Дни молчания

Наступили дни молчания. Мауриция поняла это когда высунула нос из-под одеяла, проснувшись рано утром. Воздух был теплым, но пах морозом. Верный знак.  Мауриция выбралась из кровати, на цыпочках скользнула в кухню. В доме никого не было – это неудивительно, если живешь один – можно было особо и не стараться, все равно никого не побеспокоишь. Но раз уж молчание, значит молчание. Кофеварку включать не стала, сварила кофе в джезве. Та, умница такая, даже ни разу не звякнула.

На работу отправилась пешком. Шла, утопая вышитыми войлочными сапожками в мягком снегу, оставляла смешные следы. Какой шутник придумал сделать подошву, где резиновые полосы складывались в фигуру собаки, бегущей за мячиком, она не знала, но во многом к покупке ее склонило именно это – она представила, как будет идти по мягкому снегу и оставлять смешные следы, и не устояла.
Отперла дверь офиса своим ключом. Есть своя прелесть в том, чтобы приходить раньше всех - не надо ни к кому заглядывать, ни с кем здороваться, можно сразу пойти в свою каморку и запереться там.
В каморке первым делом выдернула телефонный шнур из розетки - все равно она не услышит ни слова, даже если кто-то и позвонит, так что какой смысл дергаться.
Подержала занесенную руку над кнопкой включения системного блока компьютера и опустила. Передумала. Обойдется сегодня без него. Вынула из тумбы стопку листов с напечатанным на них текстом. Бухнула поверх бардака на стол. Вверх взвилось облачко пыли. Мауриция зажала нос, чтоб не чихнуть. Хороша она будет, если. Но нет – справилась. Пыль осела. Мауриция уселась в кресло, достала из стаканчика на столе остро заточенный карандаш, потрогала пальцем кончик грифеля, и взяла первый лист.
«Наступили дни молчания», - прочитала Мауриция. – «Мауриция поняла это когда высунула нос из-под одеяла, проснувшись рано утром».
«Что за ерунда?» - подумала Мауриция и еще раз перечитала текст: «Тобиаш споткнулся и, падая, перевернул ведро с грязной водой…». 
«Ну вот, так уже лучше», - согласилась Мауриция и вычеркнула многоточие.

Когда за окном стемнело, она сложила исчерканные листы в стопку, нетронутые - в другую, оделась и вышла наружу. Улица текла вокруг нее почти бесшумно, прохожие огибали ее, будто они были водой, а она - камнем, торчащем на пути потока.
Редкие слова выскакивали из этого потока на Маурицию и затухали, наткнувшись на нее.
- А он, ты можешь себе представить! - говорила блондинка в телефон, Мауриция смотрела на нее, голос выцветал и становился белым шумом.
- Пап, можно я еще погуляю? - кричал мальчишка под балконом, мужчина в синих тренировочных штанах, белой майке и толстой черной шубе поверх всего этого что-то ему отвечал, но Мауриция видела только как шевелятся его губы.

Наступили дни молчания, дни всеобщей тишины, - думала Мауриция и топала себе вдоль домов, оставляя смешные следы на подтаявшем за день снегу - собака, бегущая за мячом, кто бы мог подумать.
Сумерки синели, густели, начинали переливаться черным. Мауриция заторопилась. Ей очень хотелось попасть домой до того, как полная темнота поглотит землю - улицы, дома, машины, фонари, остатки снега. Ей казалось, что если она не успеет, то вдобавок к звукам в ее мире пропадет и всё остальное.
Она почти бежала. Она уговаривала себя не нестись, но сама себя не слушала и все ускоряла шаг. Сердце билось как сумасшедшее. "Глупая, глупая", - думала Мауриция. - "Это же как в детстве, когда сам себе придумал, что под кроватью сидит страшное мохнатое, сам себе поверил и сидишь, сжавшись в комок у стены, замотанный в одеяло, и в туалет хочется, а шевельнуться невозможно. Это все чушь, мир никуда не может исчезнуть только лишь потому, что наступает ночь".
Мауриция изо всех сил старалась вести себя так, будто ничего особенного не происходит, потому что пока не веришь окончательно в ужасное, его как бы по-настоящему-то и нет. Но в какой-то момент не выдержала, позволила темноте навалиться на себя, и сама свалилась в темноту.


Пришла в себя на полу подъезда у двери в собственную квартиру - сидела на плетеном коврике - вспомнила, как выбирала его в магазине, чуть не подралась с очень худой дамой в зеленом, та уверяла будто бы увидела коврик первой и поэтому имеет на него все права - обхватив колени руками и глядя прямо перед собой.
Весь мир был на месте. И звуки тоже вернулись. По крайней мере, повизгивания маленькой коричневой собачки, прижимавшей правой передней лапой к полу большой, размером с голову самой собаки, желтый мяч, Мауриция различала прекрасно.
- Поиграть хочешь? - спросила она и удивилась своему голосу, как будто не слышала его лет двести. - Иди сюда, хорошая собака.
Хорошая собака никуда не пошла. Тогда Мауриция встала на четвереньки, вытащила мяч из-под собачьей лапы и бросила его подальше. Мяч, подпрыгивая на ступеньках, покатился вниз. Собака, радостно взлаивая, кинулась за ним.
- Дни молчания закончились? - спросила вслух Мауриция. Стащила с обеих ног сапожки, внимательно изучила подошвы. Рисунки были на месте.
- Закончились, - ответила она сама себе, снова обуваясь.
- Теперь, видимо, будут дни черт знает чего, - добавила она, глядя, как по лестнице к ней несется маленькая коричневая собачка, сжимающая в зубах мяч. - Если только не удастся найти хозяев этого маленького мохнатого чудовища. И я готова поспорить, что спать оно решит именно под моей кроватью.