Мандариновый сон

«Был 1975 год. Мне пятнадцать лет. Конец мая, закончился учебный год, и родители потащили меня в какой-то дом отдыха в двухстах км от нашего города на Украине, где мы жили семьёй.
Село Орловка оказалось уютным местом в хвойном лесу, с двухэтажным корпусом пансионата, стремительной речкой, песчаным пляжем и раздевалкой с незакрывающимися дверьми, которые и стали началом этой приятнейшей истории.
Одним утром однообразный процесс по схеме «завтрак-пляж» был нарушен одним неординарным происшествием. Я с родителями и старшей сестрой валялся на песке недалеко от речки. Шум воды, чириканье воробьёв, навязчивый гомон малышни, глухое бульканье транзистора – всё обволакивало ленью и лишало разум возможности давать хоть какие-то команды  размякшему от солнца телу, которое в тот момент принадлежало кому-угодно, только не мне. Умаявшись лежать на спине, тело всё-таки перевернулось на живот, даже открылся один глаз и…О-о-о-о! Другой не открылся – чуть не выскочил из орбиты! Через миг стало очень неудобно лежать на животе: казалось, что прямо подо мной подложили булыжник, но в то же время это было единственное положение, в котором можно было продолжать находиться в моей тогдашней пикантной ситуации…
А причина – та самая незакрывающаяся дверь в пляжной раздевалке. Там, внутри, стоя спиной к двери, одна девчонка безуспешно пыталась выпутаться из своего сложного купальника: какие-то бретельки, лямки, полоски опутали её талию, бёдра и ноги. Наполовину она освободилась, уже осталось немного, но зажатые под мышкой плавки и занятая таким образом правая рука не давали закончить дело. Это была девчонка из соседнего номера, она отдыхала с родителями и они звали её Ритой. Раздевалка оказалась открытой, потому что какая-то малявка, зажав в одной руке яблоко, другой, играя, раскачивала дверцу из стороны в сторону.
Я стрельнул глазами по сторонам. Немногочисленные посетители пляжа были заняты своими делами и никто не обращал внимания на объект моих наблюдений. Сердце стучало как бешеное, до заветной дверцы было не больше пяти шагов. Но я уже говорил, что моё тело в тот момент не принадлежало моей голове: как завороженный, я пополз по песку в направлении раздевалки…И тут ОНА обернулась! Мы встретились взглядами: я – ползущий на животе, и она – вполоборота, уже переодевшись, с купальником в одной руке и полотенцем в другой. Малявка с яблоком убежала к реке.
– Иди сюда, – тихо, почти одними губами скомандовала Рита.
Я примёрз к песку. Сердце прыгнуло от пяток в самые корни волос на макушке. В голове шумело, я подскочил и быстро забежал в раздевалку, закрыв за собой дверь. Рита бросила на дверь полотенце и купальник…В двадцати шагах от нас мирно жарились на солнышке её и мои предки, а наши руки здесь, в раздевалке искали, искали, искали…
Искали то, что нашли… через долгих десять лет.
Та, «детская», часть истории закончилась банально. Какая-то подслеповатая тётка запёрлась в раздевалку, когда мы прижались друг к дружке. Тётка заорала благим матом, наши родители обернулись, мы по одному выбежали из нашего укрытия. Рита побежала в корпус, а я в противоположную сторону, к клубу. Меня догнал мой отец и дал пощёчину, назвав зачем-то «сволочью». Затем прибежала мать и говорила какие-то ненужные слова, а в стороне, опустив голову, стояла сестра – дважды любимая и дважды «разводная», так бывает…Это был тяжёлый день: я был отличником, комсомольцем и вообще хорошим мальчиком, а тут вдруг такое…Единственное, что я знал о Рите, это то, что она приехала из Новороссийска, что было странным – с моря? И сюда? И ещё после случившегося на пляже я знал, что родинки бывают не только на плечах и шее…

Пронеслись десять лет, счастливых и разных. Позади были уже настоящие романы, бурные ночи, встречи и свидания, много чего. И вот – Анапа, май (снова май!), но 1985 года.  Я возвращаюсь с отдыха: Туапсе, Геленджик, Джанхот (ах, Джанхот! Боже мой! Это – на всю жизнь…) Так вот, Анапа, аэропорт, вечер, до моего рейса больше часа, поэтому я зашёл в бар.
Уютный небольшой прохладный зал на втором этаже, негромкий «Би Джиз» - студенческая ностальгия. В углу за столиком – пожилая пара. У стойки три стульчика – девушки с бокалами в руках болтают о чём-то своём, изредка отшучиваясь от навязчивого бармена. Я подсел за стойку, попросил холодный «Совиньон», но…глотнуть вина в этот раз было не суждено: одна из девушек обернулась и - наши взгляды смешались в жгучий коктейль! Воспоминания обрушились, как «девятый вал»!
– Рит, ты чего? – окликнула девушка свою подругу. «Рита?! Господи, не может быть!» – застучало в висках.
– Рита? – переспросил я.
– Слушай…те…Постой-ка…– привстала она со стульчика.
 – Я! Это я, да! – я вскочил, опрокинув свой бокал.
Мы буквально прыгнули друг другу в объятия: она – вся такая же хрупкая и почти неизменившаяся, даже волосы коротко стриженые, как тогда – прижалась ко мне всем своим горячим телом. За какое-то мгновение в памяти пронеслись пляж и раздевалка, малявка с яблоком, полотенце и та родинка, отцовская пощёчина и стыд…
– Рит, на самолёт не опоздай, – попутчица Риты, не отводя глаз от внезапной парочки сумасшедших, медленно поднесла к своим губам бокал.
Девушка всё поняла, или думала, что поняла. Едва ли мы сами сознавали, что это не сон. Рита вцепилась в мою руку, а я крепко сжал её, как будто мы оба боялись, что невидимая сила вновь разлучит нас. Мы сели в какую-то машину, в которой даже не было водителя. Помню, ответили вместе, когда хозяин машины, заглянув в открытое окно его авто, спросил:
– Куда?
– Отсюда.
– Ясно, – отвечал таксист, пожилой грузин. – Тут нэдалеко. Чэтвэртной за сутки. Вам панравыца!
Мы ехали и разговаривали глазами. Каждый из нас вдруг открыл для себя, что глазами можно сказать намного больше, чем словами. А одно прикосновение пальцем к губам – это целая длинная речь о любви. Уже было ясно, что сегодня никто никуда не летит и всё, что с нами происходит, уже не зависит от нас. Как тогда на речном пляже, когда мой мозг швырнул моё тело на произвол судьбы…
Горное селение, где мы оказались, было точно рай на Земле. Уехал «жигуль» с грузином, ушла хозяйка нашего временного пристанища, нырнуло солнце за горную гряду и ударил запах мандаринов и свежескошенной травы, и ещё тонкий запах её волос. Мы стояли в оцепенении, словно боясь нарушить гармонию мира.
– Этого не может быть, – шептала она.
– Я сойду с ума, – отвечал я.
…Всё смешалось в одно мгновение. Мы были одним клубком, горстью миндаля, красным гранатом без кожицы, гроздью винограда! Трава и её волосы, плечи и небо, мои руки и её родинка, её крик и наше дыхание…Мы перекатывались в траве по валяющимся всюду мандаринам и брызги сока разлетались под нами, мы кричали глазами и говорили руками, наши губы ловили запахи цветов, а цветы смотрели на нас и мечтали стать деревьями, чтобы дарить нам свою лунную тень…
Я не знаю, что это было! Шторм, ураган, – когда небо и земля меняются местами! Мы любили друг друга, будто в отместку за тот день, когда нас разорвали, как если бы завтра мне нужно было идти на войну или улетать в космос навсегда…Когда нам нужно было отдышаться, мы лежали в траве и кормили друг друга виноградом из корзины, что стояла здесь же, под мандариновым деревом. Потом снова бросались в море любви и горячими губами искали ещё не обласканные островки на наших телах…Перевернулась корзина с виноградом, и тёплые белые гроздья сделались нашим покрывалом. Сочные большие ягоды лопались и выплёскивали аромат, который усиливал все остальные чудесные запахи…
– Милый…– шептали её губы, если они не были покрыты поцелуем. «Странно, – сквозь дурманящую пелену в голове пробивалась неясная мысль, – откуда она знает моё имя…» И я вновь улетал в небеса, парил и низвергался в пучину, снова взмывал ввысь, летел и задыхался в брызгах бешеного водопада!
…Рассвет застал нас под тем же мандариновым деревом, среди разбросанных раздавленных оранжевых плодов, в скомканной траве, измученных и счастливых.
– Доброе утро! – разбудила нас пролетавшая над садом чайка, торопясь к морю на свою птичью работу.
«Несчастная, ей на работу, а у нас выходной…» – думали мы и отвечали:
– Привет!
Мы посмотрели друг на друга: на кого мы были похожи? Голые, все в мандаринах и винограде, прилипшими тут и там к телу травой и виноградными косточками, и так похожие на грешных Адама и Еву – только яблока в руке Риты и не хватало. Мы расхохотались.
– Сумасшедший дом! – сквозь смех сказала Рита.
– Самый лучший сумасшедший дом в мире, – серьёзно согласился я.
Наконец мы вошли в жилище. Оказалось, там был душ и отличная большая кровать. Мы переглянулись и воспользовались только душем. Стоя под струями тёплой и немного солёной воды, я спросил Риту, откуда она знает, как меня зовут, ведь она ни разу не спрашивала об этом. Она ответила просто, что знала об этом почему-то всегда. А почему, и сама не знает.
Потом приехал тот грузин, спросить, не надо ли чего? Съездить куда или что? Мы посмотрели на часы на веранде: было девять утра, а когда мы приехали сюда, было восемь вечера. Я сказал об этом Рите, на что она удивилась:
– Как быстро пролетел этот час…
– Действительно, от восьми до девяти – один час, – улыбнулся я. Рита обняла меня за шею:
– Давай уедем. Не будем портить этот самый волшебный час в жизни.
Мы пошли к машине. Как-то неправдоподобно быстро доехали до аэропорта. Молчали. Её глаза были полны слёз, а моё сердце было готово разорваться. Вчера мы собирались лететь одним рейсом в Москву, но улетели совсем в другую страну… А сегодня я летел в Киев, а Рита в Ленинград. Всё изменилось – мир перестал быть рациональным, а мы по-прежнему не принадлежали самим себе, потому что в наших головах пульсировало одинаковое: «Поздно, поздно…» Счастье, что я улетал раньше, иначе умер бы прямо в зале ожидания.
– Но почему Ленинград? – кричал я, – ведь ты живёшь в Новороссийске?!
– А почему Киев?! – плакала она, – ведь ты собирался…– она всхлипнула и уронила свою красивую голову на моё плечо, не больно ударила маленьким кулачком меня в грудь, и сквозь слёзы я услышал последнее: «Ну почему ты так долго искал меня???...»

Сидя в самолёте и глядя в иллюминатор на удаляющуюся фигурку Риты, я, до этого дня не сочинивший ни строчки в стихах, вдруг стал читать про себя невесть откуда сошедшие в сердце слова:
…Случайного знакомства лёгкое воспоминанье.
Аэропорт Анапа. Май. Ты помнишь?
Разморенные южною жарой, томящиеся в ожиданье…
Воспоминанье это или сон лишь?

Кроссворд, мороженое, камера хранения.
- Как Вас зовут? А Вас?...И откровения,
И разговор, так, в общем, ни о чём.
Слова просты, смущенье ни по чём!

Анапа – Киев. Дрогнули моторы.
Мы были вместе ровно час.
Тебя я вспомнил очень скоро.
Меня ли вспомнишь ты сейчас?...

А может, ничего и не было? Ну какой, например, виноград в мае? Или это была НЕ ТА Рита?
А может, это просто мандариновый сон…?


Владимир Дегтярский