Две характеристики

Лев Розенберг

Много лет тому назад в нашем городе несколько небольших артелей по производству мебели объединились в одно предприятие. Со временем поменялись руководители цехов (артелей), вместо старых, без всякого образования директоров появились молодые образованные инициативные начальники цехов. Эти перестановки и специализация производства позволили новому предприятию значительно увеличить количество выпускаемой мебели, по качеству не уступающей зарубежным аналогам.
Прошло каких-то десять-пятнадцать лет, и мебельное объединение уже могло позволить себе построить новые цеха и оснастить их современным оборудованием, своими силами начать строить квартиры для рабочих. Правда, хорошей мебели для новоселов по-прежнему не хватало. Мебельное предприятие, из года в год увеличивающее выпуск своей проекции, пока еще не могло угнаться за количеством новоселов.
На больших праздниках объедение «Мебель» проходило по площади мимо трибуны уже не отдельными колоннами по сто – сто пятьдесят человек, а огромной колонной, растянувшейся на целый квартал, под своей духовой оркестр, и впереди на открытых машин красовались лучшие образы мебели, гордость нашего объединения.
Со временем рабочие небольших цехов перебрались на основное предприятие, а их территории перешли в фонд города, и на месте прежних артелей появились: мастерская по ремонту домашних электротоваров, двухэтажный детский сад,  кинотеатр. Из старых мебельных артелей осталась только одна, артель «Первое мая». Она находилась за чертой города, и на ее территории отцы города вовсе не претендовали.
Возглавлял эту артель бывший участник  Второй мировой войны Яков Борисович Крумер. Небольшого роста, сильно похрамывающий, с палочкой человек. Иногда казалось, что все болезни человека просто присосались к нему одному. А он, несмотря на все эти «бесплатные подарки судьбы», сквозь близорукие очки светился добротой и огромным желанием жить и успеть для людей сделать как можно больше хорошего, оставить после себя  добрую память.
 С утра, по дороге в свой кабинет он обходил весь цех, заглядывал в каждый уголок, здоровался со всеми рабочими. Со стариками, с которыми он работал уже давно, не один год, он вначале снимал свои очки, пристально всматривался своим близорукими глазами собеседнику в лицо и, наконец, узнав его, подавал свою маленькую пухленькую ручку для рукопожатия.
С молодёжью у него был совсем другой разговор.
 – Сёма, останови станок и немедленно застегни на рукавах пуговицы. Шлимазл, тебя за рукава ведь может затянуть в станок.
– Сергей, застранец, сколько раз тебя можно просить складывать аккуратно детали в стопку и не ставить детали прямо к станку и к себе под ноги! Не спеши, что не успеешь сделать за смену, останешься на час после работы и доделаешь.
В отделочном отделении Крумер продолжает останавливаться возле каждой работницы.
– Сарра, – обращается он к пожилой отделочнице, запыхавшейся от быстрой ходьбы, но вовремя прибежавшей не работу. – Опять ты с утра бежала на работу, и это все из-за твоей любимой дочки. После работы помоги ей и приготовить, и убрать,  и с внуками повозиться, а утром перед работой внучку поднять, одеть и отправить в детский сад.
– Успокойся, Борисович, конечно, мне тяжело, но кто, скажи, ей поможет, если не мама? Муж? А, её муж объелся груш, вечно по командировкам.
– Сарра, передай свой дочке, что если она впредь будет мучить мою лучшую отделочницу, я на нее подам в суд. А сегодня вечером жди меня в гости. Я приду и как следует отругаю твою дочь, а не поймет, отшлепаю ремнем, как непослушного подростка.
– Здравствуй, Сима! – Яков Борисович похлопал по спине шлифовщицу. – После работы зайдешь ко мне в кабинет, у меня для твоего сына есть подарок. В слесарке, по моей просьбе, для твоего Ромки сделали машину по размерам в три раза больше, чем продают в магазине. В ней можно и перевозить игрушки, и самому покататься. А чего ты, Сима, так вздрогнула, когда я тебя похлопал по спине? – хитро улыбнулся Яков Боисович. – Видно, я, хоть и старый и слепой, но в целом еще парень о-го-го. Да ты особо не переживай, что растишь сына без мужа. Ты у нас молодая, красивая, еще встретишь хорошего мужика, который полюбит и тебя, и твоего сына, а вечером еще и захочет тебя раздеть.
– Ой, что вы такое говорите, Яков Борисович? Я не такая, чтобы первому попавшемуся броситься на шею, а тем более, чтобы кто-то меня раздел.
– Симочка, ты меня, старого, просто не так поняла, – хитро улыбнулся Яков Борисович. – Я имел в виду, что если он купит для тебя свадебное платье, то прежде, чем его надеть, надо старое раздеть. Скажи, как тут можно обойтись без мужчины? Ох уж эти девки, шуток совсем не понимают!
В городе шутили, что в артель «Первое мая» может устроиться любой, но не каждый. Сегодня ты работаешь восемь часов, а завтра много появилось работы, нужно поработать уже по десять часов. А если надо для плана, нужно выйти на работу и в субботу. За счет регулярных переработок заработок у рабочих был выше, чем на основной фабрике процентов на двадцать-двадцать пять. Слесари-ремонтники и электрики всегда старались качественно делать ремонт оборудования. А в дни, когда все работало, они не сидели без дела, как в объединении, а занимались крупным ремонтом, ремонтировали списанные в утиль детали с основного предприятия, и из отходов делали детские игрушки, стульчики, кроватки для кукол, отремонтировали ходунки, манежи, кроватки, которые приносили работу из-за ненадобности. Во дворе цеха своими силами сделали небольшой фонтан, посадили две клумбы цветов, поставили скамейки.
Работали в цехе в основном шестьдесят процентов рабочие еврейской национальности. Рабочих других национальностей не устраивал ненормированный рабочий день и строгая дисциплина. Где это видано, часто возмущались они, что после основной работы нужно к праздникам оставаться на час, а иногда и на два, чтобы отремонтировать и покрасить свой цех и причем абсолютно бесплатно. Руководство объединения старалось не вмешиваться в работу артели, она по-прежнему называлась «Первое мая», хотя официально была одним из цехов объединения. План в независимости от поставок всегда досрочно выполнялся, внешний и внутренний вид цеха выглядел всегда предпочтительней любого другого цеха, а если по какой-то причине надо было незначительно увеличить план выпуска мебели в отличие от других цехов, встречный план тоже выполнялся в срок.
А сегодня у нашего Якова Борисовича обычный рабочий день. Все как обычно: рабочие работаю, оборудование все крутится. На столе зазвонил телефон:
– Да, товарищ первый секретарь парткома. Я вас слушаю, – Крумер закрыл трубку рукой. – Огрейсер пурец, да арбет влох фун а бейгеле (большой деятель в работе, дырка от бублика). Але, так вы говорите, что завтра в 16-00 заседание парткома. Знаю, обязательно и я, и члены парткома придем вовремя. Конечно, мы обязательно выступим. Мы все под большим впечатлением от недавнего съезда нашей любимой партии. Прямо вчера у меня в кабинете собрался весь актив нашего цеха, обсуждали доклад генерального секретаря нашей партии и решили в честь съезда партии принять новые социалистические обязательства, выполнить годовой план к 28 декабря на три дня раньше срока.
Крумер положил трубку на стол глубоко вздохнул:
– Ди штуб брэнт, нор дэр зейгер гейт (дом горит, а часы идут), агицин паровоз для меня партком. Соберутся пустомели. Сами не работают и другим не дают. Хорошо немного всех подкрутят, сделают план на пару дней раньше, а потом с первого января по десятое будут отмечать новый год. Дер коп из до нор сэйхл из нито (голова есть, а ума в ней нет),  – снова вздохнул Яков Борисович.
В общий десятиминутный перерыв в кабинет заглянул Муля Глубокин – бригадир одной из бригад сборки мебели.
– Яков Борисович, ты свободен?
– Для тебя, Муля, я всегда свободен, заходи.
– Начну сразу, без предисловий, – сказал Муля. – Яков  Борисович, у меня большая радость. Моя дочь, наконец-то, получает квартиру и скоро недели через две-три со своим семейством, с мужем и двумя детьми (моими внуками), собирается переезжать от меня. Я хотел бы ей в подарок на новоселье подарить салон мягкой мебели. Походил я по магазинам, такого, как я хочу, нет, а чтобы купить такой, как мне надо, нужно записываться в очередь и ждать два месяца. А мягкий уголок нашего цеха мне бы очень подошел.
Крумер снял очки и стал пристально всматриваться в Мулю.
- Ой, вейз мир. Посмотрите,  люди, на этого говнюка. Он хочет для своей дочки красивый мягкий уголок нашего производства и поэту сейчас крутит передо мной всем тем, чего у него давно уже нет и, не знаю, или когда-то там что-то было. Нет, чтобы сразу прийти ко мне и сказать по-человечески: Борисович, помоги! Так он, как говорят древние евреи, ищет счастье на стороне (ми зухт гликн), бегает по магазинам, хочет как мишугинем (дурак) что-то хорошее без блата купить. Ты знаешь, Муля, сколько в магазине стоит такой уголок? Еще не знаешь. Так я тебе скажу. Записывай. Заведующему магазина надо дать 50 рублей, чтобы тебя поставить на льготную очередь, 800 рублей стоит сам гарнитур, 150 – доставка гарнитура и сборка. А сейчас скажи мне, Муля, за двадцать лет работы в нашей артели ты уже стал миллионером? Пока нет? Не может быть. Так скажи мне, как ты на свои 250 рублей в месяц можешь так просто-запросто зайти в магазин и купить мягкий уголок за 1000 рублей? А сейчас садись и слушай меня внимательно. Ты хоть на самом деле и большой говнюк, но для меня ты свой человек и даже друг, и я всегда во всех делах могу полностью положиться на тебя. В общем, так. Ты, как опытный столяр, в свободное от работы время выбираешь из стопки забракованных в других цехах детали шкафов на дрова подходящие детали на один шкаф, то есть там были и двери,  и боковины, и все остальные делали, не мне тебя учить. Делаешь из этих списанных деталей не детали, а просто игрушки. Спешить особенно не надо, не успеешь сделать за день, сделаешь за два, за неделю. А завтра приносишь и кладешь мне на стол триста рублей. Это за обивочный материал, детали, работу и за все остальное, что тебя совсем не касается, и через неделю, а может, и две, точно я тебе скажу дополнительно, в пять часов вечера мои грузчики привезут и занесут тебе твой мягкий уголок по указанному тобой адресу. А сейчас возьми каталог и подбери себе цвет обивочного материала. Посоветуйся дома с зятем и дочкой, а завтра скажешь мне. А теперь скажи мне, Муля, что ты сейчас думаешь на своего начальника цеха. Большой говнюк, совсем не думает о рабочих?
– Спасибо тебе, Яков Борисович! Здоровья  тебе и много лет жизни.
– Да, Муля, ты прав, – вздохнул Крумер. – Немного еще здоровья мне бы совсем и не помешало, но я согласен даже чтобы и худшего уже не было. А сейчас все, Муля, перерыв у вас кончается, иди работать. Да что еще я хотел тебе сказать, ты же понимаешь, что в нашей артели работают двести человек, и для всех хорошим я быть просто не могу, хоть и очень стараюсь.
– Все понятно, Яков Борисович, будут спрашивать, скажу, уголок купил в магазине.
– Не совсем так, Муля. Будь капельку евреем не только по документам. Ни перед кем никогда не отчитывайся. Кому какое дело, что ты купил, где ты купил и для кого. Все, иди не дури мне голову. Мне тоже надо поработать, подготовить разные отчеты, сделать разные подсчеты. Подсчитать, сколько и чего еще нужно сделать для выполнения месячного плана.
Кто-то опять тарабанит в дверь. Наверное, сегодня мне всем не дадут поработать. Да-да, войдите.
Дверь приоткрылась, и в проеме показалось довольное и хитрое лицо электрика Миши Степаненко.
– Разрешите, Яков Борисович?
– Заходи, заходи, Мишенька. Вос герцах? (Что слышно?)
– Вос герцаз, вос герцах, – растягивая слова, пропел Миша. – А потом сощурив хитрые глазки, сказал серьезно: – Алц гут (все хорошо).
– Молодец, Мишенька, ты единственный человек в нашей артели, которому всегда все хорошо, как у вас молодых говорят, «все по барабану». Так что тебе надо? Ты же так просто по-дружески ко мне не придешь.
– Что мне надо, что мне надо? – задумался Миша, а потом, вспомнив, сказал:  – Да ничего, Борисович, мне не надо. Просто завтра с утра я решил сходить к врачу, что-то поясница разболелась. Вы меня не отпустите на пару часов?
– Мишенька, ты пришел ко мне, к старому еврею, чтобы доставить ему немного радостей? Так у тебя это получилось. Конечно, иди к врачу, я отпускаю тебя. Для меня, Мишенка, это большая радость, когда мои близорукие глаза хоть несколько часов в день не будут тебя видеть.
– Ты, Яков Борисович, зря на меня сердишься, – обиделся Миша, а потом, улыбнувшись, добавил: – Чем злиться, лучше посмотри. Что я тебе принес в дипломате. – Он подошел к столу и растянув в улыбке рот, стал вынимать из него пакеты. – Моя мамочка передала вам небольшой подарок. Вот возьмите: палочка сервелата, две баночки черной икры и четыре баночки баварского пива на десерт.
– Спасибо, Мишенька. Спасибо, – поблагодарил Крумер, пряча пакеты в стол.
– Смотрю я, Мишенька, на твое вечно улыбающееся личико и задумываюсь: для чего мои родители, твои дед с бабушкой и тысячи других делали когда-то революцию. Думаю, совсем не для того, чтобы ты, таким, как ты жилось хорошо, для которых вся жизнь – сплошное развлечение, что на работе, что после на разных дискотеках, с сомнительными девочками.
– Пока человек живет, надо от жизни брать все, что может. Какую жизнь мне дали мои родители, так я и живу. Помнишь, как мы учились с твоим Ромкой в школе? Про нас всегда писали и рисовали в школьной стенгазете. Твоего Ромку всегда верхом на пятерках, скачущего к звездам, а меня верхом на единице с сигаретой в зубах. Ну а что дальше. Твой Ромка пять лет не ходил гулять, все сушил свои мозги в институте, а что потом. Он инженер-технолог с окладом в 150 рублей, а я, простой электрик, с окладом в 200 рублей. Ромка по полчаса ждал всегда автобус, чтобы в переполненном автобусе приехать на работу, а мне по окончании школы папа сразу купил «Жигули». И обещал, когда я женюсь, подарить мне иномарку. А женился Ромка на простой медсестре с окладом в 90 рублей. Так вот, Борисович, делает детям жизнь не институт никакой, ни партия, а наши родители.
– Да, Мишенька, твой папа очень большой человек и не только в нашем городе. И мне, как простому начальнику цеха и при том еврейской национальности, надо всегда держать свой язык за зубами и терпеть тебя. А ты, Мишенька, на мою радость единственная моя головная боль. Когда тебя ставят на вторую смену дежурным электриком, я дома до часу ночи не могу уснуть, все думаю и жду, не дай бог, в цеху что-то случится или мой Мишенька что-то спалит, какой-нибудь станок или загорится от короткого замыкания отделочное отделение. А в чем единственном я спокоен, это в том, что тебя, как слабенького электрика никогда не долбанет током. Таких, как ты, даже ток не берет. Как ты, Мишенька, сумел поступить, а потом и закончить энергетический техникум, я просто не представляю. Вчера я попросил тебя по-простому, по-человечески: ты можешь обесточить фрезерный станок, на нем в обед нужно заменить ремни? И что ты мне ответил, помнишь? Хорошо, Борисович, сделаем, не переживай. И что ты сделал, помнишь? Я напомню. Ты вместо того, чтобы опустить на электрощите предохранительную ручку вниз, перерубил топором электрический кабель. И наш второй электрик, Ресин Сема, кстати, даже не заканчивающий никакого техникума, полчаса, по памяти, даже не прозвонив провода, вначале временно соединил провода, а потом, уже ночью, когда ты уже под одеялом видел второй сон, заменил весь кабель от станка до электрощита. А начало прошлой недели помнишь? С новой линии, только после обеда вступившей в эксплуатацию, чисто из хулиганских побуждений ты вытащил предохранители, которые тебе совсем и не нужны были. Просто ты хотел посмотреть, как оперативно ее отремонтируют. К линии тогда сбежались все инженеры фабрики, и целый час ползали вокруг нее и гадали, почему линия перестала работать? Хорошо, что наши инженеры догадались с электроцеха позвать дядю Руву. Он по привычке, даже не взглянув на чертежи, сначала проверил предохранители, и линия заработала. А когда тебя, Мишенька, за чем-то посылают в электроцех, то все готовые перемотанные моторы пять минут не работают. А помнишь, как ты через проходную фабрики для кого-то решил вынести дрель, электро-отвертку, моток электропровода и катушку изоляционной ленты? Помнишь? И был остановлен охранником фабрики. И мне уважаемому на фабрике человечку, начальнику цеха, пришлось два часа уговаривать охранника отпустить тебя и не составлять на тебя акт о задержании. И если бы тогда не двухкилограммовый кусочек копченого лосося, подарка твоей мамы, так в тот момент очень нужный моей Ханочке для аппетита после тяжелой болезни,  с тобой, Мишенька, разбирались бы внутренние органы милиции. И мне, старому больному еврею, с запущенным гастритом, не пришлось бы пить на брудершафт с охранником по полному стакану дешевой водки, которой в обычное время мне хватает на все русские и еврейские праздники в году. Все, Мишенька, пожалуйста, уходи из кабинета, не расстраивай меня, пока я хороший, сделай так, чтобы хотя бы сегодня мои глаза тебя не видели.
Мишенька, довольный, вышел из кабинета начальника цеха, а Яков Борисович снял свои очки и задумался: и откуда у некоторых людей такое безразличие ко всем и ко всему, и что из таких будет завтра.
Иногда Крумер при встрече с друзьями жаловался на фабричных горе-руководителей:
– Вы представляете, два раза в месяц минимум в каждом солидном цеху происходит разбор полетов. В пересменку в цеху собираются рабочие двух смен и минимум час одни не могут уйти домой, а другие приступить к работе. Все вместе разбирают проступок нескольких молодых парней, выпивших перед обедом бутылку водки одну на шестерых. Начальник цеха, парторг, комсорг и минимум пять-десять рабочих должны обязательно выступить и заклеймить позором нерадивых работников.
– Паршивцы, шалопаи, – ругает начальник цеха нерадивых рабочих. – Я никогда не думал, что у меня в цеху работает столько пьяниц. Предлагаю в качестве наказания перевести этих бездельников и пьяниц на два месяца на разряд ниже, а в этом месяце срезать у них по пятьдесят процентов премиальных.
Я смотрю со стороны за этим линчем молодых рабочих и сам себе думаю: «Кто дал право администрации этого цеха наказывать рабочих ими же уже заработанными деньгами. А если здоровые молодые парни перед обедом и выпили по сто грамм, это же все равно, что в машину, еле ползущую, почти без бензина, пять человек в бак для горючего влили каждый по сто грамм и машина наша уже не ползет, как черепаха, а летит, как гончая на всех порах. Собрать рабочих всего цеха и похвалить за хорошую работу, это еще куда ни шло, но ругать… за что? И кто только родил таких уродов? Точно, не еврейская и не русская мать. Вы знаете, всем кажется, что еврейские рабочие просто паиньки и никогда на работе не берут по сто грамм. Ой, я вас умоляю! Вы не представляете, сколько раз а год я ловлю выпивающих перед обедом. Они бедные, как меня увидят, начинают просить, как нашкодившие пацаны перед своим отцом с ремнем в руках:
– Борисович, честное слово, это мы пьем в последний раз.
И так красиво они меня уговаривают, ну точно, как жених свою невесту за десять дней до свадьбы. Бог с ними, – думаю, – пусть пьют, если по чуть-чуть, это ведь не преступление какое-нибудь. Что в стаканах понемногу – это святое, пейте, ну а что до остального – у меня строго, как в газетах «Пьянству бой!», и я забираю все горючее прямо с бутылками. И кто-то из ребят даже помогают мне отнести все конфискованное в мой сейф в кабинете. Бывает, правда, что и не уследишь. Вот, например, Данченко Володя – мой лучший слесарь-ремонтник всего мебельного объединения. Так вот, пришел на прошлой неделе на работу во вторую смену просто никакой. Наверное, влил в себя столько горючего, что его хватило бы заправить самолет, летящий из Москвы до Тель-Авива.
– Понимаешь, Борисович, – распевая слова, говорит мне Данченко. – Сегодня друга провожал в Израиль. Уехал, зараза, на совсем, и когда мы с ним снова увидимся. Ну, скажи, Борисович, как я мог с ним просто так проститься, без нескольких раз по сто грамм. Ну ты же человек, я тебя очень уважаю, и ты сегодня должен меня понять. Скажите, друзья, что я должен был делать с Данченко? Позвонить парторгу? Директору? Собрать на целый час весь цех? Наказать рублем? Для этого нужно быть полным идиотом. Я по телефону срочно вызвал такси и веду Данченко под руку к машине. И надо же, нам навстречу на своей «Волге» выезжает сам генеральный директор Колодяжный.
– Яков Борисович, что это с Данченко?
– Устал он, сегодня немного перетрудился, вот и сердце прихватило, лоб покрылся испариной. Решил я отвезти его в поликлинику к кардиологу.
– А почему не вызвал «скорую помощь»? – спросил генеральный.
– Звони уже несколько раз, – соврал я. – Она все занята да занята. А дозвонился бы, так приехали бы не раньше, чем через полчаса, а позвонил в диспетчерскую такси, приехали чик-чак, за пять минут. – И спрашиваю Володю: – Сможешь сам сесть в машину?
– Яков Борисович, спасибо, нет проблем.
Я уселся рядом с водителем такси и сказал ему: «В поликлинику». Такси тронулось с места, и уже в дороге я сказал водителю домашний адрес Данченко: – улица Станционная 17. Данченко со своими проводами друга попал в мой черный список. Чтобы я его вычеркнул из списка, ему надо бесплатно отработать две лишние смены. А у нас в артели иногда бывает, что кто-то заболел и некому за него отработать смену. А мой Данченко матер на все руки. Надо что-то срочно отремонтировать, – пожалуйста, отработать смену на каком-нибудь станке, тоже пожалуйста. На конвейерной сборке его тоже учить ничему не надо.
Когда дома я своей жене рассказывал, как у меня прошел очередной рабочий день, она однажды спросила:
– Скажи, Яков, а что ты делаешь с этим спиртным, что конфисковал у рабочих?
– А ничего, – отвечаю. – Это все их, им и распоряжаться этим. Перед большим праздником я обычно все это горючее привожу на фабрику и отдаю рабочим. А они,  запасшись домашней закуской, на зависть всему объединению «Мебель» выставляют на столы целый ряд бутылок. Иногда две-три они просто дарят рабочим других цехов. Ну а наши партийные руководители, как всегда, когда им очень надо, забывают о приличии и, если их приглашают к столу, охотно пропускают вместе с нашими рабочими на халяву для обогрева по пару рюмочек.
– Борисович, можно? – в проеме полуоткрытой двери показалась голова электрика Миши.
– Входи, входи, Мишенька. Ты у меня всегда желанный гость. Чем ты на этот раз обрадуешь? Что успел нового натворить?
– Да ничего, Борисович, сегодня я еще не натворил. Можешь спать спокойно, – и, видя довольную улыбку Якова Борисовича, продолжил: – Вчера вечером мой папаша сказал мне: «Все, Михаил Данилович, хватит тебе каждый день на работе лынды бить. Я подыскал для тебя новую солидную работу, если ты немного напряжешься, я думаю, обязательно с ней справишься. Скоро, возможно, через месяц, от силы два, Крумер уйдет на пенсию. Я с вашим директором подумали хорошенько и решили, а почему бы тебе после Крумера не возглавить цех «Первое мая». Ты хоть и порядочный оболтус, но по характеру весь в меня, так что руководящая жилка в тебе есть. На первых порах тебе поможет заместитель Крумера – грамотный умелый производственник Андреев, а потом Андреев пойдет на повышение, возглавит производственный отдел, а ты, Миша, станешь полноправным начальником солидного цеха.
– Все, Мишенька, я тебя хорошо понял, – вздохнул Яков Борисович. – Такие перестановки не для моего больного сердца. Я не хочу быть свидетелем, как мой цех, в который я вложил столько здоровья, любви и долгие годы своей жизни, будет рушиться на моих глазах. Все, я улетаю к своему Ромке.
Миша ехидно улыбнулся.
– Куда ты, Борисович, от меня денешься. Я тебя и в Израиле достану. Через три месяца у меня отпуск, и я улетаю отдыхать туда. Там и теплое море, и много друзей, да и лету всего три с половиной часа.
А через месяц у Крумера Якова Борисовича состоялся серьезный разговор с некогда своим близким другом, директором объедения «Мебель» Сергеем Колодяжным.
Колодяжный протянул Крумеру руку:
– Ты, Яков, на меня особенно не злись. Это – работа нашего парторга. Он в связи с массовым выездом евреев за границу развел среди коллектива объединения очень бурную деятельность. Скоро он и меня отстранит от должности и заставит выехать за границу. Я скажу тебе, Яков, я бы с удовольствием. Только куда? И кто меня отпустит? Я – русский, жена и дети тоже русские. Правда, у моего брата жена и  ваших чистокровная евреечка, они тоже намыливаются свалить в Израиль, даже достали где-то учебник по изучению иврита и каждый день его штудируют.
– Ты, Павел, мне зубы не заговаривай! – перебил Крумер. – Скажи лучше, во что я превратился для своей страны, в которой я родился и прожил почти семьдесят лет? Когда я воевал, был контужен, а после войны после разрухи из руин поднял нашу артель, боролся, чтобы из года в год в ней повышалась производительность, из года в год увеличивался выпуск хорошей мебели. Тогда Крумер был хорошим. А помнишь, как мы оба радовались за нашу великую страну, когда наши первыми покорили космос? А как мы с тобой за кружкой пива болели за наших хоккеистов, почти каждый год вывшими чемпионами мира? А сейчас, когда мой Ромка уехал жить в Израиль, ну что в этом, скажи, такого криминального? Парень нашел для себя классную высокооплачиваемую работу, купил там себе квартиру. Ему там хорошо – на здоровье. Нет, чтобы вместе с его родителями порадоваться за мальчика. Так нет. Столько у некоторых, особенно у твоего парторга, появилось зависти и злости, что у кого-то в чем-то лучше, чем у него, что я иногда удивляюсь, как такие люди, как наш парторг до сих пор не лопнули от злости. Вот почитай, Павел, две характеристики, написанные нашим «дорогим» парторгом на меня. –  Крумер достал из своего саквояжа два исписанных листика и протянул их Павлу.
Характеристика первая.
Характеристика на члена КПСС с 1960 года Крумера Якова Борисовича.
Крумер Яков Борисович, год рождения 6 марта 1924 года, женат – жена Крумер Софья Лейбовна, воспитательница детского сада, сын – Крумер Роман Яковлевич, студент второго курса Политехнического института.
Крумер Яков Борисович занимает должность начальника цеха объединения «Мебель» ранее являлся директором артели «Первое мая». За время работы показал себя грамотным, талантливым руководителем производства. Коллектив цеха, возглавляемый Крумером Яковом Борисовичем, ежемесячно перевыполнял месячные государственные планы при высоком качестве продукции.
Крумер в свободное от работы время занимался рационализаторской работой, экономический эффект от которой исчисляется десятками тысяч рублей.
Постоянно повышает свой идейно-политический уровень, выписывает газеты «Правда» и «Известия». Посещает постоянно кружок по изучению «КПСС – руководящая сила нашего народа». По характеру спокоен, уравновешен, вежлив, принципиален и строг к нарушителям трудовой дисциплины. Ведет большую культурно-массовую работу, является членом парткома по управлению ВЛКСМ.
Имеет правительственные награды за участие в Великой Отечественной войне и за успехи на трудовом попроще.
Ранее за границей не был, родственников за границей не имеет. Переписку с иностранными гражданами не ведет. Самые близкие родственники под судом и следствием не состояли. Партийных взысканий не имеет.
Администрация, партийная и профсоюзная организации объединения «Мебель» рекомендуют кандидатуру Крумера Якова Борисовича для поездки в Социалистическую Федеративную республику Югославия в качестве туриста по партийной путевке сроком на 10 дней в счет очередного отпуска и несут за него полную ответственность.
 Характеристика обсуждена на партийном собрании и утверждена на заседании  парткома 31.V.1961.
Протокол №27.

Характеристика вторая.

Характеристика на бывшего начальника цеха объединения «Мебель»
Крумера Якова Борисовича.

Бывший начальник цеха Крумер Яков Борисович за последнее время из верного помощника нашей коммунистической партии превратился в ее идеологического противника, поддался чуждой нам западной пропаганде, открыто пропагандирующей выезд из нашей страны граждан еврейской национальности за границу в Израиль, США и другие капиталистически станы, с которыми у нашей партии большие разногласия в вопросах политики, экономики и демократии.
Он всем советует каждому решать самому за себя, где ему жить и как Крумер Яков Борисович, поддавшись западной пропаганде, разрешил выезд за границу своему сыну вместе с его семьей, кстати, его сын и его жена оба получили бесплатное высшее образование в наших вузах. А спустя пять лет, по просьбе сына, Яков Борисович отправил в Израиль лечиться и свою жену, будто бы на лечение в лучших клиниках, тем самым унизив возможности отечественной медицины. Мы знаем, что хорошее лечение за границей стоит огромных денег. Скажите, откуда у простых советских людей могут быть такие большие деньги. В своих пропагандистских целях его жена пишет своим подругам, что в каком-то бейт холиме ей поставили в позвоночнике диск на место, и она ходит сейчас без костылей. А после лечения глаз в том же бейт холиме каким-то Лазарем она уже читает газеты абсолютно без очков.
Мы связались с нашей больницей, с лечившими ее когда-то нашими врачами, и они сказали, что все, что пишет Сожья Лейбовна своим подругам, это просто полнейшая пропаганда. Ее диагноз полностью лечению не подлежит и что ее абсолютно бесплатно по три раза в год клали в больницу и поддерживали ее здоровье.
Мы неоднократно предупреждали Якова Борисовича о его заблуждениях, но он из-за постоянного чтения запрещенной западной литературы и писем от сомнительных граждан, будто бы о полном достатке и повышенном внимании  к вновь прибывшим в Израиль, продолжает провоцировать наших граждан, в основном еврейской национальности, о выезде за рубеж на постоянное место жительства. Из-за чуждой нездоровой пропаганды товарища Крумера десятки специалистов еврейской национальности фирмы «Мебель» подали заявление об увольнении в связи с выездом на постоянное место жительства за границу.
На основании вышесказанного партком решил:
1. Считать Крумера Якова Борисовича дезорганизатором нашей партии и виновником массового выезда граждан в основном еврейской национальности из нашей страны за границу.
2. Просить администрацию объединения освободить Крумера Якова Борисовича от занимаемой должности и уволить с работы в связи с давно достигшего им пенсионного возраста.

На заседание Парткома объединения по вопросу исключения Крумера Якова Борисовича из рядов нашей славной Партии Крумер прийти не соизволил, а свой партийный билет самолично отнес в горком партии и кинул его в почтовый ящик.
Мы члены парткома и я лично как его секретарь признаемся, что просмотрели проникновения в наши ряды несознательных элементов и согласны за это упущение понести законное наказание вплоть до партийного выговора.

Секретарь парткома – Рябоконь А.Б.

Прочитав обе характеристики, Колодяжный вернул их Крумеру:
– Этими характеристиками, Яков, ты меня не удивил. В нашей стране мы живем в век диктатуры пролетариата. Как сказала нам наша коммунистическая партия, так и должно быть и не иначе. Правильно или неправильно, – это пока решать не нам смертным.
– Знаешь, Сергей, я сейчас в замешательстве. Я, Крумер Яков Борисович, отдав своей стране все свои силы, всю свою любовь и преданность стал ей уже совсем не нужен. Меня, давно достигшего пенсионного возраста, не попросили уйти на пенсию, как, я надеюсь, заслужил со всеми почестями, а просто выгнали за ненадобностью. В цех, в котором я проработал почти сорок лет, в который  вложил все свои силы и который стал моим вторым домом, меня без пропуска уже не пускают.
– Яков, не рви себе и мне сердце, успокойся. Ты скоро уедешь к своим в Израиль, и, поверь мне, это не худший вариант для тебя. Ты, наконец, поймешь, что такое настоящая жизнь. Вот мне без тебя будет действительно несладко. С одной стороны мне на голову понемногу садится  мой долбаный парторг, а с другой – ты уже знаешь сам, кого меня попросили назначить на твое место. Вот и думай, что мне делать. Назначить твоего Мишеньку и потерять передовой цех, или оставить свою работу и уйти, неизвестно куда.
***
Девятого мая, в честь Дня Победы, уже в Израиле, Яков Борисович еще много раз ходил вместе с ветеранами на парад по главной улице Ашдода. А потом после праздничного застолья, доставал из своей заветной шкатулки свои правительственные награды, грамоты, фотографии и две характеристики, вспоминал и рассказывал присутствующим о далеко не самых худших днях своей жизни.
1.4.2016