В комнате, где ты спишь

I saw something sitting on your bed.
I saw something touching your head.
In the room where you sleep.
There’s something in the shadows in the corner of your room.
A dark heart is beating and waiting for you.
There is no open window, but the floors still creep.
In the room where you sleep.
                Dead Man’s Bones, “In the room where you sleep”.

Я увидел нечто, сидящее на твоей постели
Я увидел нечто, прикасающееся к твоей голове
В комнате, где ты спишь.
Что-то стоит в тени в углу твоей комнаты
Темное сердце его бьется и ожидает тебя
Все окна закрыты, но пол скрипит.
В комнате, где ты спишь.
                Dead Man’s Bones, «В комнате, где ты спишь».

…Смеркалось, и в комнате начинало понемногу темнеть. Небо постепенно становилось мрачнее, а в домах напротив друг за другом зажигался свет в окнах. Последние лучи солнца выглядывали из-за крыш кирпичных высоток, как будто прощаясь с миром до завтрашнего утра.
    Гриша сидел в своем любимом кожаном кресле напротив окна и, отодвинув краешек занавески, смотрел, как со двора по домам гуськом уходит припозднившаяся детвора и его ровесники, ребята постарше. Весь день Гриша наблюдал, как они играли в футбол, гоняя мяч по пыльному асфальту, периодически забивая его в импровизированные ворота, которыми служили два красных обруча, валяющихся на земле, и ужасно завидовал ребятам. Мальчику было до слез обидно, что такой прекрасный апрельский денек он просиживает дома, в то время как другие дети веселятся, гуляют и играют в футбол – иными словами, вовсю радуются жизни. И Анька, его лучшая подружка, наверняка сейчас там. Недоумевает, почему в такой погожий денек Гриша ни разу не вышел из квартиры. Вчера мальчик хотел ее предупредить, чтобы не волновалась, но забыл, и теперь чувствовал себя чуточку виноватым.
     Ну вот угораздило же сестру Гришиной мамы попасть в больницу именно в этот день! В такой замечательный весенний день, прямо-таки созданный для разных занимательных вещей, таких, как футбол, к примеру. Даже мама сейчас идет по улице, спешит на последний междугородный автобус – и быстрей, быстрей, во Ржев, к сестре, в городскую, обшарпанную больницу с блекло-зелеными стенами и битыми окнами, в которой навсегда поселился запах боли, уныния и страха.
    Гриша тяжело вздохнул и отвернулся от окна. Совсем скоро стемнеет, так что пора разогревать оставленный мамой ужин, чистить зубы, доставать с полки ночник, смотреть одну серию о приключениях Смешариков и готовиться ко сну.
    Нехотя Гриша слез с кресла и отправился на кухню. Кухня, в отличии от Гришиной комнаты, находилась с северной стороны, и там уже было совсем темно. Синие тени сгустились над мальчиком, и знакомые предметы начали приобретать самые неожиданные формы. Не давая воображению разыграться в полную силу, Гриша быстро зажег свет, и тени испуганно отпрянули, скрылись в своих темных норках.
    На плите одиноко стояла сковорода с еще вчерашними макаронами, наспех вытащенная мамой с балкона и оставленная здесь, на плите. Гриша подошел ближе и снял крышку со сковородки. Потянулся едва уловимый запах мучного, сыра и специй. Мальчик осторожно опустил крышку на место и включил газ на четверку. Потом, подумав секунды две, переключил на пять.
    Теперь нужно было чем-то занять себя минут на десять, пока макароны не будут готовы. Гриша с любопытством осмотрел кухню и наткнулся на брошенный мамой на обеденный стол женский журнал. Обычно мама не оставляла подобные взрослые и неинтересные журналы где попало, но в этот раз она думала только о сестре и, видимо, впопыхах забыла убрать его на верхнюю полку, куда Гриша не мог бы залезть. Мальчик взял со стола журнал и открыл первую попавшуюся страницу. На ней были изображены черно-белые целующиеся мужчина и женщина, а выше был напечатан заголовок «Коварная любовница». На следующей странице не было ничего интересного, один только текст. Гриша перелистнул журнал, и вновь наткнулся на картинку, теперь уже просто одной женщины. У нее были красивые темные волосы, длинное платье и голубые глаза. Несмотря на то, что картинки не были цветными, Гриша знал, что глаза женщины были именно голубыми. «Я всего достигла сама!» - значилось на заголовке, и Гриша подумал, что эта женщина действительно была способна достигнуть всего сама, без чьей-либо помощи. Взять хотя бы ее глаза. Голубые. Люди с такими глазами просто обязаны добиваться всего сами. Вот у Гришиной мамы глаза были серые, цвета мокрого асфальта, и она в своей жизни не добилась ровным счетом ничего. По крайней мере, так говорила Агафья Павловна, их соседка. Всегда, как только она углядывала Гришу во дворе, старуха обязательно поворачивалась к своим подругам и говорила, что «вот этот – сын Польки из шестьдесят третьей квартиры, ничего не добившейся дуры». Грише было обидно за мать, но он ничего не говорил, только сжимал руки в кулаки и отходил подальше. Однажды он передал соседкины слова маме, но та только покачала головой и продолжила стирку.
    Иногда Гришу посещали странные и пугающие мысли, что с мамой действительно что-то не так, но он всегда отбрасывал их подальше. В конце концов, его мама была его мамой, его мамочкой, а матерей, как известно, не выбирают.
    В последний раз посмотрев на черно-белую женщину с голубыми глазами, Гриша закрыл журнал и аккуратно положил на место, чтобы мама, когда бы вернулась домой, ничего не заметила.
 …Макароны уже успели нагреться, и Гриша, выключив газ, переставил сковородку на другую конфорку. Аккуратно достав из буфета тарелку, он щедро наложил себе двойную порцию макарон и снова накрыл крышкой тяжелую чугунную сковороду.
    Внезапно Грише стало не по себе, и он резко обернулся, словно почувствовав на себе чей-то внимательный и холодный взгляд. Естественно, позади никого не оказалось. Мальчик вдруг пожалел, что позволил маме оставить его в квартире совсем одного. По спине Гриши пробежали мурашки, но уже спустя несколько секунд на место страху пришла злость.
- Ведешь себя, словно маленький, - пробурчал он себе под нос, взял тарелку, выключил свет и ушел из кухни в свою комнату.
    Как же все-таки хорошо, что человечество изобрело такую вещь, как телевизор! Вот не было бы телевизора – чем бы люди могли себя занять? Гришина мама всегда говорила, что телевизор портит зрение, мозг и вообще пагубно отражается на человеке. Гриша был в корне не согласен с таким заявлением, но никогда не возражал и покорно просиживал перед ящиком законные пятнадцать минут в день. Больше ему никогда не разрешалось, как бы он ни хотел. Но теперь, когда мама уехала во Ржев к сестре, и Гриша остался абсолютно один, все мамины законы летели к чертовой матери. Так постоянно говорил лучший друг Гриши – Коля. Да пошло оно все к чертовой матери, да провались к ней. Когда Гриша впервые произнес эту фразу при маме, та ужасно рассердилась и дала сыну подзатыльник. «Чтобы больше никогда не смел произносить подобных вещей, понял? Это плохие слова, кто тебя вообще этому научил?».
    Колю Гриша выдавать не стал, однако впредь не говорил при маме ничего подобного. Но сейчас – именно сейчас – настало время телевизора, непослушания и плохих слов, например, таких, как к чертовой матери.
    Он вошел в комнату и зажег верхний свет, затем уселся в кресло, осторожно поставил тарелку с горячей едой на бортик и взял пульт.
…Хм, чтобы посмотреть? Подумать только, все каналы целиком в его распоряжении. Просто удивительно.
    Гриша нажал на кнопку пульта, и черный экран небольшого плазменного телевизора ожил.
    Какая-то девушка стояла перед камерой и демонстрировала свое ярко-красное платье, поворачиваясь так и эдак, давая зрителям вдоволь насмотреться на дорогую плотно облегающую тело ткань.
    Гриша снова нажал на кнопку, и вместо девушки на кране появились герои какого-то ток-шоу, рьяно обсуждавшие чью-то измену.
    Щелк!
    Картинка снова поменялась. Показывали какой-то старый новогодний фильм. Герои улыбались и чокались бокалами с шампанским, желая друг другу счастливого Нового года и Рождества.
…Телефон в гостиной зазвонил так неожиданно, что Гриша дернулся и едва не выронил пульт.
- Тьфу ты! – сплюнул он, убавил громкость, слез с кресла и направился в сторону темной гостиной. Кому это приспичило звонить так поздно? Неужели мама уже добралась до сестры? Или, может, это соседка, тетя Юля? Мама была с ней в хороших отношениях, и иногда Юля заходила к ним на чай.
    «В любом случае, сейчас узнаем», - подумал Гриша, снял трубку и почему-то не с того не с сего покосился в сторону входной двери. Интересно, мама ее закрыла? А вдруг забыла, в спешке?.. Вон, дверная ручка, блестит в темноте. Когда он закончит разговор, надо будет подойди к ней и дернуть, убедиться, что мама действительно заперла квартиру. А то так от незнания с ума ведь сойдешь.
- Да? – сказал Гриша, поднеся трубку к уху. – Я вас слушаю.
    Ответом ему была тишина.
- Я вас слушаю, говорите, - повторил мальчик, все еще беспокойно поглядывая на входную дверь и на позолоченную ручку, которая, словно змея, затаилась в темноте.
    В трубке послышалось чье-то тяжелое дыхание.
    Вдох-выдох.
    Вдох-выдох.
    Тут Грише по-настоящему не по себе.
- Я кладу телефон, - предупредил он и уже собрался исполнить задуманное, так вдруг в трубке что-то щелкнуло, и на том конце провода послышался чей-то голос.
- Здравствуйте! Извините за столь поздний звонок, вас беспокоит социальная служба. Мы хотим провести небольшой опрос. Можно узнать ваш возраст?
- М-м-мне девять, - чуть заикаясь, произнес Гриша.
- У вас сейчас включен телевизор. Какой канал вы смотрите?
    Гриша не помнил. Он просто щелкал пультом, ища что-нибудь интересное и совершенно не обращая внимания на то, какой это канал. Можно бы было так и сказать, но вдруг он ощутил, что если не скажет название канала, хоть какого-нибудь канала, случится нечто плохое. Он так не подумал, ему не померещилось, он именно ощутил. На интуитивном уровне. Ну, знаете, так, когда вы по совершенно непонятным причинам вдруг достаете мобильник, и вам на него приходит эсэмэска.
- «Доверие», - выпалил Гриша первый попавшийся на ум канал.
- Вы смотрите его в одиночестве? Вы в квартире один?
- Да.
    В трубке снова послышался щелчок, потом что-то зашуршало.
- На этом все. Благодарим вас за участие в опросе. Всего хорошего! До встречи!
- До свидания, - проговорил Гриша и повесил трубку.
    Наступила звенящая тишина.
    «И все же что-то с этим опросом не так», - подумал мальчик и уже хотел вернуться в комнату, как вдруг его словно током прошило, с ног до головы.
    Голос. Вот что было в разговоре самое странное. Голос. Не мужской и одновременно не женский. Металлический. Средний.
    «Может, это был робот?», пришла на ум мысль, но Гриша тотчас же ее отогнал. Навряд ли технический прогресс достиг таких высот, чтобы робот мог задавать человеку вопросы, основываясь на данных ему ответах. Такое бывает разве что в фантастике.
    «У вас сейчас включен телевизор. Какой канал вы смотрите?».
    Первое предложение ну никак не могло быть вопросом. Словно голос точно знал, что телевизор Гриши был включен, без малейших сомнений.
    «Вы смотрите его в одиночестве? Вы в квартире один?».
    Подобные социологические службы звонили к ним домой чуть ли не каждую неделю. Обычно трубку брала мама, но, когда Гриша подходил к телефону первым, ему ни разу не приходилось слышать подобных вопросов.
    Мальчик пожалел, что вообще включал этот чертов телевизор. Был бы он выключен, и не было бы никаких странных звонков, никаких вопросов. Гриша был в этом уверен.
    Ведь предупреждала же мама не включать телевизор. Предупреждала, что это вредно. Что это портит здоровье.
    Гриша вошел в свою комнату и тревожно посмотрел тарелку с остывшими макаронами. Потом перевел взгляд на телевизор и от неожиданности вздрогнул.
    На экране снова была та женщина в алом платье. Она больше не демонстрировала свой наряд, а просто стояла спиной к камере, низко склонив голову. Темные волосы струились по плечам, локоны доходили чуть ли не до бедер. Гриша мог поклясться, что, когда раздался звонок, показывали совсем другую передачу. Но не мог же телевизор переключится на другой канал сам по себе?
    Гриша закрыл глаза и с силой надавил на виски. Медленно сосчитал до десяти. Выдохнул. Такой процедуре он научился от мамы. Она любила подобные психологические штучки, таким образом пытаясь хоть ненадолго спрятаться от ежедневных проблем. Вот, только, к сожалению, мама частенько забывала, что от реальности убежать невозможно.
    Гриша распахнул глаза и, не глядя в экран, решительно схватил лежавший на кресле пульт и выключил телевизор. Хватит с него на сегодня.
    Как только экран погас, мальчик почувствовал странное облегчение. Будто он долгое время пытался что-то вспомнить, а теперь мысль пришла на ум сама.
- К чертовой матери, - прошептал он, отбросил пульт в сторону и плюхнулся в кресло. Поставил на колени тарелку. Поковырялся вилкой в остывших макаронах.
    Есть в полной тишине было непривычно. Вилка задевала дно тарелки, издавая неприятный скрежет.
    Гриша вздохнул и посмотрел в окно. На улице совсем стемнело. В доме напротив почти во всех окнах был зажжен свет. Гриша представил, как уставшие и голодные люди приходят с работы домой, где их ждут родные и горячий ужин. В одном из окон напротив мальчик заметил темную фигуру. Она подошла к окну и, казалось, смотрела точно на Гришу. Мальчик сощурил глаза, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, но из-за яркого света в квартире незнакомца, да еще на расстоянии ста двадцати ярдов, не было видно никаких деталей, одна чернота.
    Гриша осторожно поставил тарелку обратно на бортик кресла и тоже встал.
    Фигура не двинулась с места.
    Гриша неуверенно помахал незнакомцу. Фигура подняла руку и тоже сделала нерешительный приветственный жест. Мальчик улыбнулся, и замахал усерднее. Фигура тоже активно замахала рукой.
    Гриша подпрыгнул. Фигура подпрыгнула. Сделал неловкое движение в сторону, незнакомец скопировал его точь-в-точь, да еще и одновременно с Гришей, будто бы читал его мысли. Мальчик вздрогнул, попятился, задел ногой провод от телевизора и грохнулся на пол, по пути случайно задев тарелку с макаронами и увлекая ее за собой. Раздался звон бьющейся посуды. Макароны разлетелись по ковру, брызги соуса запачкали шторы. Морщась от боли и потирая ушибленное место, Гриша встал на колени и, осторожно опираясь о подоконник, выглянул в окно, готовый опустить голову вниз и спрятаться в любую секунду.
    Фигуры нигде не было. Переводя дыхание, мальчик осторожно поднялся на ноги и начал медленно отступать в сторону, при этом не отводя глаз от окна. Казалось, будто свет в квартире напротив стал еще ярче, превратился в ослепительно-белый.
    Тут явно было что-то не так.
- Трус, - сквозь зубы пробормотал Гриша и, решительно подойдя к окну, задернул шторы.
    Вот и все. Делов-то. А теперь пора чистить зубы и ложиться спать. Кошмары на ночь и так сегодня были обеспечены.
    Однако, несмотря на все эти храбрые мысли, Гриша не смог сдвинуться с места. Окно манило, шторы будто бы кричали: «Распахни нас! Посмотри на то, что скрывается внутри! Зло всевластно, оно достанет тебя. Обязательно достанетдостанетдостанетдос»…
    Гриша одним движением распахнул шторы. Сначала он растерялся, вдруг совсем позабыв, в какое окно нужно смотреть, но глаза сами нашли желаемое.
    Фигура покачивалась на едва заметной петле, привязанной к люстре на потолке. Впрочем, о том, что петля была привязана именно к люстре, можно было только догадываться. Тело медленно покачивалось из стороны в сторону, туда-сюда, туда-сюда. Голова была повернута на бок, но петля держала ее и не давала окончательно свеситься вниз. Руки, точно плети, безвольно висели вдоль тела.
    Звонок телефона пронзил тишину, и Гриша, выйдя из оцепенения, вздрогнул от ужаса. Он вдруг вспомнил, что совсем забыл проверить входную дверь.
    Мальчик медленно опустился вниз, на ковер, и спрятал голову в колени, сжавшись в маленький комочек. А телефон все звонил и звонил, и Грише казалось, что этот чудовищный звук сейчас разорвет ему барабанные перепонки.
    Телефон умолк, и аппарат переключился на автоответчик.
- Алло, Гриша! Гриша, это я, твоя мама! Почему ты не подходишь к телефону, Гриша? Я стою под нашей дверью. Мне холодно, я совсем замерзла. Впусти меня! Сынок? Сыну…
    Раздался непонятный щелчок, как тогда, при разговоре с человеком (или чем-то другим), опрашивающим зрителей, и мамин голос стих.
    Но это была не мама. Не мама, не его мама, и Гриша это прекрасно знал. Это была та женщина из телевизора, та женщина со страниц маминого журнала, тот висельник, наверняка сейчас наблюдавший своими остекленелыми глазами за Гришей из окна напротив, то существо, выдававшее себя за работника социальных служб. Кто угодно, но только не его мама.
    Едва Гриша смог додумать эту мысль, как в дверь кто-то застучал.
- Гриша! Открой! Гриша! Открой матери дверь!
«Но ты не моя мать», - хотел сказать Гриша, но лишь еще сильней наклонился вниз.
- Гриша! Если ты сейчас же не сделаешь то, что я велю, то я не знаю, что с тобой сотворю, я тебя убью, Я ТЕБЯ УБЬЮ, СЛЫШИШЬ, ТЫ, Я ТЕБЯ, К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ, УНИЧТОЖУ!
    По щекам мальчика потекли слезы.
    Что-то сильно ударило в дверь, а затем наступила тишина.
    Оно ушло.
    Ушло.
    Ушло. Навсегда.
    Гриша прерывисто вздохнул и уже хотел поднять голову, как тут его пронзило, словно током, насквозь.
    Дверь. Мама забыла запереть дверь. И он тоже забыл. Он забыл подойти, забыл дернуть за позолоченную ручку.
    За спиной раздались медленные, едва слышные шаги. Чвакающие, словно крадущееся сзади существо только что вылезло из болота. Тяжелое, шумное дыхание.
    Тварь остановилась в трех шагах от мальчика и наклонила неестественно большую, словно распухшую голову, вниз.
- Зло всевластно, оно достанет тебя, Гриша, где бы ты ни был, – произнесло существо маминым голосом, искаженным голосом, как будто маме в горло затолкали земли. - Мамочка просила тебя впустить ее, но ты заупрямился. Наказание будет страшным, Гриша. Ты очень плохо себя вел. Листал мои журналы, говорил вслух нехорошие слова. Но теперь ты будешь послушным мальчиком, верно? Теперь-то я тебя проучу.
    Гриша всхлипнул, хотел что-то сказать, но не успел. «Только не оборачивайся, только не оборачивайся», - твердил он про себя. Твердил и тогда, когда до его плеча дотронулась склизкая, холодная рука.
    «Спаси меня, Боженька», - мелькнула последняя мысль, а затем его накрыла тьма.

***
    Две маленькие светловолосые девочки сидели на краю песочницы, сжимая в руках кукол Барби и водя ими из стороны в сторону, имитируя походку топ-моделей.
- Ань, ну ты же его знаешь, - протянула та из девочек, что была чуть младше, - ты дружила с ним. Наверняка ты в курсе. Расскажи, по секрету, я никому не проговорюсь!
    Старшая, не глядя на подругу, упрямо мотнула головой.
- А-а-а-нь, я же тебя прошу, как человека, а ты… - младшая девочка картинно вздохнула, подражая собственной матери. Она, главная сплетница подъезда, всегда выбивала новости из людей таким образом. Вздыхала, строила глазки, кокетничала. Пара минут в ее обществе – и соседи рассказывали все самые свежие сплетни, как на духу.
- Тут и говорить не о чем. Даже не проси, - отрезала Аня, - Гриша умер от разрыва сердца, и это все, что нам обеим положено знать.
- Но ты-то знаешь куда больше, - младшая с обидой посмотрела на подружку, которую, оказывается, трудно было «колоть». – Как можно умереть от разрыва сердца? Дети так не умирают. Мне мама сказала.
- А Гриша умер.
- Знаю, что умер. Анька, ты невыносима. Тебе, что, новостью поделиться жаль?
- Новостью? – девочка гневно посмотрела на юную собирательницу сплетен и со злостью швырнула свою Барби в песок. Встала, отряхнула платьишко и направилась прочь.
    Подружка так и осталась сидеть у песочницы с раскрытым от удивления ртом. Еще бы, не привыкла, чтобы кто-нибудь ей перечил.
    Когда Аня впервые узнала о Гришиной смерти, она сначала не поверила. Более того, рассмеялась, словно ей рассказали веселую шутку. И только потом, когда она увидела заплаканное лицо Полины Витальевны, машину скорой помощи и вечно хмурого начальника отделения полиции, ей стало не до смеха.
    Тело Гриши нашла Полина Витальевна, в обеденное время, около двух часов дня, когда вернулась от сестры. Он лежал в своей спальне, рядом валялись осколки разбитой тарелки и кусочки застывших макарон. Глаза закатились, рот был широко раскрыт, на лице застыло нечеловеческое выражение ужаса, словно перед смертью он увидел нечто такое, что и заставило его сердце разорваться, лопнуть, как заставляет иголка лопнуть воздушный шар.
    Обо всем этом Аня узнала из подслушанного диалога мамы с полицейским. Тетю Полю увезла машина скорой помощи, после того, как с ней случился нервный приступ. Еще полицейский сказал, что никогда не видел подобных смертей. Что девятилетний ребенок не умирает от разрыва сердца. Что такого не бывает. И что он не знает, как это объяснить, он не находит никаких причин.
    Ночью Аня плакала. Ей снился Гриша, с перекошенным лицом. Он дотрагивался до нее, и она явственно ощущала у себя на щеке его руку, холодную, словно лед.
    Анина мама просыпалась от криков дочери по ночам.
…Спустя еще какое-то время стало совсем неспокойно. В подъезде умерло еще двое детей, и на их лицах застыло то же жуткое выражение. Широко распахнутый рот. Белое лицо. Закатившиеся глаза.
    Многие семьи начали съезжать. Через год почти все Анины соседи уехали, да и они сами готовились к переезду, подальше от этого кошмара, в совсем другую часть страны.
    В последнюю ночь перед переездом во сне Ане снова явился Гриша. Нормальный, веселый, жизнерадостный Гриша, каким он был при жизни.
    «Бойся той комнаты, где ты спишь, - серьезно произнес мальчик и дотронулся до Аниной щеки, - там может быть опасно».
    На следующий день они уехали, и Аня больше никогда не видела ни Гришу, ни свой прежний дом.
    Но голос умершего друга еще долго преследовал ее по ночам, когда она пыталась уснуть, изо всех сил зажмурив глаза.
    «Бойся той комнаты, где ты спишь, - шептал призрачный голос, - бойся, остерегайся темноты и, если вдруг почувствуешь за своей спиной нечто ужасное, никогда, слышишь, никогда не открывай глаза».