Отец

- Эх, тишь да благодать… Не бывает так – жди подарочка от фрицев… - сержант Андриенко сосредоточенно поправил каску и взял в руки отложенную винтовку, словно получив откуда-то сигнал о надвигающейся атаке.
Небо было все так же безоблачно, беспечные птицы то и дело пролетали над окопом, взлетая из высокой и сухой от солнца травы. Ничто не предвещало беды.

- Не буди лихо, пока оно спит тихо. – Досадливо отмахнулся старшина Максимов, краем уха уловив странное предсказание товарища. Он только что взялся за письмо домой, и совсем не хотел допускать мысли о том, что тишина может в любую секунду оборваться грохотом и смертью.
«Дорогая Вера! Прости, что долго не писал. Я жив-здоров – что со мной сделается? Не беспокойся обо мне – и оглянуться не успеешь, как встретимся снова с тобой. Как там Сашка и Анечка? Я…»
- Мины!!! – крик ужаса и гнева слился с пронзительным свистом.
«…вас люблю» - быстрым и неровным почерком, разрывая карандашом бумагу, дописал Максимов, и, вспомнив родственников Гитлера до седьмого колена, пригнувшись, побежал к блиндажу.
Взрыв раздался совсем рядом, и куда-то внезапно исчезли все звуки. Старшина упал, не разжимая руки со смятым листочком бумаги.
«Не успел отправить…»
А с гаснущего неба вдруг снова посыпалась земля с запахом сырости посреди душного августа…

- Вот и все, Вернер, возвращаемся домой!
- Долететь бы только! – стрелок бомбардировщика Ju-87 явно не разделял уверенности пилота. Там, внизу, шел жестокий танковый бой.
- Ты сегодня явно не в духе! Куда мы денемся?
…Удар, затем еще один. Самолет бросило куда-то в сторону, и двигатель замолк. Дождь из осколков. Свист из пробоин… Кровь. Никто даже не успел понять, что произошло. «Вот и долетались!» - мысль, как вспышка, вернула в сознание.
- Вернер!.. Падаем, Вернер… – немного оправившись, пилот толкнул стрелка в плечо, но тот, словно тряпичная кукла, завалился набок.
Сажать самолет было невозможно – оставшийся в живых лейтенант Люфтваффе Рихард Ланге больше не мог управлять машиной. Густая, горячая кровь заливала глаза, и он не видел ни воздушного противника, ни собственного местонахождения, в ушах предательски звенело, а тело стало как будто ватным. Не хотелось делать ничего. Можно ведь просто сдаться, окончить свой бой, и через 2000 метров встретиться с землей, слиться с ней в смертельном ударе. Но нет же, нельзя! Рано умирать!
Он не мог даже сказать, что за мысль вернула его к жизни, но какая-то неведомая сила заставила его собрать всю волю в кулак. Альтиметр показывал, что юнкерс стремительно терял высоту… Нужно прыгать – наверное, это единственный выход.

Белый купол повис в таком же белом, покрытом легкой облачной пеленой, небе…   
«Вот и все. Получилось…» - Рихард снова провалился в пустоту, не замечая, что ветер несет его на советскую территорию. 
«Понять бы, где я…» - он лежал на горячей земле, стволы деревьев бесконечным потоком расплывались перед глазами. Боль в теле только усилилась – вероятно, от новых ударов, полученных при падении. Как ему удалось сбросить парашют, висевший на соседнем дереве, и отползти метров на двадцать, Ланге не помнил. Но он был жив, к своему собственному удивлению.   
«Кругом, кажется, лес… Хорошо, если я на нашей территории. А если нет? Чертов парашют сейчас здесь всю Красную Армию соберет… Надо уходить». 
Было невыносимо душно. Лейтенант тяжелым, скованным движением сорвал с себя шлем и попытался встать. Земля качнулась. Снова звон в ушах. Темнота… 
В сентябре действительно начинало темнеть раньше. Легкие сумерки неумолимо густели прямо на глазах, словно неловкий художник, размывая очертания молчаливых вековых крон.   
- Пойдем напрямки – так долго добираться будем. – Подумав немного, мальчишка уверенно свернул напролом, в самую гущу леса. В городе ему удалось сменять десяток яиц на кусок мыла. Больше нести было нечего – корову увели еще отступающие немцы, а год выдался на редкость неурожайным. Так еще и задержались дотемна – вот досада. Мать, наверное, волнуется… 
- Саша!.. – девочка лет десяти робко позвала старшего брата.   
- Ну чего еще? 
- Может, не надо напрямки?.. 
- Не боись, дуреха. Вот как совсем стемнеет – до утра тут просидим. А так скоро дома будем. Да и чего бояться? Наши кругом… 
Ей ничего не оставалось, как несмело шагнуть за ним.   
Как мальчишка разбирал дорогу, для Ани оставалось загадкой. Но она полностью доверяла ему, потому не отставала, стараясь не вглядываться в покрытые мраком дальние кусты и опущенные книзу ветви. Только где же огоньки деревни?.. 
- Вот, почти… - Сашка остановился так резко, что девочка влетела ему в спину, чуть не сбив с ног. 
- Что? – дрожащим голосом спросила она. Просто так брат бы не замер в конце пути. 
- Смотри. – Он указал куда-то вперед. 
У ближайшего дерева, спиной прислонившись к стволу, сидел немецкий офицер.   
- Летчик фашистский. Кажись, мертвый. – Присмотревшись и увидев кровь на голове, уже более спокойно сделал вывод мальчишка. 
Аня со страхом шагнула ближе, чтобы рассмотреть врага. Боязнь боязнью, а детского любопытства никто не отменял. А Саня уже доставал пистолет из его кобуры. 
- Ему не пригодится, а мне – может быть. – Довольная улыбка появилась на лице.   
Девочка сделала к немцу еще шаг, вглядываясь в его лицо, не зная, зачем. И когда он вдруг открыл глаза, она не смогла пошевелиться от испуга, не отводя взгляда. 
- …Trinken… - одно лишь тихое слово вырвалось из его груди. 
- Он живой! – наконец, воскликнула Аня. 
- Хэндэ хох! – Саня без колебаний наставил на летчика пистолет, закрывая собой сестру от опасности.   
Рихард не видел пистолета. Только плывущие перед глазами очертания светлого платья, вмиг исчезнувшие куда-то. Он, скорее, почувствовал, что перед ним дети.   
- И что теперь делать?   
- Пристрелить его, да и все. – Храбрился мальчик. Конечно, он и сам был растерян и немного напуган, но надо не ударить в грязь лицом перед девчонкой. Поэтому дуло пистолета по-прежнему смотрело Рихарду прямо в лоб. 
- Не надо! Не надо стрелять! – в отчаянии Аня смотрела то на брата, то на немца, который протягивал руку в ее сторону. 
- Trinken… bitte… Пить! – русское слово так кстати пришло на ум. 
Без малейшего промедления девочка взяла со дна корзинки солдатскую флягу – подарок Сашке какого-то сержанта, и склонилась над вражеским летчиком. 
- Что ты делаешь?! – от удивления и возмущения мальчишка даже опустил пистолет. 
- Он попросил пить! 
- И что? Это же фашист! 
- Он ранен, ему больно! – на этот раз на девочку никакие аргументы не действовали. 
Рихард пил жадно, проливая половину на китель. 
- Ну все, хватит тебе. – Она хотела было убрать флягу, но лейтенант каким-то неожиданно резким движением поймал ее руку.   
Страх вернулся снова. Снова Саша вскинул пистолет, увидев это. Вот только офицер не предпринимал больше никаких действий, просто не желая отпускать Аню, словно цепляясь за последнюю надежду на спасение.   
Она не знала, как реагировать. А он смотрел на нее и спокойно улыбался, с трудом различая ее черты лица… 
- Ему надо помочь! – сумасшедшая, странная и глупая мысль ударила в голову, словно самолет, не вышедший из пике. – Отведем к нам. Помоги только его поднять. 
- Ты что, Анька, совсем рехнулась?! – от услышанного у Саньки глаза полезли на лоб. – Это враг! Его не должно быть жалко! Им батю нашего не было жалко, они – фашисты! 
- Они – фашисты, а мы – люди. Подними его, пожалуйста!   
Такой категоричности от сестры он не слышал, наверное, никогда в жизни. Поэтому, подумав минуту, все же, стал помогать. Возможно, он не мог выстрелить в человека, а возможно, хотел сделать подарок советским солдатам в деревне в виде задержанного немца. Кто знает. Разные мысли вихрем проносились в детской голове, в которой уже оставила неизгладимый след война…   
- Тяжелый, гад!   
- Потерпи, еще немножко осталось… - неизвестно, кого успокаивала девочка – брата или раненого, который невыносимым грузом лег на плечи детей. Пройти оставалось всего ничего – тропу из леса до крайней хаты. Самый опасный участок пути – открытый глазу любого постороннего наблюдателя.   
А сил оставалось все меньше. Рихард уже практически не мог идти, дети выдохлись вконец. Но Саша, казалось, почувствовал какой-то азарт. 
- Что же, не дойдем? – в отчаянии спросила Аня. 
- Дойдем, не трусь. Расхлебаем как-нибудь эту кашу. Главное, чтоб не увидел никто…   

Вот уже и спасительный дом. Вот и огород, а затем двор. В окне все еще горел свет – мама, конечно же, волновалась и ждала. Сашка легонько постучал в дверь. Высокая и статная женщина, уже отмеченная легкой сединой и грустными морщинками на лице, появилась на пороге, и тут же, увидев незваного гостя, шагнула назад, беззвучно закрыв рот рукой.   
- Боже правый… Это еще кто? 
- Мама, мы нашли его в лесу. Он… 
- Что ж вы творите, совсем умом тронулись?! Зачем фашиста притащили? Да заходите в хату, увидит кто – позора не оберешься…   
Рихарда посадили на деревянную скамью, смыли кровь с лица, перевязали голову. Глаза его начинали различать простую русскую хату с ее нехитрым убранством, хозяйку, помогавшую ему, в то же время, судя по строгому взгляду и резкому тону, ругавшую на чем свет стоит и его, и своих детей. 
- И не совестно вам? Папку убили эти нелюди, а вы?! Помочь они захотели! Да оставили бы в лесу этого изверга, сам бы там подох! Так нет, сюда, к родной матери приволокли! Чего вылупился, собачья твоя рожа?! Повыкалывать бы тебе зенки к чертям! – Вера Алексеевна осторожно поправила немцу повязку, и продолжила осмотр. – Вроде, не сломано ничего. И ранений больше нигде. Сильно, видать, ударился, фриц поганый. Ничего, денек полежит да оклемается. 
- Danke. – Еле слышно сказал Рихард, глядя то на женщину, то на детей. 
- «Данке, данке…» Чтоб тебя свои расстреляли, ирод! – она закинула его руку на плечо и подняла со скамьи. – Топай давай, я тебе не лошадь, ты не извозчик! Анька, открой сарай. Бегом! Или вы удумали в хату его положить?! И спать ложитесь, я уже сама как-нибудь с ним…   
А к ночи у летчика начался жар. Вера, с такой же отборной руганью, варила какие-то травы, меняла холодные компрессы, и ни разу не присела за несколько часов. 
«Что ж с тобой делать-то, окаянный? Еще помрешь тут, отведи Господи. Да, вот так подарочек на нас с неба свалился…» - думала женщина, вглядываясь в лицо врага. Перед ней лежал мужчина лет тридцати, совершенно обыкновенный, если бы не вражеская форма. Русые волосы слиплись от крови, дышал он тяжело, и постоянно что-то говорил на своем языке.   
На мужа Веры Алексеевны совсем недавно пришла похоронка. Но, видать, настолько широка была ее душа, что заставила спасать раненого, хоть и врага… Да и на врага в таком состоянии Рихард совсем не был похож, не вызывая других чувств, кроме жалости. 
«Пистолет сам потерял, или Сашка постарался? Вот сорванец, ремня бы ему отцовского… Был бы Ваня жив, ох и дал бы ему чертей». 
Тихонько скрипнула дверь, заставив женщину вздрогнуть и обернуться. 
- Ты чего не спишь, полуночница? Живо марш в постель!   
- Мамочка, а он не умрет? – Аня смотрела на нее полными слез глазами, и мать не знала, что ответить. 
- Куда там, живучий, сволочь. Денек полежит, да за ворота выставим, пускай пешком топает до своего Берлина… Боже правый, чего ж он так орет-то! Того и гляди, соседей разбудит, тогда все помрем, да при нашей власти… 
А Ланге действительно кричал в бреду. Слова походили на какие-то команды, вероятно, он снова переживал падение самолета. Аня присела рядом, и, переборов страх, взяла его за руку. 
- Не кричи, миленький, пожалуйста! Услышат ведь, тогда и тебя, и нас убьют. Тихо, тихо, все хорошо будет. Только не кричи. 
Она почувствовала, как немец слабо сжал пальцами ее руку, и через минуту действительно успокоился. В сарае повисла тишина, скорее, похожая на затянувшуюся паузу. 
- Ну ты даешь, Анька… Медсестра из тебя бы вышла толковая. А сейчас принеси с кухни отвар и дуй в постель, с глаз моих, сердобольная! 

Так прошло несколько дней. Рихард уже окончательно оправился от рокового падения, и встал на ноги. Он ни на минуту не прекращал удивляться тому, что с ним случилось – отчаянной смелости детей, доброте русской солдатской вдовы… Они общались жестами, обрывками фраз, интонацией, глазами, и практически все было понятно. Но почему ему помогают, как родному, почему прячут от своих – советской армии, – не поддавалось никакой логике. 
Аня постоянно пропадала в сарае, слушая непонятные истории на чужом языке, и улыбаясь – радостно и светло. Она называла немца Гришей – наверное, из-за трудности имени «Рихард». А он звал ее своим ангелом, в восьмой раз показывая фотокарточки, конверты, часы, награды и еще много интересных для девочки вещиц.   
Он словно попал в другой мир – далекий от войны, рева моторов и свиста бомб, азарта погонь и перестрелок… Не хотелось уходить, но было понятно, что долго так продолжаться не может. 
- Когда-нибудь мы вернемся, и обязательно вас освободим. Понимаешь? – однажды сказал он Ане, хотя знал, что точно не поймет… Сказал и задумался – а нужно ли это им? «Ну конечно, нужно. Будет мир, будет порядок. Чужой для них… Что за глупости лезут в голову?..» 

Беда пришла, откуда не ждали. В этот день, точнее, вечер, Ланге собирался уходить. Силы вернулись к нему, да и подвергать опасности семью он больше не хотел.   
Двор, погрузившийся в легкие сумерки. Все, вроде бы, по-прежнему. Какой-то звук раздался из-за соседнего забора. Ребенок! Нет, двое! Мальчишки лет восьми испуганно смотрели то на Рихарда, то на Аню, тут же спрятавшуюся за него. Тишина продлилась недолго – с пронзительным криком «Немцы!» ребята скрылись в своем доме, из-за угла которого вдруг выглянул еще какой-то силуэт. Это был провал.   
- Ты чего здесь? – почувствовав недоброе, спросила Вера летчика, который, войдя в сени, лихорадочно пытался продумать план действий. 
- Мама, мамочка, нас видели! – почти закричала Аня. 
- Матерь Божья! Кто? – женщина выпустила тарелку из рук. 
- Коля, Миша и тетя Маша! Они во дворе были! Что делать, мамочка? 
- Вот принес же черт вас с этим фрицем! Если Манька видала, пиши пропало… Сейчас вся деревня сбежится вместе с солдатами! Поубивают всех, и поминай как звали! 
- Уходите! – жестко и безапелляционно вдруг сказал Рихард, положив панике конец. – Да, вы, уходите! Все уходите! В лес, туда! – показывал он им. – Я останусь, я их задержу.  Александр! Где мой пистолет? Отдай мне пистолет, понимаешь?   
Сашке не нужно было повторять дважды. Через минуту оружие оказалось у лейтенанта. Слезы градом текли по щекам Ани. 
- Гриша, а ты?   
- Все будет хорошо, мой ангел. – Он присел возле нее, глядя в голубые как небо глаза. – Только иди. 
«8 патронов. Плохо дело, очень плохо… И самого хлопнут здесь, и потянуть время не выйдет. Только бы успели уйти. Там лес, там спасение… Только бы успели».   
А шум на улице все усиливался. Вот уже солдат с винтовкой показался вдалеке. Внезапно совсем рядом что-то тяжелое упало на пол.   
- Александр?   
- Я останусь с тобой. Я тоже буду их защищать! – в звонком голосе слышалась решимость, понятная без всякого перевода. 
- Уходи, глупый ребенок! Немедленно уходи! – Рихард за шиворот приволок его к окну, из которого он только что появился в доме. 
- Вот, держи. – Порывшись в кармане, мальчишка высыпал немцу в руку горсть пистолетных патронов, а затем, резко вырвавшись, бросился под кровать. – Граната. Одна, правда, но чем богаты… 
- Спасибо. – Удивленно посмотрел на него летчик. – А теперь беги, пока не поздно! Они уже подходят! 

«Сейчас повоюем!»   
Минута. Две. Выстрелы. Ответные. Крики раненых. Суета. Деревня, спящая после освобождения мирным сном, снова проснулась в крови.   
Рихард, закусив губу, сосредоточенно и быстро заряжал последний магазин. Выстрел, второй, третий. Он все еще был жив. Четверо бойцов противника уже лезли во двор через соседский забор. Патроны кончились. 
- Держите подарок, иваны! – граната, посланная точным броском, вылетела из окна. 
«Вот и все. Даже застрелиться нечем…» 
В следующий момент Ланге был уже на заднем дворе. Спасительные юнкерсы разрезали темнеющее небо. Взрыв, второй. И снова крики. Возблагодарив небеса и немецкую авиацию, Рихард бежал через огород, чувствуя, как кровь пульсирует в висках. Вот уже и знакомая тропка, а значит, рядом лес. Но что это? 
- Мама, мамочка, вставай, пожалуйста! Надо бежать, слышишь? Там стреляют! Еще чуть-чуть осталось! Вставай, Сашенька, давай, родной, что же ты лежишь?! 
Приближающийся свист в вышине. Крики противника все ближе. Ни говоря ни слова, Рихард сгреб девочку в охапку, бросил в воронку и прыгнул следом, закрывая своей спиной. Вздрогнула земля и посыпалась с неба… 
- Все будет хорошо. Мы выберемся, мой ангел, мы прорвемся, и с тобой ничего не случится. Все будет хорошо! – повторял он с каждым новым разрывом, чувствуя на своей шее горячие детские слезы.   

Казалось, лес не кончится никогда. Наконец, словно из-под земли выросли двое часовых.   
- Стой, кто идет?! – услышал Ланге слова на родном языке.   
- Я – немецкий летчик. Лейтенант Люфтваффе. Мой самолет был сбит…   
- Подними руки!   
Но Рихард ослушался приказа, не выпуская руку Ани. Из другого плеча его еще шла кровь – все-таки зацепило в перестрелке. Куда-то исчезли все звуки и слова… Он провалился в тишину с чувством горечи и выполненного долга.   

Лейтенант Иван Максимов вернулся домой в 1945 году. Похоронка на него была выписана ошибочно. Он не нашел ни дома, ни деревни, ни семьи, только поросшее травой пепелище.   
Обер-лейтенант Люфтваффе Рихард Ланге был сбит еще раз в 1944-м, после чего признан негодным к воинской службе. В родном Дюссельдорфе его ждали мать и 12-летняя Аня. Она больше не звала Рихарда «Гришей». Она звала его отцом. 

Автор: Iren Stein