замотал головой в стороны. – А где шкаф? 
– Кто?
– Ну, этот, – Глухих описал пальцами прямоугольник сверху донизу. – Как его зовут?
– Сёма, – понял и промолвил я.   
– Где он?
– В земле, - гаркнул недовольно Громов, потом опомнился и перекрестился, чего не делал раньше. – Она ему теперь вечная кровать. Обменяетесь впечатлениями потом, один вопрос, где вы были?
– В пещере, - тихо и торопясь сказал Белозубов.    
– Как сюда добрались?
– По волчьим следам. 
  Иван стряхнул прилетающий и наглый снег с ресниц.
– Здесь, в округе, нет волков, тем более, нет пещер. Скорее всего, обычная дикая собака.
– Может быть, – Глухих поправил шапку, перенося вес тела с одной ноги на другую. – Может быть, - повторил он. – Мы шли по свежим следам.
– В такой снегопад? - изумился Громов.
– Да, следы привели в эту деревню, Лазурное, кажется?
– Доброе Лазурное, - хмыкнул проводник.
– А где граждане-жильцы этого местечка? – спросил Аркадий.
   Громов поднял голову, намереваясь что-то сказать, но передумал и просто кивнул.
– Женя, где нужный дом?
– На конце улицы, – ответила она, пряча лицо в капюшон.   
– На конце улицы... А, сразу не вкатил, поди Борисовича дом. Точно, у него и снегоход, и ружьё, видимо это, - он наклонился и постучал костяшками пальцев по прикладу ТОЗ, что висел у меня за спиной. – Всё, отставить разговоры, идём.
Проводник тронулся с места и пошёл быстрым шагом в молочный туман, увлекая за собою нас. Быстро переступая ногами, я снял с плеча ружьё и протянул Максу.
– Против кого воюем? – шуточно спросил он, кладя одну кисть на рукоять, а другую на цевьё.
– Лучше б тебе не знать об этом.               
Аркадий шёл впереди, стараясь идти наравне с проводником, но тот то ускорялся, то замедлял шаг, не давая Белозубову принципиально такой возможности. 
– А если та шавка, что вывела их к деревне, ещё здесь? - спросил я               
– Опасайся халфов, а не дворнягу.
– Кто такие халфы? - вопросил Макс.   
– Позже расскажу.
– Я бы не сказал, что та дворняга бессильная, – протянул негромко Белозубов. - Мы нашли труп волка или собаки у дерева.         
– Освежёванный? – осведомился проводник.               
– Нет, зарытый в снег.      
Женю поразил мощный внутренний удар, она остановилась на месте, отрываясь от группы.
– Подождите, Максим, да постойте же вы!
Иван недовольно встал на месте, как вкопанный и развернулся к девушке. Все остальные, включая меня, сделали то же.   
– Что такое? – спросил я.
Женя проигнорировала мои слова и обратилась к Максу.
– Вы были у той берёзы? Ну, той, как бы сказать. Она стоит отдалённо от всех, крона ещё...
– Кривая, - перебил Белозубов. – И что? 
Девушка неспокойно выдохнула и помотала головой.
– Это не собака, это волк. Вы его видели?
– Мелькнуло что-то перед глазами, мы слезли с дерева, и пошли по следам.
– Это неважно. Вы видели окрас этого зверя?
– Шёл снег, да и до сих пор идёт, ничего не было заметно, может он серый, я не знаю, белый.   
– Иван Григорьевич, – Женя обратилась к проводнику. – На моих глазах белый волк перебил троих сородичей и.... закопал.
Он, обдумывая полученные слова, наклонил голову и посмотрел, в ту сторону, куда все шли полминуты назад.   
– Вы откуда зашли в деревню?
– Куда идём, наверное, оттуда и зашли, – сказал Аркадий.
– Следы куда вели? – поменял вопрос Иван.
– Следы исчезли – вставил Макс.
– Так не бывает, – сказал Громов, кладя ствол АКМ на плечо, подставляя ладонь ко лбу и смотря через падающий снег вперёд. – Плохо смотрели, – добавил он.
– И что теперь? - вопросил Антон.
– Мозги переодень! - крикнул Белозубов.
Антон от неожиданности наклонился назад, но потом выпрямился в полный рост, нащупал в кармане ПМ и успокоился.
– Глупо и не в тему, - пробурчал он.
– Чё ты сказал? – насупился Аркадий. – Настроения у меня нету, могу и челюсть сломать.
– Ты что, охренел? – встрял Громов, сделал шаг и грозно посмотрел ему в глаза. – Замолкни, мажор, если настроения нет, терпи, чай, не баба. Всем тяжело, а ты ведёшь себя, как эгоист конченный. Больше не буду с тобой говорить, прикладом в солнышко и баста.
Белозубов закусил губу, с раздражением посмотрел на молчаливого Антона, развернулся и отошёл в сторону.
– Теперь идём к этим следам, нас много, девушку в центр. Заберём снегоход – это раз, найдём машину – это два, заедем в магазин – это три. Ночевать будем в поле, я передумал. Всё, закрыли рты и за мной. Оружие в боевое положение.
Мы запустили Женю в середину группы, встали квадратом и пошли вперёд по улице. Антон для себя выбрал точку в строю, самую дальнюю от Белозубова...
Громов присел к дороге, тыкая пальцем правой руки в широкий след. Цепочка отпечатков лап вела из-за сугробов, перескочила не чищенную грейдером дорогу, ровно отступив метров на десять, исчезла, действительно, как и говорили присоединившиеся к нашей неполной тургруппе. Иван отряхнул палец, поднялся и посмотрел на два дома, что были справа и слева от дороги. Затем вытянул руку и указал на одно из строений.
– Это?
Женя выглянула пасмурно из-за наших спин и кивнула.
– Расходимся и по одному залезаем в ограду.
Громов потянул деревянную калитку, удостоверился, что она открыта, и дёрнул на себя. Раздался скрип.
Раздались стоны тысяч людей, будто всех посадили в ряд и били кнутом по очереди. Стоны нарастали, показывая, какую боль могут причинять люди друг другу, но спустя несколько секунд чужие переживания ушли из наших сознаний, оставив за собой тянущийся и колючий след.
Громов замер на месте, а когда всё закончилось, поднял глаза и посмотрел на каждого из нас.
– Такое было перед тем, как упала Настя, – проговорил Макс, с силой сжав одну ладонь в другой.
– Заходим в дом, что встали? – крикнул Иван, дёрнув дверь сильнее.
Я пошёл первым, вынимая ТТ и подняв его перед собой. Макс сделал то же самое, но с ружьём. Мы вдвоём поднялись по ступеням, Глухих дёрнул за ручку, а я вбежал внутрь, убирая с прохода тюль и забегая вперёд по коридору. Повернул налево, оказался на кухне, где стояла большая картонная коробка с одним оторванным краем, это был холодильник. Прошёл в другую комнату, это, видимо, зал, здесь тоже не было никого, в следующей комнате, в кладовке, ситуация была одинаковая. Дом пуст. Позади меня скрипнули доски, по полу послышались шаги, Макс осторожно выглянул из-за угла, держа ТОЗ наготове.
– Отбой, – я спрятал ТТ в карман, вспомнил о сложенной в рюкзак кобуре, снял сумку с плеч и достал кожаный свёрток. Расстегнул ремни и обхватил ими бедро. Макс в это время открыл дуло и заглянул в два пустых отверстия.
- Патроны есть?
- К пистолету да, немного.
- К ружью? - поправил Макс.
- Ах, да, - я пощупал левый карман, сунул руку, а высунул уже с тремя патронами. Один был красный, два других синие. Глухих это заметил.
Макс вставил два синих патрона в ствол, защёлкнул его, затем повертел в пальцах красный, желая рассмотреть, какой снаряд был внутри, но мешал пыж. Парень и так и сяк вертел его, но потом плюнул и убрал в куртку.
– Себя не стрельнешь?    
– Не стрельну, – передразнил Глухих, повернулся, прошёл в зал и сел на кровать, покрытую пуховым одеялом. С другой стороны в комнату вошёл Аркадий, упал на кровать в верхней одежде и обуви, Громов, следом за ним, появился в зале, дал леща, Белозубов сматерился, но рыпаться не стал.
– О, что это? – Аркадий одной рукой держал горячую щёку, а другой взбивал одеяло. Он сунул руку под пышный, сгруппированный пух и вытащил на свет вязанное розовое изделие.
– Тут ещё спицы, –  добавил Белозубов. – Чуть в задницу не воткнулись.
– Положи на место! – крикнула Женя, когда увидела детскую самодельную кофточку.
– Без проблем, – Аркадий положил шерстяное искусство обратно, под одеяло и сел сверху. Громов дал ему со второй руки на вторую щёку ещё леща. – Больно!
– Я тебя, псину, закопаю, – сквозь зубы проговорил Иван, расправил ладонь и дёрнул ею над головой мажора, тот слегка мотнулся в сторону. – Слушаем внимательно, ближайшие полчаса сидим на одном месте, от этого никто не умрёт, будете ругаться, может произойти всякое, благо, нет не благо, опыт есть. – проводник помотал головой. – Где Антон?
– Я здесь, – донеслось из кухни.
– Проходи сюда, – бросил Макс.
– Я лучше здесь...
– Меня боится, - гордо сказал Белозубов.
Зайцев, чтобы не казаться слабаком, зашёл в зал и встал у стенки, с видом крайне занятым. Он подошёл к длинному шкафу и начал изучать взглядом те предметы, что были за стеклом.
– Сколько времени? - спросил Громов.
– Шесть с небольшим, – ответил Макс, нервно пробарабанив пальцами по стёклышку часов. – Ставлю таймер на двадцать минут.
Пропиликали кнопки от нажатия на них, Макс опустил рукав куртки и скрестил руки на груди, дожидаясь окончания времени. Все молча сидели ближайшие пять минут и смотрели по сторонам. Время растягивалось, как по геометрической прогрессии всё длиннее и длиннее. Антон открыл стеклянную дверцу, достал оттуда книгу и начал листать, затем первую поставил на место, достал вторую и так далее. На восьмой он остановил свой выбор и читал не прерываясь одну страницу.
– Сколько прошло? – спросил Иван.
Макс поднял руку, поводил глазами и выдал информацию.
– Восемь минут.
Проводник качнул головой, зевнул и ничего не добавил.
Время играло на моих нервах, да и не только на моих, на нервах всех присутствующих, как на гитаре. Оно подбирало аккорды, чтобы пасмурнее становилось на душе. И самое пакастное, оно не фальшивило. Точно попадало в ноты, будто в цель, стреляя при этом резкими пальцами по струнам, то зажимая их, то быстро разрезая воздух ногтями, отчего раздавались звуки. Эти звуки бы нарастали, вот только пальцы второй руки вовремя останавливают дрожащую струну, дёргая следующую и вновь останавливая уже на другом промежутке. Подобно конструктору выстраивался чёрный меч из продольных малых мажорных аккордов и поперечных больших минорных. Как закончилась одна песня мерзавца-времени, этот меч пронзает душу и остаётся там. Но время не дремлет, а играет уже новую мелодию, и уже на пианино. Более плавные и нежные звуки этого воображаемого инструмента не оправдывают себя, а режут и скребут о сердце, становясь похожими по ощущениям на бархатный напильник. Чёрно-белые интервалы группировались и воздвигали из своей общей массы топор. Как доиграла музыка, он полетел и воткнулся звучно рядом с мечом. Далее, пошёл в ход контрабас, выковывая из титана молот и уничтожая вконец моё спокойствие и ожидание лучшего...
- Прошла половина, – известил Макс.
- Может, расскажите, где были? - произнесла Женя, примостившись   на табурете в проходе между кухней и гостиной.
– В пещере, – начал Аркадий, но Глухих его заткнул.
– Давай лучше я, – сказал он и изложил всё, что произошло с ними двумя за последние два дня.
– То есть, Безликий всё это время был с вами? – в конце рассказа спросила Женя.
– Видимо, да, – согласился Макс и снова взглянул на часы. – Пятнадцать минут.
   Антон стоял у шкафа и слушал, не оборачиваясь. Потом он громко захлопнул книгу, подбросил её в руках и повернулся ко всем.
– Я на минуту, не теряйте.
– Нет, ты уж посиди, – проворчал Громов и похрустел пальцами.
– В туалет, – пояснил смущённо Зайцев.
– Я понял, минут десять потерпи.
– Рассказ такой страшный, – съязвил Белозубов.
– Иван Григорьевич, я быстро, не потеряюсь. Уже час терплю.
Проводник недовольно выдохнул.
– Пусть с тобой Макс сходит, – произнёс он. – Ружьё возьмите и осторожно.
– В дерьме не утони, – заржал Аркадий, подложил руки под голову и продолжил лежать на кровати.
Антон невесело опустил глаза, вышел из комнаты, Макс встал и в который раз глянул на часы.
– Осталось три минуты.
Глухих вышел из комнаты, за ремень подтянув ТОЗ и догнал Зайцева на улице. Антон обернулся на подступающие шаги, ничего не сказал и пошёл дальше, огибая по сугробам дом.
– Ты по-большому?
Антон поднял над головой книгу и потряс ею.
– Понятно. Вон, сарай, зайди, да справь нужду.
Антон послушался Макса и остановился у косой двери в прогнивающий стене. Парень дёрнул её за ручку, та отворилась, сноп пыли в такт ей сорвался с потолка и согласованно осел на неровный пол.
– Подожди здесь, – сказал Антон и зашёл внутрь, захлопывая за собой дверь.
– Если что, кричи. – вдогонку объявил Макс, взявшись удобно за цевьё ружья.   
– Ага, – доплыло из сарая.
Макс взглянул на часы. Две минуты. Он расправил плечи и выдохнул, следя за паром, что выбивался изо рта. Нужно было подождать ещё две минуты.
– Эй, люди! – неожиданно донесся незнакомый голос с лицевой стороны дома, отчего Глухих невольно вздрогнул. По телу пробежала рябь, он поправил воротник и пошёл на этот крик. Обойдя угол дома, Макс увидел Громова, что вскинул автомат и целился за калитку.
– Стой там, – крикнул он и спустился со ступеней. Глухих поднял ружьё и нацелился на объект, что мерцал сквозь падающий снег. Иван заприметил парня и кивнул ему вперёд.
– Иди, я прикрою отсюда, – сказал он и поднялся обратно на верхнюю ступень.
Макс боязливо поплёлся вперёд по дорожке и увидел синюю фигуру человека, что подходила всё ближе с поднятыми руками. Это был мужик, в синий рабочей и мятой униформе, похож на электрика.
– Кто ты такой? - вопросил Макс и прижал щёку к шершавому прикладу.
Мужчина прошёл ещё метр и остановился. Затем странно улыбнулся и правой рукой смахнул снег с седой головы.
– Я... я электрик.
Макс переместил вес тело с одной ноги на другую, от нервов устав стоять на одном месте.
– Ты один?
– Да.
– Как оказался здесь?
– Дружочек, мне нужна помощь.
Наручные часы заиграли мелодию, говоря о том, что заведённое время истекло. Глухих бросил взгляд на рукав, откуда заиграла музыка, и испугался ещё больше.
– Что тебе нужно?! – чуть не завопил он.
– Помогите шапку достать.
Макс от этих слов охреневающе усмехнулся.
– Какую шапку...
Раздался протяжный выстрел АК, отчего Глухих чуть не нажал на спусковой крючок.
– Сзади! – покричал Иван и отработал ещё два патрона.
Глухих резко развернулся со вскинутым стволом и на секунду обомлел. Прямо на него нёсся волк. Не вшивая псина, не бешеная лисица, а самый настоящий волк.  Огромной была эта тварь, примерно в величину с самца-алабая. Грация форм, мощь фигуры, всё заплыло в мозгу парня неприятной и дурманящей дымкой. Чёрная, как уголь, шерсть впивалась в подчерепные извилины, а ярко-красные глаза, казалось, разогревали и уничтожали снег на линии перед собой. Всё это он увидел в результате скомканного времени, которое изувечил брызжущий адреналин.
Макс ушёл влево с траектории зверя, сжал обе руки и выпустил первый патрон. Дробь развернулась цветком и пролетела над головой волка, совсем не причинив ему вреда. Тварь разозлённо пролетела в трёх метрах от него, врезавшись в калитку и выбив её с  корнем. Электрик, что стоял рядом с ней, вовремя сделал шаг в сторону и также удивлённо стоял с поднятыми руками. Волк затормозил лапами после удара, провожая сколоченные деревяшки в полёт по инерции. Зверь дёрнул мордой и клацнул сходу ногу пораженного электрика. Мужик вскрикнул, согнулся, но руки так и держал вверху. Громов встал на одно колено, прицелился тщательнее и «отломил» от пустеющего магазина ещё короткую очередь. В момент прицеливания от чёрного расплылась по воздуху невидимая тёмная аура, которая искажала информацию глазного нерва и дала «молочные» координаты цели. Пули вошли в снег, отыскали под ним асфальт или камень, звонко цокнули и приказали забыть о себе. Хищник разрывал в это время сухожилия на ноге мужика, затем на мгновение задумался, выпустил из зубов кровавую ногу, повернулся змеёй и вбежал в ограду. В его красных глазах было две цели, Иван и Макс. Первый стоял высоко, а второй почти дошёл до него, выйдя из сугробов и двигаясь быстро, как мог, по тропе. Волк очевидно выбрал второго. Разгоняясь, будто бык, он хотел сбить с ног Глухих. Только не посредством бодания, а посредством укуса. Иван встал с колена и, как мог пустил пару пуль поверх головы Макса. Дальше стрелять не мог, боялся зацепить товарища, откинул автомат в сторону, сунул руку за пояс, достал сверкающий нож, сделал рывок вперёд, спрыгивая со ступеней, на ходу нечаянно загородил Глухих дорогу плечом, отчего тот ударился о него, потерял равновесие и упал, нажимая в полёте на спусковой крючок и вгоняя заряд дроби в крыльцо, отчего доска проломилась. Ружьё громыхнуло, дало отдачу прямо в живот и выбило воздух из лёгких. Я в это время выбежал из входной двери, держа пистолет наготове. Аркадий и Женя смотрели в окно.
Громов  перехватил холодное оружие поудобнее и выставил вперёд. Волк понял, что налетать на металл опасно, ушёл в сторону, снижая скорость и убегая за дом.
- Автомат!
Я подцепил левой рукой штурмовую винтовку и кинул Ивану. Тот поймал её, прижал нож к магазину, обхватил кистью и побежал, огибая с другой стороны дом. Макс хрипя поднялся на ноги, поднял ружьё за ствол и держась за живот, побежал за волком, тащя приклад по снегу. Он поднял ТОЗ, переломил его и вставил трясущимися руками последний красный патрон из кармана. Я последовал за проводником. Из-за заднего двора раздались около пяти безостановочных выстрелов. Я ускорил темп и обогнул угол. На территории этого участка стояла сарайка, и в данный момент она была слева от меня. Дверь была распахнута. Оттуда шли следы чёрного, если провести мысленно по ним кривую линию, то в этом можно убедиться. Волк вышел в ограду через сарай. Но там были ещё и человеческие следы. Я, не думая ни о чём, поменял приоритеты и вбежал внутрь деревянного хилого строения. Это стоило мне немалых душевных сил. Пол был выстелен из деревянных брусьев, на которых в обилии были щепки, грязь и затасканный серый снег. Также там была кровь. Лужа крови. Посередине помещения стоял белоснежный и новый снегоход «Буран», а в углу, у стены, опустив лицо и подогнув ногу, безвольно сидел человек. И лужа растекалась по комнате от него. Моё сердце больно простучало, но ноги продолжали направляться всё ближе и ближе.             
– Антоха, родной! – крикнул я, отпустил ТТ, тот упал в красную лужу, разбрасывая брызги.
Я приблизился к знакомому парню и разглядел напополам разбитые очки, лежащие рядом. Он их всегда поправлял... Чёрт! Я вспомнил тот сон, тот бред, что лился из моей головы, когда я лежал под упавшим деревом.
Я дотронулся до его спутанных волос и толкнул голову вперёд. Кожи не было. Не знаю, какая сила нужна, чтобы... Всё, как во сне. Ну, почти всё. Зайцев дёрнулся, я думал, что он ещё жив, как бы не так, это судорога. Я видел каждую мышцу, каждое сухожилие, видел прикрытые красные веки... Поздно, он умер. Я от горя ударил кулаком в стену. Дерево треснуло, осталась вмятина. Далее я опустил голову и увидел раскрытую книгу в твёрдом переплёте. Это было старое собрание сочинений Пушкина. Кровь заполнила собой всё книжное пространство, лишая меня возможности успеть запечатлить   в памяти год, когда был сотворён стих.
Прогремел оружейный выстрел, который вытянул меня из путаницы мыслей. Я сделал шаг назад, поскользнулся и упал на спину, марая куртку. Затем я подтянул к себе пистолет, откуда слетели капли жидкости, погрузил кисть на четверть сантиметра в грязный пол, толкнулся ногами, выпрямляясь и покидая этот сарай. Из-за угла дома вышел потрёпанный Макс, увидел мои  буроватые местами штаны, розовые следы и глянул мне в глаза. Я выбросил пистолет в снег, отвернулся и побежал от этого взора прочь по сугробам к крыльцу. Там, на пороге, меня встретила Женя.
- Андрей...
Я толкнул её небрежно в сторону, взошёл внутрь дома, водя темнеющими глазами по сторонам. Увидел скопления наших рюкзаков, заприметил сумку Антона, впился пальцами двух рук в ткань возле молнии, а потом дёрнул в разные стороны, вырывая собачку-замок с нитками. Затем запустил руку внутрь, почувствовал приятный, остужающий руку стеклянный холод, обхватил горлышко бутыли и вынул водку на свет. Быстро скрутил крышку, впился губами и поднял донце вверх. Слишком медленно льётся. Вынул изо рта, вошёл на кухню, отыскал почерневшими глазами чугунный ручной умывальник. То, что нужно. Размахнулся и ударил горлышком. Стекло разломилось, бриллиантами разлетелось в стороны. Я немного наклонил битую бутылку, чтобы немного на пол вылилось содержимое вместе с осколками.
– Андрюх...
Сзади подошёл Белозубов и смотрел на моё страшное лицо.
– Ты чего?
– Ничего, – не своим голосом ответил я, поднял вверх бутылку.
Водка лилась, будто горная река по разбитым краешкам, как по лезвиям, как по камням и попадала мне в рот, обжигая его. В это время сделал вдох, затем проглотил огненную жидкость и поплатился за такие глупые действия. Спиртовая основа напитка попала не в то горло, как говорят в простонародье. Я захрипел, выпустил из рук бутыль, отчего она упала на пол, разбилась на тысячу осколков, которые распространились по округе. Потом сам упал на колени, пытаясь  бороться с водкой, которая одновременно жгла бронхи и кишечник.
– Ты придурок, что ли?
Аркадий подскочил ко мне, нагнул мою спину, выпрямил ладонь в виде лодки и принялся бить вдоль позвоночника, отчётливыми движениями. Я сам задыхался от этиловых паров, которые огнемётом разжигали всё внутри. Остатки водки, которые не усвоились, выплеснулись изо рта и попали на разбитые стёклышки. Глаза покраснели, туманная чернота ушла, но плюсом к прочему обильно проявились слёзы. Белозубов взял меня за руки, потянул назад, волоча и кряхтя по дощатому полу.  Он подтянул моё тело к кровати, положил на спину, потом перевернул на живот и опустил голову вниз с пухового одела, так, чтобы она висела. Сознание туманилось и уходило от такого положения.
– Не так, – пробурчал Аркадий, поднял меня вновь и посадил к стене. Он стянул с волос шапку, потом обхватил мой подбородок кистью и двигал головой из стороны в сторону. – Ты меня слышишь?               
– Да, – промямлил сухим языком я. – Воды.
Белозубов слез с кровати, порылся в своём рюкзаке, достал полбутылки чистой воды, свинтил крышку, вернулся и вставил её горлышко мне в рот. Я жадно глотал, тушил пожар внутри. Когда напился вдоволь, кивнул, и бутылка отсоединилась от губ. Вроде бы полегчало. Мысли мягко ступали на мозговые извилины, принося больше удовольствие, чем боль. Захотелось спать, сам я стал слегка вялым.
– На улицу, - пробасил через окно Громов.
Аркадий мотнул головой и крикнул в ответ.
– Сейчас.
Он посмотрел на мои закрывающиеся глаза, проверил пульс.
– Нигде не болит?
– Нет.
– Хорошо, полежи тут, я посмотрю, что там за кипеш.
Он отошёл в сторону, предоставив меня на попечение сну...
Снегопад утих, и теперь на землю падали лишь последние замороженные отголоски. Солнце устало за сегодня бить своей энергией по грешной земле, уходило за горизонт, чтобы вновь обрадовать людей светом через порядочную долю пирога, что зовут настенными часами. Белозубов поправил куртку и вышел на улицу. На снегу, у крыльца сидела Женя, закрыв лицо руками и плача.
– Что такое? Где волк?
Девушка после этих слов зарыдала сильнее и повернулась к парню спиной. Аркадий не дождался ответа, сошёл со ступени и пошёл в обход дома. Пройдя метров пятнадцать он увидел открытую дверь сарая и Громова, что молча стоял у неё, заложив руки за спину и глядя внутрь. Он заметил Белозубова и повернул голову.
– Где Макаров?
Аркадий остановился, не дойдя до проводника.
– Андрей, что ли?
– Ну.
– Так он спит, водки налакался. Разбудить?
– Не надо. Ты врач?
Белозубов замялся.
– Почти да.
– Хирург?
– Хирург, - подтвердил парень.
– Трупы видел?
Аркадий побелел и приоткрыл рот.
– Что? Какие трупы?
– Иди сюда.
Парень опасливо подошёл к манящему пальцем Ивану, встал подле него и посмотрел на начинку сарая.
– Такие.
У стены лежал весь в крови Антон,
– О Боже... Кто его так?
– Это ты мне должен сказать. Я думаю, да и очевидно, что волчара, только откуда он взялся? Осмотри тела и вынеси вердикт, кто убийца.
Громов похлопал Белозубова по плечу, а сам пошёл в огород, что этой зимой засыпал порядочно снег. Посередине лежало мёртвое чёрное тело волка, рядом с ним на коленях стоял электрик, трясясь, а над ним Макс, приставивший дуло ТТ к его голове. Громов обошёл Глухих.
– Дай сюда, – проронил он, Макс ткнул пистолетом в макушку мужика, потом отошёл и протянул оружие Ивану.
– У тебя две минуты, рассказывай, а то пристрелю, – проводник взвёл курок. – Время пошло.
Электрик заскулил, наклонившись над мёртвой псиной.
– Больно... ноге больно.
– Я не это хочу услышать, скажешь правду, залатаем.            
Мужик через спину сжимал ногу, которая в районе ступни была размозжена клыками зверя.
– Ребят, мне больно...
– Кто ты такой, осталась минута, а то выстрелю.
– Я... электрик. Помню, залез на столб, работал, работал. Потом БАХ, и всё. Никого не нашёл в этой деревушке.
– Женя сказала, что видела тебя, а ты видел её, – вставил Макс. – Получается, обманываешь.
– Когда? – дёргаясь, повернул изумлённое лицо электрик.
– Они шапку тебе доставали...
– Шапку! - воскликнул псих. – У меня пропала шапка, поможете достать? 
Громов взял пистолет за ствол, отсоединил магазин и с размаху заехал рукоятью по башке электрика. Тот не успел возразить, дёрнулся и упал вперёд, прямо на волка.
– Убил? - спросил Макс.
– Нет, оглушил. Он сам окочурится через час другой, посмотри, у него на ноге сухожилия всмятку. Без перевязки и должного ухода долго не протянет. Засранец, почему он подошёл к нам именно сейчас? Ты почему отошёл от Антона?
– В смысле? Увидел его, - Макс показал обеими руками на лежащее тело.
– Ах, точно. Зайцев не кричал?
– Нет, тогда спокойно зашёл в сарай.
– Поганенько. Говорил же, сидите на месте! – Иван с силой пнул волка по рёбрам и загнал обойму обратно в ТТ. – Эх, Антон, Антон. – Громов нагнулся, скинул электрика с собачьего тела и тужась, перевернул волка на другой бок. – Ты где такой патрон взял, снайпер?
Бок зверя был пробит и сильно искорёжен.
– Андрей дал. А что за это патрон?
– Дум-Дум.
– Поясни.
– Экспансивная пуля. Почти как обычная, но с отверстием и несколькими разрезами. Противозаконно для ведения войны.
– А для охоты?
– В принципе, можно, но негуманно. Ох Борисович, ох жук. Царство небесное ему. Говорил, чтоб не покупал такой заряд, не послушал меня.
С подогнутыми и кровавыми руками к ним подошёл Аркадий.
– Ну что? – спросил Громов.
– Истерзали его клыки, когти, сомнений нет. Это не ваше? – он вытащил из кармана ПМ. Иван взял пистолет, передёрнул затвор, осмотрел магазин и сунул к себе в карман.
– Как волк проник в сарай, знаешь?
– Знаю, пошли, покажу.
Проводник поднялся с корточек, сказал Максу, чтоб сторожил электрика и пошёл за Белозубовым. Они пересекли пол-огорода и зашли в сарай. Антон лежал на полу, накрытый целлофановыми мешками.
– Я не судмедэксперт, но могу сказать, что зверь был в сарае, когда зашёл Зайцев, – начал Аркадий. – Он притаился и ждал своей минуты.
– Какой минуты мог ждать волк? Это же просто собака.
– Смотри сюда.
Белозубов обошёл снегоход и показал на пол. Там виднелись чёткий отпечаток большого, лежачего тела, вместе с несколькими отпечатками лап.
– Зверь притаился здесь.
– Не мог же он ждать Антона... – изумился Иван.
– Видимо, мог. Объяснений нет, почему он был именно в этой точке. Посмотри внимательнее, волк не шевелился и был на месте.
– Как он попал сюда? Я же видел следы на дороге, – унывал всё пуще Громов.
– Вот как.
Аркадий прошёл в другой конец сарая, и остановился у угла.
– Говоришь, тупая собака? - переспросил Белозубов.
Иван не ответил, просто смотрел на парня.
– Как ты объяснишь это?
Аркадий наклонился, подцепил пальцами три гнилых доски и рванул вверх. Деревяшки не отошли целиком, а на метровом расстоянии от стены перегнулись и сложились сверху на своё продолжение. Под полом была земля, в ней дыра, которая дугой уходила за сарай. Эти доски, в месте изгиба, были аккуратно перепилены и от них отходил газовый возвращающий механизм.
Белозубов показательно разжал кисть и три метровых обрубка встали обратно на своё место. Иван молча смотрел на угол помещения, а потом взглянул на парня.
– Куда он ведёт?
– Не знаю, как нашёл, сразу за вами... за тобой. Посмотрим?
Громов, не отвечая, поднялся, повернулся и быстрыми шагами покинул сарая, обогнул весь участок, вышел за забор через пустое пространство, где раньше была калитка, а теперь ничего. Аркадий шел за проводником, не отставая. Иван повернул в сторону, прошёл вдоль забора, свернул за угол и широко расставляя ноги, направился сквозь сугробы. Дощатая стена сарая всё приближалась и приближалась к ним, пока не оказалась совсем перед носом. Громов взглянул внимательно под ноги, увидел что-то важное и ещё быстрее направился вдаль от неё. Аркадий тяжело дыша, увидел звериные следы, по которым пошёл проводник. «Промолотив» некоторое расстояние, Громов остановился.
– Как же? – сглотнув, шумно сказал он.
Белозубов обошёл Ивана и встал напротив него.
   Следы пришли к своему истоку. От тех отпечатков, по которым нашли деревню Макс и Аркадий вели через возвышающееся поле к Лазурному. Но от них отходила вторая цепочка, которая вела к сараю. Иван обернулся, почесал голову и опять всмотрелся в отпечатки лап.
– Их было двое? – сказал он.
Белозубов громко ругнулся и отрицательно покачал головой.
– Ваня, смотришь в книгу, видишь фигу. Волк был один. Просто признай, что он следовал не инстинктам, а чёткой программе.
– Следы...
– Что «следы»? Эта псина нас просто перехитрила. Я тебя уверяю, мы шли во время снегопада, глаза как выкололи. Эти следы наверняка уже были. Волк просто прошёл до дороги, а затем задним ходом аккуратно вернулся и свернул к сараю, где для него уже было приготовлено место. Ты видел срез досок? Он свежий, а газовая трубка новая.
Иван горько вздохнул, но не столько от открытия, сколько от того, что сам этого не открыл.
– Тот Безликий, тот урод знал, что мы сюда придём. Уверен, это всё сделал он. Не знаю, зачем, но это всё его рук дело.
Аркадий вытер тщательно руки о снег, затем потряс ими в воздухе и убрал за пояс.
– Значит так, воротишься назад, копаете с Макаровым и Глухих яму, погребаете тело, заводите снегоход. За Женей присматривайте, чтоб с ума не двинулась. Ночевать будем в деревне, поздно рыпаться. – сказал Громов и пошёл обратно по своим следам. – Машина нам и не понадобится.
Белозубов сплюнул, пошёл за Иваном, тот у входа в ограду свернул и направился в противоположную сторону.
– Куда ты?
– Бензин солью.
   

Сапёрная лопатка была взята мной из рюкзака Громова и втыкалась снова и снова в ледяные комки земли. Они откалывались понемногу, не рассыпались горстью, а
держались плотно, кусок соединялся с другим куском, ранее существовавши бок о бок, но теперь, расколовшись о закалённую сталь, мёртво и невзрачно собирались в кучу. Я с натугой молотил остриём землю, а Аркадий подцеплял размозжённые чёрные объединения совковой лопатой, что стояла в сарае, и откидывал их в сторону.
– Живёшь так, живёшь и в один миг, – отдышавшись и выгнув спину, я стукнул ладонью о штаны.
Белозубов поставил лопату ровно вертикально, облокотился о конец черенка руками и положил сверху подбородок.
– Это да.
– Выкопали? - Макс подошёл и глянул на проделанную работу. – Что так мало?
– Сам попробуй, – ответил я, опустился и продолжил втыкать штык, перемалывая чернозём.
– Проводник не возвращался?
– Неа, - бросил Макс,  – проверил снегоход, пашет спокойно. На 72 бензине потащит, вот только пятерых, – парень подсвистнул. – Не думаю, что получится.
– А ты не думай, – Аркадий свалил очередную земельную партию в тёмную кучу. – Ты копай, – он отдал лопату Максу, а сам отошёл в сторону.
Потратив около тридцати минут, мы докопали яму, примерно метр в глубину, полтора в длину и метр в ширину. Затем осторожно подняли мёртвое тело, и потащили к отправной точке. Целлофан плотно облепил лицо и прижал волосы. Через эту тонкую преграду я видел темечко покойного, его нос, его скулы, его всего.
Во что я превращаюсь от царящей гнусной атмосферы? Во что? За день два трупа. Один убил второго, потом сгинул сам. Антон, брат, ты до сих пор не осознал того, что сделал. Ты убил несколько человек. В обычной жизни ты был простым ботаником, заучкой, который хотел показать уровень своих знаний. Но сегодня от твоих действий слегло три халфа и Семён. Я тебя не обвиняю, не подумай, просто представь, за сегодня десятки живых существ попрощались с жизнью. Мог бы ты заранее хоть вообразить, что ТАКОЕ может быть наяву, а не в паршивых ужастиках? Как незаметно для нас ломается и перестраивается на новый лад психика. Я уже не боюсь смерти. Я теперь боюсь этого бояться, не боюсь сдохнуть от руки половинчатого или от зубов волка, я перестал жить так, как жил. Для меня кровь становится не страхом, а естеством, которое нужно если не уважать, то относиться спокойно. Может это подкрадывается со спины шизофрения? Я был в коме, убил людей, хороню товарища и... ничего не чувствую. Помнится, ты меня спросил, что я чувствовал, когда стрелял - да ничего не чувствовал, не хотел признаться, что относился, как и ты, в глубине души спокойно к разорванным телам и чужой боли. Видишь, я схожу с ума, тем более, что разговариваю в голове с тобой...
Мы положили покойного на самый низ ямы, согнули ему ноги, места там было мало, сказали пару слов, потом подумали и произнесли большую речь не столько из-за душевного желания, сколько по обязанности. Взяли в руки землю, кинули пару раз, потом все вместе выдохнули и начали ссыпать и возвращать чёрные куски на их родное место. Через пять минут с этим делом было покончено, мы перекрестились и пошли в дом, забыв о полагающемся кресте, забыв о трупе волка и об электрике, который так и не очнулся. Женя всё это время сидела в гостиной, поджав ноги, и думала. Её прекрасное лицо становилось всё угрюмее и угрюмее уже второй бешеный день. Я хотел что-то ей сказать, подбодрить, но махнул рукой на это, сел на стул на кухне, ботинком столкнув осколки бутылки и жидкость вбок. На часах было семь с лишним.
Громов зашёл в тёмный коридор этого дома, с двумя пятнадцати литровыми канистрами в руках. Он поставил их к выходу, потом вернулся на улицу, отыскав свой брошенный автомат, почти позабыв уже о Антоне. Аркадий стоял у стены, вращая в руках ложку, Макс бродил где-то на улице. Проводник зашёл к нам, поставив опустевший автомат и не более полное по количеству патронов ружьё.
– За водочкой не желаете сбегать?
– Куда? – вяло разомкнул губы Белозубов.
– В магазин. Я сам устал, не пойду, сходите вы. Андрей знает дорогу.
Я кивнул.
– Пройдёмся? – спросил Аркадий.
– Оружие? – спросил я Громова.
Он вытащил из кармана ТТ и дал мне.
– Больше не кидай.
– Пройдёмся, – подтвердил я, вставляя оружие в кобуру, затем поднялся и вышел на улицу.
На пеньке посреди ограды сидел Макс, глядя вверх на тучи, что затянули небо.
– Вы куда?
– Сейчас придём.
Мне почему-то не хотелось звать с собой Макса, я желал немного снять напряжение вечерней прогулкой, даже по такому опасному бывшему населённому пункту, теперь отчуждённому. Я взял нужный курс, сунул руки в карманы и не спеша пошёл.
– Надо было фонарик взять, - проговорил Белозубов.
– Это бы привлекло внимание.
– Кого?
– Да уж найдётся, кого. Хочешь, зови их: зомби.
– Ты серьёзно?
– Сегодня я серьёзен, как никогда.
– Да уж. А проводник знает?
Я хмыкнул.
– Ему уже побоку на всё и вся, а так он знает, да.
– Ну понятно, - Аркадий помолчал. – Далеко идти?
– Нет.
Потемневшие дома своими тусклыми пустыми глазницами глядели на нас с двух сторон одной дороги. Какие-то постройки были к нам вежливы, а какие не очень. Проходя мимо пары домов, я слышал, что внутри этих брошенных на пики судьбы бездушных деревяшек что-то шуршало. Я не знаю, были ли это халфы, которые попрятались в подвалах и погребах, или же это были псы и кошки. Кстати, до сих пор я не видел ни одного домашнего зверя. Теряюсь в догадках, где же они. На улице не светили фонари. Толстые столбы ЛЭП вырастали из-под земли ввысь, соединяясь друг с другом гибкими и тугими алюминиевыми руками.
Под черепом одно полушарие шумело, а другое хотело расслабиться, и потому молчало. Мозг первые минуты так и шептал: «Это всё выдумка, хозяин, не верю, нас обманывают. Такого не может быть в мире, который живёт по законам Гука, Ленца, Ома и сотням других практиков и теоретиков». Потом голова успокаивалась, проветриваясь зимним отрезвляющим воздухом, но если что-то в моих глазах напоминало минувшее, мозг вновь заводил разговор о былом: «Ты — разумный человек, неужели думаешь, что существуют половинчатые люди. Невозможно! Это противоречит всему, что было открыто гениями за три тысячи с лишним лет». Опять затишье, передо мной стелилась всё та же тропа на магазин, ноги внимали ей, не слушали голову, просто ступали. Активное полушарие снова затеяло мысленную баталию со всем организмом, и подстрекала его сама ноосфера: «Ты спишь, и всё это сон. Ты проснёшься, и все грёзы чёрные, белые, неважно, они уйдут только потому, что являются таковыми, колыбельными кровососами, которые питаются твоими страхами. Эти страхи живут во мне, я их блокирую, потому, что всё это — вымысел. Они настолько плотно оккупировали сознание, что ты не можешь уже отличить сказку от реальности. Ты наивен, мой хозяин, а призрачные грёзы коварны. Они наплывают на меня, как наплывают волны мирового океана на скалы, под действием луны. Кто в этой тьме, в этих снах заместил или сместил луну, я не знаю, да и не хочу знать, это причинит лишнюю и ненужную боль тебе. Ты страдаешь, ты один, это всё от грязного сна. Отпусти свои страхи...»
– Слушай, – прервал молчание я, - – зачем ты вообще попёрся в эту дыру?
– Имеешь в виду, в забытую Богом базу отдыха?
– Да.
Аркадий подумал.
– Знаешь, Андрюх, были у меня причины, но я тебе их говорить не буду.
– Всё настолько страшно?
– Всё настолько сложно. Да, и не интересно тебе будет,.. не этот ли магазин?
– Да, он.
Мы взбежали по бетонным ступенькам, дёрнули на себя дверь «Продуктового» и вошли. Я вытащил ТТ из кобуры, держа в согнутой руке. Белозубов на цыпочках подошёл к кассе и посмотрел за неё, потом вгляделся, не шевелясь, в меня.
– Чисто, – сказал я, убрал пистолет, перелез через прилавок и встал у алкогольной продукции. Расстегнул куртку, положил вовнутрь три бутылки, застегнул и, придерживая одной рукой выпирающий «живот», пошёл к кассе, чтобы аккуратнее выбраться.
Чиркнула пластинка о кремний, вышел из тонкой трубки газ, его разогрела искра, загорелся огонёк. Белозубов дрожащими руками поднёс сигареты, обжёг её кончик, почувствовал привычный запах табачного дыма, томно вдохнул во все лёгкие, выдохнул, занёс круглый кончик в рот и всосал убийственный никотин, затем довольно закатил глаза и выпустил две дымные струи из ноздрей. Я потеснил его, пошёл к открытой двери. Аркадий подхватил ещё три пачки сигарет, упаковку жевательных резинок, пошёл за мной, наслаждаясь тем, что его лёгкие загрязняются смолой, черствеют и отмирают со временем.
  Мы без приключений вернулись в дом. Там, на кухне за накрытым столом уже сидели трое знакомых, ожидавшие нас. Я с силой поставил бутылку поверх скатерти на середину, а две другие закатил под кровать в зале, чтобы никто не видел. Не нужно им напиваться в хлам. Я снял шапку и сел на подставленный стул из подсобки. Громов уже приготовил пять кружек, по которым начал разливать на полпальца алкоголь.
– Пас, – я отодвинул свою кружку, и сам налил в неё минеральную воду, стоящую в невзрачной бутылке на столе.
– Я тоже, - поддержала девушка и протянула мне свой стакан, куда через секунду потекла вода.
– Ну, давайте, за тех, кто лежит в сырой земле, – Макс и Аркадий размахнулись, чтобы чокнуться, но Иван их остановил, - Молча и без звуков.
Далее он выпил свою долю. Запил минералкой прямо из общей бутылки и начал охотно поедать последние запасы консервов. Собутыльники его не оставили и в этом.
– Андрей, зря не доверяешь мне, - Громов ел, глядя на простенькую скатерть. - Зря водку спрятал, дальше одной рюмки мы не пойдём.
Я покивал, не зная, как ему возразить, но потом решил оставить такие размышления и заговорил о другом.
– Каковы наши действия, если ночью заявятся халфы?
– Будем смотреть по ситуации, ночью кто-то будет стоять на стрёме. Хотя я тебя заверяю, эту ночь мы проведём спокойно.
– Откуда такая нездоровая уверенность?
– Вполне здоровая, но необъяснимая. Я чувствую, что они не придут. Безликий, как вы его зовёте, не хочет нас убить группой. Это вполне очевидно, как тот факт, что ко всем нашим бедам причастен он. Основные проблемы начнутся завтра.
– Странно вот так умирать по одному, зная что есть выходы на спасение, – протянул Макс.
– А кто сказал, что выходы есть? – проводник нахмурился. – Выход у нас один, продолжать играть в его игру. Это даже не игра, так, ловля беспомощных мотыльков широкими и тренированными руками. Знаете закон джунглей?
– Либо ты, либо тебя? – предположил Белозубов.
– Именно. Я вам скажу, в любой ситуации не «мы», а «нас». Это как русская рулетка, но с полным барабаном патронов, тьфу, дохрена аллегорий привести можно. Вся наша жизнь тянется, будто свободная, но на самом деле заключённая в тиски.
– Не понимаю, – мотнул головой Аркадий. – У меня, да и у любого раба в древнем Риме, древней Греции есть и была свобода. Свобода распоряжаться жизнью. Ведь я могу совершить самоубийство, лишая моих господ управы надо мной.
– Самоубийство — тупой и стрёмный процесс, – осадил Громов. – Жизнь сама кончится, зачем её укорачивать? Ты говоришь: свобода, свобода выбора? Какого выбора?
– Ну, – подумал Белозубов. – Свобода выбора жизни.
– Смерть? – презрительно улыбнулся Иван. – А ты знаешь, что ждёт тебя за ней?
– Перевоплощение или рай.
– Ха-ха. Рай от самоубийства, это вряд ли. Перевоплощение, допустим. Ты стал другим человеком. Где гарантии свободы? Если станешь рабом, опять зависимость. Какой выбор сделаешь? У тебя его попросту не будет. Я клоню к тому, что всегда, во всё время у людей не было выбора. Никогда. Нигде. Всегда их судьба была предрешена.
– Богом? - поинтересовалась Женя.
– Все говорят по-разному. Я бы сказал, программой, на манер компьютерной, которую написала жизнь. Жизнь — это системный блок вселенной, монитор — это люди, клавиатура, мышь — это отголоски единственно правящего всеми сложного элементала жизни. Можно сказать, что они внутри системного блока. Этот компьютер устроен несколько хитрее, чем можно подумать. Для работы всей этой бандуры требуется энергия, пища. Этим таки и является судьба обречённых землян. Мы, как мыши, вырабатывающие альтернативное электричество, хотим изменить судьбу, уклад, но дурманящий кусок сыра, что весит перед носом, заставляет перебирать лапами всё быстрее и быстрее. – у Громова пересохло горло и он выпил залпом всю бутылку воды.
Мы сидели, обдумывая и взвешивая столь дерзкую, но интересную теорию.
– Мы живём в демократическом обществе, тут каждый имеет право голоса, – вставил Макс.
Иван, разгорячённый разговором прямо у него перед носом, махнул рукой.
– Ты ещё не отошёл от этих слов?! О какой демократии ты говоришь, о каком выборе? Да, действительно, мы выбираем правителя, «право голоса»... За кого бы ты ни проголосовал, результат будет определён. Референдум — удобная штука для отведения глаз, а демократия пленит не хуже тоталитарного общества. Так было, так есть и так будет всегда. Конечно, жизнь всех граждан стала намного лучше, не спорю, меньше войн, а правители стали благоразумнее, но суть совсем не в этом. Наша жизнь предопределена... ЖИЗНЬЮ. Наши судьбы питают её, дают не развиваться, но существовать данной вселенной. Мы просто поддерживаем этот мир. Здесь плохого не больше, чем хорошего, и наоборот. Я не говорю о формах правления, я говорю о большем. – Иван замолчал на какое-то время. – И сейчас, всё предопределено, потому-то я и не нервничаю. Мы не просто пешки на этой шахматной доске, мы пылинки, чьих сил в совокупности не хватит сдвинуть одну пешку. Я переживаю лишь об одном. О моей семье.
После всего сказанного он передумал и разлил остатки бутылки по стаканам. Чокнулись и без слов выпили.
– А твоя дочь живёт с тобой? – спросил я.
– Нет, в Челябинске. Красивая она у меня, хоть и инвалид. – Он провёл пальцем по диагонали по левому глазу. – Лишилась его, родная.
– На себе не показывают, - сказал Аркадий.
– Да лучше б я испытал то на шкуре, нежели всё это, больше неё я испытал внутри! – прокричал проводник и стукнул кулаком по столу, да так, что подскочили все банки.               
Мы помолчали.
– А сколько ей лет? - спросил Макс.
– Почитай, сколько и тебе. Знаете что, ребятки, идите спать. Сколько времени?            
– Почти девять, – Макс посмотрел на запястье и ответил.
– Неплохо, – проговорил Иван. – Идите спать. До полночи вахта моя, потом до двух вахта Андрея, до четырех Максима, до шести мажорика. Девушка отдыхает. Всё, расходитесь, устал за сегодня.       
Я скрипнул табуретом и пошёл в гостиную. Выпендриваться и ёжиться не стал, постелил спальный мешок в небольшой каморке, положил около него кобуру с ТТ, снял верхнюю одежду и улёгся на ткань, под которой было проложено немного пуха, смягчающего и утепляющего пол под спиной. А может, не пух, может, что-то другое. В соседнюю комнату зашли остальные. Они делили место, спорили, но это я уже не особо помнил. Я засыпал...
Меня неосторожно дёргали за плечо. Раскрыв помутившиеся глаза, повернувшись на другой бок, я увидел проводника.
– Твоя смена, – проронил он.
– Сейчас, сейчас. Откуда и за чем наблюдать?
– За чем хочешь, – он широко зевнул, – Кажется, за столом я чётко объяснил свою личную позицию.
– Не понял, – я поразмял застывшие челюсти. – Тогда для чего нужен этот караул.
– Просто привык, а привычки для людей стоят повыше трезвого осознания. Меньше вопросов, больше дел, иди.
Я  не стал спорить с его своеобразным мнением, покинул свою постель, оделся, подцепил пистолет и тихо пошёл вон из кладовки. Осторожно переступил храпящего на полу Аркадия, который не добился места на кровати, где развалился Глухих, а в углу, у стены, лежала Женя. Белозубов покряхтел, когда я прошёл мимо него, но опьянённый не проснулся.
Выйдя на кухню, я встал у маленького окошка, видно было сквозь него не очень. Вышел на улицу, прикрыв дверь. Спустился со ступеней. Спать ещё немного хотелось, и я решил пробежаться, чтобы развеять мутную голову и отрезветь в двух смыслах. Держа ТТ за чёрную, матовую и побывавшую в боях рукоять, я пошагал в сторону огорода, по прогрессии увеличивая темп. Вот пробежал мимо сарая, внутри которого окровавленный пол служил недобрым напоминанием.
Луна разогнала своей цареподобной аурой тучи и сияла в небе, переливаясь для одних людей сырным, жёлтым цветом, а для других озёрным, голубым. Своим загадочным светом она проникала прямо в спинной мозг, считая мою кожу и моё мнение недостойными противниками. Эти затемнённые лучи шли от солнца, в процессе преломления и отражения потеряли былую пылкость, приобрели космический и загадочный характер, из-за которого они, лучи, так бесцеремонно, по-отцовски нежно и понимающе обхватили моё тело. Они лавировали между каждой клеткой, мышцей, поперечно полостной али продольно, они трепали цитоплазму, заряжая всю внутрительную жидкость такой неописуемой энергией, которая изменяла твои мысли, заставляла рассуждать по-иному и пересмотреть былые ценности.
Я пробежал сарай, повернулся и побежал обратно, огибая сугробы и у крыльца останавливаясь. Одышка дала о себе знать, зато сон не давал. Я сел передохнуть на пенёк и скоротать свой пост, пистолет убрал в кобуру. Затем вспомнил, что у меня были часы. Они всё это время висели на руке, но воспоминание, о том, что они есть у меня с собой не приходило в тяжёлые минуты. Я усмехнулся своей забывчивости, поднял локоть и посмотрел на них. Давно не заводившийся ручной механизм спал безмятежно, как я несколько минут назад, раскидав три свои разные гипертрофированные руки в стороны.
Дверь дома скрипнула, открылась, и на крыльцо вышла Женя, накинув куртку, не застёгиваясь, а закутавшись, как в одеяло. На ней были одеты всё те же штаны и сапоги. Я поднял голову и смотрел на её образ, что при свете луны вырезал ненужный кусок памяти, освобождая место для этой минуты. Девушка прошлась по ступеням и спустилась ко мне, останавливаясь в метре. Её взгляд ловил мой, даже не давая возможности увернуться. Глаза, которые были унылыми, немного просияли и похорошели вновь. Как тогда, на перевале, в поле у турбазы, она была по-своему скромна и прекрасна. Плавные изгибы её фигуры, при чёрном небе, при жёлтой луне, играли демоническими и райскими оттенками.
Я от волнения проглотил слюну.
– Что не спишь?
– Не хочется, – тихо и нежно сказала она. – Я постою тут, с тобой?
– Конечно.
Она приблизилась и остановилась прямо около меня.
– Садись, зачем стоять? – я подвинулся на небольшом пеньке.
Девушка не возражала, левой рукой запустила волосы за ухо и присела на край. Мы молчали несколько минут.
– Андрей, – явно тоже волнуясь, проговорила она. – А где ты учишься? На кого?
– Как? На... архитектора. Вроде бы говорил.
– Чушь это, – будто пропела она. – Я же не дура, сразу поняла что к чему, а рассказ Макса только подчеркнул догадки.
Я кивнул побеждёно головой.
– Зачем тогда спрашиваешь?
– Затем, что хочу честности. Мне без разницы, какой у человека статус в светском и интеллектуальном мире, главное — каков сам человек.
Моё сердце забилось сильнее. Что же это? Волнуюсь, как десятиклассник. Во рту пересохло от подрагивающих нервов, а кровь отплыла к груди...
– Я тебя люблю, - вдруг, как гром неожиданно произнесла она и спрятала покрасневшее лицо в полы куртки.
Под черепом разгорелся пожар, который пощипывал мозг. Воздух в лёгких разогрелся до максимума, выходя из них, как из инфернального мира, из котла. 
Но ведь нельзя так оставлять эти слова. Я должен сказать в ответ... Чёрт, стрелять и хоронить людей было легче, чем сказать три слова. А всё потому, что зло возводится быстрее, более альтернативными способами, нежели добро. Нельзя заполняться злом.
– Я тебя тоже, - на вдохе прошептал я и обдался большим пламенем.
Женя приподняла голову и на секунду держала её так, отвёрнуто, но потом резко развернулась лицом ко мне. Её глаза увлажнились, на щеках от улыбки образовались ямки. До чего же приятен был этот взор, благодаря которому ты осознаёшь, что не один на грешной земле.
Теперь шаг за мной. Я наклонился вперёд, прикрывая веки и поцеловал её упругие и ожидающие этого давно губы. После этого, подобного полёту прикосновения она ответила взаимностью и поцеловала меня. Чередуя нападения, мы слились и просидели так около двадцати минут. В ход шла и французская артиллерия и скромная, неизвестная по названию. Одну руку я держал на её шее, а вторую на коленке. Прошло ещё минут двадцать, которые пробегали всё быстрее и быстрее.
На крыльцо из дома вышел Белозубов, держа в зубах тлеющую сигарету. Он увидел нас, не поспешил уйти, а стоял над душой и курил.
– Вам помочь?
– Себе помоги, – отозвался я фразой, которую ненароком вспомнил сейчас, и которая была произнесена на турбазе.
Аркадий не сострил, докурил, выбросил окурок и пошёл обратно в дом, закрывая за собой дверь. Женя отпрянула от меня, открыла глаза и облизала губы, затем повернулась в другую сторону и сидела в таком положении.
Я не смог сдержать желания, не смог сдержать инстинктов. Во мне проснулся зверь, который пожелал выплеснуть всю боль, всю злость из души. Я взял Женю за руку и небрежно повёл в сарай. Небрежными были все мои дальнейшие действия.

– Я скучаю по родным, – вдруг сказала она и всхлипнула.
– А у меня родных нет, – отозвался я.
– Это плохо. Прости, Андрей.
– Не за что тебе извиняться.
Мы помолчали немного.
– А у меня отца нет, – проронила Женя.
– Ты вроде упоминала о нём?
– А, нет, это отчим. Мой отец разбился на машине в мой день рождения. Помню, зашли с мамой в комнату, подарили мне подарок, собачку, милую такую, – она вытерла рукой нос. – А потом отец поехал на работу. По дороге разбился.
Я хотел её утешить, но не знал чем. Да и не нужно это было.
– Отчим мой — хороший человек. Маму любит, путёвку мне сюда выписал, чтобы я отдохнула от учёбы.
– Ты его любишь?
– Да, знаешь, он заменил отца во всём. Только в душе моей не заменил.
  Я выдохнул и пристальнее посмотрел на небо.
– Как-то странно, – сказал я.
– Ты о чём?
– О нас. Вообще, всё странно. Жизнь странная, Смерть странная, а Любовь, знаешь, страннее всего.
– Почему ты так считаешь?
– Это не я, а сознание. Оно твердит чётко и трезво, подсознание что-то бубнит. А я? Чего же думаю я? Не понимаю...
– Ты просто романтик.
– Да, это точно. Романтизм привился ко мне, вцепился в меня, как клещ. И самое поганое, этот клещ отравил мои силы и дух. Даже сейчас, я рассуждаю и не замечаю.
– Это плохо?
– Плохо. Для сознания это яд.
Небо растворило последнюю фразу в деревенской мёртвой тишине. 
– Мне кажется, это и есть судьба, - произнесла Женя и зевнула.
– Да, она родимая.
– Я не знаю, как правильно объяснить, – продолжила девушка, – Меня, как будто обвили нитью и притянули к тебе. С первой встречи, я поняла, что ты мне, как брат. Однако люблю тебя не братской любовью. Только интересно, что нас так связало.
– Не обязательно, «что». Может, «кто».
– Тяжелее понять «кто», «что» – намного легче... хотя всё равно мы не узнаем сами, и нам никто не скажет.
Я на это только кивнул. Наш разговор уплывал очень далеко и очень не в нужных направлениях. Эту тему нужно разбавить. Мы посидели ещё полчаса, думая и разговаривая о пустяках.
– Андрей, пошли спать, вставать рано, нужно отдохнуть.
– Да, ты прав, – она зевнула, – Нужно идти.
Встав, отряхнувшись и поцеловав меня в щёку, она вошла тихо в дом. Я пролез следом за ней, будя Макса.
– Что такое?
– Иди, дежурь, – я кинул ему на кровать пистолет.
Глухих протёр глаза, не споря встал, оделся и пошёл. Я же прошёл в подсобку, чтобы подремать.
– Это что за наглость?
Громов, отвернувшись, спал на моём месте. На мой вопрос он и усом не пошевелил. Я плюнул на затею его растолкать, вместо этого улёгся на место Макса, укрываясь пуховым одеялом. В любом случае тут удобнее....
   
Я проснулся ночью, уже ближе к утру. Вокруг меня раздавалось мерное посапывание товарищей. Луна била холодно-голубым лучом сквозь окно, распространяя свой свет равномерно по комнате.
Стараясь никого не побеспокоить, я тихо поднялся с места, осторожно ступил на деревянный пол, тот коварно скрипнул. Фигура, лежащая в спальнике у стенки кротко простонала и повернулась так, чтобы я смог разглядеть лицо спящего. Это был Макс, значит, сейчас дежурит Аркадий, а Глухих подогревает ему место.
Сделав ещё три широких шага я вышел из гостиной и направился по коридору к кухне. Придерживаясь за слегка извилистую стену, я подошёл к нужной комнате, заглянул за косяк и невольно вздрогнул. В полумраке я увидел чёрный силуэт, сидящий неподвижно на стуле.
– Тоже не спится?
– Чёрт, – я облегчённо выдохнул, – А мне уж дурное привиделось.
Белозубов слабо улыбнулся.
– Садись, одному мне скучно.
Я не стал отказываться, сел напротив Аркадия, взял со стола бутылку минеральной воды и сделал несколько глотков.
– Может, чего покрепче?
– Не, не буду, - я решительно покачал головой, поставил бутылку обратно и с максимальным удобством уселся на месте.
Аркадий достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну и повертел в пальцах, потом шумно выдохнул и с силой выбросил её в коридор. Та беззвучно отскочила от стены и покатилась по полу. Я проследил за всеми этими движениями, воздержавшись от комментариев. Белозубов сложил руки на груди и устремил свой взгляд в одну точку. Я первый раз заметил, что его оптимистически-холерическое лицо стало наполнено серьёзностью и даже накрапывающей на душу тоской.
– Хочешь поговорить? – тихо произнёс я.
Аркадий пожал плечами и не в такт телодвижению ответил.
– Да, хочу.
– Ну, тогда начинай.
– Я скучаю по родителям.
– Неожиданно было это услышать от тебя.
– А чего неожиданного? - мягко ответил Аркадий, - Ты разве не скучаешь?
– У меня нет родителей.
Он покивал.
– Детдомовец?
– Нет, мать погибла недавно.
– А отец?
– Тоже.
– Хм,.. ну извини, не знал. А у меня есть родители. Мама, хорошая женщина, добрая, врачом работает. А отец бизнесмен, тоже мужик неплохой.
– Легко тебе наверное живётся? - ненароком вслух подумал я.
Аркадий ответил без натуги.
– Нет, знаешь, не легко. Но и не скажу, что  прям во все тяжкие. Средне. Отец за всё платит.
– Не легко ли так жить?
– Нет, как казалось бы, не легко, – он улыбнулся, – Отец своими действиями подкупает мою самостоятельность. Он всё оплачивает, но я во всём слушаюсь его.
– А в чём проблема? Тихонько делай так, как считаешь нужным.
– Тихонько? – с сарказмом переспросил он, – Помнишь, я тебе не сказал, почему поплёлся сюда, а теперь скажу: ослушался я отца.
– Так это наказание? Ну, в следующий раз будешь осторожнее.
Белозубов отвернулся и на минуту задумался.
– Нет, Андрей, не хочу. Вернусь домой, буду делать так, как хочу. Ты не подумай плохого, буду делать всё в пределах закона.
– Тогда твой отец вообще оборвёт денежные каналы.      
– Ну и пусть, – Белозубов вяло ответил, – Не в деньгах счастье, Андрей, не в деньгах... не смейся, пожалуйста, я это осознал недавно. Лучше сам заработаю всё. Сам. Найду девушку, сниму коммуналку, устроюсь на работу.
– Уверен, что выдержишь?
– Нет, – честно произнёс он, – Но постараюсь. Я не стану воевать с отцом, но всё же... буду придерживаться своего мнения и прислушиваться к его мнению. Да, он диктатор, но он любит меня, я уверен, он желает мне только счастья, хоть и идёт через тернистые дорожки. Он меня любит.
Я отвернулся и замер, чувствуя, что в мою душу вернулась боль и печаль за прошлое, но какая-то другая, новая что ли.
– И твои родители тебя любят.
– Они погибли...
– Нет, – он монотонно поводил пальцем из стороны в сторону, – Запомни Андрей одну вещь: люди умирают, их души нет.
– Завидная уверенность.
– У меня была сестра. Не слушалась никого, бросила школу, связалась с панками. Умерла от СПИДа.
– Ничего себе...
– Вот и ничего тебе. Теперь родители меня уберечь желают, потому что любят. А сестра будет жить всегда рядом, её дух будет жить рядом. Помню, как-то давно ходили в одну церковь, спрашивали у священника на эти темы. Тогда я не вникал в его слова, но теперь вспомнил. Даже если она станет ангелом, даже если она стала уже другим человеком, она будет рядом.
После его слов повисла тишина.
– Ошибался, однако, я в тебе.
Белозубов хмыкнул.
– Андрей, я сам в себе ошибался. А теперь, иди, ляг, поспи, посторожу вас.
– Спокойной ночи.
– Да, и тебе спокойной, - кивнул он в ответ.
Я тихо поднялся с табуретки и вышел.
Аркадий заложил руки за голову и удовлетворённо выдохнул.
– Спокойной ночи, родные...   

         
Глава восьмая.
Хмарь, Кореец и разбой.

«Никто не следит за поступками других так ревниво, как те,
кого эти поступки касаются меньше всего»
Виктор Гюго.

Жить легче с целью, без цели жить трудно. Если не имеешь её, то это будет простое существование, следование судьбе. Можно её, судьбу, разнообразить, и в этом помогает цель. Она может быть маленькая и большая, глобальная и локальная, наконец, исполнимая и нет. Последнее зависит от самого человека, решать ему:  выполнять задуманные планы или нет. Само собой всё никак не исполнится. Нужно постоянно идти и надеяться на лучшее. Ставить цель нужно сначала локальную, а затем глобальную. Например, ты — кигбоксёр. Не будешь же сразу лезть на рожон, пытаясь завоевать первенство мира или хотя бы страны? Нет, не будешь. Ты будешь  тренироваться, развивать свой продольный и поперечный шпагат, чтобы наносить более серьёзные лоукики, будешь работать с грушей, с турником, с полом, с напарником, чтобы в итоге выработать чёткую тактику, подходящую для тебя. А вот потом, когда станешь понимать стратегию и тактику других, когда поймёшь, что синяки проходят быстрее, если ты о них не думаешь, вот тогда уже можно поднимать планку цели. Из локальных складываются глобальные, из неважных — важные, из невозможных — возможные. Всё зависит только от тебя...
Сани нашли в сарае, так что не пришлось их придумывать и возводить самим. Солнце начинало просыпаться, а мы проснулись давно. Снегоход «Буран» стоял на дороге. Дорога была не совсем «чиста», если грейдеры не чистили трассу, то проходимость автомобиля существенно упала. Нам не хотелось проверять трассу, до неё ещё надо доехать, поэтому сели на снегоход. Забрали все вещи, сложили под сиденье, канистры поставили  на сани. Пробный запуск. Громов проехал на «Буране» метров десять, везя за собой все припасы. Неплохо, снегоход тянул, даже не тужась. Уселись все, двое кое-как на сиденье, двое на сани. М-да, гусеничная машинка, если бы была человеком, поседела бы мотором от такой натуги. Макс слез и геройски предложил, что пойдёт на лыжах. Достал, вытащил их из дома, нацепил широкую загнутую фанерку на ногу, попробовал ехать. Немного неудобно, но не возражал. Громов ещё раз проехал, снегоход побежал  немногим быстрее, но нагрузка чувствовалась. Ещё искать лыжи не стали, так поехали. Договорились по очереди меняться местами с Глухих.
Я сидел в санях, подогнув ноги по-турецки, и держал обоями руками канистры. Женя сидела напротив меня так же, балансируя, чтобы не слететь. Санки скользили неплохо, но устойчивость у них была не сахар, как говорится. Они виляли по сторонам даже от лёгкого поворота. Ехать было намного удобнее, чем ходить. Хватило бы бензина и выдержки у аппарата. Остальное приложится.
Первая остановка — магазин. Белозубов соскочил с сиденья и побежал внутрь. Теперь он казался таким же энергичным и быстрым, будто вчера у нас никакого разговора и не было. Макс сразу бросил палки, стянул лыжи и пошёл за ним. Громов заглушил двигатель, слезая с водительского места и открывая багажник. Кобура и единственный пистолет с оставшимися патронами были у него, всё пустое оружие было в багаже, единственное, ружьё не влезло, его оставили, а автомат разобрали на составные части. Иван покопался в рюкзаках, вытащил оттуда три ножа. Один, свой большой и профессиональный клинок, он сунул в ножны за спину, второй дал мне, а третий воткнул в снег для ожидания новых хозяев.
Я не возражал и смотрел на новое оружие. Неширокое лезвие - шириной сантиметра два, а может, два с половиной - тянулось ровно в сторону от резиновой самодельной рукояти, которая была вырезана на глаз из шланга. Клинок изгибался только под конец, аккуратным полукругом, распарывал воздух и останавливался у тупого конца, если говорить об угле острия и острого, если говорить о заточке. Лезвие было перекрашено в буро-белые цвета, причём делали это послойно и каплями, создавая причудливый узор. Ограничителя не было, это плохо, ножен не было, это ещё хуже.
– Это твой? – спросил я проводника.
– Нет, Семёна. Бери, хоть какое-то оружие.
Я положил палец на середину ножа, тот мгновение простоял горизонтально, а потом ручка перевесила, и он упал в снег.
– Не сбалансирован.
– Зачем тебе нужна балансировка? Банки открывать, палки строгать?
– Нет, метать неудобно.
– А ты умеешь? – усомнился Громов, облокотившись на лобовое стекло и протерев ладонью фару.
– Немного.         
Он вытащил из ножен по размерам чуть ли не мачете, взял за остриё и рукояткой падал его мне.
– Видишь знак главной дороги? – он указал на невысокий столбик по другой обочине.
– Вижу.
– Если метнёшь «Спартак», и он воткнётся, я подарю его тебе.
– Какой «Спартак»? – не понял я.
– Нож, – Иван похлопал по широкому лезвию.
– У ножа есть имя? – я ехидно скуксил лицо.
Проводник без смущения твёрдо смотрел мне в глаза, чувство иронии у меня сразу пропало.
- Имя должно быть у всего, что тебе дорого и нужно. У дворовых собак есть имя, хозяева же не кричат: эй, пёс, ко мне! У людей есть имя, у машин есть имя, у пистолетов и автоматов есть названия. Догоняешь суть?
– Да, я понял. Попробую?
– Иди.
Я дал подержать Громову свой нож, взял его «агрегат» и пошёл на другую сторону дороги. Женя не отрывала взгляд от меня и следила за моими действиями. Вот он, жёлто-белый знак. Я отошёл примерно на три метра от него и несколько раз подкинул «Спартак» в руке. Для своих собратьев он был несколько более крупный и утяжелённый.
Метать такой? Ни разу не пробовал.
– Сколько попыток? – крикнул я.
– Три.
Взял в руку лезвие, то есть держал нож рукояткой вверх. Перебрал пальцами поближе к гарде, выстраивая в голове примерную траекторию полёта. Попытка не пытка.
Ладонь ушла за спину, локоть встал перпендикулярно земле, бросок. «Спартак» кувыркнулся и попал рукоятью в самый центр. Раздалось сильное дребезжание и вибрация у куска стали.
Попытка номер два. Нужно учитывать ошибки, перекрутил кистью, теперь произведём всё более сковано. Поднял нож, отошёл. Бросок.
Нож почти попал смертоносным носком, но вновь перекрутился, ушёл вверх. «Низко — близко, высоко — далеко,» – так говорил Макс. Ну что ж, третья попытка.
«Спартак» попал ровно в мишень, но не воткнулся, отскочил и упал на середину дороги. Я, пригнув голову, смотрел за этим, потом выпрямился и подошёл к снегоходу.
– Ты видел? – спросил я Ивана.
– Что? – без тени юмора спросил он.
– Я попал.
– Мы спорили на то, что он воткнётся, извини.
– Да это невозможно, металл-то пробить! – недовольно выкрикнул я.
– Ты уверен?
Громов принял у меня «Спартак» и с двумя холодящими ножами пошёл к знаку. На ходу он взял удобно свой нож и, не останавливаясь, кинул его с того же расстояния, что и я. «Спартак»  крутанулся, разрезал металл и на сантиметров пять пробил его. Следом полетел нож Семёна, рассекая воздух, вонзаясь рядом и на ту же глубину.
– Главное — не чтобы нож воткнулся. Главное — причинить вред противнику. Ты кидал правильно, но несильно. Так что век не видать тебе моего «Спартака».
– Доставать-то кто будет? – невесело кивнул в сторону знака я.
– Не боись, – Иван подошёл обратно к снегоходу и поднял третий нож. Он повертел его в руках, осматривая со всех сторон. – А этот хиленький, туфта.
Набив полные сумки продуктов, Макс и Белозубов сбежали со ступеней. Аркадий на выходе быстро выплюнул бычок сигареты, чтобы проводник не видел, и наступил на него ногой.
– Всё взяли?
– Да, – ответил Глухих, кладя мешок в багажник «Бурана».
– Скоропортящиеся продукты?
– Таковых нет, – мотнул головой Макс. – Точно как и молочных.
– Отлично, – он протянул небольшой нож Белозубову. – Держи при себе.
– А мне? – спросил Макс.
– У тебя лыжи, поменяетесь, когда мы остановимся. По коням, – бородатый есаул взмахнул рукой, закрыл багажник, сел за руль и включил зажигание. Моторчик заурчал, разминая мускулы в виде цилиндров и жилы в виде поршней.
Я подбежал и уселся на сани, которые тоже с нетерпением ждали прилива скорости. Глухих надел верёвки от лыжных палок на руки, шаркнув ногами на месте. Снегоход двинулся с мёртвой точки, отчего я и Женя слегка наклонились вбок. Громов завернул руль вправо, «Буран» поменял направление движения и не спеша побарабанил к дорожному знаку. Иван встал на своё сиденье ногами и вытянулся во весь рост. Подёргав за рукоятку сначала «Спартак», а затем мой новый узкий и ровный, как полоса, нож, вытащил поочерёдно их. Свой нож убрал за спину в ножны, мой кинул в сугроб рядом. Потом проводник вернулся к управлению и дал полный вперёд. Я вытянул руку в сторону, перемалывая кистью кучу снега и нащупал твёрдый металл, не растерялся, быстро выхватил нож из сугроба, обтёр о штаны и положил под бок в корыто.
– Взял? – осведомился Громов.
– Да, – крикнул я в ответ.
Иван повернул налево, огибая по приличной дуге столб и выходя на дорогу, поехал курсом прямо. Погода стояла ясная, мороз был умеренный, мы покидали Чистилище. Ошмётки снега, которые на большой скорости отлетали от гусеницы снегохода, больно кололи лицо, приходилось уворачиваться, наклоняться боком, чтобы увернуться от попадания грязи вперемешку с ветками и безусловно, с белым наскучившим за зиму «фаршем» в глаза. Я, прищуриваясь, вдыхал запах сожжённого топлива, наблюдал за эффектом скорости, который пролистывал дорогу под санями, как кадры из полнометражного мультика, неважно советского ли, американского, главное — мультика. Дома исчезали из виду и появлялись, как исчезают и появляются приклеенные фотографии в альбоме под рукой одинокой бабушки, проводящей основное время за воспоминаниями о прошедшем и невозвратимом. Снегоход взял в сторону, и теперь мы спускались с появившегося склона. Эту часть деревни я не видел, молю Бога, чтоб больше не увидел. За сетчатым забором, от которого мы повернули, мелькнуло белое пятно. Возможно, это был снег, упавший с шиферной крыши, а возможно, нет. Я прищурился сильнее и заметил, что это пятно передвигается из стороны в сторону. Эта фигура утекала от моего взора, так как мы спускались с горы всё ниже и ниже. Что же это? Пятно остановилось на месте и развернулось. Я увидел два сияющих голубых огонька... Это волк! Испугавшись, я помотал головой и потрепал Женю за куртку.
– Что? – сквозь шум двигателя «Бурана» спросила она.
– Видела?
– Ты про что?
– Как же?!
Я повернул голову к тому сетчатому забору, но он погряз визуально в ярко-сером море дороги. Он исчез из виду.
– Андрей, что там такое? Жильцы? - заволновавшись, проговорила она.
– Нет... нет, показалось, извини.   
Снегоход набирал скорость и бежал достаточно резво и быстро, если учесть перевозимый груз, а я всё пытался разглядеть в смуте улетающего пути тот образ волка с чистыми глазами. Все усилия были тщетны.
Домов по бокам от дороги становилось меньше и вскоре их количество прировнялось к тому, на что делить нельзя, то есть нолю. Ноль домов, ноль ограждений, ноль прежнего страха. Прощай, Лазурное! Скучать по тебе не буду, уж не обессудь. Дорога стала шире, но не чище, бескрайние поля заняли место обочин, деревья - столбов, а чувство хоть какого-то небрежного спокойствия ударило в мозг.
  Белозубов присвистнул, а Женя улыбнулась, глядя куда-то за мою спину. Я повернулся и увидел убегающую от снегохода дорожную табличку с надписью: «Добро пожаловать в лазурный край!». Ох уж и Боги мысли, а с другой стороны, наверное, написано: «Вы покинули лазурный край!» Я развернулся в стандартное положение и воткнулся в восторженный взгляд девушки. А чему, собственно, она радуется? Тому, что мы похоронили двух товарищей? Или тому, что перебили столько народу? Возможно, тому, что ни первое, ни второе делать больше не придётся. Она была счастлива, как бывает счастлив ребёнок, которому вырвали больной зуб после похода к  врачу и теперь внушают, что боли больше не будет. Она даже не запомнила те минуты, когда на неё набросился халф, когда Сёма огрел прикладом ружья, когда сидела на дереве и смотрела на дерущихся волков. А если она это и помнила, то законсервировала и убрала глубоко в память, чтобы не доставать, не разрывать девичье сердце той болью, которая уже бы свела с ума любого мужика, попавшего на её место. В этом плане женщины и сильнее противоположных, храбрых созданий, они забывают все невзгоды, где просто пропустят слова мимо ушей, а где дадут сдачу быстро и не раздумывая. Мужчина же будет всю обиду держать в себе, строя хитрые планы для противников и зацикливаясь на оскорблениях, которые нельзя пройти стороной. Он будет мысленно убивать врагов, представляя, что кого-то милует, кого-то унижает в ответ. Потом пойдёт и ударит кулаком с размаху в голову обидчика. Сколько нервов он потеряет, сколько сил душевных изведёт, а всё потому, что природная гордость возьмёт его мышцы в узду и начнёт исполнять то, что ей покажется нужным. Это ровно столько хорошо, сколько плохо. Не нужно оспаривать природу за то, какими качествами она наделила  существ разного пола, нужно принять всё, как должное и необходимое, по-иному ведь и быть не может...
Женя наклонилась и поцеловала меня в губы, провожая мысли прочь. Потом отклонила голову, улыбнулась шире, и смотрела внимательно за дорогой. Я посвистел, наклонился к своему борту и глядел на плывущие сосны. В поле зрения моё попал ворон. Он летел, не взирая своими мглистыми очами на нас, взмахивая крыльями и ускоряясь в ту же сторону, куда гнали на гусеницах мы. Ну, конечно, гнали — громко сказано, просто ехали. Макс изнурённо перебирал ногами и поспевал за своими руками, которые работали активнее. Громов следил в боковое зеркало за ним, и на какое-то время дал ему отдых. «Буран» затормозил и остановился, двигатель работал на холостых оборотах.
– Садись, – крикнул Максу Иван и показал взглядом за себя.
– А мне что? – запротестовал Аркадий.
– Ноги в лыжи.
Он что-то пробормотал, слез с насиженного и тёплого места, присел пару раз на месте, потом подошёл к Глухих и принял спортивное снаряжение. Уставший Макс быстро скинул с себя палки, лыжи, пробежал тройку метров и запрыгнул на дребезжащий снегоход. Белозубов вяло облокотился о палки и глянул на проводника.
– Только не быстро, ладно?
– Поеду, как ехал, я тебе что насчёт сигарет говорил? Совсем меня за идиота держишь, думал, я не знаю? Вот тебе сейчас эта нагрузка в сердечко и аукнется. Трогаю!               
«Буран» двинулся с места и поехал далее. Аркадий прикусил губу и зашевелился, нагоняя нас...
 


Вот мы и попали на трассу. Асфальтовое полотно застилалось корочкой снега, но для нашего вероломного и дерзкого вездехода проехать по такой тропе, как семечки для голубей, просто. Если верить встроенному навигатору Громова, то один конец трассы устремляется на юг, другой — на север. Юг-то нам и нужен. Очередь на лыжи моя. Забрав палки у покрасневшего от занятий спортом Белозубова, я запустил кроссовки в специальные пазы и затянул ремни. Иван Григорьевич свернул и поехал посередине проложенной ранее машинами тропы, а я свёл ноги вместе и одновременно толкался руками, чтобы не отстать от группы. В обоих видимых концах трассы стояла белая пелена. Ни одной машины здесь не было, уж тем более постороннего нам человека. «Буран» усердно выполнял свою работу, трудясь на благо людей.
Метр сменялся метром, предыдущий сменялся следующим, а второй дыхалки у меня нет, заменить нечем. Я прокричал на остатках сил, опустил руки, держась за колени и желая восстановить дыхание. Снегоход притормозил, Макс, следуя благородной, рыцарской очереди, вскочил со своего места, подошёл ко мне и перенял на себя всё, что мне мешало, а мешали лыжи  да палки. Я, изрядно вымокнув, тихо шёл к «Бурану». Аркадий сидел на санях, я не стал его выпроваживать оттуда, лучше посижу удобно, не заворачиваясь в баранку.         
– Бензин сюда, – крикнул Громов, заглушил мотор, сошел с места и встал у бензобака.
Я подцепил рукой серую канистру с подвоза, поднёс к Ивану и поставил рядом. Он её поднял быстрым движением, свинтил крышку и залил бензин в ёмкость машины до максимальной отметки.
– Уже весь ушёл? – спросил я проводника, садясь сзади на «Буран».
– Жрёт много, но тяга его оправдывает в этом.
Бензобак закрыли, канистру убрали на место, мотор завёлся, глуша тишину природы, мы поехали дальше.
– Далеко до города? - сквозь стальное рычание прокричал я. 
– Да, – бросил Громов и сильнее поддал газу, чтобы его больше не тревожили вопросами.    
Будто лев, наш аппарат нёсся по шоссе, не встречая на пути преграды, и потому проявлял большую скорость. Макс не поспевал за нами, отставая с большим отрывом, я хотел сказать об этом водителю, но тот заприметил это сам, проявил благоразумие и немного расслабил кисть, что обхватила ручку руля и прокручивала её вперёд; снегоход сбавил пыл.
Трасса неумолимо тянулась вперёд, не видно было ни одного поворота. Видимо, таков наш путь, его избирает дорога, не мы сами.
– Смена! – заорал Макс, останавливаясь.
Белозубов неохотно встал и поменялся с ним ролями. Двинули дальше.
Ели играли в прятки с соснами, сосны уже давно дружили с берёзами, потому пытались отказать ёлкам, но те были настырные. В итоге прятались все вместе. Эти игры доставляли удовольствие тем, кто просто смотрел и разочарование тем, кто тоже желал сыграть с деревьями. Ветвистые столбы при виде заинтересованных лиц прихорашивались и извивались активнее. Если кто-то к ним подойдёт, они замрут, потому что нельзя врываться в соперничество внутри дикой природы, пусть лучше разберутся сами, а мы только посмотрим...
На нашем пути стоял туман, это стало заметно глазу через полкилометра прямолинейного хода. Именно дымка, не иллюзия расстояния, так как эта газообразная пена расширялась и расширялась по трём физическим направлениям: в высоту, в длину и в ширину. Громов сперва не придал этому значения, выжимал всю мощь «Бурана», выставляя на народный показ особенности размаха русской техники. Размаха надёжности и боеготовности. Наши машины боеготовы всегда, время неспокойное. Хотя, когда оно было иным?
Иван сощурил глаза и одновременно с этим сжал рычаг тормоза, заглушил двигатель.
– Эта что за нахрен?!
Чётче и не скажешь. Неизвестный, локальный туман охватывал не только трассу, но и поле и лес, отдаляясь далеко от дороги. Серый дым клубился по чёткой границе, за которую не ступал. Все вместе, впятером, мы глядели вперёд, на выплывшую, как из земли, преграду.
– Подъедем ближе, – Аркадий отдышался, не штурмуя место на снегоходе, поддался великому любопытству и зашевелил лыжами дальше.
Проводник согласился с этим, выхода не было поступить иначе. Он завёл двигатель, и аппарат поехал, сбивая с далёкого размышления Макса и Женю, открывших было рты, но осаждённых резким рывком «Бурана», следовательно, и саней.
Зернистый дым приближался и приближался, щекоча закалённые и местами продранные нервы. Оставалась метров десять, Громов выключил двигатель, на ходу спрыгнул и побежал к серебряному мареву. Я, не медля, припустил за ним. Белозубов, урча, как мартовский кот, бил во все силы к нам.
Это было что-то… Мутный воздух пересекал условную поперечную дорожную черту, за которой безнравственно волнился, как волосы седой девушки. Свинцовая мара гладкой стеной блистала перед глазами, не давая стрелам зрительного аппарата пронзить её и увидеть, что было дальше. Хмарь была единой, целой, какой бывает огранённый бриллиант. Какая-то сила гоняла по кругу клубы сверкающего смога, завуалировав наши глаза и танцуя с подопечным серым цветом танго. Танец страсти перетекал в танец страха, танец любви — в танец лицемерия тех, кто боялся этого дыма, танец надежды — в танец наигранного доброжелания. Каждый атом внутри своеобразного молекулярного состава томана не любил нас, лукаво манил и неправдиво уважал.
Это явление чуждо было нашему миру. Макс, не отрываясь, созерцал его и в одну секунду вспомнил пещерное озеро такого же цвета и такое же странное. Парень поправил воротник, сглотнул и продолжал глядеть.
Аркадий смотрел в пенистую стену, думая о другом. Он думал о родителях, думал о сестре. Он хотел вернуться домой, но думал, что отчего-то это не сделает. Парадокс? В человеческой психике нет парадокса, есть болезни, впивающиеся в разум, используя того в качестве симбионта. Это не парадокс, это особый характер в незримом коктейле вкупе с возвысившийся личностью. 
Женя Тучкина видела внутри газовой стены своё отражение. Она видела детство, такое же, как фамилия, туманное и пасмурное. Отсутствие друзей, отца, насмешки в собственный адрес, всё было так знакомо и горько, что вызывало дрожь в каждой жилке. В её фантазии внутри марева ходила девочка-подросток с таксой на поводке. Собачка радостно высовывала язык, взирая по сторонам. Вдруг из-за угла выбежала свора бездомных псов. Такса перебрала маленькими ножками, встав перед хозяйкой и оскалившись на дворняг. Она пыталась защитить девочку. Одна облезлая псина гордо выплыла из низкой и редкой толпы, сверху вниз, презирая, смотрела на заступницу. В какой-то момент шавка дёрнулась и попыталась укусить человека. Девочка перепугалась и сделала шаг назад. Такса обозлилась и укусила нападавшую собаку за лапу. Боль была не такая, какой был подрыв репутации вожака, потому облезлая цапнула породистую за ухо, прокусывая его. Такса заскулила, и на этот зов бросились все остальные дворовые шакалы. Они окружили защитника людей и принялись сначала изгаляться, а потом мучительно убивать.
«Шарик, нет!» – закричала девочка и топнула ногой; она развернулась и побежала, чтобы позвать на помощь взрослых. Через пять минут она вернулась вместе с милиционером на место бойни, но близкого друга, подарка на день рождения не было, как не было и остальных собак. Всё, что осталось от них – это грязь вперемешку с благородной, тёмной, рыцарской кровью. У девочки заболела душа, она всхлипнула, из глаз потекли жгучие слёзы… Эти слёзы текли и теперь у Жени, когда заархивированная ранее память предстала в сознании.
  Громов ничего не думал о родных, он просто дивился туману, факту о возможном существовании такового. Физические законы о распространении газов в открытой среде рушились, как рушился социализм в девяносто первом году. Как человек неглупый, Иван знал в естественных науках кое-что, теперь он просто не понимал.
О чём думал я? Обо всём понемногу. Ответ простой и томящий.
– Вы видели такое? – спросил Макс. – Аркаш, помнишь озеро в пещере?
– Помню, – неохотно ответил он и кашлянул в кулак.
– Что теперь? – тихо отпустила Женя, вытирая пальцами слёзы.
– Теперь один выход. Кто хочет быть первоиспытателем? – изъяснил Громов.
– Лучше убейте, – чавкнул Белозубов.
– Всегда, пожалуйста. – проводник вынул из кобуры ТТ и нацелился на Аркадия.
– Да пошутил же, – он умиряюще поднял руки.
– А я нет, – смугло гаркнул Иван. – Кто пойдёт первым?
– Ствол опусти, без цирка порешаем, – Глухих наклонил указательный палец вниз и покачал кистью.
Громов всунул пистолет обратно в специальную кожаную сумку.
– Решайте, - он поднял две руки вверх и махнул ими  одновременно. – А я отдохну.
– Мудро, - произнёс я. – Предлагаю сначала кинуть туда что-то.
– Без проблем.
Аркадий наклонился, захватил в ладони снег, утрамбовал в ненадёжно твёрдую массу, размахнулся и кинул в дымку. Снежок аккуратно пересёк границу двух миров, и без проблем полетел дальше, быстро исчезая из виду. Мы затихли, прислушиваясь, но удара о поверхность, даже тихого, не последовало.
– Попробуй это, - Иван открыл багажник «Бурана», порыскал между рюкзаками и внутри них, достал тонкую зелёную палочку, переломил в нескольких местах, отчего та засветилась ядовито-травяным цветом. Белозубов взял её, подошел поближе к хмари, размахнулся и кинул. Свет пересёк стену так же просто, что и снежок, но потух в наших глазах через полсекунды. Звука никакого не последовало.
– Я в недоумении, - Аркадий развёл руки. – Может, поедем назад, в другую сторону?
– Нет, – отрезал Громов. – Нам сюда, я чувствую.
– Подводило бы тебя чутьё, – сказал Макс. – Ты видишь здесь, на снегу протекторы шин?
– Вера проехала три дня назад, всё это время шёл снег, факторы присутствия её машины накрылись и всё.
– Кто? Вера? - спросил Аркадий, но потом догнал суть и не стал дожидаться ответа.
– Она могла повернуть назад, увидев эту стену, – вставила своё Женя.
– Точно, – Глухих щёлкнул пальцами. – И мы сейчас тоже повернём.
– Не дождётесь, - проводник сел на «Буран» и завёл двигатель.
Белозубов загородил ему дорогу.
– С дороги сполз, быстро! - крикнул Иван и поддал газу, отчего снегоход угрожающе дёрнулся и остановился. Аркадий отпрянул в сторону.
– Ваня, стой, сейчас мы что-нибудь придумаем! - я замахал руками и громко сказал. – Мы вместе поедем.
– Нет, – начал было Белозубов.
– Да, – уверенно произнёс я.
– Андрей, ты же не знаешь свойства этого марева, – заступился за Аркадия Макс. - Оно же может убить.
– Не убьёт, – отметил Громов, – Вы слышите крики? Я нет. Потому, всё будет нормально.
– Всё, что происходит вокруг, уже не нормально. – Женя присоединилась к компании парней. – Иван Григорьевич, Безликий этого и ждёт.
Двинувшись с места, я бросился к саням и сел на них.
- Выхода нет, - заключил проводник. - Вы с нами?
Трое молодых людей нервно обдумывали и взвешивали варианты.
– С вами, – первой сдалась девушка, подошла и села подле меня. – Мне нечего терять, а погибать, так вместе.
– Конечно, с вами, – Макс ехидно поклонился и подошёл ближе к «Бурану». – В конце концов, у вас наши вещи.
Глухих разместился на привычном месте машины.
– Погодите, я опять своим ходом что ли? Устал уже.
– Через минуту двигаемся с места, рожай быстрей, белозубый! – крикнул Громов.
– Твари...
Аркадий надел лыжи, подъехал к саням и отдал палки мне в руки. Сам же он присел и зацепился за край.
– Готов.
По сигналу, не боясь никого, проводник привёл снегоход в движение, и мы медленно поехали к мареву.
– Глаза закройте на всякий случай.               
Я зажмурился, Женя тоже, обхватив своей ладонью мою. «Погибать, так вместе» – эти слова эхом носились внутри головы, но они не страшили, наоборот придавали уверенности в наших общих деяниях.
Иногда, в некоторые минуты можно довериться даже маньяку, не слушать себя, слушать его и внимать ему. Это не сумасшествие, это воля адреналина.
– Молчать! – крикнул Иван, хотя никто даже и рта не раскрыл...

Вы когда-нибудь ели йогурт? А пудинг? Помните тот мягкий вкус лесных ягод или тропических фруктов? Я помню. Рецепторы языка радуются приятным кислинкам и подсластителям, а во рту ощущается приятный холод, если упаковка с этим питательным составом лежала в холодильнике. Помните, как густая жидкость затрагивала нёбо, щёки изнутри? Йогурт был гладким, как лёд, он извивался, не раздражал, а ублажал пищевод, тихо стекая в желудок, целуя на своём ходу каждую клетку...
Эта ничто по сравнению с погружением в серую массу. Она охватывала тело не изнутри, а снаружи. Серый туман оказался вовсе не дымом, а жидкостью, которая держалась, будто в стеклянном стаканчике. Серый йогурт покрыл меня с головой, не позволяя дышать. Разинуть рот я не посмел, боялся попадания жидкости внутрь. Удивительное дело, она захватила меня в оболочку и не отпускала. Нечаянно шмыгнул носом, но воздух не запустился в лёгкие, самое главное — вязкий и жидкий туман не желал проникать в недра моего тела! Я окончательно почувствовал себя бессмертным и открыл глаза. Вокруг лишь плёнка из хмари, ни друзей, ни саней, никого. Даже не понимал, что сижу. Я опустил глаза, моё тело даже не представилось, не отразилось в них. Дёрнул руками и поднёс к лицу... У меня нет рук!
Чувствовать то наличие конечностей, чувствовал, но не видел их. А может, смогу встать? Невидимые ноги выпрямились, но сразу вестибулярный аппарат занервничал. Что такое? Никаких отличий не было... тупой удар, будто из глубины мыслей, затем хмарь отступила, не попрощавшись, и её заменила непреодолимая чернота...
Стоны сотни рабов, строивших не по своей прихоти египетские пирамиды, резанули кинжалом по слуху. Больно было так, как было им, мученикам, непогребённым и изувеченным плеткой хозяина и песком богов...
Меня схватили за руку и потащили по белому снегу. Ощущение вязкости ушло, вернулся свежий воздух, желанно заполняя лёгкие.
Перестали тащить моё тело, отпустили, я погрузился лицом в снег, сразу поднял голову и смахнул рукой балласт с лица, глаза разлепились.       
Макс сидел с подогнутыми под себя ногами и часто дышал. Его кожа отражала свет от пота, который активно выступал. Снегоход завернул в сторону и стоял, у его гусеницы на белом полотне полулежали Громов, Женя и Белозубов. Их состояние было идентичное.
Мы уже не находились на трассе. Вокруг стояло холмистое поле и местами кучки деревьев. Позади меня тумана не было, его заменила старая сосна и тонны снега. Никакого намёка и не было на дорогу.
Я провёл кистью по лицу, оно было мокрое, и сам я был мокрый. Интересно девки пляшут. Поднявшись и шатаясь в стороны,  оглядел горизонт, и то, что я увидел, требовало немедленно каких-то действий.
Ваня, смотри,  прошептал я.
Громов нехотя поднялся и взглянул через сиденье «Бурана» туда, куда я указывал.
В метрах ста от нас, под прикрытием небольшой елки стояла отечественная вишнёвая ЛАДА. Два отпечатка протекторов были свежи и прямо вели под колёса автомобиля.
– Вера! – закричал басом проводник, перепрыгнул снегоход и побежал к машине. Мы отошли от гипноза, попытались его догнать, но чувство страха за близкого человека придавали Ивану ускорение.
Расстояние мы пролетели, как птицы, проводник приостановился отдохнуть на секунду, я ,не остановившись, сбил Громова с ног и прижал к низу.
– Макс, помоги!
Глухих подскочил, заломил руку Ивану и не давал ему подняться.
– Вы охренели?! – заревел медведем он. – На лоскутки вас порубаю!
– Спасибо, что напомнил.
   Я вытащил из его ножен «Спартак» и откинул в сторону            
– Андрей, зачем это всё? – Макс не мог понять мою мысль.
– Угомонись! – я закричал дёргающемуся Ивану на ухо.
Тот поддался этому внушению и немного успокоился.
– Мы подойдём к машине, не забывай, что через двадцать минут кто-нибудь откинется, и потому нужно работать внимательно. Твоя спешка убила бы кого-то.
– Я понял, пусти!
Мы отстали от Громова, тот медленно поднялся, подцепил нож, вкладывая его в ножны.
– Все слышали крики? – задал вопрос Макс.
– Да, - разово ответил каждый, исключая меня и вопросителя.
– Слушайте сюда, – Иван насупился и дёрнул усами. – обходим машину кругом, радиус от неё метров двадцать. Работаем.
Вишнёвая «девяностодевятка» была в целости, наверное и в сохранности тоже. За рулём сидел человек, на глаз женщина, наклонив голову под руль. Проводник хмурился, видя это, хотел подбежать, освободить свою жену от оков, но понимал всю опасность. Чёткие следы отходили от закрытой водительской двери. Кто-то здесь уже был.
– Не дай Бог ОН что-то с ней сделал, убью, – сквозь стиснутые зубы прошипел Иван.
Фигура внутри машины дёрнулась пару раз и затихла.
– Она жива, – Громов немного облегчённо выдохнул, обходя автомобиль уже по одному-другому кругу. – Стойте, я подойду.
– Сам стой, – страшно крикнул я на человека, который был старше и сильнее меня. – Не понимаешь, что это смертельно!
– Для неё смертельно! – осадил мою нервность проводник. – Вдруг она задыхается? Нет, идите куда подальше...
– Да что вы тупите? –  глупо вставил своё Аркадий. – Есть же следы, наступай на них и всё.
– Вы дебилы?! – обессиленно закричал я.
– Сам дебил, она сейчас погибнет. – Громов гнул своё.
  Белозубов не послушался меня, когда проходил мимо чужих следов, ступил на них и побежал к автомобильной закрытой двери. Прямо у вишнёвого бампера поверхность под ногами Аркадия задрожала и... сломалась.   
– Чёрт, – только и успел напоследок сказать он.
Волчья яма — это не шутка, это ловушка, по опасности не уступающая мине. Если ещё поставить эту ловушку по всем правилам, результат будет жуткий.
Что из себя представляет эта яма? Вырытый квадрат, метра два на два, глубиной столько же. В самое дно были воткнуты заострённые колья и ржавые арматуры. Жертва падает и получает ранение либо погибает. Это противозаконно и очень страшно, но на нашего чёрного психа этот закон уже три дня не действовал.
Если повезёт — останешься жив, в некоторых случаях живыми и остаются. Аркадий — не везунчик.
– Мажор, нет!
Иван осторожными шагами подошёл к яме и посмотрел вниз. Парень лежал к нему спиной и не двигался.
– А-а-а, зараза! – проводник не опасаясь, обежал машину с другой стороны, выбил локтем стекло, поднял замочный болт, открыл дверь. В такт этим действиям человек за рулём накренился набок и остался в таком положении. Громов протянул руку к волосам и повернул голову к себе...
Эта была кукла, манекен с париком, без глаз, носа, зато с широкой красной улыбкой. От тела куклы к дверце, которую раскрыл проводник, вели несколько прочных нитей. В районе бардачка они сходились вместе и затягивались под чёрную коробку, прибитую к двери. У коробки снизу была красная кнопка. Иван ладонью ударил по ней, крышка отлетела под действиями пружины, к которой была приклеена небольшая бумажка.
«Минус один, я полагаю? Кому-то не повезло. Жду вас на перевале, не скучайте)» Под запиской был устроен хитрый механизм. Приводы внутри коробки дрогнули, дёргая верёвку, манекен поддался и зашевелился. Сзади по спине Ивана постучали. Он повернул своё блеклое лицо с увлажнившимися глазами.
Макс оттянул руку и прямым ударом врезал проводнику по морде. Громов вскрикнул, врезал ответно, но Макс увернулся, ушёл за дверцу и с силой ударил ногой по ней. Она не захлопнулась, зацепив ногу Ивана и причиняя ему весомую боль. Проводник заплакал, но не отступил от драки, опёрся на одну ногу, вылез из машины. Глухих ударил левой, Громов заблокировал той же рукой, правой отбил противнику печень и толкнул Макса на капот. Глухих захрипел, спиной проскользил на другую сторону автомобиля, но вспомнил о яме, хотел затормозить, но разгон Иван предоставил большой. Голова моего друга уже лишилась твёрдой опоры, поверхности, он почти упал на колья, благо успел схватиться за боковое зеркало и затормозил. Толкнулся в другую сторону и поскрёб обратно, к проводнику.
В это время подоспел я, делая подсечку и сбивая афганца с единственно устойчивой ноги. Затем наклонился к нему и несколько раз ударил по лицу, а потом отпрыгнул в сторону. Иван приподнялся на локте, сплюнул кровь, наполняющую рот и взглянул мне в глаза. Макс спрыгнул под ель, встал около меня.
– За что?
– Прям как с твоим отцом... – прошептал Глухих.
– Не начинай, – я сделал ему жест рукой.
– Ваня, кто в машине, ответь, пожалуйста, – сказал Макс.
– Кукла.
– Кукла, – он кивнул головой. – А погиб кто?
– Человек.
Не простым был этот человек... вот и вернулся он к сестре»  – подумал я.
– Хоть не юлишь. Как... как мы должны поступить. Что бы сделали с таким, как ТЫ, на войне?
Громов хмыкнул, достал из кобуры ТТ и кинул к моим ногам.
– Пристрелите меня. Виноват, не отрицаю. Жены нет, не знаю, где она, зачем жить? На моей совести уже три ребёнка, не могу... – он склонил шею. – Дайте мне вечный покой.
Я поднял пистолет и взвёл крючок.
– Андрей, я же не серьёзно, - Макс потрогал меня за плечо. – Да и он не серьёзно.
– Ошибаешься... Андрей, я передумал. Отдайте мне пистолет и уходите. Бензина вам хватит, да и места тоже.
   Пистолет задрожал в моей руке и выпустил четыре оставшиеся пули...

***
Челябинск,
несколькими днями ранее...
– Куда мы идём?
– Сейчас узнаешь.
Небо было тёмное, погода была холодная, но вечерний Челябинск засыпать не планировал. Какой сон в десять вечера? Начинается основная жизнь, у кого-то радостная, у кого-то грустная, у кого-то ожидаемая, у кого-то нет. Свет горел почти в каждом окне, в каждой многоэтажке. На улицах у подъездов сидели молодые люди, попивая пиво и разговаривая. Влюблённые пары проходили мимо нас, не замечая никого, кроме своей сердечной половины.
Гаражи тянулись передо мной в шахматном порядке, у одних стенки были грязно-ржавые, у других свежие, недавно покрашенные. По крышам таких сколоченных стальных будок любят прыгать дети, представляя себя в роли мастера паркура и неуловимого бегуна. Но, как правило, чем выше задерёшь нос, чем чаще будешь ходить туда, куда ходить не стоит, тем сильнее упадёшь. Дети придумывают самые разнообразные трюки на тонких крышах: от заднего сальто до переднего, а от переднего до бокового. Если трюк удался, то тянет внутренняя сила повторить задуманное, и в основном на этих повторах дети и получают травмы, окрылённые и отуманенные пирровой победой, когда их товарищи завидовали, а потом бессовестно ухмылялись, если сломается нога или рука.
– Ты можешь объяснить, зачем мы здесь? – спросил я, шаркая подошвой о щебень.
– Андрей, у меня к тебе серьёзный разговор, но сначала найдём нужный гараж.
– Какой?
– Двадцать седьмой, по-моему.
Мы извивались между стенами, проходя по второму разу всю закрытую парковку.
– Вот, – в какой-то момент я остановился у стены, на которой была нарисовано баллончиком из-под краски две цифры.
– Да, он так и говорил.
– Кто говорил? – встрял я.
– Информатор.
Макс обошёл полукругом нужное возведение, подошёл к хиленьким воротам, на которых висел старый замок.
– И что?
– А вот что.
Глухих вынул из кармана несколько ключей, вставил один в замок, несколько раз провернул, снял чугунный ограничитель и посмотрел на меня.
– Готов?
–  К чему? – я уже начал волноваться.
Макс ничего не сказал, распахнул ворота и отодвинулся в сторону.
Dodge Challenger вызывающе смотрел на меня из темноты, играя стёклами и фарами в скоплении теней. Макс вошёл в гараж, дёрнул выключатель, маленькая комнатка осветилась. Маслкар заиграл ещё сильнее карамельной краской и ухоженными боками. Я подошёл к водительскому сидению, посмотрел внутрь салона. В отличие от внешности, под крышей автомобиля ситуация располагала худшим образом. Сиденья были старые и точно неродные, коробка передач открытая, провода электрической начинки торчали отовсюду,  единственное, что украшало машину в салоне, так это ёлочка-пахучка.
– Теперь объясни.
Макс закрыл за собой ворота, изнутри заперся. Протянув мне ту же связку ключей, указал на второй. Воспользовался им, открыл шикарную дверцу и сел на не шикарное водительское место. Глухих постучал мне в окошко, я изнутри отворил ему, поковырявшись в сплетениях у сидушки. Он сел рядом и пару минут осматривал всё вокруг пристальным взглядом.
– Хорошая машина, – вынес вердикт он.
– Неплохая. Теперь объясни всё по порядку.
– Нам нужно валить из города.
Я немного подумал, потом кивнул.
– И куда?
– Под Ё-бургом у моего знакомого дача, туда и направимся. Твой отец нас так просто не простит, надо выиграть время, чтобы всё улеглось.
– Откуда машина?
Макс покусал ногти, потом на одном выдохе произнёс.
– Обменял на квартиру.
– Что?! – я обезумел.
– Что слышал.
– А со мной посоветоваться было никак? А как же куча документов, доверенности и прочие штуки?
– А так. Бывает же, правда? А насчёт твоего совета...Ты б не согласился.
– Действительно, - я ударил ладонью по рулю, отчего машина издала угрожающий трубящий звук.
– Зверь, - Макс ощетинился.
– Да, баран ты. Скажи, она ворованная?
– Обижаешь, – Глухих наклонил голову и погладил бардачок. – Просто подрегулировали. Не закончили, правда, закончу сам. Документы на неё принесут завтра, тогда же и обменяем.
– Где возьмём деньги на дальнейшее существование?
– Андрей, я продумал всё.
– Ну-ка, низвергни.
– Автогонка.
Мои возмущения и мой здравый смысл трамбовались всё сильнее и сильнее в разлагающуюся кашу.
– Тебе компьютерных игр мало?
– Выслушай... Я одному человечку был должен, верну всё до копейки. Гонка законная, с местными гайцами вопрос решают. Смотри, уедем с юга на север. По шоссе прямой курс на Свердловск. Деньги пришлют на карточку в случае победы.
– Ты победи сначала...
– И в случае поражения, – продолжил Глухих. – Сумма будет поменьше, естественно, если попаду в тройку лидеров. Не попаду, не повезло, покинем Челябинск без гроша, зато подлатаю Додж и продадим. Выгода положения очевидна.
– Да нифига. Остановят ППСники, ДПСники, что тогда? Для вас, сорвиголов, что, все улицы перекроют? Там же люди! Вокруг будут люди, представь, вынесет тебя на тротуар... Ты чем думал, когда соглашался?
– Мозгами, Андреюшка, мозгами. Скажи, пожалуйста, ты так остро мыслишь, а что предложил-то сам для выхода из бедственного положения? Отвечу за тебя: ничего ты не придумал. Брал всё готовое. Потому возьми и сейчас. Мне не трудно, главное, ощутить поддержку.   
– Получишь ты мою поддержку, когда подробнее объяснишь: кто навёл тебя на это, кто «информатор», почему так гладко мажешь, ощущается же привкус нелегала явного.
– Когда тебя беззаконие волновало? – Макс хмыкнул. – Оно повсюду, в каждом продажном менте, чиновнике, да во всяком и во всём есть нелегал. Законы пишут для условности, чтобы убедить души тех, кто там – Глухих показал пальцем вверх. – Что всё в порядке и позитивно в их странах. Закон — условность, соблюдал бы его каждый без исключения, тогда да, тогда общество стало бы идеальным. Знаешь принцип последовательного соединения лампочек? Горит одна, значит, горят все, не горит одна, не горят все. Так и здесь. Исполняет один, на него смотрят другие и делают также. Ленится лампочка, нижестоящие поступают точь-в-точь.
– Ты имеешь в виду президента?
– Нет, весь государственный аппарат, за исключением его самого. Президент играет роль электричества. Хороший будет подавать много, плохой мало. Аллегории в стороны. Что ты там спрашивал? Кто меня навёл? Не знаешь ты этого человека, у меня за ним долг, и я верну его. Информатора не знаешь тоже, они из одной кампании. Как-то так, - Макс посмотрел на часы. – Давай решать, да спать идём, глаза уже режут.
– Ты уже всё решил, что от меня требуется? Выбора не вижу, уезжаем завтра, я с тобой. Кстати, куда «спать-то», зараза? Квартиры нет.
–  Сегодня пока «есть». Чудесно, что ты согласен. С утра начнём подготовку к шоу. Пошли, закрываю гараж.
Покинув нагретое место, я отдал обратно ключи, открыл ворота и вышел на улицу. Максим быстро всё потушил, закрыл дверцу, повесил и защёлкнул замок.
– Не боишься, что украдут?
– Машинку? Нет, этот район надёжен. Я знаю Крылкова, а он тут всем заправляет.
– Кто таков?
– Кому я должен. Всё, вопросов не задаём, пошли домой, пока тот ещё наш.
Мы вышли на дорогу из щебня, пошли прямо, затем покинули сборище гаражей, углубляясь в ночной и активный город. Челябинск жил своей жизнью. Он, как ковёр, был соткан из миллиона нитей, самых неповторимых и особенных. Рисунок получался разноцветным, узоры, собственно, не сходились, но пытались, а попытка уже достойна уважения. Ворс был на нём в основном большой, малый редко и застенчиво торчал по бокам. Дотрагиваться до такого ковра доставляло удовольствие, ведь он был одним в своём роде, а значит лучшим...

Я сидел на месте штурмана, выбивая пальцами незамысловатые звуки о колено и смотрел в зеркало заднего вида на покрытое плотной корочкой льда озеро Смолино. Макс припарковался на обочине дороги, и теперь мы томились в ожидании нужной минуты. Мы ждали информатора. По словам Глухих, этот человек подъедет к нам скоро. Само собой, «скоро» тянулось уже второй час.
На часах было восемь утра с небольшим, час пик, пробки заполняли центр города, но нас не коснулись. Новороссийская улица относительно пустовала, десятки бодреньких машин проезжали мимо лобового стекла Доджа, спеша на работу. С момента избиения отца нами никто не интересовался, не знаю, радоваться этому факту или нет.
В багажнике стояли две наглухо забитые сумки с вещами. Всё, что можно было вынести из квартиры, мы вынесли, оставив на попечение людям загадочного Крылкова диван, холодильник, пустой шкаф, а также линолеум, люстры и обои.
– Может, поесть купим? – Я размял шею и посмотрел на задумчивого товарища.
– Андрей, не сейчас. Обменяемся, получим навигатор и в путь.
– Когда начнётся эта гонка? По какой улице?
– Не мешай, скажу всё потом. – Макс отвернулся и посмотрел на тихую улицу.
Из перекрёстка выплыл чёрный внедорожник, мигнул поворотником и поехал в нашу сторону. Тонированные стёкла скрывали водителя, а скорее всего, ещё и пассажира. Автомобиль притормозил, развернулся и остановился впритирку к нам.      
– Это он? – спросил я, Глухих не ответил, открыл быстро дверцу, вышел на улицу, закрыл её и обогнул внедорожник с другой стороны. Из чёрных недр стёкол мне казалось, что за мной наблюдали, поэтому я отвернулся, чтобы не показывать растерянности.
Прошло долгих десять минут, соседний автомобиль завёлся и дал газу вперёд, выезжая на дорогу и уходя от моих глаз по тому же маршруту, что и явился. Макс, потупив голову, взирал под ноги метрах в трёх от меня. Наконец, он дёрнулся и быстрым темпом вернулся в машину.
– Что сказали?
– Всё, что планировалось, то и сказали. Обмен успешно прошёл, теперь это машина... твоя.
– Почему моя? Темнишь, недоговариваешь.
– Официально, это был не обмен собственностью, а подарок. Я подарил и переписал на его имя квартиру, а он на твоё машину. Если бы на моё имя, это уже не согласованные подарки.
Я обдумывал то, что услышал.
– Это неважно, что там с гонкой? Когда она будет?
– В девять начало. Меньше часа осталось. – Макс вытащил из-под пазухи свёрнутые бумаги в файле и маленький планшет. – Поехали, перекусим.
Глухих дёрнул ключами, машина по-львиному задрожала и поехала на малых оборотах. Заправили бак Доджа на полную, на этот счёт можно не переживать. Макс свернул на улицу Гагарина, проехал недалеко и прижался к обочине. Мы остановились у небольшого ларька.
– Сейчас, быстро, – он заглушил мотор, покинул автомобиль и бегом приблизился к наружной кассе.
Я взял в руки планшет и покрутил его в пальцах. Сбоку на ребре нащупал кнопку и нажал на неё. Аппарат пиликнул, высветилась его марка, а потом проявилась карта города. Да не простая. Разноцветными линиями, как паутина были наполнены все улицы. Я потыкал в сенсорный экран и приблизил изображение. Красная полоса идёт по проспекту Ленина, с подписью «Тунгус», чёрная по Меридиану, написано «Кореец», зелёная по улицам Горького и Свободы, подпись «Костоправ». От улицы Гагарина шла тёмно-оранжевая полоска, написано «Глухой». Вот и ты, Максим.
Планшет выключился тем же образом и вернулся на место. Дверца спортивного автомобиля отворилась, мой друг осторожно сел на место, протягивая мне сосиску в тесте и булочку. Я принял неполезную еду и начал откусывать по кусочку.
– Макс, а что это за навигатор?
– Это? – с набитым ртом проговорил он, цокнул ногтём по той же кнопке, перелистнул картинку и образ разукрашенной карты заняла загрузка местоположения в виде переливающегося кольца. Пиксели моргнули, устаканился интерактивный рисунок, в котором наша, вернее, моя машина была подсвечена маркером.
– Задайте место назначения, – бездушным женским голосом оповестил навигатор. Макс провёл пальцем по экранчику и несколько раз слегка стукнул по нему.
– Путь проложен, – подтвердил навигатор. – улица Гагарина — Копейское шоссе — Автодорога Меридиан —улица Дзержинского — улица Доватора — трасса М5 — Свердловский тракт — трасса М36 — трасса М5 — город Екатеринбург.
– Вот так, – Глухих прицепил планшет к лобовому стеклу с помощью липучек. – Почти всё готово.
– Макс, на какой улице будет гонка?
Он подумал, не зная, как ещё словесно извернуться.
– Гонка там, где будем мы.
– Понятно, «Глухой».
– Что ты сказал?
– «Глухой». У тебя в навигаторе картинка... позывной «Глухой», объяснишь?
– Конспирация, у всех позывные.
- Почему же тогда все едут по разным маршрутам?             
Максим замялся.
– Такие особенности. Андрей, по ходу всё поймёшь. Ты доел?
– Да.
– На, лучше выброси мусор.
Я вздохнул, взял целлофановые пакетики от хлебобулочных изделий, вышел на улицу, поискав глазами урну. Нашёл, подошёл, выбросил, развернулся. Как по команде, как робот с серийным номером...
У Доджа не было номеров. Я подивился своей безалаберной наблюдательности, но это то ладно. Где номера? Вообще пустое место, ни кода региона, ни флага. Эти загадки меня достали. Я махнул рукой Глухих, мол, выйди. Он повиновался, вышел из машины и встал около меня.
– Что опять?
– Бандит сраный, как ты машину взял без номеров-то, а?
– Не ори, пошли сядем, – Макс потянул за рукав.
– Никуда с тобой не пойду, пока всё не расскажешь.               
– Да скажу, только сядь.
Я вернулся на своё место, Макс, рыча, хлопнул дверью, завёл двигатель и поехал вперёд по улице.
– О чём я думал, дурак, – шептал он, затем озабоченно глянул мне в глаза. – Андрей, пути назад нет. Я согласился на сделку с таким человеком, с каким твой выродок–отец и рядом не стоял. Гонки не будет.
– А что будет?
– Бунт.
– Какой?
– Бессмысленный и беспощадный. Группы стритрейсеров устроят дебош на улицах, отвлекая внимание.
– От чего?
– Дело уже не моё, главное увлечь за собой лишние взгляды, двигаясь на север. Кореец меня прикроет на трассе М5, но до неё ещё добраться нужно.
– Мы отвлечём полицию?
– И её родимую. Сколько времени? - Макс посмотрел на наручные часы и ответил сам. – Пора...
Додж уже превышал скорость, летя на третьей передаче. Утреннее небо осветилось тремя красными ракетами, которые поднялись с крыш многоэтажек.
– Началось, – пробормотал Глухой, существенно сбавил скорость, дёрнул за ручник и крутанул руль. Машина прошаркала шинами и вылетела на Копейское шоссе. –Пристегнись, посоветовал бы тебе. 
Я вжался в кресло, провёл хилым ремнём безопасности сверху вниз и мысленно молился в взбудораженной голове. Макс несколько раз просигналил встречным автомобилям, выжимая сцепление и переключаясь на четвёртую скорость. Дорога покрылась замёрзшей водой на нашем пути, Глухой это не предвидел, накренил руль, когда колёса касались льда, желая обогнать впереди идущий автобус. Додж перекрутило намного резвее, будто на карусели, левая сторона оторвалась от земли, через секунду наша поездка была бы оконченной, но карамельный зад маслкара впечатался в автобус, восстанавливая равновесие и возвращая колёса назад к асфальту. Водитель общественного транспорта оказался не из простых, после столкновения прокрутил баранку влево, желая заградить нам проезд. Глухой инстинктивно выровнял траекторию, сбросил до первой передачи, вдавил педаль в пол, переключаясь уже на вторую. Автобус ехал на нейтральной, всё больше уходя вбок и больше убирая пространство для проезда. Макс не останавливался, ехал вперёд и прошёл на коротком дыхании в метре от автобуса и в полуметре от серединного бордюра.
Пошла третья передача, Додж летел всё стремительнее.
– Как-то всё тухло, – с блеском в глазах сказал Глухой, приметив автомобиль полиции, едущий навстречу нашего движения.
Макс громко засигналил отрывистую мелодию и помахал рукой через стекло проехавшим и возмущённым сотрудникам правозакона. 
– Ты спятил? Это уже на три года тюрьмы тянет!
Глухих хмыкнул.
– То, что я поприветствовал друзей? Не думаю.
Четвёртая передача. Скорость Доджа возрастала и возрастала. Поседею я завтра! Позади были слышны гулы сирены, у нас на хвосте полиция.
– Не переживай, не догонят, – Глухой помотал головой и всмотрелся в сторону, от чего не уследил за движением и протаранил автобусную остановку. В стекло полетели обломки профнастила, крошки кирпича. По окну пошла широкая трещина, правое боковое зеркало отлетело.
Додж проскользнул днищем по тротуару, громыхнул и выправился на дорогу.
– Ты придурок? Остановись! – крикнул с воспалёнными глазами я.             
– Не гони волну, там людей не было. Приметил её издалека.
– Так ты специально?! – я перекрестился, хотел ударить горе-водилу по лицу, но боялся, что из-за этого он причинит больше вреда окружающим.
Мы летели сотню с лишним километров в час. Дорога пошла дугой и повернула влево, потянув, будто нитями, за собой нас. Сирена позади была слышна, но машина-преследователь была далеко. Додж развернулся и поехал в обратном направлении по другой дороге.
Навстречу из перпендикулярной улицы выехали две машины ДПС, сверкая сине-красными лампочками на крыше и приближаясь к нашему седану.
– Оранжевый  Dodge Challenger без регистрационных номеров, немедленно прижмитесь к обочине! – угрожал мегафон из одной, позади идущей служебной машины.
– Разбежались.
Пятая передача. Макс и глазом не пошевелил на такие условия, сжимая жёстче руль и прибавляя ходу. Мы проскочили наступающие законослужащие автомобили, те это предвидели, заранее тормозя и разворачиваясь. Глухой взглянул на навигатор, выстроил в своей долбанутой голове план, свернул влево, уходя на улицу Тухачёвского.               
– Переулками возьмём!
н проехал, огибая встречные машины до перекрёстка, завернул на Курганскую, в этот момент три преследователя поймали нас сзади взглядом и ускорились, имея целью если не задержать нарушителей, хотя бы побороться.
– Не боись, Андрей. Всё будет…
Додж влепился передком в белую, едущую навстречу иномарку, я нырнул в своём кресле вперёд, ремни пиндосовские не помогли, далее расклад такой: бардачок – нос, мат – Максим.
Глухой тоже ударился о руль, но только удачнее, лбом. Он отпрянул назад, потирая головушку. Во второй машине скаканули подушки безопасности, тем самым оберегая водителя.
– Трогай, – прохрипел я, щупая руками нос, перелома вроде не было.
Маслкар дал заднюю, отчего влепился в столб. Макс не прокомментировал это, вывернул руль до упора и выехал на дорогу. Капот сжался в гармошку, в прекрасный момент под силой движения один его держатель отлетел, крышка развернулась дугой на сто восемьдесят градусов, пробивая окно и останавливаясь в десяти сантиметрах от лица Глухого. Затем капот накренился влево, Макс специально вильнул туда же, зацепляя ненужной деталью один из следующих столбов. Крышка двигателя отлетела восвояси, вместе с куском стекла. Глухой сунул руку под сидение, достал затемненные очки, спасая глаза от порывающегося ледяного ветра. ДПС выехала из угла, приближаясь к Доджу. .
Кровь из моего носа лила без остановки, я одной рукой затыкал ноздри, а другой пытался найти ручку безопасности сверху, у крыши машины.
– Где подушки безопасности? – слоном без хобота прокричал я.
– Убрали от греха подальше.
– Действительно, нахрена они здесь сдались?!
Глухой ухмыльнулся, посмотрел в зеркало заднего вида, потом глянул на навигатор и через несколько секунд повернул направо, возвращая спорткар на Меридиан.
Правозащитники сидели по-прежнему на хвосте, сокращая расстояние между нами и тюрьмой. Макс, как играл на пианино, повышал передачи и уворачивался от встречного движения. Пробок не было – и то сахар.
Я, наконец, остановил кровь, упёрся ногами вперёд, а руками обхватил сидушку. Улечу в следующий раз вместе с ней. Ветер слезил глаза, закрывая веки. Ради Бога, не хочу смотреть на всё вокруг.
В кармане у Глухих зазвонил телефон. Он убрал ладонь с руля, доставая мобильный и прикладывая его к уху.
– Алё. Мы на Меридиане сейчас будем, за нами гайцы… дэцы… полиция, короче! – Макс помолчал несколько мгновений, потом резко перебил своим голосом бас в трубке. – Ждите десять минут, мы сами не справимся… Твари!
– Что такое?
– Костолом соскочил, он уже на севере. Остался Кореец. На, набери его, – Глухой кинул мне телефон, как мне казалось, в дыру, что в окне, но нет, Макс рассчитал угол, и сотовый ударился в мою грудь.
Я кровавыми руками пощёлкал кнопки мобильного, ища в «Контактах» букву «К». Нашёл её, выплыл неприметно «кореец». Надавил на кнопку вызова, поставил на громкую связь.
– Говори, – спокойно отозвался истиннорусский голос без акцента.
Макс свернул влево, выехав на широкую и основную дорогу.
– Это Глухой. Мы скоро будем на М5, как там у вас дела?
– Ива родила? Слышу плохо, что там бормочите, как будто в буре.
– Окно пробило! – ответил громко в микрофон я. – Понял?
– Теперь да. Вы где?
– На Меридиане. А вы?
– Там же. Только севернее, проехали Пятилетку.
– На неё сверните! – крикнул Макс. – Через Кашириных, на трассу и в нашу сторону. Накуролесили?
– Немного. До связи.
Телефон пропиликал и погас. Побитый Додж ощутимо тряхнуло, отчего я подпрыгнул на месте. Сзади в нас врезался один законник.
– Оранжевый  Dodge Challenger, без регистрационных номеров, немедленно прижмитесь к обочине! – Оранжевый  Dodge Challenger, без регистрационных…
– Лови повторно.
Глухой потянул ручной тормоз, спорткар зажевал снег на асфальте, но притормозил, и полицейский опять ударился о нас, возможно, прикусив язык и не желая больше устно убеждать. Мегафон лёг на подлокотник, а в руки офицера сам собой воткнулся руль.
Вторая машина законников пролетела мимо Доджа, решая, по всей видимости, взять нарушителей в кольцевой захват. Макс крутанул баранку вправо, проходя за полицейским и съезжая с главной дороги на переезд, ведущий на Дзержинского. Третий ДПСник потянулся за нами, покидая сослуживцев. Маслкар выжимал мощи на столько, на сколько мог, если подумать, что его изрядно постукало, чем только не лень.
Глухой ехал, размеренно виляя, загораживая всю поверхность и не давая законнику выбраться вперёд нас. Руль в сторону – мы на улице Дзержинского. Справа и слева стояли на рельсах, пересекающих дорогу, железнодорожные составы. Макс не смотрел по сторонам, гнал вперёд, последний полицейский делал то же, двигаясь в ту же сторону, позади. Улица Доватора, мы почти у трассы.          
Неожиданно, на перекрёстке с Фёдоровой быстрым темпом выехала Газель. Глухих вскрикнул, повернул руль, сбавил скорость, но не помогло, влепились бок в бок. Маршрутное такси по инерции проехало метра три, её водитель впечатал педаль тормоза. Полицейский преследователь  был не промах, завернул недалеко в сторону, выпрыгнул из автомобиля, держа пистолет в руках. Это был молодой паренёк, такие в основном и геройствуют на службе, потому как остальные уже думали больше о зарплате, нежели о подвигах.
Из того места, что еще недавно прикрывал улетевший капот, повалил небольшой дымок. Макс приметил в боковое стекло приближающегося человека и задёргал ручкой дверцы.
– Поехали, – проговорил я.
– Отказало управление, – Глухой показательно несколько раз надавил на сцепление, тормоз и газ.
– На месте, оставаться на месте! – закричал мент.
– Докатались, – бросил Макс и опустил руки, снял очки и выкинул их через пробоину в окне. Головной аксессуар перелетел двигатель и упал перед бампером.
– Выйти из машины! – завопил полицейский, держа нас на шатающейся мушке.
– Минуту, – вежливо сказал в ответ Макс, а потом кинулся книзу, ища что-то. – Андрюх, где телефон, звони Корейцу, быстрее.
Я опомнился, вынул сотовый из кармана, набрал последний в истории вызовов номер, поднесся мобильное устройство к голове.
– Вы где? – без приветствия спросил тот же голос.
– На Доватора, нас остановили…         
– Выходите! – перешёл на визг полицейский, потом поправил свой голос, прокашлявшись, продолжил. – Стреляю на поражение!
– О-у, о-у, – Макс крикнул ему в ответ. – Двери заблокировались, сами не откроем.
– Так даже лучше. Дождёмся подмоги, – мент достал из кармана рацию и, не отрывая глаз от пойманной добычи, заговорил в неё. – Первый, первый, это пятый вы где? Где… Я понял, справлюсь.
– Что, помощи не будет? – через стекло ухмыльнулся Макс.
Губы у правоохранителя задрожали, но чтобы это скрыть, он поднял пистолет кверху и выпустил три пули.
– Не разговаривать!
Мимо газели, со стороны трассы на большой скорости пронеслись четыре машины. Последняя просигналила впереди едущим, мол здесь они, затормозила и встала боком к дороге, то есть, параллельно нам. Передние двери открылись и два человека, подняв руки, быстро нырнули ближе к нам.
– Стойте… Вы тоже! – обезумел бедный полицейский, не зная, куда смотреть.
Тёмноволосый мужчина в парадном костюме подошёл почти вплотную к испугавшемуся дэцу, широко улыбаясь.
– Уважаемый офицер, – заговорил мужик голосом из телефона, видимо, вот он, Кореец. – Это мои проказники. Отпусти их, пока никого нет. Сейчас народ сбежится, нехорошо будет. Я тебя вознагражу.
– Это противозаконно, – полицейский поник взором, но продолжал водить стволом в разные стороны.
Кореец хмыкнул, молниеносно, несмотря на костюм, подскочил к парню, схватил за кисть и надавил кнопочку возле рукояти ПМ. Магазин выпал на снег, мент инстинктивно нажал на спусковой крючок. Последняя пуля ушла в небо, так как наш спаситель уже заломил его плечо, ударил ребром ладони по горлу, затем вырвал ствол из ослабевших рук и вдобавок несильно стукнул им по темечку. Полицейский молча упал наземь.
– Быстро из машины, -– Кореец положил ПМ в карман и махнул нам рукой.
Глухой, не дожидаясь этого, уже долбил ногой в переднее стекло Доджа, выламывая его окончательно, и пролез в щель. Я пригнул голову и покинул автомобиль вслед за Максом. Мы отряхнулись, побежали за Корейцем, следом усаживаясь в БМВ. Колонна утренних нелегальщиков поехала, разворачиваясь, огибая газель и убитый Додж, разгоняясь прямиком на Доватора.             
Мужик в костюме сидел за рулём, а я и Глухих разместились на задних сидениях. Кожаный и дорогой салон казался дикостью после Челленджера.
– Как там с делом? – начал разговор Макс.
– С вас довольно, вы выполнили задание. Юг Челябинска на ушах стоит.
- Сколько времени?
– Полдесятого.
– Тридцать минут? – Глухой присвистнул. – Это очень много и мало одновременно.
– Согласен, – кивнул головой Кореец, не отрываясь от вождения. – Часть контракта вы соблюли. Остальное за нами. Куда подбросить?
– Кого… а, нас, давай до выезда?
– Лады.
Мы пересекали город в колонне, ни одна душа не интересовалась, кто за рулём странных автомобилей.
– На чём поедем дальше? – вопросил я.
– На твоей машине, – сразу ответил Макс.
– Так она же разбита, – я непонимающе указал пальцем назад.
– Нет, не разбита, – встрял Кореец. – Эта развалюха списана с учёта. Точно такой же марки машина, но другого цвета ожидает тебя. Она новая, номера только переставили со старого, подменили протоколы, в общем, не заморачивайся.
– А деньги? – спросил Глухих.
Кореец цокнул.
– Новой тачки с вас хватит, всё честно.
– Договаривались же!
– Не-зна-ю. вопросы к вышестоящим, тем не менее это лишнее. Продашь автомобиль, денег хватит на какое-то время.
Макс ударил кулаком по спинке переднего сидения, потом успокоился и молча ехал всю дорогу.
– А зачем это всё? – сказал я.
– Меньше знаешь, спишь крепче, народная мудрость. Не спрашиваю же тебя, сколько раз за сегодня ты ходил в туалет, потому что это твоё дело. А это – наше дело, вы посредники, соучастники, не более.
Колонна уже ехала по трассе. За стеклом шла чёткая и планомерная жизнь, по тротуарам шныряли люди, ходили маршрутки. До нас дела никому не было. Я прилег на бок, смотря за машину, на сверкающие простовато-серые краски улицы. Глаза сами собой сомкнулись, и я уснул…
– На выход.
Макс вскочил, помотал усталой головой, не замечая никакой опасности, вылез в открытую дверь. Я опомнился, поморгал, зевнул и также покинул автомобиль. Кореец заложил руки за спину и шагал по обочине из стороны в сторону.
Колонна покинула город, остановившись на десятом километре, если считать от Челябинска.
– Уже приехали? – Макс съёжился от неожиданного холода.
– Приехали.
Из впереди стоящих автомобилей вышли три человека в одинаковых и элегантных костюмах.
– Пошли за мной, – проронил Кореец и двинулся к голове колонны. 
Он прошёл некоторое расстояние и остановился у второй машины.
Бурый Dodge Challenger пустовал.
– Ключи.
Водитель спорткара сунул руку в карман и швырнул Корейцу связку. Тот её поймал, подержал в ладони и без выкрутасов отдал Максу.
– Это ваше. Номера ваши, машина ваша. Покиньте область, желательно схоронитесь на недельку-другую. 
– А что не так? – встрял я.
– Всё так. Если ваши морды зафиксировали камеры наблюдения, будут искать…
– От чёрт! – гаркнул Глухой. – Андрюха, документы из старого Доджа захватил?
– Нет.
– Клоуны, – покачал головой Кореец. – Вы же им как паспорт свой подбросили. Полагаю, там был прописан этот автомобиль? – он наклонил руку в сторону бурой иномарки.
– Да, – кивнул в подтверждение Макс.
– Плохо. Мы вернёмся и посмотрим, но девяносто девять процентов, что побитую уже обыскали. Теперь можно официально заводить дело на вас. Напоследок помогу, как получится, не обещаю. А сейчас по коням, чтобы ваш след простыл. Я что-нибудь придумаю.
– Спасибо, – откликнулся Макс, Кореец ничего не произнёс, вернулся обратно в свой БМВ, колонна, за исключением Доджа, развернулась и поплыла к городу.
– Вот и всё, – Глухих мне подмигнул, открыл дверцу и сел за руль, я залез на привычное место.
Салон был не чета предыдущей тёзке. Всё было удобно, отполировано, красиво, в нос ударил запах освежителя воздуха вкупе с запахом пластика, как обычно бывает в только что купленных машинах. Макс сначала боялся к чему-нибудь прикоснуться, но потом завёл рычащий, свежий мотор, выехал к трассе и с учётом всех правил дорожного движения двинулся по ней.
Где-то час мы ехали прямо, остерегаясь каждого встречного движущегося средства, откровенно боялись услышать вой сирен за спиной. В моём кармане заиграла мелодия. Телефон Глухого. Я вытащил сотовый, без спроса нажал на кнопку вызова и поднёс к уху.
– Я был прав, – начал изрекать знакомый голос. – Полиция закрыла территорию вокруг вашей тачки. Пальчики, скорее всего, сняли, документы, само собой, нашли. Езжайте на север, не тормозите. За Свердловском есть агентство спортивного отдыха. Любите лыжи? Я купил вам билеты, назовёте свои фамилии и в путь. Дня три вас не будет, попрошу Крылкова, он постарается разрулить нашу общую проблему. Всё, до связи, удачи вам, она точно не помешает. А, ещё. Турбаза «Восход», поспрашивайте у кого, только осторожно. До вечера должны уже быть там.
Голос исчез, экран телефона погас. Я пересказал Максу слова Корейца.
– Будем надеяться на лучшее, – сказал он в ответ. – Будем надеяться…


Глава девятая.
Анекдот судьбы.

«Там, где нельзя больше любить, там нужно пройти мимо»
Фридрих Ницше.

Пистолет задрожал в моей руке и выпустил четыре оставшиеся пули...
Громов ожидал расправы, но таковой не последовало. Я истратил весь небольшой боезапас, попросту стреляя в заднюю дверь вишнёвой машины. Пули пробивали, гнули металл, застревая в полу, в соседней двери, а одна прошла навылет и исчезла где-то в снегу.
Я перехватил ТТ за ствол, обогнул авто и выбросил пистолет в волчью яму. Он упал на пробитую кольями спину Аркадия и остался в таком положении, покрываясь кровью уже второй раз и от второго человека. Далее я вернулся, схватил проводника за куртку, потянул вверх, ставя на ноги.
Его лицо было избито и отчасти жалко. Глаза потеряли боевой блеск, выражали безразличие ко всему, что вокруг.
«Господи» – подумалось мне, –  «А ведь я считал тебя, Ваня, сильным и волевым человеком. Но что вижу сейчас, прямо сейчас перед своими глазами? Расклеившегося и упавшего духом старика, вот, кого я вижу. Помнится, ты с жаром рассказывал про Афганистан, про суровую войну, в которой ты был невозмутим и смел. Да что там, в Афгане! Я помню, как ты хладнокровно расстреливал патроны по телам халфов, помню выражение твоего лица. Ты был спокоен и уверен в себе... или же казался таким? Своими действиями ты поднимал окружающих с колен, поднимал нас, всех нас с колен безнадёжности, и заставлял идти вперёд. Ты не замечал, что из сильного человека превращался в простого жестокого мужлана, которому было плевать на чувства других, ты нас оскорблял и унижал. Это не столько внушало мне обиды, сколько приоткрывало на обозрение твою душу. Ты слаб, Ваня, слаб. А стараешься казаться сильным. Очередная неудача, и ты просишь себя пристрелить. А почему, спрашивается? А потому что ты потерпел поражение, жизнь показала тебе твою цену. Показала, что в душе ты очень раним, хотя маскируешься умело. И самое обидное — ты с этим смиряешься. Веришь, нет, а я представлял тебя идеалом сильного человека. Уподоблялся, отчасти завидовал, подражал. Теперь оборачиваюсь и не пойму: чему я подрожал? Твоим скрывающимся комплексам, забитому характеру?.. Ещё я думал, что разбираюсь в людях. Однако я не желаю брать на себя дальнейшую ответственность. Взялся, товарищ Громов, уж доделай дело до конца»
– Никто не умрёт больше, – прошипел я, схватив Ивана двумя руками за воротник. – Мы будем согласовывать друг с другом каждый шаг, каждый вздох. И твою жену найдём, и выберемся из чистилища. Ты меня понял?
Громов ничего не ответил, только увернулся взглядом.
– Куда теперь–то? – вскинул руками Макс, его бок от таких действий заколол и парень согнулся.
– Найдём путь, – решительно сказал я, отпуская проводника из рук и отходя чуть дальше. – Где Женя?
Девушка вернулась к снегоходу, села и просто смотрела на небо. Она настолько привыкла к трупам, теперь их даже не боялась, сочувствовала им.
– Вон.
– Вижу.
Иван Григорьевич сделал шаг, развернулся и опустился к дверце изнутри салона машины. Он сорвал записку, встал обратно и протянул её мне. Я взял, прочёл и передал Глухих. Макс покивал, водя глазами сверху вниз, и убрал листок в карман.
– Послушаем его?               
– Пусть проводник сам решает, – я сплюнул и не спускал глаз с Громова.
– Поедем по следам.
– Замечательно.
Мы, опустив головы, пошли к снегоходу. Аркадия до этого просто завалили снегом, хоронить времени не было, несмотря на то, что он имел права на честные похороны. Прости, дорогой, нам нужно спешить. Я вернусь и похороню тебя. Обещаю.
Иван привычно сел за руль, дождался погрузки всех, завёл мотор, и «Буран» не спеша подплыл к свежим человеческим следам. Громов повернул руль и подправил траекторию.
О наличии других волчьих ям на пути не думали. Заморачиваться из-за опасности физической – это уже опасность духовная. Потому лучше не переживать. Все живые из нас это давно поняли.
Женя сидела в санях, без эмоций на лице. Я тоже не расплёскивал чувствами, глядел по сторонам. «Буран» жадно подминал под себя отпечатки ног Безликого, трамбуя под гусеницей снег, прокладывая лыжню. Кстати, лыжи–то мы не подобрали. Но ничего, это уже не важно. На них последним ездил Белозубов, пускай они хоронятся вместе с ним под лукавой, белой, нарастающей плёнкой.
Снегоход следовал по тёмным точкам в снегу, через четверть часа на горизонте проявились дома. Громов притормозил, приподнялся на своём месте и исследовал местность.
– Лазурное! – крикнул он, отчего по спинам прокралась дрожь.
Проводник дал газу и поехал, поворачивая в сторону и огибая полянку, мы «помололи» по краю леса.
Я вспомнил о ноже покойного, отыскал его в закромах саней и повертел перед лицом. Металл послушно разгребал воздух, летя по ветру за моей кистью. Узор был на нём по-особенному красивым, и, как свойственно многим самодельным ножам, краска у заточенного лезвия стёрлась, и это место сверкало в лучах зимнего приземлённого света добротой и повиновением. Если задуматься, как нож может быть добрым? Во-первых, это оружие, заключающее в себе смерть и наносящее увечье людям. Во-вторых, это изделие из железных руд бездушно для неопытного взгляда, как камень. Вынесу опровержение на эти не мои беспринципные  умозаключения.
Первое. Нож – это зло? Нет. Нож – это предмет для борьбы с таковым. Это его основное предназначение. У кого-то будет вертеться на уме следующее: холодное оружие могут использовать не только хорошие люди, но и бандиты, члены преступных группировок, и эти отбросы будут с помощью древнего оружия убивать свою жертву. Отсюда вытекает второе опровержение. Нож  не бездушен. Если подойти к профессиональному гонщику Формулы 1 и в лицо, не тая, сказать, что его болид бездушен, не досчитаетесь пары-тройки зубов. Если сказать военному танкисту, что Т-90 – просто оружие в руках людей, мёртвая железяка, солдатик сломает кому-то челюсть. Догадались, кому? С ножом то же самое. Те, кто работают с холодным оружием, знают, что всё имеет душу, начиная от ручных изделий, заканчивая людьми. Раньше я этого не понимал, но всё же... Ножи, их родственники, бывают разномастными, так же, как и население планеты. Есть благородные – катаны, их братья – вакидзаси, прямоклинковые – друзья крестоносцев, изогнутые арабские – отцы защитников святой земли.
Каждый человек может выбрать по своему характеру жизненного спутника, например, женщину или собаку, но это ирония. Просто подумайте. Боксёр, борец, каратист, самбист выберет между красавцем догом и щуплым чихуа-хуа в любом случае Дога. Девушка же возьмёт Чихуа-Хуа. Понимаете? Мы стараемся преобразить мир под себя, не просто мы, а каждое существо. Вернёмся к холодному оружию.
Вы когда-нибудь видели в переулке гоп-стопника с катаной? А видели профессионального ниндзя с ножом-бабочкой или складным? Смеяться хочется от такого, но пока не будем. Вытащим третий аргумент – ножи не просто живые, они по-своему разумные. Тот же ниндзя может научиться обращаться смертоносно с «бабочкой», а гопник размахивать катаной с сигаретой в зубах. Не только оружие может подстраиваться под людей, но и люди под оружие, играть по правилам каждого клинка и покоряться ножу. Заедет топ-модель с собачкой в гости к боксёру, предлагая ему на следующий день одну вещь. Обмен. Ну, обмен, так обмен. Вот уже Дог тащит за собой на прогулке девушку, а боксёр убирает фекалии за Чихуа-Хуа. Хозяева подстроились под своих новых, пускай временных, спутников. И так может быть везде.
Орудуешь нун-чаками, злишься на них за что-то, тебе и прилетает прямой в нос. В следующий раз ты используешь технику безопасности и будешь с уважением относиться к любому оружию, будь то даже палка...
Нож был красивым, но безымянным, это его портило мысленно в  моей голове, переправляющейся на волну военизированной романтики. Как же тебя называть? Вопрос сложный, как вопрос об имени будущего ребёнка. Поверьте, это — не чушь от человека с психозом, это суровая реальность, подборка новых друзей...
Снегоход гнал по заваленной и обдуваемой ветрами пересеченной местности. Гусеница изгибалась, как изгибались сугробы под ней. Мы шли на «Буране» по границе берёзового царства.
Спустя минут десять Громов затормозил, выключил двигатель.
– Что такое, следы исчезли? – заволновалась Женя.
– Нет, на месте, – Иван слез с места и прогнал Семёна, открыл багажник. - Пять минут перекура, покушать хочу.
– Я бы тоже не прочь– - приговорил Глухих.
– Ищи свой рюкзак, – проводник подвинулся, осмотрел в закромах вещи, достал свои и одну серую сумку, не определённую хозяином.
– Это чьё? – он небрежно подняв за лямку и покачал.
– Аркадия, – отозвался я.
Иван нахмурился, размахнулся и кинул рюкзак мне.
– Теперь ваше. 
Я поймал его, не зная, что делать дальше, сунул Жене.
– А мне зачем?
– Громов же сказал: «ваше». Мне не нужно, дарю.
– Андрей, зачем ты так?
– Жень, как? Если и тебе не пригодится, давай выброшу.
– Это последнее, что от него осталось, – девушка угрюмо повела головой в сторону.
Ох, эта женская сентиментальность. Пришлось мягко взять сумку обратно себе. Посмотрим, что тут у нас. Пять пачек сигарет, мусор, идёт за борт, бутылка водки изымается, жевательные резинки тоже, из еды консервы, а из напитков — вода. Скучно, ненужно, мы такое уже третий день употребляем. Я нащупал что-то прямоугольное в неприметном карманчике. Фотоаппарат. Это уже интереснее.
Вещица плавно переплыла ко мне, экран включился. Посмотрим, что ты там фотографировал? Почему бы и нет. Ярлык «Галерея». Экранчик воспроизвёл посередине себя три белых точки, загружая изображения. 
Белой краской был нарисован, как по трафарету, противогаз. Выше дугой расползалось солнце, отпуская через промежутки свои лучи. Фотография была сделана по истории вчера утром.
– Макс, – крикнул я.
– Что? – вскрывая тесаком Громова очередную банку  консервов, отозвался он.
– Сюда подойди.
Женя полюбопытствовала, сошла с саней, обошла их, и у моей спины притормозила, обнимая, взглянула на экран. Макс со «Спартаком» приблизился, разнервничавшись, потому что банка не поддавалась открытию.
– Смотри, – я не объясняя, развернул аппарат и приблизил к глазам Глухих.
Он с десяток секунд глядел, потом прищёлкнул пальцами и изрёк.
– Видел в пещере.
– Да ну.
– Да, да. Совсем забыл про эту живопись. Может, он ещё что-то поснимал?
Я пролистнул кадр, дата внизу сменилась аж на летнюю. Давно не пользовались фотиком-то. Следующие изображения были сделаны, как и противогаз, со вспышкой, но не в пещере, а в ночном клубе. Были сфотографированы в больших количествах женщины, пьяные  вдрызг создания.               
– Пошли есть, – Женя увидев это, сжала моё плечо и потянула.
– Ну ты иди, а мы посмотрим, – заинтересованно сказал Макс, внимательно следя за каждой  картинкой.
Я нажал кнопку блокировки, убрал аппарат в рюкзак Белозубова.
– Потом посмотрим. Ты же вроде питаться желал? – кивнул на нож в его руке.
– Чёрт, каждый мой шаг регулируете, хлопцы.
Глухой вздохнул, поднялся и подошёл к снегоходу, ковыряясь дальше в крышке банки. Иван уже доедал первую порцию, заранее приготовив вторую. Я нашёл свой рюкзак, открыл его и достал несколько шоколадных батончиков.
- Будете? – предложил всем.
Макс вырвал сладость из моих рук, вложив банку консервов взамен.
– Приятного аппетита, – буркнул он в ответ, срывая фантик и откусывая кусок.
Женя так же позарилась на сладкое, взяла пару штук из моей сумки, пошла и села в сани. Я взял один батончик, облокотился на «Буран» подле Громова, пережёвывая тщательно цельные орехи и вафлю, что были внутри шоколада.
– Почему ты назвал именно так свой нож? – спросил я проводника.
Он проглотил кусок жирного мяса и ответил.
– Нашёл о чём спросить, - помолчал, но всё-таки пояснил. – В честь любимой футбольной команды.
Я покивал и отвернул взор в сторону.
–  А вот... – начал Иван, но девичий крик прервал его фразу.
– Вань! – обезумев, заорала Женя и показывала пальцем назад, на пройденный путь.

Чёрный, угольный волк невредимо и гордо стоял в метрах ста от нас, своими огненными глазами презрительно пожирая своих убийц. Нет, почему убийц, волк-то жив. Зверь ощетинился, замер на месте, немного прижавшись к снегу. Бок его, ранее пробитый экспансивной пулей, был цел и невредим. Сомнений, что это именно тот, Лазурный, волчара не было, так как глаза существа по-привычному сияли ненавистью и жаждой разорвать всех и каждого.
Проводник, заметив эту чёрную бестию, первые секунды не мог вынуть ложку изо рта. Потом очнулся, выкинул ложку, банку в сторону, захлопнул багажник и уселся на своё узаконенное водительское сидение.
– По местам! – гаркнул он и завёл двигатель, ожидая, пока все сядут. Мы оперативно расположились.
– Поехали, – отозвался Макс, держась одной рукой за снегоход, а в другой обратным хватом удерживая «Спартак».
Я сидел в санях, выставив лезвие своего ножа за борт. «Буран» заревел и на всей натуге полетел вперёд. Чёрный был мгновение неподвижен, а потом вспорхнул и безмолвно побежал за нами... убивать.
– Ваня, он же нас, как семечки! – крикнул я, но проводник не хотел ничего слышать.
Зверь усиленно работал каждой лапой, даже не прихрамывая. Мышцы тела тонко окутали сначала каждый закоулок кости, а потом массивно легли на свой же первый слой. Ох, страшен, все признали это давно. К тому же неубиваемый, а это, нужно сказать, пик ужаса.
«Буран» заломил вираж, проезжая мимо берёзы, Громов не рассчитал, сани вошли в опасную близость с деревом, ударились бортом, перевернулись. Женя отлетела в сугроб, я тоже, вместе со всеми пожитками, что были в корыте. Снегоход летел вперёд, волоча и вспахивая снег перевёрнутыми санями.
– Эй! – что было мочи крикнул я, вскочил и первым делом отыскал нож, помог Жене подняться.
– Бежим.
Мы что было сил перебирали ногами, чёрная молния пробежала мимо, повернула и заградила путь. Даже моргнуть не успел, когда чёрный уже стоял на моём пути. Слюна алчности и коварства окутала каждый его клык, в конце пути капая на снег. Два красных ока смотрели прямо на меня, потом волк повернул шеей вбок, моё сознание уже плыло за двумя танцующими огнями.
Я остановился и обессиленно упал на снег, Женя просто остановилась и попятилась. Волк сделал шажок ко мне и был в двух метрах от лица. Почему он не кидается? Собачий предок чуть поднял выше морду, проклиная глазами воздух надо мной. Прогнав туман в голове, поудобнее перехватил нож, да так, чтобы чёрный не заметил. Я неподвижно выжидал момент, а волк тяжело  и в то же время легко смотрел сквозь меня.
Псина оттолкнулась лапами и прыгнула. Я дёрнул лезвие вверх, но чёрный прыгнул через меня, нож пропорол воздух. Я, вскочив, повернулся и застыл.
Белый, молочного оттенка, волк лежал на снегу, а чёрный пытался клацать зубами у самого носа, ближе продвинуться мешали мощные лапы противника. Белый ослабил сопротивление, подобрал момент и прокусил жилы в плечевом сплетении врага. Чёрный завыл, а его ненавистник извился и ушёл из-под захвата. Тёмный отскочил назад, сжавшись, пошёл кругом. Его враг спокойно стоял на месте, следя за движением одними глазами.
«Буран», разогнавшись, сделал крюк, но мы не увидели саней. Они лежали на следу гусеницы, в сторонке. Громов подъехал ближе к бою, двое волков глянули неодобрительно на мешающего. Ивану было всё равно. Проводник соскочил, держа в боевом положении «Спартак».
Я приготовился. Макс пересел за руль снегохода, готовый по первому приказанию подмять зверей под гусеницу. Чёрный оглядел нарастающие силы противника, избрал целью Ивана, бросился вперёд. Белый не дал совершить противнику задуманное, клыками впился в хвост, подтянул его к себе, а потом вонзил кинжалы-зубы в спину.
Громов не знал, что это за снежный ангел, потому счёл нужным его не трогать. Вместо этого он подскочил к голове чёрного, развернувшего морду, желая убрать белого, и вогнал «Спартак» снизу вверх по рукоять в шею. Волк поскулил, потом расслабился и обмяк. Белый убрал окровавленные зубы из разодранной спины и стоял на месте, оглядывая каждого человека.
Женя вышла из-за спины Ивана и небольшими шажками приблизилась к спасшему их зверю.
– Отойди, – прошипел проводник, недоверчиво взирая на огромные клыки белого.
Девушка его не послушалась и остановилась недалеко от спокойного волка, взирающего на неё голубыми глазами. Женя не торопясь подняла руку и дотронулась до влажного собачьего носа. Зверь на это никак не отреагировал, продолжая изучать девушку очами. Рука поднялась выше, завернула за ухо, почёсывая его. Волку это понравилось, он закатил веки и подался ближе. Женя радостно улыбнулась.
– Он добрый.
– Ага, – скептически отозвался Громов, стоя над трупом с прокушенной лапой и искорёженной до мяса спиной. – Добрый.
Девушка с полной уверенностью гладила спину волка по приятной, длинной и мягкой шерсти. Женя убрала руку и махнула мне.
– Иди, погладь.
– Увольте.
Волк вежливо двинулся с места и переваливаясь с бока на бок подошёл к снегоходу, оторвал от снега передние лапы и зацепился ими за фару. Макс боязливо пододвинулся назад. Голубые глаза нежно окутали лицо парня и о чём-то напомнили. Они достали из памяти закрытую коробку, но Глухой не спешил её открывать. Волк подался за стекло и облизал нос Макса своим большим собачьим языком.
Глухих не сопротивлялся, только закрыл глаза...               
Он приподнял веки и увидел стоящую перед ним Настю. Она была также красива и обворожительна. Белая улыбка, румяная кожа, мягкие и длинные волосы.
– ...всё, хватит. – Глухой отодвинул собачью морду в сторону, слез с «Бурана» и подошёл ко всем.
Громов поднял голову чёрного, сунул ладонь под шею, нащупал рукоять «Спартака» и как по маслу выдернул его. Бурая кровь хлынула потоком из разорванной артерии, Иван поспешил отодвинуть руку, поспешно засовывая её с ножом в снег и очищая.
– Ваня, может для надёжности голову отрежешь?               
– Ишь какой простой, отрежь сам, – ответил он мне, поправляя шапку и уперев руки в бока.
Волк ласково обошёл нас всех, наклонился над трупом поверженного врага и переломил клыками хребет.
– Фу, – Женя отвернулась и заткнула уши, в них попадали звуки хрустящих костей.
– А что, «фу»? – спросил Иван. – Волчара молодец, избавил от хлопот. Кто же ты такой, мать вашу, откуда взялся?
Волк замер после этих слов, отпрянул в сторону, вытер пасть о снег, потом подбежал к берёзке, вытянулся во весь свой могучий рост, когтём начал скрести кору. Начертил знак, опустился ниже. Девушка подошла и пыталась разобрать, что белый хотел этим сказать.
– Буква «А», я полагаю.
Мы все встали в ряд позади зверя, расшифровывая послание. Волк наскоблил ещё что-то, пригибаясь сильнее.
– Опять «А»?
– Да как же так, псины умеют писать?! – изумился проводник. Белому  это не польстило, он спустился ниже.
– «С» - предположил я.
– Да, похоже, – кивнула Женя.
– «Т» – озвучил проводник...
Макс безвольно упал на колени и заплакал. Я удивился и приблизился к нему.
– Брат, ты чего? Понял, что написано?
– Настя... – прошептал он, а потом убрал руки с лица, показывая свои мокрые глаза. – Настя!!!
Волк перестал чертить, когда услышал имя, поднял морду и завыл громче, чем воет сирена...
 
***
двумя днями ранее...

Она шла по камню, держась за ноющую счастьем руку. Оранжевый цвет поглощал девушку всё сильнее. Позади её окликнули. «Ну вас» - подумала Настя, надела капюшон и продолжала балдеть от вспышек насильно врывающегося кайфа. Грудь пылала великим огнём, повышая температуру тела до тридцати девяти градусов. Девушка была в отчуждении разумом, шла вперёд по узкому коридору. Через несколько метров стены исчезли, а их место заняла тьма, провал, пропасть. Нужно предупредить друзей.      
– Тут пропасть, осторожно, – по–звериному сказала, Настя, не ожидавшая от себя, от своего голоса таких нот.
«Они не должны меня видеть»
Девушка пошла вперёд, осторожно ступая и наслаждаясь перестраивающимся организмом. На середине пути Настя остановилась и несильно крикнула. Она подняла руку на уровень головы и глядела на неё. Красивые ноготки сменились твёрдыми, быстрорастущими когтями. По миллиметру в секунду они выползали из кожи всё больше, причиняя организму не муки, а дикое наслаждение. Идти дальше было невозможно, ноги не слушались.       
На её куртку упал свет фонаря, девушка чувствовала это через ткань, этот свет не просто осветил её силуэт, он прожигал каждую клетку организма, тысячами больничными рентген-аппаратами. Это то, что и нужно. Настя развернулась, закрыла глаза рукой, которая под действием лучей потеряла жёлтый оттенок, заметно за секунду побелела. Волосы на руке принялись расти, как по команде с бешеной скоростью.   
– Ты её слепишь. – раздался голос больше, чем просто друга. – Что  встал, идём.
– Там падение высоты.
– Что?   
Свет закалял новое, неизвестное свойство, он помогал организму перестраиваться под ЧТО-ТО. Но луч двинулся в сторону и больше не «освежал». Настя отвернулась и замерла.   
– Слушай, может, уйдём отсюда назад, просто уйдём, а?
– Нет, надо вытащить Настю.
Максим стал к ней не безразличен, после той минуты, когда в первый раз увидел эту девушку, сознание парня поменяло приоритетное течение мыслей. С той поры он думал о другом.
– Насть, не шевелись, мы идём к тебе.
– Что с ней? Ты заметил?
– Да, заметил. Нам надо помочь. Шагай скорее.
– Нафиг, нафиг! Что же сегодня творится такое? Что с ней? Что с Виталиком? Что за чёртово место?!
«Лучше не подходите» – думала Настя. Белая плёнка перекрыла оранжевую, вторым слоем покрывая безболезненно и безрадостно тело. Девушка опустила голову и оставалась в таком положении. Шевелиться было тяжело, основные силы черпала перестройка организма на молекулярном уровне.
– Не идёшь вперёд? Дай мне хоть пройти! Чёрт побери!
– Смотри...
– Идём, идём.
Белоснежные волосы росли быстрее когтей, вытянувшись уже на пару добрых сантиметров. У Насти закололи неприятно дёсны, она почувствовала, как что-то упёрлось в нёбо. Это были нижние клыки. Позади оборотня раздались шаги, кто-то подходил к спине, укрывающейся незаметно гиперподвижными мышцами.   
– Что теперь?
–  Я не знаю, за куртку потяни.
Настя почувствовала, как её нос вытягивался вперёд, будто невидимая рука тянула за него. Не только нос, челюсть удлинялась, заметно белея.   
До куртки дотронулась рука товарища, до расширяющей спины было доля сантиметра. 
– Ну, как?
– Ещё непонятно.               
«Нельзя, нельзя, чтобы они меня увидели такой»
Кисть Белозубова лёгким хватом уцепилась за рукав Насти. Она чувствовала, что ещё секунда и увеличивающиеся мышцы предплечья дотянутся до пальцев парня. Выхода нет. Девушка пригнула спину, оттолкнулась ногой и полетела во тьму.
Извернувшись, как кошка, она приземлилась на лапы. Лапы! Падение было с трёхметровой высоты на дроблёный камень. Ладони человека разбились бы в кровь, суставы от такого удара выскочили бы из суставных сумок. То был человек, но теперь волк. Настя подивилась гибкости, изумлённо глядя на свои лапы. Вдруг картинка подёрнулась, изменилась на чёрно-белую. Но Настя не заметила этого, ей казалось, что так было всегда, с рождения. Обоняние обострилось настолько, что за километр девушка–волк, вернее, волчица могла ощущать присутствие людей и других животных.
Она попробовала сделать шаг в новом обличии. Двигаться на четвереньках было удобнее, чем на двух ногах. Волчица напрягла каждый мускул, куртка, штаны, нижнее бельё не выдержали  и разорвались на части. Свобода передвижение, отсутствие тканей, стесняющих движение, наполняли дух юного волка уверенностью и стремлением. К чему? Этот вопрос труден, представьте, вы выбрались из утробы матери, к вам подходит акушер и говорит: «Что теперь?».
Теперь свобода, теперь счастье вольного волка. Вот только остался должок перед старыми-новыми друзьями. Во влажный нос ударил запах врага. Будто нашатырём окатили. В человеческий мозг поступила информация об агрессивных собакоподобных. Возможно, друзья в беде. Нужно помочь.
Волчица поводила глазами, нашла маленький закуток, подбежала, протиснулась в дыру и оказалась у выхода. Луна освещало своё дитя, звала к себе. Зов будет удовлетворён. Настя карабкалась вверх по камням, не боясь уже ничего. Выйдя из пещерного воздуха на свежий, гигабайты информации начали струиться в мозг её, ещё не привыкший к новым способам общения с миром. Ветер перемен трепал за каждый уголок женского, по-новому и по-прежнему прекрасного тела. «Надо помочь друзьям. Личность ли я?». Таковыми не рождаются, а становятся. Личностью может стать даже волк. Потому что не простой, живший двадцать лет в разлагающемся обществе и в другом обличии. Что ж, новый этап жизни, новый анекдот судьбы. Ну и пусть.
Настя повела хвостом по сторонам, взяла след товарищей и побежала по лунному полю...

***

Макс плакал, как ребёнок. Спрашивается, от чего? Любимая для него погибла, а теперь узнаётся, что жива. Допустим, выжила она довольно альтернативно, очень странно и непонятно почему.
Но что теперь? Человек погиб, родился волк. Неравнозначный обмен. Погибла нежная девушка, родился безжалостный убийца. Погиб врач, будущая надежда хирургии, родился ветреный призрак.
Волк подошёл к Глухому, сильно всхлипывающему и закрывшему руками глаза. Язык собаки прошёлся от локтя до запястья. Волчица пыталась утешить былого любимого и попросить прощение. Макс взял белую морду в мокрые ладони, что было сил подтянул к себе, прикасаясь лбом ко лбу Насти. Волчица нежно его обнюхала, щекоча мочку уха, но Глухому было не до смеха. В душу будто заложили динамит и теперь подорвали.
«Как она стала дорога Максу» – подумалось мне, – «Едва ли два дня прошло, а он уже влюбился. Эх, все мои стереотипы о любви рушатся. Меня полюбил человек, которого я почти не знаю, я полюбил его. У Глухого и Насти ситуация похожая. Но то была Настя, а сейчас волк! Разумный волк. Любит ли она сейчас Макса?.. Чёрт, любовь, что же ты такое, что ты из себя представляешь?! Простое чувство? Нет, это что-то более загадочное, более далёкое. А иногда настолько близкое... Может, не надо так рассуждать? Может, не нужно перебирать в мыслях это величайшее чувство, а просто, поддаться ему, открыться? Да, определённо»
Мы втроём стояли в стороне, наблюдая за подобной картиной. Настя отбилась от объятий Макса, опустив голову, пошла по чистому и длинному полю.
– Ты куда? – крикнул он, протягивая руки и пытаясь ухватиться ими за свет.
Волчица притормозила, обернулась, секунду подождала, потом повернулась и поскакала по сугробам галопом.
Любовь в собачьем сердце уже два дня заменяла свобода. Свобода теперь была у белой главной целью, Богом и матерью. За свободу она могла порвать в клочья. Чувство выбора даже сейчас доставляло ей такое счастье, которое не доставляла даже любовь. Она желала быть хозяином своего, личного положения, а не обузой близкого человека, не окованным существом. Известно, что каждой твари по паре... У этой твари пары не было.
Макс опустил руки, стоял на коленях, по пояс в снегу и смотрел на убегающую волчицу. Сзади подошёл к нему я, молча наблюдая за хищником, единственным в своём роде.
– А почему крики были, но никто не погиб? – вздохнув, задала вопрос Женя. Ответил на это Громов.
– Она погибла, почему ты думаешь иначе?
– Так вот же она! Убегает без оглядки, значит, жива.
– Ты судишь о наличии жизни по наличию движения? Таракан без головы живёт, пока с голода не окочурится. Бывает и исключение.
– И оно перед нами, – подтвердил я. – Макс, она останется с тобой, не заморачивайся.
Он кивнул.
– Пускай бежит, может, и к лучшему. Вернусь в Челябинск, заведу себе десяток девушек, они её заменят, – с трудом сказал Глухой последнюю фразу, да и все предложения.
– Что не делается, всё к лучшему, – добавил проводник, отряхивая руки и вытирая их о куртку. – Давайте лучше соберёмся с силами на последний рывок.
– Всеми руками за, – сказал я. – Ты знаешь, где перевал, ну хоть примерно?
– Куда же по-твоему тогда еду? Как лес кончится, свернём к Лазурному, этот посёлок в низине, найти путь не составит труда.
– Так понимаю, – встряла Женя. – Уехать к трассе, потом в другую сторону даже пытаться не будем.               
– Если понимаешь, зачем говоришь? По местам и к перевалу. Следы... ну их. 
– А сани?
– Ах, сани. Поехали, подцепим.
Иван Григорьевич сел за руль «Бурана», покрутил им из стороны в сторону, завёл двигатель. Я сел позади. Снегоход извернулся, выехал на свой след и притормозил у «разбитого корыта». Вдвоём слезли, поставили сани лыжами на снег, подцепили тросиком.
– Где бензин? – спросил Громов, вспомнил и нашёл канистру глазами, в нескольких метрах. – Сбегай.
Я пошёл шагом к месту крушения снежного судна, поднял железяку. Глухой выхаживал задумчиво по кругу. Ну да ладно.
Вернулся и сунул в руки проводнику канистру. В бензобак, капая на снег продуктами нефтепереработки, поступал бензин, чтобы потом насытить мотор энергией.
– Вторая где? –  Иван покачал в руках канистру.
– Опустошилась, разве нет?
– Нет, там оставалось. Принеси.
– Её нет.
– Понятно, значит «прососали». Будем растягивать эту, – проводник поставил топливо на сани, свистнул мне под ухо. – Сюда чешите!
Женя направилась к нам, поглядывая назад на парня, но волноваться не стоило, он спокойно шел за ней. Вскоре они подошли, Глухих разместился на заднее сиденье «Бурана», мы с девушкой — в корыте. Снегоход тронулся в который раз и полетел, воюя с ветром. Про оставшиеся вещи Аркадия никто не вспомнил, а мой нож зацепился изнутри, то есть не покидал саней.
Потоки мороза хлестали наши лица, но это вошло в привычку, все сидели, ожидая лучшего. Лесок заканчивался, между редеющих деревьев скакали маленькие точки. Древесные оккупанты отступили, открылся новый, свежий вид на Лазурное.
Громов повернул, спускаясь с горы.
 
Мы обогнули «не населённый пункт» и очутились у знакомой стены знакомого сарая. В полустах метрах от нас был похоронен Семён, там же лежали безвольный электрик.
– Погоди, я мигом! – Глухой постучал по спине проводника, соскочил и побежал к забору, перемахнул через него и скрылся из глаз.
Никто не стал это комментировать, дождались Макса. Он вышел тем же путём из ограды, шагая уже менее резво.
– Посмотрел?
– Да, там, где лежал волк, просто лужа застывшей крови, электрик спит без изменений. Уверен, что на нас напал именно ЭТОТ зверь, воскресший из мёртвых.
– Я тебя понял, поехали дальше.               
Все укомплектовали по своим местам, снегоход развернулся и попробовал побежать в горку, склон был серьёзнее ощутим, тяги «Бурана» не хватало, чтобы поднять на себе нас, гусеница пробуксовывала. Пришлось сдавать назад, отцеплять санки, всем отходить. Иван с непривычной быстротой отъехал к началу дороги,  следом разогнался и почти в прямом смысле залетел на возвышение. Втроём мы толкали сани на верх. Снег скользил под ногами, лишая опоры. Проводник слез, помог нам, утянув на себя корыто. Я, держа в руках канистру, помог подняться Жене, Глухих справился сам. Чего бы не справиться?!  Сели, поехали дальше. Следы почти все скрылись под снегом, выдавая своё присутствие только маленькими, неровными, но тянущимися друг за другом впадинками.
Дальше расстояние до перевала Дятлова сокращалось быстрее. Некоторые из нас этой дорогой ходили, правда, в обратном направлении, но факт остаётся фактом. Вот мы проехали одинокую берёзу, зарытых в белый гроб тёмную свору волков. Потом растянулось по всему горизонту поле. «Буран» послушно дребезжал, и через некоторое время стуженый воздух подёрнулся, из дали поднялась молчаливые фигуры гор. До чего же знаком был перешеек между двумя вертикальными пиками, до чего были знакомы леса, стягивающие возвышенность. До страшного перевала оставалось около ста метров.
Я вынул нож из закромов, сжал его плотно в кисти. Снегоход приблизился на максимум, его двигатель заглох.
Вокруг стояла тишина. Ветер не смел нарушить приближавшеюся встречу с Безликим, природа не смела совать свой нос в человеческие разборки. Иван с болью в сердце покинул «Буран», сделал пару шагов по направлению к бывшему лагерю.  Проводник глянул на меня, вынул «Спартак» и пошёл на гору. Выбор у нас был небольшой, мы пошли за ним.
– Вот и вернулись, – хмыкнул Макс.
– Не все, – добавила Женя, переставляя ноги по кучам разметавшегося снега.
Поднявшись выше, прошли вдоль вершины. Вот и лагерь. Натянутая ткань-палатка, засыпанная снегопадом, и теперь прогибавшаяся под натиском белёсых всадников. Снег вокруг был взбит, как сливки, переливался на солнце и тихо шептал, напоминая, с чего начался вездесущий ужас.
Чуть дальше, с поля вели следы, взбираясь на возвышение, безбоязненно подступая к лагерю и проникая под навесную крышу.
– Наш моральный насильник здесь побывал, – подметил я.
– А кто докажет, что он ещё не здесь, – сказал Макс.       
– Никто.
Иван перехватил «Спартак» за лезвие, размахнулся и кинул. Нож сделал пару оборотов, попал точно в крышу, прорезал её и утянул за собой вниз, закрывая выкопанный квадрат. Проводник спустился вниз, подплыл по сугробам и посмотрел вниз. Нож лежал в стороне, крыша натянулась на его лезвие, скомкалась и неподвижно лежала на полу. Громов спрыгнул вниз, выдернул нож и убрал укрывной материал. Ночлег был пуст, без сомнений.
Я обогнул окоп, осматривая местность вокруг.
– Не удивлён, – изрёк Макс, оглядывая точку, куда обещался подойти Безликий. Обещался, пф, ещё чего.
Иван пробежался взглядом по стенам, увидел лист бумаги. «В его стиле оставлять такие записки» – подумал он. Проводник поднёс руку, сорвал со спрессованного снега листок и поднёс к глазам.

«Приветствую вас, дорогие мои люди, дорогие друзья! Трудно вообразить, через что только мы, вместе, прошли и что пережили. Какие козни вам строила судьбинушка, но они уже позади. Уверен, в ваших особенных, единственных в наличии мозгах кишат тонны вопросов. Это хорошо, плохо бы было, коли вы тронулись рассудком. Но присмотритесь внимательнее. Всё вокруг набирает такие чудовищные обороты, возрастая и проявляя опасность с каждой последующей секундой. Вы не представляете, куда попали, не представляете, что творится в солнечном зените. Быть может, вы — последнее поколение хомосапиенс, помнящих мир ещё зелёным, с отсутствием войн в вашем доме, только с наличием политических интриг. Эта жизнь населена паразитами, от которых нужно избавиться. Вы-то мне и поможете. Посредством чего? Это отдельный вопрос, на который ответ можно получить с глазу на глаз. Я не преступник, не рецидивист, желаю всем лишь счастья. Моё братство следует канонам, которые заложил сам господь Бог. Нам нужен только мир и ничего кроме мира. Следующее, где же меня искать? Ответ прост, но я его опять-таки не разглашу. Подумайте сами, это будет вашей последней проверкой. Захотите ослушаться моих речей и уйти? Не получится, советую не пробовать. Куём вечную власть, направляясь к свету.
                АБИС»
   
Иван не удивился, только задумчиво помахал листом над головой.
– В его стиле, – озвучил Громов свои мысли.
Макс заинтересовался.
– Что это?
Он подошёл, взял из цепких, почти старческих рук, записку и прочёл от начала до конца. Когда Глухой заканчивал, мы с Женей уже подоспели, пристроились за его спиной и внимательно следили за течением слов. Макс уже давно изучил текст, но всё ещё держал перед собой этот лист. Нет, не для нас, он пытался представить в голове тот пазл, который ему подарили в разобранном виде и теперь по кусочку невидимый человек составляет картинку. Определить, что изображено, было трудновато, но Глухих пытался это сделать, даже через девяносто процентов пустого места. Те кусочки пазла, что стояли на своих местах, не несли почти никакой информации. Один кусок был окрашен в красный цвет. Поди, пойми, что это - могучая река Амазонка под лучами закатывающегося солнца или глянцевая окраска машины? Может быть, это был сломанный красный кирпич, а может, кровь истинного народа Северной Америки. Кто рассудит, кто научит определять расположение вещей по косвенным признакам? Нужно знать хотя бы основы дедукции и индукции, по которым работали Шерлок Холмс и капитан Анискин. А если копнуть глубже, в сторону здравого смысла, все домыслы и догадки обрушатся на наши головы, на то это и здравый смысл. Умозаключения сыщиков кажутся абсурдом, но потом вылетают из ямы и занимают главное место в рейтинге версий. А всё потому, что эти сыщики верят в свои слова, в свои возможности, они знают, что в какой-то сплетне есть зерно правды. Нужно просто терпение, чтобы собрать много кусочков фактов и найти в каждом необходимое зерно. Потом перемолоть их в свое голове, превращая в муку. Добавить воду, яйца, дрожжи, вот и вышло тесто. Запекать хлеб будут вышестоящие инстанции, худо то, что они могут забыть про тесто, питаясь одними кусками. Неважно чего, важно — кусками. И делать это они будут нехотя, просто банальная лень, ведь выпекать хлебобулочные изделия нужно уметь, а если не умеешь, то надо учиться, а на это надо немало времени. Конечно, это всё аллегории, сравнения, но именно сравнения могут показать истинную суть проблемы, не скрывая недочётов, перефразируя их в более понятные и наглядные формулы провинциальному глазу...
– Абис, – оторвала всех от размышлений своей фразой девушка. – Это имя его что ли?
– А мы откуда знаем? – взбесился Макс, бросая бумагу обратно проводнику.
– Спокойно, компаньоны, – проронил Иван. – Не будем пылить друг на друга, мы в заднице, все это уже признали давно, но любая агрессия засовывает нас туда ещё глубже.
Я посмеялся.
– А что смешного?
– В твоих словах ничего. Посудите сами, мы должны прийти к Безликому, ну, к Абису, гипотетически, так?
Все смотрели на меня, не отвечая и дожидаясь продолжения.
– Если так, всё прекрасно, - я развёл руками. – Где следы?
Громов поводил головой, но свежие отпечатки ЧУЖОГО в глазах только подходили к лагерю, следов ухода не было.
– Ушёл обратно, по своим же.
– В чём проблема проследить за их перемещением?
– Э, нет, братец, – прожестикулировал Глухой. – Белозубов последовал течению. По-моему, в записке всё предельно чётко изъяснено: мы должны сами найти путь, жульничество не поможет.
– Голосуем? – я оглядел всех, поднял руку на уровень головы. – Кто за?
   Каждый из троих раздумывал, как голосовать. Решили все. Единогласно. Не в мою пользу.
– Надеюсь, вы против предложения Макса?
– Неа, – покачнулся Иван. – Против твоего. Усмири мозги и думай в другом направлении. Куда сейчас идти? Любишь ребусы?
– Не очень.
– Полюби, - проводник взял в руки ткань-палатку, свернул в несколько слоёв, кинул на пол укрытия, сел на неё. – А теперь предложения, жду.
Глухой плутал вокруг лагеря, смотря вверх и размышляя. Женя выбрала пассивный способ раздумий, опёрла голову о согнутую руку и глядела на седую землю. Я занял промежуточное положение между ними, порой переходя из позы статуи на шаг, а порой замирая, натыкаясь мышлением на какой-то важный момент, благодаря которому мы бы смогли найти ответ.
– АБИС, почему имя полностью заглавными буквами? – начала дебаты Женя.
– Безликий самолюбив, – хмыкнул Макс.
– А я так не считаю. Потому что это не имя, аббревиатура чего-то. 
– Типа МВД, ФБР? – взглянул на неё я.
– Именно. Думаю, решение нужно искать в письме. Других зацепок нет.
Иван поднял листок, встал сам и протянул его девушке снизу вверх.
- Ищите.
Женя отряхнула записку, пробежалась взглядом по буквам, написанных ручкой, обычным почерком, не скажешь, кто его обладатель.   
– Считаю, то, что нам нужно, кроется в последних двух строчках. Это намёк. – девушка обвела пальцам низ страницы.
– Великолепно, – хлопнул в ладоши Глухих. – Где именно намёк? Прочти. Там, по-моему, что-то вроде слогана.
–- Куём вечную власть, направляясь к свету?
– Да. Круг сузился. Давайте размышлять конкретнее.
Все опять замолчали, думая и желая найти в туманных словах те алгоритмы, что помогли бы.
– Может, ассоциации?
– «Куём» — эээ, это молот, «вечную» — это вечную, «власть» — это власть, «направляясь» — пускай будет стрелка, предлог «к» – подумать даже не могу. «Свету» – это свет. Только две ассоциации, извиняйте, – бросил Макс.
– А что, если «свет» – это солнце? – Женя подняла глаза к небу. – Нужно по окружающим условиям определить, куда двигать.
– Недочёт, дорогая, – встрял я. – Солнце меняет своё положение в течение всего дня. Фиг тут уловишь его. А какие условия могут помочь ещё? По звёздам оно бы получилось точнее, но А — никто из нас не знает астрономию, Б — в записке не сказано о звёздах. Вывод: это не то, что нужно. 
– Может, по первым буквам? – предложил Макс.
– Кввнкс? - удивилась Настя.
– По последним?
– Мю... я не смогу выговорить такое!
– А просмотри средние.
– Слово «Куём». Где ты нашёл среднюю букву.
– УЁ, две буквы.
– Я кому-то по УЁ сейчас надаю! – не выдержал Громов, вскочил с ног, покинул укрытие. – Что за чушь несёте? Понятно же, что не в этом суть.   
– Уважаемый, – я обратился к проводнику. – Судить грехи других вы так усердно...
– Шекспира не читай, гадёныш! Что, думаешь, жил в деревне, так и выродок, ничего не понимающий? Я говорю, думайте получше! Сам-то думаю, не додумался, а вы не пытаетесь даже.
– Ишь, какой интересный! – возмутился Макс. – Другие пускай думают, но без меня.
– Не играй на нервах!
– Ты играешь на наших, – парировал Глухой. – Откуда тебе знать, что смысл не в буквах? Завёлся из-за какой-то хрени. Маразматик!
Иван выпучил глаза, сжал кулаки, но ничего не произнёс, спрыгнул в убежище и бесшумно уселся на ткань.
– Ну и психуй! – встрепенулся Макс, – Андрюх, где фотик Белозубова?
Я расстегнул карман и вложил в руку друга фотоаппарат. Глухих подкинул его на ладони, отбежал к «Бурану», запрыгнул на него, положил ноги по-хозяйски на руль, лёг, рассматривая пиксельные изображения.
– Вот и поговорили, – Женя со вздохом свернула бумагу пополам, сунула за пазуху.
Я взял её миниатюрную ладонь в свою, поднося к губам и обдувая.
- Ты замёрзла.
Она томно вздохнула, посмотрела мне в глаза и наклонилась, целуя губы.
– Ребят! – крикнул Глухой.
Мы не отрывались от важного дела, а Громов обиделся и проигнорировал зов.       
– Я понял, в чём смысл слогана.
Женя небрежно отстранилась от меня, похлопала легонько по груди и побежала к Максу. Ветреное существо, прям как Настя. Всё у неё быстро, но зато количество событий большое.
– Что такое? – спросила она у Глухого.
Макс поднялся, показывая самую последнюю фотографию.
– И? - ожидая объяснений, подплыл сзади по сугробам я.
– Что видишь здесь?
– Противогаз, солнце, – начал я перечислять, но запнулся о свои же слова. – Да ладно?!
Всегда, во всех детективах ответ кроется на поверхности. Он уворачивается от глаза следователя, прячась за его спиной. Так было и здесь, только без следователя. Неизвестно, когда бы ещё мы додумались до такого, но всё-таки.
Две вещи бросились в глаза при первом просмотре, когда погиб Аркадий, это — солнце и противогаз. Но можно было увидеть ещё кое-что не дополнительное, а скорее составное. Сейчас объясню.               
Простейшая разнонаправленная информационная картинка. Знаете картины известных художников, на которых изображены, к примеру, лодки, пристани, моря и несколько диких уток. С близкого расстояния ты увидишь пейзаж, стоит только отойти подальше, картинка прорежется главными особенными моментами — ты уже видишь лицо усатого мужчины в профиль. Ситуация тут, у нас похожая, просто стоит наоборот, подойти ближе к фотографии, нежели дальше. На всё влияет правильная постановка кадровых моментов.
Наш противогаз состоял из нескольких нарисованных вещей. Пробежимся взглядом снизу вверх. Первое — фильтрующая-поглощающая коробка отходила от лицевой части, от губ строго вниз на соединительной трубке. Вот и первая ассоциация — куём, то есть это был молот. Щёки, а затем и скулы были изображены в виде двух линий, по диагонали отдаляющихся друг от друга. Посередине каждой из них расположились по два узла клапана вдоха. Внимательность творит чудеса — это были две наковальни. Настоящий, с резиновой лицевой частью противогаз, пусть ГП-7, не имеет у скул точек вдоха. Как толком вдохнуть то, когда мешают подкожные мышцы? Никак, а потому всё вместе — это было первое слово предложения, «куём». В кузнечном деле широко используется наковальня, тем более молот. Поднимаем взор выше, на стеклянные, плоские, защищающие линзы противогаза. Это не для обозревания радиационного или токсического мира посредством органа зрения, нет, это знак бесконечности. Перевёрнутая ровно половинчатая цифра 8 говорило о втором слове цитаты – «вечную». Далее идёт слово «власть». Как вы можете её представить. Не в воспоминаниях о социализме, национализме, поганом антисемизме 20-го века, а с помощью вовлечения данного слова в какой-нибудь предмет. Щипцы, пассатижи — то, что нужно. Смотрим выше. Лобная часть состояла из трёх соединённых линий. Соответственно — это стрелка, соответственно — «направляясь».
Что такое «к»? Частица, предлог или союз? Знания русского языка помогут тут, но всё равно, это просто буква, представить её в виде вещи трудно, потому отпускаем её.
Свет. Это уже самая ключевая деталь. Дуга в пол-окружности развернулась над сборным противогазом, раздавая от себя пучки тепла. «Свет». Вот оно что...
– Где сфотографировали? – спросил я.
– В пещере.
Женя покусала ногти и подняла шапку на лоб.
– Дорогу знаешь?
– Примерно. Нужно вернуться к берёзе, от неё до входа в подземелье всего ничего.
– Вань! – крикнул я. – Мы знаем, куда нам нужно. 
Проводник не ответил, не сдвинулся с места.
– Оставь его, – махнул рукой Глухой и тихо проговорил. – Пообижается, сам подойдёт. Тяжело мужику, понять можно. За три дня столько мёртвых, жена пропала. На это сверху ложится дрянной характер, но это ничего. Громов отходчивый.
– Ага, – прошептал я, и начал наконец понимать своей наивной головой, что не такие уж мы с Максом и похожие, – Отходчивый...
 
Глава десятая.
Презумпция невиновности.

«...положение, согласно которому обвиняемый считается невиновным,
 пока его вина не будет доказана в установленном законом порядке»
Конституция Российской Федерации
 
Челябинск,
многими годами ранее...

– Кушай хорошо, Анджела, а то не видать тебе конфетки, – девочка сделала серьёзное лицо и погрозила пальцем перед куклой. Резиновое создание ничего не ответило, даже не моргнув своими очами, продолжая слушать упрёки ребёнка, не протестуя против них, просто принимая как должное. Девочка взяла в руки пластиковую игрушечную ложку, сделала вид, что зачерпнула каши из пустой красной тарелки и осторожно поднесла к скованным губам Анджелы. В фантазии ребёнка кукла покрутила тоненькой шейкой, отворачиваясь от кормилицы.
– Это что за безобразие? – наигранно воскликнула Женя. – Будешь себя так вести, директор не придёт и в школу не заберёт!
Анджела взвесила все маломальские «за» и «против» в своей пустой голове, решила, что данные убеждения хозяйки недостаточно весомы, полностью развернулась спиной к девочке.
– Ах, вот как! – Женя положила ложку на пол, подбоченясь, грозно поднялась на ножки. – Я хочу, как лучше, а ты так плохо и не тал... тал... – девочка вспоминала сказанное мамой вчера за ужином слово. -  Талеранто... Толерантно! – Женя улыбнулась от того, что удалось выговорить. – Так вот, ты не талератно... Тьфу! Плохо себя ведёшь. Знаешь, что бывает с плохими детьми?       
Кукла молчала.
– Их забирают в милицию, вот что!
Женя подошла к ненастоящему телефону, нажимая на разноцветные кнопки, поднесла к ушку большой сотовый аппарат, его аналоги в большом мире только начали распространятся и входить в моду.
– Алло, милиция? Да, это опять Тучкина вас беспокоит. Ребёнок у меня не слушается? Как угадали?! Приезжайте и забирайте Анджелу. Адрес знаете! – девочка развернулась к несносному ребёнку и вскинула руками. – Финита ля комедиа! – довольно произнесла она любимою фразу отца. – У тебя последний шанс на исправление, милиция будет у нас дома через пару минут. Ешь!
Кукла под детскими руками повернулась к кормилице и покачала отрицательно головой.
В дверь квартиры позвонили, отчего ребёнок феерично крикнул.
- Милиция приехала!
Мама озадачено пробежала мимо комнаты девочки, следом за ней из кухни устремился Шарик, наевшись до отвала и привыкший в этот час играть со своей хозяйкой.
– О, ещё один охламон! – Женя всплеснула руками, когда пёс подбежал к её ногам и начал тереться о них.
– Женя! – укоризненно остудила фантазию девочки мать, открывая дверь.
Девочка прислушалась, но около минуты визитёр молчал, смотря в глаза женщины, которая уже третий месяц убивается по ночам о погибшем муже, пряча от дочери правду и стараясь быть весёлой.
– Погоди, – прошептала кому-то мама Жени, подошла к комнате ребёнка, и чтобы девочка не подслушивала, закрывая деревянную дверцу плотно, – Родная, я поговорю с дядей, поиграй у себя! – проплыло оправдание в детские уши.
Но что для ребёнка, даже для воспитанного, любознательность? Это не просто желание избавится от возрастных оков, это своего рода познание мира, необходимое и свойственное каждому. Женя подняла с кукольного столика кружку, на цыпочках подошла к двери, горлышко кружки осторожно, чтобы не издать звука прижала к дереву, а с другой стороны приблизилась лицом. Как-то так делали спецагенты в солидных американских фильмах, которые любил смотреть отец. За дверью было долгое молчание, а потом донеслись всхлипы, будто кто-то плакал.
– Коль, ну что мне делать? – жалобно сказала мама и положила голову на грудь незнакомого мужчины.
– Живи, продолжай жить, – ответил приятный голос.
– Я устала, я не могу всего скрывать.
– Как понимаю, про НАС с тобой ты Женьке не сообщила?
– Нет, ты что! Как я скажу? Вот твой новый отец? Не по-людски это.
– Что именно?
– У тебя жена, ребёнок. Ты бросишь их?
– Ради тебя да. Я уважаю Карла, он мой друг, но тебя любил я всегда.
Мама безвольно зарыдала.
– Что люди скажут?
– Плевать. Любой недобрый взгляд, его обладатель умрёт.
– Коля, ты жесток.
– Поправимо. Моя жена мне изменяла, думала, что я дурак, пусть теперь подавится теперь одиночеством.
– А сын? Он ни в чём не виноват.
– Он не мой сын, я уверен, следовательно, пускай катится лесом.
– Женя тоже не твоя...
– Она дочь моего друга! Я обязан быть рядом с ней. И с тобой.
– Карл... Его тело не нашли?
– По предварительным данным, он сгорел вместе с машиной. В «Опеле» нашли тело, по строению и приметам, это Карл.
– Дело так и не завели?
– Нет, считают, что несчастный случай.
– Я не мастер в расследованиях, но сама понимаю, что просто так машина не может сгореть.
– У меня мнение то же, будем продолжать искать следы.   
Минут десять они молчали, а девочка с нетерпением ждала продолжения, надеясь хоть как-то понять то, о чём говорила её мама. Шумоизоляция у двери была неплохая по тем далёким меркам СССР. Ребёнок, к счастью, не понимал ничего из сказанного, но продолжал слушать.   
– Что будем делать? - продолжил говорить мужчина.
– Ты про нас?
– Да.
– Я не знаю. Женя ждёт папу из командировки, а он всё не возвращается, – мама заплакала сильнее.
– Ничем хорошим не отзовётся твоё молчание. Я могу заменить Карла, перееду к вам. Моей жене, так и быть, пускай достаётся квартира. Бог рассудит.
– Мне одиноко, и я согласна на твои предложения. Как Жене-то сообщить о тебе?
– Скажу сам. Сейчас мигом съезжу за вещами, скоро вернусь. Я люблю тебя.
– Я тоже.
Входная дверь хлопнула, девочка, как по команде отбежала на середину комнаты и села на пол, делая занятый вид. Мама прошла в туалет, умылась, убрала присутствие горьких слёз на лице и зашла в комнату к дочери. Женя глянула на мать, потом отвернулась и продолжала играть в куклы. Шарик решил не нагружать своё сытое тело, поэтому лёг в сторонку, под батарею и заснул, время от времени дёргая хвостом и прогоняя назойливую домашнюю муху.
– Вот, Анджела, правильно, нужно кушать, молодец, что поняла. – Женя продолжила пихать в маленький рот куклы пустую ложку.
Мама села у стены на ковёр, не зная, как начать разговор, она понимала, что сообщить о Николае нужно именно ей, чтобы подготовить дочь, но мать не могла придумать с чего начать.
– А скоро папа приедет? – пробормотала вопросительно девочка, и эта фраза сбила маму с настроившегося и осмелившегося ритма.
– Папа? Понимаешь, дочка он далеко, на севере.
– На Северном полюсе?
– Да, там. У него много работы, – мама остановила подбирающийся комок к горлу.
Женя получила ответ на этот вопрос, поменяла тему разговора.
– Мам, смотри, какая Анджела молодец. Кушает и не вредничает.
– Да, умница. Ты сама-то не голодна?
– Нет.
– Всё равно, – найдя в этом стремлении отговорку, чтобы рассказать дочери правду, мать встала на ноги. Сил не хватало на честность. – Давай я приготовлю макароны, вместе поедим.
– Вместе с кем?
– Я и ты. Позову тебя, как будет готово.      
–- Ну мам, я не хочу! Не хочу макароны.
– Анджела ест, а ты нет? Нехорошо..
Мама вышла из комнаты на кухню, а Женя уже проклинала в голове куклу за её послушание, проснувшиеся не в то время.
Через час еда была на столе, мать окликнула дочь. Она играла с проснувшимся Шариком, но отложив свои дела и, не испытывая удовольствия, вошла в обеденную зону, села на высокий табурет, сделанный специально под неё. Тарелка макарон по-флотски стояла перед носом, рядом лежала вилка. Мама налила себе чай и присела за стол напротив дочери.
Женя взялась за вилку, потыкала в завитушки из теста, в мясо и отправила не в большом количестве в рот. Мать, не отрывая взора, смотрела на ребёнка, держа в руках кружку с чёрным чаем.
– А почему ты не ешь? – заметила Женя, пережевав и проглотив еду.
– Я поела, – мама шмыгнула носом и отпила из посудины приправленный травами кипяток.
– Что-то случилось? – спросила девочка, захватив вторую вилку макарон и съедая их.
Мама облизала губы и посмотрела ласково и в то же время испуганно на дочь.
– С нами будет жить папин друг, пока тот в командировке, – на одном дыхании сказала мать, пряча глаза в сторону.
– Он хороший? – первым делом спросила Женя.
– Да, он очень добрый.
– Когда приедет?
– Скоро, доделает дела и направится к нам.
– Он будет меня возить в садик?
– Да, дорогая, будет. Ты скоро пойдёшь в школу, он и туда тебя будет возить.
– А разве, когда я пойду туда, папа не приедет? 
Мать с трудом сдерживала в душе горе по погибшему мужу. Любимым человеком она Карла уже назвать не могла.    
– Не знаю. У папы очень много работы.
Зазвенел звонок, раздался последующий стук о железную дверь.
– Это он? - прошептала Женя.   
Мама кивнула головой и пошла открывать. На порог вошёл мужчина, среднего роста, держа в одной руке клетчатую сумку, а в другой торт в прозрачной упаковке. Девочка бегающим взглядом смотрела то на лицо друга отца, то на сладкий десерт в его руках.
Мужчина широко улыбался, выставляя напоказ свои белоснежные зубы. На небольшую бороду и его короткую стрижку переползла из недр загрубевшей и шипованной души седина. Какой-то особенный был образ у будущего сожителя, но в то же время стандартный. Увидишь в толпе, не обратишь внимания, увидишь одиноко идущего, сразу заинтересуешься.
– Ну, привет, – с более чем вежливыми нотками сказал мужчина, глядя на ребёнка.
– Здравствуйте, – пробормотала и кивнула почтительно Женя.
– Садись, покушаешь, – бросила мама, с улыбкой на лице, ставя на стол вторую тарелку.
Пришедший кивнул, снял куртку, поставил свои вещи у выхода, а торт близко к жаждущей его девочке.
Женя знала законы матери, потому быстро доела макароны и отодвинула тарелку в сторону. Мужчина понял этот знак, снял крышку с торта, пощёлкал пальцами и мягко намекнул.               
– Нож.
  Мать девочки вложила нежно рукоять режущего прибора в его руку, хотела поцеловать в седую щёку, но остановилась, вспоминая о дочери.
– А я учу английский, – не зная, с чего начать, произнесла Женя.
– Молодец, – безымянный человек похвалил её, разрезая клубничное лакомство. – Скажи что-нибудь.
– What is your name? – немного кривя на иностранном отчеканила она.
– Nicolai. – без натуги ответил мужчина.
– What is your surname? – продолжала лепетать Женя.               
– Makarov. Николай Макаров...

***
            
До чего же быстро проходит детство! Эта юная, беззаботная пора испуганным воробьём взмывает в небо и уносится куда глаза глядят, но лишь бы подальше от агрессивного тебя. Так и детство. У каждого оно уходит в разные моменты, но делает это именно из-за какого-нибудь незначительного действия. Ты решил начать курить, считая это модным делом, так эта гадость прицепляется к молодому организму сразу. Вместе с дымом никотина от тебя улетает одно из самых лучших времён в твоей жизни. Его уже не вернёшь, только будешь сожалеть, коли пропитаешь свой мозг сигаретной дрянью.
Понятие «Детство» все трактуют по-разному. Кто-то считает детством возрастную пору до определённого количества прожитых лет, кто-то считает его чем-то наподобие цветка мака. Нужно дождаться, пока распустится ярко-красный бутон, потом жить на полную, пока цветок внезапно не завянет. У каждого своя правда, и для каждого она правая.
– Приехали, – Громов перевернул последнюю опустевшую канистру и потряс ею вверх дном. Капля бензина лениво соскользнула с горлышка и упала на снег.
– Отсюда не сильно далеко, вроде, – сказал Глухой, смотря на берёзу, контрольную точку, у которой заглох «Буран».
– А без разницы, далеко иль нет. Топлива нет, вспомним былое, потопаем ножками.
– Здесь лежит свора? – я указал на несколько снежных куч.
– Да, – одновременно подтвердили Макс и Женя.
– Вещи забираем, – Иван открыл багажник, вынимая свой рюкзак, вешая на плечо пустой АКМ, один пистолет уместился в закромах моей сумки.
Женя забрала свои пожитки, Глухих – свои,  и я – соответственно.               
– А мы на него залазили... – Макс показал пальцем на кривое дерево.
– Мы тоже, – кивнула девушка.
– В ноль разговоры! Куда идти? – задал вопрос проводник.
Глухой почесал голову и внимательно осмотрел в стороны, затем обошёл дерево и остановился с другой стороны.
– Я поведу, – сказал он и пошёл по примерному маршруту во время былого снегопада.
– А «Буран» так и оставим? – спросила Женя.
– Куда мы денем его.
– Ключи вытащи.
– Зачем? Если понадобится эта бандура кому-то, буду только рад.
Громов двинулся за парнем, мы — по его следам. Снегоход уныло прощался с нами не светящей фарой, остался на месте, сани лежали около него. Вот и прямая, короткая прямая и, надеюсь, финишная.
Мы шли полем, пробираясь через нехилые сугробы снега, основная нагрузка легла вновь на ноги. Рыхлый небесный творог заползал в ботинки, холодя ступни.
Позади нас каркнула птица, затем по дуге спустилась до минимальной высоты, взлетая по новому кверху и появившись в моих глазах чёрной точкой. Ворон.
Иван Григорьевич хотел сказать что-то вроде накликанной этим зверем будущей беды, но передумал, топя дурные мысли. У каждого из нас были такие мысли и надежда на окончание похода. Три дня – три трупа, и это если смотреть только со стороны бедной, заплутавшей тургруппы. Никто не скажет наверняка, сколько мёртвых собралось со всего грешного Уральского округа.       
Поле «пролистывалось» под ногами Глухого, затем и под ногами ещё троих людей. Вот мы дошли до второго, почти горизонтально дерева, Макс сказал, что идём в правильном направлении, чем не особо обрадовал каждого. Мы боялись грядущего, нервно глядели в прошлое и следовали настоящему. Мы боялись смерти, на всех порах работающей инкогнито, пользующейся уголовным законом о презумпции невиновности. Как там прописано в конституции? Обвиняемый не может считаться преступником, если его вина не доказана судом. Ну-ну, законы пишут победители, как и историю тоже. Я привык проигрывать, потому прощаю незнакомому убийце жульничество, приспособление к правилам, написанным под разные жизненные обстоятельства.
– Немного осталось, – «утешил» Глухих нас.
Мы прошли ещё метров сто и ещё. Вот и точка, ведущая на следующую ступень вверх по событиям. Вход в пещеру располагался в небольшой горе. Этот мешковидный воздушный карман уходил через снег в землю, растягиваясь и деформируясь в длину.
Громов достал из ножен «Спартак», потребовал фонарь и нагнулся к отверстию, соединяющему две реальности. Луч осветил мрачное помещение, ровный пол внутри неё и слои пыли, перемешавшиеся под ногами Макса и Аркадия.
– Продолжишь утверждать, что здесь пещеры нет? – проговорил Глухой, сложив руки на груди.
Иван поднялся и скептически бросил взор на парня.
– Продолжу. Её здесь быть не может. Ты представь, эта местность не одной парой валенок истоптана, а до сих пор пустоты в каменной породе не нашли. Нонсенс!
– Но ты видишь, что...
С другой стороны возвышенности снег захрустел под кем-то.
– Чёрт, мой нож! – прошептал я, под туманными раздумьями позабыв оружие в санях.
Мы отошли от лаза, сбившись в маленькую кучу. Звуки от шагов усилились...
– Настя, – наполовину огорчённо сказал Макс.
Белая волчица поднялась на горку и уверенно глядела на своих друзей. Шерсть колыхалась от порывов ветра, превращая отчётливый силуэт в расплывающийся, и даря чувство нематериальности этого разумного существа. Чересчур красиво.
Волчица поводила мордой, потом спустилась к нам, заглянула в чёрное пространство пещеры. Из её груди изверглись высокие звуки. Настя жалобно скулила.
– Там что-то плохое? – задала вопрос Женя. – Нам не нужно туда?
Вместо ответа зверь повернулся к Громову и приблизился к нему. Иван приподнял недоверчиво клинок ножа, волчица прошла мимо проводника, в сантиметре от лезвия. Белая подошла к Максу.
Парень озабоченно взирал на меня, на Ваню, на девушку. Волк дружелюбно раскрыл пасть, цапнул ею у руки Глухого, зацепляя полы куртки, и, не останавливаясь, потащил его от нас.
– И что она творит? – риторически сказал Иван, не убирая «Спартак» в ножны.
– Куда ты меня тащишь? – возмутился Макс, но не осмелился применить силу, потому что его сила по сравнению с силой хищника, ровнялась, как мощь незажённой спички с мощью молотка.
Настя оттягивала за собой Глухих всё дальше и дальше.
– Может, указать хочет на что-то? – предположила Женя.
– Пошли, – бросил я, направляясь за сладкой парой.
Волчица тем временем продолжала тянуть.
- Стой, Настя, постой! – в белоснежное ухо крикнул Глухой.
Зубы волка разжались, парень высвободился и сделал пару шагов назад. Зверь притормозил и вопросительно смотрел на Макса голубыми, прекрасными глазами.
– Куда ты меня тащишь? – повторил вопрос он.
   Волк посмотрел примерно туда, где была пещера, потом резко мотнула мордой в другую сторону. Это действие она повторила три раза.
– Просто уводишь от подземки, – догадался Глухой. 
Белая завыла, подняв мощную шею кверху. Я подбежал и встал около товарища, присоединились и остальные.
– Но почему? – Глухих понял подтверждение с её стороны.
Волчица посмотрела себе под лапы, обдумывая, как поступить. А поступила она просто, вновь приблизилась к бывшему возлюбленному и ухватила клыками за куртку.
– Так не пойдёт, – грозно сказал я, дотронулся до бархатной шерсти хищника, тот первый раз озлобленно зарычал, заставляя вернуть мои руки обратно к карманам.
– Насть, я никуда не пойду, – ответил на её действия Макс, прижавшись ногами к вязкой поверхности. 
Белая опять его отпустила, отбежав, на снегу начала чертить какой-то узор.
– Так бы и сразу. 
Волк выразился письменно и посторонился, представляя перед нами свои труды. 
– Это по-римски? – с ходу предположил проводник.
Волчица завыла.
- Правильно сказал, - продолжил он. – Это цифра четыре?
Зверь завыл вновь.
– И что четыре? – произнёс я. – Четыре часа, четыре километра, четыре минуты, четыре секунды?
Настя молчала и внимательно смотрела за догадками каждого, желая услышать верную.
– А у меня четвёртая группа крови, – сказала Женя.
– Серьёзно? - удивился Громов. – И у меня, и у жены моей тоже.
Волчица во все лёгкие завыла, кружа на месте.
– У меня тоже четвёртая, – непонимающе сказал я и развёл руки. – Что это значит?
– Четвёртая, в точку, – догоняя мысленно нас, сказал Глухой. – Получается, не такая и редкая группа крови-то.
– Стало быть , и у Семёна, и у Аркадия... У нас у всех? – Иван нервно развернулся и побежал к лазу в пещеру.
Мы поняли, что ждать ответов на всё уже не имело смысла, кинулись за проводником, вот только Макса за руку аккуратно остановила волчица.               
– Ай, пусти, я пошёл, – паренёк смотрел на выражающие печаль глаза бывшего человека. – Насть, пусти, – волк не послушался.
Макс разозлился и проорал.
- Уходи! Зачем меня держишь? Ты свободна и ничем не обязана мне.
Слова так сильно задели Настю, что она ненароком чуть сильнее сомкнула челюсти, впившись зубами в руку Глухого.
– Чёрт! – крикнул он, закрыв глаза. Волчица двинулась назад.
Глухих от молниеносной и жгучей боли в руке упал на одно колено. Волк хотел извиниться, принялся ласково облизывать бледное лицо парня, но тот раскрыл глаза, быстро поднялся.
– Беги отсюда, ты мне никто, не надо переживать, – раздосадованный острой болью в предплечье и в душе произнёс Макс. – Ты что, тупая?! Чеши отсюда.
Волчица покорилась повелениям друга, развернулась и полетела, как ветер, всё дальше и дальше, стараясь перегнать обиду. Глухой сплюнул слюну Насти, что попала в рот, дотронулся до руки, сощурился и пошёл ко всем.
Я на четвереньках пролезал внутрь пещеры, каменная крошка жевала ладонь, но это хоть какое-то разнообразие. А то один снег. Рука в том месте, где должна была опереться, не нашла поверхность, я от резкой перемены центра тяжести завалился вперёд. Благо, Громов подскочил и подхватил меня за плечи в этот момент, иначе остались бы одни рожки да ножки. Конечно, преувеличил, но упасть с метрового расстояния, в воздухе перекувыркнувшись спиной вниз, приятного ощущения не доставит. Проехали.
Помог Жене спуститься, помог Максу, мы встали на ноги, смотря на вперед идущий коридор. Проводник выхватывал из темноты блики неровных теней, которые оставлял то возвышающийся, то опускающийся потолок.
– Идём, – Макс пошёл прямо, по преодолённому ранее пути. – Вань, не тормози.
Громов отдал ему фонарь.
– Тебе виднее, куда.
Глухих кивнул и возглавил группу. Я шёл в самом её конце. Каменная кишка ровно тянулась, тянулись за ней последние четверо людей, подстраиваясь под подземное течение законсервированного воздуха. Под моими ногами в какой-то момент появились оборванная куча тряпок, а солнечный свет резанул через вертикальное отверстие над головой, у которого остановились проводник и Женя, смотря вверх, быть может на последние лучи света. Для кого-то последние.
– Не толпимся, идём, – произнёс Глухой, ведя всех по тонкому и единственно верному пути.             
Да, лучше продолжить путь.
Макс через десяток метров остановился, светя фонарём не то радостно, не то огорчённо на гладкую, в отличие от потолка, стену. На ней был изображён белой краской противогаз. Вот  откуда было сделано фото, вот куда вела нас судьба, куда привела загадка Абиса. Сюда же слетелись намёки попрошайки на базе, сюда вывел нас проклятый перевал Дятлова, сюда нас загнал Чёрный, как загоняют стадо баранов. В этих системах необычных пещер троих человек жизнь гоняла, била по всем тяжким, остальных лукавая судьба привела в доброе Лазурное. Бог обозлился на нас ни за что. В той деревне мы переждали долгие минуты, расположившись под боком грозного волка, в той деревне мы потеряли двух друзей. Потом прошли сквозь хмарь. Волчья яма, манекен, Настя, всё смешалось в неприличном анекдоте судьбы. И что теперь? Что теперь?!
– Что теперь? – прокричал Глухой.
Никто ему не ответил.
– Мы пришли, что ТЫ от нас хочешь?
– Может, ошиблись? – Женя пожала плечами. – Опять.
Но нет, мы не ошиблись, мы пришли по адресу...

*** 

Огрели каждого по голове, и все дела. Не знаю, чем так ухитрились приложить, да ещё и одновременно всех. Искусно и плачевно. Быть может, удар разрядился по моему темечку не от тупого предмета. Может, последовал разряд с определённое количество ватт, и здесь оружием в руках невидимого мог смело оказаться электрошокер. Не учтен тот факт, что нас четверо, соответственно, четыре электрических удара. Сделать это одному напавшему человеку невозможно, потому что надо было бить молниеносно, обходя каждого по кругу, но этот вариант отпадает. Стены узкие, не протиснешься, это во-первых, а во-вторых, сумма времени произведения всех ударов соединялась минимум в секунду. Минимум. А Громов, бывший вояка, хоть и тронувшийся слегка умом от горя старик, за секунду заметил тело, мечущееся, как стрела, от одного человека к другому. Никто не заметил этого. Предположим, били одновременно шокером. Четыре цели – четыре руки – два нападавших. Не, не катит, потолок был чист на наличие акробатов. Теперь скажем, что вариант с электроразрядом отпадает. Рассмотрим другой: едкий химический состав газа, что мог быть выпущен из крошечных трубочек внутри каменных стен. Да, более похоже на правду, но газ не имел запаха, не имел цвета. Насчёт его тяжести, даже не осмелюсь подумать, будь он легче воздуха, значит , пустили таковой из самого пола, чтобы он распространился по сквозняку, будь он тяжелее – пустили с того же места, только повыше. Какой удивительный химический состав должен быть, ведь газ вырубил нас мгновенно, не повредил структуру, не соединился с гемоглобином в крови, в то же время так сильно вскружил голову, что кровь прилила к затылку. Угарный газ? Нет, опасно для жизни, если мы нужны в трезвом уме, с другой стороны этот газ действительно может так агрессивно воздействовать на организм. Уберём «другую сторону», ведь повторюсь, газ не соединился с гемоглобином, он внутренне травмировал нас по-другому.  Склоняюсь к последнему варианту. Нас свалил с ног газ. Потом я был, как будто в оболочке, чувствовал, что чьи-то жилистые руки пронесли меня несколько метров, затем я помню, как лежал. И вот…
Я открыл глаза и первое, что попало в них, так это свет. Свет от настольной лампы, стоящей на краю школьной парты отражался лучом прозрения от очищенной столярами фанерой и жёлтым, пропитанным затасканным воздухом ударил в глаза. Я был прикован кистями на уровне плеч к стене, с помощью наручников, карабина и вогнанного в камень куска цепи. Помещение имело квадратные стороны. Четыре стороны. Три узника, закованных, как я, опустили головы и ещё не пришли в себя. Комната была большой, и одной маленькой лампы не хватало на освещение всего окружающего. Я заложил сразу, как очнулся, в память несколько очертаний.  Дверь, покрашенная в зелёный цвет и вмонтированная в каменную тюрьму. Лампа, о которой уже было сказано, и стол. На нём лежал серый прямоугольник, я не понял, что это. Две чёрные фигуры расплывались в глазах от частичной темноты. Они восседали на обширных креслах друг напротив друга, обратившись ко мне боком каждый. В руках у них были карты, я это узнал по следующей фразе.
– Бита, – сказала правая фигура, поднесла пальцы к прямоугольнику и отщепила кусок. Этим куском была игральная колода.
На слух услышал что-то знакомое. Голос. К моему ужасу, его где-то уже слышал, но точно не во время криков.
Я кашлянул, обратив на себя внимание того человека, что произнёс фразу. Его оппонент даже и головой не повёл.
– Один очнулся, – сказал правый.
– Хорошо.
Это было дежавю. Ведь слышал когда-то этих людей! Вот только где?
– Эй, – тихо произнёс я, потом откашлялся и уже крикнул. – Эй!
– Чего орёшь, – вздохнул правый, кинул карты на стол и сказал. – Потом доиграем.
Он встал, размял затёкшие ноги, повернулся и пошёл ко мне. Его походка была не здорова, человек прихрамывал на одну ногу. Вот он подошёл достаточно близко и скрестил руки на груди. Это был Безликий.
– Абис? – спросил я, от страха сглотнув слюну.
– Нет, – он мотнул головой в чёрном, полностью закрытом капюшоне. – Обис. Абиса сейчас с нами нет.
– Что? Обис? Это имя?
– Почти.
Человек щёлкнул над головой пальцами, правый сидящий встал, подошёл к нему и положил в руку продолговатый предмет. Луч ручного фонаря резанул всё вокруг и надругался над моим зрением.
– Убери, – попросил я.
Свет поменял направление, осветил капюшон с маской у головы Обиса.
– Тебе интересно, что под вуалью?
Я не знал, что на это сказать, кивнул в подтверждение.
Обис обхватил в ладони маску, сдёрнул с лица.
– Ты… Как?!
– Очень просто, – Виталий простецки улыбнулся своими губами и уставился на меня. – Удивлён?
– Не может быть, ты ведь с нами лежал на перевале, а теперь. Как?!
Виталий щёлкнул пальцами второй раз.
– Сделай то же. Пусть охренеет вдвойне.
Второй идентичный Безликий снял капюшон, и открытым лицом уставился на меня.
– Не знаю тебя.
– Ах, да, – проронил он. – Очки в корне меняют человека… А так?
У меня пересохло в горле, потому что передо мной стояли двое, один из которых был приписан к убитым, а второй был просто нашим вожатым, ПРОВОЖАЮЩИМ.
– Может, объясните?
– Обязательно, – сказал Виталий. – Сначала пусть очнутся все. Не хочу повторять на десять раз. Пятый, нашатырь под нос остальным.
Провожающий кивнул и пошёл выполнять указания.
– Что за грёбаная власть? Почему он «пятый»?
– Не торопись.
Пятый поднял с пола мешок, поставил его на парту, поверх карт. Вытащил оттуда баночку с нашатырным спиртом, свинтил крышку и подошёл к Жене, прикованной к одной из боковых стен. Он аккуратно сунул руку за свисающую голову, чтобы девушка ей ненароком не дёрнула, а то будет больно. Баночка с едкой жидкостью ходила под носом у девушки.
– Просыпаемся, просыпаемся, – пятый трепал её за щёки, поднося нашатырь чуть ближе. Прямо под нос совать не следовало, провожающий это знал и понимал.
Женя быстро вдохнула, отчего спирт проник глубоко в лёгкие. Она открыла глаза и первым делом прокашлялась, прогоняя из себя пары.
– Молодец.
Девушка остановила взгляд на пятом, тот осмотрел внимательно её лицо.
– Где я?
Провожающий не ответил, пошёл дальше, к Громову, у противоположной мне стены. Женя взирала по сторонам, когда увидела меня, сразу крикнула.
– Андрей!
Обис повернулся на крик и приставил указательный палец к губам. Не знаю, узнала ли она нашего рыжего тихоню?
Громов очнулся, дёрнул руками, но высвободиться рефлекторно не удалось.
– Что за...? – сказал он, затем посмотрел на пятого. Тот пожал плечами и пошёл дальше. Иван немного утих. Потом проснулся Макс, без слов пытался понять, где он.
– Готово, – произнёс пятый, все наши взгляды упали на него. – Что дальше?
– Ознакомимся сперва, – ответил Виталий. Он, припадая на ногу, прошёл к столу и сел в кресло. Провожающий повторил его действия, сев на второе место. С минуту Обис молчал, а потом начал вещать.
– Самое трудное в ораторском деле – это завязать монолог. Если поймаешь нужную волну, то и слушающие поймают нужную волну, результат будет положительным, – говорил Виталий тихо, но тем более внушительно для нас. – Я не оратор, потому могу рассказывать не так чётко и ясно. Постарайтесь понять, найти суть и закрепить её в сердце. Оставлю время для вопросов, а теперь просто слушайте и внимайте.

из воспоминаний...

Мне было десять лет, когда встретился с Гариным. А если точнее, то он со мной. Я жил в детдоме. Родителей не помню, не знаю, как туда попал. Не сахар было жить. Старшие парни устраивали тотальную дедовщину. Попробуй ослушаться, ночью поднимут с кровати, унесут в туалет и всеми способами изобьют. В основном после, как мы называли «судной ночи», у избитых не хватало пары зубов, сломана челюсть, нос, порой сильные сотрясения. Никто нас не жалел, даже воспитатели. Детдом был ветхий, отделённый от основной людской массы. Зарплата в девяностых у учителей была очень маленькая, все они спасались только благотворительными пожертвованиями, и жертвовал в основном из своего кармана дед одного из нас, Пети вроде, я и не помню точно имени. Так вот, деньги, которые поступали в приют, расходились только по верху, то есть в карманы, а на плановый ремонт дома, на добросовестное кормление как всегда не «хватало». И потому Петя был уважаем среди всех в детдоме. Его богатые родственники брать к себе не хотели, сильно пакостным был парень. В итоге оставили в приюте. Петя не сильно стеснялся своих связей, сразу стал, как все называли его, «папой», даже воспитатели, дети думали, что они это в шутку говорят, а на деле всерьёз. Учителя опускались до такого, потому что Пети нравилась эта кличка, он мог попросить у деда денег, и они пошли бы в карман к «благодумным», как он сам говорил. Редкостным подонком был Петя. Не хватало ему то ли любви, то ли внимания, то ли большой избыточный вес сильно его стеснял, а потому он стал сразу главарём. Главарём воспитателей, главарем детей, главарем всего детдома. Все шли у него на поводу. Он мог так искусно напеть в уши, что самые сильные и соответственно недалёкие силачи становились его телохранителями. Сколько ему было лет, чтоб не соврать… Четырнадцать, да, четырнадцать, а в охране он держал шестнадцати и даже семнадцатилетних. Всё решают деньги. Как и положено, он платил слугам зарплату, те работали на него. Захочет «папа» торта, повара оставляли всех без обеда, готовили любимому Пети торт. Захочет «папа» зрелища, его решалы избивали того, кто глазу был не мил. И так изо дня в день. Захочешь пожаловаться учителям, те не поверят, повертят носами и поскорее уберутся с глаз, чтоб не досаждать своей совести. Петя сам никогда не работал, всё за него делали охранники. У Пети было столько самых извращенных желаний, что решалы уже сами побаивались воли хозяина и в последствии работали даже без зарплаты, просто, на возможность жить.
Редко устраивались какие-нибудь мероприятия в нашем детском доме, Петя всегда либо смотрел в первых рядах, либо участвовал. Актёр из него был дерьмовый, собственно как и певец, и художник, да и человек. Наверное, потому паренёк был таким злым. Он несмешно шутил, но все приятели обязаны были смеяться до слёз, иначе никак. Никто не видел, чтобы «папа» сам марал руки, но все боялись пасть недобрыми в его «добром» глазу абсолютно все. 
К чему такое предисловие, в один день Петя первый раз заметил меня. Раньше он не интересовался сильно щупленькими и относительно маленькими детьми, но мой внешний вид как-то зацепился в его куриных мозгах, – Виталий всё также неподвижно сидел в креслах, смотря в одну точку, Женя думала, что Обис смотрел на неё, но нет, он смотрел совсем в противоположную сторону, в свою память.
– Рыжие волосы сыграли не в мою пользу. Все, кто был вокруг, начали смеяться, изгаляться надо мной. У меня выступали слёзы обиды, а это никому не служило даже частичкой к состраданию положения невысокого мальчика. Страх оковывал меня изнутри, я сжал в тот момент кулак до боли в суставах, до глубоких царапин на ладони от собственных же ногтей. Петя сделал ко мне шаг своей толстой ногой и, лыбясь во всю свою жирную харю, плюнул. Прямо в лицо. Слюна достигла глаза, я от неожиданности упал. Все засмеялись, как кони, мол, от такого удара вырубился. «Вставай, рыжий червяк, али потёк?» - своим ломающимся голосом крикнул «папа». Я не торопясь встал, вытирая лицо, и взглянул вперёд. Петя уже готовил слюну для следующего харчка. Потом в моей голове что-то замкнуло, – Виталий поднял руки и поднёс к лицу. – Время замедлилось, а я уже подлетел к «папе» и со всей детской силы ударил в мягкий живот. Петя захлебнулся, выпучил глаза и подогнулся. Мигом стихли все смешки, малолетние решалы ещё не сообразили что к чему. Я уже отпрянул в сторону и, как в матрац, ударил в пухлую щёку Пети. Он накренился и упал на бок, сопровождаемый десятками изумлённых взглядов. Действие «концерта» происходило в коридоре, и в момент нокдауна «папы» через нас проходил воспитатель, единственный мужик из взрослых. Воспитатель увидел столь необычную картину, потом расставил приоритеты, всех сирот разогнал пинками по комнатам, схватил меня за руку, поднял осторожно Петю и повёл обоих в кабинет к заведующему. Женщина была давно одинокая, в преклонном возрасте, и потому чересчур злая, распорядилась моментально: меня — в «карцер», то есть в самую угловую комнату, без пищи и воды в течение четверти суток. Знаете, - Обис в первый раз обратился к слушающим, – а я уже смерти не боялся. Больше волновало одиночество, но в той волчьей среде первый раз я почувствовал себя кем-то. В одиннадцать лет. Кем-то. Не просто отбросом социума, ненужным ребёнком, инвалидом на параде, я почувствовал, что могу сам делать то, что захочу. Этот щуплый, рыжий парень на четыре года младше самого ПЕТИ смог втетерить в макушку тому так, как другие боялись бы подумать даже в самом страшном сне.
«Карцер» работал по своему «перевоспитательному» назначению не часто. Это старые работники, ещё не отошедшие от СССР, предлагали перестраивать непослушников, тунеядцев именно там. Но, их почти никто не слушал, все слушали умного, трезвого Ельцина и все уважали растущий на глазах в смысле идеологии и мощи США.
  Через семь часов заточения, меня взяли за шкирку и приволокли в учительский корпус, где я ни разу не был. Даже представить не мог, что могли бы там со мной сделать. В итоге поугрожали, посадили на стул и … начали стричь. Стриг как раз тот мужик, иногда вздыхал и говорил, какая уж сложная жизнь в наше время, потом спрашивал о моих родителях, я неохотно отвечал, что не помню, мол, никого, воспитатель называл меня бедным и несчастным, - Виталий помолчал с минуту и продолжил. – Затем сама заведующая принесла чистую рубашку, штаны и положила на стол. После стрижки меня повели мыться, а потом обратно, в учительскую. Напялили буржуйский балахон, причесали, даже побрызгали духами, посадили за стол ждать. Чего ждать, не сказали. На мои просьбы о кормёжке и питье, принесли только стакан воды.
Я сидел на месте около часа. Воспитатели не говорили ни слова о Пете. Потом на стационарный телефон позвонили, заведующая детдомом подняла трубку и быстро переговорила. Затем как-то холодно улыбнулась, взяла меня бережно за руку и вывела на улицу.
У крыльца стояла дорогая машина и три человека возле неё. Они подошли ко мне и заговорили не по-русски. Иностранцы. Заговорили не со мной, с заведующей. Перекинулись парой фраз, упорно поглядели мне в напуганные глаза, сели в машину и уехали. «Кто это такие?» - спросил тогда я воспитательницу. «Тебя хотят усыновить» - она бросила слова в ответ. «А когда, скоро?». «Завтра».
Мы зашли обратно в общий дом, разделились в разные стороны. Все видели автомобиль в окно, не каждый день из такого убогого приюта забирали детей, и полились наперебой в мою голову вопросы. Честно говоря, я и сам не знал толком ничего. Петя тучно вышел из косяка, посмотрел ненавистно на меня. «Когда заберут?». «Завтра» - не раздумывая, ответил я, забыв о кратковременной вражде. «Ты доживи до завтра» - «папа» улыбнулся в корявые зубы и пошёл прочь. Вопросы после этой фразы закончились, ребята, кто был вокруг, продолжили заниматься своими делами.   Не правильно сказать, что я испугался за себя, скорее, испугался за то, что не представится возможности покинуть детдом. Но на сегодняшний день сюрпризы не закончились.
Заведующая зашла в детские комнаты, вновь за мной. На этот раз она была не холодна, наоборот, взволнованно резкая. Меня схватила за плечо и потащила на улицу. Без объяснений, к этому уже все привыкли. Умные из нас называли наше общежитие «Слепым Пятном на глазу Бога»…
Во дворе, у крыльца, стояла одна единственная приехавшая машина, старая и отечественная. На дверцу всем своим телом облокотился мужчина, скрестив на груди жилистые руки. «Почему вы так с ребятёнком обращаетесь?» - басом спросил он, кивнув на меня. Воспитательница рассвирепела, развернула меня и толкнула к дверям. «Не ваш ребёнок и не лезьте». «Ещё не мой» – вежливо поправил мужчина. «Наглец! Я же сказала, семья видных американских врачей оформляет на него опекунство». Гарин… да, это был Гарин. Он сделал шаг к детдому, наливаясь кровью. «Вы дура?» – заорал он, активно жестикулируя. «Как смеете…». «Просто ответь, ты дура?». Заведующая пригнула голову и оскорблено сказала: «Нет». Гарин рассмеялся. «Если не дура, значит, тварь бессердечная. Они его же на органы пустят!». «Не ваше дело». «Ну да» – Гарин кивнул и махнул мне рукой. «Парень, я тебя заберу, не верь им». Заведующая заслонила меня всем телом. «Я вызову милицию». Мужчина фыркнул: «Обращаюсь не к тебе, к ребёнку. Виталя, поехали со мной, знаю же, ты хочешь». «Не слушай его» – завизжала воспитатель – «Поедешь в нормальную семью, а этому маньяку тебя не отдам!». В коридоре появился Петя и помахал мне рукой, по-шакалиному улыбаясь, – Обис затих на десять минут, обдумывая свою историю дальше, потом продолжил, – Я благодарен Пете. Его слова: «А ты доживи» пронеслись в моей голове. Я навсегда отвернулся от комнат детдома, оттолкнув Заведующую, побежал к Гарину. Он меня поймал, взял на руки, открыл заднюю дверь автомобиля, посадил меня. «Виктор!» – крикнула заведующая, и учитель–мужчина, что меня стриг, выбежал в одних трусах на улицу. «Детей воруют». Виктор насупился и подбежал к Гарину. «Нос сломаю» – предупредил тот, сел за руль и завёл двигатель. Воспитательница уже была в учительской и набирала американских врачей. Гарин быстро сдал назад, развернулся и поехал по пустырю, увеличивая скорость.
Не отрицаю, в то время меня, таким образом, мог сцапать любой моральный урод. Повезло. Андрей Гарин назвал своё имя, объяснил, что к чему. «А у меня настолько редкая кровь?» - спросил я. «Да, Виталя, очень редкая». «А вы меня не будете продавать?». «Кому?». «На органы? Я слышал, с сиротами так делают». «Ты не сирота. Я буду твоим отцом, но кровь твоя всё-таки послужит одному делу». «Какому делу?». «Великому»…   



Обис соскочил с кресла, осторожно опираясь на сломанную и загипсованную ногу. Он оглядел каждого, включая пятого, и пошёл, не торопясь, по комнате.               
– Даю вам возможность сказать, – продолжил Виталий. – Какая у вас, у всех группа крови?
– Четвёртая, – по очереди прошептали мы.
Обис раскинул руки в стороны.
– Мозаика начинает складываться, и сейчас пойдёт главный вопрос. Для чего, что особенного в этой группе крови? Она относительно молодая и не полностью описанная. Давайте будем думать вместе, я буду подкидывать темы. Начнём с первой. Купол. Вы наверняка заметили, что пространство в некоторых местах искажено.  Можно сказать, там туман. Как думаете, что это?
– Где моя жена? – крикнул Громов.
– Я же сказал, все ответы в порядке очереди. Ну, какие предположения?
Все молчали.
– Накидывайте варианты, не стесняйтесь, связывайте с чем-нибудь.
– Метеорит, – произнесла Женя. – Этот туман из-за метеорита.
Обис почесал голову.
– Да не было, собственно, никакого метеорита, – Виталий пожал плечами.
– Как? – сказал проводник. – А записка, в администрации?
– Какая записка? – Обис остановился.
– Письмо из областного центра.
– Ах, письмо, да, письма были. В каждый населенный пункт они рассылались, чтобы граждане не паниковали о метеорите.
– Так он был или нет?! – не выдержал Макс.
– Метеорита не было, слушай внимательно.
– А что было? – спросил я.
– Бомба. Психотропная, действующая пагубно на психику человека. Если правильно активировать, то волна информации просто форматировала память людей, на пустое место записывая нужное внушение. Люди в итоге сами верили, что их просто не существует, и исчезали. Всё просто. Самовнушение – очень мощная штука, – Виталий посмеялся. – Но мы её, бомбу, активировали неправильно.
Наша группа не произнесла ни слова.
– В таком случае, бомба приобретала новые свойства и теряла старые. Это оружие придумали почти сразу, после Второй мировой, совершенствовали, улучшали впоследствии на территории СССР, как потенциального конкурента НАТОвским ядерным боеголовкам. Всё засекречено, само собой. Лучшие экстрасенсы трудились, записывая «речь» в начинку новейшего оружия. Потом расстреляли каждого учёного и медиума, протокол о «Церере-50» спрятали до первых запланированных испытаний. Угадайте, где?
«Церера»... Где-то я уже слышал о ней. Или читал... Чёрт, вот какие бумаги нашла мать.
– Перевал Дятлова, – сказал Громов.
– Точно. Гора мертвецов обладает, как говорили новые экстрасенсы, наиболее удачной подпиткой к «Церере». Информация на той, на Уральской территории, раскладывалась строго по полочкам, и результат должен был быть достигнут. Год планирующихся испытаний – пятьдесят девятый, – Обис щёлкнул пальцами. – Вот тогда-то и началась основная заваруха, потому что Андрей Гарин, в тот момент политзаключённый, первый раз столкнулся с БИСом.
– Что это такое?
– БИС? – переспросил Виталий. – В переводе Братья Инопланетного Сознания. Ну, или Брат.
– Абис, Обис! – воскликнула Женя. – Это связанно?
– Да, - просто кивнул Виталий. – Абис – это Абсолютный в полномочиях Брат Инопланетного Сознания. Обис – Ограниченный в полномочиях. Абисов всего три. Гарин в пятьдесят восьмом встретился с первым, вследствие стал вторым.
– А третьим?
– Всё позже. Итак, инопланетянам нужна таки была «Церера». Гарин с трудом влился в обслуживающий состав и дождался года испытаний. Экстрасенсы назначили запуск в январе-феврале, – Виталий ударил себя по коленям. – Хотели испытать оружие на толпах заключённых, Гарин во главе Обисов оккупировал закрытую территорию и начал преждевременный старт, за неделю до планировки.
– Это тургруппу и накрыло? – брякнул Макс.
– Да, это их и погубило. Работа медиумов была доделана не до конца, и наровне с мощным инфразвуком в разум дятловцев постучалось столько мыслей… В итоге Бисы забрали единственный радар «Цереры» и вернулись на базу, прихватив с собой подчистую всех экстрасенсов. Пока власти ломали головы, выяснялись истинные причины провала работы. И причины оказалось две – это расстроенное, не в один голос мысленное вещание экстрасенсов и, давайте, соображайте, что.
– Группа крови.
– В точку, группа крови. Четвёртая, без разницы, положительная или отрицательная, обладает иммунитетом. На неё не действовала «Церера». Бисы улучшили этот вид оружия, соблюдая поправки. Всех медиумов и ясновидящих выкрали, законсервировали в камерах, поддерживали в них жизнь, делали всё для этого, лишь бы окружающий мир не отвлекал от главной задачи. В ряды Бисов нужно было набрать людей с нужной группой крови. У Гарина была вторая, у Миллера, первого Биса, - третья. У Безликого, как вы его зовёте, четвёртая… Оставалось подготовиться к второму опыту и ждать.               
   Обис вздохнул и сел на своё кресло.
– Чего ждать? – спросил Громов.
– Пока вы повзрослеете. Не обязательно, что у человека с четвёртой группой крови должны быть дети с такой же группой. Но в результате работы Бисовских учёных–генетиков было обнаружено, что можно так сделать, если поработать хорошенько над родителями, подкрутить винтики в хромосомах... – Виталий нехорошо улыбнулся. – Ваня, твой отец первым согласился на это.
Громов сжал губы и зарычал.
– А теперь и твой ребёнок с той же группой крови. Все ваши родители с той же группой крови, – Обис провёл пальцем круг по горизонтали. – И мои родители тоже не исключение. Продолжу рассказ, повторять не буду, потому вовремя задавайте вопросы.
«Церера» улучшалась год за годом. Локальные испытания были просто чудесны, и в ходе них нашли два свойства у ментальных волн или, как говорили учёные: «финговолн». В состоянии «льда» «Церера» растворяла людей во времени, то есть, как говорил в начале, её правильно активировали. В состоянии «огня» она действовала в виде окраски зебры. Одну часть изувечит, другую не тронет. И так во всех ситуациях, без исключения.
– Халфы, они образовались от неё? – сказал я.
– Да, от неё. Одни части тела существовали, другие нет, мозги просто превращались в овсяную кашу. Эффект зебры, я же говорю. Так вот, нас больше всего интересовало состояние «огня». Мы модернизировали «Цереру» в корне. Вместо тяжёлой, массивной антенны, мы перестроили её в бомбу. Это было намного удобнее и мобильнее, что позволяло экстрасенсам работать с «Церерой» дистанционно. И очень важной особенностью «огня» были финговолны, которые могли дойти до определённой точки, учитывая естественно климат, рельеф, и в итоге они оставались на месте. Это-то и есть купол, туманная пелена, по разные стороны которого время имеет привычку искажаться.
– А купол один?
– Нет. Три бомбы, три купола, которые сливались друг с другом. Протокол «Церера-50» закрылся окончательно. Открылись новые, «Личность в вертикали» и «Тьма ради Света».
– Почему... – начала Женя, но Громов её перебил.
– Пить хочу, дайте пить.
Пятый всё понял, доспал из под стола бутылку с водой, свинтил крышку и подошёл к проводнику, утоляя напитком его жажду.
– Почему в вертикали? – повторила и дополнила свои недосказанные слова девушка.
– Зебра, – Обис развёл руки. – С возрастанием высоты уменьшается зависимость купола. То есть, так могли спастись люди.
– Все три бомбы разорвались вокруг нас?
– Да, все на Урале.
Виталий поднял руку, подходящий обратно к своему креслу пятый вложил в неё бутыль.
– Вы следили за нами? – произнёс Макс. – Всю жизнь?
Обис отпил и сухо кивнул.
– Непосредственно за мной следили тоже. Мы с вами избранные.
– Избранные к чему?
– К великому и хорошему делу.
– А «Тьма ради Света» в ваших кругах считается добрым делом? – ехидно сказал я.
– Не понял.
– Этот чёртов, как ты говоришь, протокол должен привести к чему-то хорошему?
– Да.
– Вы убили наших друзей, – тихо, но понятно прошептала Женя. – И это добро?      
Обис улыбнулся уголком рта.
– Все великие дела строятся на костях павших, абсолютно все. История не признаёт отдельно никого, она признаёт только нации, народы, религии и работает она только с ними, невзирая на крошечные потери. Представьте, вы, большие относительно насекомых люди, что-то делаете и нечаянно наступаете впопыхах на муравья. Будете ли вы переживать о его утрате? Он вам никто, просто... — Виталий кашлянул, – пылинка. Переходим ко второму вопросу? – никто не возразил. – Итак, вам, наверное, интересно знать, некоторые основные и второстепенные вещи, например, к чему эти все «испытания», где жена Громова и ещё что-нибудь.
– Зачем ты нам это всё рассказываешь? – разозлился Иван. – К чему?
– Не каждый мог бы стать Абисом, но на вас Братство возлагало большие надежды, – Обис не слушал проводника. – Но надежды некоторые рушились. Мы давали вам выбор всегда, ко всему. Иногда кто-то поступал неправильно, и уже не поможет никому. Новое поколение Абисов должно включать в себя людей, подстраивавшихся укладом психики полностью под нужный тип биосферы.
– Где моя жена?! – выкрикнул Громов и рванул цепи.
Виталий вскочил, как мог, плюнул на пол.
– Да нет её, погибла, ты убил!
– А-а-а! – Иван согнулся, эти слова резанули душу, ожидавшую правды. – Я не убивал!
– Убивал, – опроверг Обис. – А потому уже не прошёл «испытания». Пятый, расскажи ему.
Провожающий встал, заложил руки за спину и громкими шагами подошёл к вдовцу...

  Глава одиннадцатая.
Враг моего врага

«У нас не бывает возможности сделать так много вещей,
 а ведь каждая из них могла стать великолепным событием.
Потому что это жизнь»
 Стив Джобс

недалеко от перевала Дятлова,
несколькими днями ранее...


– Куда вы меня тащите?! – в истерике забилась Вера, смотря в чёрное пространство перед собой.
Пятый связал женщину по рукам, накинул на голову непроницаемый для света, но не для воздуха мешок, после того, как поймал её машину в нужной точке.    
Обис раскрыл сумку, остался в автомобиле и собирал манекен.
– Знаешь, куда, – крикнул он. – А я останусь.
Провожающий кивнул и протолкнул Веру вперёд, наступая на её следы, чтобы облегчить работу для компаньона.  Они прошли неблизкий путь, женщина пару раз сопротивлялась, но Пятый её усмирял негуманными ударами для противоположного пола. Расстояние тянулось на далёкие и мучительные метры, километры, и вот они подошли к скрытому потайному входу в пещеру. Конвоир толкнул жертву вперёд себя, Вера споткнулась и упала на неровный каменный пол. Провожающий замаскировал проход, достал из кармана переносной фонарь и осветил светом родную для него тьму данного подземелья.
- На ноги!
Женщина с усилием поднялась, он положил ей руку на плечо и повёл по лабиринту, помня маршрут вплоть до мелочей. Потом добрались до озера...
Пятому нравилась эта неестественно серебряная гладь, во время отдыха он часами смотрел сквозь плёнку, погружаясь в забвение. Но не теперь. Нужно выполнить задание.
Провожающий остановил Веру, обошёл вокруг неё, схватил за связанные руки, сделал подсечку. Женщина вскрикнув, упала на живот. Пятый поволок её по полу к озеру.
Он наступил чёрным каблуком на мель, та, будто живая змея, раскрыла пасть, кинулась, но наткнулась на резину сапога. Ладонь Веры поднялись над псевдоводой, пятый с силой опустил её по запястье в «воду». Женщина закричала наполовину от приятного чувства, а наполовину от страха. Провожающий вынул руку из озера и посмотрел. Кожа начала принимать оранжевый оттенок. Реакция пошла, а значит, всё по плану.
– Идём, –  ласково, как мог садист, сказал он, обошёл Веру, взялся за сапоги и потащил её к обрыву...
Она хрипела, хотела убрать свои ноги от врага, но какая-то искорка загорелась внутри неё и в такт расползающемуся по телу удовольствию молвила: не надо. Лицо женщины больно царапалось о камень, но нарастающее счастье это маскировало.
Пятый прошёл через суженные стены, держа в зубах фонарик, ступил на монолитный, вручную выдолбленный им мост. Вот и пригодилась его работка. Провожающий протащил Веру ещё немного, отпустил ноги, перевернул на спину, стягивая чёрную маску. Аорта светилась сквозь кожу жёлтым цветом, подавая в мозг информацию о перевоплощающемся теле. Пятый наклонился..., ударил женщину наотмашь по лицу.
– Помнишь мужа?
Удар поплыл за ударом.
– Громова помнишь? Он не любил тебя, он не любил Аню и рад был жить без вас.
Белые густые волосы, что вылезали из женской шеи, потемнели, приобретая серый цвет.
– Ему там плохо, а тебе будет ещё хуже.
Волосы перекрасились в тёмно-серый. Пятый не побоялся Бога, ударил кулаком в челюсть. Шерсть, да, уже полноценная шерсть стала просто тёмной, почти чёрной.
– Он тебя ненавидел!
Шерсть стала оттенком, как уголь. Волчица зарычала, дёрнула руками, с новой, громадной силой разорвала путы. Пятый перепрыгнул через Веру, приземлился и из последних сил столкнул волчицу в пропасть. Она лишь скрипнула когтями о камень в надежде удержаться, но вес её возрастал, зверь упал вниз.
– Превосходно, – оценил свою работу садист, передохнул и пошёл к себе, в свою комнату, самим же выдолбленную в куске камня. Работы было ещё много.
Но там, внизу, уже жили четыре волка, «переехавшие» на Урал из других регионов и подкармливаемые давно. Чёрная наведёт в их разрозненной общине порядок...

***

Громов прикусил губу и смотрел под ноги. Услышанный рассказ поверг его в обычный шок, хотя Иван давно подозревал, что его любимая на том свете. Боль воспринялась не так остро.
– Вот так, – с удовольствием закончил пятый, развернулся, переместился к столу и упал всем телом на своё кресло.
– Не буду вдаваться в гущу подробностей, – произнёс задумчивый Обис. – Просто скажу, что это озерцо, результат финговолн, может влёгкую переродить особь слабого пола. На мужчин оно не действует.
– Почему у Насти окрас белый, а у неё был чёрный? – спросил Глухой.
– Всё зависит от эмоций, проявляющихся в последние моменты жизни, жизни ещё человека. Настя тебя любила, Максим, потому и стала белой в душе и телом.
– Откуда ты всё это знаешь? Свою жизнь даже расписал нам в точности!
– Дорогой, – Виталий повёл бровью в сторону. – У меня было десять лет на созидание, у Громова и Миллера, и того больше. Думаешь, за такое время нельзя придумать такую миссию, которая не была бы идеальной, куда ни глянь? За десять лет можно многое. Во время наших испытаний, за вами следила не одна пара глаз доносчиков.
У Громова от внутренней боли потемнело в глазах. Он помнил, как вонзил нож в горло «волка», помнил, как в порыве эмоциональной бури зарезал собственную жену. Он всё помнил и потому угасал.
– А ведь бок я ей прострелил, - сказал Макс. – Неужели от дум-дума волчица не умерла?
– Жидкость, перенесённая в свинцовом контейнере, для надёжности, из серебряного озера регенерирует ткани, выращенные ею самой.
– Расскажи, что было на перевале, – проговорила Женя.
– В пятьдесят девятом?
– Нет, с нами, пару дней назад.      
– А что рассказывать? м Обис переместился в креслах. – Никакой, если вы так решили, магии, всё легко доступно в физическом плане. С помощью станционного устройства «Цереры» во «Тьме ради света» часть экстрасенсов переписывала, дописывала в ваши мысли те крики. К сведению, «Личность в вертикали» использовала только мобильный тип псиволн, то бишь, в виде бомб. Что ещё тебя интересует?
– Над нами парил чёрный призрак, что это?
  Виталий рассмеялся.
– Как же масштабно трансформирует то, что увидел глазами человек, его мозг! Женечка, не стоит всегда двигаться долгим логическим путём, ожидая на каждом метре встретить влияние демонических сил. Этими «призраками» были обычные воздушные змеи. Ещё вопросы?
– Мы с тобой раньше, до похода, не встречались? – спросил я замолчавшего Обиса.
– А как же, встречались...


***
Челябинск,
несколькими днями ранее...

Виталий притаился за углом, присев на корточки и укрывшись от наших глаз. Он дождался, пока мы отбежим подальше, но тут Макс остановился... Нет, порядок, просто выкинули пистолет. Когда двор опустел, Обис встал, прошёлся по сугробам к прямоугольному отверстию, к наваленной и отделённой от всех куче снега, голыми руками расчистил пространство, небольшое объёмом и нащупал брошенный ПМ. Парень подтянул его к себе, вернулся по своим следам в тёмный переулок.  Николай Макаров, постанывая, сидел у стены, рядом с двумя обмякшими телами. Он сначала посмотрел на подступающую фигуру со стороны тротуара, а потом обернулся на звук близких шагов, выпучил глаза на Обиса.
– Ну и мразь же ты! – наполовину жалко, наполовину угрожающе прошептал Николай, мотая головой. – Прикрылся больным другом и подложил мне свинью.
Виталий провёл рукой по рыжим волосам.
– А с чего ты решил, что я «плохой»? Может, просто увидел сидящего мэна в позе бомжа, подошёл, чтобы помочь.
– Я не настолько тупой.
– Сыночек твой опроверг эти слова своими действиями.
– Мразь...
Обис натянул на голову капюшон, вытер о куртку пистолет, чтобы тот не выдал осечку в момент выстрела. Влага коварна и коварство своё она проявляет в самые ответственные моменты.
Тёмный силуэт приблизился и замер в паре метров от Макарова.
– А-а-а, и ты с ним, – Николай обречённо сплюнул, поглядев на двух «доброжелателей».
Человек в чёрной куртке поднял голову, показывая своё лицо, закрытое до глаз мрачной полумаской.
– Ну, чем обязан? – Макаров занервничал вновь. м Кто вы такие?
– Это объяснить не просто, – Обис прошёл мимо сидячего, оттолкнув в сторону ногу телка. Виталий протянул, держа за рифлёную рукоять, пистолет чёрному.
– Проблем не было? - подал голос в первый раз Безликий. Да, это был именно он.
– Глухих помог мне утихомирить одного охранника.
– Надеюсь, он тебя в лицо не увидел?
– Толком нет.
– Ну и ладно.
Абис принял в руку, на которую была натянута чёрная бархатная перчатка, ПМ, элегантно прошёлся и встал напротив Николая. Ствол пистолета направился в голову бизнесмена, затворная рама под натиском левой руки отъехала назад и с щелчком вернулась обратно.
– Помоги... – попытался завопить Макаров, но тело Обиса было быстрее его речи. Парень на ходу ударил кулаком по лицу. Николай завалился вправо, но Виталий успел проскочить за него и ногой заблокировал сползающее тело, вернул «подсудимого» на прежнее место.
Абис поднёс два пальца к своим глазам, преждевременно закрывшимся, ухватился ногтями за плотную маску, стянул её до шеи. Макаров сначала без интереса глянул на открывшееся пред ним лицо, за секунду память сделала рывок из недр мозга, ударив изнутри в глаза, в виде слёз. Мужчина, находящийся в престарелом возрасте заплакал, согнул туловище, падая к лакированным туфлям Безликого. Абис опустил руку и нежно погладил старика по седым волосам, так же нежно подставил ствол пистолета к его виску.
– Не... не... - всхлипывал Макаров, не зная, что и хотел сказать наяву. То ли «не стреляй», то ли «невозможно».
– Финита ля комедиа. Не плачь, – у Безликого был нервный тик правого глаза, иногда это проходило, а иногда, в важные моменты, нервы век сокращались с новой силой.
– Прости? – попытался угадать Абис.
– Да-а, – Макаров зарыдал ещё сильнее, слеза потекла по его щеке, но дуло пистолета не дало ей упасть, успев поймать у скул, затем поднимая вверх, царапая мушкой кожу лица. Николаю было больно, но он не смел препятствовать движениям друга. – Я думал, ты...
– Погиб? – предположил снова Карл и снова угадал.
– Да.
– Нет, я жил всегда. Я видел всё. И знаю всё.
Старик пытался понять значение этих слов, и понял.
– Ты про Женю?
– И про неё...
– А что мне оставалось делать?! – Макаров встал на колени и поднялся. Поднялся по вертикали и ПМ.
– Уж точно, не ублажать чужих жён. А за что ты собственно тогда извинялся? – произнёс Абис
– Тебя не было больше десяти лет, – Николай его не слушал.
– Тебя тоже, – кивнул Безликий, и старик заметил на его бледном лице широкий шрам до правого глаза.
– Не понял.
– Тебя не было в своей семье. В своей, а не в моей.
– Я всегда делаю то, что считаю нужным.
Абис на это покивал.
– Где ты был?
– Это не важно для тебя, – Карл засунул левую руку за пазуху, нащупав ножны, открыв их и вытащив на обозрение кинжал, золочёный на гарде и с узором на рукояти. - Важно то, что я там видел.
Клинок кольнул грудь Николая, тот опустил голову, внимательно следя за движением арабского ножа.
– Карл, одумайся, – не отрывая взгляда, пробормотал старик. – Ведь я твой друг, а ты мой. Мы братья. Нас связала «Церера». Мы же так много знаем о ней. Только мы.
Безликий ухмыльнулся.
– «Цереры» уже нет, и нет её много лет. Теперь есть только Бисы. И знаем о них не только мы.
– Тебя одурманили, завербовали...
– Я сам завербовался, и сейчас одурманен представлениями о грядущем.
– Ты не думал о дочери?
– Я много о чём думал, и много что понял– - Безликий перенёс свою ладонь на головку ножа, и надавил сильнее. Рубашка на теле Николая порвалась, капля крови окрасила глянцевое лезвие и белоснежную ткань.
– Я любил тебя, – Макаров поднял голову и на прощальную секунду встретился с Абисом взглядом.
– Тьма ради Света, – прошептал Безликий, закрыв глаза и со всей силой вдавливая кинжал в грудь друга. – Боль ради Счастья, – продолжал он читать сектантское кредо. – Зима ради Лета, – нож вырвался из груди. – И грянет Ненастье...

***

  Ужасно было на душе, будто мне прокололи сталью грудную клетку, а не отцу. Конечно, это всего лишь рассказ очевидца, но очень, очень он продуманный, что ли. А может, не продуманный, а додуманный. Вся история, поведанная нам Бисом, могла быть придуманная, но ситуация настолько сложная, что благодаря ей я верил всему, что мне говорили. Скажут: «небо зелёное», и я поверю, скажут: «солнце синее», и я поверю. Верю хоть во что, какой бы ересью это не было. Легче принять какой-то факт, нежили отрицать. Отрицанием всё равно ничего не добьёшься, а так хоть силы сэкономишь.
Женя просто смотрела на Обиса. Мысли путались, как шерстяные нити, из которых не выпутаешься, от которых не отмахнёшься рукой. Потом девушка посмотрела мне в глаза, не зная, как сказать хоть одно единственное слово.      
– Твой отец, Андрей, занимался изучением «Цереры-50». Так, не как жизненно целью, а как хобби.  Понял он довольно много, благо, мы специально предоставили ему возможность её изучать, – Обис сделал широкий жест рукой. – Ну не подошёл просто он нам! Слишком нервным был, боялся всего.   
– Может, пора? – шёпотом спросил на ухо Виталия Пятый.
– Да, самое время, – парень дёрнул головой и ответил так, чтобы все слышали.
  Провожающий кивнул в ответ, отошёл от начальства к двери, дёрнул за ручку, и вышел, прикрывая за собой.
– Чему время? – безразлично сказал Громов.
– Свершению протокола «Тьма ради Света».
– Каким образом?
– Сейчас, дождёмся моего помощника, он принесёт оборудование.
Виталий замер в кресле, ожидая пятого, но тот ещё не появлялся.
– У него имени нет?
– Пока нет, – поправил Обис. – Это наш относительно новый служитель. Не достоин он ещё имени.
– Пятый по счёту, что ли? - спросил Макс.
– Именно.
Мы подождали ещё минуты три.
– Где Абис? – решившись, сказала Женя.
– Ушёл, – Виталий зевнул, прикрывая рот ладонью.
– Куда?
– Куда надо, а впрочем... в Челябинск.
– Пешком? - удивился Глухой.
– Да.
Воцарилась тишина ещё какое-то время.
– Можно последний вопрос? – Глухих поднял, насколько мог, окованную руку. 
– Можно.
– Почему ты так спокойно нам всё это рассказываешь?
– А чего мне бояться?
– Информация может быть использована против вас, как говорят в суде.
– Не, не уверен, – Обис занервничал,  непрерывно глядя на дверь. Взять установку и принести её сюда, дело минуты.   
Виталий наклонился так, что мог спокойно видеть щель между полом и сидением, в которую поместилась бы рука. Для того и сделано. Обис сунул кисть, отстегнул револьвер и вытянул его, следом вытягивая и нож, красивый, узорчатый, с изогнутым клинком.
– Нас карать? – сказал Макс.
– Шутишь? Ну шути, пока время есть.
Обис встал, взял кинжал обратным хватом в левую руку, а пистолет в правую, согнув локоть до упора. Деревянно хромая, он прошагал два метра и остановился. За дверцей приближались глухие шаги.
– Опомнился, – Виталий облегчённо выдохнул, подойдя к двери и желая помочь ассистенту занести аппаратуру. Он открыл её на малую долю.
Прямой удар ногой последовал с той стороны, Обис потерял равновесие и упал на спину, привыкнув к жизненным скачкам, и вытягивая револьвер перед собой, запустив палец к спусковому крючку. Широкая и непонятная фигура предстала пред нашими глазами. Это мог быть монстр из фильмов ужасов, могла быть пластилиновая, страшная взору, игрушка из старых добрых мультиков.
Кусок, примерно половина отделился от силуэта и под толчком полетела на Обиса. Этим куском оказался пятый. Виталий это уловил сразу, его зрение привыкло к полутьме, но рефлексы дали быстрый скачок. Палец сжал спусковой крючок и единственное, что парень успел сделать, чем спас жизнь своему подопечному, так это на градус сменил угол выстрела. Пуля ушла в потолок, отскакивая и рикошетом станцевав за основной целью. У провожающего ухудшилось зрение из-за потери очков и рассечённого лба, откуда стекала кровь, щипая глаза. Пятый грузно упал рядом с Виталием.          
Широко расправив грудь перед Бисами стоял последний участник нашей истории, тот, о котором я уже и позабыл вовсе. А вы смогли бы припомнить, кто это?
Это был тот, кто пил чай одиноко на базе.
Это был тот, кто запугал меня до комы своим появлением и своим отсутствием.
Это был тот, кого «Тьма ради Света» обошла стороной, не задев клеток мозга.
  Это был тот, кто знал местность вокруг от и до, но которого мы не знали до сих пор.
Это был тот, кто скрывал своё лико в основных традициях Бисов. Но сам таковым не являлся. А ещё, он носит серую куртку и представился в невидимом обличии перед моими товарищами у начала Большого пути, чем вызвал у них сомнения, относительно моей вменяемости. Но теперь все сомнения ушли. Он — не бред. Он — реальность. Не знаю, кто он, буду называть Серым, по основному цвету одежды...
Рука Обиса вернулась в исходную точку, переборов силу отдачи силами мышц. Виталий хотел выстрелить второй раз, но Серый оказался резвее, нагнулся, пробежал вперёд, пиная ботом по кисти Обиса. Сделал бы он это мгновением позднее, возможно бы получил шальную пулю снизу вверх, но обошлось. Виталий вскрикнул, ударяясь рукой о каменный пол.
Пистолет отлетел и упал ко мне под ноги, в метре. На секунду я встретился с Серым глазами. Хитрым ли он был врагом или добрым путником, я не знал, но получил уверенность в одном: у нас общая цель, а как говорится, враг моего врага мой друг.    
Серый это понял, бросился ко мне, но Обис отпрянул, повернулся на бок и из положения лёжа метнул золочёный нож. Самое страшное для меня, он опять промазал, оружие полетело под кривым углом. И тут время остановилось, мои глаза были устремлены на приближающуюся не то смерть, не то дальнейшую жизнь. Пятьдесят на пятьдесят.
Серый уже обошёл кресло, и был в трёх метрах от моих ног и от пистолета. Нож обгонял его, не оставляя шансов в гонке. Человек бежал по касательной к полёту ножа, но холодное оружие скорее всего финиширует первым, а потом Серый. Он мог бы стать моим щитом, принять удар на себя. Погиб бы ли он? Это неизвестно, наша жизнь складывается, как изображение в зеркалах. С одной стороны, всем правит судьба, с другой, с за зеркальной, всем правит вероятность. Её закон — это монета, непостоянно падающая на один бок и любящая элемент неожиданного хода.
Я не успел подумать, чья смерть была бы полезней, естественно в альтруистическом плане. Умер Серый, свершилась бы «Тьма ради Света», умер бы я... А что я бы исправил? Я — пылинка людской возможности, а наш спаситель более весом.  Серый на решающее мгновение ушёл вбок, находясь напротив меня и закрывая своим телом. Он наклонился, чтобы поднять револьвер, но холодный и разъярённый клинок вошёл на четверть лезвия в мякоть его плеча, как клюв ястреба вонзается в нерасторопного кролика. Драконья сила подтолкнула его дальше, Серый был у моих ног. Виталий еле вскочил, крича ругательства на пятого, дезориентировавшегося в пространстве. Обис пошёл к своему приоритетному врагу, торопясь, как мог.
– Сзади... – прошептал, наклонив лицо, я. Серый чуть заметно кивнул, запустил здоровую руку за спину, вынимая из своего тела нож.
Обис расстегнул плащ, скинул чёрную ношу на пол, схватился за импровизированный ремень и выдернул его с силой из штанов, в воздухе хлопнув прошипованной плетью.               
– Потанцуем.
Серый осторожно встал и обернулся на вызов. Он его принял. Поудобнее перехватил кинжал, прямым хватом выставил перед собой, поворачиваясь в боковую стойку. Левая рука болела изрядно, но Серый привык игнорировать боль. Обис ремнём расписал в воздухе круг и, вытягивая левую ладонь вертикально вперёд, согнув правую руку и забросив кнут за спину, остановился.   
Мой защитник чувствовал подошвой ботинок пистолет, но поднять его не решался. Серый знал, насколько его враг скор. Виталий пошёл боком, сохраняя особенности боевой стойки. Серый приблизился ко мне, показывая красное расползающееся пятно на своей спине. Обис дёрнул левой рукой вбок, разворачивая корпус в ту же сторону и вкладывая в удар всю злость. Защитник мягко отскочил, и железное жало просвистело возле меня. Револьвер был между ними.
Виталий ударил сверху вниз, наклоняясь вперёд, отстраняя противника, и пригнулся к полу, поднося руку к пистолету. Серый не поддался на уловку, а потому предвидел этот ход. Кнут ударился о камень, Серый наступил ботинком на него и полоснул кинжалом. Обис выпустил из ладони ремень, ухватился за рукоять огнестрела, из положения сидя прыгнул назад, берясь плотно за револьвер, в прыжке прицелился. Какими наркотиками Бисов качают, что у них реакция в бою, как у шакалов, если быть точнее, как у шакалов со сломанной лапой?
Серый напрасно распорол ножом воздух и оказался в прискорбном положении.
Я вспомнил о затёкшем, бездействующем теле, вытянулся, как мог, в сторону и выбросил две ноги вперёд, с отчаянным криком, отчаявшегося человека. Обис подкосился и в полёте упал на живот, не успев произвести выстрел. Моё тело повисло, благодаря наручникам, что так безжалостно сжимали кожу. Серый, промолчав, сделал пару шагов к Бису, сходу вонзая нож в его бедро. Чёрный закричал.
Пятый боялся вступить в открытый контакт. Он привык действовать исподтишка, руша всю мощь умной головы. Пятый уничтожал со спины. Он не часто спарринговался в рукопашном бою, не имел в нём навыков. Но вторая боязнь перебила первую, боязнь остаться одному среди врагов.
Провожающий подскочил на громкий зов начальника, крикнул, сам обвил шею Серого, неправильно поставив удушающий захват. Боец света захрипел. Пятый нашёл более коварный подход к врагу, отпустил одну руку и бил ею в кровоточащую рану. Серый вынул нож из бедра противника, думая ударить провожающего, но силы вытекали вместе с кровью. И всё же, Светлый потянулся в сторону, перехватил кинжал и ударил. Глаза пятого остекленели, он отпустил Серого и упал с ножом в животе.
Обис, поспешил, как мог, приподнялся на колени и ударил кулаком в лицо врага. Серый дёрнулся, ухватил за руку Виталия и лёг на спину вместе с ним. Я перебрал ногами и встал в прежнее положение.
Двое лежали на полу и наносили друг другу серию коротких ударов. Сначала это делал Виталий, но Серый его сбросил с себя,  неуверенно работая одной правой. Вторая рука была по локоть в крови. Обис, не обращал внимание на раненое бедро, извернулся и свалил Серого, затем вырвал кинжал из живота напарника, занёс его над головой врага, серый поймал падавшую, желавшую покончить с ним кисть Обиса, и ни в чём не виноватый нож.
– Андрей, пистолет! – как могла, крикнула Женя.
Виталий бросил взгляд на оружие, лежащее неподалёку, но не прервался от более важного дела, напрягая все мышцы и давя всей массой вниз. Серый сдавался, кинжал опускался всё ниже.
Я потянулся и ногой зацепил револьвер, приближая его к себе. Вот он уже подо мной.
Обис почти завершил бойню, начатую не им.
Одной стопой я занёс огнестрел на носок другой, и сосредоточился. В извилинах мозга долбило так, что удары отдавались во всё тело.
Нога оторвалась от земли и устремилась вверх, как могла. Револьвер подлетел вверх и по дуге, под центростремительным ускорением упал прямо мне в руку. Судьба была солидарна с моим желанием.
– Стоять, или пристрелю, как собаку! – закричал я.
Виталий повернул голову назад, чтобы подтвердить глазами моё возвысившееся положение по шкале опасности для него. Шкала была высока. Обис мог прикончить Серого и заняться мной, лавируя из стороны в сторону, моя точность была бы минимальной. Но он выбрал следующий путь.
Виталий встал, опираясь на одну, полностью здоровую ногу и подгибая вторую, повернулся всем телом и поднял невысоко руки, отпустив на камень нож, и немного пошатнулся.
– Андрей, не глупи, – промолвил он. – Мы с тобой одного поля ягоды. Я тебе брат кровный! У нас одна общая цель.
– И какая? – спросил я и повернул кисть с пистолетом, поправив траекторию ствола.
– Мир изменится, станет лучше. Всё это во имя чистого блага!
– Нет, – прохрипел Серый, потом повернулся на бок и подложил под него руку. – Не слушай его. Стреляй, а то пожалеешь.
– Единственное о чём он пожалеет, так это о том, что не присоединился к нам. Мы идём к Свету.
– Через Тьму? – Серый болезненно ухмыльнулся, но мы этого не видели. – Нельзя делать добро ради зла. Андрей, убей же его!
– Хочешь сказать, это не будет злом? – выдавил из себя Обис. – Если он меня убьёт, ему будет лучше, соглашусь, но остальным, ВСЕМ людям будет хуже. Опять же, всё только через Тьму.
– Что за ересь? – зашипел Серый. – Андрей, стреляй же!
– Погибнут миллионы людей, если ты поступишь так. – Обис обратился ко мне. – Выбор за тобой.
Выбор за мной…
Помнится, Громов говорил, что вся наша жизнь запрограммирована судьбой. Так ли это? Если так, то выбор у меня один, и выбор этот и будет являться судьбой, в кого бы я ни выстрелил. Но всё же, это выбор, а значит, возможность поступить так, как ты считаешь нужным, возможно, наперекор законам и основным канонам. Законы пишут сильнейшие, а умнейшие их подтверждают, никак не наоборот. Это аксиома, из-за которой и  существуют государственные, общественные деления на планете Земля. Сильные – не те, кто имеет горы мускулов, а те, кто имеют внутренние стержни, в наборе с ответственностью, своим мнением и любовью. Первое и второе присуще всем простым,  истинно сильным людям, а вот третьего хватает не у всех. Поселить в сердце любовь к ближнему очень тяжело, легче затмить свободное пространство злостью. Полюбить всех людей просто невозможно, это делает лишь Бог. Что же такое любовь? Синоним к «добру»? В большей степени да.             
Убивать людей, лишать их жизни – это зло. Зло легче добра, поворотливее и быстрее. Если я причиню зло, оно не отзовётся добром, а вот добро запросто отзывается злом. Это принципы жизни, сравнимые с аксиомами.
Обис сказал, погибнут миллионы людей. Врёт ли он?
Я не могу так просто решить. Очень тяжело, очень. Моя жизнь тяжела и судьба, по которой она течёт, тоже тяжела. Так к чему же я пришёл в итоге? Жизнь – цепочка важных совпадений или колонна бегущих, заложенных фактов? Философия не даёт ответы на эти вопросы, дают ответы люди сами себе. Получите мой ответ, и мою за него ответственность.
Пуля вылетела из ствола, распихивая воздух, попала в грудь Обиса и осталась там. Если бы я промазал… Надоело «если бы», устал.
Виталий двинулся с места и упал на пол, широко раскидывая руки. Жженый порох выделился из револьвера и полетел вверх, заползая в маленькую вентиляционную трубу. В ту трубу ушла и душа парня.
Воцарилась тишина. Первая, настоящая тишина.
Серый, кряхтя, встал на ноги, прошёл, первым делом, мимо лежащих и мимо стола, увидел мешок, вынул связку ключей дрожащей рукой. Первым делом он подошёл к Жене и трясущимися пальцами раскрыл по очереди два наручника. Девушка осела. Потом он освободил Громова, дал ему ключи, а сам пошёл к убитым.
Макс освободился от уз, затем и я. Но это были не просто железки, держащие меня взаперти, это были частички прошлого, отделившегося от меня прошлого.
Я тихонько к Жене и сел рядом, первым делом обняв и погладив голову.
– Всё хорошо, это конец, всё кончилось, – нашептывал ей на ухо, прежде всего успокаивая самого себя. – Мы будем вместе, я никому тебя не отдам.
Серый прошёл мимо нас, положил кинжал и револьвер в мешок, намотав тот на руку. Громов размял старческие кисти и подошёл к раненому человеку.
– Спасибо.
Серый кивнул. Его лицо было завязано шарфом.
– Не будешь называть своего имени? – риторически спросил Иван.
Серый отрицательно покачал головой.
– Ну, ладно. Тебя надо перевязать. Случайно, не знаешь где наши вещи?
– Знаю, – ответил он, здоровой рукой неожиданно надавив на горло.
Серый прошёл через полкомнаты и встал у двери, кивая в её сторону головой.
Я помог девушке подняться,и мы все пошли за спасителем. От чего только он нас спас?
Миновав хитрую систему катакомб и найдя свои вещи, в конце последнего коридора увидели живой, солнечный свет. Макс выбежал вперёд всех и буквально нырнул в проём, погружаясь в снег, в белый снег, сильно насоливший душе, но настолько родной и близкий.
Когда покинули пещеры, стали перевязывать раненого. Он расстегнул куртку и высунул руку из рукава, подставляя плечо. Рана рваная, но не смертельная. Обработали перекисью, по краям зелёнкой. Главное – промыли, остальное, как сказал Серый, неважно.
– Ну что, друзья, пора прощаться, - сказал он, застёгивая куртку.         
– Уже? – удивился Макс. – Я думал, ты хоть путь нам укажешь.
– К чему путь? – сказал Громов. – Всё кончено.
– Всё только начинается, – перебил Серый. – Ваш путь ещё далёк, а вот мой близок.
– Что толком хотели от нас Бис? – спросила Женя.
– Подстроить вашу психику под свои нужды, подчинить себе.
– Как же?
– Надевают наушники и ментально программируют.
– Это и есть весь план «Тьмы ради Света»?
– Да.
Глухой почесал голову.
– Куда нам теперь, коли путь не близок?
– Я не говорил «не близок», впрочем, – Серый подумал, держась за горло. – Вам прямой рейс на Челябинск.
– Надеюсь, рейс скоростной? – осведомился Макс, улыбнувшись.               
– Скоростной, – хрипло ответил наш спаситель. – Смотрите, - он посмотрел по сторонам и указал в сторону. – Пройдёте по прямой, вас выбросит за сотни километров.
– Кто выбросит?
– Не кто, а что, хмарь. Если знаешь расположение её пространственных карманов, у тебя существенный козырь. Ладно, детишки, мне пора.
Серый взял в одну руку револьвер, в другую нож и, не прощаясь, пошёл прочь.
– Мы же… ещё увидимся? – спросил я.
Он развёл руки немного в стороны, при этом, не сбавляя ход.
– Меньше знаешь, крепче спишь.
– Я сплю нехорошо.
– Значит, уже знаешь чересчур много.
– А как выживать по-другому, не зная хоть чуть-чуть о своём предназначении? – выкрикнул Глухой.
  Серый улыбнулся, но этого не видел никто.
– Ты прав, – широко шагая, подтвердил он, потом подумал и добавил. – По-другому никак.
Загадочный человек замолчал и пошёл по своим делам в гущу горизонта.
– Как-то неприятно, – проговорила Женя, прижимаясь ко мне.
– А что именно?
– Он ушёл от нас.
Макс покивал.
– Зачем он трогал шею? – спросил я. – Никто не знает?
– Элементарно, - сказал Громов. – Деформировал голосовые связки, изменял свой голос.
Все смотрели себе под ноги, припоминая то, чему их научил жизненный полигон. Каждому он дал своё, индивидуальное.
– Может, перекусим? – предложил Макс и зевнул.
– Только уйдём подальше. 
–  С этим согласен... Нужно найти Аню.
– Мне жаль твою жену, – сказал я старику и положил руку на его плечо. Тот вздохнул и посмотрел на небо.
– Судьба распорядилась так, ей было виднее. Я люблю Веру, а значит, помню, а значит, вечно буду любить…



Эпилог
диалоги в подсознании...

ОН сидел на берегу бесконечного моря, подбирал мягкие на ощупь камешки и кидал их в воду. Огромное багровое солнце нежно заходило в закат. Я стоял, слегка покачиваясь на ногах и смотрел ЕМУ в спину. Я часто моргал и не знал, что сказать.
–  Ты ещё здесь? –  небрежно бросил я.
–  Не переживайте, я скоро вас покину.
–  Ты... ты... Сначала я подумал, что общаюсь с Бесом, потом, что с Богом, а оказалось...
–  Присядь рядом, – перебил ОН.
Я опешил. Подошёл ближе и встал за ЕГО спиной.
–  А оказалось, что я общаюсь с очередным Бисовским агентом, теперь уж в своей голове. Нашли-таки лазейку. Только не знаю вашего звания, простите... Абис, Обис?
–  Присядьте, молодой человек.
–  Вот только не надо этого, ладно? Не надо этой фальшивой вежливости. Вы все двулики.
Холодный ветер обдувал наши фигуры.
–  Красиво, – сказал ОН.
–  А твой план не сработал, –  произнёс я и наклонился, прошептав последние слова –  Я СДЕЛАЛ СВОЙ ВЫБОР. И этот выбор идёт вразрез с вашими намерениями.
–  Вы уверены?  –  ОН пожал плечами.
–  Что?! –  голова моя закружилась. –  Нет, нет... –  я обессиленно сел на землю. –  Ты не мог знать, что всё будет именно так, не мог! Это невозможно!
–  Волки с человеческой личностью –  это невозможно. Выживание, при отсутствии внутренних органов –  это невозможно. Но это есть, и вы видели.
Я обречённо вздохнул.
– Просто поверьте, – начал ОН. –  Всё, что делают мои подчинённые, всё, что делаю я, направлено только на благо человеческой цивилизации. Я желаю только мира, но мира без войны не бывает. Знаете, существует аксиома: чем больше сил и средств вложишь, тем лучше и прочнее результат. А я желаю, чтобы результат был наипрочнейшим. До чего же интересны люди, они грызутся друг с другом, ради мира, но если будет общий враг, ради мира они уже будут грызться с  ним. И не посмотрят даже в прошлое. А почему, молодой человек?
–  Прошлого не существует. Это лишь пережиток настоящего. И он легко меняется.
–  Я вами горжусь. Выбрав вас, я не ошибся.
–  Но для чего же всё это?
ОН встал, поправил костюм.
–  Для счастья. Что вы готовы сделать ради счастья?
–  Многое. Но как же насилие?
–  Всё насилие существует лишь у вас в голове.
–  Это тяжело понять...
–  Поймёте, не переживайте. А пока живите и радуйтесь жизни. Тогда и счастье скоро придёт.
–  Я надеюсь...
–  А вы не надейтесь, вы верьте.
–  Ты... уходишь?
–  Да, ухожу. У меня возникли дела. Думаю, за пять лет я их решу. Однако, полтергейстом вы уже были, с вас хватит и одного раза. Подождёте?
Я улыбнулся. Луч солнца отразился в моих глазах. Подожду. Быть может, я не дождусь всех ответов, светлых времён, счастья.
А уж тебя я точно дождусь.     





От автора.

«Счастье всем, даром!
 И пусть никто не уйдёт обиженным!»
                Братья Стругацкие.
   
Вот и подошло к концу приключение тургруппы «Восход». Но любой конец, как известно многим, это начало чего-то нового, которое ждёт за вратами времени. Не нужно переживать об его отсутствии. Новое существует всегда, пробивается к нам через вереницы событий. Оно летит, расправив крылья, как белый голубь.
Много вопросов осталось нераскрытыми, ответ на них даст Новое. Оно всегда даёт ответы, только делает это с различной частотой. Хронос, повелитель песочных часов, хозяин механических и электронных, Бог времени, не оставил в смутном замешательстве ни одного человека. Всем он в свою очередь дал ответы. Может, кто-то их и не понял, но это уже не проблемы Бога, это проблемы самих людей, которые мыслят узко, пошло и криво.       
Хронос уважает ждущих. Ведь ожидание – это часть гигантского и одновременно микроскопического времени, что живёт с нами. Оно живёт наравне со всеми, оно живёт внутри всех и живёт вокруг. Ожидание составляет все религии, насыщает их большим смыслом. Без ожидания невозможно познание великого и осознание прошлого. Кто-то скажет: «Нельзя ворошить прошлое». Ворошить нельзя, а вот осторожно раскладывать по полочкам нужно обязательно.
«Первый поцелуй». О, это на самую нижнюю полку, чтобы легче достать.
«Рождение ребёнка». Как же без этого? Вообще не буду складировать, пусть живёт это воспоминание, отдельно ото всех.
«Смерть близкого человека». Да уж… Заброшу на самый верх, чтобы не достать.
Нельзя переходить в крайности. Память – это единственное, что осталось у нас от ушедших родных. Они погибли, но погибли в человеческом обличии. А вот их души будут жить всегда. Люди превращаются в ангелов и смотрят на своих детей, родителей, жён, матерей с высоты. Они живы, они не умрут никогда, потому что не забыты нами. Память о близких – это своего рода подпитка тому ангелу, что искренне любит и желает счастья нам. Не будет подпитки, он уйдёт. Просто и без слов. Помнить об умерших нужно всегда и никогда с этим не перебарщивать, не доводить себя до угнетения...   
   
Найдётся личность, которая посмотрит на начинающих авторов книг, тонко размышляющих и видящих отношение людей, их поступки и действия в несколько необычном для этих личностей формате.         
Опыт приходит с количеством подходов, а не с возрастом. Золотая молодёжь может и не знать сотой доли того, что познали маленькие дети во время войн. Не люблю войны…
Вот из-за желчной критики и погибают величайшие таланты, не распустившись, не раскрывшись, как бутон цветка. Талант есть у каждого, но развить его могут только единицы из сотен. И развить так, как считаешь нужным, несмотря на дилетантов, у которых не сложилась жизнь или сложилась очень хорошо, но не благодаря собственным усилиям. Слушать нужно мастеров, которые хотят помочь, а не унизить до вертикали цельного, низкого и идентичного общества возвышавшуюся личность. Нет таких стран, где не было бы талантов, но Россия ДЛЯ МЕНЯ лучшая из всех.
Эх, Россия! Никто, никто чужой тебя не любит, потому что боятся твоей силы и твоего зеркала, в которое посмотрят, и там отразится суть намерений враждебных к нам наций. Злые не любят добрых, а добрые — злых. Не скажу, что Россия мила, как сиамский котёнок, и в помине нет. Здесь, в моей отчизне, процветала красная тирания, белое самодержавие и золотая опричнина. Здесь, в моей отчизне, процветает терроризм, коррубционизм. А что будет процветать в будущем? Эх... Но одно у нас есть точно, что всегда славянского воина приводило к победам в битвах. Это любовь к родине, патриотизм, его у нас не отнять.
Но мою страну по-прежнему не любят западные власти. Действительно, а зачем нас любить? Мы стоим на месте, а они бегают и юлят, мы говорим уверенно, а они - поджав хвосты. Мы знаем ценность слов и не разбрасываемся ими, а вот ОНИ понимают эту ценность не всегда.
Все хотят задавить Россию, помутить нашу веру. Спасибо вам, западные доброжелатели, мы – сами с усами. Не нужно нам навязывать свои новые, модные политические движения.
Национализм? О, как мило, пожалуй, Россия откажется. Фашизм? Разница небольшая, МЫ говорим: нет.
А вот с расизмом я встречаюсь, увы, часто. Как же решить этот вопрос? Может, не следует зарубежным друзьям нам хамить, издеваться над ценностями? Или же следует ненавидящим людям перестать издеваться, оскорблять приезжих? Они по отдельности ничем не хуже нас, даже наоборот, иногда лучше.
И всё же нас не любят. За что? За то, что приютили змею в пшеничном поле, да под чистым небом? Да, это так. Не делай добра, не получишь зла. Вся древняя Русь, Российская империя, СССР и Российская Федерация сравнима с птицей, с голубем, что только вылупился из яйца.
Враги желают заклевать его. Но мы не допустим этого. Отец – голубь, и Мать – Родина защищают нас. Время идёт, а птенец подрастает, взирая на окружающий мир и понимая его обстановку.
Прошли недели, месяц, год. У птенца стали широкими крылья, а перья окрасились в золотой цвет. Он особенный? Да, и никто его не любит, начиная от канарейки и заканчивая ястребом. Но вот смешно, голубь считает себя не таким как все и хочет подражать им. А птицы и рады тому: «учат» голубя, как жить, как правильно добывать себе пищу, к чему нужно стремиться.
Бывали моменты, и голубь не слушался учителей, применял свою немалую силу против них. И тогда птицы затихали на время, жили по законам золотой особи…
Я уверен, настанет момент, голубь вспорхнет крыльями и полетит, слыша за спиной пение. Поют не крылатые создания, поёт Родина. Каждый околок леса поёт, каждая речка.    
Голубь повернёт голову, чтобы посмотреть, он не доверял слуху. Дорогой, ты только не оборачивайся больше, лети быстрее к своим мечтам!
Лети, лети златокрылая чудо-птица и знай, что я… да что там Я? Вся Русь летит и следует точно за тобой!      




Челябинская область, 2015 (16) г.